Грозное дело Булыга Сергей
– А-а! – почти так же орал Зюзин, только радостно. – Вяжи его, гада!
На подклюшника накинулись и начали его вязать. Зюзин стоял перед ним и довольно постанывал, потирая руку об руку. А Трофим смотрел то на кочергу, то на подклюшника и ничего не мог понять. Да как же так, думал он, при чём здесь этот человек, ведь не было же его здесь, когда царь на царевича накинулся – ведь не было!..
Но получается, что был. Трофим тряхнул головой, переложил кочергу в другую руку и перекрестился. А Зюзин обошёл вокруг подклюшника, осмотрел его со всех сторон, будто от этого была какая польза, и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
– Зачем ты сюда пришёл?
– Пришёл повиниться, – ответил подклюшник.
– В чём?
– Что это я тогда царевича убил.
– Да как бы ты мог его убить? Здесь же всегда рынды на двери! Они бы тебя не пустили.
– А я через другую дверь.
– Через какую?
– А вот через эту! – и подклюшник показал за печь.
Зюзин сразу покраснел, спросил опасливо:
– Откуда ты про неё знаешь?
Подклюшник молчал. Зюзин спросил, уже насмешливо:
– Ты же пришёл виниться, что молчишь?
Подклюшник, опустив глаза, сказал:
– Я же о себе пришёл виниться, а не о других.
– Ладно, за них можешь не виниться, – сказал Зюзин. – Давай только о себе. Но тогда с самого начала. Вот ты шёл там, за дверью, от своей службы, от сытного дворца, по переходу, так? И что с собой нёс?
– Нёс жбан квасу. Клюквенного. Полный жбан. Вот такой, – и подклюшник показал руками. И опять смотрел в глаза.
– Дальше, – строго сказал Зюзин.
– Вот так шёл, шёл, дошёл до той двери. Ну и зашёл в неё.
– А жбан?
– При пороге оставил.
– А что Марьян?
– Ничего. Сидел, подмигивал…
– А! – радостно воскликнул Зюзин. – Марьян! Вот ты и проболтался, дурень! Вот кто тебя подговорил – Марьян Игнашин! Так?
Подклюшник молчал. Смотрел на Зюзина, хлопал глазами. Он молодой ещё, простой, вот и проговорился, подумал Трофим. А Зюзин уже спросил дальше:
– Это Марьян им глаза отводил?
– Марьян, – кивнул подклюшник и вздохнул.
– Ладно, – сказал Зюзин. – Дальше. Вот ты отставил жбан… А зачем ты его брал с собой?
– А чтобы говорить: вот, квас несу. Спросят: кому? Скажу: не твоё дело. Да и кто будет спрашивать? Сколько нас там за день ходит?! Всех не переспросишь.
Зюзин кивнул – это верно, – и спросил дальше:
– А куда твой квас девался? Мы что-то нигде его не видели.
– Так взял кто-то, – сказал подклюшник. – А чего не брать? Кто первый увидел, тот и взял. У нас так всегда.
Зюзин опять кивнул, подумал и спросил:
– А дальше?
– А дальше я прошёл через чуланчик, встал за печью и жду. А они стоят вот здесь, при столике, и говорят.
– О чём?
– Не знаю. Грех было подслушивать.
– А убивать не грех?! – гневно воскликнул Зюзин.
Подклюшник мотнул головой, промолчал. Видно было, что его трясёт.
– Ладно, – сказал Зюзин. – Дальше.
– Они заспорили, стали шуметь. Тут я из-за печки выскочил и кистенём в царевича! Он сразу с ног долой. А царь к нему! А я обратно в дверь – и дёру!
– А Савва?
– Какой Савва?
– Истопник.
– А что мне истопник?! Мне про него наказа не было.
– А про кого был наказ?
– Про царевича.
– Чей был наказ?
Подклюшник усмехнулся и сказал:
– В другой раз ужо не проболтаюсь.
– Иерой! – с насмешкой сказал Зюзин и задумался.
Тогда Трофим спросил:
– А чем ты бил?
– Так я же сказал: кистенём, – ответил подклюшник. – Кистень у меня вот здесь был, в рукаве. – Он поднял руку и показал обрывок ремешка на запястье. – Я его после снял и утопил в отхожем месте.
– Этой рукой бил?
– Этой.
– Ты левша?
– Такой уж уродился, прости, Господи. А что?
– А царевича убили с правой, вот что! – строго ответил Трофим и так же строго посмотрел на Зюзина.
– Ну, – сказал Зюзин, – мало ли. В суете как повернёшься, так и бьёшь. – И, снова обратясь к подклюшнику, продолжил: – Ладно. Пока что всё ясно. Ты ударил. Он упал. Ты через него перескочил и в дверь. А там, на двери почти, на рундуке, Марьян этим глазами отвёл, они ничего не видели, и ты сбежал. На службе тебя не хватились?
– А кто хватится? Это не мой был день. А жбан у меня с вечера стоял запасенный. Ни у кого я его не просил, ключей не брал, смирно пришёл, взял и понёс.
– Так у вас с Марьяном всё заранее было оговорено?
– А как же. Конечно.
– И это Марьяна Мотька научила честным людям глаза отводить? Мотька?
Подклюшник молча кивнул. Зюзин усмехнулся и спросил:
– А что боярин?
– Да какой боярин?
– Да Нагой!
Это Зюзин сказал очень громко. Трофим аж вздрогнул. Да хоть бы и шёпотом, как тут не вздрогнешь? Слово на боярина – ого! Да и какое ещё слово! И кем сказано! Трофим мысленно перекрестился. А Зюзин сказал подклюшнику:
– Ты вот что, Ваня. Ты должен крепко разуметь, что всё равно будешь ответ держать. Отведём тебя сейчас к Ефрему, и он станет у тебя выспрашивать. И это будет непросто! Так что вот тебе, Ваня, совет: лучше тебе здесь во всём сознаться, и тогда там тебя не тронут. Как Бог свят! – и он перекрестился.
Подклюшник задумался. Глаза у него забегали. Потом он сказал:
– Пусть они все уйдут.
– Это всё слуги государевы, им можно! – строго сказал Зюзин. – Говори!
Подклюшник мотнул головой, помолчал.
– Ну! – строго напомнил Зюзин.
И тот начал говорить – очень негромко, заикаясь:
– Нечистая меня попутала. Марьян пришёл, сказал: дело простое. А деньги большие! Сказал, боярин скупиться не станет.
– А зачем это боярину? – как бы между прочим спросил Зюзин.
– А у него племянница, – сказал подклюшник. – Замуж её отдал, и вот уже год прошёл, а она никак не забрюхатеет. Её повели по колдунам, и колдуны сказали: на ней порча.
– Какая?
– Пока один наследник есть, второму не родиться.
– И что?
– Надо убить первого.
– И что?
– И тогда второй родится. И тогда мне ещё сто рублёв.
– А сразу дали сколько?
– Ничего пока ещё не дали. Сказали, пока жив, ничего не получишь. А тут вдруг сегодня слышу, говорят: царевич пошёл на поправку. И кто я теперь, а?!
– Иуда ты, – с насмешкой сказал Зюзин.
Подклюшник упал на колени, закрыл голову руками. Зюзин повернулся к Трофиму, спросил:
– Ну как?
Трофим поднял кочергу, поднёс её к подклюшнику – волосья заскворчали. Трофим поднёс к Зюзину, поднёс к себе, поднёс к пищику – везде было тихо.
– И всё равно, – сказал Трофим, – мало ли что он наговорил. И тот был правша. А мы на Нагих укажем, и что будет?
– Каких ещё Нагих? – как ни в чём не бывало спросил Зюзин. – Я Нагих не поминал. Это вот он говорил про боярина, – и указал на подклюшника. – А про какого, не сказал. Таится, пёс! Так вот в заплечную его! К Ефрему! Клим, бери!
Клим кинулся к подклюшнику, стрельцы кинулись ему на помощь – и они, гурьбой, пошли, понесли подклюшника к двери. Следом за ними пошли Зюзин и Трофим, за ними Амвросий и пищик.
31
За дверью была теснота. Тут толклись и дворовые, и подьячие, и, может, даже стряпчие и стольники. Ну и стрельцы для порядка. И все тянулись рассмотреть подклюшника, ведь понимали же, что если его забрали, то, может, всё на этом кончится и их распустят. А пока теснились, лезли посмотреть, толкались.
Но как только из покойной вышел Зюзин, толпа сразу отшатнулась в стороны. А он, ни на кого не глядя, пошёл дальше. За ним повели подклюшника, за подклюшником пошли все остальные зюзинские люди, и среди них и Трофим.
Пошли сразу вниз, в заплечную, в Малый застенок. Никто ни о чём не говорил. Трофим пробовал о чём-то думать, но не думалось.
И вот пришли они в застенок. Там было тихо, пусто. Только сбоку, возле палаческой каморки, стояли Ефрем и его подручный Сенька. Ефрем мыл руки щёлоком, а Сенька ему поливал из кувшина.
– Что, – спросил Зюзин, – тяжелы труды?
– Как конь умаялся, – сказал Ефрем. – Всё за грехи наши.
– Да какие у тебя грехи? Сидишь тут безвылазно, когда грешить?
– Ну, может, в думах.
– Только что!
Сказав это, Зюзин прошёл дальше, к дыбе, и остановился, ожидая. К нему подвели подклюшника.
– Ты в первый раз здесь? – спросил Зюзин.
Подклюшник кивнул, что в первый.
– Ну, так знай, – продолжил Зюзин. – У нас здесь всё по закону. Мы сейчас тебя поднимем, и ты, на виске, должен будешь повторить всё то, что ты в покойной говорил. И так три раза будем поднимать. Подняли, ты сказал, не сбился – и ты вольный, иди на все четыре стороны. Но если вдруг, паче чаяния, брякнешь что-нибудь другое, чего раньше не говаривал, тогда тебя опять пытать три раза. Понял?
Подклюшник кивнул, что понял.
– Ефрем, начинай!
Ефрем взял подклюшника, рванул на нём кафтан – и разорвал надвое. Рванул ещё раз – и оборвал до рукавов. В третий раз снял рукава. Подклюшник о чём-то замямлил, но Ефрем не стал его слушать, а толкнул взашей. Подклюшник подлетел под дыбу. Там Ефрем завернул ему руки за спину. Сенька всунул их в хомут (правильней, хомутик), а верёвку от хомута перекинул через дыбу. Ефрем держал подклюшника за плечи, Сенька потянул верёвку, натянул. Сперва у подклюшника задрались руки сильно за спину, а потом уже и сам подклюшник стал подниматься над полом. Руки у него в плечах хрустнули. Сенька закрепил верёвку, подбежал, связал ноги, подтянул верёвку. Подклюшник повис крепко, на растяжку. Теперь он уже не вырывался, а только похрюкивал. Лицо у него стало багровое, жилы на горле вздулись.
Зюзин повернулся к пищику. Пищик уже держал перо наготове и ждал. Зюзин опять повернулся к подклюшнику и первым делом спросил, кто он такой. Подклюшник назвал себя Иваном Ивановым сыном Кикиным, как он и наверху себя называл. Тогда Зюзин спросил, как он попал в покойную. Подклюшник ответил, что он взял жбан пива и пошёл…
– Какого пива?! – разъярился Зюзин. – Ты же говорил, что кваса!
– Ладно, пусть будет квас, – сказал подклюшник. И усмехнулся.
– Кнута ему! – велел Зюзин.
Ефрем дал подклюшнику кнута.
– Не мажь! А то помажу! – строго сказал Зюзин.
Ефрем дал ещё – с прилипом.
– Вот так-то, – сказал Зюзин. – Это славно.
И опять спросил подклюшника, как тот попал в покойную. Подклюшник на этот раз сказал всё правильно: и что он взял квас, и что дошёл до той двери, что Марьян отвёл караульным глаза, и он, подклюшник, прошёл незаметно, затаился за печью…
И замолчал. Зюзин велел дать ещё кнута. Даже два. Ефрем дал. Ефрем бил с оттяжкой, снёс кожу. Подклюшник захрюкал. Зюзин велел продолжать. Подклюшник продолжил: царь-государь с царевичем заспорили, а он, подклюшник, выскочил, ударил царевича в висок, с левой руки кистенём, царевич упал, а он, подклюшник, побежал. И вдруг добавил: ему за это сулили триста рублей. И ещё триста за Фёдора.
– Как за Фёдора? – растерянно спросил Зюзин. – За какого ещё Фёдора?
– За младшего царевича, а за кого ещё, – сказал подклюшник. – Наследников-то двое, и надо обоих убить, чтобы третий родился. А так что? Одного убить – второй останется.
– Так ты что, – спросил Зюзин, – один взялся двух царевичей убить?
Подклюшник молчал. Зюзин велел дать ещё три кнута. Ефрем бил от души, подклюшник стонал от боли. А после затих. Голова у него свесилась.
– Хватит, – сказал Зюзин, – снимайте. Надо всё наново расспрашивать. Он же наверху про Фёдора не говорил. Вот где беда-то!
И покачал головой, заходил взад-вперёд. Ефрем и Сенька сняли подклюшника с дыбы, Сенька сбегал, принёс лёд и начал оттирать подклюшника. Пищик подчищал перо, подтачивал.
А Трофим подумал, что не вырваться ему отсюда, зря он тогда отказывался, когда Зюзин говорил, что они сами с кочергой управятся и отправлял домой. Эх, надо было ехать! А они пускай бы разгребали сами, трепали этого скота. А что подклюшник скот, Трофим не сомневался, ибо это сразу чуется: подклюшник нарочно розыск путает и на себя наговаривает, а потом начнёт на других наговаривать, и вот это – всего хуже. Знаем мы таких, навидались, и не приведи Господь ещё увидеть. Такой же оговорит да после как потянет всех…
И Трофим посмотрел на подклюшника. Тот уже открыл глаза и не мигая поглядывал по сторонам. Никакого страха в его глазах не было. И почему, думал Трофим, кочерга на него указала? Не было же его там, в покойной, при царе с царевичем, и быть не могло, а то, что кочерга скворчит, так мало ли что ведьма на неё наколдовала, а после наплела, что будто на убивца это всё. Почему он должен ведьме верить? Да она, небось, только об одном и думала, как бы это ей Трофима извести, чтобы он до правды не добрался и её Ванюшу не сгубил. А что! И верно ведь! Она ради Ванюши никого не пощадит. И так же все эти – этот подклюшник-скот, который совсем не подклюшник, а Аграфенин прихвостень, и Зюзин такой же, и Клим, и стрельцы. Да, вот так! И Трофим ещё раз осмотрелся. Ефрем с Сенькой возились с подклюшником, оттирали его льдом, пищик позёвывал, Зюзин сидел на лавке, тяжело сопел…
Но вдруг быстро встал, сказал:
– Хватит дурака валять. Пора за дело приниматься. Ну!
Ефрем с Сенькой подняли подклюшника, поставили в хомут и растянули на виску. Зюзин велел пищику читать. Пищик прочёл: я, Иван Иванов сын Кикин, Сытного дворца подклюшник, затеял злое, взял жбан квасу…
И так далее. И уже с замыслом на Фёдора. Когда пищик прочёл, Зюзин спросил:
– Так?
– Так, – сказал подклюшник.
– А кто тебя на это надоумил?
– Не помню.
Зюзин велел дать два кнута. Ефрем уже примерился бить, но тут подклюшник закричал:
– Не надо! Всё скажу!
Зюзин велел говорить. Подклюшник опять начал с самого начала: как он взял квас, как дошёл до той двери… И вдруг продолжил:
– А там на рундуке Марьян сидит. Это он меня подбил. И он же говорил, что-де Афанасий Нагой, царицын дядя и боярин, ему сказывал: я тебе, Марьянка, дам пятьсот рублей, если ты возьмёшься это дело сделать. И на второе дам пятьсот, если и второе сделаешь. А не сделаешь – не выдам, схороню надёжно. Вот что Марьян говорил.
– Побожись!
Подклюшник побожился.
– Ф-фу! – сказал Зюзин. – Слава Тебе, Господи, решилось! Осталось за малым. Снимайте его!
Подклюшника сняли. Зюзин велел дать ему уксусу. Сенька дал мочало. Подклюшник его пососал, сразу стал весёлым, зарумянился. Зюзин присел над ним, посмотрел ему в глаза, сказал:
– Царь-государь у нас отходчивый. Крепко попросишь, он тебя помилует. Ты только всю правду скажи: когда Марьян тебе про это говорил. И кто ещё это слышал или же никто. Видел ли ты боярина Нагого, говаривал ли тебе что Нагой? Сулил ли, стращал ли, поминал ли имя Божье всуе, выведывал ли?..
Вдруг послышалось: кто-то идёт. Зюзин быстро встал и обернулся. Вошёл, со стрельцами, Богдан Бельский, царёв оружничий. Бельский был очень сердит. Он, никого не замечая, повернулся к Зюзину и замер. Зюзин испугался и спросил:
– Что?
– Нет, – ответил Бельский. – Ничего ещё пока. А только зовут тебя, и спешно.
– Я, это… – начал было Зюзин и указал на подклюшника.
– Это не я зову! – уже совсем сердито сказал Бельский.
Зюзин пожевал губами, да так, что желваки задёргались, и неохотно сказал:
– Ладно. – Взлянул на подклюшника, на Трофима и сказал: – Без меня не поднимать. Приду, поднимем.
И вместе с Бельским и стрельцами вышёл. За ними выскользнул Клим. Остались только Трофим, пищик, Ефрем с Сенькой да подклюшник. Трофим посмотрел на подклюшника. Тот лежал с полуприкрытыми глазами и почти не дышал.
– Дайте ему ещё чего-нибудь, – сказал Трофим. – А то как бы не помер.
Ефрем склонился над подклюшником и стал растирать ему уши. Подклюшник открыл глаза, заозирался. Ефрем подложил ему под голову чурбак. Подклюшник смотрел вверх и помаргивал. Трофим не удержался и подсел к подклюшнику, поднёс к нему кочергу. Волосья на ней сразу заскворчали.
– Что это? – слабым голосом спросил подклюшник.
– Это, – сказал Трофим, – заморская диковина. Она злодеев чует. Скворчит, значит, ты злодей. А на кого не скворчит, тот не злодей.
Подклюшник хмыкнул.
– Чего хмыкаешь? Смотри! – строго сказал Трофим и ещё раз поднёс кочергу. Она негромко заскворчала.
– А вот ещё! – и Трофим повернулся к Ефрему. Ефрем опасливо вытянул руку. Трофим провёл возле неё, кочерга не скворчала. И так же она не скворчала от Сеньки, когда тот, по Трофимову велению, подал свою руку.
– Вот так-то вот, – сказал Трофим. – Хоть бы ты и не сознался, а всё равно бы мы тебя нашли. По этой кочерге.
Подклюшник опять хмыкнул, уже громче. Трофим продолжил:
– Вот какая это сила! Мы с ней скоро все злодейства выведем, по всему царству.
– Брехня это, – сказал подклюшник.
– Как брехня?!
– А так. Колдовство это поганое, вот что, – уже в сердцах сказал подклюшник.
– Как это колдовство?! – грозно спросил Трофим. – Ты хоть знаешь, кто мне эту кочергу пожаловал? Боярыня Челяднина, государыня царская нянька, вот кто! А ты…
– А я говорю: колдовство! – зло сказал подклюшник. – И нянька колдунья! И ты! Вот государь воевода вернётся, я ему всё скажу! И на неё, и на тебя скажу! И на тебя! – это он уже ткнул пальцем в Ефрема. – И на тебя! – ткнул в Сеньку. – Обманули меня, запытали, вот я и поддался, и наговорил напраслины. А не виновен я! Вот крест! – и он истово перекрестился. И тут же попробовал подняться, да сил у него не хватило, он упал на пол и крепко закашлялся. Ефрем схватил его за плечи, прижал к полу. Трофим сердито сказал:
– Никто тебя не запытывал. Ты сам сюда пришёл и сам первый сказал, что ты царевича убил. А кочерга была уже потом. Вот так-то!
