Убийства в стиле action Джеймс Питер

49

Октябрь 2007 года

– Почему нельзя любить пиво «Гиннесс»? – спросил Гленн Брэнсон.

– Разве я говорю, что нельзя?

Рой Грейс поставил на стол пинту Гленна и для себя высокий стакан виски «Гленфиддиш» со льдом, выложил два пакетика чипсов со вкусом бекона, сел напротив друга. В восемь вечера в понедельник в «Черном льве» почти пусто. Тем не менее они предпочли расположиться в дальнем углу, подальше от стойки бара, чтобы их никто не услышал. Вдобавок музыка заглушает голоса, можно поговорить по душам.

– Каждый раз, как я его заказываю, ты вот так смотришь, – продолжал Брэнсон. – Будто это никуда не годное пойло или еще что-нибудь.

«Жена превращает тебя в параноика», – подумал Рой, а вслух процитировал:

– Когда боишься, кругом слышишь шорох.

– Кто сказал? – нахмурился Гленн.

– Софокл.

– Из какого фильма?

Грейс с усмешкой покачал головой:

– О боже, какой ты все-таки невежда! Знаешь хоть кого-нибудь, кроме персонажей фильмов?

– Конечно. Эйнштейна. Ты умеешь ударить лежачего.

Грейс поднял стакан:

– Будь здоров.

Гленн чокнулся с ним без особого энтузиазма.

Оба сделали по глотку, потом Рой объяснил:

– Софокл был философом.

– Уже умер?

– В 406 году до Рождества Христова.

– Я тогда еще не родился, старик. Ты, наверно, присутствовал на похоронах?

– Очень остроумно.

– Помню, когда я у тебя жил, кругом валялись философские книжки.

Грейс хлебнул еще виски, улыбнулся:

– Имеешь что-нибудь против тех, кто занимается самообразованием?

– Хочешь сказать, против тех, кто занимается самообразованием исключительно ради того, чтобы не отставать от своих цыпочек?

Грейс вспыхнул. Конечно, Гленн прав. Клио учится на философском факультете Открытого университета, и он изо всех сил старается в свободное время усвоить предмет.

– На больную мозоль наступил? – невесело усмехнулся Гленн.

Грейс промолчал.

Звучал «Райнстоунский ковбой». Оба какое-то время слушали. Рой шевелил губами, повторяя слова, в такт музыке качал головой.

– Господи боже, старик! Только не говори, что тебе нравится Глен Кэмпбелл.

– Честно сказать, нравится.

– Чем больше я тебя узнаю, тем сильней огорчаюсь.

– Настоящая музыка. Гораздо лучше твоего любимого рэпа.

Брэнсон стукнул себя в грудь:

– Это моя музыка, старина. Через нее со мной говорит мой народ.

– Эри она тоже нравится?

Брэнсон вдруг поник, уставился в кружку с пивом.

– Раньше нравилась. Не знаю, что ей теперь нравится.

Грейс отпил из своего стакана. Вкусно и согревает.

– Ну, рассказывай. О ней хотел поговорить? – Он разорвал пакетик с чипсами, запустил туда пальцы, вытащил щепотку, отправил в рот и продолжил, хрустя: – Знаешь, вид у тебя дерьмовый. Жутко выглядишь в последние два месяца, с тех пор как к ней вернулся. Я думал, дело наладилось, ты ей лошадь купил. Она рада? Нет? – Выудил еще щепотку чипсов.

Брэнсон отхлебнул пива.

В пабе стоял чистый запах лака и шампуня для ковров. Грейсу недоставало запаха табачного дыма от сигарет, сигар, трубок. По его мнению, пабы утратили свою специфическую атмосферу после вступления в силу закона о запрете курения. Сам он сейчас с удовольствием затянулся бы.

Клио в последнее время его не зовет, готовя какую-то письменную работу для университета. Надо чего-нибудь съесть, либо здесь, либо дома пошуровать в морозильнике.

Он никогда особенно не умел готовить и теперь понял, что в этом вопросе все больше зависит от Клио. Последнюю пару месяцев она почти каждый вечер кормила его, главным образом здоровой пищей – рыбой или овощами, приготовленными на пару или печеными. Ужасается высококалорийной, но не имеющей никакой реальной ценности диете, на которой практически постоянно сидят полицейские.

«Райнстоунский ковбой» кончился, и они посидели в молчании.

Его нарушил Гленн:

– Знаешь, мы не занимаемся сексом.

– С тех пор, как ты вернулся?

– Угу.

– Ни разу?

– Ни разу. Как будто она меня наказывает.

– За что?

Гленн допил свою пинту, прищурился в пустую кружку и встал.

– Тебе еще принести?

– Одинарную, – кивнул Грейс, наплевав, что ему предстоит сесть за руль.

– Как обычно? «Гленфиддиш» со льдом? И с чуточкой воды?

– Значит, память у тебя не отшибло.

– Катись в задницу.

Грейс несколько минут усиленно размышлял, вновь подумав о работе. Пережевывал услышанное на последнем инструктаже в 18:30. Джоанна Уилсон. Ронни Уилсон. Ронни ему давно знаком. Один из брайтонских мошенников. Стало быть, он погиб 11 сентября. Редкий случай. Убил жену? Бригада над этим работает. Завтра начнут копаться в прошлом Ронни и его жены.

Брэнсон вернулся.

– Что ты имеешь в виду, Гленн, говоря, будто Эри тебя наказывает?

– Когда мы с ней только сошлись, целыми днями трахались. Знаешь? Просыпались и начинали. Шли куда-нибудь поесть мороженого, возвращались и снова в постель. Вечером опять кувыркались. Как бы в нереальном мире. – Он одним махом высосал почти полкружки пива. – Ладно, я понимаю, что так не может вечно продолжаться.

– То было в реальном мире, – возразил Грейс. – Просто реальный мир становится другим. Моя мама всегда говорит, что жизнь – главы в книге. В разное время происходят разные вещи. Жизнь постоянно меняется. Знаешь один из секретов счастливого брака?

– Какой?

– Не служить в полиции.

– Смешно. По иронии судьбы именно ей хотелось, чтоб я там служил. – Гленн затряс головой. – Не могу понять, чего она целыми днями злится. На меня. Знаешь, что нынче утром сказала?

– Сообщи.

– Будто я нарочно мешаю ей спать. Например, понимаешь, встаю ночью, писаю в унитаз и специально целюсь в воду, чтоб громче плескало. Говорит, если б любил ее по-настоящему, то писал бы вбок.

Грейс вылил содержимое нового стакана в старый.

– Шутишь.

– Сеьезно, старик. Все делаю не так. Говорит, у нее есть свои интересы, а моя полицейская карьера пусть катится в задницу. Будет по вечерам уходить, не собирается сидеть привязанной к детям, это моя обязанность. Если я задерживаюсь на работе, то должен искать нянек.

Грейс потягивал виски, гадая, не завела ли Эри роман. Но не желал расстраивать друга, высказывая подобное предположение.

– Так жить нельзя, – заявил он.

Брэнсон схватил свои чипсы, высыпал весь пакет в пригоршню.

– Я люблю своих детей, – сказал он. – Не могу пойти на развод, изваляться в сопутствующем дерьме, а потом видеться с ними раз в месяц пару часов.

– И давно это тянется?

– С тех пор, как она помешалась на самосовершенствовании. По понедельникам вечерние курсы английской литературы, по четвергам архитектура, в промежутке прочая хреновина. Я ее больше не понимаю, не могу достучаться.

Посидели в молчании. Наконец Брэнсон изобразил веселую улыбку:

– Так или иначе, свой сортир самому надо чистить, правда?

– Нет, – сказал Грейс, хотя знал, что, если Эри вновь выставит Гленна, ему снова придется терпеть невыносимого жильца. Пару месяцев назад Брэнсон временно у него поселился, и в доме было бы больше порядка, если б туда вторгся слон, объевшийся мухоморов. – Думаю, это наше общее дело.

Гленн улыбнулся впервые за весь вечер. Заглянул в пакетик от чипсов с легким разочарованием, словно надеялся, что он опять наполнился.

– Ну а что Кэссиан Пью? Прошу прощения… суперинтендент Кэссиан Пью?

Грейс пожал плечами.

– Отхватил у тебя кусок пирога?

Он улыбнулся:

– По-моему, был такой план. Но мы отложили его в дальний ящик.

50

Октябрь 2007 года

Кэссиан Пью осторожно хлебнул горячего чая, страдальчески сморщился. Прошлым вечером перед сном смазал зубы отбеливающим гелем, поэтому они сегодня весьма чувствительно реагируют на горячее и холодное.

Поставив чашку на блюдце, обратился к родителям Сэнди:

– Одно хочу прояснить. Суперинтендент Грейс – глубокоуважаемый офицер полиции. У меня нет другой цели, кроме установления истинных обстоятельств исчезновения вашей дочери.

– Мы тоже хотим о них знать, – подтвердил Дерек Боквилл.

Его жена кивнула:

– Больше нам ничего и не нужно.

– Хорошо, – кивнул Пью. – Рад слышать, что мы с вами заодно. – И продолжил с улыбкой: – Не желая возбуждать ненужных подозрений, должен, однако, сказать, что некоторые старшие офицеры суссекской уголовной полиции считают, будто бы расследование не проводилось должным образом. Это одна из главных причин, по которым дело поручено мне. – Сделав паузу, с удовлетворением увидел кивки и осмелел. – Сегодня весь день изучал досье, нашел массу вопросов, которые не получили ответа. Пожалуй, на вашем месте я почувствовал бы себя одураченным.

Супруги снова кивнули.

– Искренне не понимаю, почему Рою поручили следствие по делу, имеющему для него колоссальное личное значение.

– Насколько нам известно, через несколько дней после исчезновения нашей дочери была создана независимая следственная бригада, – сообщила Марго Боквилл.

– А кто вам докладывал о полученных результатах? – спросил Кэссиан Пью.

– Рой… – пробормотала она.

Пью развел руками:

– Видите, в чем проблема? Как правило, при пропаже жены муж становится первым подозреваемым, пока не очистится от подозрений. Мне же показалось, что ваш зять вообще никогда официально не числился подозреваемым.

– Хотите сказать, будто теперь его подозреваете? – уточнил Дерек Боквилл.

Пью вновь отметил, как дрожат его руки, то ли от волнения, то ли от болезни Паркинсона.

– На данном этапе я так далеко не захожу, – самодовольно улыбнулся он. – Но, безусловно, приму радикальные меры, чтобы снять с него всякие подозрения, чего до сих пор явно не было сделано.

Марго Боквилл кивнула:

– Хорошо бы.

Муж тоже кивнул.

– Разрешите задать очень личный вопрос? Вам обоим никогда не казалось, что Рой Грейс от вас что-то скрывает?

Последовало долгое молчание. Марго Боквилл хмурила брови, выпячивала губы, стискивала руки – загрубевшие руки садовницы. Дерек Боквилл сидел неподвижно, сгорбившись, словно под непосильно тяжким невидимым грузом.

– Поймите и знайте, – проговорила Марго, – мы Роя не можем ни в чем упрекнуть. – Она напоминала школьную учительницу, отчитывающуюся перед родителями.

– Ни в чем, – горячо подтвердил Дерек.

– Но, – продолжала она, – кое-что заставляет задуматься… Человеческая натура… Насколько люди знают друг друга? Не правда ли, офицер?

– Совершенная истина, – подольстился Пью.

Марго Боквилл молча взяла ложечку, помешала чай. Сахару не насыпала, а уже в третий раз помешивает.

– Вас никогда ничего не тревожило в отношениях Роя и вашей дочери? – спросил Пью. – То есть можете ли вы назвать их брак счастливым?

– По-моему, любой женщине нелегко быть женой полицейского. Особенно такого амбициозного, как Рой. – Марго взглянула на мужа, ища поддержки. – Ей приходилось мириться с его долгим отсутствием, огорчали неожиданные вызовы…

– А она сама не работала?

– Несколько лет работала в брайтонском туристическом агентстве. Они с Роем хотели ребенка, но ничего не получалось. Врач посоветовал найти работу поспокойнее, не требующую такой нагрузки. Поэтому она взялась за почасовую работу в регистратуре в медицинском центре, собиралась переходить на другую, когда… – Голос Марго Боквилл прервался.

– Исчезла? – подсказал Пью.

Женщина кивнула, глаза ее наполнились слезами.

– Для нас это было тяжелым ударом, – вставил Дерек Боквилл. – Особенно для Марго. Они с Сэнди были очень близки.

– Конечно. – Пью вытащил блокнот, сделал несколько пометок. – Долго они пытались завести ребенка?

– Несколько лет, – сдавленно вымолвила Марго.

– По-моему, это тяжелый момент в супружеской жизни.

– В супружеской жизни любой момент тяжелый, – буркнул Дерек.

Все долго молчали.

Марго поднесла к губам чашку с чаем.

– Вы намекаете, что мы чего-то не знаем?

– Не хочу строить догадки на данной стадии. Просто хочу сказать, что методы расследования исчезновения вашей дочери, на мой взгляд, оставляют желать лучшего. Говорю это, как офицер с девятнадцатилетним стажем работы в лучшей полиции Соединенного Королевства. Вот и все.

– Мы не подозреваем Роя, – заявила Марго Боквилл. – Не делайте ошибочных выводов.

– Уверен, что не подозреваете. Пожалуй, надо с самого начала прояснить одну вещь. Я вовсе не охотник на ведьм. Речь идет лишь о закрытии дела. Что даст вам с мужем возможность жить дальше.

– Это зависит от того, жива наша дочь или мертва.

– Правильно, – подтвердил Кэссиан Пью. Выпил еще чаю, прошелся языком по зубам. Вытащил из кармана визитку, положил на стол. – Если что-то полезное вспомните, звоните мне в любое время.

– Спасибо, – кивнула Марго Боквилл. – Вы хороший человек. Сердцем чувствую.

Пью улыбнулся.

51

Октябрь 2007 года

Эбби заморгала, просыпаясь от путаного сна, слыша какое-то непонятное жужжание. Живот болит. Лицо онемело. Жуткий холод. Неудержимая дрожь. Перед глазами стена, выложенная кремовым кафелем. Самолет?.. Каюта на пароходе?..

Медленно, но неуклонно ощущается что-то неладное. Невозможно шевельнуться. Слышится запах пластика, цементного раствора, дезинфекции.

Что-то начало вспоминаться. Вдруг внутри взорвалась бомба – она вспомнила все.

Затряслась от страха. Попыталась поднять к лицу правую руку и не смогла.

Рот не открывается.

Голова сильно запрокинута на онемевшей шее, в спину впивается что-то твердое. Кажется, бачок унитаза. Смотреть можно только прямо перед собой. Даже вниз взглянуть трудно. Наконец поняла, что голое тело обмотано серой липкой лентой по талии, груди, щиколоткам и запястьям. Судя по ощущению, рот заклеен и лоб зафиксирован.

Это вторая ванная в ее квартире. Перед ней душевая кабина с куском дорогого мыла, еще не распечатанного; раковина, держатели для полотенец; стены выложены красивой плиткой в римском стиле. Справа крошечная подсобка, куда втиснута стиральная машина и сушилка. Оттуда ведет дверь на пожарную лестницу. Левая дверь в коридор приоткрыта.

Эбби от ужаса чуть не вырвало. Давно ли она сидит здесь? Попыталась переменить положение, но путы слишком крепкие.

Он ушел? Все забрал, а ее тут оставил?

Болит живот и желудок. Тело немеет под тугим пластырем, по правой руке забегали колючие мурашки. Жесткое сиденье впивается в ягодицы.

Она старалась вспомнить, что находится за унитазом, обо что можно было бы разорвать липкую ленту. Ничего не припомнила.

Включен свет, поэтому в вытяжке крутится вентилятор. Вот откуда жужжание.

Страх перешел в отчаяние. Он ушел. После всего, что она претерпела. Как можно было допустить такое? Как можно быть такой дурой? Как, как, как?..

Отчаяние превратилось в злость.

А потом снова в страх при виде шевельнувшейся тени.

52

11 сентября 2001 года

Сидя на краю углового дивана в гостиной, Лоррейн открутила крышечку с миниатюрной бутылочки водки, вылила содержимое в стакан на кубики льда и ломтик лайма. Недавно сестра принесла полный пластиковый пакет бутылочек, запас которых у нее, по-видимому, неиссякаем. Должно быть, в полетах таскает из бара.

Девять вечера. На улице почти стемнело. По-прежнему идут новости. Лоррейн весь день смотрит сквозь слезы повтор жутких картинок и заявлений политиков. Сейчас на экране люди, собравшиеся в пакистанской телестудии: врач, консультант по информационным технологиям, горластая теледокументалистка, директор компании. Она ушам своим не верила. Все одобряют сегодняшние события в Америке.

Дотянулась до пепельницы, полной окурков, раздавила сигарету. Сестра Мо на кухне готовит салат, разогревает пасту. Лоррейн смотрела на экран, слушала, изумлялась. Это ж цивилизованные люди… Один из них радостно рассмеялся:

«Соединенным Штатам Америки пора понять, что нельзя больше командовать миром. Нам не нужны их ценности. Сегодня они получили урок. Сегодня им в свою очередь врезали по носу!»

Документалистка кивнула и принялась энергично развивать его доводы.

Лоррейн взглянула на стоявший рядом телефон. Ронни не звонит. Тысячи человек погибли… А они рады? Мужчины и женщины выпрыгивали из небоскребов… Это называется «врезали по носу»?

Схватила трубку радиотелефона, прижала к горящей щеке.

Ронни, милый, позвони, позвони! Пожалуйста. Пожалуйста…

Мо вечно о ней заботится. Будучи всего на три года старше, держится с младшей сестрой так, будто их разделяет целое поколение.