Город Перестановок Иган Грег
Пир оглянулся и посмотрел назад. Кейт остановилась прямо посреди дорожки. Вся энергия из неё словно вытекла; она спрятала лицо в ладони, затем опустилась на колени.
— Они ушли, так ведь? — тускло произнесла она. — Наверное, они нас обнаружили… и это их кара. Они оставили Город работать… но бросили его.
— Этого мы не знаем.
Кейт нетерпеливо затрясла головой.
— Они сделают себе новую версию, очищенную от загрязнений, и будут пользоваться. А мы их больше никогда не увидим.
К ним приблизились три разодетых марионетки и прошли прямо сквозь Кейт, беседуя между собой.
Пир подошёл к ней и сел рядом на пол, скрестив ноги. Он уже отправил информационные зонды на поиски следов элизиан — безуспешно; но Кейт настояла на прочёсывании реконструкции Города пешком, словно глаза волшебным образом могли показать им какието признаки обитаемости, упущенные программами. Пир мягко сказал:
— Есть тысяча других объяснений. Может быть, ктото… ну не знаю… создал новую среду, столь поразительную, что они все отправились её обследовать. Моды в Элизиуме как чума, но ведь это их место встреч, центр управления, единственная твёрдая почва под ногами. Они вернутся.
Кейт отняла руки от лица и бросила на него жалостливый взгляд.
— Какая мода могла выманить всех элизиан из Города за несколько секунд? И где бы они услышали об этом великом произведении искусства, которое разом бросились исследовать? Я мониторю все публичные сети, ничего особенного перед исходом не происходило. Но вот, если они нашли нас, если узнали, что мы подслушиваем, не стали бы объявлять об этом по общим каналам, верно?
Пир не видел, почему бы и нет: если элизиане их обнаружили, то знали и то, что они с Кейт не способны повлиять на Город, уже не говоря о его обитателях. Не было ни малейших причин устраивать тайную эвакуацию. Ему было сложновато поверить, чтобы все разом вдруг решили покарать двух безвредных безбилетников, и ещё труднее принять, что их могли отправить в изгнание, предварительно не протащив сквозь сложный ритуал правосудия или, по крайней мере, не подвергнув перед официальным приговором публичной моральной порке. Элизиане никогда не упускали случая устроить маленькое театральное представление; быстрое и безмолвное возмездие выглядело просто неправдоподобным.
— Если линия данных к инфоцентру случайно оказалась нарушена… — предположил Пир.
Кейт ответила с презрением:
— Её бы уже починили.
— Может быть. Зависит от природы проблемы. — Он поколебался. — Те четыре недели, что меня не было… Мы до сих пор не знаем, был ли я от тебя отрезан отказом программы на нашем уровне, или проблема глубже. Если ошибки появились в самом Городе, одна из них могла перерезать связи с остальным Элизиумом. И на выявление проблемы может уйти некоторое время: то, что потребовало семь тысяч лет, чтобы обнаружиться, может оказаться весьма неуловимым.
Кейт помолчала немного, потом произнесла:
— Есть лёгкий способ узнать, прав ли ты. Замедли нас ещё больше и продолжай замедлять — посмотри, что случится. Запрограммируй наши «внешние я» вмешаться и переключить нас на нормальный темп при малейших признаках элизиан… Впрочем, этого не случится. И поплыли в будущее, пока не убедимся, что ждали достаточно.
Пир был удивлён. Идея ему понравилась, хотя он предполагал, что Кейт предпочтёт продлить состояние неуверенности. Было непонятно, хороший ли это знак. Означает ли её предложение, что она хочет окончаельно оторваться от элизиан, как можно скорее истребить всякую сохранившуюся надежду на их возвращение. Или это лишь свидетельство того, насколько отчаянно она хочет, чтобы они вернулись.
— Ты уверена, что хочешь этого? — переспросил он.
— Уверена. Ты поможешь мне всё запрограммировать? Ты — специалист в делах такого рода.
— Прямо сейчас?
— А почему нет? Весь смысл в том, чтобы сократить ожидание.
