Молодые и красивые. Мода двадцатых годов Хорошилова Ольга
К счастью, удалось найти небольшое упоминание об этих снимках в допросном листе Федора Полуянова. Он опознал восемь человек – среди них лишь трое участвовали в свадьбе 18 декабря, и не названы главные виновники торжества, «невеста» Нестеренко и «жених» Андреев, которых Полуянов знал. Следовательно, оба снимка были сделаны 15 января 1921 года во время свадьбы Льва Савицкого и матроса Шаура. После кропотливой сверки 98 показаний с лицами и костюмами на фото удалось установить большинство позирующих, в том числе и молодого усача в центре группы, одетого во фронтовую бекешу, – это хозяин квартиры милиционер Александр Мишель.
Автором же снимка может быть лишь один человек – подводник, верный коммунист Афанасий Фирсович Шаур. Именно он под предлогом «свадьбы» собрал на квартире по улице Симеоновской девяносто пять человек, представителей квир-культуры Петрограда. И цель его была отнюдь не разоблачить травестию. Он вознамерился раскрыть крупный контрреволюционный военный заговор.
Но это – уже другая детективная история.
«Необычная свадьба», или Как подводник Шаур разоблачал контрреволюцию
В январе 1921 года в сводках уголовного розыска появились странные сообщения. На частной квартире милиционера Мишеля арестовано 95 человек, среди них – военные, «переодетые в женское». Как выяснилось, они шумно и пьяно отмечали свадьбу. Там были посаженые мать и отец, свидетели, балерины, гимнастки, цыгане – и все до одного мужчины. Невесту изображал красноармеец Савицкий, жениха – матрос Шаур, названный в милицейских сводках «нашим агентом Ш.».
Об этой странной свадьбе потом много писали – юристы, врачи, журналисты. Академик Бехтерев составил даже целый трактат.
Но вечеринка с переодеваниями в этом деле не главное. Организатор мероприятия, матрос и коммунист Афанасий Фирсович Шаур, задался благородной целью раскрыть, ни больше ни меньше, контрреволюционный заговор среди петроградских военных. Он придумал эту свадьбу, чтобы вместе с угрозыском повязать сразу всех «заговорщиков». В 1920 году подобных Шауру славных и честных парней было много. Каждый выискивал агентов «белой разведки» и «германских шпионов». Эти бравые парни фабриковали одно дело за другим – о епископе Палладии, о Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева, о лицеистах… Но дело, которое придумал матрос, обернулось скверным анекдотом.
Пинкертон в тельняшке
Об этом горе-детективе кое-что известно. Родился в 1890 году в Витебской губернии. Окончил приходскую школу. В начале Первой мировой войны числился в 1-й Кадровой роте 2-го Балтийского флотского экипажа, с июня 1915 года служил на подводных лодках «Акула» и «Барс». В 1916 году состоял монтером и старшим шофером в гараже Морского Главного штаба, жил в Петрограде. В конце 1916 или начале 1917 года, если верить его показаниям, отправился на фронт, попал в плен к австрийцам (в других документах – «попал в плен к белым»), возвратился в Петроград, был арестован, но выпущен, благодаря помощи хорошего знакомого, барона Шиллинга.
В 1918 году Шаур записался военмором на подводную лодку «Вепрь» и в 1920 году вступил в партию. Служил хорошо, нареканий не имел. В общем, неплохой среднестатистический матрос. Но Шаур любил детективы и был карьеристом. Заболев, как и многие тогда, идеей борьбы с контрреволюционерами, он начал активно их выискивать: в экипаже, матросских клубах, на частных квартирах. И ему невероятно повезло – он их быстро нашел.
«Бычковская организация»
Еще во время Первой мировой войны Шаур коротко познакомился с неким бароном Шиллингом, стал часто бывать у него на квартире (проспект Володарского, 60). Посещал и литературно-музыкальные вечера Михаила Бычкова (Зоологический переулок, 4). Устраивались там и вечера с переодеваниями. Артисты, приглашенные хозяином, переоблачались в балерин, гимнасток и циркачек, даже изображали хождение по канату. Собирались на такие шоу по 20–25 человек, исключительно мужчины и почти все военные. Обращались друг к другу не по именам, а по кличкам, как это делали шпионы или агенты. И матрос Шаур понял, что это и есть настоящая контрреволюция, отлично замаскированная под театральное представление.
Верный партиец Шаур решил «внедриться в бычковскую организацию, желая точнее узнать ее цели». Сначала он просто принимал приглашения и ходил на частные вечера – к Георгию «Жоржику» Суворову на Английский проспект, к бывшему монаху на Васильевский остров, где «пили много спирту», в Павловск «к каким-то двум милиционерам».
Но только на встречах у военмора Георгия Андреева (улица Офицерская, 10) Шаур понял, что ошибается. Вечеринки устраивались не с целью антибольшевистского переворота. «Бычковская организация» и «ее сочлены» затягивали невинных красноармейцев в аморальную мужскую среду, угощали алкоголем, показывали травестийные представления и этим хотели медленно разложить военные кадры изнутри, расшатать «нравственные устои коммунистической молодежи».
Понял это Шаур потому, что и к Бычкову, и к Андрееву приходили все новые красноармейцы, краснофлотцы и милиционеры сводно-боевых отрядов. «Их наберется более 2000 человек», – доносил матрос. Он установил и «главарей» группировки – Михаила Бычкова, барона Шиллинга, князя Георгия Авалова, бывших правоведов Бориса Каминского и Евгения Киселева, артиста Сергея Милашевича, поэта Евгения Геркена-Баратынского. Появление таких имен в списке Шаура логично – почти все дворяне, один аристократ, два правоведа (они, как лицеисты, считались социально опасными элементами), а также весьма известные в Петрограде богемные личности.
Поэт Евгений Геркен-Баратынский, член «организации Бычкова»
Снимок из личного дела. Конец 1900-х гг.
Национальный архив Республики Татарстан
Затем Пинкертон в тельняшке устроил несколько вечеринок у себя на квартире (16-я линия Васильевского Острова, дом 5), «чтобы лучше войти в их общество». Первая прошла 6 декабря 1920 года. Собралось около семидесяти человек, в том числе Бычков. В тот же вечер Шаур отправил заявление в Особый отдел угрозыска с просьбой организовать облаву. Реакции не последовало. 13 декабря – новая вечеринка у Шаура и новый запрос в угрозыск. И вновь никакой реакции. 20 декабря 1920 года Шаур лично пришел в угрозыск и написал развернутое донесение о том, что «бычковцы» ведут подрывную работу среди военной молодежи и нужно их обезвредить. Он пообещал собрать в одном месте сразу всех «сочленов банды». И угрозыск, наконец, дал добро.
Одна свадьба и девяносто пять арестантов
Но как привлечь стольких людей? Посулить веселую вечеринку? Такие устраивал не только Шаур. Концерты с артистами-травести тоже никого не удивляли. Матрос опять рискнул и объявил, что организует костюмированный вечер со свадьбой: он будет женихом, а танцовщик Лев Савицкий – невестой в платье и фате.
Устроить вечер решили в просторной квартире милиционера Александра Мишеля, свободно вмещавшую сотню человек.
Слухи о готовящейся свадьбе разнеслись по Петрограду. Агенты Шаура (среди которых был и военмор Михаил Паньшин, слушатель политического института) рыскали по адресам и приглашали всех на вечер. Ничего не подозревавший об облаве Лев Савицкий придумал сценарий действа вместе с Евгением Киселевым. Оба профессионально танцевали и были известными в богемном Петрограде актерами-травести. После сбора гостей, около 10 часов вечера в небольшой комнате должен был состояться обряд венчания с танцевальными элементами из первого действия балета «Жизель». Посаженым отцом выбрали Александра Мишеля, посаженой матерью – князя Георгия Авалова. Последний должен был благословить молодоженов хлебом и солью. Затем процессия перемещалась в большое зало, где пару поздравляли, после чего Лев Савицкий переодевался в другой костюм, исполнял два балетных номера. Вечер заканчивался общими танцами и попойкой.
Идея и сценарий всем понравились до чрезвычайности. Вечеринки с переодеваниями устраивались многими, но свадьба была разыграна лишь однажды, в декабре 1920 года на квартире у военмора Андреева. О ней потом много судачили в петроградских притонах и клубах.
И вот наступило 15 января 1921 года. Вечером на квартире Александра Мишеля в доме № б по Симеоновской улице собрались десятки гостей. Начался обряд венчания. Все шло по сценарию. Выход в зал, поздравления, поцелуи, фотоснимки на память. И вдруг – свистки, крики «стой», лязг затворов. Облава. В квартиру ворвались милиционеры. Начальник угрозыска Крамер занес в протокол: «Прибыли в указанную квартиру, застали 95 человек, частично переодетых в женское».
Шаур и последователи
И, кажется, вот он – звездный час под вод ника-детектива. Милиция прибыла вовремя, схватили почти сотню человек, большей частью военных, среди задержанных и главари организации, в том числе Бычков. Но горе-детектив просчитался – не учел, что именно будут говорить задержанные на допросах о нем самом.
Открылись прелюбопытные подробности, что Шаур был больше, чем просто другом Шиллинга, что он был завсегдатаем частных мужских притонов, посещал всем известные злачные места, бани на Бассейной и на Кирочной улицах, на Знаменской площади, Собачий садик за цирком Ченизелли, Летний сад… Обвинения сыпались ото всех. Из «агента» Шаур превратился в обвиняемого. Его отпустили, но с подпиской о невыезде, что не помешало ему собрать вещи и выехать в Тифлис, где след его простыл.
Следствие тем временем продолжалось. Допросы и очные ставки, вторичные допросы. Провели даже медицинское освидетельствование при участии Владимира Михайловича Бехтерева. Академик сказал, как отрезал: «Они не преступники, они психически больные». Признаков заговора следователи не обнаружили, хотя изрядно старались. Уголовной статьи за переодевание в женские платья не существовало, и в ноябре 1923 года дело было закрыто.
Но дело Шаура продолжало жить! В 1930 году сотрудники ленинградского представительства ОГПУ зафиксировали несколько случаев аморального поведения среди молодых военных. Началась тотальная слежка. Зазвучали разговоры о контрреволюции и заговоре с целью разложить Красную армию изнутри. Новые шауры расползлись по частным квартирам, публичным местам встреч и пивным. К 1933 году собралась внушительная пачка донесений. Оказалось, что в Ленинграде действует целая сеть «иностранных агентов», тлетворно влияющих на мораль и нравственность Красной армии. Летом 1933 года начались аресты. И это уже были другие аресты и другие допросы – в стиле человеколюбивых тридцатых годов.
С августа по ноябрь 1933 года взяли 175 человек. Среди них были и участники милой анекдотичной свадьбы 1921 года – Михаил Бычков, Евгений Геркен-Баратынский, Николай Петров, Александр Мишель… Многие получили десять лет исправительно-трудовых лагерей. Тогда это казалось огромным сроком, каким-то сверхжестоким наказанием. Никто и не знал, что это лишь начало масштабной сталинской операции по искоренению инакомыслия и будут наказания и пострашнее.
Под мягким контролем
Во второй половине двадцатых НЭП все еще кружил головы и выдувал из карманов наличные. Люди азартно бегали по улицам, шумно роились у входов в универмаги, носами липли к витринам с накрашенными вертящимися манекенами, будто живыми. Парикмахеры стрекотали сталью, брадобреи лязгали золингенами, автомобили спорили клаксонами с кучерами, кучера нахлестывали ротозеев, булочники орали про «румяные только из печки», постовые свистели, трамваи звенели, люди бегали, швыряли деньгами. Напрасно старались газетчики. Из всех последних новостей граждан интересовала лишь одна – НЭП пока разрешен. И нужно успеть, нужно урвать свое.
Еще разрешалось быть модным. Журналы сыпали сочными описаниями парижских пальто, тайеров, платьев и шляп: «Носят костюмы английского покроя, смокинги, костюмы “фэнтези”, с костюмами спортивного жанра одевают замшевые жилеты, многие весенние платья застегиваются на спине, необходимо отметить маленькую сенсацию – на парижских шляпах начали появляться (хотя и робко) давно забытые “эспри”»[105].
Читательницы старательно заучивали модные советы: «Обычно блондинкам к лицу зеленый, лиловый, синий, белый, красный цвет. Брюнеткам – яркие цвета: зеленые теплых оттенков, золотистые и табачные. Шатенкам – больше всего серо-розовые, серо-голубые и все неопределенные цвета»[106]. Нэпманшам, которые не могли себе позволить остромодные пальто из леопарда, рекомендовали хитрый прием: «Леопардовый мех очень искусно выделывается из кроличьих шкурок. Предварительно шкурка выделывается, и на готовую шкур icy с обрезанным ровно ворсом накладывают кожаный трафарет с узором из шкуры леопарда. Окраска производится анилиновыми красками и дает поразительные результаты – полную иллюзию леопардовой шкуры. Для этого выбирают кроличьи шкурки с натурально-песочной и желтоватой окраской. Вполне возможно приготовить такой леопардовый мех дома, при некотором умении рисовать и сноровке»[107].
Весенние моды на страницах «Женского журнала»
1927 год. Архив О. А. Хорошиловой
Рисунок элегантных демисезонных нарядов
«Женский журнал», 1927. Архив О. А. Хорошиловой
Рисунки весенне-летних нарядов.
Правое платье решено в русском крестьянском вкусе
«Женский журнал», 1929. Архив О. А. Хорошиловой
Рисунки летних ансамблей
«Женский журнал», 1927. Архив О. А. Хорошиловой
Все еще работали мюзик-холлы, дансинги, бары. Еще жарили фокстрот и «ту степь», хотя не так задорно и шумно – сказались новые ограничительные законы 1923–1924 годов. «Вечорки», «кинишка», «танцульки» – этими модными словечками сыпали в середине двадцатых не только нэпманы. Их полюбили комсомольцы, молодая гвардия стареющих ленинцев. Рабочие юноши и стриженые «девчата» все реже заходили в читальни и все меньше времени посвящали трудам великих кормчих октября. Они шли развлекаться в клубы – не комсомольские, не театральные, а самые настоящие – прожженные, джазовые, ночные. «Рабочий огонек» потускнел, и в глазах вспыхивали нездоровые искорки беспричинного буржуазного веселья. В середине двадцатых молодежь начала забывать о своем великом предназначении. Она научилась не стесняться зеркал, ловко прихорашивалась и пудрилась, думала о вещах и выдумывала вещи.
Пара рабочих, одетых «под нэпманов»
Середина 1920-х годов. Архив О. А. Хорошиловой
Среди рабочих были те, кто хотел и мог одеваться лучше. Такие готовы были голодать ради твидового костюма или новой клетчатой кепки-«нэпманки». Рупор комсомола журнал «Смена» рапортовал о злостных нарушениях большевистской этики заводским молодняком. «Появился какой-то ложный стыд за плохую или простую, не модную одежду. У всех стремление быть одетым не только прилично, но так, как одеваются в городе, в центре. Однажды на вопрос “почему вы не пойдете в 1-е Госкино посмотреть “Броненосец Потемкин”, парни ответили: “Ехать в город, в кино, значит, надо быть одетым не хуже других. Там, небось, все шикарно разодеты…” Среди девчат увлечение одеждой тоже переходит границы. Одалживают друг у друга платья, чтобы пойти на вечору и т. д. “Хоть в чужом, зато в моде”»1.
Красивый костюм, щегольские брюки, кепки или ботинки, конечно, вызывали во многих традиционно русское, неискоренимое никакими политическими строями, всепобеждающее чувство острейшей зависти. О фертах, их нарядах и манерах летели в комсомольские ячейки доносы, написанные вкусно, живо, от всего сердца (их замечательно копировал Зощенко). Но и кляузники, и редакторы, публиковавшие их простосердечные сочинения, признавали силовой эффект английских кепи и до блеска начищенных ботинок. «В самом деле, разве вам не приходилось наблюдать, как брюки “додо” делают человека секретарем треста, как роговые очки придают человеку вес и активность или как ботинки “шимми” соединяют любящие сердца?» – спрашивал журнал «Смена» и получал горячую поддержку со стороны безымянных комсомольцев.
Доносы летели в ячейки, журналисты строчили фельетоны, собрания рабочей молодежи разносили щеголей в пух и прах. «Недостойными комсомольца» признаны твидовые и шевиотовые костюмы, серые и синие, узкие с манжетами брюки-«додо», белые до неприличия сорочки с ловкими клетчатыми галстуками, остроносые мягкие туфли-«шимми» для исполнения одноименного танца, кепки, трости, монокли и прочая нэпманская мишура. Но мода и НЭП продолжали соблазнять комсомольцев лоском новых тканей, изяществом кроя, обманчивым богатством столичной клубной жизни.
Две комсомолки нарядились в стиле garonne.
Их невысокий финансовый достаток выдают мешковатые жакеты и юбки
2-я половина 1920-х годов. Архив О. А. Хорошиловой
Комсомольцы не отставали от старших товарищей и тоже пытались «вырядиться», особенно когда шли в фотоателье
2-я половина 1920-х годов. Архив О. А. Хорошиловой
Среди комсомолок тоже были «неправильные» – следившие за внешностью, пудрившиеся и красившиеся, щебетавшие в парикмахерских и форсившие в платьях, простеньких, но сшитых с большим вкусом. Любопытно, что в журналах 1925–1927 годов рабочим модницам еще давали возможность оправдаться: «Что ж вы нас ругаете? Да если я буду не по моде одета, то со мной ребята гулять не пойдут». И некоторые мужчины были с девушками солидарны. «Парень, все равно, беспартийный или комсомолец, ни за что не пойдет гулять с девушкой, которая просто одета. Чем больше она одета по моде, в “телесные чулки” и пр., тем больше у такой девушки “кавалеров”»[108], – объяснял Арон Залкинд.
Впрочем, увещевания известного психиатра не помогали – сознательное общество продолжало критиковать модниц, особенно старались женщины-ударницы. «Среди девчат, по-моему, слишком большое увлечение “культурничеством”: теперь если ходишь в кожаной куртке, девчата фыркают. Я стриженая – так это теперь у девчат не в почете. Они увлекаются прическами и фильдеперсовыми чулками»[109], – писала комсомолка А. Теняева, работница 20-й типографии «Красный Пролетарий». Сама того не ведая, она отметила важный процесс – послевоенную феминизацию женской моды, о чем тогда уже писали советские журналы, ссылаясь на европейские издания: «Что самое характерное в парижских весенних моделях? Это некоторое отступление (оно уже намечено зимой) от стиля “омужествления”»[110], – сообщала Парижанка, специальный корреспондент «Женского журнала».
Небогатая рабочая женщина позирует в плохо сшитом нарядном платье в стиле «флаппер»
Середина 1920-х годов. Архив О. А. Хорошиловой
Художник В. Белкин. Портрет комсомолки. Девушка одета скромно, но со вкусом и в соответствии с тенденциями моды
Журнал «Красная панорама», 1928.
Архив О. А. Хорошиловой
Кукрыниксы.
Едкая карикатура на флапперов «Женский журнал», 1929. Архив О. А. Хорошиловой
«Стриженые», в самом деле, не вдохновляли, «кожанки», револьверы и даже красные платки вызывали ужас и провоцировали полное исчезновение любовного чувства у мужчин. Им хотелось стройных ног, коротких (по колено) юбок, волнистых причесок и волнующих ртов в сладкой вишневой помаде. Городские комсомолки слепо, на ощупь, двигались вслед за «буржуазными» модами. Ведь в Европе и Америке уже в 1925 году юбки стали короче, губы ярче, чулки выпускали во многих оттенках, в том числе и опасного, телесного, цвета.
Но погоня красных щеголих за модными тенденциями Парижа напоминала трудный бег с препятствиями – фельетоны они легко оставили позади, справились и с нескладными письмами кляузниц, но главное препятствие, идеологические установки, преодолеть не смогли. Чем ближе к концу двадцатых, тем жестче становились меры борьбы с «модничеством» среди рабочей молодежи. По распоряжению партийцев издания публиковали обличительные статьи, глупые (и потому неэффективные) карикатуры, придумывали обидные прозвища. Модников именовали филонами (вменяя им тунеядство), пыжиками (считая их высокомерными), лаковыми (пеняя на любовь к начищенной обуви) и хозяйчиками (за мещанскую привычку копить материальные блага). Рабочих, форсивших в брюках, скроенных на манер морских клешей, называли «старая морячка» и «клешник».
Комсомолок, пользовавшихся косметикой и носивших модную одежду, называли «пудреными», «крашеными» и «лакированными». Характерный диалог приведен в рассказе «Фильдеперсовые чулки» – партийка просит супруга купить ей модные вещи: «“Мне нужны не только чулки, мне нужно шелковое платье. Не могу же я в театр ходить в шерстяном. В туфлях со сбитыми каблуками я похожа на матрешку”. Чаговец подавил нарастающее раздражение усилием воли: “Стыдно тебе, Клавдия. Ведь ты же была в патии. Как ты можешь так рассуждать. Ты стала рассуждать, как баба”» [111].
Преданная заветам коммунизма женщина не могла думать о моде, о явлении пустячном, малодостойном и потому временном. Девушкам рекомендовали носить простые платья, скромные драповые пальто или кожаные куртки, стричься коротко и голову покрывать красным платком. Впрочем, стилю «фабричница», от которого даже некоторые партийцы начали уставать, в 1928 году была предложена альтернатива – «юнгштурм», военизированная форма воинственного комсомола, состоявшая из широкой рубашки с застежкой по центру до груди, отложным воротником и накладными карманами, юбки для девушки и шаровар для юноши, а также эффектной фуражки с широким козырьком и подбородочным ремнем. Название костюма произошло от немецкого Roter Jungsturm («Красный Юнгштурм»), немецкой коммунистической молодежной организации, с которой у комсомольцев в те годы существовала крепкая идеологическая связь.
Одетая в «юнгштурм» пролетарская молодежь как бы объявила войну мелкобуржуазным пережиткам, к которым в конце двадцатых причислили и НЭП. Критика щегольства ужесточилась. Журналисты передовиц брызгали слюной: «Штукатурить физиономию, мазать губы и брови, прыскаться острыми духами, одевать чулки пофасонистее, сапоги обязательно с ударным блеском – это уже заскок за границу мещанства»1. Среди правильных рабочих девушек стал популярен стих «Лакированная», строчки из которого они с удовольствием цитировали на собраниях обличительно-воспитательного характера. Сюжет банален – Нюра, молодая особа с претензией на бонтон, работница мастерской, влюбляется в «него» – ответственного секретаря (отсекра) ячейки. И перед приходом к нему на заседание бюро она «наводит марафет»:
- И он вызывает ее на бюро.
- Ах, она даже чуть не забыла о пудре.
- Краску она только чуть наносит,
- Больше нельзя – это против мод.
- Теперь надо мушку поставить на носик,
- И она не женщина, а «бомонд»!
- Надо ж, как следует быть на бюро,
- Для того, чтобы встретиться с «душкой».
- (Если парни «под мухой» бывают порой, —
- То девушки часто «под мушкой».)
- Да, чулочки еще, они точно кружево:
- Шелковисты, прозрачны, легки.
- Добавим, что Нюра не кушала
- Неделю за эти чулки.
- Но, вот, зеркалам улыбнувшись игриво,
- Она покидает родную епархию,
- А на бюро коллектива
- Не входит она, а впархивает…
Идеальная комсомолка должна была выглядеть так – ситцевое платье, кожаная куртка и красная косынка на голове
Обложка журнала «Смена», 1927. Архив О. А. Хорошиловой
Молодой комсомолец в юнгштурмовке
1928 год. Архив О. А. Хорошиловой
Но отсекр, честный труженик, верный комсомолец, не поддается соблазну. И на очередном собрании обрушивает на Нюру камнепад обвинений:
- Комсомолка Глыбова Нюра!
- Вы обвиняетесь в том, что подобно лахудре,
- От ботинок до головы в пудре.
- Потом еще добавленье внесу,
- Вы каждый день на фокстроте,
- А потом, почему эта грязь на носу,
- Не сотрете?
- Лучше бы Нюру ударил гром бы.
- Слезы у Нюры вот-вот польются.
- И она вылетает с бюро, как бомба,
- Красная, как революция.
В 1929 году редакторы комсомольских журналов уже не растрачивались на мягкие шуточки и фельетоны. Они публиковали фотографии щеголей и модниц с гавкающими лозунгами: «Таким не по пути с коммуной», «Прочь из комсомола». А с обложек и первых страниц изданий на читателей глядели пронзительно острые злые щелки нового вождя советского государства. Он уже расправился с главными своими конкурентами и в 1928 году приступил к ликвидации НЭПа. В 1931-м частная торговля запрещена. Закрылись негосударственные рестораны и кабаре, портновские мастерские и кабинеты красоты, магазины белья и текстильные лавки. Прекратил существование журнал «Искусство одеваться», признанный идеологически ошибочным и лишенный государственной поддержки. Советская мода перестала быть модной. Она стала средством сталинской пропаганды.
Юные комсомолки изучают ткацкое дело на предприятии.
В 1930-е годы многие из них будут шить форму для Красной армии
1929 год. Архив О. А. Хорошиловой
Комсомольцы в юнгштурмовках приветствуют 16-й партийный съезд
Фотография В. М. Коваленко, 1930.
Коллекция А. А. Классена (Санкт-Петербург)
Фабричницы вышивают красное знамя.
Теперь они трудятся не для модной промышленности, а для партии
Обложка «Женского журнала», 1927.
Архив О. А. Хорошиловой
Заключение
Внуки обожают дедов и часто их повторяют. Это р) доказал Грегор Мендель задолго до Века Джаза.
Шестидесятые были внуками двадцатых. Они красиво сходили с ума от послевоенной «просперити», свинговали не хуже дедушек в душных прокуренных клубах, тряслись в припадках африканского танца, глотали таблетки, наивно верили в свободную любовь и мир без войны.
Модель Твигги.
Икона стиля 1960-х годов.
Национальная библиотека Франции
Молодой тусовщик Ив Сен-Лоран сшил шестидесятым джазовый гардероб. В 1965 году показал, как можно носить авангардные полотна двадцатых. Его «Мондриан» сделал революцию в моде, хотя голландский художник, в честь которого названо платье, не мог бы и помыслить о такой необычной трактовке своего тихо помешанного мертвецки холодного неопластицизма. Потом был год 1966-й и первый женский смокинг – реверанс кутюрье в сторону платинового ар-деко, картавящего под Дитрих. В следующем была новая версия «афро» – мини-платья из ракушек, деревянных бусин, бисера и рафии. В таких отлично бы смотрелась Нэнси Кунард. Ее деревянные браслеты Сен-Лоран аккуратно скопировал для этой коллекции.
Мини-платья, символ шестидесятых, – внуки тех самых коротких джазовых туник, сводивших с ума потерянное поколение, Хемингуэя и Фицджеральда. Их авторами были Мери Куант и Андре Курреж, а главным пропагандистом – Твигги, угластая сухопарая модель с детским личиком и мальчишеской стрижкой. Тогда в моду опять вошли «бобы», «шинглы» и короткие «итоны», доведенные до алгебраического совершенства парикмахером Видалом Сассуном, вдохновленным конечно же Луизой Брукс. Флапперы конца двадцатых носили родофановые платья от Скиапарелли, свингетки конца шестидесятых дефилировали в алюминиевых туниках от Пако Рабанна. Тогда же бурной джазовой эре придумали, наконец, искусствоведческий термин – ар-деко.
Роберт Редфорд в роли Джея Гэтсби в фильме «Великий Гэтсби», костюмы к которому разработал модельер Ральф Лорен
Фотореклама фильма. 1970-е годы.
Частная коллекция (США)
Шестидесятые двадцатыми жили, семидесятые их осознавали – холодным рассудком, на почтительном расстоянии. Исследователи шуршали архивами Вионне и Шанель – поверяли бумажными фактами великую мифологию прошлого. Музеи скупали гардеробы в бозе почивших флапперов – так появились крупные собрания моды двадцатых. В 1974-м Ральф Лорен сочинил костюмы к фильму «Великий Гэтсби».
Ив Сен-Лоран.
Платье из «Африканской коллекции» 1967 год.
Институт костюма в Киото www.kci.or.jp
Ив Сен-Лоран.
Платье «Мондриан» 1965 год.
Институт костюма в Киото www.kci.or.jp
Отрывки из клипа Джорджа Майкла «Spinning the Wheel» (1997), демонстрирующие различные образы клубной культуры 1920-х годов
Реклама коллекции Джорджио Армани, выполненной в стиле garonne. Черно-белая эстетика съемки подчеркивает близость коллекции образам американских флапперов и европейских модернисток конца 1920-х годов 1992 год.
Архив О. А. Хорошиловой
Влияние модернисток Левого берега Парижа 1920-х годов ощущается в коллекции Ральфа Лорена
1992 год. Архив О. А. Хорошиловой
Это была осознанная историческая реконструкция – не «внука», но беспристрастного исследователя. Правда, модельер не обошелся без современности. Каждый наряд Дейзи и Гэтсби напоминал о максимализме семидесятых – уголки воротничков немного острее, плечи пиджаков немного шире, платья немного свободнее тех, что носили в начале двадцатых.
Минимализм и депрессия первой половины девяностых вернули ар-деко в моду. Джил Сандер, Донна Каран, Хельмут Ланг, Джорджио Армани, Карл Лагерфельд вывели на подиум анемичных безгрудых коротко стриженных garonnes, которые так напоминали современных бесполых бледнолицых рейверш, сумрачными тенями шмыгавших по техно-клубам Лондона и Берлина. И практически все десятилетие двадцатыми бредили клипмейкеры. Лучший пример – видео Джорджа Майкла «Spinning the Wheel», снятое Воганом Арнеллом и Антейей Бентон. В туманном чикагском спикизи, под терпкий негритянский джаз мафиози и гарсонки ар-деко обжимаются с платиновыми красавицами тридцатых.
Образ garonne был чрезвычайно моден среди рейверов 1990-х годов, что отражено в рекламной кампании ботинок Dr. Martens
1996 год. Архив О. А. Хорошиловой
Безудержно эклектичные двухтысячные сделали возможным присутствие на одном подиуме стройных модников пятидесятых, фиалковых герцогинь девятисотых, ковбоев семидесятых, мускулистых гэтсби и хрупких «ярких молодых штучек» ар-деко. Двадцатые особенно удались тогда Джорджио Армани и Альберте Феретти.
Баз Лурман был автором новой волны увлечения эпохой джаза, самой сильной за последние двадцать лет. В начале января 2011 года в интервью он обмолвился, что готовит новую бомбу – экранизацию «Великого Гэтсби». Этого было достаточно. В сентябре Фрида Джаннини (Gucci) показала коллекцию 2012 года, посвященную «ДНК ар-деко» – Луизе Брукс, Нэнси Кунард и Ман Рею, фотографировавшему обеих звезд. Тогда же компания Marchesa представила свой вариант двадцатых, навеянный образами нью-йоркских флапперов – металл, джаз, пух и перья. В феврале 2012 года, когда Баз Лурман приступил к съемкам фильма, Ральф Лорен прогремел коллекцией, полностью посвященной роману Фицджеральда и одновременно всем основным трендам моды Века Джаза. Здесь были твидовые костюмы в стиле «принц Уэльский», норфолки и бриджи, вязаные свитера, каучуковые плащи, шубы из леопарда, смокинги из рыхлого бархата. И было много брюк. В этом Лорен пошел против истории ради современных обрюченных и расфранченных эмансипе.
Актриса Анна Зайкова.
Проект «Осталась тень в немом кино…».
Фотографы Маргарита Боруздина и Евгений Селеннов, художник по костюмам Дмитрий Андреев
2015 год. Снимок предоставлен Дмитрием Андреевым
Актриса Анна Зайкова.
Проект «Осталась тень в немом кино…».
Фотографы Маргарита Боруздина и Евгений Селеннов, художник по костюмам Дмитрий Андреев
2015 год.
Снимок предоставлен Дмитрием Андреевым
Майская премьера фильма «Великий Гэтсби» отозвалась грандиозными вечеринками в США, Европе, Азии, а также серией выставок, посвященных работе Кэтрин Мартин и модельера Миуччи Прада над костюмами к лурмановскому фильму. В 2014 году Мартин получила за этот кинопроект «Оскара».
Российской культуре гэтсбиевость свойственна. Она полуулыбкой мелькает в строгих коллекциях Татьяны Котеговой и поэтичных экзерсисах Татьяны Парфёновой. В исполнении Стаса Лопаткина обретает мягкий британский акцент. Эпохе джаза посвящены хореографическое шоу Константина Меладзе «Great Gatsby», 3D-мюзикл Януша Юзефовича «Пола Негри», костюмные выставки, а также изумительный фотопроект «Осталась тень в немом кино…», авторы которого воссоздали образы немых кинодив и модных персонажей Века Джаза.
Коллекция Ральфа Лорена весна – лето 2012 года, посвященная роману «Великий Гэтсби»
flickr.com
Двадцатые банально красивы. О них сложно не сочинять. Они провоцируют на ответ тех, кто болен салонной, высокомерной, утомленной, безумно женственной, серебристо фотографической красотой двадцатых. И эта книга – развернутый к ней комментарий. Мое неловкое многословное признание в любви.
Актриса Ольга Погодина.
Проект «Осталась тень в немом кино…».
Фотографы Маргарита Боруздина и Евгений Селеннов, художник по костюмам Дмитрий Андреев
2015 год. Снимок предоставлен Дмитрием Андреевым
Рекламный плакат фильма «Великий Гэтсби» База Лурмана
2013 год.
Словарь специальных терминов
«Абажур» – юбка, введенная в моду Полем Пуаре, по форме напоминающая абажур
Аби (кафтан) – разновидность верхней мужской одежды, распространенной в XVIII веке
Балаклава – трикотажный шлем с прорезями для лица или глаз
Бандаж – перевязь
Бандана – перевязь для головы или косынка Баута – венецианский маскарадный костюм, а также его главная часть – маска
Блейзер – пиджак (жакет) спортивного покроя, заимствованный из военно-морской формы
Блумерсы – короткие и широкие женские бриджи для занятий спортом
Бранденбург – застежка из шнура или позумента с кисточкой и петлей
Бриджи – разновидность коротких (по колено или ниже) брюк
Броше – штофная ткань сложного переплетения Бутоньерка – украшение петлицы в виде искусственного или настоящего цветка
Веллингтоны – высокие сапоги с кожаными голенищами, с задникоми и головкой из прочных водонепроницаемых материалов
Вестон – разновидность куртки-пиджака Гамаши – вязаные, кожаные или войлочные голенища, защищающие обувь и закрывающие ноги от ступни до колен
Гарнировка – отделка
Гетры – вязаные или кожаные голенища, защищающие ноги от холода и непогоды
Жаккард – дорогая крупноузорчатая гладкая ткань Зефир – бельевая хлопчатобумажная ткань Ибес – парик из конского волоса, распространенный в Древнем Египте
Клош – шляпа в форме колокольчика Кникербокеры – короткие, по колено, штаны, род бриджей
Краги – см. Гетры
Кринолин – льняная юбка на конском волосе или металлическая «клетка», поддерживающая верхнюю юбку и придающая ей необходимую форму
Кюлоты – короткие, длиной до колена, облегающие штаны
Лацбант – центральная часть переда брюк, пристегивающаяся на пуговицы
Лацкан – отворот на куртке, жакете, пиджаке Мадаполам – разновидность тяжелого коленкора Норфолк – тип шерстяной охотничьей куртки с защипами на спинке и шерстяным поясом
«Оксфордские мешки» – широкие, иногда слегка расширяющиеся книзу брюки, введенные в моду студентами Оксфордского университета
Паллулла – разновидность древнегреческого платья девушек с драпировкой на одном плече
Пеплос – вид древнегреческого женского платья Поплин – двусторонняя одноцветная шелковая ткань
Рукав-пагода – рукав воронкообразной формы, напоминающий крыши пагод в Азии
«Синий Ланвен» (Lanvin bleu) – насыщенный синий цвет, введенный в моду Жанной Ланвен
Скиджоринг – вид ездового спорта, в котором лыжник передвигается по трассе с помощью собачьей упряжки или впряженной лошади
Сюрко – разновидность нарядной верхней одежды эпохи Средневековья
Тайер – женский городской костюм, состоявший из блузы (сорочки), жакета и юбки
Тиара – разновидность украшения для головы Усх – вариант голвного убора фараонов Древнего Египта
Федора – фетровая шляпа с мягкой тульей и неширокими полями
Френч – разновидность военной одежды с накладными карманами
Хитон – мужская и женская одежда, распространенная на территории Древней Греции
Хомбург – фетровая шляпа с тульей и жесткими слегка отогнутыми полями
Честерфильд – разновидность мужского пальто с отложным воротником и неширокими лацканами
Энен – головной убор конусообразной формы, модный в Бургундии в XV веке
Grande soiree (фр.) – большой вечер, особый тип мероприятия, на который следует приходить в роскошных вечерних нарядах
Joie de vivre (фр.) – радость жизни Robe de style – вид нарядного платья, созданный Жанной Ланвен, главная особенность которого – расширяющаяся юбка, напоминающая образцы середины XVIII века
Избранная библиография
Монографии, выставочные каталоги, статьи
Васильев А. А. Красота в изгнании. – М.: Слово/ Slovo, 2012.-480 с.
Военная академия за пять лет, 1918–1923: сборник. – М., 1923.-411 с.
Кащенко О. Д., Козлова Т. В. Покупателю об одежде и моде. – М.: Экономика, 1986. – 159 с.
Одоевцева И. В. На берегах Невы. – М.: Художественная литература, 1989. – 334 с.
Сац Н. И. Жизнь – явление полосатое. – М.: Новости, 1991. – 588 с.
Скиапарелли Э. Моя шокирующая жизнь. – М.: Этерна, 2008. – 336 с.
Стриженова Т. Из истории советского костюма. – М.: Советский художник, 1972. – 110 с.
Хили Д. Гомосексуальное влечение в революционной России. – М.: НИЦ «Ладомир», 2008. – 620 с.
Ходасевич В. Ф. Некрополь. – СПб.: Азбука-классика, 2008. – 320 с.
Чуковский К. И. Дневник. 1901–1929 гг. – М.: Советский писатель, 1991. – 544 с.
Шереметьевская Н. Е. Танец на эстраде XX. – М.: Искусство, 1985. – 414 с.
Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь: Избранные фрагменты. – М.: Вагриус, 2006. – 699 с.
Яров С., Балашов Е. и др. Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны. – M.-СПб.: Центрполиграф, 2013. – 543 с.
Классен А. А. Фотограф-художник Вячеслав Коваленко / Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования, № 1 (январь-февраль) 2015. – С. 58–73.
Adlington L. Great War Fashion: Tales from the History Wardrobe. – The History Press, 2014. – 248 p.
Aveline F. Chanel Perfume (Memoirs). – Assouline Publishing, 2004. – 80 p.
Baker J.-C., Chase Ch. Josephine: The Hungry Heart. -Cooper Square Press, 2001. – 592 p.
Bard Ch. Les Garonnes: Modes et fantasmes des Annees folles. – Paris: Flammarion, 1998. – 159 p.
Baron S. Sonia Delaunay the Life of an Artist. – Norton, 1995.-208 p.
Bartlett D. FashionEast: The Spectre that Haunted Socialism. – The MIT Press, 2010. – 344 p.
Basten F. E. Max Factor: The Man Who Changed the Faces of the World. – Arcade Publishing, 2012. – 184 p.
Bates V. Jazz Age Fashion: Dressed to Kill. – Rizzoli, 2013.-288 p.
Beaton C., Ross J. Beaton In Vogue. – C.N. Potter, 1986.-240 p.
Beaton C., Vickers H. Cecil Beaton – Portraits and Profiles. – Frances Lincoln, 2014. – 272 p.
Blackman C. 100 Years of Fashion. – Laurence King Publishing, 2012.-400 p.
Читать бесплатно другие книги:
