Они жаждут Маккаммон Роберт
На следующем перекрестке их обогнала третья “Скорая помощь”.
– Интересно, что там стряслось? – сказал Рис.
Их приемо–передатчик, тихо щебетавший адреса и имена, разбросанные по всему городу, вдруг ожил. Голос диспетчера показался очень громким в замкнутой кабине автомашины.
– Все автомобили в районе Дос–Террос–стрит Восточный район, доложите старшему офицеру на Дос–Террос 1212.
Сообщение было повторено еще раз, потом голоса от разных патрулей начали подтверждать прием.
– Кажется, дело пахнет керосином,– сказал Рис. Он показал в сторону приближавшегося указателя. – Скоро Калента.
Мимо с ревом пронесся черно–белый полицейский автомобиль. Сердце Палатазина забилось скорее. Автомобиль со скрежетом и визгом покрышек повернул на Калента–стрит.
– Надо выяснить, что происходит,– сказал Палатазин. Он начал лавировать между автомобилями, догоняя патрульную машину. Рис тем временем врубил сирену. На крыше автомобиля засверкали вспышки сигнального фонаря.
Несколько минут они крутились по лабиринту узких улочек, среди полуразвалившихся старых домов, пока не выехали на улицу, уже перекрытую парой полицейских. Патрульную машину они пропустили. Палатазин нажал на педаль тормоза и показал полицейским свой значок.
– Что происходит? – спросил он одного из них.
– Никто не знает точно, капитан,– сказал полицейский. – В том здании нашли массу трупов, но… в общем, лучше сами посмотрите, сэр.
– А кто же у вас старший?
– Сержант Тил. По–моему, он в доме.
Палатазин кивнул и проехал дальше. У среднего подъезда большого дома столпились люди. Полиция пыталась оттеснить их за рогатки кордона. Четыре патрульных машины заняли позиции в разных точках улицы – их световые сигналы вращались. У подъезда стояли две “скорые помощи”. Палатазин затормозил машину у ближайшей обочины и выскочил наружу. За ним последовал Рис. Оба пересекли улицу. Когда они подошли ко входу на лестницу, то увидели двух санитаров в белом, выносивших на носилках тело женщины. Белая простыня, натянутая до самой головы, цветом не отличалась от цвета ее лица. И Палатазин, стоявший достаточно близко, успел заметить взгляд невидящих глаз этой женщины, пронизывавший прозрачные закрытые веки. По толпе зевак пробежал испуганный ропот. Тело, завернутое в простыни, начало жутко корчиться, лицо отвратительно исказилось, но изо рта не донеслось ни звука. Тело было погружено в одну из машин “скорой помощи”.
– Я думал, это трупы,– сказал Рис, наблюдая, как разворачивается машина. – Боже, что это было у женщины с глазами?
Палатазин уже поднимался по ступенькам. Он махнул значком в сторону полицейского, дежурившего у двери:
– Где сержант Тил?
– Третий этаж, капитан.
Палатазин начал взбираться по лестнице, но тут внимание его было привлечено каким–то желтым предметом в углу подъезда. Это была мертвая худая собака, в черепе которой чернела дырка от пули. Зубы собаки были оскалены. Палатазин начал подниматься по ступенькам. Мимо пронесли еще одни носилки – на них, под простынями, дергался еще один смертельно–бледный “труп”. Мертвые глаза скользнули по лицу Палатазина. На затылке капитана приподнялись волосы, когда он ощутил холодную волну, излучаемую свертком на носилках. Палатазин отвернулся, чувствуя, как вскипает в желудке горькая желчь, и продолжал подниматься.
В квартире на третьем этаже Палатазин отыскал сержанта Тила – мощно сложенного человека с курчавыми волосами. По своим физическим данным сержант мог играть в защитной линии университетской футбольной команды. Он разговаривал с двумя мексиканцами – на пожилом была одежда священника, у молодого мужчины, почти мальчишки, глаза были ошеломленные и больные. Палатазин показал Тилу свой жетон:
– Вы сержант Тил? Какова ситуация в этом доме?
Сержант жестом пригласил Палатазина отойти в сторону от мексиканца. Подошвы туфель Палатазина заскрипели по осколкам стекла на полу. Он опустил глаза и увидел осколки зеркала. “Да,– пришла внезапная и неопровержимая уверенность. – Они здесь были”.
– Вот те двое – отец Рамон Сильвера и Рико Эстебан, обнаружили первые тела. Пока что мы вытащили тридцать девять тел – все они были спрятаны или под кроватями, или в кладовых. Все были запеленатыми в пластиковые шторы из ванн, в простыни с кроватей, в газеты. – В прозрачных голубых глазах Тила светилось недоумение. Он понизил голос: – Вам это покажется чем–то ненормальным, капитан…
– Продолжайте.
– В общем, я не знаю, можно ли назвать эти тела трупами. Вообще. Они немного шевелятся, но это похоже лишь на мускульный рефлекс. Сердца у них не бьются, пульса тоже нет. Технически они мертвы, правильно?
Палатазин на несколько секунд закрыл глаза, рука его коснулась лба.
– Сэр? – с тревогой спросил Тил. – Ведь они мертвы, правильно?
– На телах имеются какие–то повреждения, раны?
– Я осматривал только пару, не больше, есть порезы, синяки, ничего больше, кажется.
– Нет,– тихо сказал Палатазин. – Это далеко не все.