– Да! – злобно ответил подклюшник, – не с кочерги всё начиналось, это верно. И не с тебя, а с Васьки!
– Какого ещё Васьки? – сразу же спросил Трофим и наклонился вперед.
– Да того, который меня с правды сбил! – сказал подклюшник. – Про Марьяна я наплёл, винюсь, меня так Васька научил. Сказал: не сомневайся, дурень, мы тебе столько всего отвалим, ты только возьми на себя! И я взял. А кочерга твоя – тьфу! Не виновен я! Не был я там никогда и про потайную дверь не знал! Это мне всё Васька рассказал. А ты: кочерга, кочерга! Тьфу на твою кочергу! Тьфу!
И он и вправду плюнул. Трофим замахнулся кочергой… Но спохватился, не ударил, а просто опустил, с опаской провёл над подклюшником…
И кочерга не заскворчала. Подклюшник радостно сказал:
– Вот видишь?! А я говорил – не виновен. Обманули меня, опоили дурманом, наобещали с три короба и я наплёл на себя. Но больше вам меня не обмануть! Я на дыбе всё скажу! Пусть только воевода возвратится! Я сам на дыбу взлезу! И скажу, что ты колдун! И твоя нянька – колдунья! Вас обоих надо сжечь! И сожгут! А я… я… я…
И он начал вырываться. Но Ефрем и Сенька держали его крепко, за руки за ноги. Тогда подклюшник стал кричать:
– Я всё скажу! Я молчать не буду! Я под пыткой и про Ваську расскажу, который меня обманул, и про…
И вдруг сбился, поперхнулся, начал плеваться кровью, изо рта пошла красная пена – кровавая. Трофим кинулся к подклюшнику, оттолкнул Ефрема, схватил подклюшника за плечи, приподнял…
А тот только усмехнулся – и у него изо рта вдруг как хлынет кровь! На Трофима! Трофим отшатнулся. Подклюшник стал падать. Ефрем подхватил его и уложил на пол. Подклюшник похрипел ещё немного и затих. И кровь течь перестала.
– Что это с ним? – спросил Трофим.
– Преставился, а что ещё, – ответил Ефрем скучным голосом.
– Чего это он вдруг?
– Не знаю. Может, становая жила лопнула. А может, убили его.
– Кто убил?
– Ну мало ли. Да вот хоть бы и ты.
– Как это я?! – не поверил Трофим.
– А очень просто. Ткнул шилом под ребро, вот и готово. Человеку же много не надо.
Трофим помолчал, спросил:
– Как это шилом?
– А так. Из голенища вытащил и ткнул. Из левого голенища. Посмотри там у себя! Небось, ещё и кровь на шиле не засохла.
Трофим невольно потянулся к голенищу. Но спохватился, посмотрел на пищика. Пищик подчищал перо и только на перо смотрел. Сенька смотрел на подклюшника, который лежал на полу. Один только Ефрем смотрел на Трофима. Смотрел просто, равнодушно.
– Так, может, это ты убил? – опасливо сказал Трофим. – У тебя, может, тоже шило есть.
– Может, и есть, – не стал спорить Ефрем. – А, может, и нет. Вот воевода вернётся, и пусть нас пытает. Я, – продолжал Ефрем, – скажу, что ничего не знаю. Скажу, может, жила в человеке лопнула. Скажу по совести. А ты что будешь говорить?
Трофим посмотрел на Сеньку, после на пищика – ни тот, ни другой на него не смотрели, и ответил так:
– Ну и я тоже по совести.
– Тогда, – сказал Ефрем, – ты будешь первым говорить. А я уже за тобой. Согласный?
Трофим подумал и кивнул – согласный.
Читать бесплатно другие книги:
