«Спартак» – наше всё. Откровения кумира красно-белых Титов Егор

Глава 33

Как провести четверть века в одном клубе

В 2008 году исполнилось четверть века, как я выступаю в одном клубе. Это, конечно, срок, особенно если учесть, что клуб этот называется «Спартак». Вдумайтесь: «Спарт-а-а-ак»! И это мое счастье!

Сейчас уже и не верится, но в раннем детстве я не осознавал, в какой великой империи воспитываюсь. Понимание пришло с годами, когда появилась возможность смотреть на Черенкова и Родионова. Смотрел на них я исключительно с открытым ртом, вот в тот период и возникло огромное желание быть таким, как они. Выходить с ромбом на груди на поле переполненных стадионов. И побеждать! И я благодарен сам себе за то, что однажды мне хватило запаса любви к родным красно-белым цветам, чтобы не отвернуть в сторону. Я был еще дублером, и Саша Бубнов, тогда возглавивший «Тюмень», стал меня к себе переманивать: «У тебя здесь шансов нет! Поехали ко мне в Тюмень, будешь у меня постоянно играть, обобьешься, мужиком станешь». И я задумался. Но хоть до спартаковской основы мне было как до Луны, в конечном счете Бубнову я отказал. А его вскоре отправили в отставку. Ответь я тогда согласием – мог бы до настоящего футбола так и не добраться. Пошел бы по рукам, слонялся бы по первым-вторым лигам. В общем, могу сказать одно: если есть цель, нужно к ней идти. Невзирая ни на что!

Затем, уже когда я заиграл-таки в той романцевской дружине, ни один российский клуб ко мне даже не обращался, потому что люди прекрасно понимали: переманить Титова нереально. В 2002 году, когда выстроенная спартаковская система начала давать сбои и атмосфера ухудшалась, а особенно в 2003 году, после отставки Романцева, когда легендарный клуб уже не просто перестал быть непобедимым, а упал в пропасть, появились разговоры о том, что ко мне проявляют интерес «Сатурн», «Динамо» и даже «вражеский» ЦСКА. Я знаю, что определенные предложения руководству поступали, но для меня это не имело никакого значения, потому что я и мысли на сей счет не допускал. Впрочем, в том же 2003 году мысль однажды все же мелькнула. Много несправедливости было, и обида душила: нас, россиян, в «Спартаке» не очень-то ценили, зато второразрядным легионерам создавали все условия. Чувствуя мое состояние, некоторые «доброжелатели» пытались мне внушить, что я могу набрать номер телефона президента чуть ли не любого российского клуба, и в тот же вечер мне предложат контракт, который «Спартак» ни одному из лидеров ни при каких обстоятельствах не сделает. И вот я призадумался: как, собственно, жить дальше?! Но как только представил себя в форме ЦСКА, выходящим на матч против родной команды, я чуть не свихнулся и выкинул такие бредни из головы. В 2004-м, когда Андрей Червиченко продавал «Спартак» Леониду Федуну, я во всех документах числился отдельным пунктом и до последнего принадлежал Андрею Владимировичу. Новое руководство не спешило выкладывать за меня ту сумму, которую просило старое. И тогда действительно была велика вероятность, что мой трансфер выкупит кто-то из спартаковских конкурентов. Я занял твердую позицию и сказал, что в моих жилах течет красно-белая кровь и что в России никакие другие цвета я защищать не буду. К чести Андрея Червиченко, он учел мою позицию и согласился на определенные уступки.

При всей своей любви к «Спартаку» на стыке тысячелетий я все же готов был его покинуть. Примерно в тот период мне стало в нашем чемпионате тесновато. Появилась мысль границы расширить. У каждого человека в жизни наступает переломный момент, когда ты можешь резко взлететь вверх или начать падать вниз. В конце 2000 года я слабо, но все же осознал, что следующий сезон будет для меня определяющим. Мне уже было мало российского признания и тех титулов, которые я выигрывал на Родине.

Все по-настоящему серьезное ждало меня за рубежом. Но я находился в числе неприкасаемых, то есть тех, кого Олег Иванович продавать не собирался ни при каком раскладе. Все многочисленные предложения о продаже Титова (говорят, их были десятки, одно другого краше: «Реал», «Бавария», «Арсенал», «Аякс», «Интер»…) поступали руководству. Факсы выкидывались, звонки замалчивались. Нас держали в абсолютном неведении. Не знаю, кто трансферами заведовал, но цены на меня росли как на дрожжах. Только появится покупатель – цифра миллиона на три сразу возрастет, люди уже и те деньги готовы отдать, а за меня тут же еще пять миллионов сверху просят. Делалось все, чтобы «заморских купцов» отвадить. Если бы с нами считались как с людьми, это было бы гораздо лучше не только для нас, но и для клуба. На ту сумму, которую можно было выручить за меня, «Спартак» мог бы несколько лет жить припеваючи и, допускаю, не угодил бы в ту яму, которая сбросила нас с вершины на долгие годы.

Признаться, я сейчас удивляюсь, как при тех диких методах работы «Бавария» смогла так далеко продвинуться в переговорах. Здесь, наверное, нужно сказать спасибо Игорю Шалимову и Диме Аленичеву, которые делали многое для того, чтобы я уехал за границу и стал на Западе звездой. Шаля поспособствовал тому чтобы моими делами, точно так же как и делами Апеня, занимался знаменитый итальянский агент Бранкини. В 2000 году в отпуске мы с Вероникой и Парфешей летали на несколько дней в Милан – с Андреем Шевченко повидались, по бутикам прошвырнулись, и, самое важное, я встретился с Бранкини. Несколько часов длился наш разговор. Джованни мне все разложил по полочкам. Объяснил принципы своей деятельности, и я, помнится, поразился его профессионализму. Да и сам факт того, что человек, работающий с топовыми футбольными персонами, такими как Роналдо, относится ко мне с большим интересом, был весьма приятен.

Несколько месяцев спустя, когда в рядах сборной я находился на базе в Тарасовке, Димка Аленичев разыскал меня на улице и позвал к нам в номер: пойдем, сейчас тебе Бранкини будет звонить. Действительно, почти тут же раздался звонок. Дима взял на себя роль переводчика и посредника в переговорах. Суть была в том, что Бранкини посчитал: час для отъезда пробил, и намеревался обговорить со мной финансовые условия. Когда Алень мне перевел: «Тебя устроит оклад в пределах одного миллиона пятисот тысяч долларов в год?» – я, изумившись, естественно, согласно кивнул. В «Спартаке» я тогда получал в десятки раз меньше.

Итальянец достаточно быстро достиг договоренности по всем вопросам с боссами «Баварии». Немцы официально предложили «Спартаку» восемнадцать миллионов долларов. Наши подняли сумму до двадцати двух миллионов. Немцы согласились. Но спартаковским руководителям и этого показалось мало, в ход пошли совершенно запредельные цифры. Педантичных немцев такое «странное» отношение русских смутило, и они предпочли без особых проблем взять у «Байера» Баллака. Сам я всех подробностей той запутанной истории не знаю. А вот Игорь Шалимов, который за меня переживал и который пытался утрясти многие вопросы, в курсе всего происходящего. Шаля настолько сильно грезил моим отъездом, что даже на презентации своей книги написал мне: «Не забывай о нашей цели». Он постоянно рассказывал мне о загранице: как в разведывательном управлении готовят шпионов, так и он готовил меня к отправке на Запад, в чуждый мне футбол.

Помню тот день, когда руководство «Баварии» должно было вылететь в Москву. Бранкини намеревался примчаться следом из Италии. Нужна была лишь отмашка от «Спартака», но ее все не было. Признаться, тогда я находился в подвешенном состоянии. Понимал, что образовавшаяся пауза не сулит ничего хорошего, но в глубине души все же надеялся на благоприятное разрешение ситуации. Старался не зацикливаться на этой теме – занимался своими делами, общался с людьми как ни в чем не бывало, но каждую секунду ждал звонка. Думал, вот сейчас мне скажут: «Егор, пулей приезжай в офис». Через несколько дней надежда иссякла, и я приложил немало сил к тому, чтобы у меня в душе не поселилось разрушительное чувство разочарования. Было нелегко. Свой шанс перебраться в другое измерение я упустил. Вернее сказать, не получил его вовсе.

Единственное, что можно было сделать – по примеру Димы Аленичева напрямую договориться с заграничным клубом и поставить Романцева перед фактом: я уезжаю, и вы меня не удержите! Но я был на это не способен. Олег Иванович с восемнадцати лет в меня душу вкладывал, делал на меня ставку, и больше всего на свете я боялся его подвести. Я несколько раз представлял себе, как приду к нему и скажу: «Хочу уехать». Тут же задавал себе вопрос: а смогу ли я посмотреть Иванычу в глаза? На этом тема о загранице исчерпывалась.

Однажды, после того как я в 1998 году стал лучшим футболистом страны, одна солидная фирма предложила мне рекламный контракт на кругленькую сумму плюс бонусы и экипировку. Я набрался смелости и отправился к Романцеву просить разрешения. Олег Иваныч молча выслушал, затянулся сигареткой: «Сколько-сколько тебе предлагают?» Я еще раз назвал цифру. «А ты знаешь, что Роналдо они платят три миллиона? Вот когда тебе предложат хотя бы половину той суммы, я тебе сам скажу: соглашайся. Теперь иди!» Я шел от него как в тумане, настолько мне было неудобно. Десятки раз потом жалел, что не отказал известной фирме сразу. Все переживал, как бы наши отношения с Иванычем не испортились.

В 2002 году моя психология стала потихонечку меняться. Эмоций катастрофически не хватало. Играл на автопилоте. Чувствовал, что годы проходят впустую. И тут меня разыскал очень известный болгарский агент, работающий по Англии, и от имени руководства «Астон Виллы» сделал серьезное и предельно конкретное предложение, на которое я тут же дал предварительное согласие. Это было в тот период, когда у меня уже полетели «кресты», но врачи меня уверяли, что все быстро образуется. Когда же случился рецидив и появилась вероятность, что я стану натуральным инвалидом, «Астон Вилла» вполне логично с горизонта исчезла.

Сейчас, оглядываясь назад, локти, конечно, не кусаю, но что-то меня за душу тянет. Вернись я сейчас назад, наверное, рискнул бы и поступил, как Аленичев. Не зря же говорят: лучше попробовать и жалеть, чем не попробовать – и жалеть. Очень мне любопытно: какие бы высоты мне покорились на Западе? Ведь в 2000–2001 годах, когда посмотреть на меня скауты слетались со всей Европы, можно было принимать первое попавшееся предложение и быть уверенным, что оно более чем приличное.

А с другой стороны – что мне еще надо? Семья, друзья, любимый «Спартак». Это же тоже счастье! Причем самое настоящее! К тому же мне приятно осознавать, что я сумел выдержать все удары, которые за последнюю пятилетку судьба на меня обрушила. С улыбкой вспоминаю, как после несложившегося моего романа с «Баварией» утешал себя тем, что меня дома все устраивает, что впереди очередная Лига чемпионов, в национальной команде опять-таки я не на последнем счету. Тогда еще подспудную причину себе выдумал: если уеду – Иваныч меня в сборную вызывать перестанет. Конечно, этого не было бы, но я себя специально накручивал, чтобы досаду в себе заглушить. А деньги… как говорится, всех не заработаешь.

К тому же я не ставил перед собой цели добиться всемирной популярности, как сделал это Бекхэм. Россия – моя Родина, и признание мне важно все-таки в первую очередь здесь. Я долго и старательно работал с собой, пугал себя тем, что за границей могу стать очередной посредственностью. Я не хочу кануть в безвестности, как многие наши талантливые пацаны. Лучше уж синица в руках…

Да, был момент, когда я утратил интерес к нашему чемпионату. Знал все наперед: обыграем тех и этих, вновь в январе золотые медали получим. Может быть, и хорошо, что меня так тряхануло: «кресты» накрылись, потом вот дисквалификацию схватил. Наконец-то я опять почувствовал свежее дыхание футбола, глаза заблестели. В 2005 году накануне матча с «Ростовом» впервые за последние годы я не смог днем уснуть, так радостно было ощутить подзабытые предстартовое волнение и тревогу за результат. Очень любопытно! Я бы даже сказал, безумно любопытно не ведать, что с твоей командой будет, и переживать из-за этого.

Считаю, о какой-то несправедливости нельзя говорить, не буду Бога гневить. Мне жаловаться и не на кого, и не на что. Конечно, были и минусы, причем некоторые минусы очень жирные. Даже заканчивать с футболом собирался, но видите, жизнь продолжается. И это прекрасно! Проходит все, даже старость. И неприятности проходят. Сейчас вот жду, как мы вновь будем бороться за «золото». Очень трепетные ожидания!

Глава 34

Как не потерять себя, когда исчезает команда

Я уже рассказывал о том, что послужило толчком для выставления Тихонова на трансфер. Сейчас хочу рассказать, как об этом узнал я. На следующий день после злополучного матча с «Реалом» я обедал в столовой на базе. Приехал Андрюша, сел рядом, улыбка до ушей. Ничего не ест и беспрерывно улыбается! Я посмотрел на эту картину и спрашиваю: «Ты обедать-то будешь?» – «Мне нельзя, меня больше нет в команде». И дальше улыбается. «Как тебя нет в команде?» – «А вот так. Меня отчислили». – «Как отчислили?»

В таком тоне и разговаривали. Мне никак не удавалось понять, зачем Андрею понадобилось так зло шутить. В серьезность его высказываний я, как любой нормальный человек, не верил. Примерно час я проходил по базе, размышляя над природой странного тихоновского юмора. И только после того как Андрей, собрав в коробку свои вещи, уехал, я осознал всю реальность случившегося. Испытал та-а-акой шок, что не мог от него отойти целую неделю. Я не помню, как тренировался, как играл, с кем общался. Все как в кошмарном сне. У меня в голове не укладывалось: как и за что можно было убрать Тихона? Как?! Для меня это была трагедия. Потому что команда потеряла своего лидера, незаменимого игрока, а я лишился лучшего друга и любимого партнера, с которым на поле был способен взаимодействовать с закрытыми глазами. Я не глядя отдавал ему передачи в определенную зону, знал, что Андрей уже там дожидается мяча. Я вслед за мячом мчался туда же, делал забегание и ждал ответного паса. Весь спартаковский футбол тогда был построен вот на этих самых «знал». С исчезновением Тихона в командный механизм вкропили новую детальку, которая работала совсем по-другому. Тема Безродный – талантливый парень, но, отдавая ему мяч, я не делал под него забеганий. Артем играл в иной футбол. Он многое умел, но мы с ним не дышали в унисон. Потом людей с иным «темпом дыхания» становилось все больше, и десятки наших фирменных секретиков, читаемых только людьми романцевской закваски, как элементы командной игры пропадали. Мы начали тускнеть, потихонечку расползаться. Адекватной замены ушедшим, по крайней мере с точки зрения образа мышления, не было.

Так почти за девять лет, минувших с момента отчисления Тихонова, на позиции левого хавбека пробовалось порядка двадцати человек, и никто из них полноценной заменой Андрею стать пока не сумел. Во-первых, трудно найти выносливого челнока, который в равной степени владел бы двумя ногами, мог бы и забивать, и отдавать, был бы оснащен и технически, и тактически, успешно участвовал бы в оборонительных действиях и «съедал» бы любого своего оппонента. И вдвойне трудно отыскать футболиста, который при наборе подобных качеств был бы профессионалом, лидером по духу и обладал бы тонким игровым умом.

«Спартак» – такой клуб, где руководство, невзирая на звездный статус игроков, расстается с ними достаточно легко (по крайней мере до недавнего времени именно так оно и было). Хоп – и в команде больше нет человека, без которого еще вчера вечером эту команду было трудно представить. Отчисление Тихонова стало далеко не первым в этом длинном списке.

Годом ранее мы лишились фигуры сопоставимого масштаба – Цымбаларя. Другое дело, что еще имелся запас людей спартаковской выдержки, да и мы с Ильей не являлись такими близкими друзьями, как с Андреем. Так что переживал я тогда гораздо меньше. Может быть, еще и потому, что поначалу не до конца осознавал, насколько это внушительная потеря. Жизнь показала, что весьма внушительная, и прежде всего сточки зрения атмосферы в коллективе. Илюха как магнит, он всегда всех притягивал к себе. Даже Робсон, не владеющий на первых порах русским языком, когда ему становилось грустно, брал кулек семечек и шел к Цыле. Сидел рядом, грыз эти семечки и наслаждался приятным обществом. Это тоже очень показательный факт: ведь бразилец тогда жил не головой, а чувствами. Он интуитивно улавливал, что Цымбаларь хороший. Илья умел сплачивать людей, он умел в нужный момент зажечь и потребовать, но при этом всегда оставался справедливым. Считаю, что с уходом Цыли мы потеряли немалую частичку спартаковского духа. Сегодня, когда встречаемся с Ильей, всегда искренне обнимаемся. Мы все-таки были членами той большой семьи – семьи победителей. И память о тех годах останется навсегда.

Я командный игрок. И команда для меня важна необычайно. Вот когда «Спартак» остался без Тихонова, Цымбаларя, Кечинова, Ширко и многих других, с кем мы были одной крови, какая-то невидимая пружинка во мне сломалась. Я терпел-терпел, переваривал все это в себе, а потом ощутил: что-то стало не так. Взамен нашим ребятам приглашали тех, кто не мог быть им полноценной заменой. Я порой в ступор впадал от вопроса: ну как люди наподобие Огунсаньи у нас оказались? Человек натурально вырос в племени каннибалов. Когда вечером в полумраке базы он прогуливался по коридору, начальник команды Валерий Владимирович Жиляев изнутри закрывал дверь своего номера на замок. У Огунсаньи были все данные, чтобы не заиграть в «Спартаке», и он полностью их использовал. В Лиге чемпионов вышел на позиции то ли лыжника, то ли конькобежца. Падал на каждом повороте, два гола нам привез.

Впрочем, были и такие «игроки», которые произвели на меня еще более неизгладимое впечатление, и здесь, безусловно, стоит упомянуть уже ставших легендарными нигерийцев. Их нам подвезли в баскетбольных майках: «Майами-Хит», «Лос-Анджелес Лейкерс». Когда они ели курицу, кости под кровать и под стол бросали. Придушить хотелось всю троицу! В «Спартаке» всегда была высоко развита внутренняя культура, невеж наш коллектив не принимал, и немудрено, что «баскетболистов» моментально отправили восвояси.

Вся эта чехарда сказывалась не только на игровом потенциале команды, но и на атмосфере в коллективе. Раньше мы все время старались быть вместе, нам было интересно друг с другом. У поколения же нового века интересы другие: компьютеры, машины. Все стало более чопорным. Розыгрыши наши знаменитые спрятались на задворках. Ты мог выдать шутку, достойную лучших традиций КВН, но тебя мало кто понимал. Потому что процентов восемьдесят спартаковцев не то что русский юмор – русский язык не спешили осваивать. Тем не менее года три я жил в заблуждении. Думал, что «Спартак» – кто бы из него ни уходил, кто бы ни приходил (даже если новобранца сняли с пальмы) – будет всегда оставаться «Спартаком». Место этого клуба – на самой верхотуре. А потом мы начали падать. Я был не способен в это поверить! Казалось, вот-вот все вернется на свои места. И только когда мы плюхнулись в лужу, наступило прозрение. Откровенно скажу, оно было тяжелым. Я вдруг понял, что той команды и того футбола больше не будет. Никогда! Едва я это осознал, как у меня полетели «кресты». Полгода мучений. Потом только вернулся, мы выиграли Кубок страны, бац – убрали Олега Ивановича.

Вот это для меня было страшной трагедией. Фактически мой второй футбольный отец (после Королева) пятнадцать лет работал успешно, был для нас всем, а потом за день-два его отправили в отставку. Мы даже переосмыслить ничего не успели, как Иваныч приехал с нами прощаться. Слезы в глазах стояли почти у всех. Ту картину даже воспроизвести не получится. Все перевернулось с ног на голову. И вплоть до возвращения Григорьича Федотова я жил, потеряв ощущение реальности (проблески ясности случались крайне редко).

Слишком жестоко получилось и слишком быстро: многие игроки, в том числе и я, не успели себя подготовить к переменам. Потому что после того как Иваныч сказал прощальную речь и они с Санычем Павловым покинули комнату, почти тут же вошли Чернышов с Юраном. Я еще пребывал в прострации, как Андрей Червиченко показал на Чернышова: вот ваш новый главный тренер. Я поднимаю глаза и не пойму, что творится: кого это нам привели? У меня никак не укладывалось в голове, что Чернышов, которого помню по совместным матчам за спартаковский дубль, теперь будет работать Романцевым! Нонсенс! Бред! Неудачный розыгрыш! Такого не может быть, потому что не может быть никогда! Все вмиг развалилось как карточный домик. Я прятался в себя, старался быть «солдатом» и поменьше думать, потому что, если бы все, что тогда происходило, пропускал через себя, сошел бы с ума. Знаете, как на DVD можно нажать на кнопку и за секунду проскочить какой-то эпизод. Так получилось и у меня. Я нажал на кнопку, а когда в моем сознании появилось четкое изображение, обнаружилось, что на дворе 2004 год. Я огляделся по сторонам: батюшки, теперь главный Старков, из нашего состава почти никого не осталось, очень много легионеров вокруг. До того как я обрел истинную радость спортивной жизни, оставалось полтора года, но уже веяло оттепелью. Устанавливалась какая-то стабильность, и в конце туннеля брезжил лучик света.

Сейчас пытаюсь воскресить на бумаге, что же я проскочил на своем «внутреннем DVD», и все это у меня укладывается в один абзац. Осень 2003-го как в тумане. «Фокусы» Чернышева и K°. Бромантановая эпопея. Какие-то передряги. Все время было что-то не так. Постоянно над моими планами на будущее кто-то словно глумился. В тот же год при Федотове только дела наши налаживаться стали, сборная на чемпионат Европы пробилась, у меня опять надежда появилась: похоже, черная полоса окончательно осталась позади, и тут как обухом по голове – дисквалификация.

Так и кувыркался.

Юру Ковтуна и Диму Парфенова мы потеряли, когда мое сознание уже работало на полную катушку. Вновь долго пришлось избавляться от щемящего ощущения горькой утраты. Ну а затем… затем моя душа подверглась совсем уж жестокой операции. Поковырялись в той ее части, которая была отдана очень близкому другу, Диме Аленичеву.

В какой-то момент я почувствовал себя чуть ли не роковым футболистом. Потеряв все свое старое окружение, я остался один. И особо сильно это было заметно в столовой на базе в Тарасовке.

За нашим столом всегда было весело. Потом стали исчезать люди, на их место садились новые. Потом и те тоже стали исчезать. И вот за каких-то пять месяцев я лишился троих своих друзей. После этого в команде даже появилась полушутливая примета: хочешь покинуть «Спартак» – пересядь к Титову.

Для организма, подобного великому футбольному клубу, самым страшным явлением, на мой взгляд, является хаос. Свои истоки он берет еще с той самой поры, когда власть поделилась между Романцевым и Червиченко. Это было противостояние двух необычайно волевых неуступчивых Козерогов, каждый из которых был уверен в своей правоте и не собирался считаться с мнением другого. Тем не менее официальной точкой отсчета в потере системы координат стоит считать тот день, когда Олег Иванович покинул клуб. С приглашением Чернышева, на мой взгляд. Андрей Владимирович капитально промахнулся. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что ему было трудно не ошибиться. Нелегко было понять, кто может заменить Романцева. Так вот Романцева заменить было нереально! Знаю, рассматривался вариант с Эктором Купером. Но тогда было очень много посторонних людей в команде и слишком нездоровая атмосфера царила в клубе. Ничего серьезного аргентинец достичь бы не сумел. Да, во времена президентства Романцева хватало недочетов, но был костяк, работал коллектив единомышленников. Червиченко же, как и я, слишком доверчивый. Многие его подводили, он с ними расставался. А для меня отсутствие стабильности – большая проблема, впрочем, как и для всего «Спартака».

Я десятки раз возвращался к тем событиям, когда Олег Иванович с нами простился, и утвердился во мнении: в тот период только Георгий Ярцев мог уберечь нас от резкого падения. Я был уверен, что именно Саныч и возглавит команду, но он отказался покидать сборную. Какие еще были варианты? Наверное, что-то могло получиться у Шалимова, но в футбольных кругах крайне негативно оценивалась работа Игоря в «Уралане». Полагаю, такая оценка несправедлива – у Шали очень интересное видение футбола. Папаев? Ловчев? Они изначально были слишком критично настроены к руководству клуба. Вот и получается, что Червиченко фактически тыкал пальцем в небо и… попал совсем в другое место.

Подбор кадров для такого клуба, как московский «Спартак», – задача повышенной сложности. Руководить подобной «империей» должен человек с именем и авторитетом, прекрасно понимающий, что такое спартаковский дух. После ухода Червиченко все ждали, что придет именно такая фигура, но пост гендиректора занял Первак. У Юрия Михайловича немало достоинств, он не жадный человек, конкретный мужик, однако он даже по своей харизме в «Спартак» никак не вписывался.

Никогда не забуду, как в перерыве матча в Томске он грозился, что мы у него пешком до Москвы пойдем. Тогда уже были Иранек, Видич, Родригес – у них глаза на лоб повылезали.

Признаться, не помню, кому принадлежит высказывание, но оно точно отображает суть всего того, что случилось с народной командой: «Государства погибают тогда, когда не могут более отличать хороших людей от дурных». Единственное, я бы внес изменение во вторую часть этого афоризма: «когда не могут более отличать своих людей от посторонних».

Смотрите, что получилось. «Спартаковских» игроков стали заменять сомнительными легионерами. Постепенно власть в клубе перешла к Андрею Червиченко. Тот угадал далеко не со всеми людьми, которых позвал к себе в помощники: ошибся с главным тренером. Когда хозяином стал Леонид Федун, тот назначил на пост генерального директора Первака. Юрий Михайлович, в свою очередь, выбрал не того наставника. Как снежный ком одно на другое накрутилось. Слава богу, наконец-то все стабилизировалось. Днем окончания «черного периода» могу считать тот день, когда официально в должности главного тренера был утвержден Владимир Григорьевич Федотов.

Это как победа в какой-то холодной войне. Долгожданная победа, на которую мы были вправе рассчитывать еще в декабре 2005-го. Александр Петрович Старков и сам тогда догадывался: что-то будет. Он убрал двух ветеранов, Юру Ковтуна и Диму Парфенова, и тем самым подписал себе приговор. Правда, с отсрочкой.

Из хранителей традиций остались только мы с Аленем. Старков, конечно, отдавал себе отчет в том, что при желании мы можем повлиять на его судьбу, но что делать с нами, он не представлял, потому как убрать нас в той ситуации означало бы вызвать ненависть у болельщиков. Варягу не простили бы даже не то, что он убрал Титова и Аленичева, а то, что он покончил с теми, кто связывал настоящее со славной золотой эпохой. В то же время латвийский специалист уже привык ощущать себя в клубе уютно. Он думал, что будет здесь вечным и незаменимым. Единственное, его смущало народное недовольство. На каком-то этапе Александр Петрович даже пытался найти контакт с болельщиками, однако это шло не от чистого сердца, а спартаковские болельщики – люди чуткие, их трудно обмануть. Тем не менее, улавливая поддержку со стороны руководства, Старков решил не забивать себе голову по поводу фанатской любви. И совершенно напрасно! Недовольство многочисленной армии спартаковских поклонников давало Леониду Федуну лишний повод для дополнительного анализа. К тому же своим доверием у Леонида Арнольдовича Александр Старков должен был быть обязан бывшему генеральному директору Перваку, который привел его в клуб и всячески подчеркивал перед Федуном высокую компетентность варяга. Но Юрий Михалыч себя дискредитировал, и в 2006 году о Перваке уже не вспоминали. Так что под Старковым, несмотря на его иное представление о ситуации, кресло шаталось давно. Дима Аленичев это кресло расшатал до такого состояния, что главный тренер из него вывалился. И вот на этой истории нужно остановиться подробнее.

Я очень ждал возвращения Аленя и постоянно подбивал Димку к приезду в Россию. Разговоры на уровне руководства клуба шли в 2001, и в 2002, и в 2003 годах. И вот наконец летом 2004-го давняя мечта болельщиков осуществилась. У меня возникло ощущение, что день подписания Димой контракта со «Спартаком» – это и есть отправная точка для воскрешения настоящего «Спартака». Я даже подумал: мы долго пили концентрированный нектар из пакетиков, а теперь наша игра станет свежевыжатым соком. Я ждал, что теперь мы будем показывать фреш-футбол, и матч с ЦСКА, тот самый, когда назначенный на пост главного тренера Петрович Старков сидел на трибуне, а Григорьич Федотов руководил процессом, подтвердил мои предположения. Я тогда не мог принять участие во встрече и первый тайм провел в VIP-ложе в обществе Евгения Гинера, Михаила Танича и других армейцев. Когда наши забили гол, я так в этой ложе скакал и кричал, что мне самому стало неудобно. Высокопоставленные люди в красно-синих шарфах смотрели на меня косо, и в перерыве я перебрался к кромке поля. От кромки поля ты видишь то, что нереально увидеть ни восседая на трибуне, ни находясь в гуще событий. Я следил за Аленем и буквально был заворожен его действиями. Это был футбол в исполнении супермастера. В тот день по дороге домой я буквально захлебывался надеждами: ну теперь мы с Димоном наведем шороху. Мы с ним в центре спартаковской полузащиты проиграли три с половиной года бок о бок, и я ни капли не сомневался, что мы моментально вспомним все наши фирменные ходы. Но на деле получилось, что мы с Аленичевым вместе сыграли считаное число матчей. И вины нашей в этом не было, это было всеобщей спартаковской бедой. Как позже выяснилось, у нас изначально не имелось шансов выступать вместе, потому что Старков быстро решил, что мы с Димкой – игроки одноплановые, и если будем оба в составе, то оборонительный потенциал команды ослабнет. Но тогда нам никто об этом не сказал. Мы с Аленем сокрушались: что ж нам так не везет! Мы не могли понять, почему всякий раз возникают какие-то странные причины, мешающие нам сообща помочь «Спартаку». Я долгое время ходил в розовых очках, не отдавая себе отчета в том, что нами откровенно манипулируют. Дима гораздо быстрее разобрался в том, что столько случайностей кряду не бывает. И все же он верил, что сумеет доказать Александру Петровичу состоятельность спартаковского футбола.

Я, хоть и снял розовые очки, старался над смущающими меня вещами не задумываться. Намеренно не замечал негатив, а наслаждался теми позитивными моментами, которые возникали.

Помню, на сборах в Испании я был настолько счастлив, что меня вообще ничего не волновало. Мы жили вчетвером: я, Алень, Юрок Ковтун и Парфеша в одном номере. Условия райские. Мы вместе. Каждая минута – настоящий праздник! После всех неурядиц для меня это было поистине отдушиной. Тогда мы еще пытались играть в наш футбол, вечером сидели своим дружным квартетом и рисовали радужные картины спартаковского будущего. Мы и не предполагали, что на троих из нас поставлен крест и, естественно, не подозревали, что это последние наши совместные сборы. Старуха с косой не просто вцепилась в наши спартаковские жизни, она уже взялась за реализацию своего адского плана.

То, что с Парфеновым и Ковтуном не продлили контракты, наэлектризовало обстановку. И уже с начала 2006 года Аленичев был готов к решительным действиям.

Прекрасно помню тот день, когда Дима эти решительные действия стал воплощать в жизнь. У нас было общекомандное фотографирование. Я оделся в игровую форму, спустился в холл базы, но там никого не обнаружил. Тогда я направился в столовую и сразу же обратил внимание на тренерский стол, за которым сидели Аленичев и Старков. Димка расположился спиной к двери, я не видел выражения его лица, но по повышенному тону понял: что-то за этим разговором последует. Когда капитан с главным тренером выясняют отношения, нельзя быть третьим лишним. Я быстро вышел на улицу. На поле вся команда была уже расставлена так, как этого требовали правила фотосессии. Я сел на свое место, справа от меня пустовало место Аленичева, а сзади Димы – место Александра Петровича. Я с нетерпением ждал, когда же эти пустоты будут заполнены. Через пару минут увидел Диму. Он был предельно сосредоточен. Знаю его очень хорошо и по выражению лица, по багровому цвету кожи понял: очаг войны разгорелся еще сильнее. Я впился взглядом в наставника, но Петрович умеет сохранять невозмутимый вид, и ничего в его лице я прочитать не сумел.

Пока фотографировались, я у Димки спросил, что случилось. Он сквозь зубы мне ответил: «Потом!»

Когда все направились назад в корпус, Петрович окликнул Аленя: «Дима, мы с тобой не договорили». – «Нам больше не о чем говорить. Все уже сказано». Старков предпринял повторную попытку, но Дима, не обращая на это внимания, устремился в номер. Все события разворачивались на моих глазах, и я был в шоке от увиденного. Никогда не сомневался, что Димка способен на поступок. Я предполагал, что он может пойти на открытую конфронтацию с Александром Петровичем, но не ожидал, что это произойдет так стремительно.

Дима все мне рассказал и добавил: «Я предупредил Старкова, что завтра поеду в «Спорт-экспресс» и дам правдивое интервью». Его слова укладываться у меня в голове не спешили: «Ты переодеваться-то будешь, сейчас уже тренировка начнется?!» – «Какая, на хрен, тренировка?! Он знает, что я на поле не выйду».

И занимались мы в тот день уже без Димы.

Через два дня в девять утра все мои телефоны дружно затрезвонили. На меня обрушился сногсшибательный шквал звонков, все только и говорили об интервью Аленичева. В одиннадцать часов по дороге на базу я чуть ли не трясущимися руками купил «Спорт-экспресс» и проглотил статью залпом. Я совершенно не помню, как добрался до Тарасовки. Помню только, что перечитал Димины откровения еще раз. Придя в номер, первым делом убрал газету в верхний ящик своей тумбочки. Сейчас, анализируя то свое состояние, делаю вывод: газету я сохранил на память. Я заранее знал, что Аленя в команде не оставят. Таких вещей не прощают. Более того, не представляю, как бы я сам на месте руководства клуба поступил. Ведь ограничиться штрафом было бы нечестно по отношению к Старкову. Получилось бы, что руководство клуба сдало главного тренера, фактически избавилось от него руками своего капитана. Тем не менее надежда на то, что хоть какой-то компромисс будет найден, во мне жила довольно долго. И даже когда Дима мне сказал, что он заканчивает свою карьеру, я еще во что-то верил. Думал, время прошло, страсти улеглись, почему бы теперь Димку не вернуть? Но мое изначальное предчувствие все же оправдалось. Футбол потерял игрока, который еще многое бы этому футболу мог дать. Мне досадно, что все так получилось. Пройдут десятилетия, я достану тот номер «Спорт-экспресса» и поведаю своему потомству о том, как великий спортсмен боролся за будущее своего клуба. Ведь Димкин демарш даже круче, чем конфликт Ловчева и Бескова, хотя бы потому, что Аленичеву удалось снять тренера, а Ловчеву нет.

Приехав на базу в тот день, когда вышло интервью, я сразу догадался, что Александр Старков в «Спартаке» не жилец. Я видел, что Петровича Димино интервью основательно подкосило. Болельщики не могли простить чужаку расставание с любимым Аленем, и сил, чтобы противостоять той лавине, которая на латвийского наставника уже накатывалась, у того не было. В команде все шептались между собой. Даже легионеры, не понимающие по-русски, были в курсе случившегося. Внутренне команда встала на сторону Аленя. Димку ценили, уважали и ему верили, к тому же мнение капитана разделял почти весь коллектив. Но вместе с тем нам по-человечески было жаль Старкова. Убежден, каждый из нас тогда ставил себя на место главного тренера и с ужасом обнаруживал, что нет ничего хуже, чем на этом месте оказаться. Петрович созвал собрание и сказал: «Это нож в спину». В его голосе звучало отчаяние. Против него пошел не простой игрок, а харизматический футболист с множеством громких титулов. Во всех жестах Старкова читалось, что он «поплыл».

Я, забив гол в ближайшем матче, побежал к фанатской трибуне и сорвал с себя капитанскую повязку. Несколько секунд, находясь в окружении партнеров, я держал ее в вытянутой вверх руке, как бы показывая, что у нас есть капитан, но в этот момент он почему-то отсутствует на поле. На тренера в тот момент я не смотрел.

Признаюсь, для меня это была очень сложная ситуация. Я всеми фибрами своей души был за Аленя и уже заранее не мог простить Александру Старкову Димкину потерю. Но при всем при этом мне хотелось поддержать Петровича. Я всегда сочувствую тем, кто оказывается в одиночестве. Наверное, Старков уловил такое мое отношение к себе. Когда уже было объявлено об его отставке, он подошел ко мне: «Егор, хочу видеть тебя у себя в кабинете».

Я не умею расставаться с людьми. Мы с Петровичем сказали друг другу спасибо и обнялись. Причем совершенно искренне.

Когда я покинул тренерский кабинет, в душе творилось что-то несуразное. В тот день я так и не сумел отделаться от ощущения чего-то постыдного и неприятного, но внятно растолковать себе природу этого осадка у меня так и не получилось.

Александра Старкова с тех пор я больше не видел. А Диму мы все-таки потеряли. В «Спартаке» всегда умели «резать мясо». Это наша клубная традиция! Очень надеюсь, что она прервалась. В любом случае Дима не зря совершил ту революцию. Благодаря его стараниям «Спартак» возглавил Владимир Григорьевич Федотов, и в нашей игре постепенно стали проскальзывать уж было подзабытые черты. А новоиспеченный сенатор Дмитрий Анатольевич Аленичев в «Спартак» еще вернется. Из него получится тренер-победитель, и работать этот тренер-победитель должен в своем любимом клубе.

Глава 35

Как воскресить спартаковский футбол

Спартаковский футбол… Кружевной. Изящный. Отчаянный. Я боготворю его. Вижу в своих снах и скреплю зубами, когда отбиваюсь от очередного приступа ностальгии по нему. Он как солнце. Все о нем знают, но далеко не каждый способен объяснить природу его происхождения и дать четкие характеристики. Истинный спартаковский футбол не укладывается в обтекаемые фразы. Это и искусство. И философия. И очень специфичная психология. Одним словом, это и есть те самые «кружева», которые Черенков и Гаврилов плели на зеленом газоне. Вот с Алексеем Зининым мы и попытались эти кружева расплести, а самое главное, разобраться, что от них осталось в новом тысячелетии.

Внешнюю особенность понять в общем-то несложно, и сделать это может рядовой болельщик без особых проблем. Достаточно взять выдержки из интервью ветеранов «красно-белых». Так, Геннадий Олегович Логофет поведал такую историю:

– В сборной Советского Союза Николай Петрович Морозов говорил мне: «Гена, отдашь пять диагональных передач на полполя – получишь пятерку». На что я ему возражал: «Нас в «Спартаке» учат дорожить мячом». Он закипал: «Ты мне здесь свою спартаковскую пластинку не крути. Используй длинные передачи». Да это же проще всего! Не ломая голову, запустил мяч подальше, и пускай твои партнеры там бьются в воздухе. Только я все равно ребят втихаря предупреждал: при случае через короткий пас выходить из обороны буду.

Димка Парфенов, тоже, к слову, правый защитник, только уже моего поколения, как штришок привел такой пример:

– В квалификационных матчах Лиги чемпионов за «Партизан» играл Томич, друг Пьяновича. И вот он Михайле на нас с Васей Барановым жаловался: «Так, как меня возили в Белграде эти два сумасшедших, никто никогда не возил! А этот маленький, Парфенов… тренер сказал, что он защитник, а он совсем не защитник! Он все время в атаке». У нас тогда действительно все атаковали. Романцев говорил: вы обороняться не умеете – идите, наступайте.

Много таких рассказов довелось услышать. Не десятки. И наверное, даже не сотни. И независимо от того, из чьих уст они звучали, суть всегда была одна. Какой-то игровой непосредственностью от них веяло, романтикой, а глаза у рассказчика обязательно горели. Точно так же, как горят у меня сейчас, когда я вспоминаю все наши фантастические комбинации и грандиозные победы. Тем же «Реалу» с «Арсеналом» мы так головы кружили, что они отказывались понимать, куда попали.

Откуда все это? С каких таких времен? С кем из матерых «красно-белых» ни поговоришь, все убеждены, что комбинационный стиль у команды был с момента ее образования! И Бесков, и Романцев считаются лишь гениальными наследниками. То есть они не создавали легендарный стиль, они его сохраняли и пытались улучшить.

«Впервые живьем я увидел этот «кружевной» футбол ровно полвека назад, – это еще одна выдержка из рассказа Логофета, – в 1956 году в «Лужниках». Я был поражен тем, что спартаковцы в чужой штрафной делали по пять (!) точных передач друг другу и не оставляли сопернику шанса отобрать мяч. Все девяносто минут крутили такую карусель, что дух захватывало. «Спартак» представлялся какой-то сказкой, чем-то неземным. И когда в конце 1959 года я попал в эту команду, в составе которой выступали десять олимпийских чемпионов, испытал состояние абсолютного счастья. Кстати, уже тогда наши игроки были убеждены, что спартаковский футбол существовал испокон веку».

Мне, так же как и Олеговичу, кажется, что он был вечно. Такое впечатление, будто спартаковский футбол появился на свет гораздо раньше, чем англичане придумали саму игру.

Главнейшая составляющая нашего стиля – мысль. Представьте, что вы ведете машину. На сложном участке дороги пытаетесь предугадать, что шофер едущего впереди автомобиля будет делать, если сейчас возникнет экстремальная ситуация. И чтобы это понять, смотрите на машины, которые едут перед ним. То есть, дабы не угодить в аварию, вам нужно просчитывать эпизод на два, три, пять ходов вперед. У нас это получалось!

Если в «Спартак» попадал человек, который носился по полю, пускай и безостановочно, но «не включая голову», то, каким бы он талантом ни являлся, можно было не сомневаться – в команде не задержится.

Романцев по десять раз за тренировку кричал: «Думайте! Думайте!» Если кто-то тормозил, Иваныч останавливал занятие и пихал нам: «Хотите пустой беготней заниматься?! Тогда мне будет проще забрать у вас упражнения с мячами и заменить их максималкой». Максималку все боялись как огня. После таких слов, да после романцевского крика, хочешь не хочешь начнешь думать.

Безусловно, без техники в классическом «Спартаке» также делать было нечего. В середине 1990-х у нас были собраны сплошь техничные ребята. По окончании тренировки, бывало, станем возиться с мячом – собаки в Тарасовке замолкают. Сочетание мысли и техники позволяло нам брать игру под свой контроль. Даже в самом принципиальном поединке мы обязаны были держать мяч на любом участке поля. За боковую можно было выбить или сделать безадресный вынос лишь в самом крайнем случае. И то была велика вероятность за это попасть под раздачу. Раньше все тренировочные упражнения были со своим глубоким смыслом. Они, как мозаика, дополняя друг друга, складывались воедино, что и давало картину под названием «спартаковский футбол».

Наши «кружева», к слову – это не только стеночки и забегания. Был у нас еще такой шикарный прием, как оставление мяча пяткой. С «Партизаном» в Москве я увел за собой полкоманды гостей и оставил пяткой мяч Тихону. Андрей ворвался и перекинул вратаря. Красивейший гол! Настоящий спартаковский. В Европе он произвел на специалистов сильное впечатление. И основной элемент для отработки всех этих элементов – квадрат.

У нас даже в школе был культ квадрата. Федосеич Королев играл с нами нейтрального и каждому за тренировку раз по пять просовывал мяч между ног. Такое наслаждение получал. У Романцева квадрат был вообще важнее всего на свете. Когда у нас по осени матчи шли через два дня на третий и сил уже не оставалось, Иваныч давал нам только разминку и это упражнение. Квадрат – это ведь, помимо всего прочего, и объединяющий фактор в команде, поэтому о нем необходимо говорить обстоятельно.

Когда в семнадцать лет я начал тренироваться с основой, сразу заболел квадратом. Специально на поле пораньше выходил, впрочем, как и все. На первых порах, конечно, боялся лезть к звездам. Крутился в своем молодежном обществе. Играешь здесь – сам туда одним глазом смотришь. Кто как себя ведет, какие шутки отпускает. Потихонечку шла ротация состава, и я плавненько перебрался в тот большой квадрат. Обошлось без потрясений – выдержал. С нами очень любил играть Романцев. Возьмет мяч: ну, кто со мной? И «старики» к нему уже летят. Иваныч щелкал квадрат как орешки. За семь-десять минут лишь раз мог войти в круг.

Разминочный квадрат 6 2 мы использовали до начала занятий. Его специфика – покатить мяч между ног водящего. По неопытности люди, когда попадают внутрь, хотят побыстрее отнять мяч. Ноги расставляют широко. Им «между» накидают авоську – народ в экстазе! Смех на всю Тарасовку. И вот что интересно: если человеку пару раз «между» просунуть, то он вроде уже и поближе к коллективу. Мы смеемся. Он улыбается. Эти улыбки и роднят. Помню, когда Робсон только появился, мы ему тут же раз семь мяч в «очко» закатили. Он потом бегал «со связанными» ногами. Мы просто умирали от хохота и Робу сразу признали. Он стал своим. Ни один праздник без него не обходился.

Правда, однажды «погоня за прекрасным» привела к очень щекотливой ситуации. По-моему, в 1999 году в Ростове за день до матча Иваныч решил с нами порезвиться и попал в круг. Так я возьми и покати ему мяч между ног. Иваныч только развернулся, Цыля ему в оборотку в «очко» прокинул. Со всеми – истерика.

Точнее будет сказать – скрытая истерика. Всем хотелось хохотать, настолько все забавно получилось, но позволить себе это в открытую никто не посмел, вот и давились смехом. Но Иваныча все равно это задело. Он побагровел на глазах, дал свисток: «Тренировка закончена!» – и ушел в корпус. Нам всем было очень неприятно, что так получилось, но все равно даже на следующий день при виде Иваныча каждому из нас приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы сдержать смех.

Зато когда начиналась серьезная работа, шутки заканчивались, и тогда для новичка уже ничего страшнее квадрата не существовало – мозги кипели от перенапряжения.

Тот, кто со своими мозгами не справлялся и постоянно оказывался водящим, очень быстро Романцева разочаровывал, и главный тренер на этом человеке фактически ставил крест.

Требования у нас предъявлялись высочайшие. И здесь мне хочется привести кусочек из рассказа Тишки, хотя бы потому, что его история куда более характерна для «Спартака», чем моя. Вот как Андрей Тихонов вспоминает свои первые годы под красно-белыми знаменами:

– Романцев никогда не был подарком. И у меня с ним отношения с самого начала складывались своеобразно. Вне поля Иваныч нормально со мной разговаривал, давал понять, что из меня может получиться ФУТБОЛИСТ. Но на первых порах на тренировках он на меня кричал чуть ли не истерически. Я, к счастью, быстро понял: Олег Иванович давит только на тех, на кого делает ставку, в ком видит какие-то предпосылки. Те, на чьи промашки он закрывал глаза, в команде не задерживались. Полагаю, если бы Романцев постоянно не предъявлял ко мне повышенных требований, я мог бы и не состояться. Когда наставник с тобой все время жестко, ты в постоянном тонусе.

Иваныч комментировал все мои действия на поле. Установки давал такие, что я изначально знал: попаду под раздачу. Тогда еще я был нападающим и должен был преследовать любого защитника, если тот идет вперед, вплоть до нашей вратарской площади. Я должен был «гонять» весь квартет оборонцев, когда соперники начинали атаки. Должен был цепляться за мяч, правильно открываться и принимать верные решения, оказываясь на ударной позиции. В общем, я должен был делать абсолютно все. Так вот, при всех моих титанических усилиях избежать ошибок не получалось. И тогда я оказывался под перекрестным огнем Романцева и Пятницкого. Испытание, поверьте мне, не из легких. Через нечто подобное прошел каждый. Тот, кто выдерживал морально, – рос, кто нет – отваливался.

У меня в отличие от Андрея все протекал более или менее гладко. Я попал в ту редкую категорию игроков, на кого Олег Иванович старался не кричать. Но сей факт еще выше поднимал планку требований ко мне. Я знал, что не имею права подвести. Более того, не имел права даже на то, чтобы хотя бы один матч провести средне. Максимализм во всем.

Спартаковский футбол – это, может быть, даже в первую очередь исключительная психология. Не просто победная, а отчаянно победная. Мы настраивали себя на то, что мяч будет у нас постоянно. Девиз был, как у бразильцев: соперник забьет, сколько сможет, мы – сколько захотим. Побеждая с минимальным преимуществом, мы и на последних минутах все равно неслись вперед.

Мы были Командой с большой буквы! Никто не думал о собственной выгоде, мы думали друг о друге. И это был спартаковский принцип.

С того момента как человек регулярно попадал в состав, он начинал ощущать себя игроком основы. У Романцева во всем свои методы. Олег Иванович не ждал, когда его ключевой футболист восстановится и наберет форму. Боль утихла – сразу в пекло. То есть каждый из нас твердо знал, что на него рассчитывают. Никакой волокиты, никакой обкатки в дубле. Может, это и негуманно, но с психологической точки зрения подход очень сильный. На подсознательном уровне не было боязни того, что сломаешься и на твоем месте «выстрелит» другой. Другой будет играть до тех пор, пока ты не вылечишься. Наверное, и поэтому тоже мы играли как одержимые.

Как в Шаолиньском монастыре из поколения в поколение передавали тайное боевое искусство, точно так же в спартаковской обители передавали искусство футбольное. «Красно-белые» прежде были сильны своей преемственностью и среди наставников, и среди подопечных.

«Спартак» всегда был силен своей дедовщиной – мудрой, грамотной, необходимой для больших побед. Романцеву лишний раз и голову не надо было забивать вопросом формирования микроклимата в коллективе, ведь был костяк, который держал все под контролем. Все новички и молодые, приходя в «Спартак», тут же осознавали, куда они попали, и безоговорочно принимали законы «красно-белых». Атмосфера была такой, что не принять эти законы просто было нереально.

И еще было важно, что дубль жил и тренировался вместе с основой. Переход из второй команды в первую осуществлялся органично. А год-два спартаковской науки в одном составе исполнителей приводил к тому, что мы действовали на автомате, как умный компьютер. И очень важную роль играла импровизация. На всем протяжении времени от Чернышова до Федотова у нас ее было слишком мало. Играли по схемам: бежать, подавать, «крест» замыкать. Мысль появлялась редко. Взаимопонимание хромало.

Первый тревожный звоночек, заставивший задуматься о том, что наш футбол может дать трещину, я услышал в день выставления на трансфер Тихонова. И уже за год до отставки Романцева ощутил, что мы теряем свой непередаваемый стиль. А когда клуб покинул Иваныч, надежда на лучшее пропала. Подъехали «суперфутболисты» из дубля «Шинника», «высококлассный» хорват. Даже просматривали нападающего, который до этого играл в любительской лиге то ли Албании, то ли Ливии. Я когда услышал, просто обалдел: откуда вы их берете?! Две недели это «тайное оружие» тренировалось с нами. Удивительно, что с ним так и не подписали контракт! При Чернышове вообще стало все иначе. Он строил другой футбол, со спартаковским ничего общего не имеющий. К тому же Алексеич был сторонником зонного метода, и на тренировках мы в основном эту зону и отрабатывали. Вот тогда команда и стала «пустышкой».

Скала был приличным дядькой и сильным специалистом, но что он мог знать о «красно-белых» «кружевах»? Квадрат у Скалы меня убивал. 18  2. Ни мысли, ни динамики. Уснуть можно. Я этого не понимал. Старков и вовсе квадрат запретил: ребята, вы рискуете сломаться! Забываться все это стало.

Когда кто-то говорит, что Старков на первых порах вроде бы порывался воскресить спартаковский футбол, я скептически улыбаюсь. В моей памяти отложилось только то, как Петрович психовал из-за этого: кто вам сказал, что есть спартаковский футбол? Напридумывали себе! Старкова такие вопросы задевали. Человек, который через это не прошел, никогда никакой спартаковский футбол команде не поставит. Это утопия!

При Александре Петровиче еще очень сильно пострадала наша психология. Мы стали думать: самое главное – сзади сыграть на ноль. А там уж как-нибудь забьем. И отголоски той ущербности сказывались вплоть до окончания 2006-го. Иногда возникало ощущение, что, забив мяч, мы больше не сможем этого сделать, поэтому сосредоточивались на обороне. А защищаться толком не умели, начинали нервничать.

В межсезонье 2006–2007 в своей рукописи я написал следующее: «Сегодня в клубе прекрасная организация дела, для нас созданы потрясающие условия, и я не вправе обсуждать кадровую политику. Скажу лишь, что в середине этого десятилетия футболисты подбирались по другим критериям: масса, рост, жесткость. Это немаловажно. Но в исконный спартаковский футбол научить играть нынешнее легионерское поколение практически невозможно. К слову, раньше совсем не обязательно было, чтобы на поле были слоны, которые всех затаптывали бы. Слава богу, Федотов все это прекрасно осознает. Григорьич – наш человек! Он многое пытается воскресить. У него, конечно, хватает своих нюансов, но квадрат он использует регулярно. Юрьич Родионов играет с нами нейтрального. Человек знает все «от» и «до». Подсказывает очень грамотно. Только его подсказки долгое время имели низкий КПД, поскольку и русский-то человек на такой скорости мышления улавливает далеко не все, а иностранец, не владеющий русским языком, обречен. «Дальняя! Угол! Пятка! Влево!» За те доли секунды, что идет пас на расстоянии пять-десять метров, иностранец в лучшем случае может только смекнуть, где лево, а где право. Но осознать это, пропустить через себя и записать на подкорку – вряд ли. А при таком раскладе смысл упражнения теряется. Ну или по крайней мере становится другим.

Скажу честно, мне теперь не так интересно. Это раньше была фенька. Наша четверка – Тихонов, Апеничев, Кечинов и я – в общей сложности восемь минут из десяти могла удерживать мяч в противостоянии с любой другой четверкой. Помню, мы как-то на ограниченном участке сделали непрерывно пятьдесят восемь передач. Те, кто знает, о чем идет речь, поймут всю уникальность. Это фантастика! У нас еще было так: за десять передач тебе давалось право дополнительного розыгрыша. А тут после этих пятидесяти восьми передач, чтобы завладеть мячом, нашим оппонентам нужно было сделать шесть отборов. Люди из того квадрата на карачках выползали.

Так что, резюмируя вышесказанное, считаю, что с 2003 года спартаковский футбол оказался в подполье. С уходом Романцева ушла система. Если в последующие три года что-то спартаковское и проскальзывало в игре, это носило стихийный характер – традиции периодически прорывались наружу. Больше комбинационному футболу было неоткуда взяться, у того же Старкова любимое упражнение было – подача с фланга. Подали – замкнули. Да стандарты отрабатывали.

Тем не менее верю, что когда-нибудь настоящие «кружева», те, которые дарят массу эмоций, вернутся. Чтобы полноценно поставить спартаковский футбол, у руля должен быть спартаковец, долгие годы играющий у Романцева. И чтобы два помощника у него были тоже свои в доску, съевшие на фирменных спартаковских приемах не одну собаку. Чтобы они являлись единомышленниками. И очень важно, чтобы игроков подбирали соответствующих. Думаю, спартаковский футбол вернется, когда к руководству командой придет уже наше поколение – поколение Тихонова-Цымбаларя. Нам ничего и записывать не надо – все в голове. Вбито и выдержано временем. Нужно будет адаптировать все эти знания к веяниям современного футбола, и все! Сейчас же у нас оттепель. Переходный период возвращения к истокам. И для Владимира Федотова, как мне кажется, главная задача заключается именно в том, чтобы не допустить того отдаления от стиля, которое началось при Чернышеве. Считаю, Григорьичу, особенно после привлечения к основному составу весной 2007 года наших доморощенных воспитанников, это отчасти удается. Федотов – вообще первый тренер после Романцева, который вызва в команде всеобщее уважение. И первый тренер, который имеет представление о том, что же такое знаменитый спартаковский футбол, и при этом верит, что наш футбол неподвластен времени. Считаю, что это глупость, когда кто-то говорит, что «кружевной» стиль – это стиль прошлого. Сегодня финалисты Лиги чемпионов 2005–2006 годов «Барселона» и «Арсенал» играют именно в такой футбол, только исполнители у них уровнем повыше. Как-то я прочитал интервью Арсена Венгера, где он вспоминал, как в Москве «Спартак» не оставил от его команды камня на камне, и с тех пор он кое-что в своих взглядах пересмотрел. И теперь, когда я наблюдаю за «Арсеналом», который к тому же выступает в красно-белых цветах, с удовольствием отмечаю: у нас есть последователи и единомышленники.

Февраль 2008-го… Я перечитываю свои записи и невольно отмечаю: Егор, ты был прав, когда писал те строки. Сегодня я говорю спасибо Григорьичу за все, что он для нас сделал. И как бы горько мне ни было расставаться со столь замечательным и родным наставником, признаю, что это вполне логичный шаг.

Апрель 2009-го… С того момента, как Владимир Григорьевич покинул «Спартак», наши с ним отношения не изменились. Я всегда за него переживал, да и он за меня тоже. А сегодня Григорьича уже нет в живых. Страшно и горько. Морально я не был к этому готов. Совсем. И тем не менее, вспоминая Григорьича, я всякий раз не только испытываю болевые ощущения в левом подреберье, но и ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь. Владимир Григорьевич Федотов был настолько солнечным и жизнерадостным человеком, что и память о нем осталась такая же светлая.

Глава 36

Как проникнуться спартаковским духом

Признаюсь, эту главу мы изначально не планировали. И уже под занавес, за несколько дней до того как поставить последнюю точку, возникло ощущение, что о чем-то важном и очень для меня значимом я не сказал. И это важное и значимое не что иное, как спартаковский дух. Им пропитана эта книга. Он повсюду витает в моей квартире. Он всегда со мной. Он придает мне силы и постоянно стимулирует к дальнейшей работе над собой. Я дышу им. Полагаю, многие недоуменно поморщатся: пафос все это, никому не нужная лирика! Прожженные материалисты и вовсе будут смеяться. И это совершенно нормально, потому что спартаковский дух, как и спартаковский футбол, понятен далеко не каждому. Даже то, что можно потрогать руками, и то всеми трактуется по-разному, а спартаковский дух руками-то не ухватить. Его в душу впустить надо.

Я постоянно вижу великих людей, сраженных наповал «красно-белой» болезнью. Любого из них в состоянии слушать часами, потому что они умеют не просто быть интересными, они умеют при этом оставаться самими собой.

Разумеется, я всегда читаю интервью настоящих спартаковцев прошлого и нынешнего и всегда улавливаю наш неповторимый стиль.

«Когда Георгий перебрался в «Локомотив», – поведала Любовь Ивановна Ярцева, – он получил одну травму, потом другую. И тогда я взмолилась: «Жора, милый, давай уйдем отсюда. Это не наша команда!» – хотя прекрасно понимала, что толкаю мужа в никуда, ведь второго «Спартака» в природе не существует».

Любовь Ивановна, признаться, меня поразила. Я редко встречал женщин, которые бы так фактурно и обстоятельно были способны размышлять о спартаковском духе. Смысл высказывания большинства сводится к общим фразам, наподобие: «Это миф, это загадка, это феномен». Любовь Ивановна же сумела изложить саму суть: «… Я до сих пор, когда прохожу мимо метро «Сокольники», ощущаю, как убыстряется сердцебиение. Я ощущаю этот дух, он проникает не только в людей, но и в предметы. И вот я подхожу к тому месту, где останавливается спартаковский автобус, и замираю. Когда-то здесь, вот под этими часами, переминались с ноги на ногу Старостин, Бесков, Нетто, Романцев, мой муж и многие-многие близкие мне люди. Мне сразу делается тепло на душе – такое впечатление, что побывала в храме».

Спартаковский храм. Вполне подходящее название. И никакой притянутости за уши. Ведь храм – это и очищение, и поклонение, и наслаждение, и забота о других. Это то, куда тебя, если ты, конечно, верующий человек, тянет в минуты крайней радости, тяжелой горести или просто серой монотонности. Так и «Спартак», если ты заразишься им, примешь его в себя как религию, то уже никогда не забудешь. Вы станете повязаны друг с другом на века.

«Спартак» – это страшная сила, способная перевернуть всю твою жизнь. Это мерило всего, что будет встречаться на твоем пути потом. Проведя несколько лет в футболке с полосой на груди, ты станешь «зомбированным» человеком: уже никогда не сможешь с такой же искренностью и легкостью общаться с партнерами по новой команде, будешь раздражаться оттого, что их менталитет и психология тебе чужды. Слыша, как поддерживают тебя болельщики, ты не будешь испытывать блаженства, потому что болельщики эти из другого, отнюдь не «красно-белого» теста. Твой послеспартаковский период вряд ли будет абсолютно счастливым, поскольку ты познал прелесть настоящего счастья, когда садился в тот самый автобус около метро «Сокольники» и въезжал на нем в ворота тарасовской базы.

Так что ДУХ не пустое слово, придуманное для украшения действительности. И спартаковский дух, обрушивающийся на наших новичков, он особый. Равного ему в отечественном футболе, уж простите за банальность, нет. Его отличительная черта в том, что он существует как внутри, так и вне «красно-белой» среды. С раннего детства он вбивается в сознание. Это как легенда, передающаяся от отцов к сыновьям. Ну а кто же не хочет прикоснуться к легенде? И это до недавнего времени, пока спорт совсем не стал коммерческим, срабатывало: «В «Спартак» два раза не зовут».

В то же время мир делится на две категории, одна из которых очень не любит все «неосязаемое» и плюет на традиции. Вот такие циники, как это ни парадоксально, сами того не подозревая, возносят спартаковский дух до заоблачных высот и делают его еще более величавым. Когда не получается кого-то сломить, то к нему испытываешь уважение, пускай и затуманенное ненавистью. Ненависть ведь только подтверждает и укрепляет статус того, на кого ее направляют.

Я знаю, что это такое, когда тебя ненавидят каждой клеточкой своего организма. Я видел людей, которые теряли сознание от своей злобы по отношению к нам – парням в красно-белых майках. И горжусь тем, что мы играли так, что были способны вызвать шквал этой лютой ненависти у наших недругов.

Да, бьют по психике времена, когда спартаковский дух вынужден был скрываться в подполье. 2003–2004 годы можно считать одними из самых черных в истории клуба, но даже тогда, когда многое рушилось, в команде и рядом с ней оставались люди, которые оберегали традиции и делали все для того, чтобы спартаковский характер вновь вырвался наружу.

Когда в 2001 году Макс Левицкий пришел в «Спартак», то, сравнив условия подготовки со знакомым ему «Сент-Этьеном», в недоумении спросил у Вити Булатова: «Как же вы умудряетесь постоянно побеждать?» – «Сам ломаю над этим голову, – не менее удивленно ответил тот и добавил: – Но я знаю одно, что завтра мы выйдем на поле и выиграем, а зимой будем получать очередные золотые медали».

Мы из кожи вон лезли, жилы рвали, подставляли друг другу плечи и в конечном счете пришли к логическому финишу. Булат оказался прав. Да он и не мог ошибиться, потому что эту истину он впитал с первого дня своего пребывания в Тарасовке.

Помню, когда в «Спартак» приехал Мойзес и провалил пару матчей, Вовка Бесчастных взялся за его патриотическое воспитание: «Мойзес. усвой одну простую вещь: ты играешь не в каком-нибудь «Сантосе» или «Гойясе», ты защищаешь честь самого великого клуба – «Спартак». Не думай о деньгах, о карьере, о травмах, неудачах и прочей белиберде. Думай лишь о победе. Пропитывайся ею. Знай, что уступать стыдно, жаловаться на боль противно, бросать партнера в трудной ситуации – предательство».

Через пару месяцев после этого, когда зашел разговор о морально-волевых качествах бразильца, Олег Иванович тонко подметил, что этот парень не подведет и, если надо, металлические шипы на бутсах соперника перегрызет.

В ходе своего первого отпуска на родине Мойзес рассказывал взахлеб близким не об экзотической России и своих впечатлениях от увиденного – он рассказывал им о «Спартаке» и спартаковском духе. Правда, растолковать смысл последнего понятия так и не сумел.

Сегодня в наших рядах много доморощенной молодежи, и это огромная наша удача. Мне очень интересно наблюдать за этими мальчишками: они попадали в дубль как раз в период «смуты». Они успели застать самое худшее, и тогда каждый из них мечтал о том, что когда-нибудь вернется настоящее спартаковское время. И сегодня эти пацаны полны дерзости, они соперника не боятся, они за имя родного клуба бьются. И духа в них спартаковского предостаточно. Другое дело, что мастерства многим не хватает, но это поправимо.

Главное, что ребята знают, кто такие Нетто, Гаврилов, Черенков, Цымбаларь, Тихонов, и они хотят стоять с ними в одном ряду.

Сказать, что спартаковская среда особая, – значит расписаться в скудности своего лексикона. Она уникальная! Если хотите, это в какой-то степени детектор порядочности. Фальшивые люди здесь никогда не приживутся. Зато если тебя признали своим, то ты вправе считать, что у тебя появилась семья.

Общаясь со спартаковскими ветеранами, я каждый раз убеждаюсь: друг за друга они перегрызут глотки.

Неприятности они встречают с улыбкой и растворяют их в своем бесподобном юморе. А еще «красно-белые» всегда смотрят людям в глаза, и такое впечатление, что видят их насквозь.

И в пятидесяти-, шестидесятилетнем возрасте они не позволяют себе уступать молодым и здоровым. Они ложатся костьми даже в никому не нужных матчах. В них живет этот самый хваленый бунтарский дух победителей, который не позволяет им сгибаться перед трудностями!

Пройдут годы, жизнь, скорее всего, разбросает нынешнее поколение футболистов по городам и весям, многие из нас не раз еще сменят прописку, но память о «Спартаке» и закаленный здесь характер останутся навсегда, как остались с Бесчастных и Левицким, Булатовым и Филимоновым, Аленичевым и Карпиным, Мойзесом и Митрески. И эти люди никогда не будут друг другу чужими, потому что все мы знаем не понаслышке природу этого загадочного и неповторимого духа единения.

Легендарная песня о «команде молодости нашей, команде, без которой мне не жить», была написана не про «Спартак». Но я, когда слышу эти строки, всегда представляю гордо реющий красно-белый флаг, ворота Тарасовки, и в сознании у меня проплывают лица тех ребят, с кем мы вместе выходили на поле и добивались больших побед. И дай бог, чтобы побед этих с каждым годом было больше, а дух наш становился еще крепче.

Глава 37

Как стать «нашим всем»

Сегодня у меня была очередная фотосессия для глянцевого журнала. Меня заранее предупредили, что в кадре со мной будет хрюшка. Я-то думал, речь идет о плюшевой игрушке, но оказалось, что хрюшку раздобыли самую настоящую. Я таких огромных даже и не видел! Свинюшка была очень ухоженной. Выяснилось, что она живет в домашней обстановке и работает профессиональной моделью. Ее продвижением занимается целая семья, а на съемки сопровождают двое пацанят лет по 13–14. Так вот они, узнав, с кем их питомице предстоит фотографироваться, привезли с собой целый пакет спартаковской символики. Когда по окончании мероприятия один из мальчишек подошел ко мне с просьбой дать автограф, он жутко волновался – типичная в общем-то реакция в подобных случаях. Для человека это событие, он, судя по всему, о нем долгие годы мечтал.

Я постарался паренька успокоить: «Все нормально, дружище, доставай свои буклеты». «Дружище» полез в пакет за маркером и журналами, а я смотрю, у него руки трясутся так, что он ничего ими сделать не может. Тогда я сам стал доставать из пакета шарфы, майки, флаги и оставлять на них надписи. После каждого моего автографа мальчуган произносил: «Вау!» Я расписывался минут десять и каждый раз слышал это загадочное «вау». Мальчик в порыве восторга осмелел и даже поведал о том, что в школе все теперь сойдут с ума, когда он расскажет об этой встрече и покажет всю «освященную» атрибутику.

Я практически никогда не отказываю болельщикам в их безобидных просьбах, а уж детям и старикам подавно. Это особая категория людей: они эмоциональны и чувствительны. Они все воспринимают острее, чем обыкновенные взрослые. И осознание того, что я могу поднять им настроение и сделать их хотя бы чуточку счастливее, позволяет мне общаться с ними «без напряга» даже тогда, когда я совершенно не расположен к какому-либо общению.

Почему-то так получается, что старички и старушки особенно часто подмечают меня у газетных киосков. Опять-таки сегодня с утра объясняю продавщице, какие издания мне нужны, а сам периферическим зрением замечаю, что кто-то застыл рядом. Оказалось, бабулька лет семидесяти пяти. Она улыбалась такой светлой улыбкой, что мне тут же захотелось сделать для нее что-то доброе. Бабушка отреагировала на мой взгляд и попросила: «Егорушка, родненький, можно автограф для внучека?» – «Да, какие вопросы, конечно, можно! Сколько угодно!»

И тут женщина проявила такую прыть, что я даже опомниться не успел. Она чуть ли не на полкорпуса влезла в окошко киоска, купила там ручку и спортивную газету и даже не позволила мне за нее заплатить. Бабушка очень сильно волновалась, и я дружески взял ее за руку. Мы постояли чуть-чуть, поулыбались друг другу. Я написал ее дорогому внуку послание и пошел к машине. Когда сел в автомобиль, бабушка продолжала стоять на том же месте, а мое сердце переполняли чувства, и эти чувства трудно объяснить. Было настолько приятно, настолько тепло и настолько волнительно, что хотелось позвать старушку, вместе с ней поехать к ее внуку и с этим мальчуганом поиграть в футбол.

У каждой медали, как известно, две стороны. И оборотная сторона народной любви заключается не только в том, что ты должен контролировать каждый свой шаг, а прежде всего в том, что ты не можешь всем людям ответить такой же любовью. Наверное, мне хотелось бы стать черствее и обезопасить свою душу от лишних переживаний, но не получается. Иногда мне бывает так кого-то жаль, что не знаю, куда себя деть.

Лет десять назад, когда мне стали приносить почту мешками, я изучал все письма до единого. Иной раз видел обратный адрес, и сердце уже сжималось, ведь многие живут в такой глуши и в таких условиях, в которых и выжить-то можно с трудом. Открывал конверт, а на измятом листочке пятнышки от слез. Маленький человечек пишет, что «Спартак» его единственная отдушина, и искренне делится своей радостью – как ему удалось достать вырезку из газеты с моей фотографией. Умоляет прислать мое цветное фото с автографом. На первых порах меня просто шокировали вложенные в конверты снимки, на которых разные детишки были запечатлены в комнатах, полностью обклеенных моими плакатами и постерами. Читал послания от них, и выяснялось, что ребенок в буквальном смысле недоедает: деньги от школьных завтраков тратит на портреты Егора Титова. Сотни, тысячи писем, одно другого трогательнее. И мне было очень непросто смириться с тем, что у меня нет возможности ответить всем и хоть как-то им помочь.

Единственное, что я мог – так это оставлять себе на память то, что мне присылали. Но уже году в 1999 году весь мой номер на базе оказался забит весточками и подарками от болельщиков. Мягких игрушек было столько, что мне самому места в комнате уже не находилось. Если бы мне было суждено вернуться назад, я бы обязательно создал «отдел писем», где специальные люди покупали бы конверты, наклеивали марки, занимались отправкой ответов, а я на этих ответах ставил бы свои автографы и приписывал бы какие-нибудь занятные слова. Да и подарки все многочисленные тоже хранил бы по сей день.

До сих пор иногда меня одолевает порыв откликнуться на призыв кого-нибудь из юных болельщиков и набрать указанный в послании номер телефона. Но всякий раз себя одергиваю: понимаю, что никто не поверит, если услышит в трубке: «Здравствуй, это Егор Титов. Ты просил (а) позвонить, вот я и звоню». Человечек наверняка решит, что кто-то потешается над его футбольным увлечением.

По улице просто так я стараюсь не ходить, особенно после 2004 года, – узнают. Но совсем-то изолироваться от общества не получается, поэтому все равно каждый день «попадаюсь». Ну вот, например, абсолютно привычная картина: вышел на заправке. Бейсболку надел так, что сам ничего не вижу. Оплатил бензин. Возвращаюсь к машине, а уже весь персонал в очередь за автографами выстроился. И такая ситуация везде – в магазине, в ресторане. И маскироваться бесполезно. Частенько незнакомые люди при встрече откровенно говорят: «Егор, вы нас, конечно, извините, но черные очки вас не спасают».

При всем при этом я до сих пор стесняюсь быть узнаваемым. И слушать гул «О, Титов!» я все еще не научился. Не люблю, когда собирается толпа, а толпа в нашей стране, замечу вам, собирается моментально.

Узнали тебя один-два человека, вежливо попросили сфотографироваться, привлекли внимание окружающих – пронесся шепоток, люди стали стягиваться, просить автографы. Остальные присутствующие, далекие от футбола и меня не узнавшие, подошли полюбопытствовать: кто это? Выяснили, что Титов, футболист «Спартака». А за «Спартак» у них кто-нибудь обязательно болеет, и вот они уже выстраиваются в очередь: Егор, распишитесь для брата, свата, друга, дяди и так далее.

В ресторане, случается, ужинаешь с семьей, и вдруг официант приносит бутылку какого-нибудь элитного вина: подарок вон от тех господ, сидящих за соседним столиком. Тоже ситуация щекотливая. И отказать нельзя, и отблагодарить как-то нужно.

В целом народу нас с годами становится более воспитанным. Многие обращаются на вы. Тут же, как правило, предлагаю перейти на ты. Я все-таки открытый человек, без пафоса и комплексов, мне проще, когда по-свойски, без пиетета. Единственное – не терплю панибратства и бестактности. Они меня напрягают и всегда напрягать будут. Идешь куда-нибудь с женой и дочкой, и вдруг кто-то пьяненький: «О, извини, я выпил, но давай поговорим о футболе…» А я-то в кои веки выбрался с семьей как раз от футбола отключиться! Но «пьяненькому» дел до этого никаких нет, он решил объяснить мне, как играть нужно. Огрызаться я не люблю, хамить тоже. Если человек не понимает, стараюсь побыстрее уйти и не связываться.

Обычно мне хватает одного взгляда, чтобы определить степень интереса человека и его намерения по отношению ко мне. Даже вскользь улавливая какое-то движение, знаю, что за этим последует. Опыт!

Разумеется, никакой опыт не застраховывает от курьезов. Сейчас такая мода – на одежде швы снаружи. Я стою покупаю в киоске газеты вот в такой модной футболке и в нахлобученной на глазах бейсболке, а сам боковым зрением вижу, что кто-то на меня пристально смотрит. Поворачиваюсь – женщина лет шестидесяти широко мне улыбается. Но улыбка какая-то хитрая. А это как раз после поражения от ЦСКА было. Ну, думаю, сейчас опять начнутся разговоры: что ж вы не смогли?! А она: «Сынок, ты майку наизнанку надел. Иди переоденься в машине, а то ходишь как балбес». Я ее успокоил: мода, говорю, такая. Просветил женщину, она меня еще и поблагодарила.

Вообще забавные случаи происходят чуть ли не каждую неделю. Особенно занятно, когда с кем-то из таких же узнаваемых футболистов (Аленичевым, Тихоновым, Парфеновым) оказываемся в местах, где болельщики нас увидеть никак не ожидали. Люди столбенеют. Глаза у них вылезают из орбит. И если кто-нибудь из нас такого наблюдателя заметит, то непременно скажет другим. Нам становится весело. Мы все можем к человеку повернуться и демонстративно ему подмигнуть. И здесь нужно не переусердствовать, потому что велика вероятность повергнуть «наблюдателя» в самый натуральный шок.

Поначалу меня такой ажиотаж поражал, я отказывался осознавать: что здесь особенного, если Титов или, допустим, Тихонов купит в магазине продукты или встанет в очередь за мороженым?! Что мы, не люди, что ли?!

Но однажды на меня нашло прозрение. Случилось это в ЮАР Мы с Витей Булатовым лежали, грелись на солнышке, и – бац! – на противоположном конце бассейна появился всемирно известный судья Нильсен, обслуживающий матчи самого серьезного накала. Мы с Витей уставились на датчанина и никак не решались поверить, что судьба нас с ним свела, да еще в далекой африканской стране. Нильсен был со своим отцом, точно таким же Нильсеном. Они улеглись по соседству и стали о чем-то разговаривать, а мы, не переставая улыбаться, смотрели на них. Хотелось перекинуться парой слов, элементарно спросить, как дела. Но мы сами не раз побывали в этой «шкуре» и беспокоить датчанина не стали.

После той истории я гораздо лучше стал понимать людей, которые, встретив меня на улице, впадают в прострацию. Каждому из нас не хватает чудес и в каждом живет ребенок, стремящийся к чему-то «из телевизора», и когда возникают определенные ситуации, эти сидящие глубоко внутри любопытство и ожидание необычного выпрыгивают наружу.

Вспоминаю сейчас случаи из прошлого, и в сознании всплывают лица людей. Их целая армия. Вот, например, необычная встреча в Эмиратах на пляже. Там мы встретили соотечественников из Карелии. Статные, солидные, обеспеченные мужики. Увидев нас с Андреем Тихоновым, они поздоровались и убежали. Их как будто ветром сдуло. Мы с Андреем переглянулись: чем это мы их так напугали? Оказалось, что мужики рванули за фотоаппаратом, а когда вернулись, нас уже не было. Тогда они «пошли по следу», опрашивая окружающих, и, отыскав нас, чуть ли не бросились обниматься.

У Михаила Николаевича Задорнова много рассказов о поведении русских за границей. Мне хочется за наш народ вступиться. Конечно, наши люди нестандартны и в чем-то очень непосредственны, но в целом россияне предельно тактичны. На том же отдыхе подходят только тогда, когда мы куда-то идем. А если сидим сами по себе, редко кто обращается с какими-то вопросами. Стараются не тревожить. Те же итальянцы или испанцы гораздо чаще вступают в разговор. Только не подумайте, я не жалуюсь. Наоборот, очень приятно, что иностранцы меня узнают.

Сейчас даже и не верится, что когда-то было иначе… По итогам 1996 года «Надеждой сезона» признали Олега Гараса из «Локомотива». Я тогда здорово расстроился. Точнее, разозлился: считал, что я более достоин такого титула. Ярцев меня по этому поводу даже утешал: «Егор, конечно, ты лучший, но это сейчас не имеет значения. Не торопи события. Жизнь все расставит по своим местам. Придут к тебе и признание, и популярность…» Как же вы были правы. Георгий Саныч!

Быть популярным я учился у Цымбаларя, Онопко и Тихонова. 1995–1996 годы: после игры сядешь в автобус и смотришь, как звезды с фанатами общаются. Я верил, что рано или поздно сам окажусь там, в окружении болельщиков, и потому на примере старших ребят выявлял алгоритм действий. Вот тогда-то и дал себе установку: «Никого не обижай, если есть возможность, дай автограф всем и со всеми сфотографируйся!» Стремление никому не отказывать впоследствии приводило к тому, что я подолгу не мог покинуть стадион после матча. Мои друзья и родственники вынуждены были меня ждать, я торопился к ним, а люди мне все протягивали и протягивали листочки, а я расписывался и расписывался.

Окунаясь в прошлое, пытаюсь вспомнить свой первый автограф, и не очень-то получается. Знаю, что это было в дубле. Как-то стихийно. По-настоящему народ стал подходить где-то с весны 1996 года. После моего первого чемпионства поток интересующихся значительно увеличился, но вплоть до лета 1997 года меня нередко путали то с Костей Головским, то с Саней Липко. Были и уникальные случаи: меня принимали за Бузникина и обращались ко мне как к Максиму. Я улыбался и расписывался за Бузю автографом Титова.

Популярность набирала обороты без рывков, очень постепенно и гармонично. И уже осенью 1997-го я почувствовал, что у меня появилась своя ниша. Секрет бешеной любви народа к «Спартаку» в какой-то степени всегда объяснялся еще и тем, что в этой команде были собраны личности. И люди, помимо того что болели за «красно-белых» в целом, параллельно переживали еще и за отдельных исполнителей. Во второй половине 1990-х у большинства спартаковцев были свои фан-клубы. В том числе и у меня.

По окончании сезона-1997 я уехал отдыхать на Мальдивы, и о том, каким образом распределились голоса журналистов в опросе на звание лучшего игрока года, я там узнать не сумел. По ощущениям мне казалось, что я должен войти в первую десятку. Когда вернулся, любопытство меня прямо-таки душило, но тогда Интернет не был развит и информацию почерпнуть было неоткуда. Лишь через несколько дней удалось выяснить: я и впрямь вошел в первую десятку! Вот тогда-то подумал, что большое, истинное признание не за горами.