– Простите, сэр?
– Ничего. Это я просто вслух рассуждаю. А куда повезли тела?
– Так… – Сержант посмотрел в свой блокнот. – Госпиталь в Монтерей–парке. Это ближайшая больница, где есть условия разобраться в этой каше. – Он сделал паузу в несколько секунд, наблюдая за лицом Палатазина. – Что с этими людьми, капитан? Может, это… какая–то болезнь?
– Если вы так думаете, Тил, то держите пока эти мысли при себе. Нам паника в соседних районах вовсе ни к чему. Слухи и без того уже пойдут. Госпиталь прислал сюда врача?
– Да, сэр. Доктор Дельгадо. Она сейчас наверху.
– Прекрасно. Вы разрешите мне пару минут побеседовать с этими двумя? – Он показал за юношу и священника в другом конце коридора. Тил кивнул и вышел, затворив за собой дверь. Палатазин подбросил носком осколок зеркального стекла, быстро оглядел комнату, потом перевел внимание на священника, который показался ему в лучшей форме, чем юноша. Не считая одной детали – его руки судорожно дрожали, пальцы то сжимались, то разжимались. “Нервная реакция? – подумал Палатазин. – Или что–то еще?” Он представился.
– Сержант Тил сказал мне, что это вы нашли первые тела. Сколько было в этот момент времени?
– Примерно половина второго,– сказал священник. – Мы все это уже рассказали сержанту.
– Да–да, я знаю. – Палатазин мягко поднял руку, чтобы успокоить его и умерить поток возражений. Он сделал несколько шагов и заглянул в мрачную спальню, отметив, что окно закрыто газетами. В ванной имелось еще одно разбитое зеркало. Он вернулся в комнату, к тем двум чиканос.
– А как вы считаете, отец, что здесь произошло? – спросил он священника.
Сильвера сузил глаза. Некоторое колебание в голосе полицейского снова вывело его из равновесия.
– Понятия на имею. Рико и я пришли сюда, чтобы поговорить с миссис Сантос, которая живет… жила, на пятом этаже. Мы обнаружили, что дом… вот в таком состоянии обнаружили мы весь этот дом.
– Я хочу выйти отсюда,– тихо сказал Рико. – Я больше не выдержу. Я не могу больше здесь оставаться.
– Еще немного, хорошо? – попросил Палатазин. Он снова посмотрел на Сильверу. – Вы нашли тела. Расскажите, как это было. Были они мертвы? Живы?
– Мертвы,– сказал Рико.
Сильвера ответил не сразу.
– Не знаю,– сказал он наконец. – Сердце не билось, пульса тоже не было… но они шевелились, двигались.
– Сержант Тил сообщил, что найдено тридцать девять тел. Сколько человек жило в этом здании?
– Шестьдесят или семьдесят, самое меньшее.
– Но не все квартиры были заняты?
Сильвера покачал головой.
– Хорошо, благодарю вас. – Палатазин повернулся и направился к двери, когда голос Сильверы заставил его остановиться:
– Что случилось с этими людьми, капитан? Кто мог с ними такое сделать? Или что?
Он едва не ответил, едва не произнес ужасное слово, но страх сжал горло, задушив слова. Он молча покинул комнату и остановился снаружи, ухватившись за поручень лестницы, как человек на корабле в бурю, только на этот раз буря накренила не корабль; а целый мир, накренил свою ось, и начал вращаться в обратном направлении времени. Палатазин смутно осознавал, что нечто – нет, это двое людей – приближаются к нему по коридору. Когда он поднял глаза, то увидел, что это Тил и средних лет женщина–мексиканка с утомленными кругами под глазами.
– Капитан? – сказал Тил. – Познакомьтесь, это доктор Дельгадо.
Женщина протянула руку. Палатазин пожал ее. По коридору пронесли еще одни носилки, и Палатазин вздрогнул под взглядом закрытых, но видящих глаз.
– Капитан, буду с вами откровенна – я понятия не имею, что могло случиться с этими людьми,– тихо и устало сказала доктор Дельгадо. – В техническом смысле это не трупы, хотя никаких признаков жизни они не подают. Нет трупного окоченения, в полостях внутренних органов не скапливается жидкость. Я уколола палец одного из тел, и что вы думаете? Я ничего не могла выдавить, ни капли крови. Тела высушены. Не знаю, как все остальные, но то тело было полностью лишено крови. Но когда санитары начали пристегивать его к носилкам, тело – это должен был быть труп! – зашевелилось!
– Бог мой! – сказал Тил, глаза которого напоминали ледяные кружки голубого льда.
– Как я уже сказала, я не знаю, что случилось с этими людьми. Сейчас сюда направляется один из моих коллег по госпиталю, доктор Штейнер. Возможно, он сможет нам помочь.
– Нам никто не поможет,– внезапно вырвалось у Палатазина, и он почувствовал, что сейчас все вырвется у него наружу, все, что долго скапливалось в сознании годами, словно рвота, будет выброшено на этих людей, и его тайное скопление страха облегчится. Он сжал зубы, глаза его расширились, но поток слов заставил его говорить:
– Слишком поздно, уже ничем не помочь. Нужно оставить их всех здесь, в здании, и сжечь это здание до тла, немедленно, пока не село солнце! Потом нужно развеять… развеять пепел и полить это место святой водой!
Он посмотрел на Тила, потом на Дельгадо, потом снова на сержанта – они были слишком ошеломлены, чтобы говорить. Священник и юноша стояли в дверях, глядя на капитана, так же, как и полицейский в форме немного дальше по коридору, изумленно смотревших на Палатазина.
– Что вы все смотрите! – крикнул Палатазин, что–то внутри него оборвалось, как балка крыши, не выдерживая напора бури. – Ведь вы видели эти тела! Видели, что они могут сделать! Они за одну ночь могут прочесать целый дом! И это они скоро будут делать с целыми улицами, целыми районами! – Он дрожал, и голос внутри у него отчаянно приказывал: “Стоп!” но он не мог заставить себя остановиться, он уже не имел власти над словами, которые вырывались у него изо рта. Холодный пот каплями тек по его лицу, и единственным звуком в целом здании был его голос:
– Мы должны сжечь этот дом и убить их всех, кого сможем убить! Потому что, когда проснутся эти – их будет мучить жажда! – Он посмотрел на доктора Дельгадо – яростный страх в его глазах не был ничем прикрыт. – Их нельзя везти в госпиталь! Нельзя выпускать на улицы!
Кто–то сжал его плечо. Он, тяжело дыша, повернулся. Это был Салли Рис. Лицо его было серьезно.
– Капитан, пойдемте,– тихо сказал он,– подышим свежим воздухом, хорошо?
– Оставь меня в покое! – Он вырвался и оттолкнул Салли. Взгляд его упал на священника. – Вы! Вы первым должны осознать, какое ЗЛО надвигается на город! Бог на небесах, неужели вы ничего не чувствуете? Скажите, пусть послушаются меня, чтобы эти… эти существа не смогли сегодня ночью проснуться!
Сильвера быстро глянул на Тила, потом снова на капитана. Он чувствовал, что сам едва не сходит с ума, и вот–вот начнет безумно вопить. Конечно, он чувствовал, как на город надвигается ЗЛО. Оно было повсюду в этом доме, как зловонный туман. Но о чем говорит этот человек?
– Отец,– сказал Палатазин, и в голосе его было сейчас что–то от испуганного девятилетнего мальчика. – Пожалуйста, не допустите, чтобы на улицы вышли ВАМПИРЫ! Скажите им, пусть сожгут эти тела!
“ВАМПИРЫ? – подумал Сильвера. Слово ударило его в грудь, словно кузнечный молот – В А М П И Р Ы?”
И внезапно Палатазин почувствовал себя опустошенным, как бутыль, чье содержимое было разлито по полу. Он моргнул, посмотрел по сторонам, потом тяжело оперся на перила. Салли и Тил одновременно бросились к нему, чтобы он не упал. Лицо Палатазина стало пепельным, пот блестел на щеках и на лбу. Когда Салли сводил его вниз по лестнице, он поднял голову и посмотрел на доктора Дельгадо.
– Не возите их в больницу,– хрипло прошептал он. – Сожгите их. Сожгите всех! – Голова его бессильно упала.
– Ничего, капитан, не волнуйтесь,– сказал Салли. – Смотрите себе под ноги, вот так. Все в порядке, все в совершенном порядке.
– Я могу идти? – спросил Рико у сержанта.
– Да, конечно. Но я, может быть, еще раз попрошу тебя побеседовать со мной.
Рико кивнул и поспешно покинул сержанта, не оглядываясь. На лестнице он стороной обошел этого толстого ненормального полицейского, потом пробежал мимо собаки, которую застрелили копы, потому что она не пускала в дом.
– Что вы думаете с ними делать? – спросил Сильвера доктора Дельгадо, когда Рико убежал. Он был бледен, руки его конвульсивно вздрагивали.
– Перевезем в госпиталь, конечно. Изолируем пока что… – Она увидела, что происходит с руками священника. – И давно у вас это? – тихо спросила она.
– Началось примерно три месяца назад,– ответил он. – И чем дальше, тем становится хуже.
– Вы виделись с врачом?
– Да, я говорил с доктором Дораном из центрального окружного госпиталя.
Потребовалась секунда, чтобы Дельгадо осознала полное значение услышанного.
– Доран? Ведь он специалист по мышечной атрофии.
– Совершенно верно. – Сильвера поднял ладонь, мрачно усмехаясь. – Очень мило, си? Он сказал что то же самое было у Лу Гехгрига.
– Болезнь Гехгриха? – тихо сказала он. Она прекрасно понимала, что это значит – этот широкоплечий, здоровый на вид, человек будет мертв через два, самое большее, через пять лет.
– Доктор Доран так же выразил мне свое сочувствие. А теперь, не буду вам мешать.
Он шагнул мимо нее, спустился вниз по лестнице и покинул здание.
9.
День постепенно серел, переходя в вечер. С востока медленно наступала ночь. Лениво шевелились в сердце Мохавской пустыни ветры, охлаждаясь, пока через горы они перелетали к Лос–Анжелесу. После наступления ночи в холмах начинали выть псы – и музыка эта имела сегодня ночью в два раза больше особых слушателей, чем ночью прошлой
А в небе, лишь изредка освещаемые вспышками неона с Закатного бульвара, рекламировавшего последние альбомы “Стоунз”, “Чип Трик” и “Рори Блэк”, черными листьями кружили летучие мыши, вылетевшие из своих темных горных пещер.
10.
Гейл Кларк повернула с Лексингтон–авеню на стоянку Сандалвудапартаментс, дорогостоящего многоквартирного дома–комплекса. Она тут же увидела, что разукрашенный фургон Джека Кидда стоит на привычном месте. “Итак,– подумала она,– где же ты прятался? Мне весьма пригодились бы несколько снимков кладбища на Рамонских Холмах”. Она затормозила рядом с фургоном и покинула машину, направившись через двор с пальмами, которые подсвечивали скрытые зеленые прожектора. Она достигла двери Джека и увидела, что во всех окнах темно. “Может, уехал в город с кем–то? – подумала она – Куда он мог деваться? Может, встреча с людьми из Гринпис–организации? Или занят рекламой своего фильма, устроил деловую встречу с нужным человеком? Если так, то бедняга Трейси пробьет головой крышу”.
Гейл отыскала на своей цепочке для ключей ключ от входной двери Джека и уже собиралась сунуть его в замочную скважину, как вдруг сообразила, что дверь уже немного открыта, примерно на два дюйма. “Это странно,– подумала она. – Джек не настолько доверчив, чтобы оставлять свою квартиру не запертой”.
Она открыла дверь шире и позвала:
– Джек, ты дома?
Когда ответа не последовало, она нахмурилась, вошла в темную комнату, нащупала на стене выключатель.
Кофейный столик был перевернут, на полу в лужице застывшего воска лежала свеча.
– Джек? – снова позвала Гейл и через гостиную двинулась в спальню. Дверь была закрыта, и Гейл остановилась на несколько секунд, размышляя, что теперь предпринять. Тишина была какая–то вязкая и зловещая. И напоминала ей безмолвие кладбища, где она недавно побывала утром. Она вспомнила лица полицейских – они готовы списать этот случай, как еще один акт вандализма. Но увидев разбросанные в теплом утреннем солнечном свете кости выброшенных из гробов трупов, лица их зеленовато побледнели, и Гейл краем уха услышала разговор нескольких из них о том, что сатанинский культ планирует, должно быть, нечто совершенно грандиозное. Или, возможно, на свободе гуляет какой – то маньяк, вроде Мэнсона.
Отличный материал для статьи.
Она отворила дверь спальни и нащупала на стене выключатель.
Что–то вонзилось в ее руку и дернуло. Ладонь взорвалась болью. Она вскрикнула и выдернула руку. Она была покрыта кровью.
А сквозь полуоткрытую дверь в гостиную вступила прижимающаяся к полу фигура, глядя на Гейл голодными холодными глазами. Это была собака Джека, и когда она зарычала, Гейл увидела свою кровь на клыках пса. Она сделала два шага назад, к стене. Две рамки с фотоснимками Джека стукнулись об пол.
Конан медленно приближался, словно Гейл была кроликом, на которого он охотился. Пес низко пригнулся к полу, задние лапы были напружинены, он был готов к стремительному прыжку в любую секунду, который должен был кончиться тем, что клыки его вонзились бы в горло Гейл. Гейл сняла с плеча свою сумку и медленно, очень медленно, обернула ремешок вокруг ладони, которая не была повреждена. Она надеялась, что когда пес все–таки прыгнет, она ударит его сумкой по пасти. Хотя косметику она почти не носила с собой, в сумке лежала книга и бумажник, набитый кредитными карточками и фотоснимками. Она бросила быстрый взгляд в сторону коридора, рассчитывая, успеет ли быстрее пса добраться до двери. “Ничего не получится,– решила она. – Он догонит меня раньше, чем я доберусь до дверной ручки. Иисус Христос!” Она снова посмотрела в сторону собаки и увидела, что за это время Конан успел подобраться еще ближе к ней. Теперь пес рычал низко, утробно, полный настоящей ярости.
– Конан,– прошептала Гейл. Голос ее дрожал. – Это же я, Гейл, малыш. Успокойся. – Она осторожно подняла руку, чтобы удобнее было нанести удар сумкой.
Пес почти уже рванулся в прыжок, но всего в футе от Гейл вдруг замер. Глаза его потускнели, он слегка наклонил голову, как будто прислушиваясь к ультразвуковому свистку, которые продаются в зоомагазинах и чей звук не воспринимается человеческим ухом. Потом, совершенно неожиданно, Конан одним прыжком миновал Гейл и исчез в конце коридора за дверью, ведущей наружу.
Гейл почувствовала, как теплым потоком заполняет ее облегчение. “Бог мой,– подумала она. – Эта проклятая собака едва не перегрызла мне горло!” Рука ее бессильно опустилась, она посмотрела на рану на другой ладони. Конан содрал почти всю кожу с костяшек пальцев, и еще два пальца были прокушены и поцарапаны. Кровь все еще сочилась, но клыки, по крайней мере, не задели ни один из больших кровеносных сосудов. “Что стряслось с этой паршивой собакой? Джеку надо было пристрелить эту мерзкую тварь!”
Она повернулась в сторону спальни и успела сделать несколько шагов на плохо слушающихся ногах, когда услышала глухой шум – неприятный, шуршащий звук. Она остановилась, прислушалась. Снова шум – он доносился из темноты спальни. Гейл с бьющимся сердцем пощупала рукой по стене и включила свет, когда ее пальцы наткнулись на пластмассу выключателя.
Первое, что бросилось ей в глаза – на кровати не было простыней, матрасы лежали голыми. В остальном спальня выглядела как обычно. Она немного постояла у двери, потом вошла. “Что это был за звук? – удивленно подумала она. – И откуда он доносился?” Она остановилась у кровати, прислушалась. Тишина. “Тебе уже начинает мерещиться,– сказала она сама себе. Прокушенная ладонь горячо пульсировала. – Чертова собака, чтоб ты попала под машину!”
И в это мгновение что–то холодное обхватило кольцом ее лодыжку. Она опустила взгляд, рот ее моча открылся. От изумления она не в силах была произнести ни звука.
Белая, костеподобная рука держала лодыжку, словно ледяные тиски. Рука змеей высовывалась из–под кровати. И потом снова донесся тот самый шуршащий звук. Гейл увидела, как шевельнулись пальцы. Только сейчас она снова обрела контроль над своим голосом, и завопила, мгновенно подумав: “Какой толк кричать? Это ничему не поможет!” Она пнула руку каблуком, рванулась и высвободилась, потом, пошатываясь, сделала шаг назад. Тем временем из–под кровати выползло нечто, напоминающее кокон из простыней. Свободная рука начала разворачивать простыни. “Беги! – крикнул голос в голове Гейл. – Беги!” Но она не могла сдвинуться с места. Ноги ее были сделаны из резины, и мозг не в состоянии заставить их двигаться. Она с ужасом смотрела, как мраморно–белая рука начала снимать полоски ткани с головы завернутого в простыни существа.
В следующий момент она увидела темные волосы, усы и бороду, казавшуюся еще темнее, чем на самом деле, на фоне смертельно–бледного лица. Высвободилась вторая рука, и теперь существо обеими руками освобождало себя от простыней.
– Джек? – спросила Гейл, когда снова смогла разговаривать. Она шагнула вперед, но когда голова человека повернулась к ней и она увидела эти мертвые блестящие глаза, она замерла и узел панического ужаса сжал ее горло.
– Джек? – хрипло прошептала она. “Нет, это шутка,– тут же мелькнула мысль. – Он меня разыгрывает! Чертов сукин сын!”
Джек – или же существо, которое было когда–то Джеком Киддом,– сбросило с себя остатки простыней, как сбрасывает с себя старую кожу змея, и начало подниматься на ноги. Глаза его блестели, почти светились красным огнем. Черный язык внезапно вырвался изо рта и пробежал по белым губам.
– Гейл,– прошептал Джек, и звук этот был подобен тихому шипящему шороху ветра поверх свежевыпавшего снега. Именно звук этого голоса ударил по натянутым до предела нервам Гейл. Она никогда ничего подобного раньше не слышала. Ее наполнил всепоглощающий холодный ужас. Джек шагнул к ней, губы его сложились в механическую усмешку.
Гейл повернулась к двери и побежала. Она скорее чувствовала, чем слышала, шаги бегущих за ней ног. Словно он прыжками плыл по воздуху, вместо того, чтобы бежать по полу. Она ощущала, как ухмыляющееся лицо дышит ей в спину могильным холодом – оно излучало этот холод подобно тому, как батарея отопления излучает тепло. Когда она с воплем выскочила наружу, костяные пальцы белой руки ухватили ее за блузку. Материя треснула, и Гейл, освободившись, бросилась бежать через двор к стоянке. Она сознавала, что в темноте двора движутся какие–то тени, отблески зеленых декоративных прожекторов падали на ухмыляющиеся лица. Она осмелилась оглянуться через плечо и всего лишь в нескольких дюймах от себя увидела лицо Джека, которое словно плыло по воздуху, подобно зеленой луне. Споткнувшись, она повалилась на траву. Джек прыгнул на нее, и, ухватив за волосы, заставил запрокинуть голову.
– Нет! – крикнула она. – Пожалуйста, не надо!
– Дорогая… – прошипел голос и лицо его неумолимо наплывало на Гейл. – Дорогая моя… – Она услышала, как с чмокающим, влажным звуком разошлись губы.
Уголком глаза Гейл увидела какой–то силуэт, прыгнувший к ним. Потом Джек застонал, и вдруг его вес перестал прижимать тело Гейл к земле. Место Джека занял другой мужчина, гораздо более крупный, с широким белым лицом и квадратной челюстью. Он навис над Гейл и усмехнулся. И эта усмешка открыла Гейл ряд клыков, вид которых едва не заставил ее потерять сознание. Она балансировала на грани безумия. От человека исходил тошнотворный запах могильного гниения. Она закричала и попыталась вывернуться, но клыки надвинулись ближе. В последний момент рука Джека сжала горло этого мужчины, стащив его с Гейл. Она откатилась в сторону, поднялась на ноги, увидела, как дерутся Джек и второй мужчина, катаясь в траве. Клыки их щелкали, рвали плоть друг друга. Они были словно обезумевшие дикие звери.
“Они из–за меня дерутся,– подумала она. – Они оба хотят… хотят меня… Во что же превратился Джек?!”
Она не стала дожидаться, чтобы узнать, кто победит. Она повернулась и бросилась бежать, потеряв при этом одну туфлю. Что–то зашевелилось в кустах справа от нее. Она увидела новую фигуру – женщину в блестящем диско–платье. Гейл добежала до машины, захлопнула дверь, поставила замок на стопор и включила мотор. Женщина, волосы которой дико развевались вокруг белесого, как рыбье брюхо, лица, забарабанила кулаками по ветровому стеклу. Гейл включила задний ход, потом нажала педаль газа, врезавшись при этом в фургон Джека. Через мгновение она с ревом пронеслась через площадку, а ужас в блестящем диско–платье бежал за ней. Она сделала поворот на Лексингтон–авеню, со скрежещущим визгом прочертив полосу по асфальту, и взглянула в зеркальце заднего вида лишь когда оказалась в четырех кварталах от дома Джека. На глазах вдруг выступили неудержимые слезы, почти ослепив ее, а легкие едва справлялись с жгущим горло воздухом – она никак не могла унять дыхание. Она рывком затормозила машину у обочины, слыша сердитое гудение клаксонов, и спрятала лицо в ладонях.
В следующую секунду кто–то мягко постучал в стекло дверцы, и Гейл с криком вскинула голову.
– Что вам нужно? – выкрикнула она съеживаясь. – Что вам нужно?
– Ваши права, мисс,– сказал полисмен. – Из–за вас едва не столкнулись три машины.
11.
Джо сидела в кровати с книгой на коленях, глядя, как муж устало снимает галстук и рубашку. Она знала, что произошла какая–то неприятность. Он пришел домой в три часа дня – такого еще не случалось за одиннадцать лет их супружеской жизни. Он вяло ковырял еду, был мрачен, и даже не стал смотреть воскресный футбол. За весь вечер он почти не разговаривал, и хотя она привыкла к тревожному молчанию в те периоды, когда он работал с трудными делами, она прекрасно видела, что сейчас ему особенно трудно. Несколько раз он вдруг застывал, глядя в пространство, или дрожащей рукой проводил по лбу.
И сейчас было почти половина десятого, и до утра было далеко. Она хорошо знала мужа и понимала, что у него опять будут кошмары, если он не расскажет ей все. Иногда он поверял ей вещи, которые она предпочитала бы не слышать – убийство ребенка или новая жертва этого Таракана – но она внутренне согласилась с этим, потому что была женой полицейского и это была его работа, и таковы были пути этого мира.
– Итак,– сказала она наконец, откладывая в сторону книгу. – Поговорим?
Он повесил рубашку на плечики в шкафу, потом поместил на полку для галстуков свой галстук.
– Энди, все не может быть так уж плохо, правильно?
Он глубоко вздохнул и повернулся к жене. И увидев его глаза, она подумала – да, да, может быть так плохо, до такой степени…
Когда он заговорил, голос его был усталым, но где–то в глубине его Джо чувствовала нервную дрожь, которая сразу же ее встревожила.
– Я должен был уже давно тебе рассказать,– тихо начал он. – Я должен был довериться тебе первой. Но я боялся. Я и сейчас боюсь. И до сих пор я не знал, что мои опасения в самом деле не напрасны. Я надеялся, что ошибаюсь, что вижу тени там, где ничего нет, что просто слегка схожу с ума из–за нагрузки. Но теперь я знаю, что я прав, и очень скоро господь Бог не будет в силах спасти этот город.
– Энди, о чем ты?
– Потому что они скоро выйдут на улицы, пойдут по домам от дома к дому по всему городу. И в одну из ночей – возможно, не завтра и не послезавтра – но в одну из ночей они придут и в этот дом. – Голос его вдруг замолчал, словно надломился. Джо крепко сжала руку мужа.
– Что случилось? – взмолилась она. – Пожалуйста, расскажи мне!
– Хорошо. Да, я должен тебе рассказать.
И тут у него все вырвалось наружу, все, начиная с происшествия на Голливудском Мемориальном кладбище и до живых трупов, обнаруженных в восточном Лос–Анжелесе. Джо так крепко сжимала свои ладони, что почувствовала вдруг боль в костяшках. Он закончил рассказ о своем срыве и о том, как Салли Рис в молчании отвез его в Паркер–центор, словно Палатазин был одним из ненормальных бродяг–хиппи, которые спят в траве у памятника Бетховену на Першинг–сквере.
Он мрачно усмехнулся Джо, но глаза его были испуганными.
– И вот теперь я вижу, как ОНИ возвращаются. Они начинают покорять этот город. Так же, как покорили они когда–то мою деревушку. И когда они завладеют Лос–Анжелесом… – Ужас не дал ему договорить. – Бог мой, Джо! Тогда их будут миллионы! И никакая сила на земле не остановит тогда их!..
– Энди,– тихо сказала Джо. – Когда я была маленькой, родители рассказывали мне истории о вампирах. Но ведь сейчас мы живем в совершенном мире, и… – Она замолчала, потому что в глазах его была буря.
– Ты тоже не веришь? Джо, неужели ты не видишь? Они ведь и хотят того, чтобы мы им не верили, потому что если мы начнем распознавать их среди нас, то сможем от них обороняться. Вывесим чеснок на оконных рамах, приколотим к дверям распятия. Они того и хотят – чтобы мы смеялись, чтобы мы говорили “этого не может быть!”.
– Закрывая глаза, мы помогаем им прятаться, помогаем сделать еще один шаг к нашим дверям,– продолжил он, помолчав.
– Но разве ты можешь быть совершенно уверенным, что не ошибаешься? – разумно заметила она.
– Могу. Я уверен. Я видел сегодня эти тела. Скоро они начнут просыпаться, а я выгляжу со стороны совершенным маньяком, и ничем не могу им помешать! Я могу взять канистру бензина и попытаться сжечь их. Но что тогда произойдет? Меня посадят в камеру, а завтра утром вампиров будет в два раза больше, чем сегодня.
– Ты кому–нибудь об этом рассказывал?
– Нет. Кому я мог рассказать? Кто бы мне поверил? В твоих глазах я вижу, что ты тоже мне не веришь. Ты всегда считала мою мать ненормальной. Но все ее рассказы – это правда! Теперь я знаю это. Я видел все своими глазами.
Телефон на столике у кровати вдруг зазвонил. Палатазин снял трубку.
– Алло?
– Капитан Палатазин? Это лейтенант Мартин. Только что звонили детективы Цейтговель и Фаррис. Есть положительные результаты по опознанию нужного нам автомобиля. Это “фольк” “зеро–танго–отель”, номер 285 ЭТГ. Принадлежит человеку по имени Уолтер Бенфилд, Мекка–партаменто, номер 17.
– Они сейчас там? – Сердце его так билось, что он едва слышал свой голос.
– Да, сэр. Послать подкрепление?
– Нет, пока не надо. Я еду сам. Спасибо, что позвонил, Джонни.
Он повесил трубку и встал, вытащив из шкафа новую рубашку, и начал поспешно ее надевать.
– Что случилось? – спросила с тревогой Джо. – Куда ты?
– На другой конец города. – Он протянул руку за наплечной кобурой. Застегнул ремешки, потом набросил свой коричневый плащ. Джо надела халат и проводила мужа на первый этаж.
– Это связано с Тараканом? – спросила она. – Ты обещаешь быть осторожным? Ты уже не мальчик, Энди. Пусть рискуют молодые. Ты слышишь меня?
– Да,– сказал он. – Конечно.
Но на самом деле он не слушал. Ему казалось, что в глубине его сознания раздается настойчивый далекий голос…
– Будь осторожен,– сказала Джо, застегивая его плащ. – Помни…
… И голос этот говорил, что с завтрашнего утра все пойдет по–другому, потому что сегодня вечером он совершит шаг, который должен будет изменить судьбу города и его людей, миллионов людей.
– Пусть рискуют молодые. Ты слышишь?
Он кивнул, поцеловал ее и вышел в прохладную темную ночь. У самой машины он обернулся назад и сказал жене:
– Не забудь запереть дверь. Потом скользнул за руль, ощущая вес револьвера 38 калибра на плече. Он включил мотор и умчался в темноту.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ВТОРНИК, 29 ОКТЯБРЯ
ПРИНЦ ТЬМЫ
1.
Двадцать минут после полуночи. Палатазин сидел в своей машине на Коронадо–стрит, в двух кварталах от Мак Артур–парк. Посреди фасада голубым светом подмигивала вывеска: “Комнаты “Мекка” – на день, неделю, месяц”. Само здание было сложено из желтого кирпича с голубыми декоративными плитками, которые лет двадцать–тридцать назад могли показаться красивыми. Сейчас вид у всего здания был неряшливый – многие плитки треснули, отскочили, многие были покрыты лозунгами из баллончиков с краской, нанесенных по–испански по всему фасаду здания, выходившему на узкую боковую улочку. То и дело из двери появлялся какой–нибудь пьяный, и едва успевал отойти в сторону, как его рвало. Сюда падал неоновый отблеск великолепия Шестой–стрит и бульвара Уилшир, но сама по себе Коронадо–стрит была улицей достаточно темной, и черные ульи домов, построенных в основном в двадцатые и тридцатые годы, лепились друг к другу, словно черные вороны в стае.
В стоявшем по другую сторону белом “шевроле” зажглась спичка. Палатазин на секунду увидел профиль Фарриса, закуривающего сигарету. Фаррис был крупным, тяжелым мужчиной с выдающейся мускулатурой. Его любимым видом спорта была профессиональная борьба. У него были жгуче–черные глаза, способные пригвоздить подозреваемого к месту за целый квартал. В Паркер–центре его заглаза прозвали “Колесо”, и это была лишь наполовину шутка, потому что если он кого–то перебрасывал через себя, то несчастный долго не мог встать на ноги после этого. Кроме него в “шевроле” сидел за рулем Цейтговель. Палатазину показалось, что вместо здания “Мекки” Цейтговель следит за ним, но он отбросил предположение, как признак паранойи.
Когда Палатазин добрался до них, Цейтговель быстро ввел его в курс дела: примерно в девять часов он и Фаррис приехали в “Мекку”, чтобы проверить номер шестнадцать по их списку. На звонок за дверью Бенфилда никто не отозвался, но им удалось поймать внизу домоуправителя. Он лишь один раз взглянул на фоторобот и тут же с уверенностью узнал в изображении человека из семнадцатого номера. Тогда Цейтговель прогнал имя Уолтера Бенфилда через компьютеры регистрационной автомобильной службы и выяснил, что этот человек является владельцем серого “жука–фольксвагена” модели 1963 года. После этого, получив полный регистрационный номер этой машины, он вызвал ночного дежурного офицера, лейтенанта Мартина.
За час до полуночи домоуправитель мистер Пьетро звенел ключами в узком, тускло освещенном коридоре, пока ключ, наконец, не скользнул в замочную скважину квартиры номер 17.
– Я бы этого делать не стал, если бы не знал, что это нужно,– сказал он трем полицейским, стоявшим вокруг него. – В смысле, вы, ребята, не стали бы нарушать чье–то право на личную жизнь, если бы на то не было важной причины, ведь верно?
– Да, у нас имеется важная причина,– сказал ему Палатазин. – И мы не нарушаем прав, мистер Пьетро. Мы просто хотим осмотреть квартиру. Одна–две минуты, и все. Больше нам ничего не нужно.
– Да–да, конечно.
Замок щелкнул и дверь отворилась. Пьетро включил свет и они вошли в комнату. Атмосфера в комнате была клаустофобической, и Палатазин сразу почувствовал резкий запах, напоминающий жженый миндаль. Одежда валялась на полу и на стульях, кровать не была убрана. Над стеной в изголовье кровати были приклеены вырезанные из журналов фотографии атлетов, штангистов, культуристов. Палатазин направился к середине комнаты, но тут что–то зашуршало на старом столике для игры в карты. Остановившись, он уставился на три проволочные клетки, наполненные громадными черными тараканами, старающимися вползти друг на друга. Он коротко и со свистом втянул в себя воздух.
– Посмотрите на это! – сказал он остальным.
– Иисус! – воскликнул, не веря своим глазам, мистер Пьетро. – Что он делает со всеми этими… штуками? Слушайте, у меня дом чистый, ничего подобного у меня…
– Да–а… – протянул Фаррис, заглянув в одну из клеток. – Ну и уроды…
Палатазин отошел в сторону, разглядывая фотографии на стене.
– А где работает мистер Бенфилд? – спросил он хозяина дома.
– Где–то в Западном Лос–Анжелесе. В одной из больших компаний по выпуску аэрозолей. – Вид у Пьетро был неподдельно страдальческий. – Для уничтожения паразитов, насекомых и так далее.
– А название компании вы знаете?
– Нет, извините, не знаю. – Он снова посмотрел на тараканов и с отвращением повел плечами. – Бог ты мой, вы думаете Бенфилд все это с собой с работы приносит? Или… как?
– Сомневаюсь.
Палатазин посмотрел в другой угол комнаты, где Фаррис проверял содержимое комода.
– Вы не волнуйтесь, мистер Пьетро, мы не собираемся разбирать мебель Бенфилда на части. Фаррис, будь поаккуратнее с этими ящиками… Мистер Пьетро, когда Бенфилд обычно приходит домой?
– А в любое время, когда ему вздумается,– пожал плечами Пьетро. – Иногда приходит вечером, побудет немного, потом снова уезжает на машине. Я уже давно научился различать всех жильцов по звуку шагов. Слух у меня довольно острый. В общем, никаких регулярных часов прихода домой у него нет.
– А что он за человек? Вы часто с ним разговариваете?
– Нет, он человек замкнутый. Вроде, все нормально, тем не менее…
Пьетро усмехнулся, показывая золотой зуб:
– Всегда платит вовремя, а этого не о каждом из них скажешь. Нет, Бенфилд человек молчаливый. Да, однажды, когда я не спал, слушал радио, он постучал ко мне, часа в два ночи. Это было недели две назад. Казалось, он хотел поговорить, и я его впустил. Он в самом деле был чем–то очень возбужден… Не знаю. Он нес что–то такое сумасшедшее… насчет своей старушки, кажется нашел или видел где–то… В два часа ночи!
Тут мистер Пьетро пожал плечами и повернулся, глядя на Цейтговеля, шарившего под кроватью.
– Старушку? То есть, подругу?
– Нет, мамулю… Его старушку.
– О, тут кое–что… – сказал Цейтговель, вытаскивая из–под кровати ящик с журналами. Это была странная коллекция комиксов, журналов для культуристов и порнографии. Палатазин с отвращением нахмурился. На кровати лежала пара черных пружинных эспандеров, из тех, которыми укрепляют мышцы кисти и предплечья. Палатазин попробовал сжать один из эспандеров, по–видимому, парень обладал недюженной силой. Он внутренне провел параллель между этим эспандером и задушенными женщинами, потом положил черный прямоугольник обратно на кровать. Он заглянул в ванную, обнаружил, что в ванне на несколько дюймов воды. В аптечке стояли флаконы с “Бафферином”, “Эксердином”, “Тайленолом”. Похоже, Бенфилд страдал от постоянных головных болей.
– Капитан. – Цейтговель подал Палатазину, вышедшему из ванной, пожелтевший снимок. На нем была изображена полноватая блондинка, сидевшая на диване, обнимая одной рукой мальчика. Мальчик, коротко подстриженный, в очках с толстыми стеклами, отсутствующе улыбался в объектив камеры. Женщина сидела, закинув одну мясистую ногу на другую, на губах играла кривая ухмылка. Палатазин минуту рассматривал снимок, обратив внимание на странный стеклянный отблеск в глазах женщины, судя по всему, алкоголички.
– Вы когда–нибудь видели мать Бенфилда, мистер Пьетро? – спросил он.
– Нет, никогда.
Фаррис занимался кухней: плитой и газовой колонкой. Наклонившись, он открыл дверцу кухонного шкафа и извлек бутылку, до половины наполненную коричневой жидкостью. Отвинтив крышку он понюхал жидкость, и в тот же момент перед его глазами завертелись коричневые точки. Он быстро отдернул голову назад, чувствуя жжение в легких и в носу. Палатазин отобрал у него бутылку и понюхал содержимое через надетую крышку.