Крестовый поход детей Аволедо Туллио

30 книг назад

Объяснительная записка

Вячеслава Бакулина

На самом деле, одну, конечно. Но я из тех негодяев, что «ради красного словца не пожалеет и отца». 30 книг назад мы все — сначала те, кто делает «Вселенную», а потом и читатели — познакомились с творчеством прекрасного итальянского писателя Туллио Аволедо. Он не был первым иностранным автором проекта (и, к счастью, не стал последним), но все же роман «Корни небес» в серии всегда стоял немного наособицу. Для меня, по крайней мере. И дело даже не в шокирующей откровенности и бьющей наотмашь жестокости текста итальянского автора, не в поднимаемых им проблемах, не в необычном герое. Точнее, и во всем этом тоже, но не только. Просто эта книга — другая. Как написал тогда Дмитрий Глуховский: «Да, случись ядерная война, все будет именно так. Хотя фантастического в этой книге немало, в нее веришь сразу и безоговорочно». Продолжая его аналогии с кинематографом, я бы сравнил тексты Аволедо — и первый, и второй — с псевдодокументальной «Ведьмой из Блэр» и одновременно — с шедевральной «Дорогой», поставленной по блистательному одноименному роману Кормака Маккарти. Так же, как и Маккарти, Аволедо пишет страшные, горькие, не оставляющие надежды тексты. Читая их, трудно вообразить, что после ядерного ада возможно будущее. Что человечество возродится, а не вымрет, перед тем окончательно деградировав и превратившись в стаи дурно пахнущих ибеспредельно жестоких косматых животных, убивающих, мучающих и поедающих друг друга. Если задуматься, то и там, и тут абсолютно преобладающий цвет в палитре нового мира — серый. В одеждах, в руинах, в человеческих душах. И вместе с тем, эти тексты несут горькое очищение для читателя. Из них выныриваешь, как с глубины, жадно дышишь, а потом привычный тебе НОРМАЛЬНЫЙ мир кажется еще прекраснее. Краски, звуки, запахи, чувства — острее и ярче. Жизнь — лучше. Ты чувствуешь, насколько твои каждодневные проблемы и неприятности глупы и незначительны. А еще ты чувствуешь, что пойдешь на все, лишь бы то, что на этих страницах, там и осталось.

Наверное, в этом и заключается главная задача автора, берущегося за тему постапокалипсиса.

Ну, что еще сказать? История отца Джона Дэнниелса, последнего инквизитора мира, по-прежнему не закончена. Милан — совершенно не похожий на Рим и Венецию из «Корней небес» — лишь промежуточная точка на его долгом пути домой, к богу и к себе. Как это здорово. Как это ужасно. Пожалуйста, синьор Туллио! Может, теперь, все-таки, через 20 книг?

Auf die Erde voller kaltem Wind

Kamt ihr alle als ein nacktes Kind[1].

Есть у Меня и другие овцы,

которые не сего двора[2].

Моим братьям

ПРОЛОГ

Когда разведчики Города обнаружили его, он лежал, словно брошенная в снегу сломанная игрушка, и, казалось, был уже совсем при смерти.

Они ошарашенно смотрели на него. Прежде им никогда не доводилось видеть настолько старого человека.

Он казался мертвым, как обуглившиеся ветки по краям дороги.

Он потерял очень много крови. Слишком много для того, чтобы выжить. Поэтому они приволокли его в свое убежище небрежно, как вещь, не представляющую собой никакой ценности.

При виде раненого Мать милосердия покачала головой. Накладывая бинты на его раны на бедре и голени, она сказала, что ему не пережить этой ночи.

Мать долго читала заклинания в своей комнате, украшенной человеческими черепами и старыми чучелами животных, но потом все-таки решила прибегнуть к крайней мере — давно забытому ритуалу, тайна которого была ей известна.

«ДЕФИБРИЛЛЯТОР! РАЗРЯД!»

Ее руки с силой надавили на грудь незнакомца.

Голое тело мужчины было бледным и неподвижным, словно труп.

Исхудавшие молодые лица, скудно освещенные светом тусклой свечи, наклонились поближе к нему, чтобы получше разглядеть его черты. Внезапно они резко отпрянули, напуганные громовым возгласом Матери:

«РАЗРЯД!»

Еще один толчок, на этот раз сильнее.

Распластанное тело дернулось.

«МЫ ТЕРЯЕМ ЕГО! МНЕ НУЖНО БОЛЬШЕ ЭНЕРГИИ!» Все двенадцать санитаров взялись за руки и сформировали живую цепь. Последняя девочка, самая маленькая, по имени Альбакьяра, протянула правую руку к незнакомцу и сжала его ладонь в своей. За левую руку девочку держал ее брат Микаэле по прозвищу Мика.

«РАЗРЯД!» — опять прокричала Мать изо всех сил.

Их словно пронзила молния. Сначала Мика, а сразу после него Альбакьяра ощутили в своем теле пульсирующую энергию, как будто голубой шар прошел по их онемевшим плечам и рукам и двинулся дальше, к руке человека на убогой больничной койке.

Узловатые от артрита пальцы Матери еще раз надавили на грудь умирающего.

Мика испуганно наблюдал за происходящим.

Тело на мгновение вздрогнуло и приподнялось, как будто его и в самом деле пронзил электрический разряд.

Об электричестве им рассказал Вагант, начальник разведывательной группы. О том, что это было такое и как оно работало. Это была магия давно прошедших времен.

«Энергия, которую мы используем сейчас, — всего лишь символическая, — сказал он. — А вот та была настоящая, могла сжечь тебя, как спичку. Она была в каждом доме, внутри стен. Она была как жизненная сила, бегущая по нашим венам под кожей. Энергия была Богом того мира. Она его создала, и она же его разрушила».

Мать бросила на Мику строгий взгляд, как будто воспоминания мальчика прозвучали вслух и нарушили святость обряда.

Она потерла ладони, чтобы трением сотворить чудо по имени электричество. Затем поднесла их к груди мужчины.

Все понимали, что эта попытка будет последней.

«Наверное, это был большой грешник. Его ничто не могло спасти».

Так сказала бы Мать перед тем, как вырезать перочинным ножиком двенадцать вертикальных полосок у него на лбу. Эти полоски означали бы, что он предназначен для Приношения. Этот символ она называла бар-кодом.

Она положила руки на грудь незнакомца, широко разведя холодные крючковатые пальцы.

В воздухе чувствовалось легкое потрескивание. Запах озона. Невероятно, но это действительно было так.

«ДАЙТЕ МНЕ БОЛЬШЕ ЭНЕРГИИ! СОСРЕДОТОЧЬТЕСЬ! РАЗ, ДВА ТРИ — РАЗРЯД!»

На этот раз толчок был гораздо мощнее, чем ожидали Мика и другие дети. Альбакьяра невольно вскрикнула.

Спина незнакомца резко изогнулась. Его губы раскрылись в нечеловеческом вопле. Изо рта хлынул поток густой черноватой жидкости. Он распахнул глаза и уперся невидящим взглядом в потолок.

У него были белесые, покрытые непрозрачной пеленой глаза.

«Глаза как у вареной рыбы», — сказал в тот вечер Мика своим друзьям в игровой комнате.

Хотя никто из них, конечно, никогда в жизни не видел рыб. Это просто такое выражение у взрослых.

Незнакомец выплюнул еще немного этой черной жидкости, а потом — более светлой, вонявшей желчью.

Он обвел присутствующих своими слепыми глазами. Обвел прямо на уровне их лиц.

Он не был похож на слепого. Создавалось впечатление, что каким-то невероятным образом он все-таки способен видеть.

Как тебя зовут? — спросила его Мать своим каркающим птичьим голосом.

Джон Дэниэлс. Отец Джон Дэниэлс, — успел прошептать незнакомец, прежде чем снова потерять сознание.

Глава 1

ОН ВЫЖИВЕТ?

Он выживет? — спросил Управляющий, искоса поглядывая на человека под грязными покрывалами.

Мать наклонила голову, накручивая на палец волосы висевшей на ее бусах куклы. Это была длиннотелая кукла-блондинка из тех, что когда-то назывались Барби. На этих же бусах висели головы еще одиннадцати таких кукол.

Мать и Управляющий были одни во внешнем госпитале. Одни с незнакомцем, присутствие которого вызывал у них тревогу.

Да, он выживет. Не знаю, как такое возможно, но он выживет. И быть может, в этом для него нет ничего хорошего. В этом человеке есть что-то странное. Что-то очень странное. Он окружен тенями, и, похоже, эти тени исходят от него. Я впервые в жизни вижу такую ауру.

Управляющий хотел было возразить ей, что эти сказки про ауру могли сгодиться для невежественных Горожан, но не для человека с его образованием. Но он не посмел сделать этого. В Городе все без исключения испытывали страх перед Матерью милосердия. Ведь она тебя лечит, и она же отправляет тебя к Дяде, когда приходит твое время. Нынешняя Мать была из Высоких палаццо[3], расположенных в десяти часах пути от Города. Так было заведено. Матери милосердия всегда были из других городов. Решения, которые они вынуждены были принимать, не должны были зависеть от кого-то знакомого, кого-то из твоего города. Поэтому Матери всегда были извне. И так было всегда, с самых дней грома.

Ты поняла, откуда он?

Женщина покачала головой. Украшение на ее шее — ожерелье из костей, которое она называла старинным словом стетоскоп, — глухо застучало, словно игральные кубики, брошенные на зеленое сукно казино.

Этот человек не из ближних городов. Несомненно, он пришел из какого-то более далекого места.

И словно в доказательство, Мать быстрыми пальцами вытащила из складок платья сложенный носовой платок. Развернула его. Внутри находился предмет, при виде которого у Управляющего перехватило дыхание.

УБЕЙ ЕГО! — закричал он так резко, что Мать вздрогнула. — УБЕЙ ЕГО! — повторил он, на этот раз уже тонким от страха голосом. Отскочил назад, брызжа слюной, как будто его укусило Создание ночи, и тыча указательным пальцем в лежащего под покрывалами незнакомца.

Мать резко встала, невольно испугавшись реакции юноши. Ее одеяние, которое она называла халатом, — длинное платье из некогда белой материи — порвалось сбоку, обнаружив другие ожерелья, сделанные из мышиных черепов. Рука метнулась вперед, чтобы остановить Управляющего, попытавшегося достать из кобуры старый пистолет.

Не делай глупостей.

Пытаясь высвободиться из хватки Матери, Управляющий пробурчал:

Он убийца.

Пока Мать подыскивала подходящие для возражения слова, с тюфяка, на котором лежал раненый, раздался голос, приглушенный и сиплый:

Я… не… убийца.

Незнакомец обратил свои белесые глаза на Управляющего. Затем перевел их на правую руку Матери. Пальцы целительницы разомкнулись, словно бы по своей собственной воле. На ее ладони находился предмет, который так сильно потряс Управляющего: тяжелый металлический шарик серого цвета диаметром около двух сантиметров, грубо обработанный в форме глаза.

Рука незнакомца приподнялась. Треснутый ноготь указательного пальца был направлен на руку Матери, на свинцовый глаз, видеть который человек никак не мог.

Это… не мое… Я взял его… у людей… которые на меня… напали.

Сколько их было?

На сухих губах незнакомца появилась грустная улыбка.

Слишком много… для меня.

Это они ослепили тебя?

Нет. Это… были не они. Это произошло… раньше.

И вслед за этим его рука бессильно упала обратно на изношенное покрывало.

Дайте мне пить. У меня пересохло во рту.

Мать поднесла к его губам миску. Вода была мутной и чудовищно воняла, но незнакомец выпил все до последней капли.

Управляющий отвел руку от кобуры.

Если ты уже был слепым, откуда знаешь, что случилось на самом деле? Откуда знаешь, сколько людей на тебя напало?

Незнакомец улыбнулся. Его пустые глаза были направлены прямо на лицо Управляющего.

Я просто знаю и все.

Молодой человек почесал бороду, разворошив при этом гнездо вшей.

Выйди, — приказал он Матери.

Но…

Никаких возражений.

Закусив губу, женщина кивнула и вышла. Управляющий наклонился над койкой незнакомца.

Для начала скажи мне, откуда ты пришел.

Если я скажу тебе, ты мне не поверишь.

Давай я сам буду решать, верить мне или нет.

Я пришел из Венеции.

Венеции? Что такое Венеция?

Это город.

Города с таким названием не существует. Я знаю все города, и ни один не называется так, как ты говоришь.

Мужчина под грязным покрывалом вздохнул.

Насколько хорошо ты знаком с внешним миром?

Управляющий гордо выпятил грудь.

Мне случалось путешествовать. Я знаю города Высоких палаццо и те, что расположены вокруг Железных врат.

Когда ты говоришь «города», что ты имеешь в виду?

Управляющий пожал плечами.

Что для тебя город? — продолжал настаивать незнакомец.

Ну это же все знают.

И все же ответь мне.

Город… ну, город — это много людей, которые живут вместе. Как мы.

Ты имеешь в виду «племя».

Нет! Племя — это… это как пираты или как индейцы. Это только куча дикарей. А город — это когда объединяются цивилизованные люди.

И ты глава этого… города? Ты мэр?

Нет. Я только Управляющий. В период Чрезвычайного положения мэра нет. Но когда оно закончится, мы изберем мэра. С выборами, агитацией и всем прочим. Но на данный момент у нас есть только Управляющий, и это я.

Незнакомец медленно обвел своими слепыми глазами стены помещения, как будто мог видеть что-то. Понимающе кивнул.

Изумленный Управляющий пристально смотрел на него.

Сколько вас?

Зачем тебе это знать?

Думаешь, я смогу как-то навредить вам, если узнаю? Это что, такая важная информация? Я один, я ранен. Я слеп. Какой вред могу я вам нанести? Подозреваю, что у входа в эту комнату стоит по меньшей мере двое стражников, готовых продырявить меня пиками, как только я попытаюсь выйти отсюда.

Трое, — соврал Управляющий. — Стражников трое. И у них не пики. У них пистолеты, — добавил он, стараясь придать своим словам естественно гордый тон.

Незнакомец покачал головой.

Их двое. Они молоды, неопытны и вооружены пиками. У того, что помладше, болит живот, и ему давно уже пора сходить в уборную, но он боится, что ты накажешь его за то, что он оставил пост. И я рекомендую тебе позволить ему сходить туда, потому что иначе воздух здесь станет невыносимым.

Управляющий вытаращил глаза.

Что же касается их пистолетов, — продолжал незнакомец, — то они ненастоящие. В мои времена их называли пугачами. От них много шума и никакого вреда.

Он закрыл глаза. Эти странные белые глаза, от которых Управляющего била дрожь.

Потом незнакомец прошептал:

Сколько тебе лет?

Почему ты спрашиваешь?

Пожалуйста, скажи мне, сколько тебе лет.

25, - пробормотал Управляющий.

Незнакомец долго обдумывал эту информацию.

Лицо его собеседника, покрытое юношеской бородкой, покраснело от волнения.

Почему ты так нервничаешь? — деликатно спросил его незнакомец.

Я не нервничаю.

Это чувствуется по твоему поту, — парировал тот. — Так сколько вас? Из скольких людей состоит ваш город?

Почему я должен говорить тебе это?

Потому что я тебя об этом спрашиваю. И потому что я не способен использовать эту информацию против вас. Посмотри на меня.

Управляющий подчинился этому приказу. Он никогда не видел настолько старого человека. Самым взрослым человеком в Городе была Мать милосердия, а до нее самой взрослой была Мама, которая спасла их во время Чрезвычайного положения.

Но Мама была старше этих потерявшихся детей едва ли на десяток лет и умерла молодой.

А этот человек был стар.

Такая же длинная нестриженая борода была у главного героя истории, которую рассказывала Мама, — истории человека, пустившегося в охоте за огромным белым китом до самого края мира.

Но я все-таки не настолько старый, — сказал вдруг незнакомец, как будто умел читать мысли.

Сколько тебе лет?

Во время Страдания мне было приблизительно столько же, скоько тебе сейчас. Страдание — это то, что ты называешь Чрезвычайным положением. Все называют его по-своему, но это одно и то же. День, когда все пропало, кроме надежды, да и ее осталось немного. Видимо, людскому роду суждено исчезнуть…

Управляющий раздосадованно махнул рукой.

У меня нет времени на обсуждение бесполезных глупостей. Постарайся отвечать четко. Я хочу знать, кто ты и где ты находился перед тем, как повстречать Сынов Гнева. Хотя я согласен, все произошло так, как ты говоришь.

Сыны Гнева? Вы так их называете? Подходящее название. Они молились, пока избивали меня. Они были похожи на чертей, но безостановочно молились на латыни. Я знавал только одного настолько же чокнутого человека. Это был проповедник, ездивший на гигантском грузовике, внутри которого была церковь. Только его Церковь мучила и убивала. Его звали Давид Готшальк. Что-то среднее между палачом и проповедником. И я уже видел подобный символ, как раз на алтаре его церкви.

Ты имеешь в виду глаз?

Да. И я думаю, не исповедуют ли Сыны Гнева тот же богохульный культ, что и Готшальк.

Меня это не интересует. Отвечай на мой вопрос.

Дэниэлс вздохнул.

Ты спросил, и я говорю тебе еще раз, что сказал правду: я пришел из Венеции. Я прошел пешком сотни миль. Я направлялся в Рим. Но на четверти пути мне пришлось изменить направление, и я оказался здесь.

Ты продолжаешь твердить какую-то бессмыслицу. Ответь мне на простой вопрос: из какого города ты пришел и в какой город направлялся. Дай мне известные названия. Скажи мне, сколько днейты шел, а не сколько миль, что бы ни значило это слово.

Незнакомец снова вздохнул.

Венеция — это город. Но не в том смысле, в котором это слово понимаете вы. Город, о котором говорю я, состоит из улиц, домов и палаццо. Погоди, не перебивай. Лучше дай мне еще воды.

Управляющий налил воды из кувшина и поднес миску к губам священника, который принялся пить очень медленно, с почти возвышенной серьезностью.

Лучше воды ничего нет, — улыбнулся он, допив. — Но вам следует внимательней относиться к тому, что вы пьете. В этой воде полно грязи. Можно серьезно заболеть.

Если она не вредит тебе, то тем более не может повредить нам, мы ведь моложе.

Это ты так думаешь.

Уже давно Управляющий не говорил с человеком, настолько явно ставившим себя на один уровень с ним. Он привык отдавать приказы и редко сталкивался с равными. Те немногие разы, когда с ним случалось нечто подобное, происходили с пленниками, с солдатами из других городов, которым пришла в голову глупейшая идея бросить вызов их Городу. Он говорил с ними перед Приношением, иногда всю ночь напролет, стараясь получить как можно больше информации. С этими мужчинами и женщинами Управляющий говорил на равных. Но последние войны давно ушли в прошлое. Уже много лет никто не смел бросить вызов их Городу.

Сколько вас? — снова спросил незнакомец.

Здесь вопросы задаю я, — ответил Управляющий, — Эта Венеция, о которой ты говоришь, — сильный город?

Нет, но в некотором смысле да.

Молодого человека охватила ярость.

Довольно! Или ты начинаешь говорить, или я отдам тебя Дяде!

Незнакомец ничего не ответил. Он долго смотрел своими невидящими глазами в глаза Управляющего. Потом он заговорил.

Давным-давно это был один из самых могущественных городов мира. Его флот господствовал во всем Средиземноморье. Его палаццо ломились от золота и драгоценных камней. Потом расцвет сменился упадком. Во времена Скорби он был уже лишь отголоском собственной былой славы.

Значит, наш город более великий, чем твоя Венеция.

Может быть. Я пойму это, если только ты скажешь мне, сколько вас и какое у вас есть оружие…

Рука Управляющего дернулась к пистолету.

Постарайся успокоиться, — пробормотал со вздохом незнакомец. — Ты слишком активно обороняешься. Ну какой вред может тебе нанести такой старик, как я?

Ты был практически мертв, когда тебя принесли сюда. Как тебе удалось так быстро прийти в себя? И как тебе удалось заполучить этот символ Сынов Гнева?

Продолжай задавать вопросы. Не стоит беспокоить себя дурацкими вопросами о том, не голоден ли я.

Сперва ответь. Если меня удовлетворят твои ответы, ты поешь. В противном случае я отдам тебя Дяде.

Незнакомец тряхнул головой.

Ты уже второй раз упоминаешь его. Хотя бы это можешь мне сказать: кто он такой, этот ваш Дядя?

Этот вопрос, казалось, удивил Управляющего.

Ты не знаешь, кто такой Дядя? Я думал, все его знают, и до Чрезвычайного положения знали тоже. Дядя — это существо, которое живет снаружи. Он один, но когда он добрый, его зовут Американский Дядя. А когда он злой, он становится Дядей Фестером. Когда Дядя добрый, он очень красивый и сияет разными цветами. А когда он злится, то становится уродливым, у него отрастают когти и зубы, и он делает с детьми ужасные вещи…

У вас есть дети?

ХВАТИТ ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ! — закричал Управляющий так громко, что один из стражников приподнял портьеру, закрывавшую вход в госпиталь, чтобы посмотреть, что там происходит.

Все в порядке. Возвращайся на свое место, — грубо приказал ему Управляющий.

Вооруженный юноша мигом повиновался. Наконечник его копья был смастерен из старого кухонного ножа, заточенного до такой остроты, что в умелых руках он мог стать смертельным оружием Но у Дэниэлса были сильные сомнения насчет умелости державших его рук. Руки этого юноши дрожали, а на его лице лежал отпечаток предельного истощения.

Когда этот парень последний раз ел что-нибудь по-настоящему питательное? — спросил он шепотом.

Управляющий в ярости ответил:

В время последнего Приношения. Можешь поздравить себя с тем, что этой ночью не будет следующего.

Глава 2

ПОСЛЕДНЕЕ ПРИНОШЕНИЕ

Эти слова заставили Джона Дэниэлса содрогнуться.

Во время этого долгого путешествия ему приходилось сталкиваться со множеством ужасов, но самым чудовищным был именно этот, и он, к сожалению, встречался слишком часто, — ужас положения, в котором человек вынужден питаться плотью себе подобных. Для Церкви Нового Ватикана в катакомбах святого Каллиста каннибализм был преступлением, каравшимся смертной казнью.

Но Церковь не всегда была способна заставить уважать свои законы. По крайней мере, за пределами своей территории.

А иногда и внутри нее.

Поговаривали, что Мори, семья, первой занявшая катакомбы и соперничавшая с Церковью за власть над этим гигантским подземным убежищем, в прошлом запятнала себя и этим ужасным грехом. В который раз за время своего путешествия отец Дэниэлс задумался о том, как в его отсутствие могло измениться соотношение сил в Сан Каллиста. Удалось ли Альбани оправдать перед Мори провал экспедиции в Венецию? Экспедиции, которая должна была принести богатейшие сокровища Сан Марко, от одной мысли о котором у Мори текли слюнки, а главное — любой ценой привести в Рим Патриарха, присутствие которого было необходимо, чтобы созвать конклав и наконец-то, после двадцати лет вакантного престола, избрать нового папу. А папой, вне всяких сомнений, стал бы Альбани — человек, который в сане камерария на протяжении двадцати лет, прошедших со смерти последнего понтифика, стоял во главе Церкви.

Когда Дэниэлс с конвоем швейцарских гвардейцев покинул убежище Святого Каллиста, политическое равновесие Нового Ватикана было неустойчивым, если не сказать больше. Церковные власти уступали территории клану Мори. Именно поэтому Альбани был вынужден отправить экспедицию, несмотря на огромные риски и полную неопределенность результатов.

При каждом воспоминании об Альбани отец Дэниэлс испытывал прилив ненависти — чувство, не подобающее его сану. И все же он ничего не мог с этим поделать. С тех пор, как открылось предательство Альбани, с тех пор, как он обнаружил, что миссия была обманкой, что настоящей целью экспедиции было разрушить Венецию и ее Патриарха взрывом атомной бомбы, единственной целью Джона стало остановить кардинала-убийцу.

Встеча с Патриархом глубоко тронула его.

То, что он обнаружил среди руин Венеции, было слишком прекрасно и таинственно для того, чтобы человечество позволило себе уничтожить его. Прежде, чем судить это, следовало понять. Быть может, это был дар, а быть может — угроза.

Путешествие сильно изменило отца Дэниелса. Он потерял зрение, но приобрел способность сопереживать существам, которых когда-то осудил бы, не задумавшись ни на мгновение. Ужасы путешествия не только не погубили его веру, но и, напротив, закалили ее, как клинок. Хотя Альбани новая форма этого клинка привела бы в ужас.

Молодой человек, который называл себя Управляющим, пристально смотрел на лицо Дэниэлса.

Что с тобой такое? — спросил он, озадаченный молчанием незнакомца. — Что, кошки на душе скребут?

При этих словах лицо священника дрогнуло. Его рот изогнулся углами кверху, чего с ним не происходило уже несколько месяцев.

На глазах у изумленного юноши Джон Дэниэлс громко расхохотался.

А ты-то когда последний раз видел кошку?

Управляющий покраснел.

Это просто такое выражение.