Грозное дело Булыга Сергей

6

Трофим, как только они вышли, сразу же перекрестился. Годунов на это только хмыкнул и велел идти за ним. Трофим спросил, куда они теперь? Но Годунов и не подумал отвечать, а развернулся и пошёл. Трофим пошёл за ним. А перед ними шёл стрелец со светом. Второй стрелец, тоже со светом, шёл следом за Трофимом.

И опять они то поднимались вверх по лестницам, то опускались вниз и поворачивали то в одну, то в другую сторону. Трофим уже ничего не считал, пальцев не загибал, на тесноту и духоту не злился, а просто шёл себе, как старый конь на живодёрню, да время от времени невесело вздыхал. Никто им на пути не встречался, только сторожа на рундуках да сторожа возле иных дверей. А при одних дверях стояли даже рынды. Годунов, проходя мимо них, громко хмыкнул. Рынды вздрогнули.

И ещё вот что: нигде никто, то есть никакие сторожа, ничего у них не спрашивали, ни, тем более, не останавливали их. Но и шапки не очень-то ломали, а так, больше с ленцой, и Годунов им не пенял за это.

Так они шли довольно долго, а потом вдруг вошли в небольшие, но зато очень богатые сени, и там при дверях стояли сразу восемь рынд – все в золочёных кафтанах и с золочёными же бердышами. Царица Небесная, мелькнуло у Трофима в голове, не выдай! Он поднял руку и утёр лоб. Лоб был в поту и горел, сердце колотилось, ноги стали подгибаться…

– Но-но-но! – тихо, но строго сказал Годунов. – Ещё чего?!

Трофим встряхнулся, осмотрелся. Рынды при дверях стояли неподвижно. Годунов снял шапку. Какой-то человек, тоже без шапки, но в богатой шубе, отделился от стены, поклонился Годунову и сказал:

– Боярин! Скажи про меня. Я здесь со вчерашнего утра, боярин. А мне ехать надо!

– Всем надо, – сказал Годунов и повернулся к двери.

– Боярин! – повторил тот, в шубе. – Мне в Псков! К королю!

– Король не в Пскове, наши в Пскове! Чего мелешь?! – сердито сказал Годунов, стараясь говорить негромко.

– Глуп я, боярин! Дурь сморозил! – не унимался тот, в шубе. – Меня государь призвал! У меня вот, боярин! – и он показал свёрнутую в рульку грамоту. – В Псков надо отвезти! Немедля!

Годунов хотел взять грамоту. Тот, в шубе, не дался, отступил.

– Ты чего это? – яро, но шёпотом воскликнул Годунов.

– Не смею! – сказал тот испуганно.

– Ой, Сёмка! – сказал Годунов. – Не балуй! – и снова потянулся к грамоте.

Сёмка (Семён Ададуров, царёв посланник в Псков) убрал грамоту за спину и виноватым голосом сказал:

– Государь велел, чтоб никому!

– Ну, тогда жди, покуда государь… – начал было Годунов, но не закончил, обернулся к Трофиму, сделал ему знак не отставать и первым пошёл к двери.

Трофим пошёл за Годуновым. Рынды перед ними расступились.

Там, куда они вошли, было почти совсем темно, горела только одна свеча, но и ту поставили за занавеску. И за той же занавеской виднелась чья-то тень. Годунов негромко кашлянул в кулак. Тень задвигалась. Потом из-за занавески вышел молодой боярин, держа в руках шапку. Вид у боярина был перепуганный. Трофим присмотрелся и узнал – это был Богдашка Бельский, царёв оружничий.

– Ну что? – тихо спросил Годунов.

Бельский пожал плечами.

– Кто там ещё?

– Софрон.

Годунов кивнул. Бельский глянул на Трофима, сразу стал очень сердитым, и так же сердито спросил:

– Кто это?

– Из Москвы, – ответил Годунов. – Тот самый.

– А! – недовольно сказал Бельский. – Да только теперь надо ли?!

– Испытать надо, – сказал Годунов.

– Ну, испытай, – сказал Бельский. – А я посмотрю!

И он даже хмыкнул. Трофима опять пробил пот, руки задрожали. Годунов взял Трофима за руку. У Годунова рука не дрожала. Она была холодная и потная. Годунов повёл Трофима за собой.

Они зашли за занавеску. Там, на мягкой короткой скамье с подлокотниками, сидел царь Иван Васильевич – без шапки, босой и в домашнем татарском халате. Халат был дорогой, парчовый. Царь был как будто неживой – не шевелился. И глаза у него не моргали. Глаза смотрели в одно место, куда-то поверх Трофимова плеча. Потом глаза немного повернулись и стали смотреть прямо на Трофима. Трофим начал задыхаться, ему стало нечем дышать. Царь пошевелил губами.

– Назовись! – тихо сказал Годунов, стоявший рядом.

– Государь царь батюшка, – дрожащим голосом сказал Трофим. – Вели казнить! Не гневайся!

Царь медленно моргнул. У Трофима ноги стали подгибаться, он опустился на колени.

– Назовись! – повторил Годунов ещё тише.

– Раб твой, – сказал Трофим, – Трофимка я, Пыжов, стряпчий. Князя Михаила человек. Князя Лобанова-Ростовского.

Царь недовольно поморщился.

– Глуп он! – поспешно сказал Годунов. – Он, государь, как только тебя увидел, сразу ума лишился. Так ведь, Софрон?

– Так, так! – сразу послышалось в ответ.

Трофим повернулся на голос и увидел, что возле царской лавки сидит на полу древний старик в белой длинной рубахе. Старик был совсем седой, длиннобородый, костлявый. Старик этот, Софрон, смотрел на Трофима строго, испытующе. Трофиму стало боязно. Вдруг Годунов опять заговорил:

– Беда у нас великая, царь-государь. Но мы эту беду развеем. Сыщем мы злодея, государь, не сомневайся. Трофимка сыщет. Как и того тогда сыскал, так сейчас сыщет и этого. Сыщешь?

Трофим кивнул – сыщу!

– Сегодня же?

Трофим кивнул – сегодня же!

– Побожись!

Трофим перекрестился.

– А не сыщешь – на кол!

Трофим широко кивнул, что на кол.

– Встань!

Трофим встал.

– Вот, государь, – продолжил Годунов, – Трофимка взялся и Трофимка сыщет, не кручинься. И государь-царевич тебе шлёт поклон. Бью, говорит, челом за батюшку, не хворай. Батюшка царь-государь, я, говорит, твой сын любимый, Ивашка-царевич, пёс твой…

Царь вдруг резко поморщился. Годунов сразу замолчал. Царь открыл рот и что-то прошипел.

– Что? – тихо спросил Годунов.

– Вон! – громко сказал Софрон. – Пошли вон, псы смердячие! Вот что государь велел!

И Годунов с Трофимом сразу вышли.

7

В сенях они остановились. Сзади них стояли рынды, а впереди, возле входной двери, Богдашка Бельский, вор, царёв оружничий. Годунов, не глядя на него, вполголоса спросил:

– Ну что?

Что, что, хотелось ответить Трофиму, на кол меня подсаживаешь, вот что! Или я, думаешь, не понимаю, что у вас тут сотворилось?! Но Трофим ничего не сказал, а только отвернулся в сторону.

Годунов строго напомнил:

– Царь-государь тебя благословил, скотина, а ты рожу воротишь. Надо начинать!

– Что начинать? – спросил Трофим. – Уже глухая ночь, боярин.

– Может, и ночь, а государь не спит, – ещё строже сказал Годунов. – А как тогда нам спать? Да и у Ефрема уже всё готово. И это близко, прямо здесь, под нами. Начинай розыск! Любого, кого надо, выдернем. Мигом!

– Нет, – твёрдо сказал Трофим. – Я так не ищу. Я должен сам всё посмотреть, после подумать, а уже только после к Ефрему.

– А, – сказал Годунов, – так ты что, сперва хочешь сходить в ту палату, в которой вся это беда стряслась?

– Хочу, – ответил Трофим, обернулся и увидел – Бельский усмехается.

Трофим нахмурился. Бельский подошёл к ним и сказал, глядя на Годунова:

– Я говорил тебе. А ты: знаю, знаю!

