Участь Эшеров Маккаммон Роберт

24

На горе Бриатоп выл ветер. Нью Тарп сидел на своей койке, а его лицо было покрыто капельками пота.

Ему снова приснилась Лоджия. Огромная, ярко освещенная, волшебная Лоджия, в которой мимо сверкающих окон, словно на каком-то балу призраков, двигались фигуры. Но на этот раз было одно отличие. Когда он стоял на берегу озера, уставившись на дом, двери самого верхнего балкона внезапно раскрылись и оттуда кто-то вышел. Эта фигура знаками показывала ему, чтобы он поскорей перешел через мост, и Нью слышал, как издали знакомый голос окликает его по имени.

Это голос отца звал его из дворца Эшеров. Отец стоял на балконе и призывал Нью пересечь мост и поспешить в Лоджию, ведь это был праздник в его честь. ИДИ ДОМОЙ, кричал отец. МЫ ВСЕ ЗДЕСЬ ЖДЕМ, КОГДА ТЫ ПРИДЕШЬ ДОМОЙ.

Нью упирался, хотя Лоджия тянула его с неодолимой силой. Во сне он почувствовал, как от страха и возбуждения по спине побежали мурашки. Его отец, неясная фигура на верхнем балконе, махал руками и кричал: «СКОРЕЙ, НЬЮ! ИДИ ДОМОЙ, КО МНЕ!»

За мостом открылась парадная дверь Лоджии, из нее струился широкий луч прекрасного золотого света. В дверях стояла фигура, протянув руки, чтобы принять его в свои объятья. Нью не мог разглядеть, кто это был, но ему показалось, что он видит темное пальто, которое развевалось на ветру.

Он знал, что Лоджия хотела его. Фигура в дверях тоже. Если бы Нью перешел через мост и вошел в Лоджию, он смог бы получить все, что когда-либо желал. Ему бы никогда больше не пришлось лежать на жесткой койке в холодной комнате. У него была бы прекрасная одежда, отличная еда, книги для чтения и время, чтобы бродить в зеленых лесах Эшерленда. В его спальне на полу будет лежать ковер и он узнает, что значит называть Лоджию своим домом. Нью стоял в начале моста, готовый принять решение. Он хотел перейти через мост. Он хотел заставить свои ноги двигаться.

Но тут завыл ветер, и он проснулся. Сейчас, когда ветер, проносясь мимо дома, просачивался внутрь сквозь дыры в стенах и крыше, Нью вообразил, что следом за ним несется слабый искушающий шепот: «ИДИ ДОМОЙ».

Он лежал на спине, уставившись в потолок и натянув одеяло до подбородка. Днем к ним зашли навестить Нью Джой Клайтон с женой. За ними прибежал Берди и раздраженно лаял за окном. Клайтон рассказал Нью и его матери, что этим утром с собакой произошла странная вещь. Когда он вышел покормить Берди, то обнаружил, что пес стоит футах в тридцати от дома и пристально смотрит в лес. Берди застыл в охотничьей стойке, подняв хвост и прижав уши к голове. Собака не ответила, когда он ее окликнул. Брошенная шишка отскочила от бока Берди, но тот так и не шевельнулся. А когда Джон подошел и шлепнул пса по заду, тот с воем завертелся, пытаясь цапнуть свой хвост. Около десяти минут пес был не в себе, а потом так набросился на еду, что чуть не проглотил тарелку. Этот пес, сказал мистер Клайтон, стар, безумен и не стоит ни гроша, но охотничью стойку он держит дай Бог каждому!

В паузах между порывами ветра Нью слышал слабый лай Берди. Его испугал ветер, думал Нью. Он может вывести из себя даже собаку.

Нью закрыл глаза, пытаясь заснуть.

И тут он услышал скрип крыши у себя над головой.

Он тут же открыл глаза и пристально посмотрел наверх.

Дранка тихо скрипела. Затем крыша скрипнула в другом месте, где-то в углу комнаты.

Нью взял со стола, стоявшего за кроватью, спички, открыл фитиль фонаря и зажег его. Огонь медленно разгорался, и Нью выпростал ноги из-под одеяла.

Крыша над его головой стонала как старик во сне. Нью поднял фонарь вверх.

Когда он увидел, как прогнулись сосновые доски, его сердце забилось. Он услышал протяжное медленное царапанье. Когти проверяли крепость крыши. Нью следил за передвижением зверя по гнущимся доскам. Затем раздался резкий треск, и к ногам Нью упал гвоздь.

Зверь замер, как будто прислушиваясь.

Нью застыл, глядя, как прогнулась крыша там, где стоял зверь. Это был тот самый ночной зверь, который ходил возле дома после смерти отца. Кто бы это ни был, подумал Нью, он, должно быть, весит больше трехсот фунтов. Зверь принялся расхаживать по крыше, доски скрипели под его лапами. Крыша была слабой, и Нью боялся, что тяжесть этого создания может ее проломить.

С жалобным стоном вылетела доска. Зверь снова остановился. В тишине, когда стих порыв ветра, Нью услышал низкое хриплое рычание.

Это был тот же зловещий звук, который он слышал, когда попал в яму.

Жадный Желудок, подумал Нью. Черную пантеру, которая бродит со Страшилой, теперь отделял от Нью лишь тонкий слой обитой для утепления древесины.

Убирайся отсюда, мысленно скомандовал Нью. Убирайся!

Зверь не шелохнулся. Нью почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы. В комнату просочился аромат хищной кошки. Нью чувствовал, что зверь знает о нем или видит свет сквозь щели в досках. По дереву скребли когти, зверь фыркал, почуяв мальчика.

Нью торопливо надел джинсы и толстый темно-синий свитер. Затем он взял лампу и вышел в прихожую. У двери стояло отцовское ружье. Он раскрыл казенник, убедился, что оба патрона на месте, и снова закрыл его. Крыша над ним стонала. Зверь следовал за Нью.

На кухне мальчик взял с полки фонарик. Вооруженный ружьем и фонарем, Нью был готов выйти наружу, но тут его остановил голос матери.

– На крыше что-то есть! – прошептала она. – Послушай! – Она вышла на свет, ее лицо было бледным, а руки сложены на груди. Одета она была в потрепанную фланелевую рубашку. В ее глазах застыл страх. – Что это, Нью? Что там наверху?

– Я не знаю, – ответил он. Он не был уверен, что это Жадный Желудок. Из леса мог забрести и еще кто-нибудь. – Я выйду и посмотрю.

Майра скользнула взглядом по ружью и фонарю.

– Нет! – решительно сказала она. – Я тебе этого не позволю!

Крыша снова заговорила. Когда зверь сходил с досок, они поднимались и стонали. Крыша под ним сильно прогибалась, и еще один гвоздь упал на пол.

– Папа бы вышел, – сказал Нью.

– Ты не папа! – Майра схватила сына за руку. – Он сам уйдет. Ему ничего не нужно. Оставь его в покое! – Когда неожиданно со звуком петарды вылетел гвоздь, она вскрикнула. Луч фонаря нащупал дырку величиной с кулак.

Нью больше не слышал движения зверя. Либо тот ушел с крыши, либо стоял очень тихо. Сквозь дыру в комнату со свистом проникал ветер, наполняя ее зимним холодом. Он мягко высвободил свою руку. – Папа бы вышел, – повторил он, и Майра поняла, что ей больше нечего сказать.

Дрожа от холода, Нью вышел на крыльцо. На улице бушевал ветер, швыряя кружащиеся в воздухе листья ему в лицо. Майра стояла в дверях, а Нью сошел с крыльца и направил луч света на крышу.

Там ничего не было. Нью медленно водил лучом взад-вперед. В его правой руке удобно лежала винтовка, а указательный палец был на курке. Он слышал лай Берди, и от этих жутких звуков по спине ползли мурашки.

Нью завернул за угол дома и ничего не обнаружил. Когда он начал поворачиваться, что-то цапнуло его сзади за шею. Он почувствовал, как в него вонзаются когти, и едва не спустил курок. Но когда он дотянулся до шеи, то схватил лишь небольшую ветку с парой сухих листьев и с отвращением ее отшвырнул.

– Нью! – позвала мать. – Давай домой!

Он направил фонарик на деревья. На большинстве веток все еще держались листья, и луч света сквозь них не проходил. Верхушки деревьев клонились к земле под безжалостными порывами ветра.

– Ты что-нибудь видишь? – окликнула его Майра. Ее голос был нервным и дрожал.

– Нет, ничего. Что бы там ни было, оно давно ушло.

– Тогда иди обратно с этого холода! Скорей!

Нью сделал шаг вперед, и тут кровь застыла у него в жилах.

Он почувствовал запах Жадного Желудка, мерзкий душок этой хищной кошки.

