Кольца анаконды Гаррисон Гарри
— Еще бы им там не быть, Нико, раз уж их армия размещается там. Не сомневаюсь, что они с огромным энтузиазмом будут приветствовать Джеффа Дэвиса, когда тот прибудет поездом из Ричмонда. Это ведь я решил встретиться на территории Юга, раз они оказались настолько любезны, что послали Ли и его людей на нашу. Генерал Шерман присоединился к ним без колебаний и двинулся маршем через весь Юг, так что пойти на меньшее я никак не могу. Если конфедераты и представляют какую–то угрозу, то горстка кавалеристов и пушки этого корабля ничего не решат. Нет, вместо этого нам следует положиться на дух доброй воли, посеянный генералом Шерманом. Ведь именно он пошел на величайший риск, и мы должны преклоняться перед его отвагой и мужеством. Он встретил опасность грудью, исполнил свой долг так, как воспринимал его, — и сделал эту встречу возможной.
— Почему они пошли на такое?
Линкольн понял, о ком речь, потому что тот же вопрос не выходил из головы у всех и каждого.
— Пока не знаем. Захваченные в плен британские солдаты, как и солдаты всякой армии, просто следовали приказам. Я слышал, в плен попал и офицер, но он тяжело ранен. Впрочем, в чем бы ни состояла причина нападения англичан на Юг, мы должны просто принять этт факт и выжать из него как можно больше. Подобная возможность уже не повторится. Молюсь лишь, чтобы Джефф Дэвис разделял мнение большинства из нас.
Над берегом дрожало жаркое летнее марево, но над заливом Чесапик веял прохладный морской бриз, так что путешествие доставляло настоящее удовольствие. Жара вернулась, только когда пароходик свернул в реку Йорк. Она была судоходной и сужалась лишь после пристани у станции ВестПойнт. Остановив машину, судно медленно заскользило по воде к причалу. Бросили швартовы, но вместо матросов или грузчиков их приняли солдаты в серых мундирах. Завидев их, Хей поежился; ему вдруг пришло в голову, что все это — отчаянная попытка обманом заманить и убить президента. Впрочем, нет, он же видел генерала Ли собственными глазами.
Должно быть, как только пароход заметили на реке, весть тут же передали дальше, потому что к пристани тотчас же подъехала коляска. Солдатыюжане, одетые в пестрые, залатанные мундиры, подтянулись и взяли на караул. Остановившись у планшира, президент нахлобучил свой видавший виды цилиндр.
Вряд ли может быть на свете более судьбоносный исторический момент. Посреди ужасной войны внезапно настал мир. Пушки умолкли, бои прекратились. Теперь главы обеих воюющих сторон, менее суток назад бившихся насмерть, готовы к мирной встрече.
Коляска подкатила к причалу, и выбравшийся оттуда элегантно одетый человек в цилиндре не мог быть не кем иным, как Джефферсоном Э. Дэвисом, избранным президентом мятежных штатов. Кратко переговорив с одним из ожидавших его офицеров, он в одиночестве зашагал к только что спущенным с корабля сходням. Но перед ними на миг замешкался.
Президент Линкольн, ожидавший его на другом конце, без колебаний двинулся навстречу. Впервые после начала войны ступил он на землю Юга. И заговорил, оборвав затянувшееся молчание:
— Мистер Дэвис, вы проявили отвагу и мужество, устроив эту встречу. Благодарю вас.
— А я благодарю вас, мистер Линкольн, за немедленный отклик и отвагу, позволившую вам явиться в самое сердце Виргинии.
Его слова заставили Линкольна улыбнуться.
— Я вовсе не чужак в этих краях. Мой дед Авраам, в честь которого меня и назвали, родом из Виргинии. Так что я чувствую, что вернулся на родину.
— Знаю, сэр, ибо тоже родился здесь. Полагаю, мы родились не далее ста миль друг от друга. Вообще–то я человек не суеверный, но в данном случае не могу не усмотреть в этом десницу судьбы.
Оба погрузились в молчание, испытывая некоторую нерешительность. Уж слишком многое их разделяло. Линкольн — человек, навлекший на Юг войну и гибель. Дэвис — рабовладелец и угнетатель. Но дальше так продолжаться не должно — дальше так продолжаться просто не может.
Оба одновременно шагнули вперед. Одновременно протянули друг другу руки для пожатия, в один и тот же миг приняв одинаковые решения. У Николая вдруг сперло дыхание, он видел происходящее и не верил собственным глазам.
— Поднимайтесь на судно, сэр, — пригласил Линкольн. — Уйдем с солнца.
Николай шагнул в сторону, уступая дорогу двум президентам, поднявшимся по сходням на пароход.
— Мы будем в главном салоне. Прошу нас не беспокоить, — распорядился Линкольн. Оба секретаря молча кивнули. — То есть до прибытия генерала Шермана и его встречи с генералом Ли. Затем будьте добры пригласить их к нам.
Бережно, подружески поддерживая Дэвиса под локоть, Линкольн проводил его в салон — с низким потолком, но комфортабельный — и закрыл за собой дверь.
— Эх, быть бы мухой, чтобы пробраться туда хоть через щелочку! — сказал Николай, в искреннем отчаянии заламывая руки. Хей кивнул, соглашаясь.
— В свое время все услышим. А теперь давай поищем укрытие от неистового виргинского солнца.
Несмотря на жару, иллюминаторы были закрыты, чтобы ни одно слово не достигло чужих ушей. Сбросив фрак, Линкольн опустился в удобное кресло, привинченное к палубе. Дэвис поколебался, начал расстегивать фрак, но затем снова застегнулся. Быть может, церемонии можно на время забыть, как и многое другое, благодаря чему эта встреча стала возможной, но, будучи строгим блюстителем приличий, он не мог запросто отмахнуться от привычек, ставших второй натурой. И остался во фраке. Снова поколебался, потом достал из кармана фрака очки с сильно затемненными стеклами и надел, чтобы защитить воспаленные глаза. Потом поинтересовался:
— Как война на севере, сэр? Нет ли новостей?
— Никаких, кроме той, что там сейчас идут отчаянные бои. Прежде чем вступить в схватку с врагом, генерал Грант телеграфировал мне, что отходит на заранее подготовленные позиции. Добавил, что больше не отступит и не допустит поражения.
— Вы уж ему поверьте. Мы в Шайло не верили. Нам пришлось заплатить десятью тысячами убитых за доказательство его правоты.
— И к тому же двенадцатью тысячами наших. — Вспомнив об этом, Линкольн сорвался на ноги, неловко пересек тесный салон и вернулся обратно. — Душа моя полна изумлением и надеждой. Мы вместе столкнулись с общим врагом…
— Ради поражения и уничтожения которого должны объединиться.
— Поддерживаю всем сердцем. Мы обязаны ухватиться за это перемирие и каким–то образом обратить его в мирный союз, который позволит нам одолеть нашего совокупного врага. Пойдут ли ваши южные войска на подобный договор?
— С радостью. Прежде всего, несмотря на ужасы и гибель, обрушенную на штаты этой междуусобицей, до сей поры то была война солдата против солдата. Теперь ситуация разительно переменилась. Чужеземная держава не только вторглась на нашу землю, но и надругалась над нашими женщинами. Они должны быть отомщены.
— Так и будет. Чему было положено отличное начало, когда наши объединенные войска атаковали и уничтожили захватчиков.
— Но не всех. Многие ускользнули морем. Пока ваш броненосец и ваши суда были заняты боем, изрядная часть вражеского флота рассеялась. Таким образом, захватчики ускользнули во второй раз. Эти войска британцы наверняка пустят в ход, чтобы усилить полки, ведущие наступление на штат НьюЙорк.
— Присоединитесь ли вы к нам, чтобы дать им отпор? — Еще не договорив, Линкольн осознал, насколько чреват последствиями этот вопрос, насколько веским и судьбоносным может стать ответ.
— Конечно же, мистер Линкольн, — не задумываясь, ответил Дэвис. — Отказ лег бы на честь Юга несмываемым пятном. Достойные мужи Севера под командованием генерала Шермана пали в битве при Билокси, и мы обязаны почтить их память. Мы не просим, чтобы другие бились за нас, но с радостью поможем соотечественникам одолеть врага, вторгшегося в наши общие пределы.
Линкольн опустился в свое кресло, внезапно ощутив усталость, будто нарубил вязанку дров.
— Вы понимаете, насколько важно только что сказанное вами?
— Да.
— Вместо того, чтобы убивать друг друга, мы станем рука об руку убивать тех, кто вторгся в нашу страну.
— Именно так я это и вижу. А поскольку наши армии ныне слились воедино, мы обязаны подумать о военнопленных, захваченных обеими сторонами.
— Ну конечно! Наш первый совместный приказ провозгласит об открытии тюрем, чтобы пленные могли вернуться по домам. Это будет не только практичным, но и гуманным поступком. А также символом перемены в наших отношениях. До тех пор, пока мы доверяем друг другу, нас ждет успех.
Авраам Линкольн пятерней прочесал свои всклокоченные волосы, будто хотел привести в порядок несущиеся галопом мысли.
— Джефферсон, после того что мы сказали друг другу, я просто вынужден открыть вам сокровеннейшие мысли, потаеннейшие чаяния. Я бы хотел снова видеть Союз единым, но говорить об этом сейчас не буду. Куда важнее, что мне хотелось бы окончательно положить конец братоубийственной войне. Уверен, когда она началась, никто из нас и не воображал, какие ужасы грядут. Теперь внезапно наступил мир и единство, которые продержатся, пока мы воюем с общим врагом. Врагом, которого одолеем. И тогда?..
Поджатые губы Дэвиса вытянулись в ниточку.
— И тогда аболиционисты снова перейдут к нападкам и угрозам. Повод, повлекший войну, отнюдь не исчез. Мы готовы лишиться жизни, но не чести На Севере есть люди, которые этого не допустят. Как только наш общий враг будет разбит, они снова набросятся на нас. Однажды они уже оттолкнули нас от Союза и наверняка не остановятся перед этим в другой раз.
— А ваши плантаторы пообещают положить собственные жизни и жизни многих других во имя дарованного Богом права порабощать других людей.
— Правда. Наш стиль жизни и дело Юга есть скала, на которой мы стоим.
— Вы попрежнему беретесь утверждать подобное после того, как под Шайло полегли двадцать две тысячи человек? Неужели брат и дальше должен убивать брата, пока наша земля не захлебнется кровью?
Сняв темные очки, Дэвис промокнул платком слезящиеся глаза.
— В данный момент они не убивают друг друга.
— Так должно быть и впредь. Давайте на время забудем о том, что нас разделяет, и вспомним о том, что нас связывает. Мы бьемся рука об руку и должны отыскать способ уберечь единство. Лично я пойду на все, лишь бы помешать недавней войне разгореться снова. Она не должна повториться! Я сажал редакторов в тюрьмы, — некоторые не вышли на свободу по сей день, — чтобы утихомирить голоса, выступающие против моей политики. С равным успехом я могу бросить за решетку воинствующих аболиционистов, если таковые будут угрожать нашему возрожденному единству. Можете ли вы поступить подобным образом?
— Тюрьмы есть и у меня, мистер Линкольн, и я тоже заполню их теми, кто будет грозить упомянутому единству. Но вопрос остается на повестке дня. Как быть с рабами? Я рабовладелец, но, полагаю, хороший человек. Добрый хозяин. Я забочусь о них, потому что сами они о себе позаботиться не могут.
Линкольн медленно покачал головой.
— Мы должны попытаться, хотя бы попытаться. Мы нашли способ временно прекратить войну между штатами. Должна же быть дорога к миру. Мы обязаны найти эту дорогу и пойти по ней. Мы должны проявить непреклонную решимость в отыскании этого пути. В то же самое время нам известно, что следует предпринять — заткнуть рот оппозиции, заткнуть рот тем, кто может поколебать возрожденное единство, а уж затем, возможно, удастся отыскать путь, мы просто обязаны отыскать путь раз и навсегда положить конец кровопролитной войне. Но мне кажется… нет, я знаю, что сказанное не должно покинуть стены этой комнаты. Да, о военном союзе ради отпора захватчикам следует трубить во весь голос. Это война патриотическая и благородная, и никто не станет оспаривать нашего постановления. Что же до остальных решений, каковые мы на данный момент должны назвать поисками пути к будущему миру, то о них не следует упоминать ни полусловом.
— В этом я с вами целиком и полностью согласен. Общее дело объединит нас и обрадует тех, кому предстоит идти в бой. А о том, что мы ломаем голову о путях достижения иных целей, надо молчать, или мы поставим наши народы под удар.
Они обменялись рукопожатием, чувствуя душевный подъем, проникнувшись обоюдной уверенностью, что существует возможность, пусть покамест и крохотная, что когда–нибудь в будущем новый союз будет воздвигнут на руинах старого.
Подойдя к стенному буфету, где стоял графин с холодной водой, Линкольн наполнил два стакана. Сделал большой глоток из своего стакана и вдруг поспешно поставил его.
— Я знаю, кто может помочь нам в общем деле, — англичанин, натурфилософ по имени Джон Стюарт Милл. Думаю, он послан нам сострадательным провидением в час нужды. Это человек, пользующийся широким международным признанием и написавший книгу о том, что называет политической экономией. Сей великий мыслитель может оказаться тем самым проводником, кто поведет нас по тропе к нашей обоюдной цели.
— Английский изменник?
— Вообще–то нет, он просто лояльный представитель человечества. Он выступает за нашу свободу, как его соотечественник Томас Пейн выступал за нашу свободу во время революции. Он остановился вместе с дочерью в Вашингтоне. Он твердо верит, что американская система достойна всяческого восхищения и подражания. Он начал разговор о недавней войне и о том, как положить ей конец. Он не шарлатан, а джентльмен, наделенный живой энергией и ярким умом. Надеюсь, он сумеет нам помочь.
— Разделяю ваши упования, если сказанное вами — истина.
— Мы должны при первой же возможности тщательнейшим образом изучить его рекомендации…
Тут раздался деликатный стук в дверь.
— Нас должны были побеспокоить только по прибытии генералов, — сообщил Линкольн, осушил стакан и направился открывать дверь.
— Они здесь, — доложил Николай.
— Уже видим. И пусть откроют иллюминаторы, пока мы тут не сварились в собственном соку.
Хрупкий Уильям Тикамси Шерман, одетый в помятый, испачканный в боях мундир, разительно контрастировал с элегантным, подтянутым главнокомандующим армией Конфедерации. Как только офицеры вошли в салон, Джефферсон Дэвис вскочил с кресла, стремительно подошел к генералу северян и схватил его за руку. Дэвис не вымолвил ни слова, но сила обуревавших его чувств была очевидна. Линкольн высказался от имени обоих.
— Разделяю чувства мистера Дэвиса, генерал Шерман. Все мы их разделяем. И благодарим вас за все.
— Я лишь выполнял долг, — негромко отозвался Шерман. — Перед своей страной и всеми ее гражданами. А теперь, простите, о Гранте ничего не слышно?
— Пока новостей не было, не считая того, что он ведет бой под Саратогой. Он сказал, что не отступит ни на шаг.
— Так оно и будет, — кивнул Шерман. — Посланы ли свежие войска ему в помощь?
— Я отослал все, какие были под рукой. Как только разработаем новые оперативные планы, будет выслано дополнительное подкрепление, — Линкольн обернулся к Дэвису, и тот кивнул.
— Мы с мистером Линкольном сошлись на том, что перемирие следует продлить, дабы позволить обеим нашим армиям объединиться в битве против британских захватчиков.
— Позвольте внести предложение? — подал голос генерал Ли.
— Конечно, — подтвердил Джефферсон Дэвис.
Ли сложил ладони на эфесе шпаги и проговорил, медленно, тщательно подбирая слова, прекрасно осознавая огромную их важность:
— Для успеха операции командование должно быть единым. Добиться этого будет нелегко. Я уверен, что мои люди крайне неохотно станут служить под командованием генерала Гранта, убивавшего их тысячами. И также уверен, что, если войска северян попросить служить под началом кого–то из генералов Юга, произойдет то же самое. Итак, очевидно, что различные полки и дивизии должны остаться под началом своих нынешних командиров. Я с удовольствием останусь во главе войск Юга, как сейчас. Но главнокомандующего должны уважать солдаты обеих армий, чтобы следовать его приказам без малейших колебаний. Я побеседовал об этом с генералом Борегаром, и мы пришли к полнейшему взаимопониманию. По мнению офицеров Конфедерации, командование может принять только одинединственный офицер.
— Согласен, — подхватил Джефферсон Дэвис. — Главнокомандующим должен быть генерал Шерман.
— Польщен подобной честью, — поднял руку Шерман, — и благодарю вас. Однако генерал Ли стоит по чину несравненно выше меня…
— Чин определяется умением побеждать, — возразил Ли. — В сражении под Шайло вы удержали позиции и, насколько я понимаю, получили повышение. Теперь ради помощи нам вы рискнули жизнью, карьерой, всем на свете. Не думаю, что войска северян примут в качестве высшего командира южанина. Но вас они примут, как и мы.
— Вы абсолютно правы, генерал Ли, — поддержал Линкольн. — После смерти генерала Халлека генерал Грант встал во главе войск, ныне противостоящих англичанам. Как вы, вероятно, слышали, генерал Макклеллан в больнице с горячкой. Я освободил его от поста во главе армий и принял командование на себя. Теперь же с огромным удовольствием уступаю эту обязанность генералу Шерману. И даже более того, поскольку он будет стоять во главе двух армий, его ранг должен отражать этот факт. Я бы рекомендовал, чтобы, кроме главнокомандующего, он именовался также верховным командующим Объединенных войск.
— Поддерживаю, сэр, — одобрил Дэвис. — Уместное и заслуженное звание.
Обернувшись к офицеру Севера, генерал Ли отдал честь.
— Я в вашем распоряжении, генерал Шерман.
Шерман ответил на его салют:
— Я принимаю этот пост во имя наших сплоченных армий и во имя дела, за которое они бьются. Итак, давайте наметим план, как нам перехватить инициативу у захватчиков. Разбить их и вышвырнуть из нашей страны. Если они хотят войны, то хлебнут ее с лихвой.
Снайперы!
— Западный фланг, генерал, они прорвались через стену!
Мундир генерала Гранта испачкался и изорвался, лицо почернело от копоти. Он покачивался в седле от усталости, толькотолько вернувшись с другого участка, где отражал атаку британцев. Ему пришлось обеими руками опереться о луку кавалерийского седла, чтобы выпрямиться.
— Пусть каждый второй из этой цепи следует за мной, — приказал он. — Пошли, парни! Сегодня они мрут один за другим и долго не продержатся.
Выхватив саблю, он поехал первым; изможденная лошадь, истерзанная жарой и дымом, с трудом ковыляла по неровной почве. Вот они, солдаты в темнозеленых мундирах с черными пуговицами, брошенный в атаку свежий полк. Взмахнув саблей, генерал Грант испустил крик ободрения и возглавил контратаку.
Увернувшись от штыка, он отбил его в сторону шпорой, подался вперед и наотмашь рубанул нападающего по лицу. Споткнувшийся конь рухнул, и Грант выбрался из–под него. Завязалась рукопашная, исход боя колебался на грани. Не приведи генерал подкрепление, батарея и редуты пали бы, оставив дыру в рубеже, оборонять который стоит такого труда.
Когда последний из солдат в зеленой форме сложил голову, а его труп бесцеремонно сбросили со стены, американские войска все еще держались на прежних позициях. Потрепанные, изнуренные, невероятно грязные, насчитывающие больше убитых, чем живых, и все–таки держались.
И так весь день. Враг, не менее измученный, чем они, раз за разом бросался на штурм вверх по склону, будто машина войны, медленно перемалывающая людей. И отбить его удавалась только ценой величайших усилий. Грант сказал, что рубеж выстоит, — и выстоял.
Но страшной ценой.
Раненые, получив первую помощь, возвращались на позиции. Бились штыками лежа, если от изнеможения не могли стоять. То был день героизма. Гибельный день. Только когда начали сгущаться сумерки, обороняющиеся поняли, что этот адский день остался позади. И что они остались в живых — немногие, очень немногие, но все–таки их еще довольно, чтобы дать бой.
В сумерках перестрелки прекратились. Сгущающаяся тьма скрыла от взора поле боя, и без того застланное тяжелыми облаками дыма. Британцы отхлынули после последней, отчаянной атаки, оставив на склоне груды трупов в красных мундирах. Но оставшиеся в живых американцы пока не могли отдохнуть. Отложив мушкеты, они взялись за лопаты, чтобы восстановить земляные укрепления, в которых английские ядра оставили громадные прорехи. Вкатили и установили на места тяжелые валуны. Лишь далеко за полночь Грант удовлетворился результатами земляных работ. Солдаты уснули, где повалились, прижимая к себе оружие, спеша хоть немного отдохнуть до рассвета, когда англичане снова пойдут на приступ.
Но генерал Грант не отдыхал, не мог отдыхать. В сопровождении спотыкающегося адъютанта прошел он укрепления из конца в конец, проверяя, готовы ли боеприпасы для нескольких уцелевших пушек, доставлены ли из тыла вода и провизия. Заглянул в морг полевого госпиталя, рядом с которым высились груды ампутированных конечностей. Лишь покончив со всеми делами, позволил он себе рухнуть на стул перед палаткой. Взяв чашку кофе, отхлебнул глоток.
— День выдался очень долгий, — промолвил, и капитан Крейг лишь покачал головой над таким преуменьшением.
— Не просто долгий, генерал, жуткий. Эти британцы умеют штурмовать.
— А наши ребята умеют сражаться, Боб, не забывай об этом. Сражаться и умирать. Наши потери слишком велики. Еще такой же штурм, как последний, и они прорвутся.
— Значит, утром?..
Не ответив на вопрос, Грант допил кофе и вскинул голову, заслышав гудок паровоза вдали.
— Путь все еще свободен?
— Был свободен пару часов назад. Я отправил дрезину, чтобы проверили. Но телеграф все еще не работает. То ли бритты не заслали кавалерию к нам в тыл, то ли не представляют тактической ценности железнодорожного сообщения.
— Хорошо бы им и дальше пребывать в неведении!
Послышалось шарканье заплетающихся ног, и выбежавший к свету костра солдат вяло вскинул усталую руку в приветствии.
— Генерал, на запасной путь пришел поезд. Капитан сказал, что вы верным делом захотите прознать про это.
— Верным делом. Войска.
— Так точно, сэр.
— Самое время. Капитан Крейг, ступайте с ним. Найдите командира и приведите ко мне, пока идет высадка.
Не в силах уснуть, несмотря на усталость, Грант взял еще чашку кофе, подумал о кувшине с виски, оставленном в палатке, — и тут же забыл. Дни, когда он топил беды в вине, давно остались позади; теперь он в силах глядеть им в лицо. Заметив на востоке проблеск зари, он нахмурился, но тут же расслабился, осознав, что простонапросто восходит луна. До рассвета еще несколько часов.
Во тьме послышались шаги, потом шум падения и гортанные проклятия — один из идущих споткнулся. Затем у костра появился капитан Крейг в сопровождении высокого блондина, слегка прихрамывающего и отряхивающего мундир. Среди чумазых воинов в измызганных мундирах новоприбывший казался просто щеголем, сошедшим с обложки модного журнала, — стильный зеленый китель, голубые брюки. В руках он нес винтовку замысловатой конструкции, с очень длинным стволом. Увидев Гранта, остановился и отдал честь.
— Подполковник Трепп, генерал! Первый снайперский полк Соединенных Штатов, — доложил он с ярко выраженным немецким акцентом. Кашлянув, Грант сплюнул в костер. Ему доводилось слышать об этих Зеленых кителях, но ни один под его началом еще не служил.
— Какие еще полки с вами прибыли?
— Насколько я знаю, больше никакие, генерал. Только мой. Но имеется другой поезд, что идет несколько минут позади нас.
— Один полк?! Это и все, что я должен противопоставить всей британской армии?! Карнавальные солдатики с диковинными ружьями. — Он устремил взгляд на винтовку в руках офицера. Тот с трудом сдержал негодование.
— Это есть снайперское ружье, заряжаемое с казенной части, генерал. С нарезным стволом, двойным спуском и телескопическим прицелом…
— Все это яйца выеденного не стоит против противника с пушками.
Гнев Треппа остыл так же быстро, как и вспыхнул.
— В этом вы ошибаетесь, сэр, — спокойно произнес он. — Вы смотрите утром, что мы делаем против ихний пушки. Только показываете мне, где они, и не беспокоитесь. Я профессиональный солдат много лет, сперва в Швейцарии, после здесь. Мои люди тоже профессиональные и не знают промаха.
— Я поставлю их в первые ряды. Поглядим, на что они способны.
— Вы будете оченьочень довольный, генерал, в этом можете быть уверены.
Выныривая из тьмы, снайперы пробирались на позиции. Только когда они ушли, ожидавший в сторонке солдат подошел к Гранту. Лишь вблизи Грант разглядел по мундиру, что тот офицер пехоты.
— Капитан Лэмсон, — молодцевато козырнул новоприбывший. — Третий полк ЦВ США. Высадка вотвот начнется; нам пришлось ждать, когда передний поезд уйдет. Я отправился вперед, чтобы доложить вам о нашем прибытии.
Грант отсалютовал в ответ.
— Очень рад. Вы и ваши люди как нельзя более кстати, капитан Лэмсон. Как, вы сказали, называется ваш полк?
— Сержант Делани, шаг вперед, пожалуйста, — позвал Лэмсон. В круг света вошел дюжий солдат с нашивками старшего сержанта на рукавах и отдал честь с четкостью и вежливостью, полагающимися по званию.
Грант механически ответил на приветствие — и замер, задержав ладонь у полей шляпы.
Сержант оказался негром.
— Второй полк ЦВ США для несения службы прибыл, — отрапортовал он, демонстрируя отличную выучку. — Второй полк Цветных войск Соединенных Штатов Америки.
Медленно опустив руку, Грант обернулся к белому офицеру.
— Не потрудитесь ли объяснить?
— Да, генерал. Полк организовн в НьюЙорке. Все они свободные люди, все добровольцы. Мы проходили выучку несколько недель, но получили приказ следовать сюда, как ближайшие подразделения, имеющиеся в распоряжении.
— А они могут сражаться? — поинтересовался Грант.
— Они умеют стрелять и прошли обучение.
— Я спрашивал не об этом, капитан.
Капитан Лэмсон замялся, чуточку склонив голову, так что отблески костра заиграли на металлической оправе его очков. Сержант Делани нарушил молчание первым:
— Мы можем сражаться, генерал. И умереть, если придется. Просто поставьте нас на позиции и дайте встретиться с врагом лицом к лицу.
В голосе его прозвучала спокойная уверенность, тронувшая Гранта. Если остальные подобны ему, то его словам можно верить.
— Надеюсь, вы правы. У них будет возможность показать, чего они стоят. Утром мы это наверняка выясним. Можете идти.
Грант осознал, что ничуть не кривил душой. Сейчас он бы без сомнений бросил в бой против англичан хоть полк краснокожих индейцев — да чего там, даже краснорожих чертей.
Противник ночью тоже получил подкрепление. Пикеты донесли, что слышали ржание лошадей и лязг цепей. При первых лучах зари Грант, уснувший на стуле, заворочался и пробудился. Сладко зевнув, плеснул в лицо холодной воды, потом взобрался на бруствер и направил полевой бинокль в сторону вражеских позиций. На правом фланге виднелась туча пыли: скачущие галопом лошади везли артиллерийские орудия. Девятифунтовые, судя по виду. Опустив бинокль, Грант нахмурился. Самые слабые участки фронта он усилил Первым полком ЦВ США. Подполковник Трепп расположил своих людей через равные интервалы вдоль всего рубежа и теперь стоял неподалеку, ожидая приказаний. Грант указал на виднеющуюся вдали батарею.
— Вы все еще считаете, что можете что–то противопоставить подобному оружию?
Приложив ладонь козырьком ко лбу, чтобы приглядеться, Трепп кивнул.
— Это не есть проблема, генерал. Невозможно, конечно, без правильной выучки и правильного оружия. Для меня, я говорю вам не преувеличивая, это легкая мишень. Я заключаю, это есть двести тридцать ярдов. — Распластавшись на земле, он прижал приклад винтовки к плечу и с прищуром посмотрел сквозь телескопический прицел. — Еще темно, и мы должны быть терпеливы. — Он раздвинул ноги пошире, укладываясь поудобнее, затем снова заглянул в прицел. — О да, теперь света достаточно.
Он медленно потянул за длинный крючок, взводя миниатюрный спуск бойка. Тщательно прицелился и легонько нажал на спуск. Винтовка оглушительно грохнула, с силой ударив Треппа в плечо.
Грант поднес к глазам бинокль и увидел, что командир батареи попятился, схватившись за грудь, — и рухнул.
— Снайперы! Стрелять без приказа! — скомандовал подполковник.
Вдоль всей длины укреплений неспешно прокатилась волна выстрелов. Лежа за брустверами, снайперы стреляли, открывали затворы винтовок, чтобы заложить в них пули и зашитые в полотно заряды, закрывали казенники и снова стреляли.
Британские артиллеристы торопливо отпрягали лошадей и разворачивали орудия, выводя их на позиции. И умирали один за другим. Не прошло и трех минут, как все они были убиты. Затем настала очередь возничих, пытавшихся скрыться с лошадьми. И, наконец, одна за другой сложили головы спокойные артиллерийские лошади. Подобной бойни, восхитительнейшей бойни Гранту видеть еще не доводилось. Затем рявкнула английская пушка, и над самыми головами обороняющихся с воем пронеслось ядро. Грант указал в сторону орудия.
— Конечно, когда они на открытом месте, дело идет легко. А как насчет вот этого? Орудие на закрытой позиции, за редутом. Кроме жерла, ничего не видно.
Встав с земли, Трепп принялся выбивать пыль из мундира.
— Больше нам ничего не надо видеть. Вот та пушка, — приказал он своим подчиненным, — уберите ее.
Грант в бинокль видел, как перезаряженную пушку посредине британских позиций снова выкатили на огневой рубеж. Пули снайперов впивались в мешки вокруг черного жерла, почти скрывшегося за фонтанчиками песка; затем пушка выстрелила. Когда ее перезарядили и выкатили на позиции, пули снова забарабанили в песок возле жерла.
На сей раз пушка при выстреле взорвалась. Грант отчетливо увидел дымящиеся обломки и погибших артиллеристов.
— Я сам разработал эту технику, — с гордостью сообщил Трепп. — Мы стреляем крайне точно очень тяжелой пулей. Очень скоро в дуле есть столько песка, что ядро застревает, не успев вылететь. Скоро, когда начнется атака, мы покажем, как разделываемся с ней тоже.
— Правду говоря, подполковник Трепп, я жду не дождусь возможности посмотреть, что вы затеете в следующий раз.
Видимо, уничтожение батареи сильно подействовало на вражеского командира, и он все мешкал с ожидаемой атакой. Затем вдали на левом фланге вдруг обнаружилась оживленная деятельность — на позиции выводили еще одну батарею. Однако Трепп разместил снайперов небольшими группами вдоль всего рубежа обороны. Не прошло и пяти минут, как вторую батарею постигла та же участь, что и первую.
Солнце стояло уже высоко, когда противник отважился на долгожданный шаг. Позади вражеских позиций на опушку дальней рощицы выехала верхом группа офицеров. До них было добрых пятьсот, а то и шестьсот ярдов. На американских позициях затрещали выстрелы, и Грант сердито крикнул:
— Прекратить огонь! Поберегите боеприпасы. Они слишком далеко.
Трепп переговорил со своими снайперами понемецки, и те весело рассмеялись. Тщательно прицелившись, подполковник тихонько осведомился:
– Fertig machen?[14] — Услышав в ответ утвердительное бормотание, он взвел длинный курок. — Feuer.[15] — И все винтовки выстрелили как одна.
Словно порыв ветра смел группу всадников, одновременно сбросив их на землю. Они распростерлись без движения, а испугавшиеся было кони быстро успокоились и принялись щипать травку.
Один офицер в красном мундире, расшитом золотой тесьмой, попытался приподняться. Винтовка Треппа громыхнула, и офицер рухнул среди остальных.
— Я всегда беру командира, — поведал Трепп, — потому что я лучший стрелок. Остальные выбирают слева направо, как пожелают, и стреляют разом. Хорошо, ja?
— Хорошо, ja, мой друг. А что, все ли снайперы — швейцарцы?
— Один, может, два. Пруссаки, австрияки, все со Старого Света. Охотники там чертовски хорошие. Американцев взяли много, тоже охотников. Но эти ребята лучшие, они есть мои друзья. Теперь смотрите, когда будет атака. Мы сперва стреляем офицеров и сержантов, потом людей, что несут маленькие флаги, потом тех, кто останавливается поднять флаги. Потом стреляем людей, кто останавливается стрелять в нас. Все это прежде, чем их мушкеты достаточно близко, чтобы попасть в нас. Весьма забавно, вы увидите.
Но даже лишившись изрядной части офицеров, британцы все–таки довели атаку до конца, с громовым ревом одолев последние ярды пути. Большинство солдат с обеих сторон выстрелили в последний раз и схлестнулись в штыковом бою. Грант, не спускавший глаз с чернокожих новобранцев, видел, что они держат позиции, сражаясь, как тигры, и даже ринулись в погоню за красными мундирами, когда атака захлебнулась. Сражаются и умирают, как и говорил их сержант.
Быть может, баталия еще не проиграна, подумал Грант.
Пароходик «Ривер Квин», казавшийся таким пустым по пути из Вашингтона, на обратной дороге был набит битком, будто возвращался с воскресной прогулки. Джефферсон Дэвис, Роберт Э. Ли и их помощники расположились в салоне. В воздухе плавали тучи сигарного дыма и звенели возбужденные голоса, и не последнюю роль тут сыграл бочонок виски, невесть как оказавшийся в алькове салона. Авраам Линкольн удалился в свою каюту вместе с секретарями и генералом Шерманом, чтобы написать первый из множества предстоящих приказов. Генерала Ли призвали для участия в совещании, и вскоре атмосфера стала такой тяжкой, что Линкольн вышел на палубу подышать свежим воздухом. На подходе к гавани Йорктауна, где ждал генерал Поп со своим штабом, судно сбавило ход. Вскоре их синие мундиры смешались с серыи мундирами офицеров штаба Ли. Когда–то эти люди служили вместе и прекрасно знали друг друга. Теперь война осталась позади. Разделенные междуусобицей люди вспомнили давнее товарищество. Заметив, что президент стоит в одиночестве, генерал Джон Поп покинул остальных и подошел к нему.
— Превосходнейшие новости, господин президент. Телеграфная связь с Грантом наконец–то восстановлена. Они выстояли!
— В самом деле, долгожданные вести, Джон.
— Но они выстояли ужасной ценой. Он доносит, что убитых не менее шестнадцати тысяч, раненых еще больше. Подкрепления поступают — сначала снайперский полк, потом Третий НьюЙоркский. На подходе еще. Как только перемирие с конфедератами вступило в силу, почти все войска, защищавшие Вашингтон, отозваны и направлены на север. Первые эшелоны должны поспеть к Гранту сегодня же под вечер. В пути еще одна дивизия. Мы выводим массу войск к узловым станциям, так что с ними у нас трудностей не будет. Поезда — дело другое. Их просто не хватает для переброски необходимого числа людей.
— Продолжайте в том же духе. Если возникнут трудности с железными дорогами, дайте знать мне. Поглядим, как можно будет надавить на них. Грант должен получить все имеющиеся подкрепления, чтобы продержаться, пока наши объединенные силы не придут ему на смену.
— Генерал Грант послал вам персональный рапорт о ходе боев. Сделав приписку для войск. Хочет иметь в распоряжении побольше полков наподобие Третьего НьюЙоркского.
— В самом деле? Тогда поведайте мне, что в нем уж такого особенного?
— Это негры, господин президент. У нас проходят выучку и другие негритянские полки, но этот вступил в бой первым.
— И как они ведут себя под огнем?
— Согласно отзыву Гранта — образцово.
— Похоже, война против захватчиков меняет мир во многих отношениях, причем весьма необычным образом.
Качка усилилась: пароход покинул реку Йорк, направляясь через залив Чеспик на северовосток, к устью реки Потомак. Место бойкое, неподалеку виднелось еще два корабля. А над самым восточным горизонтом — на фоне голубых небес белые паруса и черные мазки дыма еще целого ряда кораблей. Линкольн указал в их сторону.
— Полагаю, снята еще одна блокадная флотилия.
— Наши приказы вряд ли уже дошли до них, — заметил генерал Поп. — По телеграфу можно было связаться разве что со стоявшими в порту. — Дал знак адъютанту принести подзорную трубу и поднес ее к глазам. — Проклятье! Это не американские корабли. Британские флаги, я вижу британские флаги! Это британский флот!
— Куда они направляются? — спросил Линкольн, преисполнившись ужасных предчувствий. — Пошлите за капитаном.
Тут с мостика сбежал старший помощник, козырнув Линкольну.
— Капитан шлет поклон, господин президент, но ему надо знать, как быть. Это британские военные корабли.
— Мы поняли, но не знаем, в какую сторону они идут.
— Туда же, куда и мы, к устью реки Потомак. К Вашингтону. Все, кроме одного. А один изменил курс и направляется к нам.
Президенты в опасности
Как только в Уайтхолле ознакомились с депешами, доставленными пакетботом из Канады в Саутгемптон, напряжение не только пошло на убыль, но даже сменилось радостным умиротворением.
— Вот тактак! — воскликнул лорд Пальмерстон, размахивая листком в воздухе. — Генерал Чэмпион доносит, что янки оказывают крайне вялое сопротивление. Платсберг взят, войска идут вперед, неуклонно развивая наступление. Чрезвычайно славно! — Да и подагра отпустила; мир стал куда более солнечным и уютным.
— А вот из Адмиралтейства, — сообщил лорд Рассел. — Флот, ведущий атаку на побережье Мексиканского залива, должно быть, уже выполнил свою задачу. В ближайшее время ожидаются победные рапорты. То же относится и к атаке на Вашингтон. Тут военноморское ведомство продемонстрировало незаурядную проницательность. Должен признать, у Адмиралтейства больше воображения и тактических способностей, нежели я подозревал. Время рассчитано безупречно. Выждали, пока поступят донесения, что войска с обороны столицы сняты. Затем, пока американские солдаты мчатся защищать свои рубежи, ударить в самое сердце их родины. Скоро мы прижмем их к ногтю.
— Согласен, — радостно кивнул Пальмерстон. — Я знаю, что могу вам открыться, Джон, порой я впадал в тревогу. Одно дело — говорить о войне, и совсем другое — сделать первый шаг и развязать бой. Я склонен считать себя миролюбивым человеком. Но при том я англичанин и не стану сносить оскорбления молча. А сия святая держава претерпела оскорбления — тяжкие, тяжкие. Опять же, тот факт, что Веллингтон был решительно против вступления в войну. Это тревожило меня. И все же мы не отступили. Но теперь, оглядываясь в прошлое, я вижу, что война была делом праведным и законным, почти предрешенным.
— Правду говоря, вынужден согласиться. С нетерпением и высочайшим упованием жду дальнейших рапортов.
— Как и я, старый друг, как и я. А теперь я должен отправиться в Виндзор, дабы принести эти добрые вести королеве. Знаю, что она разделит нашу радость. Предрешено, предрешено.
Капитан Ричард Далтон из Первого Кавалерийского полка США не виделся с семьей больше года. Не будь он ранен в битве при БоллсБлаф, вряд ли ему довелось бы свидеться с семьей раньше, чем вообще война закончится. Осколок шрапнели, застрявший в правом плече, причинял немалую боль, только усилившуюся, когда хирург удалил его. Далтон попрежнему прекрасно держался в седле, но поднять саблю или выстрелить из ружья не мог. Командир решил дать ему отпуск для поправки здоровья, так что, несмотря на почти не утихающую боль, Далтон считал себя счастливчиком. Поездка от столицы на юг была совсем легкой, а прием, встретивший его дома, искупил всю испытанную боль, а заодно и всю грядущую. А нынче солнце пригревало, клев был на славу, и они с семилетним сынишкой вдвоем за пару часов наловили почти полную корзину рыбы.
— Папа, смотри, наши корабли! Вот здоровенные!
Далтон, клевавший носом на солнцепеке, поднял взгляд ко входу в залив, где Потомак встречается с морем.
— Да уж, Энди, здоровенные.
Линейные корабли шли на всех парусах и на всех парах вверх по течению. Белые паруса надуты ветром, из труб валит черный дым. Воистину величественное зрелище.
И тут порыв ветра подхватил флаг на корме третьего судна, развернув на миг, прежде чем снова обвить вокруг флагштока.
Читать бесплатно другие книги:
