Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник) Майер Стефани

Глава двадцать третья

Выбор

К моему крику добавился еще один: пронзительный, похожий на визг бензопилы, напоровшейся на арматуру.

Ищейка бросилась на меня, но ее зубы клацнули в дюйме от моего лица, потому что в этот момент кто-то отдернул ее назад и вышвырнул из моего поля зрения.

Огонь распространился уже до локтевого сгиба, и я снова закричал.

Мой крик был не одинок, вокруг раздавались и другие: к металлическому скрежету присоединился тонкий воющий звук, эхом отразившийся от стен, а затем резко прервавшийся. Сквозь остальные шумы прорывалось гулкое рычание. И снова звук рвущегося, раздираемого в клочья металла…

— Нет! — громко застонал кто-то, явно страдавший не меньше меня. — Нет, нет, нет, нет!

Этот голос что-то значил для меня, несмотря на огонь, который был много больше, чем просто огонь. Хотя пламя уже достигло плеча, этот голос по-прежнему притягивал мое внимание. Даже когда его обладательница кричала, он звучал по-ангельски.

— Бо, пожалуйста, — рыдала Эдит. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Бо, пожалуйста!

Я пытался ответить, однако рот уже не подчинялся. Мои вопли затихли, но только потому, что в легких закончился воздух.

— Карин! — закричала Эдит. — Помоги мне! Бо, пожалуйста, пожалуйста, Бо, пожалуйста!

Она держала мою голову, положив ее на свои колени и крепко прижимая пальцами кожу под волосами. Лицо Эдит так же расплывалось у меня перед глазами, как раньше лицо охотницы. Я словно проваливался в туннель. Однако огонь падал вместе со мной, всё такой же жгучий.

Холодное дуновение, проникнув мне в рот, наполнило легкие. Они вытолкнули воздух обратно. Еще одно прохладное дыхание. Теперь я четко увидел лицо Эдит — прекрасное, искаженное болью.

— Дыши, Бо. Продолжай дышать.

Она снова прижалась губами к моему рту, наполняя мои легкие воздухом.

Краем глаза я заметил какое-то движение, и моей головы коснулась еще одна пара холодных рук.

— Арчи, сделай шины для его руки и ноги. Эдит, спрями его дыхательные пути. Где самое серьезное кровотечение?

— Здесь, Карин.

Я смотрел на лицо Эдит, а давление на мою голову ослабло. Я уже не кричал, а лишь прерывисто всхлипывал. Боль не спадала — наоборот, усиливалась. Но крики все равно не помогали, а из-за них страдала Эдит. Пока я удерживал взгляд на ее лице, мне удавалось помнить о чем-то еще, кроме сжигающего меня огня.

— Мою сумку, пожалуйста. Задержи дыхание, Арчи, это поможет. Спасибо, Элинор, а сейчас выйди, пожалуйста. Он потерял много крови, но раны не слишком глубокие. Похоже, сломанные ребра — самая серьезная травма. Найди мне пластырь.

— Что-нибудь обезболивающее, — прошипела Эдит.

— Вот… у меня обе руки заняты. Поможешь?

— От этого тебе станет лучше, — пообещала мне Эдит.

Кто-то выпрямлял мою ногу. Эдит затаила дыхание, похоже, ожидая моей реакции. Но нога болела не так сильно, как рука.

— Эдит…

— Тише, Бо, все будет хорошо. Обещаю, с тобой всё будет в порядке.

— Э… это… не…

Что-то впивалось мне в кожу головы, а что-то другое, крепко вцепившись, потянуло за сломанную руку. Это изменило положение ребер, и я начал хватать ртом воздух.

— Держись, Бо, — умоляла Эдит. — Прошу, только держись.

Я силился вдохнуть.

— Не… ребра, — задыхался я. — Рука.

— Ты его понимаешь? — спросила Карин где-то совсем рядом с моей головой.

— Просто отдыхай, Бо. Дыши.

— Нет… рука, — выдавил я. — Эдит… правая рука!

Я не почувствовал прикосновения ее холодных пальцев — огонь был слишком горячим. Но услышал, как она ахнула:

— Нет!

— Эдит? — испуганно окликнула ее Карин.

— Она укусила его, — Эдит произнесла это почти беззвучно, как будто и в ее легких закончился воздух.

Карин молчала — казалось, от ужаса у нее перехватило дыхание.

— Что мне делать, Карин? — требовательно спросила Эдит.

Ответа не последовало. Кожу головы продолжали дергать, но это не причиняло боли.

— Да, — сказала Эдит сквозь зубы. — Я могу попытаться. Арчи, скальпель.

— Высока вероятность, что ты сама убьешь его, — предупредил Арчи.

— Дай мне скальпель, — отрезала Эдит. — Я справлюсь.

Я не видел, что она сделала со скальпелем. И больше не чувствовал ничего из того, что происходило в моем теле, — ничего, кроме огня в руке. Но я видел, как Эдит поднесла ее к своему рту, как это делала ищейка. Свежая кровь хлынула из раны, и Эдит припала к ней губами.

Не в силах удержаться, я снова закричал. Казалось, будто Эдит оттягивает огонь обратно вниз, к пальцам.

— Эдит, — позвал ее Арчи.

Она не реагировала: ее губы все еще прижимались к моей кисти. Огонь, сопротивляясь, перемещался по руке то вниз, то вверх, словно перепиливая ее. Сквозь стиснутые зубы у меня вырывались тихие стоны.

— Эдит, — закричал Арчи. — Смотри.

— В чем дело, Арчи? — спросила Карин.

Арчи резко вскинул руку и дал Эдит пощечину.

— Хватит, Эдит! Сейчас же прекрати!

Эдит уронила мою руку. Посмотрела на Арчи широко раскрытыми глазами, которые, казалось, заняли пол-лица. И ахнула.

— Арчи! — рявкнула Карин.

— Слишком поздно, — ответил Арчи. — Мы не успели.

— Ты видишь это? — спросила Карин уже сдержаннее.

— Теперь у него есть только два варианта будущего, Карин: либо он выживет, сделавшись одним из нас, либо Эдит убьет его, пытаясь остановить превращение.

— Нет, — застонала Эдит.

Карин молчала. Короткие рывки за кожу головы стали реже.

Эдит наклонилась к моему лицу. Она целовала мои веки, щеки, губы:

— Прости меня, прости.

— Не стоит медлить, — недовольно сказал Арчи. — Карин?

— Я дала клятву, Арчи.

— А я — нет, — рыкнул он.

— Подожди, подожди, — сказала Эдит, резко вскидывая голову. — Он достоин права на выбор.

Ее губы оказались возле моего уха. Я сжал зубы, сдерживая стоны и напрягая слух.

— Бо? Я не стану принимать это решение за тебя. Не отниму у тебя эту возможность. И я пойму, клянусь, Бо. Если ты не захочешь такой жизни, я не буду тебе перечить. Поступлю согласно твоей воле. Я знаю, что это ужасающий выбор. Я предоставила бы тебе любой другой вариант, если бы только могла. Умерла бы, если бы этим могла вернуть тебе твою жизнь, — ее голос сорвался. — Но я не в силах заключить подобную сделку. И ничем не могу тебе помочь, разве что прекратить эту боль. Если таково твое желание. Тебе не обязательно становиться этим. Я смогу отпустить тебя — если ты хочешь именно этого, — кажется, Эдит снова рыдала. — Скажи, что тебе нужно, Бо. Что угодно.

— Ты, — выпалил я сквозь зубы. — Только ты.

— Тыуверен? — прошептала она.

Я застонал. Языки пламени добрались до груди.

— Да, — хрипло выдохнул я. — Просто… позволь мне остаться… с тобой.

— Прочь с дороги, Эдит, — зарычал Арчи.

Ее голос, словно кнут, рассек воздух:

— Я тоже не давала никаких клятв.

Лицо Эдит приблизилось к моему горлу, и, хотя я не чувствовал ничего, кроме пожирающего меня огня, но всё же расслышал тихий звук, с которым ее зубы прокусывали мою кожу.

Глава двадцать четвертая

Изменение

Я передумал.

Огонь в руке был не так уж страшен — хотя да, он был худшим из всего, что мне пришлось испытывать прежде. Но не выдерживал никакого сравнения с огнем во всём теле.

Я умолял Эдит заставить его погаснуть. Говорил ей, что на самом деле хочу только этого. Чтобы жжение прекратилось. Больше ничего.

Я слышал голос Арчи, заверявшего Эдит, что все говорят одно и то же… напоминавшего, как она сама тоже просила Карин убить ее. Убеждавшего, что важно лишь мое первоначальное решение.

Помню, как в какой-то момент я заорал на него, чтобы он заткнулся.

Кажется, он извинился.

Но, как правило, трудно было заметить то, что происходило за пределами этого огня. Я знал, что они передвигали меня. Мне казалось, что я долго лежал на залитом кровью и рвотой полу, однако сложно было судить, сколько минут прошло. Время от времени Карин говорила что-то, а ответ Арчи следовал словно через год, но, вероятно, это просто огонь превращал секунды в годы.

А потом кто-то нес меня. Еще одну растянутую до года секунду я видел солнце — оно выглядело бледным и холодным. И всё погрузилось во мрак. Надолго.

Но и в этой тьме мне удавалось разглядеть Эдит. Она обнимала меня, мое лицо было возле ее лица, ее ладонь лежала у меня на щеке. Арчи тоже был где-то поблизости. Кажется, он держал мои ноги.

Когда я кричал, Эдит просила прощения, снова и снова. Я пытался не кричать. Крики всё равно не помогали. Не приносили облегчения, не освобождали. Огню было безразлично, что я делаю. Он просто сжигал.

Когда мне удавалось сфокусировать глаза, я видел тусклые огни, пробегавшие по лицу Эдит, хотя вокруг ее головы было совершенно черно. Кроме наших с ней голосов, тишину нарушало лишь непрерывное басовитое гудение. Иногда оно делалось громче, потом опять стихало.

Я осознал, что снова нахожусь в черной машине, только когда она остановилась. Я не слышал, как открылась дверца, но меня ослепила внезапная вспышка света. Должно быть, я отпрянул от него, потому что Эдит заворковала мне на ухо:

— Мы всего лишь заехали на заправку. Скоро будем дома, Бо. Ты так хорошо держишься. Осталось уже недолго. Прости меня.

Я не чувствовал прикосновения ее руки к моему лицу — ладошке полагалось быть прохладной, но ничто больше не было прохладным. Я пытался дотянуться до нее, но плохо представлял себе, что делают мои конечности. Кажется, они дергались, но Эдит и Арчи сдерживали меня. Эдит догадалась, чего я хочу. Она взяла мою руку и приложила к своим губам. Жаль, что я был не в состоянии ощутить это. Я попробовал сжать ее пальцы, не зная, как заставить мышцы двигаться или хотя бы почувствовать их. Возможно, я сделал это правильно. Эдит не отпустила мою ладонь.

Стало еще темнее. В конце концов я вообще перестал видеть Эдит. В машине царил беспросветный мрак — всё равно, открыты у меня были глаза или закрыты. Я запаниковал. Огонь превращал ночь в какую-то камеру сенсорной депривации, я больше не чувствовал ничего, кроме боли, — ни сиденья подо мной, ни Арчи, обхватывавшего мои ноги, ни Эдит, которая держала мою голову и руку. Оказавшись наедине с обжигающим пламенем, я пришел в ужас.

Не знаю точно, какие слова мне, должно быть, удалось безголосо прохрипеть — к этому времени связки были то ли надорваны криком, то ли выжжены до полной бесполезности, понятия не имею, — но возле моего уха снова заговорила Эдит:

— Я здесь, Бо. Ты не один. Я тебя не покину. Буду рядом. Слушай мой голос. Я с тобой…

Ее слова успокоили меня — прогнали если не боль, то хотя бы страх. Я старался дышать неглубоко, чтобы лучше слышать. Больше мне не нужно было кричать. Жжение нарастало, ни на секунду не спадая, но я приспосабливался. Я не чувствовал ничего, кроме пламени, а вот думать теперь мог не только о нем.

— Я никогда не желала для тебя такого, Бо, — продолжала Эдит. — И отдала бы всё на свете, чтобы этого не было. Я допустила так много ошибок. Мне следовало держаться от тебя подальше, с самого первого дня. Нельзя было возвращаться. Я разрушила твою жизнь. Отняла у тебя всё… — в ее голосе мне снова послышались рыдания.

— Нет, — пытался выговорить я, но не уверен, сумел ли мой рот произнести это слово.

— Вероятно, для него всё зашло уже достаточно далеко, и он это запомнит, — тихо предупредил Арчи.

— Я надеюсь на это, — ответила Эдит, и голос ее надломился.

— Я просто советую тебе использовать это время с большей пользой. Он ведь очень многого не знает.

— Ты прав, прав, — она вздохнула. — С чего бы начать?

— Можешь объяснить насчет жажды, — предложил Арчи. — Когда я впервые пришел в себя, это было самым трудным. А от него потребуется еще больше.

Ответ Эдит прозвучал резко, она словно выплевывала слова сквозь зубы:

— Я не буду настаивать на этом. Он не выбирал такую участь. И волен стать кем захочет.

— Ха, — откликнулся Арчи. — Ты ведь слишком хорошо его знаешь. Другой путь ему не подойдет. Видишь? С ним всё будет в порядке.

Пока она вглядывалась в видение Арчи, было тихо. Хотя я понимал причину этого молчания, но оно всё же оставляло меня гореть в одиночестве. Я снова начал паниковать.

— Я здесь, Бо, я здесь. Не бойся, — Эдит глубоко вдохнула. — Я продолжу говорить. Столько всего нужно тебе рассказать. Во-первых, о том, что, когда это пройдет, когда ты станешь… другим, ты не будешь точно таким же, как я, во всяком случае, с самого начала. Молодой вампир обладает определенными особенностями, и самое трудное для него — игнорировать жажду. Ты будешь изнывать от нее… постоянно. Довольно долго не сможешь думать практически ни о чем другом. Вероятно, год, а может, и два. У всех это бывает по-разному. Как только превращение закончится, я отведу тебя на охоту. Ты же хотел увидеть это, не так ли? Мы возьмем с собой Элинор, так что сможешь посмотреть, как она изображает медведя, — Эдит издала смешок, тихий и болезненный. — Если ты решишь… если захочешь жить, как мы, это будет тяжело. Особенно вначале. Может оказаться даже слишком тяжело, и я пойму это. Мы все поймем. Если у тебя возникнет желание попробовать мой способ, я пойду с тобой. Смогу указывать тебе чудовищ среди людей. Возможны варианты. Что бы ты ни предпочел. Если… если ты не захочешь, чтобы я была с тобой, я пойму и это, Бо. Клянусь, я не последую за тобой, если ты мне запретишь…

— Нет! — задыхаясь, прошептал я. На сей раз я услышал себя и поэтому знал, что выговорил правильно.

— Сейчас ты не обязан принимать еще какие-то решения. Для этого еще будет время. Просто знай, что я буду уважать твой выбор, каким бы он ни оказался, — она снова сделала глубокий вдох. — Наверное, стоит предупредить тебя насчет твоих глаз. Они больше не будут голубыми, — еще одно сдавленное рыдание. — Но пусть это тебя не пугает. Такими яркими они надолго не останутся… Впрочем, полагаю, это мелочь… Мне следует сосредоточиться на самом важном. На самом трудном — и самом плохом. Ох, мне так жаль, Бо. Ты больше не сможешь увидеться со своим отцом или с мамой. Это небезопасно. Ты будешь способен причинить им вред — и окажешься не в состоянии справиться с собой. К тому же… существуют правила. Правила, которыми я связана как твой создатель. Мы оба будем в ответе, если ты потеряешь самообладание. Ох… — у нее перехватило дыхание. — Арчи, он еще столько всего не знает!

— У нас есть время, Эдит. Просто расслабься. Не торопись.

Я снова услышал ее вдох.

— Правила, — сказала она. — Одно правило с тысячью различных видоизменений: существование вампиров должно сохраняться в тайне. Это означает, что новорожденных вампиров необходимо контролировать. Я буду учить тебя… защищать тебя, обещаю, — еще один вздох. — И тебе нельзя будет никому рассказывать, кто ты. Я нарушила этот запрет. Не подумала, что это может тебе повредить… что хоть кто-нибудь узнает. Мне следовало понимать, что даже просто мое пребывание рядом с тобой в конце концов погубит тебя. Что я разрушу твою жизнь… что лгу себе о возможности какого-то другого пути. Я всё сделала неправильно…

— Ты снова позволяешь самобичеванию помешать передаче информации, Эдит.

— Правильно, правильно, — глубокий вдох. — Бо. Ты помнишь картину в кабинете Карин? Ночных покровителей искусств, о которых я тебе говорила? Их называют Вольтури, и они… за отсутствием лучшего термина, это полиция нашего мира. Немного погодя я расскажу тебе о них подробнее… тебе просто нужно знать об их существовании — тогда я сумею объяснить, почему нельзя сообщить Чарли или твоей маме, где ты находишься. Ты не сможешь больше поговорить с ними, Бо, — ее голос напряженно повысился, как будто вот-вот сорвется. — Будет лучше всего… у нас нет другого выхода, кроме как позволить твоим родителям думать, что ты умер. Прости меня. Тебе даже не удалось попрощаться. Это несправедливо!

Наступило долгое молчание, и я слышал, как прерывисто она дышит.

— Почему бы тебе не вернуться к рассказу о Вольтури? — посоветовал Арчи. — Постарайся при этом сдерживать эмоции.

— Ты прав, — шепотом повторила Эдит. — Готов узнать историю нового мира, Бо?

Она говорила всю ночь напролет, пока не взошло солнце и я не смог снова увидеть ее лицо. Рассказывала мне истории, которые казались мрачными сказками. Я начинал догадываться, насколько велик этот мир, но понимал, что еще не скоро окончательно постигну его масштабы.

Эдит поведала мне о тех, кого я увидел на той картине рядом с Карин — о Вольтури. О том, как еще в Микенскую эпоху они, объединив усилия, начали тысячелетнюю кампанию по установлению мира и порядка среди вампиров. О том, как вначале их было шестеро. Как предательство и убийство сократили их число наполовину. Некто по имени Аро убил собственную сестру, жену лучшего друга. Этого друга звали Маркус — именно он на картине стоял рядом с Карин. Единственной свидетельницей убийства была жена Аро, Сульпиция — та, что с густыми и длинными темными волосами. Она сдала его Маркусу и его солдатам. Было непонятно, как поступить: Аро обладал мощным даром, похожим на тот, которым владеет Эдит, но, по ее словам, более сильным, и Вольтури сомневались, что смогут выполнить свою задачу без него. Но Сульпиция отыскала одну девочку — Меле, ту, что Эдит назвала служанкой и воришкой, — у которой был собственный талант. Она умела поглощать дар других вампиров. Сама она не могла воспользоваться этим украденным даром, но способна была отдать его кому-то другому, прикоснувшись к нему. Сульпиция велела Меле забрать способности Аро, после чего Маркус казнил его. Завладев даром своего мужа, Сульпиция обнаружила, что в заговоре был замешан и третий мужчина в их группе. Его тоже казнили, а его жена, Афинодора, присоединилась к Сульпиции и Маркусу, чтобы руководить их воинами. Они изгнали вампиров, терроризировавших Европу, а потом тех, которые поработили Египет. Получив власть, Сульпиция, Маркус и Афинодора установили правила, которые сохраняли вампирский мир в тайне и безопасности.

Я слушал, насколько было возможно. Это не отвлекало от боли — от нее не было спасения. Но лучше было думать об услышанном, чем об этом огне.

Эдит сказала, что именно Вольтури выдумали все эти истории насчет крестов, святой воды и зеркал. На протяжении столетий они превращали все сообщения о вампирах в вымысел. И теперь продолжали поддерживать этот миф. Вампирам полагалось оставаться в тени… в противном случае применялись дисциплинарные меры.

Следовательно, мне нельзя будет отправиться в дом моего отца и позволить ему увидеть глаза, которые, по словам Эдит, станут яркими. Нельзя поехать во Флориду и обнять маму, известить ее о том, что я не умер. Даже позвонить ей и объяснить непонятное сообщение, которое оставил на ее автоответчике. Если что-нибудь попадет в новости, если распространятся слухи о чем-то сверхъестественном, воины Вольтури могут начать расследование.

Я должен был исчезнуть тихо.

Огонь мучил меня сильнее, чем услышанное. Но я понимал, что так будет не всегда. Скоро это станет самым болезненным.

Эдит быстро перешла к другой теме — рассказала мне об их друзьях в Канаде, которые живут так же, как Каллены. Самая близкая им семья — три светловолосых русских брата и двое испанских вампиров. Эдит упомянула о том, что и в этом клане есть обладатели особых способностей: дар Кирилла имеет отношение к электричеству, а Елена при встрече с любым вампиром способна распознать его талант.

Эдит рассказывала и о других друзьях, живущих по всему миру. В Ирландии, и в Бразилии, и в Египте. Так много имён. В конце концов Арчи снова вмешался и настоял на том, чтобы она в первую очередь сообщила мне самые важные сведения.

И она сказала, что я никогда не состарюсь. Навсегда останусь семнадцатилетним, как и она. Мир вокруг меня будет меняться, а я буду помнить всё, не забывая ни об одной секунде.

Она рассказала, как живут Каллены — переезжая из одной облачной местности в другую. Энист восстанавливает для них дом. Арчи с поразительной выгодой пускает в оборот их капиталы. Они подбирают историю, объясняющую их родство друг с другом, а Джесамина придумывает новые имена и всякий раз создает для каждого официально подтвержденное прошлое. Используя эти документы, Карин устраивается на работу в больнице или возвращается в университет, чтобы сменить специализацию. Если выбранное место проживания выглядит перспективным, молодые Каллены прикидываются еще более юными, чтобы можно было оставаться там подольше.

Когда мой период новорожденности истечет, я смогу вернуться в школу. Но откладывать обучение не придется. Впереди у меня много времени, и я запомню всё, что прочитаю или услышу.

Я никогда больше не буду спать.

Пища станет для меня отвратительной. Я никогда больше не буду испытывать голода, только жажду.

Я никогда не заболею. Никогда не почувствую усталости.

Я сумею бегать быстрее гоночного автомобиля. Стану сильнее любого живого существа на планете.

Мне не нужно будет дышать.

Я стану более зорким.

Смогу услышать даже самый тихий звук.

Завтра или послезавтра мое сердце остановится и никогда не забьется снова.

Я стану вампиром.

Одно хорошо в горении — оно позволяет воспринимать всё это несколько отстраненно. Обдумывать то, что говорит мне Эдит, без эмоций. Я понимаю, что позже они появятся.

Наше путешествие закончилось, когда снова стало смеркаться. Эдит отнесла меня в дом, словно ребенка, и сидела со мной в большой комнате. Теперь, на светлом фоне, а не в темном салоне автомобиля, я видел ее лицо гораздо отчетливее, хотя, по-моему, дело было не только в освещении.

Разглядев в ее глазах собственное отражение, я удивился, что мое лицо, хоть и искажено страданием, но всё-таки похоже на лицо, а не на брикет древесного угля. То есть, возможно, я не превратился в кучку пепла, как мне казалось.

Чтобы убить время, Эдит рассказывала мне истории, а остальные по очереди ей помогали. Карин села на пол рядом со мной и поведала самую удивительную историю о семье Джулс — что ее прабабка действительно была оборотнем. Всё, над чем Джулс насмехалась, оказалось чистой правдой. Карин рассказала мне, что обещала больше никогда не кусать людей. Это являлось частью договора между ними — того самого, из-за которого Калленам был навсегда закрыт путь на запад, к океану.

Кроме того, Джесамина всё-таки открыла мне свое прошлое. Наверное, решила, что теперь я готов. Слушая ее, я порадовался тому, что огонь почти полностью подавлял мои эмоции. Она тоже потеряла семью, когда человек, создавший Джесамину, похитил ее без предупреждения. Она рассказала мне об армии, в которой состояла, о существовании, полном расправ и смертей, о том, как вырвалась на волю. И о том дне, когда Арчи позволил ей найти его.

Энист рассказал мне, как его жизнь закончилась еще до того, как он убил себя, о своей неуравновешенной жене-алкоголичке, о дочери, которую он любил больше собственной души. Рассказал о той ночи, когда его жена в пьяном безумии спрыгнула со скалы с его маленькой дочкой на руках, и о том, как он смог только последовать за ними. О том, как после боли увидел рядом с собой прекраснейшую женщину в униформе медсестры и узнал в ней ту, кого он уже встречал при более радостных обстоятельствах, когда был молодым парнем. Медсестру, которая совершенно не постарела.

Элинор рассказала мне о том, как на нее напал медведь, после чего она увидела ангела, который отнес ее не на небеса, а к Карин. О том, как вначале думала, что ее отправили в ад — и признавала это справедливым, — и как потом всё-таки попала в рай.

Именно она призналась мне, что рыжеволосый вампир удрал. Он так и не появился больше возле Чарли после того раза, когда обыскал наш дом. Вернувшись вместе со всеми в Форкс, Элинор, Роял и Джесамина шли по его следу, пока это было возможно — он исчез в море Селиша, и они так и не сумели обнаружить, где рыжий снова вышел на сушу. Судя по всему, он уплыл через Тихий океан на другой континент. Должно быть, догадался о поражении Джосс и понял, что разумнее будет исчезнуть.

Даже Роял принял участие. Он поведал мне о своей бездуховной жизни, поглощенной тщеславием и амбициями. О единственной дочери могущественного человека — характер его могущества Роял не совсем понимал — и о том, как Роял планировал жениться на ней и стать наследником этой династии. О том, как красавица, желая угодить своему отцу, притворялась, что любит Рояла, а потом со смехом наблюдала, когда ее любовник из конкурирующей преступной организации приказал избить его до смерти. Роял рассказал и о том, как утолил свою жажду мести. В отличие от остальных, он не выбирал слова: сказал, что потерял семью и что эту потерю не способны возместить никакие обретенные им преимущества.

Эдит прошептала имя Элинор, и Роял, зарычав, ушел.

Кажется, именно пока меня отвлекали разговорами Роял или Элинор, Арчи посмотрел видео, снятое Джосс в балетной студии. Когда Роял ушел, Арчи занял его место. Вначале я не совсем понимал, о чем они говорят, потому что вслух говорила только Эдит, но в конце концов сообразил. Используя свой лэптоп, Арчи старался свести к минимуму число возможных мест, где его могли держать во время человеческой жизни. Я был рад, что, целиком сосредоточившись на своем прошлом, он, похоже, не упоминал больше ни о чем насчет этой записи. Чтобы остановить его, если он попытается сказать что-нибудь о том, что еще было заснято, я пробовал вспомнить, как пользоваться голосом. И надеялся, что Арчи достаточно умен, чтобы уничтожить видео, прежде чем у Эдит появится возможность его посмотреть.

Эти рассказы помогали думать о другом, готовиться, пока пламя обжигало меня, но я мог лишь частично сосредоточиться на них. Мой разум словно классифицировал огонь, воспринимая его всё новыми способами. Я поразительно отчетливо ощущал каждый дюйм своей кожи, каждый ее миллиметр. Похоже, я чувствовал, как горела каждая отдельно взятая клеточка моего тела. Различал особенности боли в стенках легких и подошвах ступней, в глазных яблоках и вдоль позвоночника. Все виды мучений четко разделялись

Я слышал свое сердцебиение — оно казалось слишком громким. Словно сердце было подключено к усилителю. Слышал и многое другое. В основном голос Эдит, но иногда говорили и остальные, правда, я не мог их видеть. Один раз я услышал музыку, но не понял, откуда она доносилась.

Мне казалось, что я лежу на этом диване, с головой на коленях Эдит, уже несколько лет. Свет был постоянно включен, поэтому я не знал, ночь за окнами или день. Но глаза Эдит оставались золотистыми, поэтому я догадывался, что пламя опять искажает для меня ход времени.

Я настолько остро ощущал каждое нервное окончание в своем теле, что сразу же заметил, когда что-то изменилось.

Это началось с пальцев ног. Я больше не чувствовал их. Словно огонь наконец-то победил и начал лишать меня кусочков плоти. Эдит говорила, что я меняюсь, а не умираю, но в этот момент страха я подумал, что она ошиблась. Может, все эти превращения в вампира не для меня. А все это горение — в моем случае просто медленный способ умереть. И самый мучительный.

Эдит почувствовала, что я снова слетаю с катушек, и начала напевать что-то мне на ухо. Я пытался увидеть положительные стороны. Если это убивает меня, то, по крайней мере, скоро все будет кончено. И если конец близок, то я хотя бы проведу остаток жизни в объятиях Эдит.

А потом я осознал, что мои ноги еще не лишились пальцев, только они больше не горят. Вообще-то, огонь уже отступал и от подошв ступней. Меня радовало, что я понял смысл происходящего, так как следующими стали кончики пальцев рук. Можно было больше не паниковать — вероятно, даже появилась причина надеяться. Огонь уходил.

Только казалось, что он не просто уходил — он… перемещался. Всё пламя, отступавшее от конечностей, похоже, стягивалось к центру тела, разгораясь там жарче прежнего.

Не верилось, что может быть еще жарче.

Мое сердцебиение, и без того очень громкое, начало учащаться. Ядро огня как будто сконцентрировалось именно там, в груди. Оно всасывало пламя от кистей и лодыжек, освобождая их от боли, но усиливая мучительный жар в сердце.

— Карин, — позвала Эдит.

Карин вошла в комнату, и поразительно было то, что я услышал ее. Эдит и ее семья всегда двигались бесшумно. Но теперь мне удавалось, вслушавшись, различить даже тихий звук, который получался от соприкосновения губ Карин, когда она говорила.

— О, это почти закончилось.

Хотелось бы почувствовать облегчение, однако нарастающая боль в груди не позволяла ощутить что-то еще. Я пристально смотрел снизу вверх на лицо Эдит. Она была прекраснее, чем когда-либо, потому что теперь я мог видеть ее лучше, чем прежде. Но я не способен был по-настоящему оценить ее красоту. Было слишком больно.

— Эдит? — задыхаясь, выдавил я.

— С тобой всё в порядке, Бо. Это заканчивается. Прости, я все понимаю. Я помню.

Огонь новой вспышкой жара взорвался в моем сердце, оттягивая пламя от локтей и коленей. Я подумал о том, как Эдит проходила через такие же страдания, и это позволило мне взглянуть на свою боль под другим углом. Эдит ведь тогда даже не знала Карин. Не понимала, что происходит. Ее не держал постоянно в объятиях тот, кого она любила.

Боль ушла уже почти отовсюду, кроме груди. Единственным исключением оставалось горло, но там было жжение другого рода — более сухое… саднящее.

Я услышал еще чьи-то шаги и был вполне уверен, что улавливаю разницу между ними. Решительные, уверенные принадлежали Элинор, в этом можно было не сомневаться. Арчи ступал быстрее, ритмичнее. Энист шел немного медленнее, словно в задумчивости. Джесамина остановилась у входа. А позади нее я, кажется, расслышал дыхание Рояла.

И тут…

— Ааах!

Мое сердце словно сорвалось с места и теперь билось, словно лопасти винта вертолета, стук сливался практически в непрерывный звук на одной ноте. Казалось, что сердце вырвется наружу, раздробив ребра. Огонь все жарче разгорался в центре моей груди, вбирая в себя всё пламя из остального тела, чтобы поддерживать небывало мучительное жжение. Этого хватило, чтобы ошеломить меня. Я выгнулся, как будто огонь, охватив сердце, тянул меня за него вверх.

Во мне происходило что-то вроде войны — стремительно несущееся сердце против бушующего пламени. И обе стороны проигрывали.

Огонь плотно сжался и, сконцентрировавшись в небольшой, размером с кулак, шар боли, испустил последнюю, невыносимо раскаленную волну. На эту волну сердце ответило низким отрывистым звуком, похожим на удар по какому-то полому предмету. Оно дважды запнулось, потом глухо стукнуло всего один раз.

И все стихло. Не слышно было даже дыхания. В том числе и моего.

Секунду-другую я мог воспринимать только отсутствие боли. Приглушенное сухое жжение в глотке нетрудно было игнорировать, потому что всё остальное тело чувствовало себя потрясающе. Освобождение от боли принесло невероятную эйфорию.