Мой враг, моя любимая Южная Влада

– Людочка! – послышался испуганный крик в спину.

Дверь распахнулась. С размаху я налетела на широкую грудь охранника с дубинкой наперевес. Меня толкнули обратно. Кто-то навалился сверху, прижал к полу. В локтевой сгиб кольнуло что-то острое, и все вокруг сразу поплыло…

Очнулась я уже на жестком продавленном матрасе. Вокруг было тихо, темно и пахло несвежей едой. Вслед за легким головокружением и ноющей болью в запястье пришли воспоминания о последних событиях. Я судорожно схватилась за живот. Никаких следов операции. От сердца сразу же отлегло. Похоже, «внесение в список» не подразумевало немедленного проведения процедуры.

Приподнявшись на локте, я огляделась. В сумраке удалось различить прутья решетки. Прислушалась. Вроде бы никого. Осторожно села. Помещение смахивало на конюшню с рядом одинаковых стойл, только вместо деревянных стенок тут были железные решетки. Под босыми ногами обнаружился каменный пол. Вытянув шею, я разглядела в конце прохода дверь. В небольшое слуховое окно над ней пробивался свет.

Где же я теперь? В тюремных камерах?

Сообразила ощупать свою постель. В ногах нашла стопку одежды, а на полу приметила какую-то обувь. Никогда еще я не одевалась так быстро. Ткань была грубой, похожей на джинсовую, но мне в тот момент шелков и не требовалось. Все лучше, чем ходить голой.

Наконец, я прислонилась спиной к стене, сложила руки на коленях и дала волю слезам. Вспомнился Ивар, наши совместно проведенные дни. После такого счастья оказаться на задворках мира, в грязном гетто, среди чужих равнодушных людей было подобно смерти. Не зря ведь говорят: чем выше заберешься, тем больнее падать. А с Иваром я взлетела почти до небес.

В груди защемило, и я принялась всхлипывать громче. Вдруг в соседней клетке кто-то зашевелился. Рыдания мигом застряли в горле, а слезы высохли. Затравленным зверьком я сжалась в комок и уставилась в сторону возможной угрозы.

– Эй! Ты кто? – раздался приглушенный мужской голос.

Я приказала себе не паниковать. Конечно, после пережитого опасность чудилась на каждом углу, но кто мог сидеть в соседней клетке? Скорее всего, такой же, как я. То есть один из лекхе, конечно же.

– Ты меня не знаешь. Я здесь недавно, – буркнула я.

– Хм… – озадачился собеседник, которого я не могла разглядеть, как следует. – А я – Тимур.

– Очень приятно.

– Так ты из-за стены? – судя по шороху, он то ли сел на постели, то ли просто сдвинулся в мою сторону.

– Что?!

– Тебя переправили сюда из другого гетто? Или поймали на свободе?

Свобода… внезапно я остро почувствовала вкус этого слова. Что-то свежее, с легкой горчинкой, но в большей мере – сладкое.

– На свободе, – выдавила я.

– И как там? На свободе?

Я пожала плечами, хоть он наверняка не мог этого увидеть.

– Неописуемо. Если ты был там хоть раз, то сам все знаешь.

Мужчина помолчал.

– Скажешь, как тебя зовут?

– Кира.

– Мы снова будем свободны, Кира. Нужно только дождаться подходящего момента.

Как бы на это хотелось надеяться! Но пока что мной овладевали более скептические настроения.

– Откуда ты знаешь? – фыркнула я, а когда не дождалась ответа, добавила: – Эй! Тимур! Ты куда пропал?

Но загадочный сосед больше не шевелился и не желал разговаривать. Посидев в тишине какое-то время, я почувствовала, что голова распухает от мыслей, и прилегла. А там – незаметно для себя снова уснула.

Вскочила от чьего-то грубого окрика. Перед распахнутой дверью в клетку стоял охранник. Похоже, меня собирались выпустить на волю. Я не заставила упрашивать себя дважды и подскочила на ноги. Проходя мимо соседней клетки не удержалась от любопытства и заглянула, но все, что увидела, – лишь спину мужчины, скрючившегося в позе эмбриона. По крайней мере, он действительно существовал, а не привиделся мне в порыве ночной истерии.

Охранник вывел меня на улицу, и в глаза ударило яркое солнце. Поморгав, я оглядела свое одеяние. Роба оказалась темно-серой, а на груди красовался вшитый лоскуток ткани с надписью «Иванова М.». Я вздохнула.

Из бараков в большое помещение, спрятавшееся за администрацией, тянулись лекхе. Меня тоже повели туда. По пути я не уставала вертеть головой: в дневном свете все выглядело иначе, чем ночью. Стали заметны часовые на вышках, недостроенный барак неподалеку, разбросанные в импровизированной песочнице детские игрушки. Я ловила на себе такие же любопытные взгляды со стороны лекхе. Охрана, наоборот, стояла сплошь с каменными лицами.

Оказалось, что мы пришли в столовую. Сопровождающий, не сказав ни слова, растворился где-то снаружи. Ряды длиннющих столов и скамеек тянулись от стены до стены. Сразу у входа была организована раздача. Девушки в таких же, как у меня, робах накладывали в тарелки из больших кастрюль нечто липкое и кашеобразное. Мне тоже сунули в руки еду, а сверху воткнули ложку. Она так и осталась стоять, пока я искала свободное место, чтобы присесть.

Наконец, удалось примоститься в дальнем углу. Идти на контакт с лекхе я опасалась. Да и они сторонились меня, только поглядывали и перешептывались. Впрочем, особой враждебности в свою сторону я не заметила. Обстановка выглядела вполне мирной. Лекхе стучали ложками о тарелки, зачерпывая очередную порцию, чтобы отправить в рот. В проходах с оглушительным визгом носились дети. Где-то кричал младенец. Шум, гам, оживление. Наверно, это лучше, чем угрюмая тишина в одиночной камере, где собственные думы сводят с ума.

Я посмотрела в свою тарелку, но не испытала ни малейшего желания есть. Вообще, все чувства и желания словно атрофировались, а мысли метались из крайности в крайность. То казалось, что вот-вот распахнется дверь, и войдет Ивар. То я начинала задумываться, зачем вообще есть, если неизвестно, что случится со мной завтра.

Приказав себе не раскисать, все же поковыряла кашу и положила несколько вязких комочков на язык. Тут же с отвращением сплюнула. И это они называют едой? Какой-то клейстер, да еще и с запахом вареной рыбы!

– Привет! – раздался радостный голос, и за столом напротив меня кто-то устроился и тоже поставил тарелку.

Я подняла глаза от еды. Симпатичная брюнетка-лекхе с озорной мальчишеской стрижкой, которая необыкновенно шла к тонким чертам лица, улыбнулась мне.

– Привет.

Она положила в рот ложку каши и с аппетитом прожевала. У меня даже челюсть отвисла. Неужели и я когда-нибудь привыкну с голодухи так же уминать это варево?!

– А ты из камер, да? – поинтересовалась собеседница, продолжая уничтожать еду.

– Да. Из камер, – буркнула я.

– Всю ночь там провела, да?

– Наверно, – я пожала плечами, так как не знала, сколько времени была без сознания после укола.

– Ну и как там?

– Неописуемо, – фыркнула я и вспомнила, что совсем недавно уже отвечала подобным образом на схожий вопрос.

– Я слышала, ты из буйных? – девушка красноречиво кивнула на мой браслет и со смаком облизала ложку. – Иллариону нос разбила.

Я потупилась, а она рассмеялась.

– Да ладно, не стесняйся! Мне всегда хотелось это сделать, а ты взяла – и сделала, – девушка округлила глаза и добавила тише: – Только больше так не делай. Это на первый раз тебе еще повезло, что быстро выпустили.

– Хорошо, – мне немного полегчало от того, что нашелся кто-то понимающий, – а как тебя зовут?

– Маша. Иванова, – она отодвинула тарелку и жадными глазами уставилась на мою.

– Что, правда? Маша Иванова?! – Я показала ей свой «бейдж».

– Правда, – она отклонилась, чтобы, в свою очередь, убедить меня надписью на робе.

– Супер. – Я покачала головой.

Заметив, что взгляд собеседницы то и дело возвращается к каше на моей тарелке, я вздохнула и подвинула порцию через стол: – Меня, вообще-то, Кира зовут.

– Ирина, – кивнула она и вооружилась ложкой. Пробубнила уже с полным ртом: – Спасибо тебе, Кира. Я ем, как слон, да?

– Да нет, – равнодушно отмахнулась я и не стала говорить вслух, что баланда не вызывает у меня аппетита. – Кушай на здоровье.

– Угу, – продолжила уплетать она, – ты погоди. Сейчас доем, и пойдем.

– Куда пойдем?

– Как куда? Устраивать тебя, где потеплее, – Ирина подмигнула, – мы своих не бросаем.

Неизвестно, почему она сочла меня «своей». Я понимала только одно: если бы меня привезли сюда немногим ранее, прямиком из дома отца, то одной этой фразы хватило бы, чтобы довериться и рассказать обо всех бедах. Но теперь… словно ком встал в горле. Я не чувствовала уверенности, что девушка, которая сама подошла и фактически предложила дружбу, желает мне только добра. Я уже ни в чем и ни в ком не чувствовала уверенности.

– А ты давно здесь? – решила поинтересоваться.

Ирина прожевала остатки каши и только потом ответила:

– Давненько. Я здесь уже почти старожил. Ты спрашивай, что интересует. Подскажу.

Она подмигнула, взгляд веселых карих глаз потеплел.

– Мне нужны лекарства, – я сдвинула рукав подальше и продемонстрировала ожог во всей красе, – рука ужасно болит. Терплю, конечно… но боюсь, что станет хуже.

Ирина отложила ложку и осмотрела мою рану.

– Вряд ли Илларион тебе что-то даст, – покачала она головой, – здесь никто не болеет. У всех есть фамильяры для лечения. Поэтому лекарства врачи применяют только тогда, когда это нужно им, а не нам.

– Стерилизация, – процедила я сквозь зубы.

– Ага, – беззаботно кивнула она, – они думают таким образом сократить наш вид. Не будут рождаться дети – и постепенно все лекхе вымрут сами собой. Хитро, да?

Я не могла подобрать цензурное слово, которое бы обозначило мое отношение к ситуации, и поэтому проворчала:

– Интересно, кому пришла в голову эта блестящая мысль?

– Как кому? – удивилась Ирина. – Правительству, конечно. Министру здравоохранения.

– Ты разбираешься в таких вещах? Разве лекхе интересуются политикой?

К моему удивлению, она быстро отвела взгляд. Сделала вид, что озаботилась состоянием ожога.

– Если в рану не попадет грязь, то все может зажить. Но меня волнует тот участок, который находится под браслетом, Кира. С фамильяром все было бы гораздо проще…

Сложилось ощущение, что моя с виду жизнерадостная и открытая собеседница что-то недоговаривает. Но она оставалась единственной, кто мог хоть как-то помочь. А наличие тайны напоминало в чем-то ситуацию Ивара.

– У меня нет фамильяра. – Я посмотрела ей прямо в глаза.

– Да уж вижу. – Ирина кивнула в сторону браслета.

– Нет, ты не поняла…

– Я все поняла, Кира, – ее лицо резко стало серьезным, – но поверь, никому здесь нет разницы, почему у тебя его нет.

– Как ты… догадалась?

Она отодвинула пустую тарелку.

– Ты ударила врача. Никто и никогда не поднимал здесь руку на персонал. С нами можно делать, что угодно, – она обвела жестом помещение столовой и показала на жующих лекхе, – но мы не готовы дать настоящий отпор.

Что-то подобное уже говорил мне Ивар. Да я и сама убедилась, что лекхе были на редкость миролюбивым народом. В чем и заключалась их беда.

– Но в камерах был еще кто-то, – задумчиво протянула я, – Тимур, кажется. За что же его туда посадили?

Ирина выпрямила спину, стиснула пальцы рук и нагнулась вперед через стол.

– Ты видела его? – Напряженным голосом спросила она.

– Нет… – растерялась от такого напора я, – не видела… только слышала…

– Как он там? С ним все хорошо?

Я прищурилась.

– А ты его знаешь?

– Сначала ты ответь: с Тимуром все хорошо?

– Ну… – я задумалась, – его голос звучал нормально. Правда, говорил какие-то странные вещи, и я подумала, что он немного не в себе.

Ирина издала странный звук. Круглыми глазами я наблюдала, как ее губы искривились в улыбке, а из уголка глаза вдруг упала на стол слезинка. Никогда не видела, чтобы кто-то мог радоваться и плакать одновременно.

– Ты точно его знаешь, – покачала я головой.

Она кивнула.

– Тимур – мой муж.

– Черт! – Теперь стало ясно, почему Ирина первой подошла ко мне и уточнила, из камер ли я пришла. Видимо, уже тогда хотела поинтересоваться судьбой мужа, но не решалась.

– Он – единственный лекхе, который может дать отпор, – развела она руками. – Поэтому его держат там. Даже несмотря на то, что он не из первой категории социально опасных.

Меня захлестнуло волной сочувствия. Как же, наверно, грустно им быть разлученными друг с другом!

– Он – не единственный, – покачала я головой.

Ирина прищурилась.

– Твой мужчина – тоже лекхе?

– Похоже, что так.

– Он где-то здесь?

При мысли о том, что Ивар мог оказаться в этих застенках, холодок прошел по спине.

– Господи, нет! Он… остался там, снаружи. – Я не сдержала вздоха. – Надеюсь, он меня найдет.

Ирина растянула губы в грустной улыбке.

– Ты везучая, – она хлопнула ладонью по столу и вскочила на ноги, – ну пойдем, я все здесь покажу тебе, подруга. Мы ведь с тобой подружимся?

Я тоже встала и нерешительно кивнула. Еще одна подруга среди лекхе? Как будто черное и белое еще недостаточно смешалось в голове.

Но времени раздумывать о превратностях судьбы не было. Ирина повела меня в административный корпус. Поначалу я шарахалась от охраны, не знала, как себя вести, но она успокоила и убедила, что пока каждый из лекхе занимается своим делом, их никто не трогает. А дел оказалось по горло. Чтобы поддерживать жизнь в гетто, каждый должен был обслуживать себя и других. У всех имелось свое распределение. Мужчины достраивали новый барак и занимались другой тяжелой работой. Женщины трудились на хозяйстве.

– Готовить умеешь? – спросила Ирина, подталкивая меня к столу администратора, полной дамы в очках и со строго поджатыми губами.

– Да.

– Отлично, – она обратилась к сотруднице, – эту новенькую запишите на кухню, пожалуйста.

Просьба дополнялась умоляющей улыбкой и невинно хлопающими ресницами.

– На кухне уже нет свободных должностей, – отрезала дама.

– Как нет?! – Брови Ирины взметнулись вверх. – А вчера Орехову на работу в город отпустили. Вот как раз и свободное место.

Поджав губы еще сильнее, дама полистала какой-то журнал, потом нехотя кивнула.

– Иванова. Место на кухне.

– Спасибо! – Ирина едва не хлопала в ладоши, когда вытаскивала меня на улицу. – Говорю же, ты везучая. Будешь со мной рядом работать. Самое ужасное – это попасть в прачечную. Кожа на руках потом слезает только так.

Я опустила голову. То, что Ирине, прожившей тут уже много времени, казалось везением, не радовало меня. Я хотела вернуться домой! Я не принадлежала этому месту. Решение пришло само собой. Если Ивар мог притворяться человеком, то почему бы мне не начать притворяться лекхе? Усыпить бдительность, убедить охрану, что я не так опасна, и за мной не требуется наблюдение. А потом – сбежать.

– А отсюда как-то на волю попасть можно? – спросила у Ирины, пока мы шли через двор.

– Можно, конечно, – пожала она плечами, – нужно только сдать анализы и получить разрешение у Иллариона, а потом согласовать у начальства. – Собеседница скосила глаза на мою руку с браслетом. – Но ты даже не надейся. С первой категорией никуда тебя не пустят.

– А у тебя какая категория?

– Третья.

– А ты когда-нибудь выходила отсюда? – Я подумала и добавила: – То есть с момента, как попала сюда.

– А зачем? – пожала плечами Ирина. – Куда мне идти без Тима? Я здесь, пока он здесь. Вот и все.

Я притихла. Ее самоотверженность просто поражала. Невольно я задумалась: смогла бы так же оставаться в гетто, если бы сюда попал Ивар? Вопрос оказался из тех, на которые невозможно дать ответ в одну секунду, руководствуясь лишь сиюминутным порывом.

Тем временем мы направлялись к баракам. На стройке, замеченной мной ранее, вовсю кипела работа. Я даже замедлила шаг, когда увидела, как фамильяры помогают своим владельцам. Огромный серый от пыли слон, от каждого шага которого, казалось, сотрясалась земля, переносил хоботом доски и тяжелые железные пруты. Кони и мулы, запряженные в повозки, доставляли бетонные блоки и кирпичи. Лекхе тоже не отставали. Грохотали молотки, визжали пилы, скрежетали по дну емкости лопаты, которыми перемешивали раствор. Я видела, что среди более крупных животных затесалась и белка. Карабкаясь лапками по сваям, она влезла на каркас будущей крыши и передала зажатые во рту гвозди мужчине, сидевшему там.

– Вот от этих держись подальше, – дернула меня за рукав Ирина.

Я отвлеклась от наблюдения за стройкой и повернулась в ту сторону, куда указывала собеседница. Около двух десятков лекхе, мужчин и женщин, стояли на коленях на земле, раздетые по пояс и склонившиеся перед человеком в длинных белых одеждах. В одной руке этот человек держал раскрытую книгу, в другой – кнут на деревянной ручке. Проходя между рядами одинаково подставленных солнцу спин, мужчина в белом выкрикивал что-то и выборочно хлестал по ним.

– Что он делает? – отшатнулась я.

– Ты лучше спроси, что делают они, – хихикнула Ирина, которая в отличие от меня, то ли привыкла, то ли не видела ничего отталкивающего в зрелище. – Это братство какого-то там Дня. Учение родом еще из Средних веков. Думают, что фамильяр – это метка сатаны, а тот, у кого он есть, должен всячески наказывать себя, чтобы хоть как-то отдалиться от дьявола.

– А кто этот тип в белом?

– Их проповедник. Поэтому и говорю: держись подальше. Они могут захотеть привлечь тебя в свои ряды.

– Зачем я-то им нужна?

– Ты с ограничителем, – Ирина сделала знак, поясняя, что имела в виду мой браслет. – Присмотрись, они все добровольно носят такие же.

Действительно, на запястьях членов братства я заметила полоски металла.

– Чтобы никогда не видеть своего фамильяра, – пояснила Ирина.

Когда мы поравнялись с группой, мужчина в белом оторвался от занятия и пристально посмотрел на меня. Я невольно вздрогнула и прижалась ближе к спутнице.

– А тебя они пробовали привлечь?

– Я им не по зубам, – ухмыльнулась она. – Надеюсь, что и ты тоже.

Ирина говорила и вела себя так уверенно, что казалось: она чувствует себя в гетто, как рыба в воде. Никакой растерянности, обреченности во взгляде, как у других, да и у меня самой, наверное. И снова это наталкивало на мысль о схожести с Иваром.

Мы проходили мимо очередного строения, когда его двери распахнулись, и на улицу высыпало множество детишек разных возрастов. Они принялись бегать и играть. Следом на пороге появилось несколько взрослых, которые следили, чтобы дети не толкались и не убегали далеко.

– Ты ведь образованный человек, – высказала я догадку, глядя на местное подобие школы. – Ты и говоришь правильно, как будто получила не только три класса положенного образования.

Улыбка на лице Ирины погасла.

– Может быть, и так. Тебя это смущает, Кира? Ты хотела бы видеть во мне дикарку?

– Нет! Но… – я помолчала, подбирая слова, – …этим ты выделяешься из основной массы. Поверь, я уже достаточно повидала, чтобы так говорить.

– Ну вот и мне приятно, что ты выделяешься! – Она взяла меня за руку и ускорила шаг. – Что мы можем с тобой побеседовать на равных. Знаешь, как мне этого не хватало здесь?

Я тоже оценила подарок судьбы, но продолжала мучиться вопросами.

– А как ты получила образование?

– Расскажу со временем, – ушла от ответа Ирина. – Имей терпение.

Она подвела меня ко входу в один из бараков и предложила войти внутрь. Пришлось унять разыгравшееся любопытство и отвлечься на более насущные дела. В помещении было полутемно из-за крошечных окон, спрятавшихся под самым потолком, и пахло кислым молоком. Ряд двухярусных металлических кроватей, поставленных почти бок о бок друг с другом протянулся ото входа и до самого конца. Я заметила, что кое-где жильцы пытались создать ощущение приватности, завешивая простынями свои постели. Но в основном койки не сильно отличались. Смятое белье, подушка – вот и вся радость. Одежда висела либо на спинках мебели, либо валялась на полу. Создавалось ощущение жуткого беспорядка.

Несколько неподвижных фигур лежали в постелях, накрывшись с головой.

– Вот тут будет твоя кровать, – сказала моя спутница и повела меня в дальний угол. – Тебе нужно сходить в прачечную и взять постельное белье для себя. Его меняют раз в две недели, имей в виду. Помывка – раз в неделю по выходным, в банном отделении. – Она повернулась и подмигнула мне. – Но если нужно, мы что-нибудь придумаем.

Мыться раз в неделю?! Я сглотнула. Осмотрела верхний ярус кровати, на который указала Ирина. Матрас показался тоненьким, как лист бумаги. Похоже, через такой ночью каждая пружина впивается в бок. На глаза снова навернулись слезы. Как же эта обстановка отличалась от моей собственной комнаты в доме отца и от апартаментов Ивара!

– А ты где спишь? – пробормотала я и украдкой смахнула слезинку.

– А я – под тобой, – Ирина указала на нижний ярус и сочувственно похлопала по плечу. – Не переживай. Ночью иногда трудно уснуть, особенно если храпят. Ну и фамильяры могут по постелям скакать. Но со временем привыкнешь.

Я выдохнула и вдохнула, заставила себя успокоиться.

– А мужчины тоже тут спят?

– Нет. Мужчин и женщин не селят вместе. Чтобы не провоцировать вспышку рождаемости.

Мы пошли обратно к выходу. Бросив взгляд на неподвижные фигуры, я наклонилась к Ирине и прошептала:

– А почему они спят, когда все остальные трудятся?

– А они не спят. Это первая партия после операции у Иллариона. От наркоза отходят, – пояснила она.

Я нахмурилась. Внесение в список и угроза стерилизации, как дамоклов меч, снова нависли над головой. Неизвестно, в какую партию внесут меня, и как скоро мой час наступит. Но время работало точно не в мою пользу, пока я прохлаждалась и обустраивала быт.

– Неужели отсюда нет никакого выхода? – взмолилась я Ирине, когда мы вышли на улицу. – Если я хочу на волю – нет шанса?

– Почему же нет? – задумчиво протянула она. – Можешь попробовать продать себя в чьи-нибудь любовницы. С твоими внешними данными, если правильно себя подашь, даже первая категория социальной опасности не станет помехой.

– В любовницы? – поежилась я.

Перспектива спать с кем-то, кроме Ивара, пустила ледяные токи по жилам. Стоит ли моя свобода такого шага? Не слишком ли высока цена?

– Да, – продолжала Ирина, – время от времени сюда ходит один тип. Если расскажешь ему жалостливую историю, убедишь, что смирная, то он тебя сфоткает и будет искать на тебя покупателя. Если найдется тот, кому ты понравишься, то тебя отсюда выкупят за его деньги и отдадут. А дальше – дело простое. Сбежишь, как только вотрешься в доверие.

Сфоткает? Информация дала большую почву для размышлений. В голове тут же выстроился план. Если моя фотография попадется на глаза Ивару… хотя нет, это слишком маловероятно. Вот если бы ее увидел тот, кто знает, что меня разыскивают! Тогда бы отец примчался и спас меня, а я бы сочинила правдоподобную историю о похищении Виктором и свалила всю вину на него. Детали этой истории приходили на ум сами собой.

– Я хочу так сделать! – схватила я Ирину за руку. – Хочу пойти к кому-нибудь в любовницы. Как мне найти этого посредника?

Она с удивлением похлопала ресницами.

– Ну хорошо… я узнаю, когда он придет, – Ирина посмотрела на меня и покачала головой, – не думала, что ты в таком отчаянии.

– Я в списке на стерилизацию! – напомнила я ей. – Ты сама-то этого не боишься?

Жест, которым она приложила руку к животу и мечтательная улыбка, появившаяся на губах, показали, что моя знакомая далека от каких-либо страхов.

– Меня не тронут, – сказала она и хитро глянула на меня из-под ресниц, – беременных закон пока не коснулся.

Я вспомнила, с каким аппетитом Ирина уплетала утром кашу, и уставилась на ее чуть выпуклый животик. В жизни бы не подумала о таком варианте, если бы она сама не призналась!

– И… тебе не страшно? Оставаться здесь беременной?

Она покачала головой.

– Говорю же, здесь Тим. А я привыкла. Неужели непонятно? Идем на кухню. Там обед уже начали готовить. Будут ругаться, что отлыниваем.

На кухне было жарко и тесно. На газовых плитах в огромных кастрюлях кипела вода. Несколько женщин дружно чистили картофель, склонившись над ведром. Под ногами прошмыгнула мышь, шимпанзе скакала по столам и пронзительно верещала. К сожалению, продуктов выдавали как кот наплакал. Суп обещал стать жидким.

Я присоединилась к работницам, но выполняла все действия машинально. Теперь, когда на горизонте замаячила надежда, временные трудности отступили на второй план. Я уже мечтала, как вырываюсь на свободу, как убегаю от незадачливого «покупателя» и направляюсь в ближайший полицейский участок. Даже руки подрагивали от предвкушения.

Обед так же не вызвал аппетита, как и завтрак. Я снова отдала свою порцию Ирине, теперь более осознанно. Было заметно, что ей очень хочется есть. Я, конечно, понимала, что без питания тоже долго не продержусь, а заморить себя голодом – не очень правильно, ведь силы могут понадобиться для побега. Но кусок не лез в горло.

После обеда наступила пора готовить ужин, и я не успела оглянуться – как пролетел день. Затерявшись в веренице лекхе, с трудом передвигая ноги, доползла до своей постели и рухнула спать. Сон стал не только отдыхом, но и возможностью ненадолго вырваться из стен гетто, хотя бы в мечтах, и вернуться на свободу.

Среди ночи меня растолкали. Я распахнула глаза, вскочила, часто и тяжело дыша, ожидая, что это пришли из санблока. Но вокруг слышалось лишь мерное посапывание, а на меня смотрели не охранники и не врачи, а… Ирина.

– Посредник явился, – прошептала она. – Я видела, как несколько девушек уже пошли.

– Сейчас? – Я протерла глаза и зевнула. Сон был таким сладким… кажется, мне снился Ивар.

– Ну а когда? Все подпольные делишки творятся по ночам. Давай уже быстрее. Я сама спать хочу.

Я послушно натянула робу и пробралась следом за Ириной между кроватями до самого выхода. На улице она толкнула меня за угол, в тень, и приложила палец к губам.

– Т-с-с! В ночное время выходить во двор не положено.

– Отлично, – прошептала я, все еще ощущая сонливую тяжесть во всем теле, – потому что мы уже находимся во дворе.

– Двигайся тихо. Не в наших интересах пустить все насмарку.

Перебежками, от угла к углу, из тени в тень, мы добрались до открытого участка перед воротами. Там Ирина свернула и привела меня к служебным помещениям охраны. Человек в форме хмуро выслушал наши объяснения и кивком головы указал проходить внутрь. Ирина подтолкнула меня, а сама осталась на улице. Со вздохом я призвала на помощь все свое мужество и шагнула вперед.

В прокуренной комнате стоял фотоаппарат на штативе и еще какие-то приспособления для съемок. По полу змеились черные провода. На стену натянули кусок голубой ткани, а вниз, под нее, бросили матрас, застеленный черным бархатом. Девушки-лекхе, все как на подбор, молодые и красивые, жались в сторонке. Плотный брюнет с сигаретой в зубах и в замусоленной куртке прохаживался вдоль нестройной шеренги и «оценивал товар». Другой человек, в темной обтягивающей одежде, на длинных «паучьих» ногах, настраивал камеру.

Я остановилась в конце ряда. Зажмурившись, вытерпела прикосновение заскорузлых пальцев к подбородку. Посредник заставил открыть рот, посмотрел зубы, понюхал дыхание. Совсем как у племенной кобылы. Впрочем, это было меньшее унижение из тех, что удалось пережить после похищения Виктором. Санитарная дезинфекция, врачебный осмотр, ночевка в клетке – это казалось гораздо худшим испытанием.

Приступили к съемкам. Все девушки по очереди выходили к стене и фотографировались в одних и тех же позах. Улыбка. Улыбка плюс соблазнительный изгиб. Руки за головой. Руки перед собой. Невинный кокетливый вид. Томный взгляд и слегка приоткрытые губы. Потом все то же самое, но обнаженные по пояс.

Не знаю, как я выдержала это. Даже когда разделась, все равно старалась прикрыться руками, как могла. Постоянно напоминала себе, ради чего пришла. Ради спасения. Ради свободы. Нужно просто потерпеть немного, проглотить крик протеста, так и рвущийся из груди, и притвориться такой, как все. Фотограф ругался, а потом плюнул и просто прогнал меня, сказав, что из такого «бревна» толку не будет. Другие девушки проводили удивленными взглядами. Наверно, на их памяти никто еще так себя не вел.

Я вышла на улицу и побрела мимо Ирины. Та догнала меня, с удивлением заглянула в лицо.

– Что случилось?