Записки на айфонах (сборник) Цыпкин Александр
– Вам шкаф собирать?
– Нам! – выдохнул я и сполз по стене, уходя в бесконечный и беззвучный хохот.
Моя принцесса с застывшими рукой и взглядом повернулась на 180 градусов и посмотрела на «потного мужика», с которым мне предстояло «сидеть». Обида, удивление, восхищение и обреченность калейдоскопировали на ее лице. Я слился с вешалками.
– Доброе утро! Проходите, пожалуйста. Простите за вопрос, а вы единственная девушка-сборщик в вашем магазине? – ртутью вытекли слова из уст моей возлюбленной.
– Да, – понимая весь драматизм ситуации, сборщица старалась не улыбаться и спрятать грудь, которая с трудом помещалась в прихожей.
Далее гаубица повернулась в мою сторону и выстрелила:
– Цыпкин (запикано), объясни, а почему во всем (запикано) пятимиллионном городе девушка-сборщик пришла именно (запикано) к тебе?!
Расстрел был прерван вежливым вопросом:
– А где у вас можно переодеться?
Ее слова спасли мою бессмысленную, но яркую жизнь.
Вынырнув из вешалок и обойдя гаубицу, я сопроводил гостью в ванную. Пока шел процесс преображения, свет очей моих отчеканил следующее:
– Если ты просто хотя бы подумал о чем-то, а я точно знаю, что ты подумал, то имей в виду: это будет последний секс в твоей распутной жизни, и тебя похоронят в этом собранном шкафу, но без некоторых частей твоего тела.
Я сглотнул и дважды моргнул. Звучало убедительно.
Нимфа вышла из ванной в синем рабочем комбинезоне, футболку сменила майка с достаточно большим вырезом.
– Где собирать будем? – спросил вырез на майке, глядя мне в глаза.
– Саша вам все покажет, – ответила принцесса и покинула квартиру.
Если вы ожидаете бурной сцены любви, вынужден вас огорчить. Я не просил, да, думаю, мне бы и не дали. В том молодом возрасте я был таким «брутальным красавцем», что дать мне можно было только из очень большой любви, которая, как известно, не добра, но регулярна.
Но как она собирала! На коленях, с ПРАВИЛЬНО изогнутой спиной (а это, кстати, искусство!), уверенно вкручивая шуруп за шурупом.
В общем, как там его, «нефритовый стержень» давал о себе знать. Ну и вырез не охлаждал моей, если я правильно помню определение, «вздыбившейся плоти».
Помимо похоти меня мучило любопытство. Это сочетание, кстати, и привело меня в итоге ко всем жизненным успехам. Но сейчас не об этом.
– Простите, а что стало причиной ухода в столь мужскую профессию? – елейным голосом поинтересовался я.
– Деньги, – холодным голосом ответила она. – Все просто. Я работала менеджером по продажам и зарабатывала тридцать тысяч, на съемную квартиру и помощь маме не хватало. Сейчас только чаевых в месяц у меня под сто тысяч плюс несколько приглашений в рестораны, два в отпуск и одно замуж. Шкаф готов. С вас… (не помню сколько, но заплатил я раза в полтора больше).
Все действо заняло 40 мин. Нимфа переоделась, улыбнулась, постояла, улыбнулась с подтекстом, посмотрела в глаза, поблагодарила за выдержку и ушла.
А вот я бы, может, и не смог бы перейти из менеджеров в сборщики мебели. Понты не пустили бы, да и духа бы не хватило друзьям признаться.
Уважение
В далекие 90-е у моего друга Вити был пес со звонким именем Рембо (ударение на первый слог). Впрочем, с героем боевиков этот фрукт ассоциировался в той же степени, в какой и с поэтом (ударение на слог последний). Пожилая дворняга размером с небольшую лайку, со взглядом одновременно печальным, смелым и хитрым. Такие глаза я видел как-то у отсидевшего добрый десяток лет вора, с которым судьба столкнула меня в одной компании.
Как и герой той встречи, Ремчик, как ласково звал его Витя, был в авторитете. Гулять ходил без поводка, периодически принимал участие в дворовых разборках, ну и, конечно, почитал маму. Витину маму, разумеется. Кроме пса, на подотчетной территории проживала кошка. Рембо она «видела в микроскоп», что с бабы взять. Мама любила всех, и все любили маму. Социум жил в полной гармонии, но в один, возможно, прекрасный день в судьбе фауны случились перемены. В квартиру с особым почетом внесли щенка ротвейлера. Имя аристократического отпрыска было грозным – Джафар. Положение Джафара в обществе стало полной противоположностью его родословной. Иерархия животного мира в этой квартире сложилась следующая: кошка, дворняга, мухи, комары, микробы, Джафар. Ел он последним, спал, где разрешат. Рембо одаривал Джафара взглядом устало-властным, кошка не видела вовсе. Надо сказать, ротвейлер сразу все понял и, если мы издевательски кидали ему кусок колбасы, глотая слюни и слезы, сидел около этого куска и ждал, пока Рембо придет и съест свою часть… ну или всё. Как повезет.
Прошло года два. Джафар изменился. Он стал машиной для убийства. Огромный, мощный, с бычьей шеей и ледяным взглядом, он наводил ужас на всех соседей и окружных собак. Но дома ничего не поменялось. Рембо все так же заходил в кухню первым и единственным, а еле помещавшийся в прихожей Джафар покорно ждал. И если его морда вдруг проникала в кухню (просто потому, что в прихожую он весь не влезал), Рембо одним движением глаз возвращал голиафа на исходные позиции. Когда, наконец, авторитет заканчивал трапезу и покидал пределы кухни, туда с радостным грохотом несся Джафар. Со стороны это напоминало Терминатора, который бежит сто метров с барьерами, но барьеры просто проламывает. Иногда под его лапы попадалась кошка.
Визг, шипение и боязливый взгляд Джафара: «Пардон, мадам, не заметил-с».
«Мадам» придумала изощренную месть. Она садилась на стул, и когда Джафар шел мимо, просовывала лапу между спинкой и сиденьем, царапала монстра и быстро убирала лапу обратно. Изумлению Джафара не было предела.
За взаимоотношениями в данном коллективе можно было наблюдать часами, но хозяин приготовил мне особое зрелище. Мы пошли на прогулку. Рембо, в силу авторитета, без ошейника, Джафар на двойной «якорной» цепи. Как только мы вышли на улицу, Рембо тут же исчез.
– Куда это он?
– Сейчас услышишь!
Минуты через две раздался групповой лай. Голос Рембо даже я уже узнавал. Джафар натянул поводок так, что мы с Витей стали похожи на героев сказки «Репка», но сдались через полминуты и побежали за ротвейлером, еле удерживая спасительную для всей Петроградки цепь. Через несколько десятков метров мы увидели следующее: Рембо стоял в окружении трех дворовых псов и яростно рычал. Собачья братва, обступившая его, самодовольно размышляла, с чего бы начать бойню: шансов у стареющего пса было немного. Но в этом мире главное – уважение. И как говорил Абдулла, кинжал хорош для того, у кого он есть. Кстати, несмотря на быстроту происходящего, я заметил в глазах Рембо полную уверенность в исходе стычки. Это потом я узнал, что все было отрепетировано. В момент, когда трое псов уже начали покусывать Ремчика, в круг с диким лаем ворвался Джафар. От одного только рокота, исходившего из его жуткой пенившейся пасти, у бедных дворняг вжались уши. Та, что была ближе всех, взвизгнула, и все трое пустились наутек. Рембо даже не сдвинулся с места. Джафар с подростковой гордостью смотрел на старшего, но тот не удостоил его даже взглядом, а просто начал осваивать покоренную территорию.
Хозяин этой «бригады» сообщил, что данная разводка – поставленный на поток фокус. Рембо заводился, начинал возню, а потом вызывал артиллерию. И если бы не якорная цепь, то все заканчивалось бы полным беспределом. Каждый раз Рембо убегал все дальше и дальше, завоевывая новые пространства.
Джафар набирал мощь, и вскоре банда получила контроль над всем микрорайоном. Рембо старел, дряхлел и уже не всегда мог пробежать хотя бы десять метров, но до конца его дней Джафар смотрел на низкорослого, нескладного пса со страхом и уважением. Ел по команде, дышал в такт и был счастлив от того, что точно знает свое место в жизни. Место чуть пониже старой дворняги и кошки, и чуть выше всего остального мира. Когда Ремчик умер, Джафар уже стал взрослым, и вместе с этой «взрослостью» из его глаз навсегда ушел бесконечный и беспричинный щенячий восторг. Достойный и неизбежный обмен.
Утренний «секс»
2012 год. Зима. Мой приятель Коля очнулся в лондонской гостинице после катастрофического запоя. Детали вечера он представлял смутно. Ну то есть вечер был. Это он знал доподлинно, так как если наступило утро, значит, была ночь, а перед ночью обязательно бывает вечер. Но кроме этого, он не мог вспомнить почти ничего. Да, начали пить еще в офисе, а потом кто-то достал памятестирающий девайс из «Man in black». Надо сказать, еще в студенчестве Коля удивлял товарищей по счастью. Один раз он в пьяном беспамятстве доплыл от Кронштадта (где были военные сборы у наших друзей с первого медицинского) до какого-то форта рядом, там заснул, а утром пришел в ужас от предстоящего заплыва назад. В общем, пить он умел, а жить пьяным – нет. Но вернемся в Лондон.
Коле было очень плохо, ему снилась пустыня Сахара, через которую течет река из рассола, но он никак не может до нее дойти. Проснулся он как раз, когда начал погружаться в спасительную жидкость с головой. В реальности рассола не было, а Сахара была. На столе стояла бутылка с водой, но до нее пришлось бы полдня ползти, а тело Колю не слушалось. Глаза моргали по очереди, и иногда веки зависали, как у сломавшихся Барби. Дышать не хотелось, особенно выдыхать. Неожиданно рядом с подушкой прогремел взрыв. Сработал будильник на телефоне.
«Сегодня суббота, зачем я будильник поставил?!»
В голове что-то булькнуло, веки синхронизировались, дыхание нашло опору, и вдруг все остановилось: «Катя же сейчас приедет!»
Мой товарищ жил в командировках и периодически к нему в разные города наведывалась жена, чтобы захватить выходные и вместе потусить. В принципе, удивить Катю уже ничем было нельзя, но не привести себя в санитарно-приемлемый вид аристократичный Коля не мог. Он уже собрался встать, как вдруг ощутил холод в животе от неопознанного тепла рядом. В кровати был кто-то еще.
Коля замер и решил не оборачиваться.
«Нет, нет, нет, я не мог кого-то притащить, зная о приезде Кати, я же сейчас ничего не помню, но ночью-то я соображал».
Мораль моего товарища прогибается под изменчивый мир, но вот воспитание – никогда.
По Колиным расчетам, у него было минут двадцать убрать девушку из номера. Параллельно он пытался вспомнить, кто бы это мог быть. Свои? Ну, теоретически, да. Двое из лондонского офиса его банка еще днем заявляли, что сегодня уйдут вразнос. Официантка из русского ресторана? Менее вероятно, но возможно. Они зашли туда на ужин всей компанией, и это он помнил. Он мог позвонить после ее смены. Усилием воли Коля заставил себя вспомнить, как попал в гостиницу. Все кричали, он с кем-то целовался, а вот с кем он зашел в сам отель, нейроны не рисовали.
Неожиданно раздался стук в дверь.
Коля решил спрятаться под одеяло и вообще оттуда не выходить никогда. Ему стало очень страшно, как и любому мужчине, которому светит роль заслуженной скотины. Он живо представил себе, как Катя дает ему по лицу, как кричит: «Я ж просила делать все так, чтобы я ничего не знала». Бежать было бессмысленно, попытаться соврать – тоже. Решил сказать полную правду: напился до беспамятства, рядом тело, и он не знает, чье оно. И еще он подумал, что если жена простит его, то это будет последний загул. В принципе, Коле не так нужен был секс, как ощущение первого свидания, какого-то юношеского азарта, пинг-понга ледяным шариком, который таял быстрее, чем игра заканчивалась. Но так как юношей Коля уже не был, то убирать секс из программы ему казалось оскорблением по отношению к партнершам. В общем, он искренне полагал, что иначе он девушку обидит. В эти доли секунды между первым и вторым стуком, когда мысли проносились в Колиной голове со скоростью света, вышеуказанная мотивация показалась ему наиглупейшей, да и игра перестала выглядеть такой уж захватывающей в сравнении с реальной перспективой потерять жену или серьезно испортить с ней отношения. В общем, с кровати, шатаясь, поднялся новый человек, адепт морали, трезвости и семейных ценностей.
Он встал и пошел на амбразуру голый телом и чистый душой. Неожиданно из-под одеяла недовольный женский голос пробурчал:
«Пусть они номер потом уберут. Дебилы, что за привычка по утрам в выходные людям спать не давать»
Голос Коля узнал. Он принадлежал его жене.
Глаза его снова стали моргать несинхронно, колени подкосились. Коля икнул. Затем он автоматически подошел к двери, открыл, посмотрел полумертвыми зрачками на горничную, покачал головой, закрыл дверь и залез обратно под одеяло.
– Катя, а ты что здесь делаешь? – Откуда-то издалека прокаркал незнакомый Коле голос.
– Господи, как же от тебя разит, я время перепутала и приехала раньше, взяла ключ, я же жена твоя, как-никак, решила тебя не будить и легла спать.
Колино лицо, судя по всему, было настолько перекошенным, что Катя начала смутно догадываться.
– А ты думал, ты с кем спишь?
– А я вообще ничего не думал, я не могу думать уже часов десять последних, я еще посплю, а потом сразу умру.
Коля проглотил бутылку с водой, залез под одеяло, еще раз посмотрел на свою жену, убедился, что это точно она, поклялся не пить больше никогда и уйти в разрешенный семейным кодексом монастырь.
Клятву он ни одну не сдержал. Люди не меняются. Это и хорошая, и плохая новость.
Царапина
Как всегда, трагикомедия о любви с высокодуховным финалом
Обсуждали тут с коллегами CRM. Кто не знает, это система работы с клиентом, когда ты знаешь о нем всё, а информацию собираешь покруче товарищей с Лубянки. Вспомнил чудесную историю времен моего доблестного безделья у Дениса Белова. Год 2004-й. Мы продавали одежду и т. д. Дорого. Я гордо значился бренд-директором всей группы компаний, и в том числе отвечал за выращивание и поливание клиентов.
Однажды в какой-то из бутиков пришел потенциальный плодоносящий кактус. Мне сообщили о подозрительном на деньги субъекте, я провалился из офиса в зал и начал обхаживать. Товарищ без удивления рассматривал костюмы по пять тысяч долларов, чем подтверждал результаты первичного диагноза, поставленного продавцом.
В общем, он кое-что выбрал, я с ним разговорился, кактус был уже почти в горшке, и мною было предложено заполнить карточку клиента, чтобы получать от нас информацию о скидках, бонусах и поздравлениях с удачно сданными анализами, так как о них мы будем знать всё.
Иван Иванович Шнеерсон (звали его не так, но ключевая интрига ФИО сохранена, имя-отчество – русские, дублирующие друг друга, фамилия – богоизбранная) при словосочетании «карточка клиента» изменился в лице, как будто я следователь и предложил ему заполнить явку с повинной. Через пару месяцев, после очередной покупки, из беседы с Иван Ивановичем стала известна причина такой метаморфозы.
Наш герой был добротный еврейский муж. Два экзистенциальных «никогда» бесконечно бунтовали в его голове, но победить их не представлялось возможным. Он бы никогда не бросил жену и никогда бы не смог оставаться окончательно верным. Отсюда переживания, расстройства желудка и провалы в тайм-менеджменте. Более того, г-н Шнеерсон входил в тот мужской возраст, когда временных подруг ночей суровых уже бессовестно было бы удерживать только голым энтузиазмом. Ему было около пятидесяти.
Подозрения, что он не Ален Делон и тем более не Рон Джереми, посещали его всё чаще, и ощущение несправедливости по отношению к своим любовницам Иван Иванович «заливал» подарками, но вел в голове невидимый баланс всех этих пожертвований, чтобы всё более-менее поровну, а главное, чтобы общая сумма поступков и реальных денег хоть как-то соотносилась с его оцифрованной любовью к жене. Интеллигенция.
Баланс этот видели только сам г-н Шнеерсон и его совесть. Остальные участники данного невидимого документа убили бы его автора, знай, что они в таком неоднозначном списке.
Проведя очередную сверку, Иван Иванович повез г-жу Шнеерсон в Милан. Причем не как обычно на распродажу, а прямо-таки в сезон. Ноябрьский Петербург уже грязно белел, а в Милане тепло, красиво и дорого.
Ольга Сергеевна с пониманием относилась к особенностям фамилии Шнеерсон, а проявление щедрости так вообще воспринимала как неожиданный луч солнца в том же самом ноябре.
Заходит наша семейная пара в модный бутик. Ольга Сергеевна налегке, а Иван Иванович на изрядном «тяжеляке». Его давят бесконечные пакеты и страх окончательной суммы.
– Я сумку, и всё.
Сумку выбрали быстро. Иван Иванович протянул карту и паспорт для оформления tax free.
Русскоязычный продавец покопался в компьютере и отрубил г-ну Шнеерсону голову:
– Ну как вам покупки, которые вы сделали в сентябре, всё понравилось?
Голова Иван Ивановича покатилась из магазина, но на ее месте, к несчастью, выросла новая, и прямо на нее смотрели красные бесчувственные окуляры Терминатора Т-800 по имени Ольга Сергеевна.
– А я не знала, что ты был в Милане в сентябре!
Иван Иванович проглотил утюг, пакеты стали в десять раз тяжелее, мозг отчаянно пытался найти выход. Выход был найден в молчании, прерванном вопросом Т-800 продавцу:
– Вы ничего не путаете?
Г-н Шнеерсон читал про йогов, передачу мыслей, и вообще, смотрел «Матрицу», как там граф Калиостро ложки гнул. Он собрал все свои извилины в копье и метнул его в мозг продавцу. Оно со свистом пролетело в пустой голове исполнительного товарища, который сдал Ивана Ивановича со всеми органами:
– Нет, нет, у нас же система, вот, был шестнадцатого сентября, купил две женские сумки.
Утюг в животе заботливого любовника начал медленно, но верно нагреваться.
– Какая прелесть! Если я не ошибаюсь, в сентябре ты летал с партнерами в Осло, на какую-то встречу.
Изнутри г-на Шнеерсона запахло жареным. Как, впрочем, и снаружи.
– Хотел сделать тебе сюрприз и заехал, пока были распродажи, чтобы купить подарки на Новый год тебе и Сереже (сын). Ну и стыдно стало, что экономлю, не стал тебе говорить.
Смотреть на Ивана Ивановича было очень больно. Он из последних сил играл человека, стыдящегося своей жадности. В сентябре он и правда был в Милане, и правда из жадности. Одна из его пассий была выгуляна по бутикам, так как в балансе г-на Шнеерсона на ее имени значился zero.
– Ванечка, как трогательно, что ты настолько заранее озаботился.
Иван Иванович выдохнул. Ольга Сергеевна вдохнула:
– У меня только один вопрос, а зачем Сереже на Новый год женская сумка?
Остывающий утюг вновь раскалился.
«И правда старею», – подумал про себя гений махинаций.
– Я ее Оле купил (девушка сына).
– И где они сейчас, эти щедрые подарки?
– В офисе, и, кстати, это, конечно, только один из подарков, просто безделушка.
Счет Ивана Ивановича был большой, но очень чувствительный. Как и сердце. Оба в этот момент расчувствовались.
– Ванечка, Новый год в этом году для тебя настает сразу, как мы вернемся. Чего ждать? Молодой человек, а покажите, пожалуйста, какие сумки купил мой муж.
– Одной уже нет, а вторая вот, – пустоголовый продавец продолжил сотрудничать с полицией и указал на какой-то зеленоватый кошмар.
– А это кому, мне или Оле? – спросил Терминатор, внимательно изучая болотного цвета изделие.
Сумка была не только бездарна, но, как говорят, чуть менее, чем самая дешевая в данном магазине. Именно сумки Иван Иванович купил тогда сам, как бы сюрпризом, пока его временное развлечение грабило «Габану».
– Оле, – промямлил Иван Иванович.
– Хорошего ты мнения о ее вкусе. Интересно, что ты мне купил? Спасибо, – обратилась Ольга Сергеевна к продавцу, – пойдем.
Из Милана семейная пара должна была поехать во Флоренцию и потом домой в Петербург. Ивану Ивановичу вживили чип и посадили на цепь сразу при выходе из бутика «Prada».
Он вырвался только в туалет, позвонил помощнице и сказал срочно позвонить в бутик, визитку он взял, найти идиота продавца, отложить чертову зеленую сумку, прилететь в Милан, купить ее и еще одну на выбор помощницы, но подороже, снять все бирки и чеки, срочно вернуться и положить все это ему в шкаф в офисе.
Ошалевшая помощница видела и слышала всякое, но такое несоответствие мышиного писка своего шефа и сути вопроса она понять не могла. Тем не менее утром следующего дня рванула в Милан и исполнила все указания.
Двадцать восьмого ноября, в Новый год, Иван Иванович вручил своей жене темно-синюю сумку, внутри которой лежали серьги с сапфирами. Большими незапланированными сапфирами. Также он передал Сереже сумку для Оли и конверт самому сыну. Ольга Сергеевна еще раз посмотрела на безвкусный подарок и скептически покачала головой.
Вечером Т-800 примерил серьги.
– Дорого?
– Ну да… – взгрустнул Иван Иванович. Исключительная порядочность в своей беспорядочности обошлась нашему герою в сумму, убийственную для рядового российского Ивана Ивановича и ментально неприемлемую для абсолютно любого Шнеерсона.
– За все, Ванечка, нужно платить, особенно за доброе сердце… пороки и слабости. Хотя не могу не оценить твои находчивость и оперативность. Знаешь, я тобой просто восхищаюсь. Ведь можешь, когда хочешь, все очень быстро решить.
Утюг начал оживать, слюна застряла в горле, так как Иван Иванович боялся ее слишком громко проглотить. Он не понимал одного. Кто же его сдал…
– Не бывает двух зеленых сумок с одинаковыми царапинами, не бывает, – сказала с доброй улыбкой умная женщина.
Диагноз
Рубрика «чем Бог послал» (имеется в виду, сам такое не придумаешь)
Итак, у знакомой стала болеть голова. Не в смысле, что ей опостылел супружеский долг, а реально начала гудеть, даже во время исполнения оного.
Русские люди делятся на две категории: идут к врачу до того, как надо, или после того, как надо. Вовремя не умеет никто, отсюда все проблемы. Через месяц приема обезболивающих у девушки появилась мысль, что цитрамон не сдюжил.
Выбрала она модную клинику. Чуть ли не главный врач выслушала все в подробностях и предложила немедленно переместиться в морг, сделав, конечно, для успокоения души МРТ. Дескать, понятно, что опухоль, помочь уже ничем нельзя, поэтому готовьтесь. Но если денег не жалко, можно получить фактические подтверждения.
Несмотря на административный ресурс МРТ показала, что опухоли нет. Завещание, из-за которого уже все успели переругаться и приобрести язву, было торжественно сожжено.
Осознав, что придется лечить, гуру выписала направления во все кабинеты клиники, кроме щитовой и серверной.
После трех месяцев анализов, приемов – врачей и таблеток, посещения процедур и сеансов список лекарств, необходимых для ежечасного употребления перестал помещаться в outlook календарь, а общий счет за карусель составил более трехсот тысяч пусть уже никчемных, но все-таки рублей.
В итоге коллектив клиники, включая сисадмина, пришел к неутешительному выводу. Диагноза нет. Результата нет. Больной тем не менее жив.
История закончилась в кабинете, в котором и началась.
Пролистав результаты всего и вся, женщина выпуска середины прошлого века, с научными и административными регалиями, вызывающими дрожь во всем квартале, надев посмертную маску Гоголя, заявила следующее:
– А я знаю, что с вами.
Голова пациентки от любопытства перестала болеть и превратилась в одно большое ухо.
– И что же?
– Вы только серьезно отнеситесь к моим словам.
До этой неординарной рекомендации знакомая, разумеется, относилась ко всему несерьезно.
– Я думала, думала и, знаете что…
В ожидании катарсиса даже снег на улице остановился и прислушался.
– Сглазили вас!
Конец фильма.
P.S. Голова вскоре прошла.
P.P.S. Я вот думаю, с рублем та же беда. Сглазили его.
Мечта
Мне кажется, прекрасно стать исполнением чьей-то мечты.
Пролог
Общался я тут с одной содержательной руководительницей. После обсуждения скучных дел перешли к ностальгии и подготовке к пенсии. Отмечу, что собеседница сурова, умеренна и благопристойна.
В связи с этим я «надел» на речь фильтр и в основном разглагольствовал о том, что с возрастом уже не каждую выставку хочется посетить и Гегеля проглатываешь не за день, как раньше.
«Александр, дело не возрасте и не в отсутствии желания жить ярко, а исключительно в количестве сил. Вот в юности: пьешь семь раз в неделю и секс три раза в день. А сейчас из-за работы просто уже сил не хватает».
Я поперхнулся и подумал о том, что моя, как мне казалось, бурная молодость в таком случае вообще зря прошла.
А вот некоторым есть что вспомнить.
Основная часть
Однажды мой товарищ Кирилл влип. Мы были знакомы по даче, в городе общались реже, поэтому, встречаясь летом, начинали беседу с сочинения: «Как я провел зиму».
Последнюю школьную зиму мы провели тяжело. Все готовились к поступлению, пытаясь втиснуть между тусовками репетиторов и подготовительные курсы. Некоторые еще и любовь пробовали запихать в это расписание. Ну как любовь. Похотливые пробы пера.
Кирилл обгонял нас всех в развитии и еще в прошлое лето рассказывал о прелестях легкой эротики. От зависти мы как могли пытались исключить его из наших рядов, так как слушать о живой женской груди было невыносимо, на рыбалке особенно. Ну представьте. У тебя клюет. Ты мечтаешь о леще. А тут «а вот, если еще и попросить ее…» Теряешь сознание и леща. Обидно вдвойне. А самому сказать нечего. За одиннадцатый класс мне кое-как наскреблось чем ответить, и я ждал каникул, чтобы, наконец, умножив все, что было, на три, заткнуть ненавистного соседа.
Кирилл прибыл мрачный. Мы сели в лодку, достали сигареты «BT», я блеснул «зиппой», утопленной моими кривыми руками уже через день, и поделился своим опытом сатанинского петтинга.
– Ну а ты как?
– Да на прошлой неделе родители запалили меня дома, такая разборка была, как будто я трахался с нашим попугаем. Мать орала, что я животное и что она не потерпит шлюх в своем доме. Отец хоть молчал, и то хорошо.
После слова «трахался» я сразу понял, что могу свои невинные истории свернуть в трубочку и скурить, и вновь превратился в слушателя.
– А с кем запалили-то и как?
– Да с химичкой нашей.
Мне захотелось немедленно утопиться. Именно утопиться. Потому что убийство Кирилла ситуацию бы не спасло. Он бы и из-под воды смотрел на меня с презрением и снисхождением.
Оставалась последняя надежда на то, что химичка старая и, соответственно, страшная. У нас была в школе учительница английского. Мы обожали дискутировать на тему «Неужели и в таком возрасте она кому-то нужна?». Старухе было тридцать шесть. Сейчас, смотря на фотографии, могу ответственно заявить: «Мне бы – да».
Наскоблив внутри равнодушия, я спросил:
– Сколько лет?
– На грани. Двадцать пять.
«Сука, сука, сука и сволочь!!!!» – это были мысли.
– Если симпатичная, то можно, – это были слова.
– Симпатичная!
– А случилось-то что? – Я начал мысленно изготавливать куклу вуду.
– Родаки уехали в Ригу и с какого-то хрена вернулись раньше. В самый разгар, прикинь, заявились. А мы так шумели, что на лестнице слышно было. У нас же дверь, считай, картонная. В общем, говорить, что химию учили, было без понту. Знаешь, мама так ее обзывала… Я не думал, что она слова такие знает… Сказала, что всю жизнь ей сломает, по судам затаскает. Я за химичку так волнуюсь теперь, ну в чем она виновата…
– И что теперь будет?
– Я пытаюсь маму уговорить, что я сам виноват, что инициатива моя, что химичка ни при чем, но чего-то пока бесполезно.
– Может, отцу с ней поговорить?
– Он сказал, что я для мамы – самое дорогое и ей нужно время, чтобы понять, что я вырос и в моей жизни могут быть другие женщины, и чтобы я не принимал близко к сердцу такую ее реакцию. Я задумался. А ведь правда, я же у нее один, и какая-то другая женщина в тот момент для меня важнее, чем мама. Я просто не думал об этом, наверное, папа прав. Так что я, пока мама не привыкнет к тому, что я взрослый, не буду ей особо ничего рассказывать. Папа, конечно, офигенный, так быстро мне все разложил. Тоже переживает за нее.
Я согласился с мудрым мужиком. Ведь действительно, это же практически ментальный слом для матери: мальчик больше не только твой. Вспомнил о своей маме. Распереживался… Как все-таки здорово, когда отец тонко чувствует отношения матери и сына. И правда, папа у Кирилла крутой.
Через неделю Кирилл, стоя у картонной двери, услышал, как мама кричит его отцу:
– Не принимать близко к сердцу! Успокоиться?! Эта шлюха сначала тебя трахала, а теперь Кирюшеньку!
Это был последний гвоздь в мои новые комплексы неполноценности. Я запил.
P.S. В какой-то из летних вечеров Кира, глотнув газированного разбавленного спирта, сообщил, что наконец понял, почему химичка после первого раза сказала, посмотрев на их фотографию с отцом, что он исполнил ее заветное желание. Мы еще отхлебнули адского пойла из дачных чашек с отбитыми ручками и согласились, что женщина тоже имеет право на мечту.
Александр Снегирёв
Двухсотграммовый
Их привезли в черном полиэтиленовом шаре. Несколько мусорных мешков вложили один в другой, накачали воздухом, наполнили водой, обмотали скотчем. Планета, упакованная для переезда.
Запыхавшийся мужик бухнул шар на пол. Беззубый повар Семен полоснул ножом, а его помощник таджик Халмурод ловко прихватил расходящийся, оседающий полиэтилен. Из раны потекла вода. Семен расширил надрез, стал зачерпывать сачком и перекидывать в пластиковую ванночку. В точно такой же он купал своего сына-дошкольника.
Рыбы не трепыхались. Плюхались на бок и плавали. Когда Семен перегрузил всех, воду из мешка слили, а мешок скомкали.
– Опять передохли, – заметил Семен.
Доставщик виновато кусал воняющие пепельницей усы.
– Трудно контейнер для перевозки купить? – задал регулярный вопрос Семен.
– Заказы у вас маленькие, – привычно буркнул доставщик. – Дорого выйдет контейнер гонять. Отопьются.
Доставщик съел на ходу булочку, которой его угостила посудомойщица Нина, и уехал. Генератор кислорода вырабатывал пузыри, но рыбины плавали на боку и не отпивались.
– Вылавливай – и в отходы, – скучно бросил Семен Халмуроду.
И хоть такое происходило постоянно, Семен был зол: он любил рациональность. Заказывал продукты точно, будто знал, сколько гостей придет в ресторан и чего они пожелают. Хозяин называл Семена ясновидящим – у него никогда не пропадало съестное, овощи не прокисали, мясо не заветривалось, хлеб не плесневел. Гибель рыбы по нерадивости поставщиков ранила Семена. Он не страдал, когда заживо варил камчатских крабов и дальневосточных креветок, но, если им доводилось издохнуть из-за поломки аэратора в аквариуме или утратить потребительские свойства оттого, что вовремя не сменили воду, он впадал в бешенство и депрессию. Семен отличался страстным характером, на левой груди имел свастику, на правой Сталина, а спину его украшала Дева с младенцем. Если его спрашивали, чем вызван столь необычный выбор нательной графики, он не мог ничего ответить. У Семена была сложная душа.
На прошлом месте работы Семен поколотил ночного охранника, по недосмотру которого погиб целый выводок лобстеров. Охранник обиду не забыл, позвал своих и подстерег Семена после смены. Семен потерял три передних резца, а в трудовую влепили «уволен по собственному желанию». Он сделался осмотрительнее: импульсивности не умерил, а как-то сник, продолжая ругать разгильдяев, но держа кулаки в карманах.
Халмурод пинками придвинул к ванночке большой пластиковый бак и принялся швырять в него рыбин.
– Живой! – вздрогнул Халмурод, с испугом отдернув руку. Когда имеешь дело с трупами, начинаешь бояться живых.
На крик Халмурода сбежались все. Семен, посудомойщица Нина, кондитер и оказавшийся на кухне официант.
– Живой! – сначала тупо, затем гордо повторял Халмурод, как будто сам был причастен к воскрешению мелкой некалиброванной двухсотграммовой рыбки.
Рыбка потрепыхалась недолго и под взглядами восхищенных чудом людей приняла нормальное положение брюхом вниз и скоро уже бойко шныряла туда-сюда по скудной акватории ванночки.
– Одноглазый, – заметил Семен.
Один глаз у двухсотграммового и в самом деле был смазан.
– Башка здоровая. Самец, – сказал Семен, как когда-то, увидав впервые своего свежерожденного первенца.
В тот же день усатый доставщик привез новую партию крупных, одна к одной, трехсотграммовых рыбин, большая часть которых выжила, только две не отпились. Покидав всех в парадное ведерко, рыб вынесли в зал, где стоял аквариум, и перегрузили в пузырящуюся кислородом, специально охлажденную воду.
Двухсотграммовый стал всеобщим любимцем, предводителем аквариума. Он хватал за хвосты самок, расталкивал самцов. Семен, Халмурод и Нина в ранние часы и после закрытия подходили к аквариуму с лакомством, сбереженным специально для двухсотграммового: вареной креветкой, печеньем или недоеденным кусочком мяса. Два работающих посменно метрдотеля и все официанты, проходя мимо аквариума, стучали в стекло, подзывая двухсотграммового грубовато-ласковыми именами.
Двухсотграммовый подплывал к стенке аквариума, тыкался в стекло и вроде как слушал сюсюканье работников ресторана. Хватая лакомства, он выпрыгивал из воды и, бывало, прихватывал благодетеля за палец и даже повисал на нем. Такими трюками он вызывал умиление и восторг, пусть даже из пальца потом текла кровь.
Стоит ли говорить, что, когда кто-нибудь из гостей изъявлял желание отведать свежей рыбки, двухсотграммового не трогали. Сачок зачерпывал любую другую форель или стерлядь. Халмурод тащил бедолагу на стол к Семену, тот оглушал ее и потрошил. На смену съеденным рыбинам усатый доставщик прикатывал новые двойные полиэтиленовые шары, откуда вылавливали стаи полумертвых новобранцев, которых заботливо сваливали в прохладную аэрированную воду, чтобы выходить и запечь в соли, в фольге или просто на решетке. Двухсотграммовый воспринимал частую смену аквариумного коллектива спокойно, быстро осваивался с новичками и скоро гонял их, как и предшественников.
Однажды в неурочное время, за минуту до закрытия, в зал ворвался Виктор Николаевич, хозяин. Накануне он впервые отведал стимулятор кровообращения на основе алтайских трав, которым его деликатно угостила начавшая томиться молодая любовница. Теперь Виктор Николаевич все еще пребывал в некотором перевозбуждении. Он пожал руки официантам, чего раньше никогда не случалось, похлопал по плечу Семена и даже справился, как поживают кошки посудомойщицы Нины.
– А это что за шибздик? – спросил Виктор Николаевич про двухсотграммового, который патрулировал аквариум в одиночестве.
Доставщика свежей рыбы ждали только следующим утром.
– Мелочь, не берет никто, – ответил Семен, почувствовав себя ребенком, притащившим в дом безродного щенка. Прятал, кормил, и вот щенка обнаружили взрослые.
– Ну так в салат нашинкуй, – возмутился Виктор Николаевич несообразительности повара.
Читать бесплатно другие книги:
