Мир без конца Фоллетт Кен

47

Во вторник, двадцать второго августа, английская армия бежала. Ральф точно не понял, как это произошло. Они ураганом пронеслись по Нормандии с запада на восток, грабя и сжигая все подряд, никто не мог их остановить. Фитцджеральд оказался в своей стихии. Солдаты хватали все, что попадалось под руки — еду, драгоценности, женщин, — и убивали всех мужчин, встававших на пути. Вот так и нужно жить.

Король пришелся Ральфу по душе. Эдуард III понимал толк в сражениях. Если не воевал, то, как правило, устраивал турниры — дорогостоящие игрушечные битвы с участием целых армий рыцарей в специально пошитой для этого форме. В походе монарх всегда был готов повести за собой отряд или возглавить набег, рискуя жизнью, никогда не взвешивая «за» и «против», как кингсбриджские купцы. Старшие рыцари говорили о его жестокости, возмущались изнасилованиями женщин в Кане, но короля это не беспокоило. Прослышав, что кто-то из жителей Кана бросался камнями в солдат, грабивших дом, он приказал убить всех в городе и смягчился только после заступничества сэра Годфри де Аркура и других.

Все пошло наперекосяк, когда добрались до Сены. В Руане мост оказался разрушен, а город на противоположном берегу сильно укреплен. Сюда прибыл лично король Франции Филипп VI с мощным войском.

Англичане двинулись вверх по течению в поисках переправы, но обнаружили, что Филипп опередил их: все мосты оказались либо разрушены, либо сильно укреплены. Дошли аж до Пуасси, что всего в двадцати милях от Парижа, и Ральф решил, что теперь, конечно же, атакуют столицу, но умудренные воины лишь качали головами и говорили, что это невозможно. Пятидесятитысячное население Парижа наверняка слышало о том, что случилось в Кане, и приготовилось к сражению не на жизнь, а на смерть, понимая, что пощады ждать не приходится.

Но если король не собирался брать Париж, спрашивал себя Фитцджеральд, тогда что? Этого не знал никто, и бывший висельник начал подозревать, что у Эдуарда вообще нет тактики, кроме как вволю грабить, жечь и убивать.

Жители Пуасси бежали, англичане, отбиваясь от французов, навели мост, и армия в конце концов переправилась через реку. К этому времени стало ясно, что войско Филиппа намного превосходит английское, и Эдуард решил свернуть на север, навстречу англо-фламандским силам, продвигающимся с северо-востока. Французы погнались за ними.

И сегодня англичане встали лагерем к югу от другой реки — Соммы, а французы повторили трюк, примененный ими на Сене. Разведчики доложили, что все мосты разрушены, а прибрежные города хорошо укреплены. Более того, один английский отряд заметил на том берегу флаг самого знаменитого и самого страшного союзника Филиппа — слепого короля Богемии.

Эдуард взял в поход пятнадцать тысяч человек. За шесть недель многие пали, иные дезертировали, предпочитая вернуться домой с набитыми золотом сумками. По мнению Ральфа, осталось тысяч десять. А разведчики донесли, что в Амьене, в нескольких милях вверх по реке, у Филиппа шестьдесят тысяч пехоты и двенадцать тысяч кавалерии — громадное преимущество в численности. Никогда еще, ступив в Нормандию, Ральф так не беспокоился. Англичане попались.

На следующий день дошли по берегу до Абвиля, где находился последний мост через Сомму до ее впадения в море, но город много лет, не жалея денег, укреплял крепостные стены и, как убедились англичане, оказался неприступен. Горожане так осмелели, что выслали довольно многочисленный отряд рыцарей, атаковавших английский авангард. Завязалась ожесточенная схватка, потом французы снова укрылись в обнесенном стеной городе.

Когда Филипп вышел из Амьена и двинулся на юг, Эдуард понял, что угодил в ловушку, оказавшись в треугольнике: справа было устье реки, слева — море, а позади — французская армия, жаждавшая боя и крови захватчиков-варваров.

Днем к Ральфу подошел граф Роланд. Фитцджеральд бился в его отряде семь лет. Граф уже не считал вассала неопытным мальчишкой. Правда, все еще словно недолюбливал, но, безусловно, ценил и всегда использовал, когда нужно было укрепить слабое звено, возглавить вылазку или организовать набег. Ральф потерял на левой руке три пальца, а после того как древко французской пики в 1342 году под Нантом раздробило ему голень, когда уставал, прихрамывал. Но король не возводил его в рыцарское достоинство, что Фитцджеральда очень обижало. При всех трофеях — основная их часть хранилась у одного лондонского ювелира, — он не испытывал удовлетворения и знал, что отец его чувствовал бы себя точно так же. Как и Джеральд, он сражался не за деньги, а за почести, но за все это время так и не поднялся по иерархической лестнице ни на одну ступень.

Когда появился Ширинг, Ральф сидел в поле поспевающей пшеницы, затоптанной конницей. С Аланом Фернхиллом и еще десятком товарищей он ел невеселый обед — бобовый суп с луком. Съестные припасы заканчивались, мяса вообще не осталось. Хлебая суп, Фитцджеральд чувствовал усталость от бесконечных походов, уныние от разрушенных мостов и хорошо укрепленных городов и страх при мысли о том, что будет, когда их догонит французское войско.

Роланд постарел, волосы его и борода совсем поседели, но граф по-прежнему ходил прямо и говорил властно, научившись сохранять совершенно бесстрастное и неподвижное лицо, так что было почти не заметно, что правая сторона парализована.

В устье Соммы сильные приливы и отливы. Во время отлива можно найти брод. Но дно очень илистое, пройти нельзя.

— Значит, мы не переправимся, — ответил Ральф, понимая, однако, что Роланд просто так не придет, и несколько воспрянул духом.

— Может быть, брод есть в каком-нибудь месте, где дно плотнее, — продолжил граф. — Французы должны знать.

— Вы хотите, чтобы я это выяснил?

— И поскорее. На том поле пленные.

Фитцджеральд покачал головой:

— Противник может быть из другой местности, а может, и страны. Нужны местные.

— Мне все равно, кого ты будешь расспрашивать, но с наступлением темноты должен быть у палатки короля с ответом.

Граф ушел. Ральф дохлебал суп и вскочил, радуясь возможности сделать что-нибудь требующее выхода накопившейся энергии.

— Вперед, друзья, — скомандовал он.

Под седлом все еще ходил Гриф, каким-то чудом уцелевший за семь лет войны. Конечно, он поменьше огромных боевых коней, которых предпочитали большинство рыцарей, но умнее. А теперь приобрел еще опыт сражений, и у Ральфа появилось дополнительное оружие — кованые железные копыта. Фитцджеральд любил коня больше товарищей. Пожалуй, из живых существ сильнее его тянуло только к Мерфину. Он не видел брата семь лет и, возможно, уже не увидит: тот подался во Флоренцию.

Разведчики направились на северо-восток, к устью. Командир отряда решил, что если брод существует, то любой крестьянин, живущий в полудне пути, его знает. Землепашцы должны постоянно им пользоваться: купить-продать скот, поехать на свадьбу или похороны родственников, на рынок, ярмарку, церковный праздник. Конечно, особого желания поделиться с английскими захватчиками у них не будет, но Ральф знал, как решать подобные проблемы.

Завоеватели очутились на земле, еще не пострадавшей от нашествия: на пастбищах паслись овцы, в полях созревал урожай. Всадники ехали к деревне, откуда издалека было видно устье. Домишки вилланов из одной-двух комнат напомнили Ральфу Вигли. Как он и ожидал, крестьяне разбегались от них, женщины хватали ребятишек, мужчины брались за топоры и серпы.

За последние несколько недель Фитцджеральд и его воины проигрывали это действо раз двадцать — тридцать. Они славились умением добывать нужные сведения. Обычно военачальники хотели знать, где местные прячут скот и съестные припасы. Прослышав о приближении англичан, ушлые крестьяне обычно угоняли скот в леса, мешки с мукой закапывали в землю, а сено затаскивали на церковную колокольню. Землевладельцы знали, что, выдав тайники, умрут с голоду, но рано или поздно все равно признавались. А иногда требовалось выяснить, как проехать в тот или иной город, к стратегически важному мосту или укрепленному аббатству. На такие вопросы крестьяне, как правило, отвечали не задумываясь, но необходимо было убедиться, что они не врут, ибо хитрецы могли обмануть захватчиков, зная, что солдаты не вернутся поквитаться.

Нагоняя бегущих по садам и полям крестьян, отряд не обращал внимания на мужчин, сосредоточившись на женщинах и детях. Если захватить их, мужья и отцы никуда не денутся. Ральф остановил свой выбор на испуганной девочке лет тринадцати и скакал рядом с ней несколько секунд. У бедняжки были темные волосы и смуглая кожа, простое симпатичное личико, юна, но уже с округлыми женскими формами — такие ему нравились. Она напомнила ему Гвенду. В другой ситуации непременно поразвлекся бы с ней, как делал уже не раз за последние недели, но сегодня важнее другое.

Фитцджеральд развернул Грифа, перекрывая беглянке путь. Француженка попыталась увернуться, но споткнулась и упала на какие-то овощи. Воин спрыгнул с лошади и, когда девочка поднялась на ноги, сгреб в охапку. Она завопила и принялась царапаться, но англичанин ударил ее в живот и схватил за длинные волосы. Ведя лошадь под уздцы, разведчик поволок трофей обратно в деревню. Француженка споткнулась и упала, но захватчик не остановился. Темноволосая закричала от боли, но с трудом поднялась и после этого больше не падала.

В маленькую деревянную церковь восемь английских солдат приволокли четырех женщин и шестерых детей, двое из которых были младенцы, и посадили всех на пол возле алтаря. Через несколько секунд вбежал мужчина, лопоча что-то на местном наречии, он просил и умолял. За ним появились еще четверо. Ральф был доволен. Он встал перед алтарем — простым, деревянным, выкрашенным белой краской престолом.

— Тихо! — крикнул он и занес меч. Все затихли. Англичанин указал на молодого мужчину: — Ты кто?

— Кожевник, лорд. Пожалуйста, не трогайте мою жену и ребенка — они ничего плохого не сделали.

Ральф кивнул другому:

— Ты!

Схваченная им девочка ахнула, и Фитцджеральд понял, что они родня. Отец и дочь, решил он.

— Простой бедный пастух, лорд.

— Пастух? — Это хорошо. — И часто ты переводишь коров через реку?

— Раз-два в год, лорд, на рынок.

— И где брод?

Пастух запнулся.

— Брод? Брода здесь нет. Нам приходится тащиться до моста в Абвиле.

— Точно?

— Конечно, лорд.

Ральф осмотрелся.

— Вы все, это правда?

Крестьяне закивали. Фитцджеральд задумался. Все напуганы до смерти и все-таки могут врать.

— Я сейчас приведу священника, а он принесет Библию. И все вы поклянетесь вашими бессмертными душами, что в устье нет брода.

— Да, лорд.

Но это слишком долго. Командир отряда посмотрел на девочку:

— Иди сюда.

Та отпрянула. Пастух рухнул на колени:

— Пожалуйста, лорд, не причиняйте вреда невинному ребенку, ей всего тринадцать…

Алан Фернхилл подхватил темноволосую, как мешок с луком, и перекинул Ральфу; тот крепко схватил ее.

— Вы лжете мне, вы все. Там есть брод; я уверен, что есть. Мне просто нужно точно знать где.

— Хорошо, — сник пастух. — Я скажу, только отпустите ее.

— Где?

— В миле ниже Абвиля.

— Как называется деревня?

Пастух на момент запнулся, потом сказал:

— Там нет деревни, но на том берегу постоялый двор.

Врет. Он просто никогда никуда не ездил и не знает, что возле брода всегда деревня. Фитцджеральд взял руку девочки и положил ее на алтарь. Затем достал нож и быстрым движением отрезал несчастной один палец. Мощное лезвие легко перерезало нежные кости. Дочь пастуха завопила от боли, и на белый алтарь хлынула кровь. Крестьяне вскрикнули от ужаса. Разгневанный пастух выступил вперед, но его остановило острие меча Алана. Ральф, держа заложницу, кончиком ножа подцепил отрезанный палец.

— Вы просто дьявол, — с содроганием произнес пастух.

— Вовсе нет. — Воина графа Роланда уже называли так и раньше, но он по-прежнему обижался. — Я спасаю жизни тысяч людей. И если нужно, отрежу ей все пальцы, по очереди.

— Нет! Нет!

— Тогда говори, где брод. — Англичанин занес нож.

— Бланштак! Он называется Бланштак! — закричал в отчаянии отец. — Пожалуйста, отпустите ее!

— Бланштак? — переспросил Ральф.

Сделал вид, что не очень верит, хотя звучало убедительно. Незнакомое слово как будто означало «белая плита», а такое запуганный до смерти человек не выдумает в одну секунду.

— Да, лорд, его назвали так из-за белых камней на дне, по которым можно перейти грязь. — Селянин был очень сильно испуган, по щекам струились слезы. Почти наверняка говорит правду, с удовлетворением подумал Фитцджеральд. — Утверждают, что эти камни положили в старину еще римляне, пожалуйста, отпустите мою девочку.

— Где это?

— В десяти милях ниже по течению от Абвиля.

— Так не в миле?

— На этот раз я говорю правду, лорд, чистую правду!

— А как называется деревня?

— Сенвиль.

— Бродом можно пользоваться всегда или только при отливе?

— Только во время отлива, лорд, особенно со скотом или телегами.

— Но тебе известно время.

— Да.

— Тогда у меня последний вопрос, но очень важный. Даже если мне только покажется, что ты врешь, я отрежу ей всю руку. — Девочка закричала. — Ты ведь понимаешь, что я не шучу?

— Да, лорд. Я скажу вам все!

— Когда завтра утром отлив?

На лице пастуха проступил ужас.

— О… о… дайте посчитать. — От испуга бедняга с трудом соображал.

Заговорил кожевник:

— Я скажу вам. Мой брат вчера переправлялся, поэтому знаю. Завтра отлив будет за два часа до полудня.

— Да! — воскликнул пастух. — Верно! Я как раз пытался подсчитать. За два часа до полудня или чуть раньше. А потом вечером.

Фитцджеральд перехватил кровоточащую руку девочки.

— Точно?

— О, лорд, клянусь собственным именем.

Может, он от ужаса забыл и свое имя. Англичанин посмотрел на кожевника. Непохоже, чтобы тот врал, дерзил или хотел угодить. Ему будто немного стыдно, словно против воли сделал что-то нехорошее. «Значит, правда; я добился своего», — с восторгом подумал разведчик.

— Бланштак. Десять миль ниже по течению от Абвиля, у деревни Сенвиль. Белые камни на дне реки. Отлив завтра, за два часа до полудня.

— Да, лорд.

Завоеватель отпустил девочку, и она, рыдая, бросилась к отцу, который прижал ее к себе. Ральф посмотрел на лужу крови на белом алтаре. Довольно много для такого мелкого кусочка какой-то девчонки.

— Ладно, ребята. Мы здесь закончили.

Горн разбудил Ральфа на рассвете. Времени разжигать костер и завтракать не было: выступали немедленно. Десятитысячному войску нужно пройти шесть миль часов до восьми, большинству — пешком.

Во главе выступил отряд принца Уэльского, за ним шла армия короля, потом обоз и, наконец, арьергард. Выслали разведчиков проверить, где французы. Ральф двигался в авангарде с шестнадцатилетним принцем, носящим имя отца — Эдуард. Англичане надеялись застать французов врасплох, переправившись через Сомму вброд. Вчера вечером король похвалил:

— Неплохо, Ральф Фитцджеральд.

Тот уже давно понял, что такие слова ничего не значат. Сколько он уже выполнил важных, требовавших недюжинной смелости поручений короля Эдуарда, графа Роланда, других знатных воинов, но так до сих пор и не стал рыцарем. Однако сейчас он не сильно обиделся. На кону, как всегда, его собственная жизнь, и лорд Вигли так радовался, найдя путь отступления, что ему было почти наплевать на похвалы за спасение армии.

Во время марша десятки военачальников неусыпно следили, чтобы войско двигалось в нужном направлении, не давали ему разбрестись, подгоняли отстающих. Военачальниками становились исключительно представители знати, потому что отдавать приказы можно, только имея авторитет. Король Эдуард с ума сходил, если войско шло в беспорядке.

Направлялись на север. Дорога плавно поднималась на холм, с которого англичане увидели мерцающее вдалеке устье. Спустились по засеянным злаками полям. Когда армия проходила деревни, командиры одергивали мародеров, так как не хотели тащить через реку лишний груз. Также запретили поджигать поля, опасаясь, как бы дым не выдал их расположение.

Когда войско дошло до Сенвиля, солнце только всходило. Деревня стояла на скалистом отроге в тридцати футах над рекой. С берега Ральф смотрел на жуткое зрелище: полторы мили воды и топи. Он разглядел на дне белеющие камни — брод. На том берегу высился зеленый холм. Наконец справа взошло солнце, и на склоне заблестел металл, вспыхнули яркие цвета. Сердце его упало.

