Случайные гости Кузнецова Дарья
– Сейчас уже не уверена. Да я сейчас даже не уверена, что я все еще Аля! – язвительно возразила я. – Чтоб вам всем-м-м! Мм? М-м-м!
Суру, кажется, надоело слушать, и он, тяжело вздохнув, переместил ладонь с моей шеи на лицо, плотно зажав рот. Ладонь была покрыта черной пленкой, так что я даже не могла его укусить. То есть могла, но смысла в этом не имелось никакого.
– Ты знаешь, что такое информационное поле Вселенной? – спросил он. Я в ответ недовольно замычала, пытаясь испепелить его взглядом: больше мне все равно ничего не оставалось. – Я почему-то так и подумал, – со смешком заметил Сур и принялся спокойно пояснять, как будто мы сидели за столом с чашками чая, и я не чувствовала себя пришпиленной бабочкой. Даже не бабочкой, раздавленным листиком в гербарии. – Информация в чистом виде – это такое же реальное и измеримое понятие, как материя и энергия. Первую и часть второй человек воспринимает с помощью специальных органов. Некоторые виды энергии, вроде радиационного излучения, оказывают на нас влияние, но до определенного момента не ощущаются. С некоторыми мы не способны взаимодействовать без специальных приборов, а некоторые не можем даже обнаружить. Информационное же поле воспринимается неосознанно, на подсознательном уровне, и в большинстве случаев человек просто этого не замечает. Иногда замечает, и тогда подобное называют озарением.
Но бывают люди, от природы наделенные повышенной чувствительностью, и, учитывая свойственное нашему виду эмоциональное восприятие действительности, подобные люди обычно весьма впечатлительны, ранимы и уязвимы. Просто потому, что они воспринимают информацию напрямую и эмоционально реагируют на нее как на нечто, идущее изнутри, а не как на стороннее воздействие. Она минует естественные фильтры жизненного опыта, логики, инстинкта самосохранения и прочие барьеры. Мазуры взаимодействуют с этим полем гораздо теснее и более осознанно, они общаются через него напрямую, задействовав определенную часть спектра. Плотность информационного поля предсказуемо значительно выше на планетах, в местах скопления живых, а тем более разумных существ. Но на планетах обитания мазуров за счет активного использования ими этой среды концентрация информационного поля выше на порядок.
– И при чем тут я? – уточнила мрачно. Сур к этому моменту ослабил хватку и отпустил мое лицо.
– Ты очень восприимчивая, – пояснил он. Видя, что истерика закончилась, разжал руки и отстранился, а я принялась разминать плечи, стараясь не смотреть на собственную кожу. – Я бы даже сказал, чрезмерно. Если сравнивать воздействие информационного поля с солнечным светом, то, к примеру, для твоих спутников этот мир равносилен перемещению из темноты под яркое солнце: неприятно, при долгом воздействии – опасно, но не смертельно и, по крайней мере, некоторое время можно потерпеть. А для тебя это равносильно попаданию в открытый огонь, просто реакция сильнее растянута во времени. Вначале ничего не ощущается, потом появляются жар и боль, потом эти ощущения усиливаются, потом организм начинает разрушаться. Оказывается влияние на мозг, а дальше, сама понимаешь, итог плачевный.
– Зачем вы только нас сюда притащили, – судорожно вздохнув, пробормотала я и сползла по стенке, к которой прислонялась, на пол. – Чем вы в итоге лучше этих паразитов, которых мы еще могли не подцепить?! И что мне, в конце концов, теперь делать? Я не хочу здесь оставаться, хочу домой, к нормальным людям, – всхлипнула, обхватив себя за плечи.
– Аля, это… – начал он, опустившись рядом на корточки и протянув ко мне руку. Кажется, намеревался погладить по голове, но я отшатнулась, вжавшись в стену.
– Не трогай меня! – огрызнулась раздраженно. – Даже близко подходить не смей! Ты мне уже обещал, что не причинишь вреда. А я не уверена, что вот это все – лучше безумия и смерти. Отвези меня к родным! Или с ними я тоже не имею права видеться? Или ты именно для этого и притащил туда сейчас нашего земляка? Чтобы привыкали, да? И от меня не шарахались? Ладно, можешь не отвечать, и так все понятно, – оборвала я свой монолог, чувствуя, что вновь начинаю закипать и готова то ли повторно броситься на мужчину с кулаками, то ли разреветься. Делать не хотелось ни то, ни другое. – Почему эта мерзость не шевелится? Тоже не слишком-то довольна соседством? – спросила зло, по той же стенке поднимаясь на ноги.
– Твой симбионт пока… спит, ему нужно привыкнуть. Не надо его так называть, он ни в чем не виноват, – нахмурившись, проговорил Сур.
– Да вы тут все, в кого ни плюнь, никто ни в чем не виноваты! – Я раздраженно всплеснула руками. – И нас притащили к зечикам в тарелку исключительно из лучших побуждений, и тварь эту ко мне прилепили с благородной целью. Знаешь древнюю поговорку? «Благими намерениями вымощена дорога в ад!» Могли бы просто проигнорировать нас вместе с той задрипанной планетой, нет же, влезли! Вас кто-то просил о помощи?! – опять вспылила я. – Благодетели! – прошипела совсем уж зло и резко переключилась: – Долго мы еще будем тут торчать?
– Пойдем, – кивнул он. Предложил руку, но я демонстративно ее проигнорировала.
Сейчас он для меня был хуже, чем все предыдущие страхи вроде боязни высоты вместе взятые. Кажется, я бы лучше прыгнула с крыши одной из здешних парящих башен головой вниз, чем коснулась этого предателя.
Где-то в глубине души я понимала, что все не так уж страшно. Что можно привыкнуть, что это далеко не худший вариант. Ведь ничто не мешало чужакам просто устранить нас всех; они, если подумать, ничего нам не должны, и стоило благодарить хотя бы за относительную лояльность.
Только все эти соображения не отменяли главного: ощущения предательства. Я ведь ему на самом деле поверила. Искренне, от всей души. Правильно говорил Василич, наивная я. Дура, проще говоря! Жалко только, аукнулось мне это совсем не так, как он опасался. По-моему, «поматросил и бросил» пережить гораздо легче, чем… вот такое. Неужели он не мог объяснить все заранее? Зачем нужно было сначала делать, а потом – ставить перед фактом?!
Последний вопрос я задала вслух, когда мы уже двигались к лифту в «нашем» доме.
– Для того чтобы избежать истерики, – спокойно ответил он, и мне захотелось ударить мужчину чем-то тяжелым.
– Избежал? – уточнила ядовито.
– В тот момент, когда это было опасно для тебя самой, – да, – с той же невозмутимостью кивнул Сур. – Сильный негативный эмоциональный всплеск при общем нестабильном состоянии мог иметь разрушительные последствия для твоей психики. А после появления симбионта – это просто истерика. Неприятно, но безопасно.
– Если эта тварь спит, чем она может помочь?
– Мазур инстинктивно оттягивает основную часть влияния информационного поля на себя, и тебе достается воздействие, соизмеримое с привычным, – пояснил Сургут. – Хотя бы попробуй найти с ним общий язык. Это не так сложно, как кажется.
– Мне это не кажется сложным, меня выводит из себя сама необходимость решения этого вопроса, – честно отозвалась я, раньше мужчины входя в общую комнату. – Я даже не знаю, что злит меня больше: ты или оно!
– Аля… – со вздохом начал он, кажется намереваясь поймать меня за локоть.
– Я сказала, не смей меня трогать, козел! – прошипела, шарахнувшись в сторону. И только потом сообразила, что мы уже не одни, что за этой сценой в полном шоке наблюдают все, начиная с тети Ады и заканчивая тем мужчиной с Земли. Если он, конечно, в самом деле с Земли.
Боясь встретиться хоть с кем-то взглядом, я, игнорируя встревоженные возгласы и окрики, бегом кинулась в свою комнату. Ни сил, ни желания с кем-нибудь общаться и что-то объяснять у меня не было. Я боялась сорваться еще и на них и наговорить гадостей, а мне меньше всего хотелось ругаться с близкими. Заблокировав дверь, скинула ботинки при входе и направилась в уборную, остро сожалея, что здесь нет проточной воды и жесткой мочалки, которой можно попробовать смыть с кожи назойливое ощущение грязи.
А еще было очень жалко, что невозможно прополоскать собственную голову изнутри и вымыть из нее все тяжелые мысли, всю злость и всю обиду.
Бездумно ловя горстями мелкие живые пузырьки, я торчала в умывальном углу очень долго, пока кожу не начало щипать, и некоторое время после, прислушиваясь к ощущениям.
Забавная смерть – быть съеденной душем. Интересно, если уснуть в этом душе или туалете пьяным или под какими-нибудь препаратами, эти твари в самом деле могут сожрать или все-таки нет?
Некоторое время я всерьез раздумывала о том, чтобы проверить это на себе. Ну или найти какой-нибудь более надежный способ самоубийства. А что, удобно: чик – и больше никаких проблем! Но вскоре сумела взять себя в руки и выгнать из душа. Нельзя быть такой безответственной трусихой и эгоисткой; мне-то, конечно, полегчает, то есть будет уже на все плевать, но каково придется моим? Брату, маме Аде, папе Боре с Василичем? Им на это как реагировать?
Да и повод явно недостаточный. Со мной близкие люди, я жива, относительно здорова и, кажется, я – это все еще я. Чем не повод для радости!
Ладно, радоваться, может, особенно и нечему, но кончать с собой – тоже, мягко говоря, не вариант. Люди живут и в худших условиях, а я… с жиру бешусь, вот! Надо быть благодарной за то, что у меня есть, а не придираться к мелочам. По-хорошему стоило бы прямо сейчас одеться и выйти наружу, успокоить своих и объясниться, но на это сил точно не осталось.
Я подошла к кровати, на ходу пытаясь рассмотреть собственное тело со всех сторон и хоть немного привыкнуть к обвившим его узорам. И понять: они действительно настолько жуткие, как мне кажется, или в этом можно найти свою красоту?
Кстати вспомнилось, что при желании красоту можно найти в любом явлении природы, и я постаралась себя успокоить. Если забыть, что это тело – мое, а черные линии на нем – на самом деле отдельное живое существо, редкая сетка узора лежала удивительно гармонично, как специально нарисованная. Повторяла изгибы, даже подчеркивала достоинства фигуры.
Я осторожно пощупала широкую темную полосу на талии; здесь, в отличие от рук и лица, она над кожей не выступала и вообще почти никак не ощущалась. Прислушалась к себе и вновь не нашла никаких изменений, даже мысли и эмоции, кажется, были мои. Оно еще спит? Интересно, и надолго это?
Вскоре, рассудив, что стоять нагишом посреди комнаты не лучший вариант, я присела на кровать. Потом закуталась в легкое пушистое одеяло, прилегла поудобнее. Было грустно и обидно и очень хотелось, чтобы все это оказалось сном. Вообще – все, начиная со знакомства со свихнувшимися учеными, тоже затерявшимися сейчас в недрах этого летающего города. Интересно, они хотя бы живы? Впрочем, я даже догадывалась, почему нам их до сих пор не показали: тоже принудительно изваляли в этой черной гадости и не хотели нас прежде времени пугать.
От ученых мысли вновь вернулись к моей собственной загубленной жизни. Минутная слабость, к счастью, миновала, и я уже сама удивлялась мыслям о самоубийстве. Конечно, сложившаяся ситуация очень неприятная, но все могло закончиться значительно хуже, а жить можно и здесь. Наверное. Я, правда, плохо плаваю, но не думаю, что когда-нибудь окажусь поблизости от поверхности воды, да еще при необходимости самостоятельно на ней держаться.
Попытки задуматься над дальнейшей судьбой не принесли ничего, кроме новой волны тоски и жалости к себе. Вряд ли здесь нужны корабельные механики. Здравый смысл попытался напомнить об Андрее, который, будучи пилотом, нашел тут свое место, но мне уже было не до него: я плакала, тихо и почти без слез. Потом, уже на границе сна и яви, с иронией подумала, что мое существование в последние дни при всем многообразии перемен сводится к трем состояниям: сну, еде и хроническому безделью. С редкими перерывами на слезы.
Глава седьмая,
в которой проясняются спорные моменты, а жизнь как будто начинает налаживаться
Ощущения от присутствия в организме кого-то постороннего казались специфическими, но назвать их откровенно неприятными я не могла. Может, мазур оказывал на меня какое-то влияние и мысли эти не мои, но все лучше паники и истерики.
Это напоминало связь с кораблем, только там все выглядело проще. Там была пассивная и в основном послушная техника, которая беспрекословно подчинялась человеческой воле, и отклик ее личности воспринимался эфемерным и почти воображаемым. Здесь же стало совершенно очевидно: эта личность существует отдельно. Я чувствовала чужие эмоции ясно, отчетливо. Даже, наверное, яснее, чем свои собственные, потому что «смотрела» на них со стороны. И эмоции эти оказались удивительно понятными, совсем человеческими и частично созвучными моим: опасливое любопытство, неуверенность, растерянность, даже некоторое смущение. Дайте угадаю: моего товарища по несчастью тоже не спрашивали, хочет он с кем-нибудь сожительствовать или нет?
В ответ на эту мысль от симбионта пришло ощущение протеста, но какого-то вялого. Будто возражал он исключительно из вежливости и хорошего отношения к нашему мучителю. Мол, меня, конечно, не спрашивали, но, если старший велел, – надо слушаться, он плохого не посоветует.
Некоторое время я лежала в кровати, отыскивая общий язык с самой собой. Плюсы можно найти даже в раздвоении личности: ты как минимум надежно застрахован от одиночества. А если эти личности ладят между собой, то заодно от хронической непонятости. Но, с другой стороны, если они вдруг начнут конфликтовать… Оказаться в последней ситуации не хотелось, так что стоило хотя бы попытаться поладить с мазуром.
Опытным путем выяснилось, что людей с этими созданиями роднят только эмоции. То есть именно они воспринимались понятными и знакомыми и именно на них было проще ориентироваться. В остальном… думали они не привычными, облеченными в слова понятиями, а какими-то странными сложными образами, которые я не то что понять – кажется, даже воспринять целиком не могла. Если они обмениваются информационными пакетами напрямую через информационное поле, логично предположить, что воспринимают его и реагируют на него совсем не по-человечески.
А вот человеческий способ мышления мазуру был понятен, но казался чрезвычайно примитивным. Так что скорее не мне надлежало приноравливаться и пытаться освоить новый способ общения, а ему учиться «быть проще».
Логика у него тоже обнаружилась своеобразная. Насколько я сумела понять, основной движущей силой его существования было любопытство и стремление к познанию. Может, мне просто достался сожитель с таким характером, но я, скорее, склонялась к тому, что это общая черта вида.
А еще обнаружилось, что для них понятие причинно-следственных связей очень расплывчато и малозначительно. То есть его совершенно не интересовало, зачем его прилепили к конкретной незнакомой тетке, почему именно к этой и кому это понадобилось. Зато он радовался открывшейся возможности познать что-то новое. Как ему помогает симбиоз с примитивно думающим человеком, я пыталась понять отдельно и очень упорно и в итоге, кажется, догадалась. Несмотря на единство и непрерывность информационного поля, напрямую взаимодействовать мазуры могли на конечном и достаточно небольшом расстоянии. Присутствие же человека позволяло расширить эти границы. Мы работали как антенны и заодно упрощали перемещение. Ну и плюс к тому люди с их привычкой все автоматизировать и компенсировать собственные недостатки приборами придумали льдистые камушки, позволяющие еще расширить поле взаимодействия, охватив им сразу всю планету. Для подключения, правда, требовался контакт со своеобразной антенной, но это было гораздо лучше, чем ничего.
Я тут же заподозрила Сура во лжи относительно космических перелетов; он-то говорил про тесные связи, нарушаемые во время перелетов, а тут получалось – никаких особенно тесных связей нет! Однако симбионт поднапрягся и выдал понятный мне образ-картинку. К большому камню, явно расположенному под водой, крепилась странная конструкция: множество мелких зеленоватых шариков, оплетенных паутинной сеткой. Сеткой они скреплялись друг с другом, а еще от каждого тянулся тонкий стебелек к камню. Кажется, это была местная водоросль.
Картинку сменила другая: те же шарики, лишенные паутины, хаотически болтались, но на первый взгляд казались живыми и бодрыми. А вот на третьей картинке шарики, заключенные в сеть из паутины, но оторванные от камня, явно зачахли.
Похоже, мазур пытался объяснить, что их связи друг с другом и с планетой имеют совсем разную природу и если без первой можно обойтись, то вторая жизненно необходима. А отправляясь в космос, они, похоже, имитируют связь с планетой, заменяя ее связью с кораблем, то есть фактически отпускают в плаванье свою колонию с частью камня. И для надежности делают «паутину» плотнее. В ответ на эти рассуждения от симбионта пришла волна облегчения и одобрения: мы друг друга поняли.
Утро показало, что не так страшен зечик, как твердят очевидцы, а с мазуром в организме можно жить. С одной стороны, это открытие принесло нешуточное облегчение, но с другой – теперь меня настойчиво грызла совесть. Нет, извиняться перед Суром я ни в коем случае не планировала, а вот за то, что напугала родных, стало ужасно стыдно. Представляю, что они могли подумать и почувствовать! А я сбежала да еще всю ночь спокойно дрыхла, пока они мучились подозрениями и вопросами…
Я долго металась между необходимостью срочно пойти и всех успокоить и желанием провалиться сквозь землю от стыда, лишь бы не показываться им на глаза. В итоге умывание здорово затянулось, но в конце концов я все-таки выглянула в коридор и тихонько прокралась в общую комнату. Там обнаружился только задумчивый Василич, остальные еще спали. Во всяком случае, я очень на это надеялась.
– А-а, вот и наша героиня, – беззлобно протянул он, окидывая меня насмешливым взглядом.
– Я… это, – пробормотала смущенно, – извиниться хотела, что вчера вот так убежала и всех напугала.
– Да нам тут вроде объяснили. В общих чертах, – хмыкнул мужчина, с интересом разглядывая мое лицо. – Ну и как оно? Уже сожрало твой мозг? Поработило? Ты хочешь уничтожить человечество?
– Как сказал Ванька, мозг оно не нашло, – вздохнула я, усаживаясь в кресло. – По поводу порабощения ничего сказать не могу, убить хочу только одного и вполне конкретного человека. Причем местного. – Я недовольно наморщила нос. – По-моему, мазуры такими вещами, как галактические войны и захват пленных, не интересуются. Я пока еще не очень освоилась, но вроде бы люди им нужны как транспортное средство. Ну и развлечение заодно, – предположила я и тут же получила волну удовольствия и радости от симбионта. – Кхм… Оно одобрило формулировку.
– То есть все-таки живой имплантат, а не опасная форма жизни? – со смешком заметил Василич и добавил ехидно: – Если со мной сейчас, конечно, ты разговариваешь, а не оно маскируется.
– Ну я же в любом случае не смогу ничего доказать, да? – философски заключила я. – Может, поэтому наши и тянут с контактом? Не доверяют. Если они, конечно, с ним действительно тянут… Тьфу! Мы так скоро совсем параноиками станем!
– Местные явно темнят и недоговаривают, но в планы галактического господства даже мне не верится, – отмахнулся штурман. – А почему молчат и так себя ведут… может, тоже какая-нибудь культурная заморочка. Может, они людей без симбионтов неполноценными считают, и мы для них как психически больные: стараются не нервировать лишний раз, но аккуратно изолируют от общества и попросту не воспринимают контраргументы. Можно придумать тысячу объяснений и в итоге не угадать, но паниковать все-таки не стоит. Не похоже, что они дружно планируют нечто ужасное. И уж точно – не ради нас, мы просто под руку подвернулись.
– Ну да, масштаб мелковат, – вынужденно согласилась я. – Экипаж у нас, конечно, замечательный, но смысла целенаправленно всех похищать и куда-то затаскивать в самом деле нет. Вот тех ученых с базы… Кстати! Может, все дело в них, а мы просто подвернулись под руку?
– Может, – легко согласился штурман. – А может, и они подвернулись случайно. Или мы сейчас вообще лежим в коме и друг другу снимся. Проще надо ко всему относиться!
– Ну вот… Сначала сам запугал, а теперь – проще!
– Аленушка, я тебя исключительно для пользы дела запугивал и по самому что ни на есть приземленному конкретному вопросу, – мягко возразил он. – Более того, я предупредил бы тебя почти в тех же словах, даже если бы этот Сургут был нормальным человеком: потому что ты девочка неопытная, а он – явно взрослый мужик, знающий, чего хочет. Уточню, хочет он явно не жениться. По всем остальным вопросам ты уже сама себя накрутила. Я согласен, усомниться при желании можно в чем угодно, но надо же знать меру. Сама говоришь – им нет смысла прыгать вокруг нас и придумывать какие-то сложные схемы. Пользы от нас никакой, вреда причинить мы тоже не можем. Если бы мы им мешали, проще было выкинуть в открытый космос. И ладно бы они встретились с гражданами ЗОР первый раз, но Дрон-то явно землянин. Или он слишком хорошо подготовлен, что вряд ли могло затеваться ради нас пятерых и «Лебедя». С учеными, паразитами и контактом с ЗОР местные явно мутят воду, но в остальном кажутся вполне искренними. Ухо надо держать востро, но грызть себя – тоже не лучшая идея.
– Угу, если бы меня еще принудительно не скрестили с местным эндемиком, – мрачно пробурчала я. Штурман одарил меня насмешливым взглядом и тихо хмыкнул.
– Всего-то? Сама же говорила, что это не так страшно.
– Ну… похоже на связь с кораблем через терминал, – признала я. – Но можно было предупредить заранее?! Или хотя бы узнать мое мнение?!
– История с информационным полем вполне тянет на правду. – Штурман медленно пожал плечами. – А про предупреждения, значимость нашего мнения и плохое обращение… тебе рассказать, что такое плохое обращение, али своей фантазии хватит? – иронично усмехнулся он.
– Не надо, и так поняла, – хмуро проворчала я. – Но… обидно же!
– Я и не спорю, что обидно. Но наглеть и пытаться сесть на шею все-таки не стоит, уж очень больно падать, – наставительно изрек Василич.
– Нет, ну а что они?! – Я жалобно сложила брови домиком.
– Жаловаться можно, – великодушно разрешил он. – Даже ворчать и ругаться. Мучиться, переживать и паниковать – нет.
– Постараюсь, – пообещала с грустным вздохом. Опомнившись, хотела расспросить штурмана о вчерашнем знакомстве, но не успела: появились родители и временно стало совсем не до того.
Сначала пришлось долго утешать тетю Аду, которая не поверила Суру на слово. Но это было очень кстати: успокаивая ее, я уже и сама пришла к выводу, что жизнь не кончилась, я прекрасно все помню, всех люблю и замечательно себя чувствую. Когда бортовой врач в этом убедилась, согласилась предоставить ей симбионта для пристального изучения. Тот не возражал, даже радовался чужому вниманию и позволил отщипнуть кусочек себя. Кажется, подобные мелочи мазура не беспокоили.
Пока родные с интересом изучали сгусток непонятной субстанции, я пыталась добиться от ее прародителя подробного рассказа, и даже получила в качестве комментария «фильм» из жизни этих существ в дикой природе. Судя по всему, благодаря своей аморфности мазуры могли без проблем для здоровья терять какую-то часть собственного тела и восстанавливать ее при необходимости.
Представляю, как им будут завидовать поборницы диет, если контакт двух цивилизаций все-таки состоится.
– Забавная зверушка, – в конце концов резюмировал капитан.
– Забавная-то забавная, но, получается, меня к этой планете привязали, – ворчливо заметила я.
– Ну, насчет привязи я бы посомневался, – возразил дядя. – Во-первых, как-то же они с соседними планетами общаются, значит – есть способ. Здесь опять всплывает вопрос с дальней связью, ну да ладно, мы сейчас о другом. Во-вторых, наш опекун утверждал, что в крайнем случае прекращение такого вот совместного существования возможно, только мазур в результате погибает.
– А человек – нет? – настороженно уточнила я.
– У тебя вроде бы есть надежный источник подобной информации, у него и спроси, – отмахнулся дядя.
– А кормить-то нас сегодня будут? – мрачно поинтересовался Ванька. – Или только разговорами?
– Никакого представления о режиме дня, – грустно вздохнула тетя.
– Кстати! – оживилась я. – У меня же теперь, получается, есть доступ к здешнему Инферно! Может, мне попробовать разобраться с кормежкой?
– Кхм… Мне, конечно, жрать охота, но мы не отравимся дружно? – скептически поинтересовался братец.
– Бе-бе-бе, – передразнила я, скорчив рожу, и углубилась в общение со стоящим посреди стола кубиком, попутно пытаясь осторожно уточнить у своего «сожителя», правда ли связь можно разорвать.
Мазур в ответ на последнюю мысль разразился серией сложных образов, понять которые с первого раза не получилось, зато получилось уловить общий эмоциональный настрой: грусть, неуверенность, надежду и опасение. Уловив недоумение, симбионт решил пояснить попроще, и я в конце концов разобралась в ситуации. Сургут сказал правду – разорвать связь можно. Для человека этот разрыв болезненный, но неопасный, а мазура, полностью настроившегося на носителя, он убивает.
К смерти это странное существо относилось спокойней, чем люди. Оно точно знало, что не сгинет совсем, потому что часть его сознания навсегда сохранится в информационном поле Вселенной, и это служило утешением. Но переходить в подобную форму существования симбионт не спешил и выражал надежду, что я не буду убивать его вот так сразу. Хотелось мир посмотреть, да и оставить потомство не мешало бы, чтобы уж наверняка не сгинуть окончательно. Он, мол, ни на чем не настаивает, но…
Такая постановка вопроса заставила меня устыдиться и окончательно взять себя в руки. Искренность мазура подкупала, а наличие гипотетической возможности в крайнем случае все бросить и сбежать – успокаивало. Даже несмотря на то, что я понимала: вряд ли совесть позволит мне так поступить.
Сердиться на Сура за вчерашний обман я не перестала, но накал злости ощутимо ослабел, оставив раздражение и обиду. Способствовало ли тому близкое знакомство с симбионтом, оказавшимся не таким уж жутким и даже где-то милым, или мое неумение долго держать в себе негативные эмоции – не знаю. Но, кажется, я даже приготовилась более-менее спокойно разговаривать с Сургутом. Или хотя бы не бросаться на него с кулаками и претензиями при встрече.
Местный аналог Иферно выглядел очень похоже на привычный и знакомый вирт. Даже представленный «по умолчанию» образ висящего в водной толще воздушного пузыря, внутри которого я оказалась, быстро сменился изображением комнаты. Обнаружилось только одно принципиальное отличие: я совершенно ясно осознавала, где заканчивается эта виртуальная реальность и где находится мое тело в настоящий момент. Наверное, постарался мазур, и я почувствовала прилив благодарности к этому странному существу, избавившему меня от застарелого страха заблудиться между вымыслом и реальностью.
Было неожиданно наблюдать подобное сходство. Но, с другой стороны, а как иначе, если все это придумали те же люди? Эта цивилизация начала свое развитие, ответвившись от нашей на слишком позднем этапе, чтобы различия оказались принципиальными.
В итоге с управлением я разобралась быстро и даже выяснила, что местная система доставки бесплатной продукции работает не только с едой, но и с некоторыми полезными бытовыми мелочами вроде одежды. Выбор был небольшой и включал в себя необходимый минимум, причем принесенный мне Суром наряд к этому минимуму не относился.
– Нет, ну что за люди! – возмущенно проворчала я, выныривая из вирта.
– Хотят неприличного? – хихикнул Ванька. – Или показывают что-нибудь не то?
– А? Да нет, я про Сура. У них тут, оказывается, можно не только еду вот так брать, но и одежду! Не мог сказать?
– Так он же предлагал, – удивленно вскинул брови брат.
– Когда? – опешила я.
– Позавчера, перед прогулкой. Ты, кажется, в этот момент отлучилась в свою комнату, – пояснил дядя.
– А-а… а почему вы тогда в комбезах? – озадаченно протянула я.
– Аленушка, а нам-то куда наряжаться? – хмыкнул штурман. – Мы с Борькой в этой форме всю жизнь, Иван будет несолидно смотреться в местных легких тряпках, и это его расстраивает. Вот про Аду Измайловну ничего сказать не могу, тут я сам озадачен.
– Озадачен он, – недовольно фыркнула та. – Я замужняя женщина, стану постороннему юнцу про свои женские потребности рассказывать! Проще уж потерпеть.
На этом мы с тетей оказались временно потеряны для окружающего мира и, отделившись от коллектива (а вернее, разогнав коллектив с тарелками по комнатам), принялись за любимое женщинами всех поколений и культур занятие: выбор одежды.
На местную моду мы насмотрелись во время прогулки по городу, а ассортимент полностью отвечал сложившемуся представлению. Наряды здешние жители предпочитали свободные, с летящими силуэтами. Широкие брюки и юбки, рукава либо длинные и широкие, либо отсутствуют вовсе; вырезы разные – от высокого горла до смелого декольте. Расцветки преимущественно однотонные или с неярким узором. Почему-то не встречалось ни коротких юбок, ни шорт, ни обтягивающих вещей, и это выглядело неожиданно: при здешней свободе личных отношений (если, конечно, Сур мне не наврал) странно наблюдать такую скромность. Или тут не в скромности дело, а исключительно в эстетических предпочтениях?
Выбор у нас оказался небольшой, но модничать и выпендриваться никто особенно не собирался. У этих вещей имелось два основных достоинства: во-первых, это не обрыдший комбез и во-вторых, к этим вещам не имел никакого отношения Сур. А значит, мы не чувствовали себя обязанными ему. То есть не мы, я.
Разница между этими вещами и тем нарядом, что принес мужчина, ощущалась. Ткань явно попроще, да и покрой, и расцветка, что особенно замечалось по нижнему белью: оно все имело странный серо-зеленый оттенок. В итоге я обзавелась светло-зелеными брюками и белой блузой, тетя – платьем любимого изумрудного цвета, и обе были абсолютно счастливы.
В общую комнату я, переодевшись, вернулась первой. И даже почти не удивилась, обнаружив там Сура.
– Насколько я могу судить, ты уже вполне освоилась с симбионтом? – окинув меня внимательным взглядом, с легкой удовлетворенной улыбкой заметил он.
– А что, не все справляются? Были случаи суицида? – огрызнулась, присаживаясь в кресло с другой стороны стола от мужчины.
– Аля, я понимаю, что ты расстроена, – чуть поморщившись, отозвался он, – но ты ведь и сама знаешь, что другого выхода не было.
– Ты мог предупредить заранее и спросить моего согласия, – возразила я.
– И ты бы согласилась? – Сур вопросительно вскинул брови. – Не думаю.
– И все равно ты поступил гадко, – продолжила я упрямиться и стоять на своем.
– Гадко я бы поступил, если бы подправил твое восприятие. Примерно так, как успокоил гормональный всплеск вчера. – Он слегка качнул головой.
– И все равно, – недовольно пробурчала я. Дух противоречия требовал упереться рогом и настоять на своем, а здравый смысл нашептывал, что абориген-то совершенно прав. И от этого противоречия становилось еще обиднее. – Вы могли и не тащить нас сюда!
Отвечать на это и оправдываться мужчина не спешил. Усмехнулся, со странным выражением в глазах разглядывая меня, качнул головой в такт своим мыслям.
– Ты забавная, – заметил он наконец.
– И чем же? – ворчливо поинтересовалась я.
– Разум взрослого и сердце ребенка, – чуть пожав плечами, ответил Сур. – Разум понимает и принимает произошедшие изменения, но детская обида не дает окончательно смириться. Чего именно ты добиваешься от меня подобным поведением? Я уже объяснял, почему мы вас увезли, почему я вчера был вынужден действовать именно так. Ничего нового сказать не смогу. Прежним словам ты не веришь, и никакой гарантии, что поверишь новым, нет. Впрочем, если все настолько плохо и ты не способна спокойно воспринимать мое присутствие, я могу извиниться перед Элисой и попросить ее вернуться.
– Почему именно ее, а не кого-то еще? Ты говорил, есть еще двое, – пробормотала я. После слов Сургута я чувствовала себя совсем уж дурой, но успокоиться все равно не получалось.
– И двое есть. И еще несколько миллиардов обитателей этой планеты, – медленно кивнул он, испытующе глядя на меня. – Почему ты уверена, что у кого-то еще присутствует желание с вами возиться?
– А мы вам не навязывались, – обиженно проговорила я и вздрогнула, когда мужчина резко поднялся с места. Даже слегка вжала голову в плечи, будто всерьез ожидала, что он попытается меня придушить.
Но Сур подошел к столу, положил ладонь на куб системы доставки. Через несколько мгновений в его руке оказался стакан с местным компотом и что-то маленькое, со своего места я не видела. Потом мужчина обогнул стол, приблизился и с тем же каменным лицом опустился на одно колено рядом с низким креслом, чтобы оказаться на одном уровне со мной. Молча протянул на ладони маленький желтовато-белый шарик.
– Что это? – настороженно уточнила я.
– Это? Это нервно-паралитический яд животного происхождения. Безболезненная смерть в течение трех-пяти секунд.
– Ты… – испуганно выдохнула я, прикрыв ладонью рот и пытаясь вжаться поглубже в кресло, хотя пичкать меня насильно Сургут как будто не собирался.
– Ты недовольна, что вас спасли без вашего ведома и не спросив согласия, – спокойно продолжил он, не двигаясь с места. – Я предлагаю тебе осознанный выбор.
– Но… – Я запнулась, но все-таки попыталась протестовать: – Откуда мы можем знать, что действительно находились в опасности?
– Не можете, – кивнул он. – А если бы мы вас предупредили и все рассказали, вы бы поверили? И послушались? И согласились бы добровольно? На непонятно что, предложенное странными существами с другой планеты?
– Ну… нет, – выдохнула я, переводя затравленный взгляд с серьезного лица мужчины на желтоватый шарик на ладони.
– Вот именно. Но было бы впустую потрачено много сил, времени и нервов. А теперь придумай хотя бы один внятный мотив, заставляющий меня лгать и объясняющий, зачем вы могли нам понадобиться. Молчишь? – понимающе хмыкнул он через несколько секунд. Не думаю, что мужчина подслушивал наш с Василичем разговор. Скорее, просто мысли сошлись… – Тебе бесполезно показывать тех людей, от чьей участи мы вас спасли. Ты решишь, что это мы довели их до такого состояния.
– А что с ними? – осторожно уточнила я. Сур пару секунд внимательно меня разглядывал, потом ответил:
– Пятеро из семнадцати не пережили дорогу. Из оставшихся половина умрет. Точнее, двое уже мертвы, четверо на грани. Ну, так что ты выбираешь? – Он кивнул на свою ладонь, я решительно затрясла головой. Нет уж, этот вопрос я обдумала еще вчера! – Правильный выбор.
Мужчина легко поднялся и двинулся к мусороприемнику в углу, на ходу залпом осушив стакан. Желтая горошина, а следом и стакан пыхнули голубоватым дымком в неглубокой воронке.
– И все-таки, что это за паразиты? – прозвучал от двери спокойный голос дяди, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности.
Кажется, капитан стоял там достаточно давно и не находил нужным вмешаться раньше. Сур обернулся, смерил его долгим взглядом.
– Мазуры стремятся к познанию, – заговорил он размеренно, кажется осторожно подбирая слова. Дядя, а вслед за ним Василич и Ванька вошли внутрь, только тети не было видно. – К чистому познанию без воздействия на окружающий мир. Чтобы познать нечто новое и живое, мазур должен вступить с ним в плотный симбиотический контакт. Можно обойтись и без этого, но в таком случае заметно осложняется перемещение – мазуры не могут сами передвигаться на большие расстояния, не говоря уже о перемещении на другие планеты. Они могут обойтись и без всего этого, но в таком случае не развиваются, ведут полуживотный образ жизни. Когда эти создания столкнулись с нашей цивилизацией, найти подходящий способ симбиотического существования удалось далеко не сразу. В процессе поисков произошла… накладка и появились существа, с которыми вы столкнулись на той планете, откуда мы вас эвакуировали. Слишком сильные были спровоцированы изменения, и появился новый вид. Информационно-энергетическая форма жизни, способная паразитировать на большинстве достаточно высокоразвитых существ, преимущественно – разумных. Основную массу уничтожили, но существовала вероятность, что часть сумела выжить. На этот счет предусмотрена инструкция: выявить и по возможности уничтожить все свободные особи, а носителей и потенциальных носителей доставить на планету. Мы ответственны за появление этих существ, значит, нам и устранять последствия.
– И как вы их там ловили? – проявил любопытство Иван.
– На приманку, – поморщился Сур.
– Мне больше интересно, как эти паразиты влияют на организм? Чем питаются и чем вредят? – подала голос тетя, как-то незаметно присоединившаяся к нашей компании.
– Если вкратце, они поглощают информационное поле носителя и их существование приводит к полному угнетению функций мозга, вплоть до полной атрофии.
– Но кто-то все-таки выживет? – с надеждой уточнила Ада.
– Да, трое уже вполне пришли в себя, – кивнул Сур.
– А лечили вы их, надо думать, подселением симбионта?
– Иными путями мы не способны взаимодействовать с этими существами. – Мужчина развел руками. – Те, кого мы довезли сюда, прошли через эту процедуру, но не всем она помогла.
– Но ведь мазуры со смертью носителя погибают, так? И отделить их нельзя? – хмуро уточнила я.
– Да, конечно, – кивнул он. – Но попытаться стоило.
Я понуро опустила взгляд. В последних словах, хоть это и был ответ на вопрос, чудился намек на состоявшийся пару минут назад разговор.
Своей грубой прямолинейностью и этой сценой с ядом Сур выбил меня из колеи. Обида не прошла до конца, но переплавилась в иное качество. Почему-то было очень неприятно слышать, что мое поведение он считает детским, и сердилась я уже скорее на это, чем на собственно предпринятые меры. Значит, как целоваться – взрослая, а как…
На этом мысль останавливалась. А когда все же удалось подтолкнуть ее вперед, я вдруг сообразила, что именно это меня и зацепило в его поступке больше всего. Не абстрактное предательство (в конце концов, он же мне не родственник и не друг, чтобы подобное могло ранить), и даже не появление в организме постороннего обитателя (тем более что при ближайшем рассмотрении мазур оказался совершенно безобидным существом). Задело, что Сур повел себя со мной как с неразумным ребенком, которому бесполезно что-то объяснять. И, похоже, своим дальнейшим поведением я только укрепила его в этом мнении.
Пока тетя обсуждала с Сургутом какие-то тонкости взаимодействия паразитов и симбионтов с человеческим организмом, непонятные простым смертным, я то и дело искоса поглядывала на мужчину и пыталась понять, а почему меня, собственно, так волнует отношение этого типа? Влюбиться-то в него я не могла за такой короткий срок!
А потом поняла и совсем загрустила. Сур до подозрений в клонировании был похож на пресловутого капитана из моих девичьих грез. Строгий, решительный, собранный и невозмутимый. И, что характерно, в самом деле спас меня от гибели, разве что на руках не носил. Я же, получается, вместо того, чтобы покорить его умом, красотой и стойкостью, закатывала истерики, предъявляла претензии и вообще вела себя не самым умным образом.
И хотелось бы отмахнуться расхожей фразой: «Так на моем месте было бы с каждым», – но я и сама в нее не верила. Потому что первым попавшимся «каждым» был сидящий напротив Василич, и я отчетливо осознавала, что уж он-то психовать точно не стал бы. Может, только выругался бы грубо. И дядя сохранил бы спокойствие. А Ванька, боюсь, и вовсе обрадовался бы такому приключению. Даже странно, что он до сих пор не начал клянчить себе такого вот квартиранта. Разве что тетя Ада тоже обиделась и рассердилась бы, да только она как врач прекрасно понимает, что лечение часто – неприятная процедура, поэтому быстро взяла бы себя в руки.
– Алечка, ты спишь, родная? – ласково тронула меня за плечо героиня моих мыслей.
– А? – Вздрогнув, я очнулась от задумчивости, обводя внимательным взглядом комнату. Кажется, все собрались уходить и ждали только меня. – Мы куда?
– Точно спит, – хмыкнул Василич. – С учеными знакомиться! Наш профессор, оказывается, среди счастливчиков: мозг слишком крупный, съесть не успели.
– А Владычица? И пегас?! – опомнилась я.
– Какая Владычица? – растерянно нахмурившись, уточнил Сур.
– Дунивиэль, – пояснила я. – Такая молоденькая светловолосая девушка со странным разрезом глаз и острыми ушами. У нее еще лошадь летающая была!
– А, та. Увы. – Он слегка качнул головой. – Все начинается с помутнения рассудка, а органические изменения тела – последняя стадия, здесь ничто не способно помочь.
– Органические изменения? – переспросила я.
– Иногда подобное происходит: изменение внешнего вида некоторых органов. У человеческого тела богатый потенциал восстановления, самовосстановления и изменения. На последних стадиях заболевания воздействие паразита начинает серьезно искажать информационное поле носителя, а вслед за ним подстраивается и физическая оболочка, поскольку она вторична. Та девушка либо оказалась наименее стойкой, либо заразилась первой: когда мы ее нашли, спасать было уже некого – пустая оболочка.
По спине пробежал мерзкий холодок, и я поежилась, поборов желание подхватить под локоть дядю или Василича. Стало жутко и гадко. Получается, мы смеялись и шутили над эльфийкой, а она в тот момент была уже почти мертва. Страшная ситуация: человек выглядит здоровым и даже довольным жизнью и кажется, что все хорошо, а на самом деле ему осталась всего пара дней.
С другой стороны, может, уж лучше так, чем долго мучиться? Она, по крайней мере, умерла счастливой, перед смертью почувствовав себя тем, кем, может, всю жизнь мечтала стать.
На этом фоне мои собственные тревоги и проблемы показались особенно мелкими и незначительными, стало стыдно за предъявляемые претензии. Вновь шевельнулось возмущение со своим последним аргументом: могли бы предупредить сразу, но споткнулось о все то же возражение. А мы бы поверили? А если бы поверили, может, вышло бы еще хуже. Страшно лететь в никуда, ожидая опасности снаружи; но куда страшнее прислушиваться к своему телу и ожидать подвоха от него.
К тому же нельзя забывать, что патрульные являются не вполне людьми и действуют по инструкциям, в которых просто невозможно предусмотреть душевный комфорт вынужденных пассажиров. Да и вряд ли они могли объяснить нам все, если бы даже у них возникла такая мысль: Сур вон с трудом слова вспомнил, и то для этого потребовался мощный стимул. И, кстати, как только они узнали о дискомфорте, тут же поспешили все исправить.
– И все-таки, куда лошадь-то делась? И откуда взялась? – вставил Ванька.
– Паразитами были заражены люди, еще нескольких мы поймали на свободе. Никаких больных животных не обнаружили. – Сургут развел руками. – Спросите у своих сородичей, может, они что-то помнят.
– Очень странно. – Тетя озадаченно нахмурилась. – Если этим паразитам не обязательно кормиться людьми и они могут жить на животных, почему так мало пострадавших? А вторая база, вы ее не нашли?
– Очевидно, паразиты попали на эту планету совсем недавно, – спокойно пояснил Сур. – Может быть, с каким-то случайным кораблем.
– С пиратами, – вставил Василич. – Или пираты его сбили.
– Вполне возможно. В любом случае это должен выяснить экипаж оставшегося там корабля.
– Надеюсь, с нашими они не подрались, – качнул головой дядя.
Разговаривая, мы покинули квартиру. Правда, лифт в этот раз поехал не вверх, а вниз; похоже, наша цель находилась в этой же «сосульке». Комната, куда мы прибыли, мало отличалась от той, которую только что покинули. Разве что цветовая гамма преобладала теплая, коричнево-оранжевая, а планировка и наполнение повторялись почти полностью.
Здесь находилось всего четыре человека, все – мужчины, двое из них оказались нам знакомы: профессор и вчерашний Андрей Калинин. Атмосфера царила оживленная и деловитая, стол был завален невесть откуда взявшимися бумагами (или чем-то вроде), разнокалиберными обломками белого минерала и небольшими банками, в которых что-то шевелилось.
– Профессор! Живой! – весело присвистнул Василич, и Кузнецов вскинулся, видимо, он был единственным профессором среди присутствующих.
– Прошу прощения? – Землянин удивленно вскинул брови, озадаченно разглядывая нас.
– Они весьма смутно помнят события, сопровождавшие болезнь, – пояснил Сур, последним вошедший внутрь и оказавшийся прямо у меня за спиной.
– Здравствуйте, – первым вспомнил правила приличия дядя. – Мы – экипаж «Лебедя», который вез для вашей базы оборудование.
Тут уже опомнились все и некоторое время потратили на знакомство и взаимные расшаркивания.
Молодого человека, моего ровесника или даже моложе, представили как младшего научного сотрудника Вадима. Он имел очень серьезный и подчеркнуто независимый вид, что при несолидно торчащих во все стороны русых вихрах выглядело скорее забавно, чем внушительно.
Замыкал компанию темноволосый, коротко стриженный мужчина крепкого телосложения, с узким лицом, тонкими бескровными губами и злыми, темными, глубоко посаженными глазами. Вараксин Анатолий Егорович, «ответственный за все, кроме науки», то есть – начиная со снабжения и заканчивая безопасностью. Этот тип производил странное впечатление: с одной стороны, безусловно, обаятельный и интересный мужчина, привлекающий внимание, но с другой – обаяние это казалось темным и жутковатым. Он, по-моему, производил еще более тягостное впечатление, чем Сур с его каменной физиономией в первое наше знакомство, даром что разглядывал нас как будто вполне дружелюбно, и объяснить подобное впечатление было нечем.
– А вы, Алена, значит, тоже вступили в контакт с этой прелюбопытнейшей формой жизни? – поинтересовался Антон Антонович (именно так представился нам профессор), разглядывая меня едва ли не с гастрономическим интересом.
– Это не я вступила, это меня вступили, – со вздохом возразила я, но вымученно улыбнулась и уточнила: – Но мы вроде бы нашли общий язык.
– То есть вы, простите, тоже умудрились подцепить этого удивительного паразита?
– Кхм. Ну, вроде того, – кашлянула я, беспомощно покосившись сначала на штурмана, потом на Сургута, наблюдавшего за нашим общением молча. – А вас не смущает, что этот удивительный паразит угробил всю вашу экспедицию и чуть не убил вас? – все-таки не выдержала я.
Профессор улыбнулся ласково-ласково, как будто это я показала себя больной на голову, а не он, и ответил:
– Разумеется, я скорблю о своих погибших коллегах, но видите ли, Аленушка, в чем дело. Срок жизни человеческого существа ничтожен, и каждый из нас не так важен. С точки зрения биологии важно выживание популяции, а не индивида. Наш печальный опыт в конечном итоге послужит человечеству: мы столкнулись с неизвестной опасностью, сумели выжить и, надеюсь, поспособствовать передаче информации о новой угрозе людям. Я бы и сам с радостью отдал свою жизнь, если бы знал, что это поможет моей Земле. Мы не можем вернуть к жизни умерших, но утешает, что умерли они не напрасно. Во всяком случае, меня бы это на их месте утешало гораздо больше, чем плач и грусть оставшихся, – философски заключил он, а я пристыженно замолчала, почувствовав себя законченной эгоисткой. Под таким углом я на произошедшие события не смотрела.
– Извините, – пробормотала смущенно.
– Ну что вы, Аленушка, девушке ваших лет вполне простительно не задумываться о судьбах Родины до тех пор, пока эта самая Родина не позовет, – миролюбиво отмахнулся он, а мне стало еще более стыдно. – Скажите лучше, как вы находите это необычное существо, симбионта?
– Мы… осваиваемся, – чуть поморщившись, честно ответила я. Повод сменить тему нашелся весьма кстати. – Вообще, очень похоже на имплантаты. Только их способ общения пока ставит в тупик.
– Изумительные существа! – удовлетворенно улыбнулся профессор. – Выносят воздействие агрессивных сред, полный вакуум, существенные перепады давления и температур. Я уже не говорю о том, что мой застарелый артрит, против которого не помогали никакие средства, внезапно прошел!
– Это, конечно, повод скакать козлом, – насмешливо заметил Вараксин, разглядывая почему-то именно меня.
– Толя, вы сумеете меня понять, только когда разменяете первую сотню и подойдете к середине второй, – отмахнулся Антон Антонович.
– Скажите, профессор, а откуда у вас на базе взялась лошадь? Причем с крыльями!
– Ах это… – Интеллигентно-мягкая улыбка стала виноватой. – Это, простите, была шутка.
– В каком смысле? – едва ли не хором высказались мы.
– Молодежь резвилась. – Кузнецов развел руками. – Не вполне научный эксперимент на грани техники, биологии, физики и бионики. Экспедиция длинная, мы там пять земных лет сидели с перерывами, ребятам наскучили плановые исследования, вот они и вывели эдакое мифическое создание на антигравитации и с искусственным интеллектом.
– Ничего себе у вас там оборудование было! – завистливо ахнула тетя Ада.
– Не жаловались, да. – Профессор как-то очень по-стариковски кашлянул и зябко потер руки. Выражение его лица на пару мгновений сделалось грустным и отрешенным; кажется, не так спокойно он реагировал на произошедшие события, как хотел показать.
У своих соседей и товарищей по несчастью мы просидели до позднего вечера, когда вернулся Сур и напомнил нам о времени. Ушел он незаметно, видимо, удостоверившись, что мы нашли общий язык. Может, не хотел мешать, а может, во мне опять говорил эгоизм и на самом деле у него просто возникли дела поважнее, чем должность нашей няньки. Примерно одновременно с ним исчез и Андрей, только он честно извинился и сослался на необходимость вернуться к работе.