Пир создал в воздухе перед ними панель управления, и они вдвоём начали устанавливать простейшую машину времени.
Кейт нажала на кнопку.
Замедление сто. Марионетки на тротуаре превратились в смутные полосы. Замедление десять тысяч. День и ночь поползли, замигали, замерцали — замедление сто миллионов — смешались. Пир поднял глаза, любуясь, как арка солнца всё быстрее скользит туда-сюда по небу, повинуясь поддельным временам года, пока не сливается в тускло светящуюся полосу. Замедление миллиард. Теперь вид стал идеально застывшим. Никаких долгосрочных астрономических циклов на виртуальном небе не запрограммировано. Здания не рушились и не воздвигались. Пустой и нерушимый Город не мог делать ничего — только повторяться: существовать, существовать, существовать. Замедление триллион.
Пир обернулся к Кейт. Она сидела в позе внимания: голова поднята, смотрит в сторону, будто прислушивается к чемуто. К голосу элизианского гиперразума, венца миллиарда лет целенаправленных мутаций, охватившего всю ТНЦрешётку? Узнал он об их судьбе? Совершил свой суд, простил их, освободил?
— Помоему, ставка за тобой, — решил Пир. — Они не вернутся.
Он бросил взгляд на панель управления и почувствовал укол головокружения: прошло больше ста триллионов лет Стандартного Времени. Впрочем, если элизиане перерезали с ними любую связь, Стандартное Время стало бессмысленным. Пир протянул руку остановить ускорение, но Кейт перехватила его запястье.
— Незачем беспокоиться, — негромко произнесла она. — Пусть себе растёт вечно. Теперь это просто число.
— Да. — Пир наклонился и поцеловал её в лоб.
— Одна команда в век. Одна команда в тысячелетие. И никакой разницы. Ты наконецто добился своего.
Пир лелеял Кейт в объятиях, а мимо скользили прочь элизианские эоны. Он гладил её по волосам и внимательно смотрел на панель управления. Росло лишь одно число; всё, кроме превратившегося в странную фикцию Стандартного Канувшего Времени, оставалось, как было.
Не связанный больше с приростом элизиан Город сохранял неизменность на всех уровнях. И это значило, в свою очередь, что инфраструктура, которую Картер воткал для них в программное обеспечение, тоже перестала расширяться. Симулированный «компьютер», который их исполнял, состоявший из скрытых избытков Города, превратился в конечную машину с ограниченным числом возможных состояний.
Они вновь стали смертными.
То было странное ощущение. Пир осматривал пустой тротуар, смотрел вниз, на женщину в своих объятиях, и ему казалось, что он проснулся после долгого сна. Но стоило поискать в себе хоть какието намёки на реальную жизнь, поместившие бы её в некие рамки, и ничего не находилось. Дэвид Хоторн был посторонним человеком, давно умершим. Копия, учинявшая вместе с Кейт загулы в Медленных Клубах, осталась в такой же дали, что и столяр, математик, либреттист.
Кто я?
Так, чтобы не побеспокоить Кейт, он создал приватный экран, заполненный сотнями одинаковых анатомических изображений мозга — своё меню ментальных параметров. Нажал на иконку с надписью ЯСНОСТЬ.
Он сгенерировал тысячу разных причин жить дальше. Он раздвинул свою философию почти до предела. Но предпринять оставалось лишь одно.
— Мы уйдём из этого места, — сказал Пир. — Запустим собственную вселенную. Нам давно следовало это сделать.
Кейт издала звук, выражавший недовольство.
— Как я буду жить без элизиан? Я не смогу выживать, как ты: переписывать себя, накладывать искусственное счастье. Мне этого недостаточно.
— Тебе и не нужно.
— Семь тысяч лет прошло. Я хочу опять жить среди людей.
— Значит, будешь жить среди людей.
Кейт взглянула на него с надеждой.
— Мы их создадим? Запустим онтологические программы? Адам и Ева в новом собственном мире?
— Нет, — возразил Пир. — Ими стану я. Тысячей, миллионом. Столькими, сколькими захочешь. Я превращусь в Народ Солипсистов.
Кейт отстранилась от него.
— Превратишься? Какой в этом смысл? Тебе незачем превращаться в народ. Ты можешь построить его вместе со мной, а потом сидеть и смотреть, как он растёт.
Пир покачал головой.
— А во что я превратился и так? В бесконечную цепочку людей, каждый из которых счастлив по личным причинам. Связанных лишь призрачной ниточкой памяти. Зачем разделять их во времени? Почему не отбросить притворство, будто все эти произвольные изменения переживает одна личность?
— Ты же помнишь себя. Веришь, что ты — один человек. Зачем называть это притворством? Это правда.
— Но я в неё больше не верю. Каждая созданная мной личность проштемпелёвана иллюзией, будто она остаётся тем же воображаемым нечто, именуемым «я», но понастоящему это не часть их сущности, а лишь отвлекающая деталь, источник путаницы. Незачем больше так поступать или разделять этих разных людей во времени. Пусть живут вместе, встречаются и составляют тебе общество.
Кейт ухватила его за плечи и посмотрела прямо в глаза.
— Нельзя превратиться в Народ Солипсистов. Это ерунда. Пустая риторика из старой пьесы. Это будет значить лишь… умереть. Люди, созданные программами, без тебя не будут уже тобой ни в каком смысле.
— Они будут счастливы, верно? Время от времени? По собственным странным причинам?
— Да, но…
— Это всё, что я есть теперь. Всё, что меня определяет. Так что, когда они будут счастливы — они будут мной.
32
— Семнадцать прошло, один остался.
Чтобы управлять эвакуацией, Дарэм сделался спокойным и деловитым. Мария, попрежнему не модифицированная, смотрела (при этом её подташнивало от облегчения), как он распаковывает Ирен Шоу, её семьсот миллионов отпрысков и их окружение, которого хватило бы на четыре планеты, во вновь создаваемый и пухнущий «Эдемский сад». Плотно сжатый мгновенный срез всей цивилизации перетекал по путям, созданным Дарэмом в обход находящегося под подозрением инфоцентра, — по целой дюжине независимых маршрутов, проверяемых и перепроверяемых на каждом шагу, пока не пересекал барьер, за которым выковывался новый Элизиум.
Пока не было никаких признаков, что разрушение решётки распространяется, но последнее заседание Городского совета выделило Дарэму всего шесть часов Стандартного Времени на сборку и запуск нового семени. Мария была поражена, что его вообще назначили на эту работу, учитывая, что его тайный визит на планету Ламберт катализировал катастрофу (элизиане оставили — бессознательно — включенной программу слежения, чтобы мониторить его действия и взять дело на себя, потерпи Дарэм неудачу). Но ведь это он построил и запустил Элизиум, и, очевидно, они доверяли ему более, чем кому бы то ни было в деле спасения из распадающейся вселенной, так же, как когдато он спас их основателей с легендарной разлагающейся Земли.
Двое из трёх основателей-отшельников — Ирен Шоу и Педро Каллас — откликнулись на аварийные сигналы, посланные в их пирамиды из инфоузла. Несмотря на тысячелетия молчания, они не отрезали полностью свои миры от информации из остального Элизиума.
А вот Томас Риман отрезал.
Мария взглянула на часы в окне интерфейса: у них осталось четырнадцать минут.
Несколько часов назад Дарэм запустил программу, предназначенную для взлома пирамиды Римана. Ему удалось создать новые соединения с процессорами, но без личного кода Римана любые переправлявшиеся туда инструкции игнорировались, а каждая неудачная попытка включала временный блок, так что перебрать все возможные комбинации из девяносто девяти цифр не удалось бы. Поэтому Дарэм дал указание метапрограммисту выстроить ТНЦмашину, которя вырезала бы один из процессоров Римана, расчленила его и подвергла тщательному досмотру содержимое памяти, чтобы вычислить код по содержащимся внутри зашифрованным тестам.
Когда программа выдала итоговый результат, Мария резко спросила:
— Вы могли бы поступить так же с моей пирамидой, верно? И позволить мне спать?
Дарэм, не глядя на неё, покачал головой.
— Откуда бы я это сделал? У меня не было доступа к границе. Это стало возможным потому, что прочие основатели дали мне карт-бланш.
— Думаю, могли бы подрыться, если бы как следует задумались.
Некоторое время Дарэм молчал, потом признался:
— Может, и мог бы. Я хотел, чтобы вы посмотрели на планету Ламберт. Я действительно верил, что не имею права дать вам проспать контакт.
Мария искала подходящего к случаю горького ответа, потом сдалась и лишь устало сказала:
— Вы не имели права меня будить… но я рада, что увидела ламбертиан.
— Вход, — произнесла программа-взломщик кода.
Уже не было времени на приличия, объяснения по поводу кризиса и необходимости эвакуации. Дарэм просто выдал серию команд, которым следовало заморозить все программы в пирамиде, проанализировать, выделить важное и упаковать в новый «Эдемский сад». Риман с его детьми даже не заметят разницы.
Оказалось, что программы считают иначе. Код доступа они приняли, но остановиться не пожелали.
Мария отвернулась и подавила сухой позыв к рвоте. «Сколько там было людей? Тысячи? Миллионы?» Невозможно узнать. Что произойдёт, если их поглотят изменения решётки? Может, их миры спадутся и исчезнут, как и неживой Город?
Когда она вновь заставила себя посмотреть, Дарэм преспокойно поменял курс. Он сказал:
— Я пытаюсь прорвать запрет на коммуникации. Посмотрим, смогу ли хотя бы на одном уровне достичь когото, с кем можно поговорить. Может, внутренний контроль оттуда получше, и, если мы не можем остановить их программы и разом упаковать, это удастся им самим.
— У вас осталось одиннадцать минут.
— Знаю. — Дарэм поколебался. — Если понадобится, я могу задержаться и отправить этих людей отдельно. Не думаю, чтобы для них была разница, окажутся ли они в одной вселенной с остальными элизианами.
— «Задержаться»? Вы хотите себя склонировать и послать одну версию с остальными нами?..
— Нет. Земански организовала сто человек на проверку запуска изнутри. Я там не нужен.
Мария пришла в ужас.
— Но… зачем вам оставаться? Для чего рисковать?
Повернувшись к ней, Дарэм безмятежно сказал:
— Больше я не стану себя разделять. С меня этого хватило на двадцати четырёх Землях. Я хочу одну жизнь, одну историю, одно истолкование. Даже если всему этому суждено подойти к концу.
Запущенная им программа победоносно бибикнула, и вспыхнуло сообщение.
— Есть вход, дающий возможность физического общения с одним окружением, которое выглядит вполне целостным.
— Отправьте несколько тысяч роботов, — предложила Мария, — пусть прочешут это место на признаки жизни.
Дарэм уже делал это. Он нахмурился.
— Не вышло. Но вот хотел бы я знать…
Он создал в нескольких метрах правее себя дверь, ведущую якобы в пышно украшенный коридор. Мария обеспокоенно предупредила:
— У вас семь минут. Вход неработоспособен: если уж робот не может там материализоваться…
Дарэм встал и вошёл в дверь, затем побежал. Мария смотрела ему вслед. Но ведь там, «внутри», нет особой опасности — никакого дополнительного риска. Программы, моделирующие их тела, одинаково защищены, где бы эти тела якобы ни находились.
Она нагнала Дарэма, когда тот добрался до украшенной, плавно изгибающейся лестницы: они находились будто бы на втором этаже большого двухэтажного дома. Дарэм хлопнул её по плечу.
— Спасибо. Поищите внизу, а я здесь пошарю.
Мария не возражала бы сейчас отключить все свои человеческие метаболические реакции, которые только мешали, но была слишком возбуждена, чтобы выяснять, как это делается, слишком налита адреналином, чтобы делать хоть чтото, кроме как бегать по коридорам нижнего этажа с криком: «Ктонибудь дома?»
В конце одного прохода она выскочила в дверь и оказалась в саду.
В отчаянии посмотрела кругом. Территория была огромной и, судя по всему, запущенной. Мария стояла, переводя дыхание, и прислушивалась, нет ли признаков жизни. На расстоянии слышалось птичье пение, больше ничего.
Потом она заметила белую фигуру в траве, возле клумбы с тюльпанами.
— Здесь! — крикнула она и бросилась к лежавшему.
Это был молодой человек, голый как палка, растянувшийся на газоне, обхватив голову руками. Мария услышала, что позади разбилось стекло и чтото тяжело ударилось оземь; оглянувшись, она увидела, как Дарэм поднимается и хромает к ней.
Встав на колени возле незнакомца, она пыталась его будить, хлопая по щекам. Подошёл Дарэм, пепельно-бледный: искусственное спокойствие явно ему изменяло.
— Кажется, я растянул лодыжку, — сказал он. — А мог бы и сломать шею. Ничем не рискуйте, с нашей физиологией происходит чтото странное. Я не могу отменить стандартные свойства старого мира.
Мария ухватила лежавшего за плечи и потрясла — без всякого эффекта.
— Это безнадёжно!
Дарэм её отпихнул.
— Я приведу его в себя. Идите обратно.
Мария попыталась вызвать панель мысленного управления, чтобы унестись в мгновение ока. Ничего не произошло.
— Не могу связаться с моим «внешним я». Мне не выйти.
— Так ступайте через дверь. Бегом!
Мария заколебалась, но она не собиралась вслед за Дарэмом становиться мученицей. Поэтому, развернувшись, кинулась в дом. Пронеслась по лестнице, прыгая через две ступеньки и стараясь ни о чём не думать, пробежала по коридору. Дверь в зал управления эвакуацией осталась на месте: во всяком случае, её ещё было видно. На бегу Мария представляла, как сейчас врежется в невидимый барьер, но, добравшись до дверного проёма, легко его проскочила.
Часы в окне интерфейса показывали двадцать секунд до запуска.
Когда Мария настояла на том, что задержится вместе с ним, Дарэм заставил её установить программу, которая упакует её в «Эдемский сад» за один момент; иконка этой программы — трёхмерная Алиса, делающая шаг в плоскую книжную иллюстрацию, — маячила в углу окна. Мария потянулась к ней, потом оглянулась на дверь в мир Римана.
Коридор двигался, медленно отступал. Ускользал, как здания Города.
— Дарэм! — крикнула она. — Идиот! Спадается! — Её рука дрогнула, пальцы легко коснулись иконки с Алисой — без усилия, необходимого для сознательной подачи сигнала.
Пять секунд до запуска.
Можно себя склонировать. Послать одну версию с остальным Элизиумом, а одну — предупредить Дарэма.
Но она не умеет. И нет времени учиться.
Две секунды. Одна.
Она двинула кулаком по экрану рядом с иконкой и взвыла. Карта гигантского куба замерцала бело-синим светом: начала прорастать новая решётка, самые дальние процессоры занимались воспроизводством. Это всё ещё была часть Элизиума — новая решётка симулировалась на процессорах старой. Но Мария знала, что сторожевая программа не даст ей второго шанса, не позволит остановить запуск и начать заново.
Мария оглянулась на дверь. Коридор продолжал ускользать со скоростью в несколько сантиметров в секунду. Сколько ещё, пока дверь не врежется в стену, оставив Дарэма затерянным окончательно?
С руганью Мария шагнула к двери и потянулась внутрь одной рукой. Невидимая граница сред попрежнему пропускала её. Нагнувшись у косяка, Мария пощупала пол — ладонь скользнула по уползающему ковру.
Трясясь от страха, она выпрямилась и перешагнула порог. Остановилась заглянуть в проход: коридор заканчивался тупиком в двенадцати-пятнадцати метрах от входа. У неё самое большее четыре-пять минут.
Дарэм ещё находился в саду, пытаясь поднять лежавшего. Он сердито взглянул на Марию.
— Что вы здесь делаете?
Та перевела дыхание.
— Я упустила запуск. А это всё сейчас… отделяется. Как Город. Вам пора выходить.
Дарэм повернулся к незнакомцу.
— Он похож на омоложенного Томас Римана, но может быть и его потомком. Одним из сотен. Одним из миллионов, насколько мы можем знать.
— Где они, эти миллионы? Похоже, он здесь один, и никакого признака других сред. Вы ведь нашли всего один вход?
— Мы не знаем, что это значит. Единственный способ убедиться, что он один, — разбудить и спросить. А я не могу его добудиться.
— А что, если просто… вытащить его отсюда? Знаю, нет причин, чтобы это переместило его модель на безопасную территорию, но раз уж это место воздействует на наши модели, пытается подчинить их человеческой физиологии… Тогда вся логика, на которой основаны наши рассуждения, уже недействительна.
— А что, если есть другие? Я не могу их бросить!
— Времени нет! Что вы для них сможете сделать, пойманный здесь? Если этот мир будет уничтожен — ничего. Если ктото выживет… выживет и без вас.
Дарэм выглядел так, словно его тошнило, но нехотя кивнул.
— Пошевеливайтесь, — велела Мария. — Вы изувечены, я понесу Спящего Красавца.
Нагнувшись, она попыталась взвалить Римана (Томаса или какогото иного) на плечи. Когда это делают пожарные, кажется, всё легко. Дарэм, задержавшийся присмотреть, зашёл за спину и помог. Когда Марии удалось выпрямиться, идти оказалось не слишком трудно. Первые несколько метров.
Дарэм хромал рядом. Поначалу Мария допекала его, неискренне пытаясь отослать вперёд. Потом сдалась, отдавшись на милость абсурдной ситуации. Задыхаясь, она пробормотала:
— Никогда не думала… что стану свидетелем… распада вселенной… с голым банкиром на шее… — Она чуть заколебалась. — Как думаете, если… закрыть глаза и сказать… мы не верим в звёзды… может, тогда…
Она поднялась по лестнице, почти согнувшись под весом тела, с отчаянным желанием сбросить ношу и передохнуть, но уверенная, что, если она так поступит, им не справиться.
Когда они добрались до коридора, дверь была ещё видна и продолжала равномерно отодвигаться. Мария пропыхтела:
— Бегите, удержите её… откройте…
— Как?
— Не знаю. Станьте в середине…
Дарэм, кажется, сомневался, но похромал вперёд и добрался до двери намного раньше. Сразу шагнул туда, потом повернулся и встал, расставив ноги и вытянув руки к Марии, готовый втащить её на уходящий поезд. Ей представилось, как его рассекает пополам, и окровавленные половинки падают на пол в каждом из миров.
— Надеюсь, этот ублюдок… — выговорила она, — был великим филантропом… лучше, на хрен, святым…
Она посмотрела в сторону прохода. Тупик оказался всего в нескольких сантиметрах. Дарэм, похоже, верно истолковал выражение её лица и отступил в зал управления. Дверь соприкоснулась со стеной и исчезла. Мария взвыла от расстройства и уронила Римана на ковёр.
Добежав до стены, она замолотила по ней кулаками, затем опустилась на колени. Она здесь умрёт, запертая в слипающейся фантазии постороннего человека. Она прижалась лицом к холодной краске стены. Там, в старом мире, есть другая Мария, и, что бы ни случилось, по крайней мере, она спасла Франческу. Если этому безумному миру конец, пусть кончается.
Ктото положил руку ей на плечо. Потрясённая, она изогнулась всем телом, растянув мышцу на шее. Это был Дарэм.
— Сюда. Нужно обойти. Поспешите.
Он подхватил Римана — должно быть, в Элизиуме он себя вылечил, да ещё, несомненно, и прибавил силы — и провёл Марию по короткому коридору, через большую библиотеку к хранилищу в конце. Дверь оказалась там, в нескольких метрах от дальней стены. Дарэм попытался пройти в неё, держа Римана головой вперёд.
Голова исчезла, стоило ей пересечь плоскость дверного проёма. Дарэм вскрикнул от потрясения и шагнул обратно: декапитация тут же сменилась рекапитацией. Мария нагнала их, когда Дарэм уже повернулся и пытался войти в дверь, волоча Римана за собой. Проходившая в двери часть тела Римана вновь исчезала, а когда пропали подмышки, под которые Дарэм его держал, остаток тела грохнулся на пол. Мария сунулась в дверь и увидела целёхонького Римана, лежавшего на пороге.
Они не могли его спасти. Этот мир впускал их и выпускал на своих условиях, но для самого Римана созданный ими выход был ничто, пустая деревянная рама.
Перешагнув тело, Мария вернулась в Элизиум. Дверь отступала, плечи Римана показались снова. Дарэм, всхлипывая от расстройства, протащил спящего около метра, а затем невидимая голова, должно быть, ударилась о невидимую стену, и тело перестало двигаться.
Дарэм вышел в Элизиум в тот самый момент, когда дверь стала непрозрачной. Секунду спустя они увидели наружную стену дома. Слипание — или разделение — ускорялось, пока дверной проём летел по воздуху над садом; потом вся сцена была окружена тьмой, словно моделька в стеклянном пресс-папье, и уплыла в пространство.
Мария смотрела, как исчезает пузырёк света, как формы внутри текут, переплавляясь во чтото новое, слишком отдалённое, чтобы расшифровать. Мёртв теперь Риман или просто недостижим для них? Она сказала:
— Я этого не понимаю, но то, что ламбертиане делают с нами, — не просто хаотичное разрушение… не только уничтожение правил ТНЦ. Этот мирок сохранял целостность. Словно имел собственную логику, превосходившую логику Элизиума. И больше в нас не нуждался.
— Я так не думаю, — невыразительно ответил Дарэм. Он стоял, согнувшись, возле двери, придавленный поражением.
Мария тронула его за плечо. Дарэм высвободился.
— Лучше вам поспешить с запуском, — сказал он. — Остальные элизиане из семени удалены, но всё остальное, вся инфраструктура, на месте. Пользуйтесь.
— Одна?
— Заведите детей, если захочется. Это легко, все утилиты в центральной библиотеке.
— А вы что? Сделаете то же самое?
— Нет, — Дарэм поднял на неё глаза и угрюмо продолжил: — С меня хватит. Двадцать пять жизней. Я думал, что наконец нашёл твёрдую почву, но теперь она рассыпалась на иллюзии и противоречия. Я убью себя, перед тем как всё окончательно развалится. Это будет смерть на моих условиях, ничего не оставляющая для новой перестановки.
Мария не знала, что ответить. Она прошла к окну-интерфейсу — оценить, что ещё функционирует. Немного погодя сказала:
— Программа слежения за «Автоверсумом» больше не работает, и инфоцентр давно сдох, зато в копии центральной библиотеки, которую вы создали для семени, в последние минуты появились какието итоговые данные. — Она покопалась в установленных Репетто системах анализа и перевода.
Дарэм подошёл и встал рядом. Указал на подсвеченную иконку — стилизованный рой ламбертиан.
— Активируйте, — произнёс он.
Вместе они прочли результат анализа. Одна из команд ламбертиан отыскала набор уравнений поля, не связанных с «Автоверсумом» и клеточными автоматами, зато имеющих тридцать два устойчивых решения. По одному на каждый из атомов. При достаточно высоких температурах эти же уравнения предсказывали спонтанную генерацию вещества точно в пропорции, необходимой для первичного облака.
Танец был оценён как успешный. Теория набирала силу.
Мария разрывалась между негодованием и гордостью.
— Очень умно! Только как они теперь когда-нибудь объяснят четырёх человекоподобных роботов, брошенных на лугу?
Дарэма это, кажется, слегка позабавило, хоть и не позволило одолеть общее уныние.
— Они прилетели в космическом корабле, так? Вероятно, их прислали инопланетяне в качестве эмиссаров. Там должны быть другие звёзды, укрытые подходящим пылевым облаком.
— С какой стати инопланетяне попытались бы поведать ламбертианам о клеточных ТНЦавтоматах?
— Может, они сами в это верили. Может, они открыли правила «Автоверсума»… Но, поскольку всё равно не могли объяснить происхождения элементов, решили погрузить всё в более крупную систему, ещё один клеточный автомат, с бессмертными существами в комплекте, которые создали «Автоверсум», первичное облако и остальное. Но ламбертиане их поправят, в такой переусложнённой гипотезе нет необходимости.
— И теперь «Автоверсум» слущивает нас, как мёртвую кожу.
Мария рассматривала ламбертианские уравнения поля: они были горазо сложнее правил «Автоверсума», но обладали странной элегантностью. Самой ей никогда бы их не выдумать, в этом она была уверена.
— Дело не только в том, что ламбертиане лучше нас всё объяснили, — проговорила она. — Вся идея Творца сама себя разрывает. Вселенная, где есть разумные существа, находит себя в пыли либо не находит. Имеет смысл на собственных условиях, как самодостаточное целое или не имеет вовсе. Богов не могло быть и никогда не будет.
Она вывела на экран карту Элизиума. Тёмное пятно показывало, что процессоры, переставшие реагировать, распространились от шести общественных пирамид, поглотив большую часть территорий Римана, Калласса, Шоу, Сандерсон, Репетто и Цукамото. Мария приблизила краешек темноты — та продолжала расти.
Обернувшись к Дарэму, Мария взмолилась:
— Идёмте со мной!
— Нет. Что мне остаётся делать? Вновь погружаться в паранойю? Просыпаться, гадая, кто я, — может, просто дискредитированный миф о посещении планеты Ламберт человекоподобными пришельцами с иных планет?
— Можете просто составить мне компанию, — сердито ответила Мария. — Поможете сохранить мой рассудок. После всего, что мне причинили, уж этимто вы обязаны.
Дарэм тронут не был.
— Для этого я вам не нужен. Найдёте способы получше.
Мария вновь повернулась к карте, от паники в мыслях на миг воцарилась пустота, затем она указала на растущее пятно.
— Правила ТНЦ растворяются, ламбертиане разрушают Элизиум, но чем контролируется этот процесс? Должны существовать более глубокие правила, управляющие столкновениями теорий и решающие, какие объяснения удержатся, а какие растворятся. Мы можем поискать эти правила. Можем попытаться извлечь здравое зерно из того, что здесь произошло.
— Вперёд и вверх? — сардонически переспросил Дарэм. — На поиски высшего порядка?
Мария была близка к отчаянию. Только Дарэм связывал её со старым миром, без него её воспоминания окончательно потеряют смысл.
— Ну, пожалуйста! Можем обсудить это в новом Элизиуме. Но сейчас нет времени.
Он грустно покачал головой.
— Мария, простите, но я не могу последовать за вами. Мне семь тысяч лет. Всё, что я силился построить, лежит в руинах. Всё, в чём был уверен, испарилось. Знаете, что при этом чувствуешь?
Мария встретила его взгляд и попыталась понять, измерить глубину этой усталости. Смогла бы она продержаться столько же? Может, для каждого наступает время, когда пути вперёд нет и не остаётся выбора, кроме смерти. Может, ламбертиане были правы и «бесконечность» — бессмыслица, а «бессмертие» — мираж, за которым человеку незачем гнаться.
Человекуто незачем… Мария сердито обернулась к собеседнику.
— Знаю ли, что при этом чувствуешь? Зависит от того, что хочешь чувствовать. Разве не вы мне это сказали? Вы можете сами выбрать, кто вы такой. Древние человеческие оковы пали. Если вы не хотите быть раздавлены тяжестью прошлого, не допускайте этого! Если вы в самом деле хотите умереть, я не могу вас остановить, но не говорите мне, что у вас нет выбора.
Читать бесплатно другие книги:
