Шепчущие Коннолли Джон

Глава 15

Город менялся, но ведь это – в природе городов; может быть, все дело в том, что я сам старел и, наблюдая слишком много перемен, не мог привыкнуть к закрытию знакомых ресторанов и магазинов. По-настоящему трансформация Портленда из города, всегда боровшегося за то, чтобы не уйти на дно залива Каско, в город процветающий, творческий и безопасный началась в 1970-е и финансировалась по большей части из федеральных средств через «казенные пироги», госсубсидии на местные проекты, недовольство которыми выражают едва ли не все, кроме тех, кто греет на них руки. Конгресс-стрит обзавелась мощеными тротуарами, помолодел Старый порт, муниципальный аэропорт стал международным джетпортом, что по крайней мере звучит футуристически, пусть даже в последнее десятилетие и невозможно улететь напрямую в Канаду, не говоря уже о других, не находящихся в непосредственной близости местах, отчего наименование «международный» теряет свой смысл.

В последние годы глянец Старого порта несколько потускнел. Эксчендж-стрит, одна из самых прелестных улиц города, пребывала в промежуточном состоянии. «Букс этсетере» исчез, «Эмерсон букс» готовился к закрытию, поскольку владельцы решили отойти от дел, и во всем районе мог остаться единственный книжный магазин «Лонгфелло букс». Ресторан «Уолтер», где я бывал со Сьюзен, моей покойной женой, и Рейчел, матерью моего второго ребенка, закрыл свои двери, готовясь к переезду на Юнион-стрит.

Но Конгресс-стрит все еще держала первенство по части чудаковатости и эксцентричности как небольшой фрагмент перенесенного на северо-восток техасского Остина. Вполне приличная пиццерия «Отто» допоздна предлагала вкусную пиццу, а к разнообразным галереям и букинистическим магазинчикам, виниловым аутлетам и торговым точкам «Фоссил» добавились магазин, где продавались комиксы, и новый книжный «Грин хэнд», с музеем криптозоологии в заднем помещении, радующем сердце каждого любителя странностей и необычностей.

Ну, почти каждого.

– Что это за хрень такая – криптозоология? – спросил Луис.

Мы сидели на Моньюмент-сквер, потягивая вино, созерцая мирскую суету. Луис был одет от «Дольче и Габбана»: костюм на трех пуговицах, белая рубашка, без галстука. Несмотря на то, что говорил он негромко, старушка, которая ела суп на открытой площадке перед рестораном, посмотрела на него неодобрительно. Ее смелость не могла не вызвать восхищения. Большинство людей стараются вообще не смотреть на Луиса, разве что со страхом и завистью. Высокий, черный, он выглядел смертельно опасным.

– Прошу извинить, – кивнул ей Луис. – Не хотел, вырвалось. – И, повернувшись ко мне, сказал: – Так что это за фигня, как бы она там ни называлась?

– Криптозоология, – повторил я. – Наука о существах, которые могут существовать, а могут и нет. Снежный человек, например, или лох-несское чудовище.

– Лох-несское чудовище сдохло, – изрек Ангел.

Ангел был в затертых джинсах, безымянных кедах с красными и серебристыми полосками и ядовито-зеленой футболке с рекламой бара, закрывшегося где-то во времена эпохи Кеннеди. В отличие от своего партнера по жизни и любви, Ангел обычно вызывал у людей либо недоумение, либо озабоченность – уж не страдает ли парень цветовой слепотой. Он тоже был смертоносным, пусть не так, как Луис. Впрочем, ядовитая змея всегда ядовита, а опасный человек всегда опасен.

– Читал где-то, – продолжал Ангел. – Один эксперт – он искал его много-много лет – решил, что оно сдохло.

– Ага, эдак двести пятьдесят миллионов лет назад, – отозвался Луис. – Конечно, сдохло. Иначе и быть не может.

Ангел покачал головой, сопровождая жест тем выражением лица, какое бывает у взрослого в разговоре с не самым сообразительным ребенком.

– Нет, сдохло оно недавно, а до того живое было.

Луис долго смотрел на партнера тяжелым взглядом, потом сказал:

– Знаешь, по-моему, нам надо установить ограничение на разговоры, в которых ты можешь участвовать.

– Как в чурраскарии[28], – подхватил я. – Мы могли бы показывать зеленую карточку, когда тебе разрешается говорить, и красную, когда ты должен сидеть тихо и переваривать услышанное.

– Парни, я вас ненавижу, – сказал Ангел.

– А вот и нет.

– Ненавижу, – подтвердил он. – Вы меня не уважаете.

– Это верно, – согласился я. – Но, с другой стороны, у нас нет для этого никаких оснований.

Подумав, Ангел признал, что в чем-то я прав. Мы перешли на тему моей сексуальной жизни, которая, хотя и была той полянкой, на которой он мог резвиться до бесконечности, не отвлекла нас надолго.

– А что та полицейская? Ну, что захаживала в «Шатун»? Кэгни?

– Мейси.

– Да, точно.

Шэрон Мейси, симпатичная брюнетка, определенно подавала сигналы, но я все еще не определился, как воспринимать тот факт, что Рейчел и наша дочь живут сейчас в Вермонте, и мои отношения с Рейчел практически завершены.

– Слишком рано.

– «Слишком рано» никогда не бывает, – возразил Луис. – Бывает «слишком поздно», а потом – «сдох».

Троица парней в широких джинсах, просторных футболках и новеньких кедах проплыла по Конгресс-стрит, как водоросль по поверхности пруда, в направлении баров на Фор-стрит. «Деревня» – это клеймо стояло на каждом из них, на каждом квадратном дюйме, не занятом фирменным лейблом или именем какого-нибудь рэпера. Один, господи прости, даже натянул майку с лозунгом «Власть черных», дополненным изображением сжатого кулака, хотя все трое были такими белыми, что на их фоне даже Пи-Ви Херман[29] выглядел бы Малкольмом Иксом[30].

Рядом с нами, никому не мешая и не привлекая ничьего внимания, двое мужчин ели бургеры. На лацкане пиджака одного из них висел скромный радужный треугольник, а под ним значок с надписью «Голосуй НЕТ по пункту 1», что относилось к предстоящему решению штата по бракам между лицами нетрадиционной ориентации.

– Собираешься за него, сучка? – спросил один из троицы, и его приятели засмеялись.

Мужчины за столиком никак не отреагировали.

– Педики. – Парень явно поймал волну. Невысокий, но накачанный, он наклонился и взял картофельную соломку с тарелки мужчины со значком, который отозвался сердитым «Эй!».

– Да не буду я ее есть, – продолжал шутник. – Кто знает, что от тебя можно подхватить.

– Ну, Род завелся! – сказал второй из троицы. – Держи пять! – И они хлопнули ладонями.

Род бросил соломку на землю и переключил внимание на Ангела и Луиса, которые наблюдали за происходящим с бесстрастными лицами.

– Чего пялитесь? – спросил Род. – Тоже педики?

– Нет, – ответил Ангел. – Я – гетеросексуал под прикрытием.

– А я на самом деле белый, – добавил Луис.

– Он и правда белый, – подтвердил я. – Часами накладывает грим, прежде чем выйти из дома.

Род заметно растерялся. Судя по тому, с какой легкостью его лицо приняло соответствующее выражение, такое случалось с ним и прежде.

– Так что я такой же, как ты, – продолжал Луис, – потому что ты ведь на самом деле тоже не черный. И подумай вот о чем: все эти команды на твоих рубашках терпят тебя только потому, что ты кладешь денежки им в карманы. Они – соль земли, они говорят с черными о черных. В идеальном мире ты бы им не понадобился, и тебе пришлось бы снова слушать «Брэд», или «Колдплей», или еще какое-то заунывное дерьмо из того, что бормочут сейчас белые парни. Но пока эти парни берут твои денежки, и если ты когда-нибудь забредешь в один из тех кварталов, откуда они вышли, тебе не только намнут бока, у тебя отнимут оставшуюся мелочь и, может, даже кроссовки.

– «Брэд»? – вмешался я. – По-моему, ты немного не в курсе поп-культуры, а?

– Все дерьмо звучит одинаково, – проворчал Луис. – Я по детишкам равняюсь.

– Ага, по детишкам из девятнадцатого века.

– Надрал бы я тебе задницу, – сказал Род, откликаясь на потребность внести свой вклад в разговор. Возможно, он был настолько туп, что и сам в это верил, но его спутники соображали лучше, хотя в их условиях вряд ли стоило это афишировать, и уже пытались увести его за собой.

– Да, надрал бы, – согласился Род. – Полегчало?

– Между прочим, – сказал Ангел, – на самом деле я не гетеросексуал, а он никакой не черный.

Я удивленно посмотрел на Ангела.

– Эй, вы не говорили, что вы геи. Знал бы, ни за что бы не позволил вам усыновить тех детишек.

– Теперь уже поздно, – сказал Ангел. – Все девочки носят удобную обувь, а мальчики распевают песенки из шоу.

– Ну и хитрые ж вы, геи. Вы могли бы править миром, если бы не были заняты тем, чтобы сделать все вокруг покрасивее.

Род, похоже, собирался сказать что-то еще, когда Луис шевельнулся. Он не поднялся со стула и вообще не сделал ничего очевидно угрожающего, но ощущение было такое, словно дремавшая дотоле гремучая змея сжимает кольца, готовясь к броску, или паук застывает в углу паутины, наблюдая за взлетающей мухой. И тут даже алкогольный туман и завеса глупости не помешали Роду понять, что в самом ближайшем будущем он может серьезно пострадать. Вероятно, даже не здесь, на людной улице с курсирующими по ней полицейскими машинами, а потом – к примеру, в баре, туалете или на парковке.

Не говоря ни слова, троица молодых людей поспешила продолжить путь, причем ни один из них даже не оглянулся.

– Красиво, – сказал я Луису. – А что сделаешь в следующий раз? Напугаешь щенка?

– Можно отнять игрушку у котенка. Положить на верхнюю полку.

– Ну, защитником ты себя показал. Я только не понял, что ты защищал.

– Качество жизни, – сказал Луис.

– Наверно. – Сидевшие неподалеку мужчины оставили на столике недоеденные бургеры, выложили двадцатку и десятку и, не издав ни звука, поспешно удалились. – Ты даже своих пугаешь. Может, убедил того парня сказать «да» по первому пункту на случай, если ты решишь сюда переехать.

– Раз уж зашла речь, напомни-ка, зачем мы здесь, – сказал Ангел. Они приехали не более часа назад, и их сумки еще лежали в багажнике машины. Самолетами эта парочка пользовалась лишь в самых крайних случаях, поскольку их профессиональные инструменты не соответствовали представлениям авиалиний о безопасности полета. Я рассказал им все, начиная от первой встречи с Беннетом Пэтчетом и обнаружения следящего устройства на своей машине и заканчивая разговором с Роналдом Стрейдиром и фотографиями с похорон Дэмиена Пэтчета.

– Значит, они знают, что дело ты не бросил? – уточнил Ангел.

– Если маяк работал, то да, знают. А еще знают, что я побывал у Карен Эмори, и это может обернуться для нее не очень хорошо.

– Ты ее предупредил?

– Передал сообщение на сотовый. Еще один звонок только бы усугубил проблему.

– Думаешь, они снова за тобой придут?

– А ты так не думаешь?

– Я бы убил тебя сразу, – сказал Луис. – Если они приняли тебя за парня, который отходит в сторону после первого любительского сеанса пытки водой, то сильно просчитались.

– Стрейдир сказал, что поначалу они просто хотели помогать раненым солдатам. Возможно, убийство для них – последнее средство. Тот, который меня допрашивал, сказал, что от их действий никто не пострадает.

– Но для тебя он сделал исключение. Интересно, что с тобой такое случается постоянно.

– Теперь мы подошли к тому, зачем вы здесь.

– И почему ты встречаешь нас в публичном месте, чудесным летним вечерком. Хочешь, чтобы они знали, что ты теперь не один?

– Мне нужна пара дней. И будет гораздо легче, если мне удастся держать их на расстоянии.

– А если они не захотят держаться на расстоянии?

– Тогда можете сделать им больно.

Луис поднял бокал. Выпил.

– За то, чтобы нам не пришлось держаться на расстоянии.

Мы расплатились и направились в «Гриль-рум» на Эксчендж – за стейком, потому что перспектива сделать кому-то больно всегда вызывала у Луиса голод.

Глава 16

Джимми Джуэл сидел на своем обычном месте. Эрл готовился к закрытию. Время близилось к полуночи, и в баре весь вечер было тихо: лишь несколько пьянчужек забрели поправить голову после вечера накануне, но на очередной кутеж им не хватило ни здоровья, ни финансов, да парочка туристов из Массачусетса, заплутав, попали в «Парусный мастер» по ошибке и решили отметить знакомство с неприкрашенной стороной местной действительности кружкой пива. К их сожалению, Эрлу не нравилось, когда клиенты, да еще заезжие, позволяли себе неуважительные реплики в адрес заведения, где он работал. В добрые старые времена такие типы заканчивали тем, что целовали крышку мусорного бака на заднем дворе в знак признания своих плохих манер. Попытавшись пойти на второй круг, туристы наткнулись на пустой взгляд и предложение переместиться куда подальше, желательно за пределы штата.

– Умеешь ты с людьми обращаться, – сказал Эрлу Джимми. – Тебе бы в ООН надо, решать проблемы в горячих точках.

– Если хотел, чтоб они остались, так бы и сказал, – ответил Эрл, сохраняя невинно-простодушное выражение лица. Иногда даже сам Джимми не мог понять, искренен его бармен или нет. В тихом омуте и все такое. Время от времени Эрл отпускал какую-нибудь реплику или делился наблюдением, и Джимми застывал как вкопанный, пытаясь осмыслить услышанное и переоценить Эрла, которого, как ему казалось, он знал вдоль и поперек. Иногда его ставил в тупик читательский выбор Эрла, который, похоже, наверстывал упущенное по части классической литературы, причем не ограничивал себя Томом Сойером и Гекльберри Финном. В начале этого вечера он, например, читал «Хозяин и работник» Льва Толстого. Отвечая на вопрос Джимми, Эрл изложил сюжет: богач и работник застигнуты ночью метелью, богач уходит, чтобы спастись, потом возвращается, но умирает, а работник остается жив.

– И какой во всем этом смысл? – спросил Джимми.

– Для кого?

Для кого? Спрашивает, как будто он Джон Хаусман[31] какой-нибудь.

– Ну, не знаю. Для богачей с нечистой совестью.

– Я не богач, – сказал Эрл.

– Так ты себя с тем, другим, равняешь?

– Наверно. В смысле, я не так все понимаю. Тут не надо ни с кем себя равнять. Это просто рассказ. История.

– Если нас захватит метель и одному будет суждено умереть, думаешь, я не воспользуюсь тобой как одеялом? Думаешь, я бы позаботился о тебе?

Эрл задумался. Потом кивнул:

– Да. Думаю, позаботились бы. Так уже бывало.

Джимми понял, что Эрл имеет в виду Салли Кливер и что после первого визита детектива вина за тот случай гнетет его совесть. Хорошо зная Эрла, он видел, когда тот начинает прислушиваться к шепоту призрака.

– Да ты рехнулся, – сказал Джимми.

– Может, и рехнулся, – согласился Эрл. – Да только я бы вам не позволил, мистер Джуэл. Я бы не дал вам умереть, даже если бы мне пришлось задушить вас в объятиях.

Заявление содержало явное противоречие, а еще Джимми стало несколько тревожно, когда он представил себя затерявшимся в складках мясистого тела Эрла. Пожалуй, заводить разговор на эту тему было ошибкой, повторять которую больше не стоит. Клиентов не осталось, и Джимми сказал Эрлу закрыть дверь на ночь – его самого ждали неотложные дела.

Зал подметен, посуда вымыта, скромная вечерняя выручка надежно заперта в сейф в офисе Джимми. Прочитанная наполовину газета у его левой руки. Странно, подумал Эрл. Обычно к этому времени Джимми уже прочитывал ее полностью и даже разгадывал кроссворд, но сейчас он просто смотрел на лежавший на стойке карандаш, словно ожидая, когда же тот сам придет в движение и начнет заполнять клеточки.

Джимми был прав насчет Эрла. Огромный, необъятный, производящий впечатление человека, сородичи которого до сих пор ищут друг у друга блох на ветвях фамильного дерева, Эрл вовсе не был бесчувственным. Работа в баре привносила в его жизнь порядок, позволявший функционировать с минимумом ненужных сложностей, но и дававшая время подумать. Его роль состояла в том, чтобы поднимать, переносить, угрожать и охранять, и он делал это все охотно, с желанием и без жалоб. Платили ему относительно неплохо, но он и без денег был предан Джимми. Джимми заботился о нем, и он, в свою очередь, заботился о Джимми.

Но, как верно подметил босс, в последние дни Эрл пребывал в задумчивости. Он не любил, когда ему напоминали о Салли Кливер. Жаль, конечно, что с ней так случилось, и, наверное, он не сделал всего, что мог бы, но семейные разборки в «Голубой луне» бывали и раньше, и Эрл прекрасно понимал, что лучше всего в такой ситуации ни во что не вмешиваться, вывести враждующие стороны за пределы заведения, а дальше пусть разбираются у себя дома. Только когда Клиффи Андреас вернулся в бар с окровавленными руками и лицом, до Эрла стало доходить, что его поведение квалифицируется как «уклонение от ответственности», как сказал позднее один из детективов, и в справедливом мире он вместе с Клиффи попал бы за решетку. В глубине души, гораздо глубже, чем даже Джимми позволял себе, Эрл знал, что полицейский прав, и каждый год, в годовщину смерти Салли Кливер, оставлял на заросшей сорняками и замусоренной стоянке у «Голубой луны» букетик цветов и извинялся перед тенью погибшей девушки.

Джимми за случившееся никогда Эрла не винил, хотя для него самого дело закончилось закрытием «Голубой луны». Когда начались разговоры о привлечении Эрла как соучастника, он обеспечил ему наилучшее юридическое представительство. Эмоциональной стороны вопроса коснулись только раз, когда Джимми сообщил, что не собирается снова открывать бар. Эрл понял это так, что надо искать другое место, что босс отказывается от него и умывает руки, поскольку в городе бармена «Голубой луны» даже по имени не называли. Эрл снова принялся извиняться за то, что не предотвратил случившееся и позволил Салли умереть, и тут голос у него дрогнул. Он пытался склеить предложения, но ничего не получалось. Джимми усадил его и, не перебивая, слушал, а Эрл рассказывал, как вышел на улицу и увидел обезображенное лицо Салли Кливер, как опустился рядом с ней на колени и как шевельнулись ее губы, произнося последние в жизни слова.

«Извини», – прошептала Салли, когда Эрл, не зная, что еще делать, положил свою огромную лапищу на ее лоб и осторожно убрал с глаз окровавленные пряди. Ночами он видел лицо Салли, и его рука машинально тянулась к ее глазам. Я вижу ее каждую ночь, сказал Эрл, перед тем как уснуть. Джимми согласился, что случай вопиющий, но все, что можно сделать теперь, это не допустить повторения трагедии с другой женщиной. На следующий день Эрл приступил к работе в «Парусном мастере», хотя ее там едва хватало и для старого бармена, Верна Сатклиффа. Через год Верн умер, и Эрл остался в «Парусном мастере» единственным барменом.

Теперь, после долгих размышлений о том, как и с чего начать, Эрл пришел к выводу. Поставив в холодильник последние бутылки пива, он осторожно приблизился к тому месту, где сидел Джимми, и положил руки на стойку.

– Что-то не так, мистер Джуэл?

Очнувшись от раздумий, Джимми с некоторым даже изумлением посмотрел на него.

– Что ты сказал?

– Я спросил, что не так, мистер Джуэл.

Джимми улыбнулся. За все время, что они были знакомы, Эрл задал ему не больше двух-трех вопросов более или менее личного свойства. Теперь, всего лишь через несколько минут после заявления о готовности положить жизнь за хозяина, Эрл стоял перед ним с озабоченным лицом. Если так пойдет дальше, они, чего доброго, еще и обвенчаются в церкви, а потом и переберутся в Огункит или Хэллоуэлл, или куда-нибудь еще, где из окон свисают радужные флаги.

– Спасибо, что спросил. Все в порядке. Просто я сейчас раздумываю над решением одного вопроса. Когда мне станет ясно, как это сделать, я, возможно, попрошу тебя о помощи.

Эрлу сразу стало легче. Он уже едва не признался в теплых чувствах к мистеру Джуэлу и не представлял, что бы делал в таком случае. Потоптавшись, бармен прихватил мятую коробку и отправился во двор. Оставшись один, Джимми вытащил из-под газеты фотографии инкрустированных драгоценными камнями печатей. Даже одни только камни стоили целое состояние, а сколько мог заплатить за артефакт заинтересованный человек, этого Джимми даже представить не мог.

Теперь он знал, что Тобиас и его приятели возили через границу не наркотики, а антиквариат. Интересно, что еще у них может быть, кроме печатей? Целый день он просчитывал ситуации, вычислял, какую выгоду можно извлечь из того, что уже известно, и как получить дополнительную информацию. Сожалел Джимми только о том, что вовлек в это дело Рохаса. Мексиканец уже дал понять, что пытается продать драгоценные камни и золото, и пообещал Джимми долю в двадцать процентов, комиссионные посредника, как будто Джимми был каким-то простаком, от которого можно отделаться подачкой. Рохас не видел всей картины. Проблема заключалась только в том, что не видел ее и Джимми. Правда, в отличие от него, мексиканец не хотел ждать, пока она явит себя целиком.

Джимми покрутил пальцем блюдце, и холодный кофе в чашке качнулся. Денег ему вполне хватало, но их ведь много не бывает. Экономический спад и неопределенность с развитием набережной означали только одно: его средства оказались вложенными в здания и строения, которые изо дня в день разрушаются. Безусловно, рынок когда-нибудь восстановится – так происходило всегда, но Джимми не молодел. Он не хотел, чтобы восстановление рынка порадовало его только возможностью обеспечить себя могильным камнем побольше.

Он поежился. С воды тянуло холодком, а Джимми был весьма подвержен простуде. Куртку он носил даже в самые жаркие летние дни. Так с ним было всегда, с самого детства. Слишком мало мяса на костях, вот теплу и задержаться не в чем.

– Эй, Эрл! – крикнул он. – Закрой-ка эту чертову дверь.

Ответа не было. Джимми выругался. Прошел через офис к двери, выходившей на небольшую парковку бара. Остановился. Эрла видно не было. Джимми снова окликнул его и ощутил неясное беспокойство.

Он шагнул на парковку и поскользнулся. Посмотрел вниз, под ноги, и увидел темное, расплывающееся пятно. Слева стоял грузовичок Эрла. Кровь текла из-под него. Джимми присел, заглянул под машину и увидел мертвые глаза. Эрл лежал на животе, между пассажирской дверцей и выставленными вдоль стены мусорными баками, с открытым ртом и застывшей на лице гримасой боли.

Джимми выпрямился и почувствовал, как в затылок ткнулся ствол. Осторожное, пробное прикосновение смерти.

– Назад, – произнес голос, и Джимми, услышав его, не смог скрыть удивления. Прежде чем войти, он еще раз взглянул на грузовик и заметил в окне отражение человека в маске. Дерзость обошлась дорого – на него тут же посыпались удары. Его прогнали пинками по коридору, втолкнули в кладовую. Бить прекратили, когда Джимми подполз к полкам со спиртным, чтобы ухватиться за что-нибудь и подняться. Во рту ощущался вкус крови, левый глаз заплыл. Джимми попытался заговорить, но слова вырвались хриплым шепотом. Но главное было ясно без слов: он просил времени, чтобы прийти в себя, просил не бить.

Не убивать.

Ему сломали ребро, и он почувствовал, как хрустит кость. Привалившись к стеллажам, прерывисто хватая ртом воздух, Джимми просительно поднял правую руку.

– Вы убили человека за сто пятьдесят с мелочью долларов. Слышите?

– Нет, я убил его за кое-что намного большее.

Вот тогда Джимми понял, речь идет не о деньгах, лежащих в сейфе. Это – из-за Рохаса и печати. Он увидел перед собой зев глушителя, черный, как ожидающая его бездна.

Джимми выложил все после первого же выстрела, но его мучитель выстрелил еще дважды – на всякий случай, чтобы убедиться, что он ничего не утаивает.

– Больше ничего, – сказал Джимми. Кровь из ран стекала на пол, и в этих двух словах была мольба и признание, неприятие боли и смирение с тем, что все подошло к концу.

Незнакомец кивнул.

– Господи, – прошептал Джимми, – мне искренне жаль…

Он не слышал последнего выстрела, но успел ощутить милосердие пули.

Тела, его и Эрла, нашли лишь через несколько дней. Пришедшие в ту же ночь дожди смыли кровь Эрла с парковки, прогнали по деревянным сваям старого причала и бросили в море, соль к соли. Грузовичок Эрла стоял у «Мэн-молла», и через два дня один из охранников этого торгового центра заинтересовался брошенной машиной. Прибыла полиция. К тому времени уже было ясно, что Джимми Джуэл куда-то пропал. Никто не отвечал на звонки, никто не заказывал пиво в «Парусном мастере», и пьянчуги, явившись к месту поклонения, обнаружили отсутствие святынь.

Джимми нашли в кладовой. Ему прострелили обе ступни и колено, хотя к тому времени он, по-видимому, все уже рассказал. Четвертую пулю пустили в сердце. Эрл лежал у изуродованных ног Джимми, как верный пес, призванный охранять хозяина и в другой жизни. Лишь спустя время кто-то заметил совпадение в датах: Эрла и Джимми убили 2 июня, ровно через десять лет после того, как Салли Кливер испустила дух на задворках «Голубой луны».

Старики пожали плечами и сказали, что ничего удивительного в этом нет.

Глава 17

Проснувшись, Карен Эмори обнаружила, что Джоэла рядом нет. Она полежала, прислушиваясь, но так ничего и не услышала. Часы на прикроватном столике показывали 4.03 утра.

Ей снился сон, и теперь, лежа в постели и пытаясь уловить какие-либо признаки присутствия Джоэла в доме, Карен даже испытывала облегчение от того, что проснулась. Глупо, конечно. Часа через три надо вставать, одеваться, собираться на работу. Она уже решила, что поработает еще у мистера Пэтчета, о чем и сообщила Джоэлу, когда вернулась домой и увидела его с повязкой на лице. В чем дело, он не объяснил, но и не возразил по поводу работы, что стало для нее сюрпризом. Может быть, Джоэл согласился наконец с ее аргументами, что найти работу сейчас нелегко, а сидеть дома – это не для нее, тронешься от безделья; и повода вмешиваться в ее – или Джоэла – дела она никому больше не даст.

Надо поспать. От работы у нее всегда болели ноги. После восьмичасовой смены ноющая боль появлялась в пятках и подъеме стопы. Так было всегда, и тут не помогли бы даже самые лучшие туфли, которые она в любом случае не могла себе позволить. Мистер Пэтчет – хороший босс. Лучше многих. Лучший из всех, у кого ей доводилось работать. Именно поэтому Карен и хотела остаться в ресторане «Дюны». В свое время она повидала всяких хозяев, так что могла сравнить, и она была благодарна мистеру Пэтчету за доброе отношение. Ресторан вполне обошелся бы без еще одной официантки, а учитывая, что она пришла в числе последних, он вполне мог бы указать ей на дверь. Но не указал, оставил. Он заботился о ней, как заботился обо всех, кто у него работал. Время нелегкое, и с персоналом нигде особенно не церемонились, но мистер Пэтчет берег своих людей, даже в ущерб себе, и это говорило о многом.

С другой стороны, забота босса стала для нее проблемой, особенно после появления частного детектива, сующего, как выразился Джоэл, нос не в свои дела. Ей нужно осмотрительнее рассказывать мистеру Пэтчету о своей жизни. Она и детективу, когда он явился к ней, старалась не сболтнуть лишнего, но в итоге все равно проговорилась.

Первым детектива засек Джоэл. У него на такие вещи был особый нюх, что-то вроде шестого чувства. Мужчины редко бывают такими восприимчивыми. Он сразу, стоило ему только посмотреть, замечал, когда она грустила или задумывалась о чем-то. Прежде ей такие мужчины не попадались. Или, может, ей с ними просто не везло, и большинство мужчин тонко чувствуют своих женщин. Но в этом она сильно сомневалась. Джоэл был не таким, как все. И не только в этом отношении.

И все же Карен не хотела рассказывать ему о визите детектива. А почему, и сама не знала. Может быть, из-за неясного ощущения, что Джоэл не совсем откровенен с ней насчет некоторых периодов своей жизни, или из-за опасения за свою собственную жизнь. Потому, наверное, она и сказала детективу то, что сказала. Карен видела, как повлияла на Джоэла смерть друзей: он испугался, хотя и старался этого не показать. Накануне, придя домой с повязкой на лице и ранами на руках, он даже не пожелал ничего объяснить. Сразу ушел в подвал и стал переносить туда коробки из фуры. Она заметила, как он вздрогнул пару раз, когда коробка коснулась раны.

Когда же он пришел наконец в спальню…

Да, хорошего мало.

Карен вздохнула и потянулась. На часах сменились две цифры. В доме по-прежнему было тихо – никто не спускал воду в туалете, не хлопал дверцей холодильника. Интересно, что делает Джоэл? После того, что случилось, искать его она побаивалась. Может быть, он просто скрывал эту свою сторону, или она сама неверно его оценила. Нет, она не ошиблась. Ее элементарно провели. Как дурочку. Человек, которого она едва знала, подчинил ее и надругался над ней.

Она искала выхода, хотела вырваться из общежития Пэтчета. Да, она была благодарна ему за комнату, за то, что попала в женскую компанию, но такие места всегда рассматриваешь как временную остановку, хотя знакомая официантка, Эйлин, прожила в общежитии целых пятнадцать лет. Карен задерживаться не собиралась. Установленные мистером Пэтчетом старомодные правила – никаких мужчин в женском общежитии – ее не устраивали. Она же не какая-нибудь старая дева. Поначалу Карен делала ставку на Дэмиена, но он интереса к ней не проявил. Она даже подумала, что он – гей, но Эйлин говорила, что это не так. Оказалось, у него был роман с предыдущей старшей официанткой, и они вроде бы даже собирались сойтись, но она не захотела становиться женой военного или, хуже того, вдовой военного, и все закончилось ничем. Карен думала, что мистер Пэтчет был бы не против, если бы у них с Дэмиеном что-то сложилось, и, когда Дэмиен вернулся домой, его отец пытался их свести и приглашал ее пообедать с ними или посылал их вдвоем за покупками и на переговоры с поставщиками. Но к тому времени она уже встречалась с Джоэлом, с которым познакомилась через Дэмиена. Когда она в первый раз позволила Джоэлу прийти за ней после работы, на лице мистера Пэтчета вроде бы промелькнуло разочарование. Он ничего не сказал, но прежней легкости между ними уже не было. Когда Дэмиен умер, Карен почему-то подумала, что мистер Пэтчет, может быть, винит ее в случившемся, что если бы у его сына был кто-то, о ком он мог бы заботиться и кто заботился бы о нем, то все не закончилось бы так, как закончилось. Может быть, отчасти поэтому он и нанял детектива: рассердился на нее за то, что она встречалась с Джоэлом, но выместил злость не на ней, а на нем.

Джоэл хорошо зарабатывал на своей фуре; как ей казалось, больше, чем мог зарабатывать независимый перевозчик. При этом он часто ездил через границу, в Канаду. Она пыталась узнать, как ему это удается, расспрашивала, и он объяснил, что берется за любую работу, но объяснил так, что она поняла: разговор на эту тему не приветствуется, и больше не приставала. И все же сомнения остались…

Но она любила Джоэла. Решила, что любит после того, как встречалась с ним две недели. Просто поняла. Он был сильный, добрый, старше ее, а значит, лучше понимал жизнь, и поэтому с ним она чувствовала себя в безопасности. У него был свой дом, и когда он попросил ее переехать к нему, она согласилась, даже не дослушав предложение до конца. И опять-таки дом – это не какая-нибудь квартирка, где люди постоянно сталкиваются и действуют друг другу на нервы. Места было предостаточно: две спальни наверху, кладовая, большая гостиная и симпатичная кухня. Да еще подвал, где Джоэл хранил инструменты. Опрятностью и аккуратностью он тоже отличался от других ее знакомых мужчин. Да, в ванной и кухне пришлось поработать, но грязными они не были – она всего лишь навела там порядок. И сделала это с удовольствием. Карен гордилась их домом. Именно так она его воспринимала – как их дом. Не только Джоэла, но и ее тоже. Она понемногу меняла обстановку – на свой вкус, а он, похоже, не возражал. В вазах появились цветы, стало больше книг. Карен даже повесила картины, а когда спросила, нравятся ли они ему, он ответил, что да, конечно, и даже попытался изучить каждую в отдельности, как будто приценивался для будущей покупки. Она понимала, что Джоэл старается ради нее. Украшения и аксессуары интересовали его мало, и Карен сомневалась, что он когда-нибудь взглянет на картины еще раз, если только она не укажет ему на них, но само его старание проявить интерес было ей приятно.

Хороший ли Джоэл человек? Карен не знала. Поначалу она думала, что да, хороший, но в последние недели он сильно изменился. С другой стороны, мужчины ведь всегда меняются, как только получат свое. Перестают быть внимательными, заботливыми. Когда им нужно привлечь женщину, они выставляют себя в наилучшем виде, распускают перья, а потом, когда цель достигнута, возвращаются в обычное состояние. У одних это происходит быстрее, чем у других. Да что там, у нее на глазах мужчины из овечек превращались в волков с последним стаканчиком на дорожку или звоном упавшей на барную стойку монеты. Джоэл менялся медленнее, постепенно, и потому происходившее с ним так тревожило и пугало. Сначала он просто уходил в себя и становился раздражительным. Меньше разговаривал с ней, а когда она все же пыталась завести разговор, обрывал. Карен думала, что это как-то связано с его ранениями. Иногда у него болела рука. В Ираке Джоэл потерял два пальца на левой руке и частично слух. Но ему еще повезло. Некоторые из тех, кто подорвался вместе с ним, домой не вернулись. Он редко говорил о том, что там произошло, но Карен и сама знала достаточно. Джоэл часто уезжал, и у него были армейские друзья, те, что приходили раньше и не приходили теперь. С ней они почти не разговаривали, а один, Пол Баччи, ее просто пугал – его взгляд, казалось, ползал по ее телу, задерживаясь на грудях, бедрах. Когда они приходили, Джо закрывался с ними в гостиной, и она слышала через стену ровный, приглушенный гул голосов – казалось, гудят попавшие в банку насекомые.

– Джоэл?

Ответа не было. Карен хотела пойти и посмотреть, где он, но боялась. Боялась, что он снова ее ударит. Все случилось, когда, открыв дверь в ванную, она увидела, как он смазывает ожоги на руках и лице, и попыталась спросить, откуда эти жуткие раны.

На ее вопрос Джоэл ответил своим:

– Почему ты не сказала, что у тебя был гость?

Карен не сразу поняла, что речь идет о детективе, Паркере. И потом, откуда он узнал? Она пыталась придумать подходящий ответ, но Джоэл вдруг отвесил ей пощечину. Похоже, самого Джоэла это шокировало не меньше, чем Карен. Удар получился несильный, но все же она отшатнулась к стене. А еще в этой пощечине ощущались сила и злоба, в отличие от первой, случайной. Джоэл тут же извинился, но Карен уже бежала в спальню. Он пришел через пару минут. Попытался заговорить – она не слушала. Не могла слушать, потому что плакала. Рыдала. Он просто обнял ее, а потом и уснул. И она уснула через какое-то время, можно сказать, сбежала в сон, чтобы не думать о том, что произошло. Посреди ночи он разбудил ее и снова просил прощения, и его губы касались ее губ, и его руки искали ее тело – и они помирились.

Но нет, не помирились. Не по-настоящему. Она только притворилась – ради него. Не хотела, чтобы он мучился. Не хотела, чтобы он… снова сделал ей больно.

Да, именно так. В этом-то и был весь ужас.

Теперь, лежа в темноте, Карен поняла, что ее мнение о нем изменилось так же сильно, как изменился он сам. Она хотела, чтобы он был хорошим человеком или хотя бы лучше некоторых из тех, с кем она встречалась раньше, но в глубине души понимала – он ничем не лучше. После того, как ударил ее… после того, как изменился столь сильно… Секс больше не был приятным. Разбудив ночью, он сделал ей больно, а когда она попросила быть нежнее, просто кончил и повернулся к ней спиной.

– Я хочу поговорить с тобой. – Она потянула его за плечо. Он напрягся, а когда повернулся, она невольно отпрянула, отодвинулась как можно дальше – так напугало ее, даже в темноте, выражение его лица. Ей показалось, что он снова ее ударит.

– Оставь меня в покое, – сказал Джоэл, и что-то мелькнуло в его глазах. Что-то похожее на страх. Казалось, он обращается не только к ней, но и к кому-то еще, некоему невидимому существу, присутствие которого ощущал только он один.

Потом Карен задремала, и ей приснился сон. Не кошмар, но… В этом сне она оказалась в тесном помещении, почти в гробу, но при этом помещение было больше, чем гроб, и одновременно меньше. Как такое возможно? Ей не хватало воздуха, а рот и нос были забиты пылью.