Умри завтра Джеймс Питер

42

Сьюзен Купер совсем выдохлась. Потеряла счет дням после несчастья с Натом. Кроме кратких поездок домой, чтобы принять душ и переодеться, с прошлой среды живет здесь, в реанимационной палате. Сегодня, согласно газете «Дейли мейл», понедельник. В газете полно советов в рамочках из падуба и веселых праздничных фестончиков. Как избежать похмелья после Рождества. Как не набрать лишнего веса на праздниках. Как украсить елку с помощью старых ненужных вещей. Сотня замечательных идей насчет рождественских подарков. Как купить мужу подарок, которого он никогда не забудет.

Почему никто не посоветует, как сохранить мужу жизнь до Рождества, как помочь ему увидеть еще неродившегося ребенка?

За последние пять дней никаких перемен. Пять самых долгих дней в ее жизни. Пять дней жизни в кресле у койки Ната в голубой реанимационной палате. Ее тошнит от голубизны. Тошнит от бледно-голубых стен, от голубых занавесок, задернутых в данный момент вокруг его койки, от голубых жалюзи, от голубых блуз и брюк медсестер и врачей. Другие краски только на присланных ему открытках. Цветы она отдает в соседние палаты, потому что здесь мало места.

Сейчас за занавесками столпились медики. Неожиданно прозвенел сигнал монитора и почти сразу умолк. Ненавистный писк каждый раз пугает до чертиков. Теперь зазвенел в другом конце палаты. Сьюзен положила газету. Решила выйти на несколько минут из палаты, сменить обстановку. Остановилась у рукомойника на стенке у двери. Послушно спрыснула руки, втерла в кожу дезинфицирующий раствор, нажала зеленую кнопку. Дверь открылась, и она направилась по коридору, как зомби, мимо двери слева в комнату отдыха и двери справа в комнату ожидания, мимо абстрактной картины, напоминающей столкновение грузовиков, полных разноцветных каракатиц, и дальше к окну за лифтом.

Для нее оно стало окном в мир. Сквозь него она смотрит в другую реальность. Крыши, парящие чайки, канал вдалеке. Мир нормальный, спокойный. Мир, где Нат был здоров. Мир, где серые корпуса кораблей проплывают вдоль серого горизонта, где она вчера следила за белыми парусами яхт, гонявших вокруг буйков. Зимняя регата «Фростбайт». Ей все об этом известно, потому что пару лет назад Нат в свободные воскресенья был членом команды одной такой яхты, крутил лебедки. Радовался свежему воздуху, успешно снимал больничное напряжение. Потом купил мотоцикл и вместо воскресных гонок на яхте начал гонять по проселочным дорогам с компанией других «заново рожденных» мотоциклистов. Она до ужаса ненавидела этот мотоцикл.

Ох, черт! Черт, черт, черт… Как будто реагируя на ее настроение, шевельнулся младенец.

– Привет, Тычок, – сказала она.

Вытащила мобильник – восемь пропущенных вызовов. Новые сообщения одно за другим. Брат Ната. Друзья-яхтсмены. Сестра. Джейн, лучшая подруга Сьюзен, и еще две приятельницы. За спиной послышались шаги, тихие, скрипящие по линолеуму. Раздался женский голос, который Сьюзен не узнала:

– Миссис Купер?

Оглянувшись, она увидела симпатичную женщину с планшетом, к которому прикреплено множество бланков. Под сорок, русые волосы собраны в пучок, блуза в коричневую и кремовую полоску, черные брюки, мягкие черные туфли. На груди жетон с надписью «старшая сестра».

– Меня зовут Крис Джексон, – представилась она с сочувственной улыбкой. – Как себя чувствуете?

Сьюзен пожала плечами, невесело улыбнулась.

– Не очень хорошо, если хотите знать правду.

Сестра нерешительно помолчала, и Сьюзен сжалась, предчувствуя недоброе.

– Можно с вами поговорить, миссис Купер? – спросила Крис Джексон. – То есть если я ни от чего вас не отрываю.

– Конечно, пожалуйста.

– Может, зайдем в комнату отдыха? Хотите, я вам чаю налью?

– Спасибо.

– Как вы пьете?

– С молоком, без сахара.

Через пару минут Сьюзен сидела в зеленом кресле с деревянными ручками в тихой комнате без окон. На угловом столике лампа со сборчатым абажуром. На одной стене зеркальце, на другой гравюра с унылым пейзажем, на потолке маленький выключенный вентилятор. Гнетущая атмосфера.

Сестра вернулась с двумя чашками чаю и села напротив, смущенно улыбаясь.

– Можно называть вас по имени?

Сьюзен кивнула.

– К сожалению, Сьюзен, положение не слишком хорошее. – Крис Джексон помешала чай ложечкой. – Мы сделали для вашего мужа все, что могли. Поскольку мы его знаем и любим, то, поверьте, старались сверх меры. В течение пяти дней он не реагировал, а сегодня, боюсь, кое-что произошло.

– Что?

– Судя по исследованию зрачков, в мозгу произошли изменения, связанные с повысившимся давлением.

– Зрачки расширились? – спросила Сьюзен.

Старшая сестра мрачно улыбнулась.

– Конечно. С вашим опытом, с вашим образованием вы понимаете.

– И понимаю серьезность повреждения мозга. Долго ли… как по-вашему… знаете… – Она давилась словами. – Долго он еще будет с нами?

– Надо сделать повторные анализы, но это решающий признак. Хотите кому-нибудь позвонить? Другим членам семьи, которых хотели бы видеть здесь, которые могли бы с ним попрощаться и вас поддержать?

Сьюзен поставила чашку с блюдцем, вытащила из сумочки платок, промокнула глаза и кивнула.

– Его брат… он уже едет из Лондона, скоро будет. Я… я… – Она затрясла головой, высморкалась, сделала глубокий вдох, постаралась успокоиться, сдержать слезы. – Вы вполне уверены?

– Давление поднялось до двухсот двадцати на сто десять. Вы ведь медсестра, правда? Понимаете, что это значит?

– Да, – кивнула Сьюзен. – Нат фактически умер. Так?

– К большому сожалению, – очень тихо ответила Крис Джексон.

Сьюзен крепко прижала к глазам платок. Старшая сестра терпеливо ждала. Через несколько минут Сьюзен сделала глоток чаю.

– Послушайте, – сказала Крис Джексон. – Я сейчас еще кое-что хочу обсудить. Поскольку тело вашего мужа особых повреждений не получило, вы могли бы разрешить забрать его органы для пересадки, спасти жизнь других людей.

И замолчала, ожидая реакции.

Сьюзен молча уставилась в чайную чашку.

– В этом многие черпают утешение. Это значит, что смерть их любимых способна хотя бы спасти другие жизни. Что смерть Ната послужит доброму делу.

– Я беременна, – сказала Сьюзен. – Ношу его ребенка. Значит, он его не увидит, да?

– По крайней мере, частица его будет жить в ребенке.

Сьюзен снова уставилась в чашку. Гортань туго перехватила стальная лента.

– Как… я хочу спросить… если я… если он отдаст органы… то будет… сильно обезображен?

– За ним будет точно такой же медицинский уход, как за живым пациентом. Он вообще не будет обезображен. Всего один разрез по грудине.

После долгого молчания Сьюзен сказала:

– Я знаю, Нат всегда поддерживал идею пересадки органов.

– Но у него нет донорской карточки? Он не внесен в реестр?

– Думаю, сделал бы это со временем. – Сьюзен содрогнулась. – Вряд ли он ожидал, что… что…

Сестра кивнула, избавив ее от необходимости договаривать фразу.

– Мало кто ожидает.

Сьюзен горько рассмеялась.

– Проклятый мотоцикл. Мне так не хотелось, чтобы он его покупал. Если бы топнула ногой…

– Очень трудно отговорить людей с сильной волей от того или иного поступка. Никогда не вините себя.

Наступило долгое молчание. Потом Сьюзен спросила:

– Если я дам согласие, вы ему сделаете анестезию?

– Сделаем, если вы пожелаете. Хотя в этом нет необходимости. Он ничего не чувствует.

– Что возьмете?

– Как скажете.

– Не хочу, чтобы глаза трогали.

– Вполне понимаю. – У сестры запищал пейджер. Она взглянула, сунула его обратно в чехол. – Налить еще чаю?

Сьюзен пожала плечами.

– Я сейчас принесу, захвачу бланки, которые надо заполнить. Мы должны вместе с вами просмотреть его медицинскую карту.

– Знаете, кто получит органы? – спросила Сьюзен.

– Пока нет. Существует национальная база данных – почки, сердце, печень, легкие, поджелудочная железа, тонкая кишка… Органов ждет больше восьми тысяч человек. Их распределят в зависимости от совместимости и очередности – найдут реципиентов с наилучшими шансами на успех. Мы вам письменно сообщим, кого они спасли.

Сьюзен закрыла глаза.

– Несите бланки, – сказала она. – Несите проклятые бланки, пока я не передумала.

43

Агентство по взысканию долгов «Динарий», где работает Линн, располагается на двух этажах одного из новейших в Брайтоне и Хоуве офисных зданий в модном шикарном квартале Новая Англия рядом с железнодорожной станцией.

Клиенты агентства, носящего название древнеримской монеты, – всевозможные компании, предоставляющие коммерческие кредиты: банки, строительные общества, конторы почтовых заказов по каталогам, магазины, выпускающие собственные кредитные карточки, фирмы, торгующие в рассрочку. При ухудшении экономической ситуации агентство процветает. Иногда оно просто отыскивает сомнительных должников, но главным образом скупает портфели долгов, рассчитывая на возможность взыскать максимальную сумму.

В понедельник в четверть шестого Линн сидела на своем рабочем месте. Их подразделение из десяти человек именуется «Осы-разорители». Название каждой бригады написано на табличке, свисающей с потолка гигантского офиса: «Серебряные акулы», «Прыгучие леопарды», «Демоны динария». Между ними идет жесточайшая конкуренция. В дальнем конце расположен судебный отдел под табличкой «Орлы закона». Дальше менеджеры, которые отслеживают звонки агентов.

Обычно Линн здесь нравится. Нравится братский дух и дружеское соперничество, подогреваемое огромными плоскими мониторами на стенах с изображением выигрышных призов – от коробки шоколада до приглашения на ужин в модном ресторане или угощения сосисками. На одном экране горшок, наполненный золотыми монетами, с подписью: «Премиальные – 673 фунта». Порой кажется, что находишься в казино.

К концу недели в горшке накопится еще больше, кто-то из членов ее команды или конкурирующих бригад унесет деньги домой. Она сама смогла бы, успешно начав неделю, несмотря на отлучки. Боже, как хочется выиграть! Заплатить за ремонт машины, сделать подарок Кейтлин, повысить ежемесячные долговые выплаты…

Из офиса открывается чудесный вид на Брайтон, погруженный в зимние сумерки, но Линн всегда настолько сосредоточена на работе, что редко любуется городом. В данный момент на ней наушники, на столе дымящаяся кружка кофе, она старается думать только о звонках по списку. То и дело прерывается, смотрит с тяжелым сердцем на фотографию Кейтлин, пришпиленную к красной перегородке прямо над компьютером. Кейтлин прислонилась к выбеленной стене дома в Шарм-эль-Шейхе, загорелая, в футболке и шортах, в потрясающих темных очках, изображает перед фотографом – Линн – комично надутую супермодель.

Вернувшись к списку, Линн набрала номер, услышала грубый мужской голос с северным акцентом:

– Слушаю.

– Добрый день, – вежливо поздоровалась она. – Мистер Эрнест Мурхаус?

– Э-э-э… кто говорит? – настороженно уточнил мужчина.

– Меня зовут Линн Беккет. Вы мистер Мурхаус?

– Допустим.

– Я звоню из долгового агентства «Динарий». Мы недавно отправили вам письмо относительно восьмисот семидесяти двух фунтов, которые вы задолжали по карточке магазина «Хоум-ФиксИт». Представьтесь хотя бы.

Последовало минутное молчание.

– Ах, – сказал мужчина, – извините, не понял. Я не мистер Мурхаус. Вы ошиблись номером.

Связь оборвалась.

Линн опять набрала номер, ответил тот же голос.

– Мистер Мурхаус? Это Линн Беккет из «Динария». Кажется, нас разъединили.

– Я только что сказал, я не мистер Мурхаус. Проваливайте, не беспокойте меня, иначе я приду в вашу шарашку в Новой Англии и засуну телефон в вашу пышную задницу.

– Значит, вы получили мое письмо? – невозмутимо продолжала Линн.

Голос повысился на несколько октав и набрал децибелы.

– Ты чего-то не понимаешь, глупая корова?! Я не мистер Мурхаус!

– Если не получили, то откуда знаете, что мы находимся в Новой Англии? – вежливо спросила Линн, по-прежнему сохраняя спокойствие.

Сдвинула наушники, чтобы не слышать поток брани. Неожиданно в сумочке зазвонил мобильник. Она его вытащила, взглянула на дисплей: «Номер не определяется». Нажала кнопку отмены. Когда брань стихла, сказала:

– Должна предупредить, мистер Мурхаус, что наш разговор записывается в учебных и контрольных целях.

– Да? Ну, я тоже должен вас предупредить, мисс Барнет. Больше мне никогда не звоните в это время дня и не толкуйте о деньгах. Понятно?

– Какое время дня вам удобнее?

– Никакое время дня и ночи, мать твою! Поняла?

– Мне бы хотелось разработать приемлемый для вас план еженедельных выплат.

Она снова сдвинула наушники.

– Для меня ничего не приемлемо, черт побери. Я потерял долбаную работу! У меня в кармане шиш с маслом! Проклятые приставы ломятся в дверь за более крупными долгами, чем ваша хреновина! Проваливай, и больше никогда не звони, мать твою! Поняла меня, сука?

Линн глубоко вдохнула.

– Может, начнем с десяти фунтов в неделю? Нам хочется облегчить ваше положение. Мы предлагаем удобный план.

– Оглохла, мать твою?!

Телефон опять умолк, и почти сразу же пискнул мобильник – пришло сообщение. Она сделала пометку в досье Эрнеста Мурхауса. Ему будет послано следующее письмо, за которым на будущей неделе последует новый звонок. Если не сработает – а похоже на то, – придется передать дело в судебный отдел. Линн тайком – частные разговоры не поощряются, – поднесла к уху мобильник, прослушала сообщение.

Координатор по трансплантации из Королевской больницы Южного Лондона просит срочно перезвонить.

44

В выходные в городе случилась еще одна подозрительная смерть – известный сорокалетний торговец наркотиками по имени Джеффри Дивер выпал из окна своей квартиры на седьмом этаже многоквартирного дома на набережной. Все признаки самоубийства, но ни коронер, ни полиция не хотели делать поспешные заключения. Небольшая следственная бригада, занявшаяся этим делом, собралась в первом помещении отдела тяжких преступлений, поэтому, чтобы им не мешать, Грейс проводил свои летучки в конференц-зале с другой стороны коридора.

Его разросшаяся команда сидела вокруг прямоугольного стола на красных стульях. В конце зала прямо за суперинтендентом стоял выгнутый стенд, выкрашенный в два голубых оттенка, с электронным адресом суссекской полиции и изображением пяти полицейских значков. На противоположной стене монитор.

Расследуемое дело все больше волновало Грейса. В субботу на обеде с танцами удалось поболтать с новым главным констеблем, и его удивила осведомленность Тома Мартинсона о ходе работы. Понятно, что за каждым его шагом будет следить не только Элисон Воспер, но и сам Мартинсон. Три тела, доставленные в Брайтон и Хоув, привлекают все более пристальное внимание национальных средств массовой информации, что, в частности, означает и пристальное внимание к суссекской уголовной полиции. Единственным происшествием, которое в данный момент препятствует широкому освещению этого случая, стало исчезновение больше недели назад двух маленьких девочек в деревушке близ Гуля. Пресса сосредоточилась на них и на их ближайших родственниках.

– Восемнадцать тридцать, понедельник, первое декабря, – объявил Грейс. – Восьмой инструктаж по операции «Нептун». – Он хлебнул кофе и продолжил: – Нынче утром я выдержал в высшей степени неприятную встречу с прессой. Кто-то проболтался об отсутствии у жертв органов.

Он по очереди оглядел своих самых надежных коллег – Лиззи Мантл, Гленна Брэнсона в костюме цвета электрик, как бы готового отправиться на званый вечер, Беллу Мой, Эмму Джейн Бутвуд, Нормана Поттинга, Ника Николла, – абсолютно уверенный, что это не они и не сержант Гай Батчелор. Фактически уверен, что утечка не отсюда. И не из морга. И не из полицейской пресс-службы. Может, из кадрового отдела…

Белла взяла номер лондонской «Ивнинг стандарт» и последний выпуск «Аргуса». Заголовок в «Стандарт» гласил: «Загадка украденных органов из найденных в Ла-Манше тел». «Аргус» возвещал: «В телах из канала отсутствуют жизненно важные органы».

– Завтра будет и в утренних газетах, – вздохнул Грейс. – В Шорэмской гавани шастает пара бригад из теленовостей, в нашу пресс-службу целый день звонят с радиостанций. – Он кивнул на Дэнниса Пондса, которого пригласил на совещание.

Бывший журналист, старший офицер по связям с общественностью, Пондс больше напоминает столичного торговца. Сорокалетний, с гладко зализанными волосами, густыми широкими бровями и пристрастием к блестящим костюмам, он решает нелегкую задачу укрепления неизменно хрупких отношений между обществом и полицией. Ситуация часто бывает проигрышной, и полицейские, питая вечную подозрительность к тем, кто хоть как-нибудь был связан с прессой, называют ее «пондсовой».

– Надеюсь, освещение событий подтолкнет людской интерес, – сказал Пондс. – Я отправил отретушированные фотографии жертв во все газеты, в телевизионные программы новостей, разместил в Интернете.

– И на сайте «Абсолют Брайтон»? – уточнил Ник Николл, имея в виду относительно новый городской интернет-портал.

– Разумеется! – Пондс просиял, как бы довольный собственной сметливостью.

Грейс заглянул в свои заметки.

– Прежде чем выслушать доклады, отмечу одно интересное сообщение в сегодняшней сводке происшествий, – сказал он. – Возможно, пустышка, но надо проверить. – Он взглянул на Брэнсона. – Проверять будешь ты, как специалист по навигации.

Раздались смешки.

– Скорей по прицельному блевотометанию, – фыркнул Норман Поттинг.

Не обращая на него внимания, Грейс продолжил:

– Сообщается о пропавшей с вечера пятницы рыболовецкой шхуне «Скуби», стоявшей в Шорэме. Возможно, в этом ничего особенного нет, но мы должны отслеживать все происшествия на побережье.

– Ты сказал «Скуби», Рой? – переспросил Брэнсон.

– Да.

– Да ведь это… та самая шхуна, на которой я ходил в пятницу с поисковой бригадой!

– Ты нам не рассказывал, Гленн, что затопил ее к чертовой матери! – подколол его Гай Батчелор.

Сержант проигнорировал коллегу, крепко задумался. Что значит «пропала» – украдена или затонула? Спросил Грейса:

– Еще есть какая-нибудь информация?

– Нет. Сам ищи.

Брэнсон кивнул.

– По-моему, похоже на рэкет, – неожиданно заявил Норман Поттинг.

Грейс вопросительно посмотрел на него.

– Один писатель сказал, что в Брайтоне только и есть что трактиры да рэкетиры. Полная картина, правда? – ухмыльнулся Поттинг.

Белла бросила на него недружелюбный взгляд.

– Норман, – сказал Грейс, – присутствующие могут принять это за оскорбление. Ясно?

– Да, шеф. Понял. Просто хочу отметить, что, раз у всех трех нет органов, надо искать рэкетиров, которые ими торгуют.

– Что еще можешь добавить?

– Я велел Филу Тейлору и Рею Паккарду из отдела высоких технологий покопаться в Интернете, да и сам посмотрел.

– В Соединенном Королевстве есть какие-то совпадения?

– Пока нет. Максимально расширяю сферу поиска, связался с Интерполом и Европолом. Только, думаю, скорого ответа мы от них не получим.

Грейс согласился. Не раз прежде связываясь с Интерполом, он хорошо знает, что эта организация бывает невыносимо медлительной, а иногда и надменно-презрительной.

– Хотя я нарыл кое-что интересное, – объявил Поттинг, поднялся со стула, пошел к фотографии с татуировкой. Указав на нее, громко произнес:

– Рарес. Это румынское имя. Мужское.

– Только румынское? – уточнил Грейс.

– Только, – ответил сержант. – Конечно, это не обязательно означает, что тот самый Рарес, кем бы он ни был, румын. Тем не менее ниточка.

Грейс сделал пометку.

– Отлично, это нам очень поможет.

Поттинг рыгнул, Белла пронзила его кинжальным взглядом.

– Ох, простите. – Сержант похлопал себя по животу. – И еще одно, Рой. Организация Объединенных Наций публикует список нехороших стран, связанных с контрабандной переправкой людей для трансплантации органов. Румыния занимает в нем далеко не последнее место.

45

Больница предложила прислать карету скорой помощи, но Линн не захотела и была уверена, что Кейтлин тоже не захочет. Решила попытать счастья с «пежо». Позвонив Мэлу, сразу попала на автоответчик – значит, он в море. Поэтому послала эсэмэску, зная, что он ее примет:

«Найден подходящий донор. Пересадка завтра в 6 вечера. Позвони, когда сможешь. Линн».

На этот раз Кейтлин не отправляла никаких текстов. Цеплялась за руку матери, слабо, испуганно тискала. Желтушное личико призрачно вспыхивало в свете уличных фонарей и фар встречных машин. По радио пошли новости. Третьей темой была деятельность в Суссексе преступной сети, торгующей крадеными человеческими органами. Полицейский, какой-то суперинтендент Рой Грейс, сказал:

«Обсуждать результаты следствия пока слишком рано, но на данной стадии одно из главных наших направлений – выяснение, не были ли тела сброшены с проходившего судна. Хочу заверить общественность, что мы считаем это единичным случаем, и…»

Линн поспешно заглушила радио, включила проигрыватель.

Кейтлин вновь стиснула ее руку.

– Знаешь, мам, где мне сейчас по-настоящему хочется быть?

– Где, дорогая?

– Дома.

– Хочешь, чтоб я повернула назад? – растерянно спросила Линн.

Кейтлин покачала головой.

– Нет, не в нашем доме. Я хочу быть дома.

Линн сморгнула подступившие слезы. Кейтлин имеет в виду Зимний коттедж, где до развода они жили с Мэлом, где росла дочка.

– Хорошо было там, ангел мой, да?

– Просто блаженство. Я там была счастлива.

Зимний коттедж. Само название будит воспоминания. Вспоминается летний день, когда они с Мэлом впервые поехали его смотреть. В то время она была беременна Кейтлин, на шестом месяце. Длинный спуск по проселочной дороге мимо фермерских хозяйств вел к маленькому ветхому коттеджу, обсаженному ивами, с полуразвалившимися подсобными постройками и теплицей с выбитыми стеклами, но с прекрасной лужайкой и покосившимся игровым детским домиком, который Мэл позже с любовью отстроил для Кейтлин.

Прекрасно помнится тот первый день. Запах сырости, паутина, сгнившие балки, древняя печка на кухне. Вид на покатые холмы Южного Даунса, за который можно умереть. Мэл сильной рукой обнял ее за плечи, крепко прижал к себе, перечисляя все, что может сделать сам с ее помощью. Смелый план, но их план. Их дом. Их кусочек рая.

Стоя там, Линн отчетливо представляла, как здесь будет зимой, чуяла острые морозные ароматы, видела горящие дрова в камине, опавшую листву, мокрую траву. Какой покой, надежность, безопасность!.. Да, да, да.

При каждом упоминании дочки о Зимнем коттедже становится грустно. Еще печальнее, что через семь лет после переезда оттуда Кейтлин, которой тогда было восемь, до сих пор говорит о Зимнем коттедже как о своем доме. Не считая домом тот, в котором живет. Больно и обидно.

Но понятно. Восемь лет, прожитых в Зимнем коттедже, девочка была здорова. В тот период жизни она была беспечна. Болезнь началась годом позже, и Линн порой задумывается, не сыграл ли роковую роль стресс, который Кейтлин испытала при разводе родителей.

Проехали мимо трубы «Икеа». Линн уже видит в ней некий символ своей жизни. Словно пограничный столб. Старая нормальная жизнь к югу от него, новая, незнакомая, неизвестная – к северу. Джастин Тимберлейк запел на диске: «Одно приходит, другое уходит…»

– Эй, мам, – неожиданно оживилась Кейтлин. – Думаешь, это правда?

– Что именно?