Они жаждут Маккаммон Роберт

2.

Вес Ричер проснулся в темноте. Голова гудела от “шабли”, желудок тянула вниз чрезмерная порция морского языка по–датски. Он сразу почувствовал отсутствие Соланж и, подняв голову, увидел ее фигуру на фоне лунного света. Обнаженная, шоколадно–коричневая, она стояла у окна, отодвинув в сторону занавес, глядя на Чаринг–кросс роуд.

Он сонно смотрел на нее, и события вечера лениво, с трудом, прокручивались у него в голове… Звонки и поздравления от руководящих чиновников “Эй–Би–Си” по поводу успеха “Чистого везения”. Звонок отца из Винтер–Хилл, Северная Дакота – его мама гордилась бы таким сыном, будь она жива. Позвонил Джимми Клайн, сообщив, что “Ариста” взяла приманку – контракт на выпуск пластинки с записью “Чистого везения”, а люди из передачи “Сегодняшнее шоу” интересовались, не появится ли Вес в их передаче после первого ноября. Поздравление от Шера, с которым Вес познакомился на вечере Джима Симмонса. А потом обед и вечер с Мелом Бруксом и его сценаристом, Алом Капланом. В новом фильме Брукса специально для Веса была переписана роль. Под конец вечера Брукс ухватил Веса за щеки и воскликнул: “Мне нравится это лицо!”, что для Веса означало – в той мере, насколько это касалось “Кватлебаума” – деньги на счету в банке.

Он моргнул, протер глаза и хрипло спросил:

– Соланж, что там?

Она не отошла от окна, оставаясь неподвижной. Голова ее была слегка склонена набок. Она была похожа на черную прислушивающуюся статую. Вес провел взглядом вдоль грациозного изгиба спины Соланж, задержал его на твердых закруглениях ягодиц и плавном изгибе бедер. Он лежал между этих раздвинутых бедер всего час назад, простыни были еще скомканы, и комната была наполнена перечным запахом страсти. Он снова почувствовал, как просыпается в нем желание, и сел на кровати, поддерживая голову рукой.

– Соланж,– сказал он,– возвращайся назад.

Она повернулась к нему, и он увидел ее глаза – черные дыры на красивом лице.

– Я слышала крик, Вес,– прошептала она. – Из дома через улицу.

– Крик? Наверное, тебе показалось.

– Нет,– сказала она. Голос ее одновременно был похож на бархат и сталь. – Мне не приснилось. Крик доносился из дома напротив. Кто живет в доме напротив?

Вес выбрался из постели и встал рядом с Соланж, чувствуя себя как–то глупо.

– Гм… кажется, там живет Дик Маркс… Впрочем, погоди секунду… Дик… Он снял новый вариант “Морского волка” в прошлом году, с Ричардом Гири. Я думаю, это его дом.

Дома на самом деле видно не было, только темные деревья и верхушки труб над голубыми кронами.

– Ничего не слышу,– сказал он секунду спустя.

– Нам нужно вызвать полицию.

– Полицию? Зачем? У Дика Маркса репутация… Ты понимаешь? Видимо, слегка увлекся игрой со своей новой подружкой. Вызвать полицию – это было бы дурным тоном, верно?

– Нет не верно. Это был совсем не тот крик. В нем был ужас. Ты позвонишь в полицию или мне самой?…

– Ну, ладно–ладно. Боже, если тебе что–то придет в голову, то уже ничем это оттуда не выбьешь.

Он остановился у телефона рядом с кроватью и набрал 911. Когда ответил дежурный, Вес просто–напросто сообщил:

– В доме в Бель Эр кто–то кричал. – Потом он дал адрес и повесил трубку.

– Итак,– обратился он к Соланж. – Я исполнил мой долг?

– Подойди сюда, Вес,– сказала Соланж. – Скорее!

Он послушался. Ее пальцы сжали его руку.

– Кто–то перебрался через забор. Смотри! Видишь?

– Ничего не вижу.

– Кто–то стоит на нашем дворе, Вес! – сказала она. Голос ее тревожно повысился, пальцы сильнее сжали руку Веса.

– Позвони еще! Скажи, чтобы полиция поскорее приезжала!

– Ну, нет! Снова я звонить не стану.

Он наклонился ближе к стеклу, стараясь рассмотреть что–то во дворе, но темнота была полной, лишь на ветру взмахивали ветки деревьев.

– Там никого нет. Пойдем обратно в постель.

И он уже собирался повернуться спиной к окну, когда услышал… Сначала ему показалось, что это только лишь пронзительное завывание ветра, потом звук стал выше по тону и сильнее, это был уже человеческий голос… Вопль перешел в каскад серебристого смеха, похожего на журчание фонтана.

– Я вижу тебяяяяааа… Ты у окнааааа…

И снова детский серебристый смех, и на этот раз Вес увидел силуэт человека, стоявшего внизу, на аккуратно, словно маникюрными ножницами, подрезанной лужайке, рядом с тонкой пинией. Он почти как днем видел белое одеяние, вьющуюся на ветру длинную гриву огненно–рыжих волос, увидел усмехающееся лунообразное лицо. И он снова услышал голос, и голос, казалось, доносился совсем с другой стороны:

– Выходи наружу! – ласково позвал голос. – Почему ты не хочешь выйти поиграть со мной?

Вес прищурился. Он лишь смутно почувствовал, как впились в его руку ногти Соланж. Что–то шевелилось за тонким стволом пинии, и вот… Да, теперь Вес был уверен – он видел там, внизу, маленькую девочку. Она была боса и держала что–то в руках, кажется, тряпичную куклу.

– Мистер! – позвала она. – Пожалуйста, поиграйте со мной!

Что–то в ее голосе родило у Веса желание выйти во двор, к маленькой девочке. Голос был так сладок, так зовущ, так невинен!… Он звенел в его голове, словно рождественские колокола в церкви на Уинтер–хилл, и вдруг двор покрылся шестью дюймами свежего снега, и Вес превратился в десятилетнего Весли Ричера, которого родители не выпускали из комнаты – он ухитрился схватить простуду, играя вместе с другими мальчиками на замерзшем пруду после Рождества. На льду играли большие мальчики, они дразнили Весли, потому что он был худой и маленького роста, но Весли запомнил массу шуток из прочитанных в библиотеке книг, и теперь даже большие ребята начали смеяться и называть его Смехачом. Из окна он видел, как они катаются по льду пруда, совершая плавные круги на коньках или восьмерки, словно на картинах Курьера и Мома, которые любила мама. А на замерзшем склоне холма полозья саней оставили сотни следов, изморозь сверкала на солнце, как бриллиантовая пыль, и кто–то поднял руку в варежке и помахал ему.

Под самым окном стояла красивая девочка, которой он не знал.

– Выходи наружу! – позвала она, улыбаясь. – Давай играть!

– Не могу! – крикнул он в ответ. – Мама не пускает. Я заболел!

– Я помогу. Все пройдет,– сказала девочка. – Выходи! Ты можешь прыгнуть прямо сквозь окно!

Вес улыбнулся.

– А–а, ты смеешься! – Она стояла босиком в снегу, и наверное, была такой бледной, потому что сильно замерзла.

– Нет, совсем нет! Твои друзья ждут. – Она слегка махнула рукой в сторону пруда. – Я отведу тебя к ним.

– Ой… – Ему уже надоело сидеть дома, ему хотелось выбежать во двор, броситься наперегонки с холодным ветром, чтобы хрустел под ногами снег, и ему даже, наверное, не понадобятся туфли. Да, наверняка это было бы здорово – прокатиться на животе вниз по склону.

– Хорошо! – весело согласился он. – Хорошо, я выйду!

Девочка крикнула:

– Скорей!

И внезапно произошло что–то странное. Рядом с ним стояла какая–то красивая леди с шоколадной кожей, она крепко держала его за руку. Она наклонилась и подула на стекло, которое сразу затянулось туманом. Потом она нарисовала на молочной поверхности крест и что–то пробормотала, что–то вроде “нсамби куна эзулу, нсамби куна нтото!”

– Что? – изумленно сказал Весли Ричер.

Маленькая девочка, стоявшая под деревом, пронзительно вскрикнула, лицо ее перечеркнула гримаса ужаса. Все мгновенно переменилось. Масси–понд, и фигурки, скользившие по молочной поверхности льда, снежный склон с санками – все это завертелось и вылетело из мозга Веса, словно пыльная паутина на ветру. Маленькая девочка покачнулась, щелкнула зубами.

– Убирайся! – закричала Соланж, и снова подышала на стекло, и на запотевшем стекле снова нарисовала знак креста и повторила слова, и снова нарисовала, и снова сказала, на этот раз уже по–английски:

– Бог в небесах, Бог на земле!

Девочка зашипела и плюнула, спина ее выгнулась, как у кошки. Потом она побежала вдоль лужайки к ограде. Добежав до стены, она повернулась и закричала:

– Я тебе не прощу! Ты заплатишь за эту боль!

Потом она перелезла через стену, только мелькнули ее голые ступни.

Колени Веса подогнулись. Соланж подхватила его и помогла вернуться на кровать.

– Что это было? – спросил он. – Что произошло?

Он смотрел на нее потускневшими стеклянными глазами.

– Хочу покататься. Вчера вечером выпал снег.

Она накрыла его простыней, расправила ткань. Она так тряслась, что у нее стучали зубы.

– Нет, нет,– тихо сказала она. – Тебе все это приснилось, вот и все.

– Сон? – Посмотрев на нее, он моргнул. – В доме по ту сторону живет Дик Маркс, вот кто там живет.

– Спи,– сказала ему Соланж, и глаза его через секунду закрылись. Она стояла над ним, пока дыхание не стало ровным и глубоким, потом вернулась к окну.

Ветви хвойных пиний вздрагивали под порывами ветра, словно темный ужас, сжавший сердце Соланж, сжал и душу самой природы. Она не могла сказать наверняка, что это было за существо, но по яростной реакции на знак креста и имя Бога – мощный талисман во всех языках народов Земли – было ясно, что существо было порождено отвратительным ЗЛОМ. Судорожно поведя плечами, она припомнила сообщение из мира призраков, которое было получено на планшете Оуйя. “ЗЛО. ОНИ ЖАЖДУТ. ЗЛО. ОНИ ЖАЖДУТ.” Она подтащила стул к окну и села, приготовившись углубиться в размышления. И так просидела неподвижно до самого утра.

3.

– Хотите еще чашку, мисс Кларк?

Гейл подняла глаза. Она сидела, скорчившись, на скамье в центральном изоляторе голливудского отделения полиции Лос–Анжелеса… Она была доставлена сюда несколько часов назад офицером, который задержал ее за опасное вождение. Она решила, что на некоторое время, должно быть, потеряла сознание или заснула, потому что не слышала, как подошел к ней дежурный сержант по имени Брансон, предложив кофе. Она не хотела засыпать, она боялась заснуть, потому что знала – она сразу же увидит приближающегося к ней Джека, увидит в кошмаре его горящие глаза на смертельно бледном лице. Он был похож на какой–то гибрид человека и собаки. Это потому что во рту у него сверкали клыки. Она покачала головой, отказавшись от кофе, подтянула колени ближе к подбородку. Рана на руке была промыта и перевязана, но пальцы продолжали пульсировать тупой болью. Наверное, ей придется пройти цикл прививок от бешенства.

– Гм… мисс Кларк, мне кажется, что вы можете спокойно идти домой,– сказал дежурный сержант. – То есть, мне очень приятно ваше общество и так далее, но зачем вам оставаться здесь на всю ночь?

– Почему бы и нет?

– Но зачем вам это? У вас есть дом, не так ли? Я хочу сказать, что у нас пока тихо, но скоро начнут доставлять проституток, толкачей, нарков, сутенеров и все такое прочее. Зачем вам на все это смотреть, правильно?

– Я не хочу возвращаться домой,– слабо сказала она. – Пока.

– Ага, понимаю… – Он пожал плечами и сел на скамью рядом с ней, крайне внимательно рассматривая царапину на носке своего ботинка. – Ничем вас не проймешь.

– И вы мне не верите, ведь так? Тот первый офицер мне не поверил, и вы не верите, лейтенант ваш не верит!

Сержант слабо улыбнулся:

– Какая разница – верит, не верит… Вы рассказали нам, что видели, все было проверено. Офицер обнаружил пустые комнаты и несколько бродячих собак…

– Но признайтесь, что все это чертовски странно – эти квартиры были не заперты в одиннадцать часов вечера. Это необычно для Голливуда, не так ли?

– А кто может сказать, что обычно или нет в Голливуде? – тихо сказал Брансон. – Правила меняются каждый день. Но вот это, насчет того, что ваш знакомый оказался… как вы сказали, оборотнем или вампиром?

Она молчала.

– Так вы сказали, вампир? Ну, а может, он просто надел маску для празднования Хелловина?

– Это была не маска. Вы пропустили самое важное… тот факт, что все люди в целом комплексе квартир куда–то пропали. Что с ними случилось? Они что, все перешагнули в Сумеречную Зону ( популярный в США многолетний телесериал – автор Род Стерлинг ), или как? Где все они?

– Об этом я ничего знать не могу.

Брансон поднялся со скамьи:

– Но я рекомендую вам вернуться домой. Как насчет этого?

Он вернулся к своему столу, чувствуя, как напряженно глядит ему в затылок Гейл. Он, конечно, не сказал мисс Кларк, что в данный момент лейтенант Вилли снова был в доме на Сандалвуд, вместе с бригадой офицеров, вычищая комнаты мощными пылесосами, обтягивая канатами кусок улицы вокруг дома, чтобы не подпускать прохожих. Брансон сразу понял, что Вилли не на шутку встревожен. Когда у Вилли начинался тик левой брови, это было первым признаком того, что наклевываются неприятности. Эта женщина, мисс Кларк, ответила на все вопросы, на которые, естественно, офицеры не могли найти приличные ответы. Вилли велел избавиться от нее поскорее, потому что она была досадной помехой, да еще в нервный момент. Вилли выразился более красочно. Брансон сидел за своим столом, шелестел бумагами, смотрел на телефон, надеясь, что придет сообщение об обыкновенном ограблении или краже. А все эти сказки про вампиров… Птичий кал. “Нет,– подумал Брансон,– скажем лучше, это кал летучей мыши”.

4.

“Проснись”,– шептал голос.

Митчел Гидеон слышал голос вполне отчетливо. Но открывать глаза ему было не нужно, потому что они уже были широко открыты. Просто, голова его вдруг дернулась назад, а зрение прояснилось, словно он смотрел сквозь морозное стекло. Потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, где он находится на самом деле. Когда он понял, потрясение заставило его почти в буквальном смысле покачнуться.

Он стоял в холле–фойе Погребального дома Гидеона, номер 4, на бульваре Беверли, рядом с “Си–Би–Эс Телевижн Сити”. тяжелые дубовые двери с хромированной инкрустацией были широко раскрыты на улицу. Его обдавало порывами холодного ветра, залетавшего в проем дверей. Послышался слабый звон, словно звук китайских ветряных колокольчиков, и он опустил глаза. Он увидел, что держит в руках кольцо со своими ключами, а ключ, отпиравший главный вход, был все еще зажат между большим и указательным пальцами. На ногах у него были коричневые домашние тапочки. Сам он в коричневом бархатном халате с инициалами “МГ” на нагрудном кармане. “Почему я в халате? – подумал он вдруг, ничего не понимая. – Что за дьявольщина происходит здесь? Я сплю или меня загипнотизировали?”

Огромная люстра, хрустальная, с электрическими свечами желтого цвета, заливала зал теплым золотистым сиянием. Гидеон не мог припомнить, чтобы он включал свет. “Проклятье! – подумал он. – Ничего не помню с того момента, когда я лег рядом с Эстелл… Сколько было времени?”. Он бросил взгляд на запястье, хотя помнил, что часы его остались на тумбочке у кровати, куда он их клал каждый вечер перед сном. Ему хотелось крикнуть, задать во весь голос два вопроса: “Что я здесь делаю? И каким образом, черт побери, попал я сюда из своего дома, не просыпаясь при этом?”

Повернувшись, Гидеон вышел из здания на площадку стоянки. Рядом с надписью “только для мистера Гидеона” стоял “линкольн–континенталь”. На его площадке имелась и другая машина – большой грузовик–фургон с прицепом. Гидеон подошел ближе, но в кабине никого не обнаружил. А повернувшись лицом к зданию погребальной конторы, сделанному в стиле Тюдор, он увидел, что в окне на верхнем этаже горит свет. “Мой кабинет,– осознал он вдруг. – Я что, был наверху, работал там? Как же я оказался снаружи? Неужели Эстелл не слышала, как я выхожу? Неужели Эстелл… Может у меня начался лунатизм?” Как сквозь толщу мутной воды, припомнился руль собственной машины, горячий всплеск света фар в лицо, но это казалось всего лишь сном. Он с благодарностью вздохнул – сегодня ему не снился сон с конвейерной лентой, полной гробов, и стоявших вдоль ленты рабочих, усмехающихся ему, словно он был их собратом. Мозг его горел в лихорадке, как будто кто–то или что–то сорвало макушку его черепа, вставив туда заводной ключ, который мог заставить Гидеона помчаться в нужную сторону.

Повернувшись на каблуках, он уставился в темноту. “Замок,– подумал он. – Тот замок, где какой–то маньяк отпилил голову бедному Орлону Кронстину”. Даже в мыслях это знание, словно стервятник, кружащий над скорой добычей, не покидало его. Ему казалось, что он и сейчас видит его на фоне пылающего ночным неоном багровом небе. “Сошел с ума! – подумал он. – Я схожу с ума!”

Угловым зрением он заметил, что свет в окне его кабинета погас. Щелкнув от внезапной дрожи зубами, Гидеон уставился на темный прямоугольник. Под шелком халата на ногах и руках появились мурашки.

“Бог мой,– подумал он. – О, Бог мой!.. Неужели я открыл двери, чтобы туда мог войти кто–то другой?” Он пересек стоянку, направляясь обратно к зданию. Во всем огромном здании погребального центра царила мертвая тишина, не считая тиканья старинных дедушкиных часов, стоявших в дальнем конце коридора, где, плавно изгибаясь, уводили на второй этаж мраморные белые ступени лестницы с перилами вишневого дерева. Гидеон шел по коридору до тех пор, пока не начал ясно различать стрелки на циферблате. Десять минут третьего. Он закрыл глаза в собственной постели почти ровно в полночь.

Откуда–то сверху донесся шум – тихое мягкое “памп”. Гидеон отлично знал, что это за звук – он слышал его годами – это закрывалась крышка гроба, стоявшего, очевидно, в первой из трех демонстрационных комнат–выставок. Он подошел к концу коридора, в голове его сумасшедше тикали дедушкины старинные часы. Сжав белыми пальцами перила лестницы, он посмотрел наверх. Потом он начал взбираться вверх по ступенькам. Достигнув второго этажа, он увидел коридор и третий пролет, который вел на следующий этаж, к административным кабинетам. Рука Гидеона нервно нащупала выключатель на стене, и в следующее мгновение коридор был залит светом дюжины электрических свечей, смонтированных по стенам. На первой из полированных дубовых дверей имелась золотая табличка, оповещавшая, что это “Голубая Комната”, а ниже, белыми пластиковыми буквами на черном бархатном фоне – “Мистер Виллиам О.Тедфорд”. Гидеон открыл дверь и повернул один выключатель. Загорелась сапфировая люстра. В комнате все было голубое: стены, потолок, ковер на полу, диван, стулья. Из лазурных ваз выглядывали голубые цветы. В углу стояла шестифутовая статуя голубого ангела с развернутыми крыльями. На верхушке индигового пьедестала лежала пудренно–порохового цвета книга посетителей. Но главной деталью обстановки комнаты был эбеновый гроб, стоявший на пьедестале королевской голубизны. Гроб заключал в себе останки некоего мистера Тедфорда.

Из тишины коридора донесся звук закрывающейся двери.

– Кто здесь? – спросил Гидеон, и голос его звучал слабо и беззащитно в густой тишине. Несколько секунд он стоял на месте, потом прошел мимо Золотой Комнаты, мимо Зеленой Комнаты, мимо Янтарной Комнаты. Он осторожно заглянул в Красную Комнату. Включенная люстра превратила комнату в центр преисподней. Он почти ощущал запах серного дыма. Потом он увидел, что крышка гроба была поднята, и труп – пожилая женщина в бледно–розовом халате,– курит сигарету.

Точнее, раскуренная сигарета была втиснута между губами мертвой. И поскольку мертвая, естественно, не затягивалась, сигарета успела почти погаснуть. На серой коже щеки лежал серый пепел. “Кто–то решил пошутить,– подумал Гидеон с гневом, отшвырнув сигарету прочь. – Совсем не смешно. Совсем не смешно!”

Ответом был одинокий смешок, который долетел откуда–то из другой демонстрационной комнаты. Гидеон двинулся по коридору в обратном направлении, дрожа и испытывая желание броситься бежать, но понимал, что спрятаться некуда.

– Вы где? – крикнул он. – Что вам от меня нужно?

В коридоре было еще две комнаты, Фиолетовая и Белая. Гидеон перевел взгляд с комнаты на комнату, ноги его отказывались служить.

– Что вам нужно? – снова крикнул он. – Я вызову полицию, если вы не уберетесь!

Мертвая тишина.

Гидеон резко распахнул дверь Фиолетовой Комнаты. Дверь с грохотом ударила в стену, сбросив на пол картину в богатой раме, изображавшую пурпурные цветы на темно–зеленом с сиреневым поле. Он подошел к гробу и заглянул в него. Тут же он подался назад. Труп – ссохшийся пожилой человек с резко выступающими скулами – был разрисован гримом, словно клоун. Нос и щеки были покрыты пятнами губной помады. Ярко–красным были выкрашены и веки закрытых глаз. Гидеон с грохотом опустил крышку гроба на место и начал пятиться обратно к коридору, где повернулся лицом к двери Белой Комнаты.

Он вошел в эту комнату, задержав дыхание, ступил в помещение небесной белизны. В этой комнате, самой роскошной из всех, даже гроб был белого цвета с золотой окантовкой. Но в комнате никого не было, совершенно. Гидеон, облегченно переведя дыхание, повернулся, чтобы выйти из комнаты.

И в это мгновение снежно–белый гроб начал открываться.

Гидеон стремительно обернулся, глаза его заметались, из горла вырвался хриплый придушенный вопль. Обнаженная рука подняла крышку гроба, толкая ее изнутри. Когда крышка полностью открылась, мертвец сел. Это был юноша–чикано с черными блестящими волосами. Гидеон теперь видел, что юноша лежал поверх другого трупа, голубоволосой матроны, которая отдала Богу душу во сне. Юноша начал выбираться из гроба. Его темные глаза припечатали Гидеона к месту. Он протянул руку, пощупал шелк подкладки гроба, потом усмехнулся:

– В самом деле, отличная работа, друг. Вы знаете толк в своем деле, верно?

Гидеон не мог вымолвить ни слова. Он не мог двигаться. Не мог думать.

– Я его просто примерил, мистер Гидеон,– сказал юноша, взгляд которого метнулся в угол за спиной Гидеона.

Черноволосая девушка, все это время стоявшая там, прыгнула на хозяина погребальной конторы и впилась зубами ему в горло.

5.

– Ага,– тихо сказал принц Вулкан, прижимая к виску белые пальцы. Потом он открыл зеленые, как у кошки, глаза и посмотрел на стоявшего в другом конце комнаты Филиппа Фалько. – Прекрасно. Митч Гидеон с нами, и мы завтра можем начинать массовое производство…

– Сэр, если вы позволите мне,– начал Фалько,– такой способ доставки прямо из постели – он весьма рискован…

– Рискован? О каком риске идет речь?

Теперь глаза Вулкана – шарики зеленого мрамора на белом мраморе лица – были устремлены прямо в глаза слуги. – Если бы его остановили полицейские, он бы проснулся и все. А нам необходимы гробы, нам необходима его фабрика. А какой полководец боится риска?

Некоторое время он сидел неподвижно, потом поднялся и двинулся вдоль комнаты с каменным полом, направляясь к огромному камину. Этот камин вполне мог поместить в своей пасти целый корд ( 3, 6 куб.м ) древесины, хотя сейчас в нем горело всего пять–шесть поленьев. На снежно–белые черты короля вампиров упал оранжевый отблеск пламени. По всей комнате были разбросаны дорожные сундуки, некоторые были раскрыты, демонстрируя хранившиеся в них старинные драгоценные фолианты. Прекрасные полотна старинных мастеров, хотя и несколько потрескавшиеся, висели по стенам бок о бок с фрагментами тончайших, ветхих от древности, гобеленов. В центре комнаты пол был покрыт огромным прекрасным персидским красно–голубым ковром. На нем стоял длинный стол из полированного дуба. На столе был установлен серебряный канделябр с восемью черными свечами. перед черным бархатным креслом Вулкана была расстелена большая карта Лос–Анжелеса вместе с прилегающими округами. Вулкан, глаза которого блестели, смотрел прямо в огонь. Скоро слуга, называвший себя Тараканом, принесет ночную жертву, и эта перспектива насыщения горячей кровью сделала его возбужденным и нетерпеливым. В прошлый раз, вчера, он пропустил очередное время питания, потому что не желал так часто использовать этого человека, заставляя его опять идти на улицы города. Он внимательно изучил принесенные Фалько газеты и понимал, что не стоит привлекать к этому полезному слуге внимание полиции, которая и так настойчиво идет по его следу.

– Скоро вернется Таракан,– медленно произнес Вулкан, глядя на оранжевые языки пламени, наблюдая, как с треском разламывается прогоревшее полено. Он размышлял над тем, что необходимо было совершить именно сегодня ночью. Вопрос был лишь в том, как это сделать – быстро или медленно.

– Хозяин,– сказал Фалько, приближаясь на шаг. – Этот человек опасен. Он рискует. Он может причинить вам вред…

– Но почему это тебя волнует? – тихо спросил принц.

Фалько сделал паузу, глядя на освещенную красными отблесками фигуру худощавого гибкого юноши.

– Я хотел лишь сказать, хозяин, что полиция неизбежно поймает его рано или поздно. Я знаю, что вы избрали его, потому что сочли его сознание наиболее… восприимчивым, но подошло время избавиться от этого человека. Пищу для вас мог бы доставлять и я. Почему вы не поручите это мне?

Чуть улыбнувшись, Вулкан повернулся к старику:

– Тебе? Поручить это тебе, Филипп? Но время исчерпало тебя, ты пуст, как скорлупа выеденного яйца. Ты стар и слаб, и женщины легко от тебя убегут. Нет… Таракан молод, силен… И он нов… – Вулкан покачал головой, молча глядя на Фалько несколько секунд. – Нет, Филипп. Если кто–то и причинит мне вред, то это будешь ты. Разве не так?

– Нет! – вскрикнул Фалько, глаза его широко раскрылись. – Нет, клянусь, это неправда!

– К сожалению, это так. С тех пор, как мы покинули Венгрию, ты становишься все более и более… как бы это сказать?.. Все более раскаивающимся. И теперь ты опускаешься на колени, молишься Богу, который к тебе не имеет никакого отношения. Ты молишься, ты раскаиваешься – и что все это даст тебе? И ты уже подумывал о том, чтобы отправиться в полицию.

– Нет!

– Это мне сказал Повелитель, Филипп. А он никогда не лжет. Никогда! – Вулкан повернулся спиной к Фалько, наблюдая за пламенем в очаге. – Я дал тебе добрую жизнь,– сказал он минуту спустя. – Почему ты хочешь отплатить мне злом?

Фалько дрожал, голова у него шла кругом. Он прижал руки к лицу, судорожно выдохнул. Над головой в высоких балках зала стонал и выл ветер, словно сонм томящихся в муках погибших душ.

– Это… это все зло! – пробормотал он. Из горла старика вырвался сдавленный всхлип. – Это извращение, это не чистое…

– И это все, что ты можешь сказать? Маловато.

– Я… я помню, как в Будапеште, когда я был еще молодым торговцем картин… ко мне пришел старик и…

– Новак,– прошептал Вулкан. – Верный, преданный слуга.

– … и показал бесценную византийскую резьбу по дереву. Такую прекрасную, что я был потрясен. И он сказал, что сотни не менее прекрасных произведений можно найти в монастыре на вершине горы Ягер. Он сказал, что его господин… слышал об аукционе, который я организовал для Коппа, и хотел бы, чтобы я организовал подобный и для него, для принца Вулкана. – Глаза Фалько стали холодны. – Вулкан. Это был первый раз, когда я услышал ваше имя, и словно… заразился…

– И естественно, когда ты увидел мою коллекцию, которую начал собирать еще мой отец… тебе стало все равно, что я за существо. Даже после того, как я убил Новака, ты помог остальным сбросить его труп с обрыва. Ты это тоже помнишь?

Фалько содрогнулся.

– Оглянись вокруг, Филипп! – тихо воскликнул Вулкан. – Посмотри на красоту, ради которой ты пожертвовал душой!

Моргнув, Фалько медленно обвел взглядом стены, где висели полотна и древние гобелены. Тут были и более современные произведения – картины кисти Лоррэна, Ингреса, Делакруа, Нольда, Дэга, Лоренцо ди Криди, венгерских художников – Паала, Борсоса, Симона Холлоси. В тусклом свете могучие кони скакали по нарисованным полям. Танцевали на сельской площади крестьяне. Хохотал красивый демон Гольда, пока поэт сражался со своими рифмами. На полотнах дул ветер, холодный, безмолвный, гоня над осенними полями стаю черного воронья. На сцене, погруженной в полумрак, совершали пируэты балерины Дэга в розовых масках. Смотрели с холстов лица славных венгерских дворян, и золотые венцы над их головами были единственными намеками на свет и цвет в этих мрачных изображениях. Картины наполняли комнату, сюжеты их были яркими и мрачными, цвета приглушены или сверкающи. “Красота,– думал Фалько,– о, какая жуткая красота…”

Принц Вулкан шагнул к Фалько, но лицо вампира осталось погруженным в тень.

– Приближается конец, Фалько. Тот человек, что называет себя Тараканом, сегодня ночью принесет последнюю жертву. Он останется со мной. Вместо тебя.

Рот Фалько открылся.

– Пожалуйста,– прошептал он, потом быстро повернулся, помчался через зал к огромной двери на противоположном конце. Прежде, чем он достиг двери, Вулкан поднял указательный палец, начертив в воздухе треугольник, и рука Фалько напрасно потянулась к дверной ручке – ее на прежнем месте больше не было. Вместо проема двери перед ним возникла шероховатая поверхность камня.

– Иллюзия! – завопил Фалько. – Здесь должна быть дверь! Я знаю, что она здесь.

Пальцы его в отчаянии скребли камень, возникшей на его пути стены, потом он принялся колотить по камню кулаком.

Вулкан захихикал, словно испорченный ребенок – и принялся злорадно распевать:

– Филипп не может выбраться! Филипп не может выбраться, не может, не может!

– Боже, помоги мне! – воскликнул Фалько, голос его надломился, он захрипел: – Боже, помоги…

– Прекрати! – закричал Вулкан, прижимая к ушам ладони. Лицо его заострилось, губы приоткрылись, показав зловещие клыки. – Я разорву тебя на куски за это!

Фалько прижался спиной к холодному камню, с ужасом глядя на приближавшегося вампира.

– Хозяин,– хрипло прошептал он, опускаясь на колени. – Хозяин, пожалуйста! Я умоляю вас! Не убивайте меня, не убивайте… сделайте меня таким же как вы! Как вы! Сделайте меня таким же, как ВЫ!

Вулкан навис над ним, слабо улыбнувшись:

– Нет, Филипп, ты слишком стар, и ты уже ни на что не годишься. И ты знаешь слишком много секретов, слишком многое из моих планов…

– Не убивайте меня! – заплакал ползающий по полу старик, капли слез покатились по его щекам.

– Мир принадлежит молодым,– сказал принц Вулкан. – Старости нечего делать в нем. Я даю всем дар вечной юности, и скоро весь мир будет моим. Вспомни Александра Македонского, Филипп. Во время своих великих походов он оставлял позади калек и раненых. Теперь ты для меня значишь не больше, чем жалкий калека для Александра.

Фалько прижал к лицу ладони:

– Боже, спаси грешную мою душу! Отец наш небесный! Я совершил много грехов…

– Болван! – закричал Вулкан и сжал ладонями виски Фалько. Пальцы его напряглись, глаза Фалько широко раскрылись от ужасной боли. Послышался тихий треск и по лбу Фалько от макушки до переносицы протянулась тонкая кровавая нить. Глаза Вулкана сверкнули зеленым огнем, зрачки потемнели.

Потом Фалько завопил, вопль его призрачным эхом отозвался среди стен зала, вместе с порывом ветра унесся к высокому невидимому потолку. Капли крови стекали по лбу Фалько, собирались на кончике его носа, падали на рубашку. Послышался более громкий треск, Фалько что–то в ужасе забормотал.

Вулкан вдруг резко повернул ладони. Часть черепа Фалько провалилась вовнутрь, по лбу от переносицы и через макушку до самого затылка пробежала красная трещина. Глаза его наполнились кровью, тело содрогнулось в конвульсиях. Вулкан сжал ладони чуть сильнее, и голова превратилась в кашу раздробленных костей, мозгового вещества и крови. На лицо вампиру брызнула кровь, он стряхнул каплю пальцем, потом поднес палец ко рту и лизнул. Потом нарисовал в воздухе треугольник, противоположный первому, и дверь возникла на старом месте, словно фотография, проявившаяся на экспонированной бумаге. Те, кто прижался к ней по ту сторону, тихо переговариваясь и смеясь, бросились бежать по коридору.

– Кобра! – повелительно сказал Вулкан, и одна из фигур остановилась, потом направилась в обратную сторону.

– Да, хозяин,– тихо сказал Кобра. Кожа на его лице туго, словно маска, обтягивала кости черепа, на висках голубыми змеями вились вены. Глаза у него были красными, как у крысы, волосы – грязные, сбившиеся. Вслед за Вулканом он вошел в комнату, глядя на окровавленного мертвого человека на полу.

– Пей,– сказал Вулкан, плавно взмахнув рукой в сторону трупа.

Глаза Кобры вспыхнули жадностью. Он вздохнул и опустился на колени, пробив клыками горло и принявшись жадно пить. Грудь его тяжело поднималась и опускалась.

Принц пересек комнату и опустился обратно в кресло, наблюдая за пиром Кобры. Время от времени Вулкан пронзительно и коротко смеялся. Кобра был молод и неопытен, он еще не знал той богатой гаммы, отличавшей живую еду от мертвой. Да, эти юнцы – их так легко удовлетворить, и они так жадно стремятся знать. Однако, скоро, очень скоро, он и остальные узнают некоторые секреты, которые Вулкан хранил уже почти восемь столетий. Как призывать к себе летучих мышей, собак, крыс, мух, собирать их огромными стаями или тучами. Как заглядывать в сознание людей, проникать в секреты мыслей. Как определять по единственной капле крови, насколько стар этот человек или из чего состояла его обычная пища, научиться распознавать по вкусу этой капли оттенки в сотни вариаций, тысячи оттенков солености, сладости, кислоты. Они научатся высасывать кровь до последней капли из вен жертвы, трансформируя таким образом, человека в себе подобного обитателя ночи. Им так много еще придется научиться делать…

Вулкан откинулся на спинку кресла. Кобра поднял голову, роняя зря капли крови, падавшие с подбородка и бледных губ, потом вернулся к своей работе. “Этот по–настоящему любит меня, он предан,– подумал принц. – Что делать с трупом Фалько?” Взгляд его переместился на огромный камин. Поленья разгорелись как следует и отблески веселого огня заполнили зал, будто оранжевые привидения. Интересно, как собакам, запертым в нижнем этаже, понравится сегодняшний ужин из жареного мяса?

Вулкан, сидя, ожидал возвращения Таракана.

6.

Палатазин удивленно посмотрел на часы. Оказывается, он на несколько минут заснул. Двадцать минут четвертого. Коронадо–стрит, казалось, совершенно опустела. Даже “Фелиц–клаб” закрыл двери, выключил неон вывески. Два силуэта в машине по другую сторону улицы не двигались. Очевидно, они тоже задремали. “Нужно было взять с собой кофе,– раздраженно подумал он. Потом появилась другая мысль – что, если мы напали на ложный след? Убийства ведь прекратились. Возможно, он исчез из города навсегда. А может, Таракан просто затаился на время?”

В дальнем конце Коронадо мелькнул свет фар. Палатазин выпрямился, сердце забилось чуть быстрее. Машина приближалась очень медленно, и еще минуту спустя Палатазин увидел, что это “фольксваген–жук” светлого цвета. В горле у него пересохло. Машина остановилась у обочины примерно в тридцати ярдах от машины Палатазина, и Палатазин стремительно нырнул в тень приборной доски. Фары “фольксвагена” погасли. Открылась дверца, потом снова затворилась. По бетону простучали шаги.

Когда Палатазин снова поднял голову, то успел заметить, как затворяется дверь за вошедшим в “Мекку” человеком. “Это он! – подумал Палатазин. – Это тот самый человек, которого мы ищем!” Минуту спустя в дверное окошко машины Палатазина заглянул Цейтговель:

– Нам идти за ним, капитан?

– Нет. Подождем и посмотрим, что он будет делать. Если он снова выйдет, то поедем за ним, а если останется дома, то арестовать мы всегда успеем.

– Если только это он. В смысле, если он – Таракан.

– Вот и посмотрим. Оставайтесь настороже.

Цейтговель напряженно смотрел на затворенную дверь здания. Когда она снова отворилась и на крыльцо вышел Бенфилд, сердце Палатазина подпрыгнуло, словно получив сильнейший удар электричества. Мужчина нес маленький мешок. Что это могло быть? Тряпка, смоченная в той отвратительной одурманивающей жидкости? Значит, сегодня ночью он снова решил выйти на дело?

Бенфилд подошел к своему автомобилю, посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую, проверяя, нет ли кого–нибудь на улице. Палатазин так стремительно пригнулся, что у него треском отозвались шейные позвонки. Бенфилд сел в машину. Заработал мотор “фольксвагена”, зажглись фары, машина медленно покатилась вперед.

Светлый “фольксваген” неспешно миновал машину Палатазина, направляясь к концу Коронадо–стрит, потом свернул на 61–ю.

Палатазин быстро включил зажигание, завел машину, резким поворотом руля развернул ее и последовал за Бенфилдом. В зеркальце заднего вида он видел фары машины Цейтговеля, идущей примерно в пятидесяти ярдах позади. Серый “фольксваген” свернул на Западную авеню, и Палатазин понял, что этот человек направляется прямо в Голливуд. Пульс у него болезненно участился, ладони, сжимавшие руль, стали влажными. Он старался не приближаться к преследуемой машине слишком близко, не включал фары, чтобы Бенфилд не заметил хвоста. Через несколько минут “фольксваген” повернул на Голливудский бульвар, все еще полыхавший неоном баров, дискотек, массажных салонов и порнографических книжных магазинов. На бульваре было достаточно много машин, поэтому Палатазин включил фары и прибавил скорость. Он держался на дистанции в несколько машин от “фольксвагена” Бенфилда. Девушки на тротуаре в узких брюках, коротких юбках, облегающих футболках, разрезных рубахах делали зазывные жесты, пальцами указывая цену. Большинство девушек, приехавших в Лос–Анжелес в надежде стать кинозвездами, были очень симпатичны. Возможно, пару раз им удалось провести сеанс позирования для фотографов или им дали какую–то эпизодическую роль в фильме, но теперь по какой–либо причине удача покинула их. Они стали отверженными, они были измятыми салфетками, которыми пользовался режиссер, продюссер, дискотечный “король”, а потом отбросил вместе с прочим мусором в корзину. Все они были потенциальными жертвами Таракана.

Впереди под огромным красным “Х”, рекомендовавшим посетить порнокинотеатр, “фольксваген” сделал поворот. Автомобиль направился к обочине.

7.

Голову его наполнял повелительный голос Хозяина, поэтому нужно было спешить. Он миновал несколько девушек, старавшихся соблазнить его. Сегодня он искал ЕЕ. Их было столько, любой выбор, самый большой кондитерский магазин в мире – все цвета, все размеры. У него уже случилась эрекция, но он знал, что не достигнет оргазма, пока не прижмет к ЕЕ лицу пропитанной химикалиями тряпки.

И потом он увидел ее. Она стояла под красным “Х” Голливудского кинотеатра для взрослых. У нее были длинные волнистые волосы платинового цвета, чувственно выступающие вперед губы. Лицо больше напоминало лицо маленькой девочки, а не женщины. На ней было розовое платье, розовые чулки и, что лучше всего, она была не такая тощая, как многие остальные. Что–то в выражении ее рта и глаз напоминало ему Бев. Конечно, это случалось в той или иной степени со всеми этими девушками, но именно эта… Да, это БЫЛА БЕВ! ОНА В САМОМ ДЕЛЕ БЫЛА БЕВ! Ему уже столько раз казалось, что он нашел ее, что она пожалеет, что бросила его, и вернется, и каждый раз он убеждался, что его снова провели. И поэтому он продолжал убивать злых, нехороших женщин, которые смеялись над ним за его спиной, да, да! Они помогали Бев прятаться.

Но это была она – он в этом был сейчас уверен. О, Хозяин, он будет так доволен – он нашел свою Бев!

На глаза навернулись слезы, он подвел свой “жук–фольксваген” к обочине, затормозил, подозвал взмахом руки девушку. Она посмотрела по сторонам, надеясь, что ей подвернется что–нибудь получше малопрестижного автомобильчика, потом подошла к “фольксвагену”, вглядываясь в сидевшего за рулем мужчину с темными тяжелыми веками и темными глазами.

– Меньше, чем за семьдесят пять не поеду,– сказала она равнодушно тонким голосом. Раньше она строила планы войти в труппу сопроводительного вокала для какого–нибудь певца, вроде Боба Сигера. Но в этом городе на сцену не пробьешься.