Нью остановился, направив свет на деревья. Порыв ветра едва не сдвинул его с места. Ветки деревьев гнулись и раскачивались. Сухие листья летели вниз. Он был близко, очень близко…

И тут он услышал вопль матери:

– Нью!

Он быстро обернулся к пикапу.

Из-под днища пикапа что-то выползло. Оно двигалось так быстро, что у Нью не было времени прицелиться. Судорожно наставив ружье, он выстрелил, и в дверце пикапа появилась вмятина, как будто по ней стукнули огромным кулаком. Но тут монстр, мускулистая темная тень, двигающаяся как черная молния, выскочил из своего укрытия и внезапно встал на задние лапы, возвышаясь над Нью более чем на фут. При вспышке света мальчику удалось его разглядеть.

Это была черная пантера, вышедшая, казалось, из кошмара сумасшедшего. Ее массивная голова была неправильной формы, остроконечные уши прижаты к черепу, а на груди перекатывались мускулы. Глаза зверя ярко горели гипнотическим зелено-золотым огнем, а зрачки при свете быстро стянулись в полоски. Когда Нью в шоке отшатнулся назад, он увидел, что зверь выпустил когти. Они были длиной в три дюйма и зловеще искривлены. Зверь раскрыл пасть, обнажив желтые клыки, и оттуда вырвался высокий ужасный вопль, перешедший в жуткий кашель. Тело зверя было покрыто короткой черной шерстью, но под брюхом была серая жесткая кожа.

По-прежнему балансируя на задних лапах, зверь прыгнул вперед.

Нью был наготове с винтовкой. Раздался второй выстрел, но пантера неожиданно метнулась в сторону и уклонилась от пули. Она приземлилась на все четыре лапы и тут же обернулась чтобы напасть на Нью с тыла.

Времени защититься у него не было. Разъяренный зверь весом в триста фунтов был готов обрушиться на него.

Сквозь панику в его мозг с удивительной ясностью пробилась картина: пантера врезается в стоящую между ними стену из грубых камней. Стена представляла собой призрачное сооружение из изогнутых голубых линий и углов, которые пульсировали в воздухе. Сквозь нее он видел пантеру.

ТАМ СЕЙЧАС ЕСТЬ СТЕНА, прокричал он про себя.

Когда прыгнувший зверь врезался со всей силы в преграду, из его глотки вырвался глухой крик боли. Несколько блоков голубых прямоугольников были выбиты, но Жадный Желудок отлетел назад. Он ударился о бок пикапа и бешено закружился, хватая ртом воздух. Нью увидел, как он яростно бьет хвостом, и услышал угрожающее змеиное шипение.

Голубая стена быстро исчезала. Тут и там появлялись дыры. На крыльце Майра пронзительно звала на помощь. Жадный Желудок бешено затряс головой, изумленно заморгал и снова прыгнул на мальчика.

На этот раз Нью представил в стене куски битого стекла и сделал ее толщиной в четыре фута. Он слышал, как его мозг стучит и скрипит, точно машина. Стена усилилась, а Нью уже дрожал от напряжения.

Жадный Желудок ударился о нее головой. На одно ужасное мгновение стена дрогнула, и Нью испугался, как бы зверь не проломил ее. Он почувствовал боль, словно кто-то ударил его по лбу.

Зверь завыл, и отлетев обратно, растянулся на боку. Когда он неуверенно поднялся на ноги, его глаза были усталыми и остекленевшими, а голова поникла. Они смотрели друг на друга сквозь исчезающую стену. Сердце Нью бешено стучало, но он твердо стоял на ногах. Пантера подняла голову, принюхалась, и Нью увидел, как у нее изо рта быстро выскользнул раздвоенный на конце язык.

Стена стала тонкой как простыня. Голову Нью пронизывали нити боли. Все его внимание было приковано к зверю. Безумные крики матери доносились до него как из глубокой шахты.

Жадный Желудок поднял переднюю лапу и выпустил когти. Зверь забегал взад-вперед, делая ложные выпады и отскакивая назад. Взгляд хищника был направлен на мальчика, и Нью чувствовал, как гнев пантеры жжет его душу. Глаза пантеры сверкали огнем.

Стена практически исчезла, быстро разваливаясь на куски.

Построй ее снова, сказал себе Нью. Там стоит стена, прочная и толстая.

Стена вновь, камень за камнем, начала принимать определенные очертания. Его голова раскалывалась, и он чувствовал на себе взгляд пантеры. Она пыталась его гипнотизировать. Когда их глаза встретились, Нью почувствовал, как ужасная холодная сила пробивает его решительность. У него закружилась голова.

Жадный Желудок стоял неподвижно. Он высунул на мгновение язык и снова его убрал.

Стена между ними задрожала и начала разваливаться на части. Нет, мысленно произнес Нью, пытаясь представить ее такой, какой она была раньше. Построй ее снова, крепкую и толстую! Но стена исчезала, а и без того невыносимая боль в голове стала просто дикой.

Пантера выжидала, готовясь к прыжку.

…МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК…

Тихий, издевательский голосок как бархатный кнут обвился вокруг шеи Нью.

…МАЛЕНЬКИЙ ХОЗЯИН ДОМА…

Голос шел ниоткуда и в тоже время отовсюду и был таким холодным, что заныли кости. Стена была вся в дырках и качалась как паутина.

…МАЛЕНЬКИЙ ХОЗЯИН ДОМА, ЧТО ЖЕ ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ДЕЛАТЬ?..

Широко раскрыв пасть, пантера прыгнула. Она прорвала стену и выпустила когти, целя в мальчика, который замер перед ней.

Менее чем в трех футах от головы Нью, в воздухе, Жадный Желудок что-то ударило и подняло над Нью, перевернув вверх тормашками. Нью почувствовал, как нечто, словно холодная волна, ударила его и швырнуло на землю, в то время как когти пантеры молотили по воздуху над его головой.

Жадный Желудок пронесло на добрых шесть футов мимо Нью и с треском ударило о ствол дуба. Зверь заревел от удивления и боли, а когда его снова ударило оземь, прыгнул в кусты.

Нью услышал как он удирает, не разбирая дороги, и уже через мгновения стало тихо, только шумел ветер. Его нервы были натянуты до предела, и когда к нему приблизилась мать, он взглянул на ее испуганное лицо и забормотал: «Папа бы вышел, папа бы вышел…»

Она опустилась на колени и обняла его, а он продолжал говорить, как испорченная пластинка. Кончив лихорадочно бормотать, он истерично зарыдал.

Майра обняла его еще крепче. Его сердце билось так сильно, что она испугалась, как бы оно не выскочило вовсе. Затем краешком глаза она уловило какое-то движение и посмотрела в сторону дороги.

У самой кромки леса стояла худая фигура. Ветер трепал длинное темное пальто.

Когда она моргнула, все пропало, и она подумала, что сходит с ума.

– Пойдем, – мягко сказала она, хотя ее голос дрожал. Она не могла понять того, что увидела. На ее сына прыгнула жуткая пантера и была сбита в воздухе. Но она знала, что в эту ночь жизнь ее спасло то, что она не смела подвергать сомнению. В воздухе, словно резкий запах серы, буквально витало могущественное колдовство.

Вокруг них бушевал ветер. Он был резким, пронзительным и то и дело менял направление. Майра помогла сыну подняться, и они вместе пошли к дому. Она видела блеск глаз монстра, когда тот начал выползать из-под пикапа. Кем бы он ни был, у него хватило ума подождать, пока Нью не повернулся к нему спиной. Нью был в опасности, и теперь она это ясно понимала. Она могла закрывать глаза на Страшилу и прочих тварей, бродивших по Бриатопу, но, несомненно, это создание выманило Нью, чтобы убить! Он был для Майры всем, но как защитить его, она не знала.

Но все же был некто, кто знал все.

Она помогла сыну войти в дом, затем закрыла дверь и задвинула засов.

На краю леса, как хрупкое деревцо, стоял Король Горы и наблюдал за домиком Тарпов. На протяжении всей битвы Нью с пантерой он не шевельнулся, но теперь его плечи устало поникли, и он оперся на свой кривой посох. Ему было холодно, и из его носа текло. Он продрог до костей, и в его дыхании слышалось бульканье мокроты.

Он ждал, прислушиваясь к ветру. Ветер говорил ему о смерти и разрушениях, о том, что мир находится в переходном состоянии. Вокруг него кружились сухие листья, и некоторые застревали у него в бороде. Он вытер нос тыльной стороной ладони и подумал, что в былые времена, когда он еще был крепок и здоров, он бы так хватил Жадный Желудок о дуб, что полетели бы кости. Да и сейчас он неплохо встряхнул пантеру, но она найдет, где спрятаться и зализать раны, а с рассветом снова выйдет на охоту.

Этой ночью пантера сюда не вернется. В настоящее время мальчик в безопасности.

Но кто он такой? И какова его роль в битве, которую Король Горы ведет с той самой ночи, когда упала комета? Ответа на эти вопросы старик не знал.

Он задрожал и закашлялся. Его легкие снова начало жечь. Когда приступ прошел, он начал долгий путь домой.

25

В Гейтхаузе Рикс сделал волнующее открытие.

Одна из книг, принесенных из библиотеки прошлой ночью, оказалась гроссбухом, датированным 1864 годом и содержащим перечень имен, обязанностей и жалованья каждого слуги в Эшерленде. Там было триста восемьдесят восемь имен, начиная от ученика кузнеца и заканчивая главным егерем.

Но внимание Рикса привлекла записная книжка доктора Джексона Бойярда, директора заведения под названием «Приют Бойярда», расположенного в Пенсильвании. «Приют Бойярда» был частной лечебницей для душевнобольных. Записная книжка была старой и хрупкой, а многие страницы и вовсе отсутствовали. В ней месяц за месяцем прослеживалось развитие болезни пациентки доктора Бойярда: Джессамун Эшер, первой жены Лудлоу и матери Эрика.

Рикс сел за стол и раскрыл перед собой записную книжку. Свет на нее падал через его правое плечо. Прошел час, в течение которого он погружался в жуткие подробности душевной болезни. Его внимание отвлекали лишь некоторые яростные порывы ветра, нарушавшие его концентрацию. Джессамун Эшер, писал доктор Бойярд твердым почерком, была привезена в Приют в ноябре 1886 года. Судя по портрету, который доктор Бойярд видел во время визита в Лоджию, Джессамун Эшер была раньше элегантной молодой женщиной с волнистыми светло-каштановыми волосами и мягкими серыми глазами.

Двадцать третьего ноября 1886 года в комнату с обитыми войлоком стенами в «Приюте Бойярда» заперли сыплющую бранью сумасшедшую женщину в смирительной рубашке. Она выдрала почти все свои волосы, ее губы и язык были изуродованы постоянными укусами, а глаза, обведенные красными кругами, горели на белом как мел лице. Лудлоу не сопровождал свою жену. Ее привезли четверо слуг, среди которых был и Лютер Бодейн, дедушка Эдвина. Когда Джессамун была принята в приют, ей было двадцать шесть лет и она была безнадежно помешана.

Рикс продолжал читать, завороженный этим свеженайденным «скелетом в чулане». Несмотря на то, что Джессамун дочерью миллионера, владельца мануфактуры в Новой Англии, и получила хорошее образование, за семь лет жизни с Лудлоу Эшером она деградировала почти до животного уровня. Лишь спустя четыре месяца доктор Бойярд смог оставаться с ней в одной комнате, не боясь нападения. Ее симптомы, писал доктор Бойярд в декабре 1887 года, включают в себя безрассудную ярость, богохульство, скрежетание зубами, искаженные и бессмысленные молитвы, выкрикиваемые в полный голос, и припадки, «в течение которых несчастная миссис Эшер должна оставаться привязанной кожаными ремнями к кровати, с заткнутым кляпом ртом, дабы она не откусила себе язык».

Болезнь Джессамун, писал доктор Бойярд, кажется, берет начало с рождения Эрика в апреле 1884 года. Несколько раз Джессамун, чьим любимым занятием было ухаживать в саду за розами, одуванчиками и камелиями, пыталась убить младенца.

Лишь к лету 1888 года Бойярд смог убедить сумасшедшую хотя бы поговорить о ее сыне. До той поры имя «Эрик» ввергало ее в молитвы и проклятия. Но в течение того рокового лета буря, которая бушевала в мозге Джессамун, начала спадать, или, возможно, думал Рикс, Бойярд просто нашел нужное лекарство. Во всяком случае, временами сознание Джессамун прояснялось, и это давало возможность доктору изучить ее состояние.

Она должна убить Эрика, сообщила она доктору Бойярду, потому что его коснулся Сатана.

Эрик был еще младенцем, рассказывала она, когда это произошло. После полуночи она была разбужена сильной грозой. Она боялась грома и молний почти так же сильно, как и Лудлоу, потому что отец-пуританин учил ее, что гром – это проявление недовольства Бога, а молнии – Его копья, которыми Он разит грешников. Много раз, когда на улице бушевала гроза, Джессамун забивалась под одеяло и представляла себе, будто вся Лоджия трясется, а однажды в ее великолепной спальне после особенно сильного раската грома вылетело стекло.

В эту ночь по Лоджии хлестал яростный ливень. Когда прогремел гром, Джессамун показалось, что стены раскалываются. Где-то в доме разбилось стекло, а окна задрожали. Поднявшись с кровати, она спустилась вниз, в комнату Эрика. Но открыв дверь, она увидела в голубом свете молнии нечто. Над колыбелью Эрика склонялся силуэт крепкого широкоплечего мужчины. Но это был не человек. Его тело было бледно-серого цвета и, казалось, блестело, как мокрая кожа. При вспышке молнии она успела разглядеть, что рука этого создания была надо лбом спящего ребенка. Затем создание яростно, но грациозно, как балерина, повернулось к ней.

На мгновение она увидела его лицо, жестокое, но красивое. Его тонкий рот был искривлен в полуулыбке-полуусмешке, а глаза были как у кошки: темно-зеленые, гипнотически яркие, а зрачки расширены.

И перед тем, как свет молнии померк, создание исчезло.

Она закричала. Ребенок проснулся и тоже начал кричать. Она поняла, что увидела, и испугалась, что сходит с ума. Она не смела приблизиться к ребенку. Выбежав из комнаты, она в панике понеслась вниз и на лестнице упала, едва не сломав себе шею. Там она и лежала до тех пор, пока ее не нашел слуга и не позвал Лудлоу из его спальни.

Она видела, как Эрика коснулось воплощение зла, сказала Джессамун доктору Бойярду. Видела, как это создание нежно и покровительственно протянуло лапу над головой ребенка. Значение этого жеста, по крайней мере для Джессамун, было ясно: Эрика в будущем ждет служение Сатане. Он вырастет с меткой Сатаны на голове. И не счесть бедствий, которые он принесет миру, если ему позволить выжить. Эрик должен быть убит до того, как проявится заложенное в нем зло. Чтобы этого не допустить, Джессамун пыталась отравить младенца, но ей помешала няня. Пыталась скинуть его с лестницы, но ее удержала Дженни Бодейн, жена Лютера, их кухарка. После этого Джессамун заперли в ее комнате, но она смогла выбраться оттуда по карнизу, похитила Эрика из детской и понесла к горящему камину в банкетном зале.

Когда она собиралась швырнуть Эрика в огонь, ее заметил Лудлоу. Он бросился к ней, но она подняла свободной рукой кочергу и яростно ударила мужа по голове. Лудлоу блокировал удар своей черной тростью, но Джессамун, собрав все силы, снова отчаянно ударила. Кочерга попала Лудлоу по виску, сбила его на пол, где он лежал, не двигаясь. Вокруг его головы собралась лужица крови.

Джессамун схватила визжащего ребенка как уже ненужную куклу за шею и шагнула к огню.

Но в следующее мгновение Эрика вырвали у нее. Удивительным образом Лудлоу, с лицом, залитым кровью, удалось, шатаясь, подняться на ноги, чтобы спасти ребенка. Джессамун вцепилась ему в горло, и они стали бороться перед огнем. Лудлоу, хотя и оглушенный, смог с помощью трости сдерживать ее, пока подоспевшие слуги не схватили ее.

В 1888 и 1889 годах, как видел Рикс из записей, состояние Джессамун колебалось от спокойного до буйного сумасшествия. В конце октября 1889 года доктор Бойярд решил написать Лудлоу Эшеру, что состояние его жены безнадежно.

Лудлоу приехал в декабре в сопровождении Лютера и двух других слуг, чтобы увидеть Джессамун в последний раз. Менее двух месяцев Джессамун Эшер была обнаружена в своей комнате мертвой. Она зубами порвала подушку и глотала гусиный пух, пока он не забил ей горло. После чего задохнулась.

– Чудесно, – пробормотал Рикс, покончив с записной книжкой. Он оттолкнул ее в сторону, словно она была покрыта грязью, и подумал, рвался бы так Лудлоу спасти Эрика, если бы знал, что ждет их в будущем. Данное Джессамун описание создания, которое стояло над колыбелью Эрика, слегка напоминало фильмы ужасов Роджера Кормана. Естественно, она искала оправдания своей ненависти к Эрику, которая возникла, возможно, из-за того, что она чувствовала, как ребенок становится между ней и Лудлоу. Но каковы бы ни были истинные мотивы, они затерялись в прошлом.

В дверь Рикса кто-то тихо постучал, и он насторожился. Было почти два часа ночи. Кто, кроме Паддинг, мог бродить по дому? Бун около одиннадцати уехал в свой клуб и наверняка играет сейчас в покер. Рикс подошел к двери, которая была задвинута стулом и шкафом, и спросил:

– Кто там?

– Миссис Рейнольдс. Откройте, пожалуйста.

Рикс открыл. Свет в коридоре не горел, а миссис Рейнольдс держала серебряный канделябр с четырьмя горящими белыми свечами. Рикс впервые увидел ее без хирургической маски, и его первое впечатление о ее решительности окрепло при виде ее сильной нижней челюсти. В то же время было ясно, что уход за Уоленом утомил ее. Лицо сиделки было измученным, в свете свечей были видны темно-синие мешки под глазами и глубокие морщины вокруг рта. Ее взгляд был пуст и бесцелен. Она смотрела в никуда.

– Меня послал Уолен, – сказала она привычным шепотом. – Он хочет вас видеть.

– Прямо сейчас?

Она кивнула, и он последовал за ней по коридору. Когда Рикс протянул руку, чтобы включить свет, миссис Рейнольдс быстро сказала:

– Нет, пожалуйста, не делайте этого. Я велела слугам выключить почти весь свет в доме.

– Зачем?

– Так приказал ваш отец, – объясняла она, пока они шли. – Он сказал, что не может выносить звука бегущего по проводам электрического тока.

– Что?

– Он сказал, что это высокое дребезжащее завывание, – продолжала миссис Рейнольдс. – Иногда его слух обостряется, и он говорит, что этот звук беспокоит его больше всех прочих. Я увеличила дозу транквилизаторов, но они более не оказывают заметного воздействия на его нервную систему.

Они приблизились к лестнице, ведущей в Тихую Комнату. Запах разложения, к которому в другом конце дома Рикс постепенно привык, был здесь таким сильным и отвратительным, что он остановился, борясь с тошнотой. Я не могу опять туда идти, сказал он про себя, и у него внутри все содрогнулось. Боже правый!

Миссис Рейнольдс, идущая на несколько ступенек впереди, оглянулась. Желтый свет отбрасывал ее длинную тень на стену напротив. – Все будет в порядке, – сказала она. – Просто старайтесь дышать через рот.

Он последовал за ней наверх, к белой двери, и надел целых две хирургические маски и резиновые перчатки. Затем принял у нее канделябр, и она сделала то же самое. Перед тем как открыть дверь, миссис Рейнольдс снова забрала у Рикса канделябр и задула все свечи.

Их окружила темнота. На несколько ужасных секунд Рикс с ужасом почувствовал, что снова заблудился в Лоджии и не знает, в каком направлении идти. Но тут сиделка взяла его за руку и ввела в Тихую Комнату. Дверь бесшумно закрылась, и она провела его через комнату к кровати Уолена.

Осциллоскоп был выключен, и единственным звуком, слышным в помещении, было хриплое и неровное дыхание Уолена. Рикс слегка задел обо что-то подбородком, но промолчал. Миссис Рейнольдс отпустила его руку, и он почувствовал, что за ним наблюдают. Уолен продолжал дышать, пока в конце концов не издал грубое, едва различимое шипение. Рикс был вынужден напрячься, чтобы понимать, что говорит отец.

– Выйди, – скомандовал Уолен сиделке.

Рикс не слышал как она вышла, но знал, что она должна была подчиниться. Уолен медленно и мучительно подвинулся на кровати. Он заговорил, и Риксу снова пришлось сосредоточиться, чтобы понимать его. – Эта сука потом завернет меня в пеленки. – Уолен болезненно вздохнул. От этого вздоха у Рикса сжалось сердце. Это был такой человеческий, почти нежный и тихий звук.

– Я ненавижу ночь, – прошептал Уолен. – Ночью поднимается ветер. Я никогда не прислушивался к нему раньше. Теперь самого себя я слышу так, будто кричу сквозь ураган.

– Мне очень жаль. – Хотя Рикс сказал это как можно тише, он услышал хрип Уолена. Рикс вздрогнул и сжал кулаки.

– Говори тише, черт побери! О Боже… моя голова…

Риксу показалось, что он слышит, как отец плачет, но это могли быть и ругательства. Рикс зажмурился, его нервы были на пределе.

Прошла минута или две прежде чем Уолен снова заговорил.

– Ты и не думал навещать меня здесь время от времени. Что-нибудь не так? Или у тебя есть какие-то другие дела?

Неужели старик знает, что он задумал? – недоумевал Рикс. Нет, конечно же, нет! Не нужно паранойи.

– Я… думал, что тебе нужен покой. – Он прошептал это так тихо, что сам едва расслышал.

На этот раз без сомнений раздался короткий грубый смешок Уолена.

– Покой, – повторил он. – Хорошо сказано! Да, мне нужен покой! И я действительно скоро упокоюсь! – Он замолчал, чтобы выровнять дыхание, и когда он снова заговорил, его голос был таким жалобным, какого Рикс у него никогда не слышал. – Я почти готов умереть, Рикс. Это больше не мой мир. Я устал… я так устал.

Рикс был захвачен врасплох. Возможно, мысли о смерти в конце концов подточили Уолена, но он выглядел совершенно иначе, чем несколько дней назад, когда Рикс к нему заходил.

– Как Маргарет? – спросил Уолен. – Как она справляется?

– Неплохо.

– Я слышал, как вечером ругались Бун с Паддинг. Хотя сейчас это занимает меня менее всего. А Кэт? Каково твое суждение о ней?

Суждение, подумал Рикс. Странное он подобрал слово.

– С ней все в порядке.

– А ты? Как насчет тебя?

– У меня все нормально.

– Да. – К Уолену снова вернулся сарказм. – В этом я не сомневаюсь. Черт бы подрал этот ветер! Послушай только эти завывания! Ты что-нибудь слышишь?

– Нет.

– Тогда наслаждайся тишиной, пока можешь, – горько сказал Уолен. По трубкам под кроватью Уолена забулькала жидкость, и он издал тихий стон.

Глаза Рикса снова привыкли к темноте. Он увидел очертания скелета, лежащего на кровати. На подушке, рядом с головой Уолена, лежала черная трость. Тонкая рука Уолена была вытянута и сжимала трость так, будто ее у него отбирали.

– Над чем ты работал в библиотеке перед тем, как заболел? – спросил Рикс. Вопрос вырвался у него непроизвольно.

Уолен долго молчал, а затем сказал:

– Заболел? Заболел? Хотел бы я заболеть. Болезнь можно вылечить. О, видел бы ты лицо этого чертового доктора, когда он приходил в последний раз! Он стал бледным как рыбье брюхо и все время склонялся надо мной с маленьким фонариком, чтобы пощупать пульс, померить температуру и для прочих дурацких процедур! Он хочет, чтобы я лег в больницу. – Отец хрипло хрюкнул. – Можешь ли ты это себе представить? Вокруг кишат репортеры! Дни и ночи напролет меня беспокоят врачи и сестры! Я сказал ему, что он спятил.

Рикс кивнул. Уолен намеренно обошел вопрос, и он решил начать атаку с другой стороны.

– Я был в библиотеке, – спокойно сказал он. – Я попросил у Эдвина ключ, так как хотел что-нибудь почитать. И нашел там одну книгу. Книгу детских стишков. Она была посвящена Симмсу Эшеру. – Он обманом проник в пещеру льва теперь ждал ответа.

Уолен молчал.

Рикс не отступал.

– Сегодня я гулял с Кэт возле кладбища и нашел могилу Симмса. Почему ты скрывал, что у тебя был младший брат?

Уолен по-прежнему не отвечал.

– Что с ним случилось? Почему он умер? – Ему было любопытно, совпадут ли рассказы Уолена и Уилера Дунстана.

– И что ты там делал? – в конце концов спросил Уолен. – Изничтожал библиотеку?

– Нет. Я думал, ты не будешь возражать, если я зайду туда.

– Еще как буду! Эдвин свалял дурака, что позволил тебе туда войти, не спросив прежде меня!

– Почему? Ты пытаешься что-то скрыть?

– Те документы там… очень хрупкие. Я не хочу, чтобы их ворошили. Перед тем как я «заболел», как ты выразился, я просматривал некоторые документы для делового проекта.

Рикс нахмурился, озадаченный.

– Что общего могут иметь семейные документы с проектом для «Эшер армаментс»?

– Тебя это не касается. Но раз уж ты спросил о Симмсе, я тебе расскажу. Я не хочу ничего скрывать. Да, у меня был младший брат Симмс. Он был слабоумным и умер ребенком. Вот и все.

– От чего он умер? От врожденной болезни?

– Да. Нет… подожди. Это как-то связано с лесом. Я давно не вспоминал Симмса, и мне трудно восстановить события. Симмс умер в лесу. Он был убит зверем. Да, точно, так и есть. Симмс бродил по лесу и его убил дикий зверь.