Стало светлее, и подозрения подтвердились: враг уже ждал. Французы, конечно, знали, где брод, и искушенные полководцы предвидели возможность, что англичане тоже его обнаружат. Вот тебе и врасплох. Ральф посмотрел на реку, текущую на запад. Уровень воды спадал, но для переправы еще слишком глубоко.

Английское войско подтягивалось, с каждой минутой прибывали сотни людей. Если король сейчас попытается развернуть армию для отступления, начнется неразбериха. Вернулся разведчик, и Фитцджеральд услышал его доклад принцу Уэльскому о том, что войско короля Филиппа покинуло Абвиль и движется в их направлении по этому берегу. Послали еще одного разведчика узнать, с какой скоростью. Ральф со страхом понял, что отступать некуда — придется переходить реку.

Он всматривался в противоположный берег, подсчитывая французов. Больше тысячи. Однако куда опаснее десятитысячное войско, движущееся из Абвиля. Из множества сражений Фитцджеральд вынес убеждение, что французы очень храбры — иногда прямо отчаянны, — но недисциплинированны. Маршировали в беспорядке, не выполняли приказов и нередко, доказывая свою доблесть, атаковали, когда разумнее было обождать. Но если противник, пусть и в беспорядке, прибудет через несколько часов, то застанет армию короля Эдуарда как раз посреди реки. Враг окажется и спереди, и сзади; тогда англичане обречены. А после бесчинств последних шести недель пощады ждать нечего.

Лорд Вигли вспомнил о доспехах. Семь лет назад он захватил под Камбре красивые латные доспехи, но они едут в обозе. Кроме того, вряд ли можно пройти полторы мили по воде в такой тяжести. Сейчас на нем был железный шлем и короткая кольчуга — ничего тяжелее в походе напяливать на себя нельзя. Придется так. Остальные тоже надели только легкие доспехи. Большинство пехотинцев до столкновения с врагом прикрепили шлемы к поясу, но в полном вооружении не шел никто.

Солнце взошло высоко, уровень воды упал по колено. Придворные из королевской свиты подъехали с приказом начинать переправу. Отряду Ральфа приказ доставил сын графа Роланда Уильям Кастер:

— Сначала идут лучники. Приблизившись к противоположному берегу, они тут же начинают стрелять. — Фитцджеральд слушал с каменным лицом. Он не забыл, как лорд Кастер пытался повесить его за то, чем только и занималась половина английской армии последние полтора месяца. — На суше лучники расходятся влево и вправо, пропуская тяжелую кавалерию.

Легко сказать, подумал Ральф. Приказы всегда звучат просто. Но начнется кровавая бойня. Враг наверняка занял выгодную позицию на склоне и перебьет беззащитных английских воинов, бредущих по воде.

Первым выступил отряд Хью Диспенсера с бросающимся в глаза черно-белым флагом. Стрелки вошли в воду, подняв луки над головой; за ними последовали рыцари и конница. Следом двинулся отряд Роланда, и скоро Ральф и Алан оказались в воде.

Пройти полторы мили вообще-то ерунда, но скоро разведчик понял, что брести по воде — совсем другое дело, даже для коня. Дно было неровным: пехота по щиколотку увязала в грунте, иногда вода доходила до пояса. Люди и животные быстро устали. Августовское солнце палило нещадно, а ноги коченели. И захватчики все яснее видели врага, поджидавшего их на северном берегу.

Ральф с опаской всматривался в противника. Впереди вдоль берега стояли арбалетчики. Он знал, что это не французы, а наемники, которых называли генуэзцами, хотя на самом деле их набирали по всей Италии. Арбалет медленнее длинного английского лука, но генуэзцам хватит времени вставить болт, пока враг будет брести по воде. За стрелками на зеленом склоне виднелись готовые к атаке пехота и конница. Оглянувшись, Фитцджеральд увидел позади тысячи англичан, переправлявшихся через реку. Да, вернуться невозможно; задние буквально давят на авангард.

Лорд Вигли уже ясно различал ряд тяжелых деревянных щитов, называемых павезами, обычно состоявших на вооружении арбалетчиков. Как только англичане подошли на расстояние выстрела, генуэзцы пустили стрелы. С трехсот ярдов большинство промахнулись, и потерявшие скорость болты попадали в воду. Но все-таки кое-кого из людей и лошадей задело. Раненых снесло течением, лошади заметались в реке, которая скоро стала красной. Сердце Ральфа забилось быстрее.

Когда англичане приблизились к берегу, выстрелы генуэзцев стали точнее. Железные наконечники болтов обладали бешеной проникающей силой. Вокруг Фитцджеральда падали кони, люди, некоторые — замертво. С ощущением надвигающегося рока англичанин понял, что защититься нечем: либо ему повезет, либо он погибнет. Воздух наполнился грохотом сражения: свист жутких арбалетных болтов, крики раненых, конское ржание. Английские лучники пытались отстреливаться. Нижние плечи шестифутовых длинных луков уходили в воду, и воинам приходилось держать их под непривычным углом, скользя ногами по дну, но стрелки делали все, что могли. Болты арбалетов с близкого расстояния пробивали доспехи, а кроме шлемов, у англичан практически не было защиты от гибели.

При малейшей возможности Ральф развернулся бы и убежал, но десять тысяч человек и около пяти тысяч лошадей позади просто раздавили бы его и втоптали в дно. Он мог лишь пригнуться к шее Грифа и понукать верного коня.

Уцелевшие английские стрелки, наконец достигнув отмели, стали стрелять более метко, дугой, поверх щитов. А уж начав, пускали до двенадцати стрел в минуту. Деревянные стрелы имели стальные наконечники и, падая ливнем, были смертельно опасны. Заградительная стрельба из вражеского стана ослабла. Щиты стали падать. Генуэзцы отступили, и англичане выбрались на берег.

Ступив на твердую землю, стрелки рассыпались в стороны, освобождая дорогу рыцарям, атаковавшим с отмели вражеские ряды. Фитцджеральд видывал уже достаточно сражений и понял тактику французов: они хотели удержать свои линии и дать арбалетчикам возможность бить англичан на берегу и в воде. Но рыцарский кодекс не мог позволить французской знати прятаться за стрелками из низших слоев, они вырвались вперед и схватились с английскими рыцарями, во многом ослабив свою позицию. Англичанин воспрянул духом.

Генуэзцы подались назад, и на берегу началась давка. Сердце у Ральфа тяжело стучало от страха и возбуждения. Позиция врага на холме была все еще выгоднее английской, французы в тяжелых доспехах перебили почти весь отряд Хью Диспенсера, и авангард, войдя в реку, добивал людей в воде.

Уцелевшие лучники графа Роланда выбрались на берег прямо перед Ральфом и Аланом и разделились. Фитцджеральд понимал, что англичане обречены, был уверен, что погибнет, но двигаться мог только вперед. И вдруг, пригнувшись к шее Грифа, подняв меч, он понесся прямо на французов. Когда с силой опустил меч, тот соскользнул с доспехов. Ральф ударил еще раз по шлему, но безрезультатно. Гриф метнулся к другому коню — крупнее, но моложе, — и жеребец споткнулся, сбросив седока в ил. Англичанин развернул Грифа, отъехал назад и вновь приготовился к атаке.

Против полных доспехов его меч мало что мог, но сам Фитцджеральд, крупный, на быстром коне, бросился в атаку с намерением выбивать воинов из седла, отрешившись от страха. Наоборот, он впал в ликующий раж, стремясь расправиться с как можно большим количеством врагов. С началом сражения время остановилось и состояло теперь из отдельных мгновений. Позже, когда битва закончится и если повезет остаться в живых, Ральф не поверит, что солнце садится и прошел целый день. А пока воин графа Роланда снова и снова несся на противника, сминая вражеские ряды, бросаясь в любую щель, не замедляя бега, ибо это могло кончиться трагически.

Вдруг — через несколько минут, а может быть, часов — лорд Вигли с изумлением понял, что англичан больше не бьют. Похоже, соратники отвоевывали пространство, в них вспыхнула надежда. Он отделился от мешанины и, тяжело дыша, осмотрелся.

Среди тел, усеявших берег, французов и англичан было поровну, и Ральф понял всю опрометчивость вражеской атаки. Как только рыцари ринулись в атаку, генуэзские арбалетчики из опасения попасть в своих прекратили стрелять и не могли больше бить англичан в реке, как уток в пруду. Наступил перелом, и отряды захватчиков устремились из воды. Следуя приказу, стрелки разбегались налево и направо, и свежие рыцари и пехотинцы давили французов, просто потому, что их было намного больше. Обернувшись, Фитцджеральд увидел, что начинается прилив, и англичане, еще остававшиеся в воде, отчаянно рвутся на берег, не задумываясь о том, какая участь их ожидает.

Ральф с облегчением вздохнул, а вот французы в панике заметались. Превосходящее по численности войско, выбирающееся из реки, оттеснило их дальше на холм, и хозяева начали отступать. Англичане, боясь поверить в свою удачу, наступали, и, как часто случалось, очень скоро отступление превратилось в бегство, когда каждый думает о себе.

Воин графа Роланда снова посмотрел на воду. Погонщики, пытаясь справиться с приливом, торопили лошадей и быков, впряженных в тяжелые обозные телеги. Сражение практически закончилось. Вероятно, на том берегу завязалась битва авангарда короля Филиппа с английским арьергардом. Ральфу даже показалось в свете солнца, что он различает цвета богемской легкой кавалерии. Но исход уже ясен. Фитцджеральд тяжело опустился в седло, вдруг ослабев. Невероятно, но, вопреки всем ожиданиям, англичане выскочили из французской ловушки. Сегодня им больше ничто не угрожает.

48

Путешественницы прибыли в окрестности Абвиля двадцать пятого августа и с ужасом обнаружили, что французская армия уже там. Десятки тысяч пехотинцев и лучников разбили лагерь в полях за городом. Девушки слышали не только французский, но и языки далеких краев — Фландрии, Богемии, Италии, Савойи, Мальорки. Французы и их союзники стремились догнать Эдуарда, как и кингсбриджские монахини. Керис не понимала, как две женщины могут в этой погоне опередить армию.

Ближе к вечеру странницы прошли через ворота в город; улицы заполнила знать. Керис никогда в жизни, даже в Лондоне, не видела такого количества дорогой одежды, красивого оружия, великолепных лошадей. Здесь как будто собрался весь цвет Франции. Владельцы постоялых дворов, пекари, скоморохи, проститутки работали без устали, обслуживая гостей. Даже таверны забили графы, и в каждом доме на полу спал какой-нибудь рыцарь.

Аббатство Святого Петра стояло в списке тех обителей, где монахини собирались просить пристанища. Но даже в собственном платье им было бы сложно найти здесь приют: в монастыре стал король Франции, и его свита заняла все места. И сестер, переодетых в Кристофа и Мишеля Лоншанов, направили в большую монастырскую церковь, где на ночь на холодном каменном полу расположились несколько сотен королевских сквайров, грумов и других слуг. Однако дежурный офицер сказал, что мест нет и здесь и придется спать в поле, как всем простолюдинам.

В северном рукаве трансепта оборудовали госпиталь для раненых. Выходя, Керис приостановилась понаблюдать за врачом, зашивавшим глубокий порез на щеке стонущего воина. Он работал быстро и ловко, и, когда закончил, девушка восхитилась:

— Прекрасная работа.

— Спасибо, — ответил целитель и, взглянув на нее, добавил: — А тебе-то откуда знать, парнишка?

Да оттуда, что она много раз наблюдала, как работает Мэтью Цирюльник, но нужно было быстро что-нибудь придумать, и монахиня сказала:

— Мой отец был в Лоншане доктором господина.

— Так ты здесь с господином?

— Он попал в плен к англичанам, и госпожа послала нас с братом сторговаться о выкупе.

— Хм-м. Лучше вам отправиться прямо в Лондон. Если его еще там нет, скоро будет. Но коли вы здесь, можете заработать постель, если поможете мне.

— С радостью.

— Ты видел, как отец промывает раны теплым вином?

Керис могла промыть любую рану даже во сне. Через несколько секунд они с Мэр уже ухаживали за больными, делая то, что так хорошо умели. Большинство были ранены накануне, во время битвы у брода через Сомму. Знатных воинов обслуживали в первую очередь, и только теперь врач добрался до простых солдат. Целители без устали работали несколько часов. Длинный летний день перешел в сумерки, зажгли свечи. Наконец все кости вправили, раздробленные конечности ампутировали, раны зашили, и Мартен Доктор повел добровольных помощниц в трапезную на ужин.

Врачеватели оказались в королевской свите, их накормили тушеной бараниной с луком — мяса девушки не ели уже неделю — и даже попотчевали хорошим красным вином. Мэр пила с удовольствием. Керис была рада возможности подкрепить силы, но ее преследовала неотвязная тревожная мысль о том, что нужно догонять англичан. Один рыцарь за их столом спросил:

— Вы осознаете, что в столовой аббата за дверью ужинают четыре короля и два архиепископа? — Он начал загибать пальцы: — Короли Франции, Богемии, Рима и Мальорки и архиепископы Руанский и Санский.

Смотрительница кингсбриджского госпиталя решила, что должна на это посмотреть. Вышла, попыталась определить, где кухня, увидела слуг, несших в другую комнату полные блюда, и заглянула в приоткрытую дверь. Люди за столом были, очевидно, не простого звания: стол ломился от жареной птицы, огромных говяжьих и бараньих окороков, пышного пудинга и гор засахаренных фруктов. Во главе стола сидел, вероятно, король Филипп, пятидесяти грех лет, с проседью в светлой бороде и волосах.

— Англичане не благородны, — говорил его сосед, покрасневший от возмущения молодой человек, очень похожий на монарха. — Они, подобно ворам, делают свое черное дело в ночи и улепетывают.

Мартен за плечом Керис пробормотал ей в ухо:

— Это мой господин, Карл, граф Алансонский, брат короля.

Графу ответили:

— Не согласен. — Монахиня тут же поняла, что говорящий слеп, и решила, что это богемский король. — Они больше никуда не побегут: у них мало съестных припасов, а кроме того, захватчики устали.

— Эдуард хочет соединиться с англо-фламандским войском, вторгшимся на северо-восток из Фландрии, — продолжил Карл.

Иоанн покачал головой:

— Сегодня стало известно, что та армия отступает. Я думаю, Эдуард останется и вступит в бой. И, судя по всему, для него чем раньше, тем лучше, так как английские воины с каждым днем все больше будут впадать в уныние.

— Тогда можно их догнать завтра же, — возбужденно воскликнул Карл. — После того, что они учинили в Нормандии, все должны умереть — рыцари, знать, даже сам Эдуард!

Король Филипп потрепал Алансона по руке, успокаивая.

— Гнев нашего брата легко понять. Преступления англичан гнусны. Но помните: когда сойдемся с врагом, самое главное — отложить наши разногласия, забыть распри и довериться друг другу по крайней мере на время сражения. Мы превосходим англичан числом и легко победим, но биться нужно вместе, как одно войско. Выпьем же за единство.

Интересный тост, подумала Керис, тихонько отходя от двери. Значит, король не уверен в союзниках. Но больше ее взволновала вероятность нового сражения — возможно, уже завтра. Как бы им с Мэр не попасть в мясорубку. По возвращении в трапезную Мартен заметил:

— Не только у короля, у тебя тоже резвый братишка.

Керис увидела, что спутница совсем пьяна. Она уже переигрывала — расставила ноги и навалилась локтями на стол.

— Ей-богу, отличное жаркое, — говорила хорошенькая монахиня в мужском костюме, — но меня от него чертовски пучит. Простите, ребята, за вонь. — Девушка долила себе вина и сделала большой глоток.

Мужчины добродушно рассмеялись — их забавлял вид напившегося в первый раз мальчишки; они, конечно же, припомнили собственный опыт. Керис взяла спутницу за руку:

— Время баиньки, братишка. Пойдем-ка.

Мэр легко согласилась и на прощание сказала сидевшим за столом:

— Мой старший брат как старая бабка, но любит меня. Правда, Кристоф?

— Конечно, люблю, Мишель.

Мужчины вновь рассмеялись.

Монахиня крепко держалась за Керис. Та отвела ее обратно в церковь, нашла их одеяла, уложила и укрыла.

— Поцелуй меня на ночь, Кристоф.

Врачевательница поцеловала спутницу:

— Ты пьян. Спи. Рано утром в путь.

Суконщица не сразу смогла уснуть. Понимала, как им с Мэр не повезло. Они почти нагнали английскую армию и епископа Ричарда, но в этот же момент их нагнали и французы. От поля сражения нужно держаться подальше. С другой стороны, если плестись позади французского войска, можно так и не добраться до англичан.

Решили тронуться в дорогу с рассветом и попытаться обойти французов. Такое огромное войско не может двигаться быстро — несколько часов уйдет только на то, чтобы выстроить его. При известном проворстве у них все получится. Это рискованно, но, начиная с Портсмута, путешественницы только и делали, что рисковали.