Годунов молчал. Потом, повернувшись к Трофиму, сказал:

– Ладно, сведём мы тебя в ту палату. Прямо сейчас.

– Это дело доброе, – сказал Трофим, – но сперва надо сходить к царевичу и снять с него расспрос.

– Что?! – сразу даже не поверил Годунов. – Ты хоть понимаешь, пёс, о чём ты просишь?! Да государь-царевич чуть живой остался, чуть не помер. А от тебя сразу помрёт. И тогда мы на колесо тебя! Ты это понимаешь, пёс?

– Понимаю, – ответил Трофим. – Но у нас в Приказе так заведено – сперва расспрос. И я только так могу. А колесо, так колесо. На всё Божья воля.

А сам подумал: мне с вами и так оно будет. Годунов посмотрел на Трофима, на Бельского…

Бельский усмехнулся и сказал:

– Я говорил тебе!

Годунов ещё подумал и сказал:

– Ладно. Будет тебе царевич, пёс. И будет колесо, попомни моё слово. А пока пойдём.

И они пошли. Теперь с ними шёл только один стрелец со светом, а второго Годунов сразу послал вперёд, наверное, предупредить о том, что они скоро придут.

Они и в самом деле шли к царевичу, к медному царевичеву крыльцу. Трофим узнавал повороты, сторожей на них и думал, что за неделю-другую он здесь совсем бы освоился и ходил бы с закрытыми глазами, как ходит ночью по кремлю в Москве.

Но только кто ему даст столько времени, думал Трофим. Этим же что нужно? Скорей казнить злодея, вот и всё. А кто злодей? Да тот, кто первым в этом сознается. А сознается, чего душой кривить, любой, когда его вздёрнут на виску да влепят кнута, а после горящим веником его, а после на спицы – и кто это такое стерпит? Да никто! И станет говорить всё, что велят. Но, опять же, если взяли одного, а не кого-нибудь другого, то, может, так и надо, Господь не зря такое допустил, а если это так…

Но дальше Трофим подумать не успел, потому что они опять пришли к тем самым рындам, на которых Годунов похмыкивал, когда они шли к царю. А теперь, когда они вернулись, возле них стоял стрелец со светом. Годунов, остановившись, глянул на стрельца. Стрелец утвердительно кивнул. Годунов взял Трофима за руку и повёл к двери. Рука у Трофима уже не дрожала. Рука Годунова была липкая. Рынды расступились и открыли дверь. Годунов вошёл, ведя за собой Трофима.

За дверью оказались маленькие сенцы. В них, в углу, возле напольного креста, на коленях стояли два монаха и молились. В следующих дверях тоже стояли рынды. Из-за них, из раскрытой двери, тянуло дурманным духом. Годунов остановил Трофима и дальше, в ту дверь пошёл уже один. Трофим стоял и робел озираться. В сенцах было сумрачно. Трофим начал молиться – прочёл Отче наш. Потом Богородицу. А после опять Отче наш, потому что ничего другого не мог вспомнить. Когда прочёл, начал сначала. Так он читал и читал Отче наш, и прочёл раз десять или даже больше, пока не вернулся Годунов, наклонился к самому уху и очень тихо сказал:

– Если вдруг что, сразу убью. Пойдёшь?

Пойду – кивнул Трофим. Годунов пошёл обратно. Трофим за ним.

За дверью оказалась маленькая горенка, даже почти чулан без окон, там было темно и душно, от дурманящего запаха душистых трав голова шла кругом. Посреди горенки стоял высокий тощий человек, одетый на иноземный лад, и заслонял собой свет. Дальше, на свету, была видна лежанка, очень простая на вид, и на ней, плотно укрытый, лежал кто-то, но лица его Трофим не видел.

– Вот, привёл, – сказал Годунов иноземцу, кладя Трофиму руку на плечо. – Я его предупреждал, но он упёрся.

Иноземец ничего на это не ответил, а только сверкнул глазами. Колдун, сразу подумал Трофим. Иноземец ещё раз сверкнул, а но всё же отступил немного в сторону. Трофим увидел царевича. Царевич лежал на спине. Лицо у него было очень худое, бледное, но чистое. Глаза закрыты. Царевич лежал как мёртвый.

– Что тебе ещё? – сердито спросил колдун-иноземец.

Трофим принюхался, сказал вполголоса:

– Анис. Шалфей. Солодка. Проскурник. А это жжёное что?

– Это не жжёное, – сказал колдун, – это водка прогорелая. На змеином сале.

– Какая змея?

– Эфиопский аспид.

– Ладно, – сказал Трофим. – Аспид так аспид.

И, мимо колдуна, быстро шагнул к царевичу. И только теперь, сверху, он увидел, что со второй стороны, с левой, вся щека у царевича была рассечена и замазана чем-то блестящим. Так же и висок был весь рассечён и в крови, уже запёкшейся.

– Стой! – тихо сказал колдун.

Но Трофим его не слушал, а наклонился над царевичем и шёпотом велел:

– Огня!

Колдун даже не шелохнулся. Годунов дал Трофиму огня – щепку лучины. Трофим осветил рану. Рана была гадкая, нечистая.

– Углями надо было прижигать! – строго прошептал Трофим. – Куда смотрел, колдун?!

– Любезный! – сердито зашептал колдун. – Я бы попросил тебя не умничать, ибо нет ничего проще, чем…

И тут он резко замолчал. А Трофим аж отшатнулся! Царевич открыл глаза и начал медленно водить ими по сторонам. Взгляд у него был настороженный…

И успокоился только тогда, когда увидел Годунова. Тот заулыбался, сказал:

– Батюшка-царевич, это я, раб твой Бориска. Мы тебя вылечим, батюшка. Ещё будешь соколом летать, басурманам головы рубить, красных девок портить…

Царевич поморщился, облизал губы.

– Водицы? – спросил Годунов.

Царевич молчал. Колдун выступил вперёд и положил царевичу на лоб тряпицу.

– Что это? – строго спросил Трофим.

– Двойная водка, от жара, – ответил колдун.

Трофим одобрительно кивнул. Царевич начал смотреть на Трофима. Смотрел долго, потом улыбнулся. Трофим раньше никогда царевича так близко не видел. И Трофим спросил:

– Кто тебя так?

Царевич не ответил, но и глаз не отводил.

– Ты его видел? – продолжал Трофим.

Нет, показал глазами царевич.

– Сзади бил?

Царевич моргнул – сзади. Врёшь, сердито подумал Трофим, били спереди, правой рукой! А вслух только сказал:

– Ой ли?!

Глаза у царевича задёргались, потом остановились, стали злыми.

– Довольно! – воскликнул колдун. – Уходите!

– Сейчас, сейчас! – сказал Трофим, опять наклоняясь над царевичем, провёл рукой над раной, два раза туда-сюда, убрал руку, распрямился и сказал:

– Железом били.

– Шарлатан! – сказал колдун.

Трофим ухмыльнулся. Царевич уже успокоился и снова смотрел только на него. Колдун сказал:

– Про железо – это ложь. Этого нельзя определить.

– Можно! – возразил Трофим. – Деревяшкой так не рассечёшь. Голову проломишь – да, а рассечь – нет, не рассечёшь. А тут били с правой, наотмашь!

– Чернокнижник! – воскликнул колдун.

Трофим в ответ только пожал плечами. Царевич открыл рот и попытался говорить. Колдун кинулся к царевичу и начал утирать ему губы мочалом. Мочало было мокрое, губы у царевича блестели.

– Пошли вон! – строго сказал колдун. – Своих голов не жаль, так пощадили бы мою.

Годунов взял Трофима за рукав и поволок вон от царевича. Трофим особо не упирался, ему и так все было ясно.

8

В сенях Годунов остановился и отпустил Трофима. Трофим поднял руку, утёр лоб, но лоб и так был сухой, и признался:

– Жарища там. Думал, подохну.

Годунов хмыкнул и сказал:

– И по холодку подохнуть.

Трофим посмотрел на Годунова. Годунов, как ни в чём не бывало, спросил:

– Ну как, вызнал чего?

– Нет, ничего пока что, – ответил Трофим.

– А что про железо тогда говорил? И про правую руку?

– А что правая рука? И что железо? – с неудовольствием сказал Трофим. – Все бьют с правой руки, и все железом. Вот кабы с левой бил, тогда была бы зацепка, искали бы левшу. А так…

И Трофим замолчал. Да и о чём тут говорить? Правой рукой железным посохом царевичу в висок кто бил? Известно, кто. И известно, что это за посох. Но как об этом сказать? И как теперь идти кого искать, если и так всё уже найдено? А не пойдёшь искать, скажешь, что никого не нашёл, тебя сразу на кол. Но на кол, это ещё что! А вот если догадаются, что ты уже всё знаешь…

И тут Годунов как раз спросил:

– Ну что, пойдём посмотрим ту палату, где эта беда стряслась? Или тебе уже и так всё ясно?

– Нет! Откуда?! – поспешно ответил Трофим. – Надо идти, конечно! Надо на месте посмотреть.

И они пошли в сторону царской палаты. Трофим внимательно смотрел по сторонам и уже почти всегда угадывал, куда им поворачивать. Теперь, думал Трофим, если вдруг что, он и один уже не потеряется.

Прошли они не так и много и, не доходя ещё двух поворотов до царя, стали подниматься по широкой лестнице, потом почти сразу повернули и остановились возле небольшой двери. При ней стояли двое рынд.

– Это здесь, – сказал Трофиму Годунов. – Тут они всегда стоят. Но тогда были другие и было ещё не темно.

Трофим осмотрелся. Слева, в конце перехода, был виден рундук, при нём сторожа и свет на рундуке. А вот с правой стороны было совсем темно и ничего не видно. Трофим спросил, что там.

– Там поворот, – ответил Годунов. – А за ним тоже рундук и сторожа.

– А где истопничья?

– Там же. За рундуком почти сразу.

Трофим кивнул. Годунов велел войти. Они вошли в покойную, она так называлась. Палата была просторная, большая. На полу – ковры, на стенах – парсуны. В красном углу – высокая мягкая лавка, к ней ступеньки, рядом ещё одна мягкая лавка, но эта уже без ступенек. Вдоль стен тоже лавки, но жёсткие. А в самом дальнем от двери углу, напротив печи, небольшой низкий столик, покрытый широким немецким рушником, а возле него две лавочки – одна стояла ровно, а вторая лежала поваленная.

– Вон там, – сказал Годунов и показал на столик, – у них было накрыто. Но не тронуто.

– А лавочка так и лежала?

– Да. А вот тут лежал царевич.

И Годунов показал на ковёр на полу. Стрелец посветил туда. Трофим увидел большое тёмное пятно.

– А государь вот тут лежал, – продолжил Годунов. – Он царевича вот так поддерживал.

– И что говорил?

– Ничего. Только головой вот так мотал. У него будто язык отнялся. Да он и сейчас ещё почти не говорит, ты сам же видел. А тогда… – И тут Годунов заговорил быстрее: – Я тогда здесь первым оказался! Я шёл мимо, вдруг слышу: кричат! Это Савва, истопник, кричал. Ну, я и побежал на крик. Прибегаю, а они лежат. В кровище!

Годунов громко вздохнул и замолчал. Трофим взял у стрельца огонь и начал им светить, рассматривать ковёр. Долго он его рассматривал! Туда-сюда похаживал, про себя считал шаги…

Потом остановился, отдал огонь, задумался. После спросил, не поднимая головы:

– А истопник чего?

– А истопник, – ответил Годунов, – сперва был сам не свой. Но после успокоили его, и он сказал, что некто вон из того дальнего угла вдруг выскочил и бац – царевича по голове! И убежал.

– Куда?

– Вот в том-то и беда! – сердито воскликнул Годунов. – Я, это Савва говорит, как это увидел, так и обмер. Царевич упал – и весь в кровище! Царь к нему. А он, это Савва, так он говорит, сразу в дверь и кричать: «Царевича убили! Царевича убили!» И побежал, и побежал, покуда его не схватили.

– А который убивал, он где?

– Савва говорит: не знаю, оробел.

– Здесь сколько дверей? – спросил Трофим.