Грозное дело Булыга Сергей
– Эх! – гневно вскричала Аграфена, размахивая сжатым кулачком. – Я так и чуяла! А эти чертовки молчат! Ведьмы проклятые! Скажу Ванюше, чтобы велел их всех пожечь. Слышишь, ведьма?!
– Слышу, – едва различимым голосом ответила боярышня.
– Вот и слышь! И пожжёт! Я чего ни попрошу, Ванюша всё исполнит. – И, опять повернувшись к Трофиму, спросила: – Что с царевичем?
– Убили его чуть не до смерти. Голову возле виска пробили.
– Кто?
Трофим не ответил.
– Кто, я спрашиваю?! Или онемел?
– Онемел, – сказал Трофим.
Аграфена удивлённо замерла, похлопала слепыми глазами, повела носом, принюхалась… И уже совсем спокойным голосом спросила:
– С чем это ты пришёл? Кочергу, что ли, принёс?
– Принёс.
– Ту самую?
Трофим кивнул.
– А! – сказала Аграфена. – Вот как. А ну дай её сюда!
Трофим подступил к Аграфене и протянул ей кочергу в рогожке. Аграфена развернула кочергу, ощупала. Сказала:
– Тут была прядка волос Ванюшиных. Где прядка? Кто ее сорвал?
– Винюсь, – сказал Трофим. – По недосмотру.
– Как это?
– За злодеем гнался. Бил злодея. Прядка отвалилась.
– А, – подумав, сказала Аграфена, – тогда невелика беда. Исправим. А кто злодей?
– Да тот злодей, может, совсем и не злодей.
– Что-то мудрёно говоришь. Дай руку!
Трофим дал. Аграфена, отложив кочергу, взяла Трофима за руку. Аграфенина рука была холоднющая как лёд, и она этой рукой щупала Трофимову горячую руку и что-то сама себе под нос приговаривала. Потом вдруг усмехнулась и сказала: «А!» – и отпустила Трофимову руку. Трофим её сразу убрал, сам сразу отступил назад. Аграфена продолжала сидеть прямо, не шевелилась и даже как будто не дышала. Потом вдруг опять заговорила:
– Рука у тебя, чую, чистая. Твоё счастье, пёс, что ты тут ни при чём, а то я тебя прямо сейчас в пепел спалила бы. Синим огнём ты у меня горел бы. А так ни при чём – и не горишь. У меня так всегда – всё по правде. И Ванюша всегда был за правду. Ванюша уже сколько правит, а ещё ни разу никого без правды не казнил. И так и сейчас не казнит! Так Зюзину-собаке и скажи, чтобы не смел над кем попало измываться, а не то я и его спалю! – И после добавила уже спокойным голосом: – Не хватайте всех подряд, не невольте невесть на кого наговаривать. Надо истинных злодеев сыскивать. Уразумел?!
– Уразуметь-то я уразумел, – сказал Трофим, – да только как их сыщешь?
– Э! – сказала Аграфена, усмехаясь. – Это дело нехитрое. Вот…
И вдруг осеклась, поворотилась в сторону боярышни и строго спросила:
– А ты чего здесь торчишь? Пошла вон!
Боярышня низко поклонилась, развернулась и поспешно вышла.
– Вот, – продолжала Аграфена, улыбаясь, – сейчас я тебя научу. Подай-ка мне свечку, любую.
Трофим взял ближайшую, подал. Аграфена глубоко вздохнула, надула щёки, после резко выдохнула…
И свеча засияла так ярко, что просто на диво. Аграфена стала ходить по каморке и этой удивительной свечой зажигать другие свечи. Все свечи загорались очень ярко. В каморке становилось всё светлей, и она от этого казалась всё просторней. Теперь это была настоящая, богато обставленная светлица. Посреди неё стоял длинный и широкий стол, застеленный толстенной златотканой скатертью, на ней в разных местах лежали веретёна, нитки, пряжа, пяльцы, спицы, коклюшки и ещё какие-то приспособления для разных рукоделий. Трофим обернулся. Рядом с ним стояла Аграфена. Глаза у неё были чистые, без бельм. Вот чудо так чудо, подумал Трофим, вот как его обворожили! Или это ему раньше чудилось, а теперь он видит то, что есть на самом деле? Трофим ещё раз осмотрелся.
– Это мои девки сюда ходят, – сказала Аграфена. – Но я их сегодня прогнала, чтоб не мешали.
Она подошла к столу, и тогда Трофим заметил там и свою рогожку. Аграфена развернула её и достала кочергу – ту самую.
– Это я велела её там поставить, – сказала Аграфена, рассматривая кочергу. – Для Ванюши, для его здоровья, и чтобы никто на него не замышлял. А вот про внучка забыла. Эх, дура старая!
И она досадливо ударила кулачком по столу. Потом продолжила:
– Ну да беда невелика. Лютая беда была бы, если бы она совсем пропала. А так вернули, слава Тебе, Господи.
Аграфена подняла кочергу, поднесла к лицу, принюхалась, сказала:
– От меньшого Годунова принесли. Вот уж ушлый человек Бориска! Тяжко будет ему помирать. Ну да это ему ещё не скоро.
Она опять принюхалась, быстро повернулась в сторону Трофима и сказала:
– Чего стоишь, как пень? Разводи огонь!
Трофим осмотрелся. Рядом с ним стояла медная тарелка, изнутри вся закопчённая, как будто в ней жгли огонь.
– Ну! – ещё строже сказала Аграфена. – Не знаешь, как огонь разжечь? Дубина!
Трофим схватил ближайший моток пряжи и положил в ту тарелку. И тут же заметил рядом кресало и трут, взял их, выбил искру, пряжа задымилась, начал раздувать огонь. Рядом, на столе, вдруг появились тоненькие щепочки, Трофим их подкинул. Пламя сразу занялось.
– Славно! Славно! – зачастила Аграфена. – Славно!
Вытряхнула из рукава бутылочку, выдернула пробку, сыпнула из бутылочки в огонь каким-то порошком, огонь взвился вверх, загудел. Эх, только и успел подумать Трофим, Господи, не гневайся, Ты же видишь, не по своей воле я…
– Сыпь! – гневно велела Аграфена.
Трофим схватил подвернувшуюся под руку ещё одну бутылочку – откуда она только взялась?! – и тоже сыпнул из неё. Огонь сбился, задымил. Дым был вонючий. Трофим расчихался, перекрестился…
Огонь полыхнул!
– Эй! Ты чего?! – грозно вскричала Аграфена. – Спалить меня задумал? Не балуй!
Трофим убрал руку за спину, попробовал развести пальцы…
А они не разводились! Они так и слиплись щепотью! Матерь Божья, подумал Трофим, заступись за меня, сироту…
– Помолчи! – грозно велела Аграфена.
Трофим перестал молиться.
– Держи!
Трофим взял кочергу, пальцы сами по себе разжались, и сунул её в огонь.
– Жди, пока не раскалится! – приказала Аграфена.
Трофим ждал. Огонь горел ровно, языки были большие, яркие, в тарелке давно было пусто, а огонь ничуть не уменьшался. Кочерга стала понемногу раскаляться. Трофим смотрел на кочергу в огне. Аграфена куда-то ушла. Трофим оглянулся. Аграфена, открыв шкафчик не стене, искала в нём что-то. Наконец нашла коробочку. Трофим сразу отвернулся, опять стал смотреть на огонь. Аграфена подошла к столу, поставила на него коробочку. В коробочке, на красном бархате, лежала прядь волос. Волосы были светло-русые.
– Убирай! – велела Аграфена.
Трофим убрал кочергу из огня.
– Задувай!
Трофим задул огонь в тарелке…
И опять стало темно, просторная светлица снова превратилась в тесную каморку. Глаза у Аграфены затянуло бельмами. Трофим мысленно перекрестился. Аграфена озабоченно спросила:
– Как кочерга? Не горяча?
Трофим, стиснув зубы, взялся за раскалённый конец кочерги… Но жара почти не почувствовал. И так и сказал:
– Не очень.
– Это славно! А то бы сгорели.
И с этими словами Аграфена приложила прядку волос к кочерге. Прядка зашипела и прилипла. Аграфена усмехнулась, сунула в рот палец, прикусила, из пальца показалась кровь, она этой кровью помазала прядку. Подула. Кровь быстро засохла.
– Повороти! – велела Аграфена.
Трофим так и сяк повернул кочергу, потом даже встряхнул ею. Прядка держалась крепко.
– О! – сказала Аграфена. – Будто новенькая. Теперь только бы злодей нашёлся, а она его сразу узнает.
– Как это?
– Выставь руку!
Трофим выставил. Аграфена в ответ выставила кочергу и поднесла её близко-близко к Трофимовой руке, почти касаясь её прядкой. Потом убрала.
– Вот, – сказала она. – Видел? Прядка хоть бы дрогнула! А был бы ты злодей – заколотилась бы. Дай-ка мне это сюда!
И указала на маленький столик. На столике лежал янтарный гребень. Трофим его подал. Аграфена провела тем гребнем возле кочерги – и волосы задёргались и даже заискрились. Аграфена отложила гребень и сказала:
– О! Сразу почуял. И так и тот злодей: прядка сразу на него покажет. Ясно?
Трофим утвердительно кивнул.
– Вот так-то вот! – сказала Аграфена. – Кочерга всё видела, она же там тогда стояла. И она теперь не даст невинных людей на погибель. Ищите злодея! И так и Зюзину скажи, пусть ищет. А не сыщет и невинного кого погубит, будет тогда сам гореть, а я ему ещё горючего песочку под костер подброшу. Так ему, псу смердячему, и передай. Держи! И уходи, покуда цел, не дури мне больше голову.
Трофим взял кочергу, низко поклонился, развернулся и поспешно вышел.
27
В Аграфениных сенях народу стало ещё больше, на лавках места не хватало, кое-кто уже стоял, и это всё были люди именитые. Но Трофим их не замечал, он шёл и думал о том, что эта сумасшедшая старуха, может, ещё хуже Зюзина – от колдовства не бывает добра! Ну а если это так, и Аграфена – ведьма, то кто тогда сам Трофим, несущий колдовскую кочергу? Колдовской прислужник? Но и так ли это плохо, если, может, только эта кочерга его спасёт? Ведь теперь не он сам, а кочерга будет указывать…
И на кого она укажет? На царя? Трофиму стало жарко, он снял шапку, вытер лоб, вышел из сеней, пошёл по переходу. За ним шёл провожатый стрелец и помалкивал. Значит, я правильно иду, думал Трофим, иначе стрелец указал бы. А так он пока молчал. Трофим крепко держал кочергу в левой руке, а в правой у него был португал. Так они – Трофим, за ним его стрелец – и вышли к медному рундуку, за которым, как всегда, сидели четверо сторожевых стрельцов. Трофим показал им португал, они все сразу встали, Трофим начал огибать рундук…
И тут они разом на него накинулись! А Трофим был с кочергой, и он мог бы их там всех перекалечить! И он так уже не раз, в других местах, калечивал…
Но тут кочерга была не та. Трофим поддался, стрельцы сбили его с ног и повалили, вывернули руки, отобрали португал и кочергу, и уже просто месили по бокам, но он и теперь не отбивался, а только мотал головой и рычал:
– Кочергу поберегите! Кочерга казённая! Кочерга, мать вашу, сволочи!
Стрельцы на это ничего не отвечали. Но и не били уже, а подняли, поставили на ноги, заломили локти за спину и повели. Старший стрелец шёл впереди, нёс кочергу. Волосы на ней, как рассмотрел Трофим, были целы. Трофим сразу успокоился и стал смотреть по сторонам, прикидывать, куда его ведут. Похоже, к Зюзину.
Так оно и оказалось – они опять остановились перед как будто бы глухой стеной, старший стрелец постучался в неё, в стене открылась потайная дверь, и вначале туда вошёл старший стрелец, а следом за ним затолкнули Трофима. Трофим сразу узнал те хоромы – в них его, в первый день, только он приехал, допрашивал Зюзин. Зюзин и теперь сидел на той же лавке, сбоку от него опять горел светец, все стены были без окон, а Зюзин – всё в тех же персидских дорогущих сапогах.
При виде Трофима Зюзин усмехнулся. Старший стрелец шагнул вперёд и с поклоном подал кочергу. Зюзин принял кочергу, кивнул. Старший стрелец шагнул назад. Зюзин резко мотнул головой. Старший стрелец, ещё раз поклонившись, вышел. Дверь закрылась. Зюзин негромко, но строго спросил:
– К Аграфене ходил?
– К Аграфене, – ответил Трофим.
– И куда от неё сразу побежал? К Борису?
– Нет, сразу к тебе, государь воевода.
– Ха! – громко сказал Зюзин. – Это мои стрельцы тебя сюда приволокли.
– Нет, – твёрдо ответил Трофим. – Меня к тебе Аграфена послала. А эти, не спросив, как псы, накинулись.
– Ха! – опять сказал Зюзин. – Чего эта карга меня вдруг вспомнила? Ты с ней что, уже нашёл злодея? Просил целый день, а тут за одно утро управился! Так или нет?
– Нет, не так, – сказал Трофим. – Никого мы ещё не нашли. Да и искать там нельзя, где искали.
– Кто это сказал «нельзя»?! – грозно спросил Зюзин. – Ведьма тебе так наболтала, да?
– Не наболтала, – ответил Трофим, – а указала. Вот, – он протянул руку и добавил: – Дай!
Зюзин сидел неподвижно. Трофим, не убирая руку, продолжал:
– Я, государь-воевода, много чего на своём веку видывал. Но государыня царева нянька меня в крепкую робость ввела.
– Чем?
– Да вот этой кочергой. Видишь на ней волосики?
Зюзин утвердительно кивнул и посмотрел на Трофима. Трофим еще раз сказал:
– Дай.
Зюзин подал ему кочергу. Трофим взял её и осмотрел. Потом резко понял голову, глянул Зюзину прямо в глаза и велел:
– Выставь руку, государь!
Зюзин, подумав, выставил. Трофим поднял кочергу и провёл ею рядом с зюзинской рукой – волосы на кочерге не шелохнулись.
– Вот! – с усмешкой продолжал Трофим. – А если бы ты был злодей, волосы бы заскворчили.
– Колдовство! – сердито сказал Зюзин. – За колдовство я тебя на кол посажу.
– А Аграфену?
– Что Аграфену? При чём здесь она?
– А при том, что она научила так искать злодея этой кочергой. Потому что, как она сказала, это не простые волосы, а эта прядка государя нашего царя Ивана Васильевича. Или и он тоже колдун?
– Э-э-э! – громко воскликнул Зюзин и даже привскочил на лавке. – Ты мне это смотри! Язык вырву! Я вижу, ты совсем страх потерял. Забыл, перед кем стоишь. – И вдруг грозно выкрикнул: – Пёс! На колени!
Трофим повалился на пол, прижал шапку к груди и, глядя на Зюзина, начал быстро-быстро говорить:
– Государь боярин, воевода, батюшка! Прости пса смердячего! Околдовала она меня, охмурила! А как грозила всяко, прости, Господи! Говорила: я к тебе во сне приду и задушу, и не проснёшься! И как плюнет ядом! Как дохнёт огнём!
– Ну, ну! – засмеялся Зюзин. – Не криви!
– А я и не кривлю!
– Побожись!
Трофим истово перекрестился, при этом жарко думая: «Господи, спаси и сохрани, прости мя, грешного, не ради же себя!..»
И успокоился.
– Что это? – спросил Зюзин, указывая на кочергу.
– Она, государь, сказала, что это прядка государева, и эта прядка там была, когда та беда случилась, и она того злодея помнит, посему как только он к ней притронется, она сразу заскворчит!
– Колдовство! – сердито сказал Зюзин.
– И бесовство, – добавил Трофим. – Да ещё какое! Я, государь, только вошёл к ней в каморку, она взяла свечу, вот так дунула – и я уже в светлице. Вот как! А ещё раз дунула – и я в цепях! А она уже: а я Ванюше расскажу, и он вас всех на колья пересадит!
– Побожись!
Трофим ещё раз перекрестился. Зюзин нахмурился, сказал:
– Скорей бы эта ведьма сдохла!
Трофим согласно кивнул. Зюзин подумал и спросил:
– Так что теперь?
– Как прикажешь, государь. Мы кто? Мы псы.
Зюзин помолчал, насупился. После сказал:
– Дай сюда! – и протянул руку.
Трофим подал кочергу. Зюзин её забрал, сказал:
– Если это не та прядка, я велю тебя отдать собакам. Зашить в медвежью шкуру, кровью обмазать и отдать. А пока иди. А это, – сказал Зюзин, – я покажу кому надо. А ты иди, иди! Подожди за дверью.
Трофим развернулся. И тут вдруг постучали в стену с другой стороны. Условным стуком. Зюзин удивленно поднял брови и сказал:
– Нет, погоди.
А тому, кто стучал, велел входить. Вошёл дворовой служитель и уже собрался говорить… Но заметил Трофима и замер.
– Говори, говори! – велел Зюзин.
Дворовой сказал:
– Алёна-дура на косе повесилась!
– Ох! – громко воскликнул Зюзин и тут же спросил: – Насмерть?
– Не совсем.
– И что она теперь?
– Молчит.
– А крепко спрашивали?
– Как тут было крепко? И так ведь была чуть живая.
– Болваны! – грозно сказал Зюзин. – Где она сейчас?
– У себя. Дали зелья, она спит.
– Давно спит?
– Только положили. И я сразу же сюда.
– Это верно, – уже мягче сказал Зюзин. Подумал и сказал: – Выйди пока что.
Дворовой развернулся и вышел в ту же дверь, в которую входил.
– Иерои! – сказал Зюзин и задумался.
Потом повернулся к Зюзину и нехотя начал говорить:
– Ну, коли царь тебя позвал… Так и я тебя пошлю. К той Алёне.
– Какой Алёне?
– Шереметевой, – ответил Зюзин и добавил: – К царевичевой жене, царской невестке. – И уже громко, гневно продолжал: – На косе хотела повеситься. Дура! На косе надо уметь. А она ничего не умеет. Да и не одна она! Она у Иванки уже третья! Первые две были порожние, царь их прогнал, взял эту. Ну и эта тоже ходила, ходила, уже и перестали ждать… И вдруг забрюхатела! Ой, было разговоров, радости!.. А сегодня взяла да и скинула. Слыхал?
Трофим пожал плечами. Зюзин злобно выкрикнул:
– Слыхал?!
– Слыхал, – тихо, с опаской ответил Трофим.
Зюзин усмехнулся и продолжил:
– Говорят, она нарочно скинула. Ей, говорят, наколдовали, будто она в чреве чёрта носит. А кто ещё, говорят, может от такого муженька родиться? И она поверила и скинула. Дура! Вот ты теперь и сходи и узнай, так это или нет.
– А… – начал было Трофим и покосился на кочергу.
– А это уже не твоё дело, – строго сказал Зюзин. – Знающие люди глянут, скажут, что это за прядка здесь прилеплена, нет ли в ней какой порчи. И если есть, сядешь, скотина, на кол. А пока иди. Иди, я кому сказал! – и указал на дверь, в которой скрылся тот дворовой человек.
Трофим поклонился, развернулся, надел шапку и пошёл.
28
За дверью было темно. Трофим остановился.
– Ты кто такой? – спросил, судя по голосу, тот самый дворовой.
Спросил совсем рядом. Трофим повернулся на голос и назвал себя.
– А! – усмехнулся дворовой. – Тот самый! Из Москвы. Тогда понятно, пошли! – и, крепко взяв Трофима за руку, повёл.
– Куда мы? – спросил Трофим.
– Сперва во двор, – ответил дворовой. – Раньше ходили прямо. Тут ходу всего ничего. Но как царевича убили, ход к ним велели заколотить. Чтоб не шатались и не болтали. И ты, – строго продолжил дворовой, – чтобы молчал. Чего ни увидишь, молчи. И как оттуда выйдешь, сразу всё забудешь. Ясно?
Трофим ответил, что ясно. А сам подумал: вон какие тут дела: Шереметевых заколотили, чтобы слухов не было, и чтобы не сбежал от них никто, и чтобы чужой к ним не влез. Но это Трофим так только думал, а вслух ничего не говорил. Дворовой тоже молчал. Они прошли ещё немного, повернули, сразу посветлело – в стене были прорублены окна. Прошли мимо тех окон, спустились вниз и через сени вышли на медное крыльцо – то самое, через которое его вводили во дворец, когда наверху его ждал Годунов, чтобы отвести к Зюзину…
А теперь Трофим отсюда выйдет на вольную землю, на снег! На чистый воздух после всего этого смрада! Трофим шагнул вперёд…
Но рынды тут же выставили бердыши, Трофим остановился. Дворовой что-то сказал, рынды ответили, он тогда ещё что-то сказал – и рынды убрали бердыши. Дворовой толкнул Трофима в спину, Трофим очнулся и пошёл вниз по крыльцу.
День был ясный, небо чистое, светило солнце, земля вся в снегу, морозило. Трофим сошёл с крыльца, остановился и вздохнул всей грудью. Стало хорошо. Но дворовой тут же опять толкнул Трофима. Трофим пошёл за ним. Они шли вдоль дворца по тропке. Справа от них был дворец, слева пустырь, а за ним крепостная стена. И ничего там больше не было! Только сзади, с левой стороны, была видна так называемая Митрополичья звонница, а впереди, тоже слева, стояли высокие каменные палаты с маленькими узкими окошками; за палатами виднелась Троицкая башня – её верх с шатром. Там, если верить Мотьке, и был скрыт сухой каменный колодец, через который есть пролаз на волю. Ну да как дойти до этой башни, если её загораживают эти чёртовы палаты, про которые кое-кто поговаривал, что это тайный монетный двор. Там, говорили, колдун доктор Илов колдует и варит из свинца золото, поэтому там в каждом окне по стрельцу, стрельцы с пищалями, при пищалях горят фитили. Так что только туда сунься, сразу пуля тебе в лоб. Свинцовая! Казне убыток! Поэтому того, кого убьют, сразу несут в палаты, там доктор Илов пули достаёт и бросает их в котёл. От таких пуль котёл ещё сильней кипит, доктор черпаком его помешивает, заговорённые травки в него подсыпает…
Но дальше Трофим вспомнить не успел, потому что они дошли до угла, и нужно было поворачивать. Они повернули вдоль стены направо и пошли задами. Опять с правой руки был дворец, а с левой – сад, весь заснеженный, а за садом вновь стена. Сад, как слыхал Трофим, назывался Царицыным. Трофим с дворовым прошли вдоль дворца совсем немного, шагов двадцать, и остановились перед новеньким, ещё пахнущим смолой, деревянным крыльцом. Крыльцо было без стражи, узкое и без резьбы, ступеньки ничем не покрыты. Как в деревне, подумал Трофим. А дворовой сказал со злостью:
– Вот так! От всех отгородили! Как псов шелудивых!
Они поднялись по крыльцу. Дворовой постучал. Одна створка двери открылась, за ней стояли стрельцы с бердышами и пищалями.
– Привёл, – сказал дворовой.
Стрельцы расступились. Дворовой и Трофим вошли в сени, прошли дальше, опять в тесноту и смрад, ещё прошли и повернули – и вошли в здоровенные сени, очень богатые, с пустыми лавками вдоль стен (а раньше здесь, наверное, толпились, как у Аграфены), и подошли в дверям, обитым золочёными листами. Возле дверей стояла ближняя боярыня, не меньше, если судить по нарядам. Они подошли к боярыне. Та побледнела и попятилась.
– Дура, не бойся, – сказал дворовой. – Это от Зюзина. Лекарь!
И хмыкнул. Боярыня перекрестилась.
– Отведи его! – продолжил дворовой.
Боярыня взяла Трофима за руку и повела. Остановилась, постучала в дверь, потом открыла. Трофим вошёл и осмотрелся. Горница была богатая, просторная. В дальнем от окна углу стояла молодая красивая женщина, одетая в дорогие одежды. В одной руке она держала небольшое зеркальце, всё в самоцветах, и смотрела на Трофима – очень настороженно. Это и была Алёна Шереметева, жена старшего царевича Ивана, так надо полагать. Трофим снял шапку.
– Ты кто такой, пёс? – строго спросила Шереметева.
– Я не пёс, меня зовут Трофим, – ответил Трофим и поклонился ей большим обычаем, чиркнув рукой по ковру.
А распрямился, снова посмотрел на Шереметеву. Она продолжала стоять, не садилась. И стояла как-то боком. Она так стояла оттого, что у неё был синяк под левым глазом, и хоть его засыпали мукой, он всё равно был виден, если присмотреться. Да и припух глаз, подумал Трофим. Надо было сразу лёд приложить, и всё прошло бы. И ещё подумалось: вряд ли кто посмел бы поднять на нее руку, кроме самого царевича. Или сама упала, оттого и скинула. Такое тоже могло быть.
Шереметева села на лавку, и села опять правым боком, чтобы того глаза видно не было. Сил нет. Ещё бы, подумал Трофим, бабы после этого чуть ходят.
А Шереметева гневно сказала:
– Чего пришел? Кто тебя прислал?!
– Меня прислал царь и великий государь Иван Васильевич справиться о твоём здоровье, матушка, – ответил Трофим.
Шереметева сердито хмыкнула. Трофим как ни в чём не бывало продолжил:
– И он ещё велел спросить, может, у тебя есть в чём нужда, так он велит прислать.
Шереметева что-то сказала так тихо, что Трофим ничего не расслышал. И он продолжил:
– Я так и передам, что ничего тебе не надобно. А ещё царь и великий государь Иван Васильевич спрашивает о твоём здоровье.
– Скажи, что ещё жива!
– А дальше царь великий государь желает знать, как здравствует твоё дитя, которое ты под сердцем носишь.
Шереметева побледнела и замерла. Смотрела на Трофима, не моргала, а потом спросила:
Читать бесплатно другие книги:
