Перевороты и революции. Зачем преступники свергают власть Зыкин Дмитрий

Глава 6. Хитрый лис Шарль де Голль

«События 1958 года во Франции во многих отношениях были похожи на переворот», — утверждал бывший советник Рональда Рейгана Эдвард Люттвак[7]. Согласитесь, звучит необычно. В общественном сознании перевороты не ассоциируются с экономически развитыми странами Европы. Конечно, все знают, что во Франции свергали монархов, и не раз, но это было очень давно. А чтобы во второй половине XX века и чтобы сам Шарль де Голль вдруг оказался путчистом — это воспринимается с недоверием. Тем не менее Люттвак — профессионал и бросать слов на ветер не станет. Поэтому давайте присмотримся внимательнее к тому, как символ французского Сопротивления стал президентом страны.

В 1944 году де Голль занимает пост председателя Совета министров Франции, однако уже в 1946 году теряет власть, но не сидит сложа руки, а вскоре создает партию «Объединение французского народа». Де Голль делает ставку на участие в парламентских выборах. Но даже в лучшие времена, в 1951 году, партия проигрывает коммунистам, набрав лишь 21,6 % голосов. В 1953 году следует новая неудача — 10 % на муниципальных выборах и роспуск партии. Де Голль удаляется в свое поместье в Шампани, где и проводит несколько лет в самоизгнании, дожидаясь своего часа. И этот час пробил в 1958 году. Но чтобы разобраться с обстоятельствами триумфального возвращения де Голля к власти, надо обратиться к предыстории.

Французская политика середины XX века была прочно завязана на «алжирском вопросе». Алжир был оккупирован Францией еще в 1830 году, и в течение многих лет Париж проводил политику офранцуживания этой страны. В результате к 1950-м годам в Алжире проживала огромная французская община. Из 9,5 млн населения Алжира 1 млн — это выходцы из Европы и их потомки. Статус Алжира тоже был особым: он не считался колонией, а рассматривался скорее как продолжение континентальной Франции. Поэтому когда в 1954 году Фронт национального освобождения Алжира (ФНО) начал войну за независимость, французы это посчитали сепаратистским мятежом и решили во что бы то ни стало его подавить. При этом целый ряд политиков во Франции считали, что нужно не просто расправиться с повстанцами, но и стимулировать дальнейшую интеграцию Алжира в состав Франции. Однако ни переговоры, ни репрессивные меры никак не могли решить «алжирский вопрос» в том смысле, о котором мечтал Париж. Движение за независимость усиливалось, а французское руководство все больше впадало в растерянность. Недолговечные кабинеты министров сменяли друг друга, война затягивалась, пожирая огромные средства и человеческие жизни, а «положительного» результата не было. Действия власти все больше раздражали армию, в которой стали считать, что с таким руководством и при такой политической системе победа и вовсе недостижима. Не бесконечная парламентская говорильня, не слабые министры, а только сильная личность, облеченная значительными полномочиями, может привести к успеху. Такая идея получала все больше сторонников.

Голлисты, в числе которых находился бывший министр-резидент (генерал-губернатор) Алжира Жак Сустель, развернули широкую пропагандистскую кампанию за возвращение де Голля к власти. Считается, что сам де Голль относился ко всему этому с большой долей равнодушия. Да, почти все время он проживал вдали от Парижа, писал мемуары, поправлял пошатнувшееся здоровье. Тем не менее он не забывал наведываться в столицу и там продолжал общаться со своими сторонниками. Трудно поверить, что столь амбициозный политик, при первой же возможности занявший пост главы государства, вдруг впал в апатию. Скорее, его демонстративная безучастность была тонкой игрой. Он просто ждал, когда «народ попросит его на царство». И вот тогда он триумфально сядет в президентское кресло «выполнять волю народа». Об истинных намерениях пожилого генерала можно судить по очень красноречивой фразе, которую он сказал в 1958 году своему соратнику Мишелю Дебре: «Что нам этот договор, мы его возьмем и разорвем, когда вернемся к власти». Речь шла о соглашениях по созданию Общего рынка[8].

Отметим два важных момента. Первый: министром обороны в то время был старый товарищ де Голля, участник антифашистского Сопротивления Шабан-Дельмас. Именно по его инициативе официальными представителями Министерства обороны в Алжире были назначены два голлиста — Леон Дельбек и Люсьен Нейвирт. Второй: главные и наиболее боеспособные части французской армии находились тогда в Алжире, а вовсе не в Европе. Дельбек постоянно метался между Алжиром и Парижем, докладывая соратникам о результатах своей деятельности, а деятельность он развел, прямо скажем, кипучую. Прибыв в Алжир, Дельбек быстро наладил контакт с ключевыми организациями, выступавшими за единство Алжира и Франции. Не гнушался он общением и с лидерами радикалов ультраправого толка, грезивших о вожде во главе Франции. И разумеется, в сфере его интересов была и пропаганда среди высшего военного руководства французского контингента в Алжире. Местные генералы продолжали оставаться последовательными сторонниками решительной борьбы с «сепаратистами». Не только Дельбек, но и другие голлисты действовали очень активно. Они развернули мощнейшую пропаганду, а формулировки их лозунгов становились все радикальнее. Появились типичные для революционной ситуации фразы о «правительстве спасения» и даже призывы к восстанию. Сам де Голль был в курсе всех событий. Особенно его интересовало, как идет «обработка» генералов, и в узком кругу соратников он уже не скрывал, что готов вернуться к власти в случае, если народ и армия его призовут.

Весной 1958 года во Франции начался правительственный кризис. Старый кабинет министров ушел в отставку, а новый никак не удавалось сформировать. Партии тянули одеяло каждая на себя, коалиционное правительство не складывалось, и в этих условиях Дельбек встретился с Верховным главнокомандующим армией Полем Эли. Разговор зашел о возвращении к власти де Голля, и стало ясно, что Эли против этого ничего не имеет[9]. Обратите внимание: де Голль никакого официального поста в тот момент не занимает, не располагает и сколько-нибудь заметной фракцией в парламенте, выборы проиграл, а тем не менее именно его кандидатура обсуждается в верхах как одна из наиболее вероятных и приемлемых. Есть ли основания утверждать, что его возвращение на вершину власти есть исполнение воли народа? По меньшей мере такие основания очень сомнительны.

После долгих согласований 12 мая 1958 года список членов кабинета министров был все-таки сформирован, и его оставалось утвердить в парламенте. В тот же день Дельбек рванул на самолете в Алжир. Он спешил действовать, ведь 13 мая депутаты будут голосовать за нового премьера. О результатах активности Дельбека можно судить по тому, что произошло дальше.

13 мая — толпа сторонников «французского Алжира» бросилась на штурм здания местной администрации. Лозунг митингующих — «На штурм, против прогнившего режима!». С помощью грузовика (помните бульдозер с «Майдана»?) погромщики выбили ворота, ворвались в здание и начали крушить что ни попадя. Командующий парашютной дивизией генерал Массю обратился к протестующим с вопросом: «Чего вы хотите?» «Комитета общественного спасения», — ответил Лагайярд — лидер толпы, глава Ассоциации французских студентов Алжира. «Пишите список», — сказал генерал[10]. Согласитесь, как-то уж очень быстро он принял требования митинговавших.

Массю — боевой офицер, он не боялся пуль и смерти, а тут вдруг испугался разношерстной толпы? Какую же угрозу представляли собой погромщики? Да никакую. Побузили бы, пошумели и разошлись несолоно хлебавши. Но нет, к ним очень быстро присоединяется генерал парашютной дивизии. То, что дивизия именно парашютная, — очень важный штрих. Это же мобильное подразделение, способное мгновенно оказаться в Париже и высадиться, где нужно.

Массю, получив список кандидатов, вписал себя в качестве лидера Комитета спасения и, более того, внес в число руководителей комитета еще трех полковников, своих подчиненных. Затем Массю уже в качестве главы мятежников отправил на имя президента телеграмму, в которой потребовал создания правительства общественного спасения, не забыв проинформировать власти о создании в Алжире военно-гражданского комитета.

Когда об этом узнали в парламенте, фракции тут же переругались. Правые шумно радовались, а левые громко называли их фашистами. Характерно, что в парламенте как раз шло утверждение кандидатуры премьера и состава его кабинета. В крайне нервозной обстановке депутаты поддержали кандидатуру Пфлимлена на посту премьера. Казалось бы, Пфлимлен начнет энергично противодействовать мятежникам, но не тут-то было. Он отправился спать и просил не будить ни в коем случае. То есть самоустранился от активных действий. Что-то подобное мы уже где-то видели, не правда ли? К этому стоит добавить, что и Верховный главнокомандующий французской армией Поль Эли запретил стрелять по митинговавшим в Алжире. А тем временем Дельбек вошел в Комитет спасения на правах заместителя Массю.

Считается, что, узнав о появлении нового премьера, члены комитета растерялись и не знали, что делать. И только в этот момент Дельбек предложил Массю призвать де Голля на царство. В это трудно поверить. Когда планируют мятеж, роли распределяют заранее. Можно поверить в спонтанные действия неорганизованной толпы, да и то, только в том случае, если речь идет о примитивном погроме. Но невозможно себе представить, что боевые генералы, хладнокровные профессионалы просто ограничатся телеграммой в Париж и заранее не проиграют в голове возможные варианты развития событий. Я убежден, что мятежники с самого начала планировали сделать ставку на де Голля. Как бы то ни было, комитет издал воззвание к де Голлю созвать правительство общественного спасения. А главнокомандующий всеми французскими силами Алжира генерал Салана направил президенту страны телеграмму, где говорилось о «необходимости обратиться к национальному арбитру, чтобы сформировать правительство общественного спасения»[11].

14 мая в Алжире состоялась пресс-конференция Массю и Дельбека, на которой было объявлено, что комитет не признает правительство в Париже. 15 мая генерал Салана перед толпой, собравшейся у здания администрации, объявил, что полностью поддерживает действия комитета, и добавил: «Да здравствует де Голль!»

А что же сам виновник торжества? Он долго прятался за кулисами, но теперь пришло время выходить на сцену. Теперь, когда создан необходимый камуфляж, когда уже «просят спасти любимую Францию», де Голль милостиво соглашается взять руль государства в свои руки.

19 мая на пресс-конференции де Голль дает положительную оценку действиям военных в Алжире и объявляет о своем желании получить чрезвычайные полномочия на формирование своего кабинета. Ни больше ни меньше! Однако правительство Пфлимлена еще пока остается у власти, а де Голль, как ни крути, всего лишь частное лицо. И чтобы еще раз помочь де Голлю, Дельбек со товарищи устраивает еще один мятеж, но уже на Корсике, захватывая 25 мая все города на острове. А кроме того, алжирские военные составили план высадки парашютистов у Парижа с целью силового захвата власти.

В истеблишменте Франции все больше склонялись к мысли, что будущее за де Голлем. К нему потянулись представители различных политических движений, а 28 мая Пфлимлен подал в отставку. Франсуа Миттеран и ряд других лидеров левых партий пытались сопротивляться приходу де Голля к власти. Они вышли на митинг под лозунгом «Фашизм не пройдет», но поздно. Вскоре президент республики Рене Коти заявил, что предлагает де Голлю сформировать правительство.

30 мая все ключевые партии страны, за исключением коммунистической, поддержали де Голля.

2 июня в разговоре с Дельбеком де Голль выдал себя с головой, сказав очень важную вещь: «Вы прекрасно сыграли, но признайтесь, что и я также»[12]. Все ясно, старый лис с самого начала дергал за ниточки, управляя процессом.

И надо отдать должное де Голлю: он смог закамуфлировать банальный переворот столь блестящей оберткой, что до сих пор не всякий политолог решится назвать де Голля путчистом.

Глава 7. Переворот по-чилийски

На президентских выборах 1970 года в Чили кандидат от левого блока «Народное единство» Сальвадор Альенде набрал 36,61 %. Представитель правой Национальной партии Хорхе Алессандри Родригес — 35,27 %, и наконец, третье место у лидера Христианско-демократической партии Радомира Томича — 28,11 %. Поскольку большинства голосов не получил ни один политик, то главу государства должен был избрать Национальный конгресс (парламент). Заручившись поддержкой христианских демократов, Альенде стал президентом страны.

В любом случае его победа была очень неуверенной, а противники сохраняли вес в кругах властвующей элиты, крупного бизнеса и самое главное — в армии. Также нельзя забывать и о том, что значительная часть офицерского корпуса Чили готовилась инструкторами из США. Сам Пиночет, человек, который сверг Сальвадора Альенде, некоторое время работал военным атташе в Вашингтоне.

Несмотря на заведомо шаткое положение, Альенде взялся осуществлять масштабную программу радикальных преобразований, которые резко задевали интересы очень влиятельных групп. Земельная реформа поссорила Альенде с латифундистами, национализация природных ресурсов — с иностранными государствами и в первую очередь США, у которых была крупная доля в сырьевом секторе чилийской экономики.

Финансовая политика Альенде повторяла классические перегибы социалистических режимов советского образца. То есть денежная накачка на фоне сдерживания цен привела к превышению спроса над предложением и опустошению прилавков магазинов. Сильно подскочили и темпы инфляции, а тут еще упали мировые цены на главный экспортный товар Чили — медь. Наконец, на внешней арене Альенде начал сближение с Москвой и Гаваной, что еще больше разозлило Вашингтон.

Отметим, что Альенде, как и Янукович, не контролировал СМИ, большая часть которых находилась в руках олигархических структур банкиров, латифундистов, металлургов и т. п. А ведь именно они в первую очередь пострадали от национализации, во многих случаях принявшей форму самой настоящей экспроприации.

Таким образом, для свержения «товарища президента» сложились отличные предпосылки. Переворот, естественно, совершат силовики, но будет организован и камуфляж. Это оказалось сделать несложно, поскольку и среди широких слоев населения тоже нашлось достаточно людей, недовольных политикой Альенде.

Наступление на президента началось в конце 1972 года. Правые выводят своих сторонников на улицы; то тут, то там вспыхивают беспорядки с поджогом транспорта, устраиваются забастовки. СМИ ведут агрессивную кампанию по дискредитации Альенде, обвиняя его во всех грехах, в том числе в намерении отменить демократию.

Лидер правой оппозиции Онофре Харпа отправляется в США, где проводит консультации с представителями американского истеблишмента. Трудно сказать, о чем конкретно договорился Харпа, но вскоре оппозиция начала мощнейшую транспортную забастовку, которая должна была парализовать всю страну и заставить Альенде уйти в отставку. Основную роль в ней играла конфедерация владельцев грузовиков, контролировавшая перевозку значительной части товаров по стране.

Президент действовал решительно. Он ввел чрезвычайное положение почти во всех регионах Чили, потребовал проводить конфискацию транспорта и нормировать отпуск горючего. Однако эти меры дали оппозиции повод обвинить Альенде в самоуправстве и нарушении прав частных собственников. Вслед за грузоперевозчиками поднялись конфедерация торговли, конфедерация производства и торговли, Национальный фронт ремесленников и лиц свободных профессий, союзы врачей и адвокатов.

Не прекращались уличные стычки, погромы, демонстрации. На железных дорогах начали взрываться бомбы, и даже общественный транспорт оказался втянут в борьбу с президентом. Видя такое дело, Альенде пригласил в правительство военных. Генерал Карлос Пратс возглавил Министерство внутренних дел, контр-адмирал Исмаэль Уэрта стал министром общественных работ, а бригадный генерал авиации Клаудио Сепульведа занял пост министра горнорудной промышленности.

Это стабилизировало ситуацию, но, разумеется, враги президента и не думали сдаваться. Следующий натиск на Альенде был связан с выборами в марте 1973 года. Объединенная оппозиция рассчитывала получить столько мест в Сенате и палате депутатов, что можно будет реализовать процедуру импичмента. И действительно, противники Альенде победили на выборах, но им все же не хватило нескольких мандатов для того, чтобы легально отправить его в отставку.

Не добившись своих целей парламентским путем, оппозиция вновь вернулась к силовой тактике. В апреле студенты, связанные с правыми организациями, забросали президентский дворец камнями. Вскоре туда же прибыли учащиеся левых взглядов, и между двумя группами молодежи началась потасовка. Угомонить студентов прибыло полицейское подразделение карабинеров. Затем в столкновения ввязались рабочие из числа сторонников президента. На улицах столицы началась стрельба, в больницы поступило множество людей с ранениями, один участник беспорядков погиб.

Как отмечалось впоследствии, заметную роль в этих событиях сыграли боевые отряды ультраправой организации «Родина и свобода». Согласитесь, параллели с «Майданом» более чем очевидны. Кстати, радикалов финансировали олигархи из промышленных и латифундистских кругов. Более того, как писал кубинский журналист Лисандро Оттеро, «Родина и свобода» была тесно связана с ЦРУ.

Летом 1973 года началась вторая забастовка грузоперевозчиков. В экономике дела и так шли далеко не блестяще, а саботаж на дорогах сделал ситуацию и вовсе отчаянной. Положение дошло до того, что в стране начались перебои с хлебом. Кстати, в России 1917 года февралисты заблокировали выпечку хлеба в Петрограде, при этом на складах города муки было достаточно. Как видим, враги государственной власти что в России, что в Латинской Америке повторяют один и тот же прием.

И вот 29 июня 1973 года военные во главе с командиром бронетанкового полка Роберто Супером предприняли попытку переворота. Танки окружили президентский дворец и начали стрелять, но самого Альенде не было в здании. Путчистам удалось захватить Министерство обороны, но и это не дало им каких-то серьезных преимуществ. Тем временем глава государства выступил по радио, призывая на помощь рабочих и карабинеров, а непосредственно подавлять мятеж отправился генерал Пратс.

Переворот был организован крайне неудачно. Путчисты не знали, где находится Альенде, не смогли они парализовать и широковещательные средства связи, что позволило президенту обратиться к своим сторонникам. Тем не менее даже в этих условиях Пратс столкнулся с трудностями. Выяснилось, что офицеры не горят энтузиазмом защищать законную власть. В армии зрело глухое недовольство политикой Альенде, и к Роберто Суперу могли примкнуть новые военные части. Так, например, чилийский офицер Мигель Краснов, сын атамана Краснова, пытался сагитировать других военных поддержать выступление танкистов. Как бы то ни было, но части под командованием Пратса и Пиночета смогли разоружить мятежников.

Правда, неуклюжий путч 29 июня вполне мог оказаться хитрой провокацией самого Пиночета, который смог выставить себя одним из спасителей Альенде и тем самым завоевать доверие президента. И действительно, вскоре Пиночет получает пост главнокомандующего армией. Кроме того, провалившийся путч оказался отличной проверкой прочности режима. Выяснилось, что его популярность в армии невысока, да и апелляция к рабочим мало что дала. В любом случае это была последняя победа президента. Путч 11 сентября лишил его и власти, и жизни.

Все началось в ночь с 10 на 11 сентября с мятежа военно-морских сил в портовом городе Вальпараисо. Чуть позже армейские части начали захват радиостанций и административных зданий в других провинциях. В 6 утра подразделения, верные Пиночету, стали брать под свой контроль центры связи и правительственные объекты в столице. Альенде узнал об этом и в 8:10 успел выступить по радио. В своем сообщении он сказал, что будет сопротивляться до конца. Пиночет задействовал авиацию, и радиостанция, осуществлявшая трансляцию речи президента, была уничтожена с воздуха. Телевизионное вещание путчисты также смогли парализовать, повредив взрывом главную телебашню.

Тем временем радиостанции, контролировавшиеся сторонниками Пиночета, работали на всю мощь и передавали сообщения путчистов. В них говорилось, что социальные достижения периода Альенде сохранятся, а военные и карабинеры требуют отставки президента, поскольку при нем невозможно справиться с кризисом, охватившим страну. Как мы помним, вина за кризис лишь отчасти лежит на президенте, а в значительной степени хаос был сотворен руками противников Альенде. Пиночет прекрасно это знал, но даже столь явный мятеж он посчитал разумным подать под соусом народного блага. Поразительно, но хунта утверждала, что ее действия продиктованы стремлением предотвратить надвигающуюся диктатуру. То есть генералы-путчисты себя позиционировали в качестве демократов, не забывая при этом угрожать по радио всем лицам, которые окажут сопротивление новому правительству.

В 9 утра к президентскому дворцу «Ла Монеда» подтянулись танки и пехота Пиночета, а тем временем в других районах столицы шла перестрелка между сторонниками президента и путчистами. Альенде ведь успел обратиться к народу, твердо заявив о том, что не сбежит, и оставался живым символом сопротивления мятежу. Но жить ему оставалось недолго. Дворец бомбили самолеты, обстреливали танки, артиллерия и пехота, а на стороне президента была лишь немногочисленная личная охрана. В 14:00 все было кончено. Альенде погиб, а возможно и покончил жизнь самоубийством, когда сопротивляться уже не было сил. Сторонников президента в других частях города уничтожили, расстреляли с вертолетов.

Был ли мятеж Пиночета исключительно внутричилийской самодеятельностью? Вряд ли. Впоследствии появилось немало информации о роли Вашингтона в этих событиях. В частности, сообщалось даже то, что самолетами, атаковавшими «Ла Монеду», управляли американские летчики-асы. И действительно, незадолго до переворота команда пилотов из США прибыла в Парагвай, причем у нее был запланирован визит и в Чили.

Лисандро Отеро, подробно исследовавший путч, в своей книге «Разум и сила: Чили. Три года Народного единства» приводит впечатляющий список американцев, причастных к свержению Альенде. Назовем их.

Дин Хантон. Служил в ЦРУ, был начальником исследовательского отдела по Западной Европе, затем руководил департаментом политико-экономических проблем зоны Атлантики, работал заместителем председателя Совета по международной экономической политике.

Дэниэл Арзак. С 1953 года на службе в ЦРУ. Пномпень, Монтевидео, Богота, Асунсьон — вот сфера деятельности Арзака до того, как его отправили в Чили на должность политического советника в посольстве.

Джеймс Андерсон. С 1962 году сотрудник Государственного департамента. Работал в Мексике, Доминиканской Республике, в 1971 году переведен в Чили.

Еще один представитель Госдепа — Дэлон Типтон — специализировался по Латинской Америке. Служил в Мексике, Боливии и Гватемале. В Чили приехал в 1972 году.

Рэймонд Уоррен. Опытный спецслужбист. Работал в разведке ВВС, Госдепе, ЦРУ. Был причастен к государственному перевороту против президента Гватемалы Хакобо Арбенса.

Арнольд Исааке. Также эксперт по Латинской Америке. В ЦРУ с 1959 года, затем в Госдепе. Жил в Гондурасе, Аргентине, в 1970 году переведен в Чили. В июне 1973 года возвратился в США, где работал в отделении Госдепа по чилийским делам.

Фредерик Латраш. Служил еще в 40-х годах в морской разведке. В 1954 году по заданию ЦРУ занимался подготовкой переворота в Гватемале. Кроме того, был причастен к перевороту против президента Ганы Кваме Нкрумы. В 1971 году направлен в Чили.

Джозеф Макманус. В Госдепе с 1954 года. Работал вице-консулом в Бангкоке и Стамбуле, имел связи в Пентагоне. Осенью 1972 года направлен в Чили.

Кейт Уиллок. В 1960 году был исследователем по разведке в ЦРУ. Работал в Конго, как пишет Лисандро Отеро, задача Уиллока заключалась в борьбе против сторонников президента Конго Патриса Лумумбы. Затем Уиллок работал в Госдепе, занимался дипломатической работой в Чили. Именно под его началом проходили операции ультраправой организации «Родина и свобода», о которой мы говорили выше.

Дональд Уинтерс. Служил в американских ВВС, несколько лет провел в Панаме. В 1969 году переведен в Чили.

Отметим, что это только те люди, которые имели официальное прикрытие в американском посольстве. А сколько еще агентов США работало по Чили нелегально?…

Мало того, сотрудник Государственного департамента Уильям Блум в своей книге приводит очень интересную телеграмму, посланную штаб-квартирой ЦРУ в Сантьяго 19 октября 1970 года:

«Все еще нет предлога или оправдания перевороту, приемлемого в Чили или Латинской Америке. Поэтому представляется необходимым создать такой предлог, чтобы стимулировать утверждение военных о том, что они спасают Чили от коммунизма».

Одним из предложений штаб-квартиры было сфабриковать «надежные сведения о том, что кубинцы планировали реорганизовать все разведывательные службы (Чили) по советской/кубинской модели и таким образом создать структуру полицейского государства… Контакт с соответствующими военными поможет определить, как лучше организовать „обнаружение“ разведдоклада, который может быть подброшен даже во время рейдов карабинерос»[13].

Иными словами, ЦРУ планировало переворот с самого начала. Более того, еще в 50-х годах американцы расценили появление Альенде на политической арене как угрозу своим интересам и в дальнейшем старались помешать ему прийти к власти. В 1958 году Альенде баллотировался первый раз на пост президента и проиграл, но в Вашингтоне поняли, что, если не предпринять экстренных мер, следующий же избирательный цикл станет триумфом марксиста. И вот в 1961 году в США был создан особый комитет по выборам в Чили. В него вошли специалисты из окружения президента Кеннеди, Госдепа и ЦРУ. В столице Чили Сантьяго под прикрытием американского посольства тоже работала специальная группа сотрудников, «курировавшая» процесс.

Американцы изучили социальную структуру чилийского общества и разработали целый набор пропагандистских инструментов, каждый из которых был «заточен» под свою целевую аудиторию. В ход пошло все: черный пиар и дезинформация, листовки, граффити на стенах домов, радио, комиксы, газетные статьи и прочее. ЦРУ подключило к делу сестру Фиделя Кастро Хуаниту, известную своими антикоммунистическими убеждениями.

Телевидение тогда еще было неразвитым, поэтому роль видеороликов играли радиопередачи. Своего рода шедевром пиара стала трансляция звука пулеметной очереди со словами: «Эти коммунисты убили моего ребенка!» При чем здесь Альенде? Ясно, что ни при чем. Кого он убил? Понятно, что никого. Но пропаганда не обязана быть правдивой, у нее другие задачи. ЦРУ щедро финансировало кампанию лидера Христианско-демократической партии Эдуардо Фрея, оплатив более половины его расходов на рекламные акции[14]. И надо сказать, деньги не были пущены на ветер. В 1964 году президентом Чили стал Фрей.

Потерпев поражение, Альенде не сложил руки, а взялся готовиться к своему третьему походу во власть, к выборам 1970 года, но и США не теряли бдительности. На этот раз главным лозунгом ЦРУ стало: «Победа Альенде — это насилие и сталинские репрессии», и на этом фоне политтехнологи Вашингтона стремились расколоть союз левых сил, поддерживавших своего кандидата. Но что ни делали американцы, а с третьей попытки Альенде набрал относительное большинство, и судьбу выборов решал чилийский парламент. США предприняли последнюю отчаянную попытку — выделили деньги на подкуп депутатов, но тщетно. «Ненавистный марксист» пришел к власти. И что вы думаете? ЦРУ тут же стало готовить переворот, причем, помимо обработки военных, американцы взялись за чилийскую экономику. Частью саботажа стало эмбарго на поставку запчастей к автомобилям и автобусам. Общественный транспорт начало лихорадить. Санкции были введены на поставки техники для нефтяной, сталелитейной и медной отраслей промышленности, а это ключевые сферы чилийской экономики.

За рядом забастовок в Чили тоже стояло ЦРУ, причем на руку американцам играл тот факт, что многие члены чилийских профессиональных ассоциаций и гильдий работодателей были выпускниками школы американского Института свободного трудового развития в Форт-Ройал штата Вирджиния[15].

Саботаж коснулся и товаров первой необходимости: мыла, табака, муки и т. п. Нам, жившим в позднем СССР, все это хорошо знакомо. Как говорят криминалисты, «почерк преступника один и тот же».

Глава 8. К Великой Отечественной войне привел путч Антонеску

Иногда перевороты имеют поистине глобальное значение. Об одном таком событии мы уже говорили. Это Февральская революция в России. А сейчас мы перейдем к менее известной истории.

Ни для кого не секрет, что прологом Второй мировой войны стал Мюнхенский сговор 1938 года. Это был апофеоз политики умиротворения агрессора, согласно которой западные государства старательно помогали Гитлеру двигаться на Восток. Повторюсь, об этом знают все, но было и еще одно дипломатическое событие, не менее катастрофичное для нашей страны, чем Мюнхенский сговор. Оно не афишируется и даже замалчивается, однако без него вся мировая история пошла бы по другому пути.

30 августа 1940 года состоялся Второй Венский арбитраж, призванный урегулировать территориальные споры Румынии и Венгрии. Для большой войны Германии была нужна нефть. Соответствующей топливной базой стала Румыния. Роль румынской нефти признается исключительно важной, но то, как именно получил Гитлер эту нефть, обычно остается за рамками дискуссии. Говорят, что история не знает сослагательного наклонения. А вот аналитика еще как знает. И анализ развития ситуации подсказывает, что без Второго Венского арбитража, где «посредниками» урегулирования спора между Румынией и Венгрией выступали Италия и Германия, Гитлер не получил бы Румынию с ее топливными ресурсами. А без нефти он, возможно, и не решился бы напасть на СССР всего год спустя.

Предыстория этих важных событий такова. В предвоенные годы во главе Румынии стоял монарх Кароль II — представитель немецкого рода Гогенцоллернов-Зигмарингенов. Однако назвать политику династии безоговорочно прогерманской нельзя. Возможно, это связано с тем, что значительную часть своих капиталов представители властвующей элиты предпочитали хранить в английских банках. Да и считать династию румынских монархов немецкой можно лишь с определенными оговорками: ведь мать Кароля II — принцесса Великобритании, а бабушка, великая княжна Мария Александровна, — дочь российского императора Александра II. Предшественник Кароля II на румынском престоле Фердинанд вообще выступил против Германии в Первой мировой войне.

Что касается Кароля, то в предвоенный период ему пришлось решать ряд сложнейших внешнеполитических и внутриполитических задач. Было очевидно, что Германия наращивает военно-промышленную мощь при полном попустительстве Англии и Франции. Венгрия, имевшая территориальные претензии к Румынии, стала союзницей Германии; Чехословакия и Австрия перестали существовать как независимые государства. Все это означало, что Германия вплотную приблизилась к Румынии.

Гитлер предложил Каролю поучаствовать в разделе Чехословакии, но румынский правитель отказался. Это был вызов Берлину, хотя свой демарш Бухарест отчасти смягчил тем, что Румыния не дала разрешения Советскому Союзу прийти на помощь Чехословакии и не пропустила советские войска через свою территорию. Пытаясь выкрутиться из дипломатической изоляции, Румыния предоставила Германии право закупать румынскую нефть по ценам ниже мировых. И все-таки Кароль пытался лавировать между сверхдержавами, стараясь не связывать судьбу своей страны с гитлеровской Германией. Да, он шел на уступки, но Румынию при его правлении нельзя назвать союзницей Гитлера.

Перелом наступил, когда на Втором Венском арбитраже Германия и Италия заставили Бухарест отдать Венгрии Северную Трансильванию. Это привело к массовым демонстрациям протеста в Румынии. Крупные односторонние уступки подорвали внутриполитические позиции Кароля. Этим воспользовался тогдашний министр обороны генерал Ион Антонеску. Он вынудил Кароля отречься от престола в пользу сына Михая, ставшего прикрытием для диктатуры генерала. В свою очередь Гитлер посулил новому румынскому лидеру пересмотр условий Второго Венского арбитража, если Румыния проявит «должную активность в войне против СССР». Румыния при Антонеску присоединилась к Тройственному пакту (Германия — Италия — Япония), именно при нем в 1940 году в Румынию вошли немецкие войска (причем это «мотивировалось» необходимостью защиты нефтепромыслов), затем он втянул страну в войну против СССР.

Характерно, что путь на вершину власти для Антонеску вымостили местные румынские фашисты. Ион Антонеску происходил из семьи кадрового военного. Он получил прекрасное образование, окончил с отличием военную гимназию, учился в кавалерийско-пехотной школе, кавалерийском училище, в Военной академии и везде считался одним из лучших учеников. В 1914 году Антонеску стал сотрудником Генерального штаба, занимался дипломатической работой, в 1919-м командовал батальоном при подавлении революции в Венгрии. В дальнейшем дипломатическая составляющая в его карьере возрастает, и Антонеску принимает участие в Парижской мирной конференции, работает атташе в Турции, Франции, Бельгии и Британии.

Причем посещение Британии произвело на будущего диктатора Румынии неизгладимое впечатление: он даже внедрял в румынскую армию униформу английского образца. Антонеску быстро движется по карьерной лестнице: в 49 лет получает звание генерал-майора, вскоре становится заместителем начальника, а потом и начальником Генштаба. В 55 лет (в 1937 году) Антонеску — министр обороны.

В это время внутри страны набирает силу организация правого толка, по сути фашистская «Железная гвардия» во главе с Корнелиу Кодряну (по некоторым данным, настоящее имя — Корней Иванович Зелинский). После Первой мировой войны в Румынии резко активизировались коммунистические силы, проходили забастовки и манифестации под лозунгами «Долой короля!», «Да здравствует коммунистическая революция!». Судя по всему, именно государственная власть в качестве противовеса сделала ставку на развитие националистического движения, при этом контролируя и финансируя его. Крупной фигурой среди идеологов румынских правых был Александру Куза, профессор университета, где учился молодой Кодряну. И если Куза тяготел к публицистике, то Кодряну был куда более радикален.

При участии Кодряну Куза создал Лигу национальной христианской защиты, и румынский национализм получил политическое оформление. Спустя некоторое время лига приобрела значительную популярность, но чрезвычайное усиление националистов не входило в планы властей. «Неожиданно» в лиге произошел конфликт среди руководства, который привел к расколу организации, вероятно инспирированному сверху. Однако выращивать «ручных фашистов» означает играть с огнем, ведь всегда есть риск, что радикалы выйдут из-под контроля. Так и произошло: Кодряну с группой единомышленников создает собственную организацию «Железная гвардия», которая с годами окрепла, превратившись в мощное движение с боевыми отрядами, не гнушавшимися политическими убийствами.

Вскоре «гвардейцы» стали серьезным конкурентом румынскому монарху, который был отнюдь не номинальной фигурой, а держал в своих руках реальные рычаги власти в стране. Кодряну был знаком с Антонеску; когда власти страны во главе с королем взяли курс на силовой разгром «Железной гвардии», Антонеску оказал румынским фашистам поддержку. Правда, это не спасло Кодряну от тюремного заключения, во время которого он и другие представители движения были убиты.

Кому была выгодна расправа над Кодряну? Вряд ли инициатива исходила от короля, скорее всего, монарха подставили люди рангом пониже. Мертвый вождь превратился в мученика, погибшего за «правое дело». Не исключено, что убийство Кодряну подстроили круги, близкие к Антонеску, который использовал эту провокацию в своих личных целях. И действительно, внутриполитическая ситуация в Румынии сразу накалилась. В ответ на убийство Кодряну и его соратников «Железная гвардия» начала террор против тех, кого она считала виновными в смерти своих лидеров. Власть ответила жесткими мерами, и вскоре несколько сотен «гвардейцев» были казнены.

На таком сложном внутриполитическом фоне территориальные уступки, которые сделал Кароль во время Второго Венского арбитража, не могли не привести к настоящему взрыву общественного возмущения. К тому времени «Железная гвардия» хотя и была ослаблена репрессиями, но не разгромлена окончательно, и как раз ее идеи легли в основу общественного протеста против монарха. Пытаясь сбить волну выступлений, Кароль согласился сформировать новое правительство, в которое он пригласил представителей «Железной гвардии», а пост премьера предложил Антонеску. Однако генерал хотел большего; он в свою очередь потребовал от Кароля отречься от власти. Армия была за Антонеску, и Каролю пришлось сдаться. Ему позволили покинуть страну, чем румынский монарх поспешил воспользоваться, причем он едва унес ноги, преследуемый мстительными «гвардейцами».

А в начале 1941 года «Железная гвардия» подняла мятеж уже против Антонеску. Но попытка переворота провалилась, после чего Антонеску сконцентрировал в своих руках максимум гражданской и военно-политической власти, провозгласив себя Верховным главнокомандующим и вождем… Вам это ничего не напоминает? По-моему, все очевидно, тут прослеживаются характерные черты событий в Чили, о которых мы говорили выше, есть много схожего и с Февральской революцией.

Вот так союзником Германии стала нефтедобывающая страна. После этого благодаря Антонеску у Гитлера появилась реальная возможность вести большую войну. Спусковым крючком всех этих событий стал именно Венский арбитраж, на котором королю Румынии выкрутили руки, а финальным аккордом — путч Антонеску.

Интересно, что самого диктатора также свергли в результате военного переворота. Румыния как союзница Германии терпела тяжелые поражения, в 1944 году исход войны стал очевиден для всех. А кто, как не Антонеску, втянул Румынию в войну? Румынская элита, в том числе военная, видела выход из катастрофического положения в том, чтобы договориться с Советским Союзом. И вот 23 августа 1944 года румынский король Михай вызвал диктатора во дворец, где потребовал заключения перемирия с Красной армией. Антонеску отказался и был арестован майором Антоном Думитреску. 17 мая 1946 года Антонеску был приговорен к смертной казни и 1 июня расстрелян.

Глава 9. Португалия — страна переворотов

В нашей стране термин «Октябрьская революция» обычно ассоциируется с восставшими матросами, Зимним дворцом, крейсером «Аврора» и Лениным. Однако в Европе была еще одна «Октябрьская революция». Речь идет о свержении португальского монарха в 1910 году. Вообще история Португалии для темы моей книги представляет собой кладезь информации. Чего там только не было!

Начнем с того, что Португалии — небольшой стране, которой постоянно угрожала Испания, — удалось создать крупную колониальную империю. Как отмечал немецкий историк Людвиг Дехийо, ее учителями были итальянские державы, суда которых заходили в удобную океанскую гавань Лиссабон. Коммерческий дух итальянцев, их открытия и научные методы соединились с рыцарской боевой традицией португальцев.

Организатором целого ряда успешных колониальных экспедиций был Энрике Мореплаватель — сын короля Жуана I, ставший великим магистром духовно-рыцарского ордена Христа. Он задумал отыскать морской путь в дальние страны, богатые пряностями.

Напомню, что Суэцкий канал заработал только в 1869 году, а Северный Ледовитый океан для кораблей XV века представлял собой непреодолимую преграду. Таким образом, чтобы попасть в Индию из Европы, необходимо было идти в обход Африки. Чтобы решить эту колоссальную задачу, потребовалось много лет.

Сначала португальцы закрепились на Мадейре, затем на островах Зеленого Мыса, добрались до устья Сенегала. Продвигаясь все дальше на юг, португальцы создавали в Африке свои торговые поселения, становившиеся базами для дальнейших колониальных захватов. В новых землях они нашли золото, а кроме того, занялись работорговлей.

Энрике Мореплаватель умер в 1460 году, но у его дела нашлись продолжатели, и вот почти тридцать лет спустя Бартоломеу Диаш обогнул юг Африки и вышел в Индийский океан. Вскоре ему пришлось повернуть назад, поскольку на кораблях зрел бунт, но через десять лет, опираясь на опыт Диаша, португалец Васко да Гама достиг Индии. Он сразу же попытался начать торговлю, но тут же камнем преткновения стал вопрос пошлин, уплату которых потребовали индийские власти.

Тем не менее этот поход оказался успешен даже с финансовой точки зрения, поскольку Васко да Гама не гнушался пиратством и захватил несколько торговых судов. Товар, который он привез на родину с Востока, оказался столь ценным, что многократно окупил экспедицию.

С этого момента Португалия начала возить в Европу пряности. А в 1500 году во время очередной экспедиции на Восток мореплаватель Педру Алвариш Кабрал уклонился от привычного маршрута на запад и случайно оказался у берегов Южной Америки. Так началась колонизация Бразилии, а вскоре удача вновь улыбнулась португальским капитанам: они отыскали остров Цейлон.

В Португалию хлынули огромные богатства, но ее положение было крайне уязвимым в военном плане. Когда случился династический кризис, испанский король Филипп II предъявил права на португальский престол, подкрепив свои притязания сильной армией. В 1580 году Испания получила Португалию и все ее колонии, присоединив эти земли к своим и без того обширным владениям. Испанское владычество продержалось 60 лет, а когда португальская держава восстановилась, граф де Эрисейра разработал план развития промышленности. Он выписал иностранных мастеров из-за границы и оказал поддержку производителям сукна. В 1684 году Португалия запретила ввоз сукна, сумев самостоятельно обеспечить как внутренние потребности страны, так и запросы своих колоний.

Англия попробовала было заняться ввозом запрещенного товара под видом очень похожего, но разрешенного, однако португальцы быстро разобрались с английскими хитростями и просто ужесточили протекционистские законы.

Но англичане не были бы англичанами, если бы не употребили все свое влияние для того, чтобы отменить реформы Эрисейры. Помог им в этом очередной европейский конфликт — Война за испанское наследство. Уязвимая в военном отношении Португалия нуждалась в могущественном союзнике. Англия согласилась прийти на помощь, но в обмен на торговые уступки. В 1703 году в Лиссабоне английский посланник лорд Метуэн добился от португальских властей подписания очень любопытного документа.

Все было обставлено как взаимовыгодное сотрудничество. Португальцы получили привилегию на торговлю вином в Англии, а взамен открыли для англичан свой рынок для ввоза шерстяных изделий. Пикантность ситуации заключалась в том, что в Англии и не было развитого виноделия. Британцы ничего не теряли от импорта дешевого вина, а вот португальская промышленность, созданная Эрисейрой, оказалась разрушена практически начисто.

Причем за импорт Португалия расплачивалась золотом и серебром из своих колоний. Англия использовала эти драгоценные металлы для торговли и еще больше обогатилась. Британские купцы везли восточные товары в Европу, в Европе закупали сырье, которое переправляли в Англию. Там из него выделывалась промышленная продукция и сбывалась на внешних рынках.

Обратите внимание, как строго сама Англия придерживалась протекционистского правила: закупай сырье, делай и продавай готовые изделия. На каждом таком витке английская промышленность все больше поднималась, а Португалия все больше превращалась в поставщика сырых продуктов. Мало того, и в политическом плане Португалия сильно страдала от такого «замечательного сотрудничества».

Посмотрите, с какой горечью пишет об этом историк Гильермо Гомеш:

«Португалия выступила на стороне Англии в „войне за испанское наследство“, в результате которой потеряла Сеуту, отошедшую к Испании взамен доставшегося Англии Гибралтара. Поддержав Англию в войне против Наполеона (1793–1814), Португалия в результате потеряла часть своей территории, которая отошла к Испании, и часть своих владений в Гвиане, которые она вынуждена была уступить Франции. В XIX в. Португалия все более и более оказывалась в зависимости от Англии и других европейских держав. Англия защищала ее и ее колониальные владения ради укрепления своей позиции в борьбе со своими противниками, Испанией и Францией. Англия получала в обмен торговые выгоды, лучшие условия для вывоза товаров и особенно для вывоза капитала в Португалию и ее колонии, возможность пользоваться портами и островами Португалии, ее кабелями и пр. Пользуясь правом беспошлинного ввоза своих товаров в Португалию, Великобритания душила и без того неразвитую промышленность и сельское хозяйство страны, тормозя тем самым экономическое и политическое развитие Португалии.

А потому весь XIX век ознаменовался в Португалии столкновением абсолютистов и либеральной партии сторонников конституции, выступавших против абсолютизма и против английского засилья»[16].

Что ни говори, а у республиканцев был мощный лозунг: борьба против английского засилья. Он был прост, всем известен и всем понятен. Далее шла нехитрая логика: короли довели страну до положения британской полуколонии, так надо избавиться от королей. Народ сам должен взять в руки свою судьбу, выбрать лучших своих представителей и поставить во главе страны. В пакете с демократией шел и хорошо нам известный лозунг борьбы с воровством в высших эшелонах власти. Режим, разумеется, «прогнил», король, разумеется, «никуда не годен», а его окружение — «вселенские воры». С какой стати народ изберет именно лучших представителей, а не демагогов-популистов? Как они смогут избавиться от английского господства и, наконец, почему новая элита не будет воровать — это уже «мелкие детали». Главное — свалить монархию, а дальше наступит «благорастворение воздухов». В общем, знакомая картина.

Акции республиканцев поднялись особенно высоко, когда в 1890 году Португалия потерпела громкое дипломатическое поражение. А суть дела такова. В конце XIX века Португалия резко активизировала свою колониальную экспансию. Как и другие европейские державы, она включилась в острейшую борьбу за владения в Африке. Ангола и Мозамбик — две страны на противоположных африканских берегах — принадлежали Португалии, но между ними находились обширные территории, еще не поделенные между великими державами мира. Португальцы попытались их взять себе и создать крупное колониальное владение, соединившее Мозамбик и Анголу. Это была своеобразная попытка реванша за утерю Бразилии, но португальцы столкнулись с интересами Британии, которая заблокировала португальские притязания на специально созванной Берлинской конференции 1884 года.

Потерпев поражение, Лиссабон сдался не сразу и попытался действовать тихой сапой. Под видом научной экспедиции португальский военный Серпа Пинту исследовал территории юга Африки с целью их последующей аннексии. Лондон эти штучки раскусил и выразил Лиссабону протест. Португальцы пытались тянуть время, подчеркивая мирный характер своей деятельности, но англичане без лишних слов подтянули свой флот к Гибралтару, а затем к Мозамбику и Кабо-Верде, в то время португальским колониям. Лиссабону пришлось уступить давлению Лондона и отказаться от своих территориальных поползновений.

Строго говоря, иначе и быть не могло. Британская империя — в те годы крупнейшее в мире государство, промышленный гигант и владычица морей. Бороться с ней Португалия была не в состоянии, а то, что она вообще сохранила многие из своих колоний и даже пыталась наращивать их размеры, говорит о высоком уровне ее дипломатии и смелости португальских монархов. Однако оппозиционные демагоги ничего слышать не хотели, они получили наглядное «доказательство» «ничтожности короля», который, дескать, не способен отстаивать интересы страны на мировой арене. Авторитет монархии действительно пошатнулся, а республиканцы усилили давление на власть вплоть до развязывания террористических действий.

И вот в 1908 году боевики атаковали карету, в которой находились король Карлуш I, его жена Амелия Орлеанская и двое их сыновей. Преступники убили монарха и его старшего сына. На престол взошел младший сын Мануэл II. Он провел демократические выборы, на которых победу одержали сторонники республиканского правления. Как известно, демократия — это не власть народа, а власть демократов, и добившись победы на выборах, они начали готовить свержение власти.

В июне 1910 года был создан «Комитет по сопротивлению», позже переименованный в «Революционную хунту». Как и положено, переворот начался с массовых демонстраций. 1 октября 1910 года в Лиссабоне республиканцы вывели толпу на улицу. Затем два крейсера обстреляли дворец короля, в ход пошли части гарнизона столицы. Верные королю войска капитулировали, сам монарх Мануэл II бежал. 7 октября Временное правительство объявляет о свержении монархии и заодно амнистирует заключенных.

Что было дальше? «Неожиданно» выяснилось, что революция сама по себе не решает экономических проблем, не предоставляет работу и не побеждает коррупцию. Что касается «английского засилья», то зависимость Лиссабона от Лондона не уменьшилась, а, напротив, возросла. Например, республиканцы сами обратились к Британии с просьбой взять португальские колонии под защиту, когда возникла угроза со стороны Германии. В качестве ответной услуги Португалия вступила в Первую мировую войну на стороне Антанты, хотя соседней Испании удалось сохранить нейтралитет и тем самым спасти свою экономику от военного разорения.

Мало того, революция 1910 года породила управленческий хаос. В период республики, то есть с 1910-го по 1926 год, в стране сменилось 41 правительство. С 1921-го по 1926-й произошло десять попыток военных переворотов, и это не считая промонархических мятежей 1918–1919 годов. Рабочие, в интересах которых якобы и делалась революция, быстро разочаровались в республиканских идеалах, а сама идея парламентаризма оказалась дискредитированной.

Недовольство установившимися порядками росло и в армии. Ряд генералов начали готовить переворот. 28 мая 1926 года войска, верные мятежникам, поднялись и пошли на Лиссабон. На следующий день офицеры столичного гарнизона от имени Комитета общественной безопасности призвали свергнуть правительство.

Солдаты отказались защищать действующий режим; и когда руководство осталось без поддержи военных, кабинет министров просто ушел в отставку. Временным премьером стал лидер лиссабонских заговорщиков морской офицер Жозе Кабесадаш. Это был «вечный революционер». Именно он сыграл одну из главных ролей еще во время свержения монарха. Он руководил мятежными моряками на крейсере, обстреливавшем дворец короля. Спустя пятнадцать лет Кабесадаш опять поднимает восстание на корабле, однако на этот раз неудачно — его арестовывают. Поразительно, но Кабесадаш вышел сухим из воды, то есть был оправдан военным судом. Через некоторое время он снова занялся своим любимым делом — переворотами — и вошел в тайную организацию, готовившую очередной мятеж.

1 июня 1926 года лидеры заговора Кабесадаш, да Кошта и Очоа сформировали правящий триумвират. Однако члены хунты вскоре переругались. Сначала из обоймы выпал Очоа, его место в триумвирате занял генерал Кармона, потом да Кошта сверг Кабесадаша, а чуть позже самого да Кошту низложил Кармона. Так закончилась история первой португальской республики, не решившей ни одной серьезной проблемы страны, зато продемонстрировавшей чудеса политической нестабильности. Наступила диктатура, причем довольно своеобразная. Кармона сохранил пост президента, однако диктаторскими полномочиями обладал премьер-министр Антонио Салазар.

Власть в Португалии менялась: монархию сменила демократия, демократию — авторитаризм, но все те претензии, которые предъявлялись еще королям XIX века, оставались неизменными. Английское засилье при Салазаре выразилось в том, что Британия получала все новые и новые концессии, а Лиссабон щедро брал кредиты у Лондона. Англия продолжала господствовать в экономике и Португалии, и ее колоний. Разумеется, немалая доля колониальных богатств оседала в самой Португалии, однако разработка алмазов, торговля кофе, стратегические железные дороги в «португальской Африке» и многие другие ключевые сферы были в руках англичан. Кроме того, при Салазаре английское засилье дополнилось еще и американским засильем, а потом и германским. Иными словами, диктатуре тоже не удалось привести Португалию в клуб экономических лидеров мира. Вот и неудивительно, что ведущие корпорации Запада доминировали на португальских рынках при Салазаре. Но заметьте, его никто не свергал, в отличие от короля.

В 60-х годах начинаются войны за независимость в колониях Португалии. Лиссабон сдался далеко не сразу и многие годы пытался вооруженной силой удержать свои заморские владения. Военные расходы росли постоянно, победа никак не давалась, напротив, повстанцы все более расширяли зоны своего контроля, а в колониальных войсках зрело глухое недовольство режимом. Где-то мы уже такое видели, не правда ли? Помните Алжир и де Голля? Вот-вот. Нечто подобное произошло и в Португалии.

В августе 1968 года пожилого Салазара хватил удар, и он отошел от дел. Его место занял Марселу Каэтану, профессор кафедры права Лиссабонского университета. Главной проблемой, с которой он столкнулся, было сохранение португальской империи. Что только он не делал: шел на политические уступки, пытался играть на противоречиях племенных африканских вождей, широко применял вооруженные силы, но все безуспешно! Внутри Португалии среди промышленников ширилось движение за сотрудничество с Европейским экономическим сообществом — предшественником нынешнего Евросоюза. Каэтану подписал договор об ассоциации, но от него требовали большего. Лозунг «европейского выбора» стал популярным в деловых кругах. Их благополучие уже в меньшей степени зависело от эксплуатации колониальных ресурсов.

В свою очередь приверженцы старых порядков с раздражением отнеслись к политике Каэтану, стремившегося модернизировать португальскую «империю», превратив ее в федерацию равноправных (хотя бы относительно) субъектов. Среди левых и правых режим терял поддержку, причем Каэтану серьезно испортил отношения с кадровыми военными, когда предоставил выпускникам университетов, призванным на военную службу, особые привилегии по сравнению с другими офицерами. В армейской среде начали складываться контуры оппозиционного движения.

В сентябре 1973 года состоялось тайное собрание офицеров, затем последовал еще ряд встреч. Поначалу на них обсуждались проблемы сохранения престижа военных, но вскоре круг вопросов расширился и приобрел политическую окраску, связанную с борьбой за свободу и демократию. А тут еще и нефтяной кризис 1973 года. Арабские страны распространили энергетическое эмбарго на Португалию, поскольку США использовали авиабазу Азорских островов для поддержки Израиля против Египта. Понятно, что это ухудшило экономическое положение Португалии.

7 февраля 1974 года военная оппозиция опубликовала свой первый манифест. А 22 февраля заместитель начальника Генерального штаба генерал Антониу де Спинола выпустил книгу программного характера, в которой говорилось о том, что назрели реформы сверху, что стране нужны демократия и европейский выбор. 5 марта 1974 года армейская оппозиция оформилась в «Движение вооруженных сил». Чем ответила власть? Она отправила Спинолу в отставку, но это лишь подлило масла в огонь. Спинола двинул верные ему части на Лиссабон. Они были немногочисленны и уместились на 15 грузовиках. Неподалеку от столицы они встретились с полком легкой артиллерии, который хотя и отказался стрелять по мятежникам, но все же их не пропустил, и бунт Спинолы быстро выдохся. Однако это не остановило «Движение вооруженных сил», которое готовило свой переворот.

Итак, ночью 25 апреля 1974 года мятежники захватывают радиостанцию «Радиоклубе португеш» и передают первое коммюнике «Движения вооруженных сил». В нем содержится призыв к населению сохранять спокойствие и сидеть по домам. Радиослушатели поступили строго противоположным образом и заполонили улицы Лиссабона. Более того, толпы гражданских лиц заблокировали движение танковой колонны, сохранявшей лояльность правительству. Считается, что это стало неожиданностью для самих организаторов переворота, хотя лично у меня это вызывает сомнение. Как мы уже неоднократно видели, для переворотов типичным является сочетание действий военных и «возмущенного народа». Тем временем курсанты школы военной администрации, также участвовавшие в заговоре, захватывают телевидение. Курсанты пехотного училища берут под свой контроль аэропорт Лиссабона. Восставшие части окружают Генеральный штаб, ряд военных учреждений, захватывают министерства и «Банку ди Португал»[17]. Танки мятежников занимают позиции у Министерства обороны. Уже к пяти утра все ключевые точки столицы оказываются в руках мятежников. Утром выходит второе коммюнике путчистов, где уже прямо говорится о целях переворота: освободить страну от правящего режима.

Премьер Каэтану укрылся в казарме Национальной республиканской гвардии, но помощи ему ждать уже неоткуда, правительственные войска массово переходят на сторону путчистов, а те командиры, которые пытаются защищать власть, арестовываются их же подчиненными. В 18:00 генерал Спинола в статусе председателя революционного Совета национального спасения встречается у казармы с Каэтану — и происходит формальная передача власти. Переворот, вошедший в историю как «революция гвоздик», удался. Отметим, что в составе Совета национального спасения не было ни одного гражданского лица и объединял он представителей сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил. В общем, типичная латиноамериканская хунта, но название-то себе какое придумали: Совет национального спасения, ни больше ни меньше.

Глава 10. Переворот по-египетски: комедия и трагедия

В 1949 году закончилась первая арабо-израильская война. Египет потерпел в ней поражение. В армейской среде это вызвало глубокое возмущение правящим режимом короля Фарука I. Вокруг подполковника Гамаля Насера стало формироваться ядро нелегальной группы («Свободные офицеры»), готовившей свержение власти. Надо сказать, что в организацию вошли военнослужащие совершенно разных политических воззрений. Среди них были и марксисты, и те, кто поддерживал отношения с «Братьями-мусульманами», и люди, имевшие связи при королевском дворе. Отметим и тот факт, что отдельные представители органов безопасности Египта вместо того, чтобы бороться со «Свободными офицерами», сами примкнули к ним. На первых порах соратники Гамаля Насера занялись агитационной работой, рассылая почтой свои листовки другим офицерам. Как водится, начали с обличения коррупционеров в верхах. Вот типичный пример листовки: «Одной из своих целей „Свободные офицеры“ ставят борьбу с коррупцией, взяточничеством, фаворитизмом, использованием власти в своекорыстных целях, но этим мы займемся потом, покончив сначала с колониальным режимом»[18].

Причем порядки при короле были довольно либеральными, и пресса открыто писала о злоупотреблениях в распределении военных заказов. Негодное оружие объявили ключевой причиной поражения страны, что негативно отразилось на престиже монарха, окружение которого оказалось под ударом критики. Параллельно печать обличала «пороки» Фарука, смакуя подробности его личной жизни. Ничего нового, аналогичный прием применялся и для дискредитации Николая II в связи с кампанией вокруг имени Распутина. Характерно, что Фарук I, как и русский царь, не смог обуздать средства массовой информации. Авторитет монарха падал, а вот влияние «Свободных офицеров», напротив, нарастало.

Этому способствовала и партизанская война, развернувшаяся в Египте против англичан после того, как Каир разорвал англо-египетский договор, позволявший британцам держать в зоне Суэцкого канала свои войска. Египетские партизаны, подготовленные «Свободными офицерами», регулярно атаковали англичан, отказавшихся признавать договор утратившим силу. Казалось бы, патриотический акт (разрыв колониального соглашения) должен был повысить популярность Фарука, который решился пойти против Лондона. Но нет, лавры собрали оппозиционные силы, в первую очередь группа Насера, а отнюдь не монарх.

Более того, когда власть разрешила народу ношение оружия для отпора оккупантам, вновь это связали не с Фаруком, а с правительством, про которое говорили, что оно тоже оппозиционно королю. Возникла довольно странная ситуация. В Египте нарастали демократические свободы, улучшалось социальное положение широких масс, страна под властью Фарука успешно боролась за свой суверенитет, а власть короля дряхлела на глазах.

Антианглийские акции не сводились к партизанским вылазкам. Вовсю ширилась и уличная активность, в которой принимали участие тысячи, затем сотни тысяч человек, а апофеозом стал миллионный антибританский митинг, всколыхнувший всю страну. Во главе демонстрации шли члены правительства, религиозные авторитеты, профессура. На этом шествии вовсю распространялись оппозиционные листовки. Египет постепенно радикализировался, все минусы приписывали Фаруку, а плюсы считали заслугой оппозиции. На улицах стал звучать лозунг «Долой короля!». И это притом что монарх объективно сделал многое для своей страны, а его непоследовательность и слабость во внешней политике были кажущимися. Они объяснялись сложнейшими условиями, в которых Египет оказался в силу исторических обстоятельств, сложившихся задолго до того, как Фарук взошел на престол, и это тоже напоминает о реалиях царской России, когда Николай получил от своих предшественников непростое наследство в виде груза проблем. И Николай, и Фарук решали их в целом успешно, но ни тот ни другой не сумели донести свою правду ни до элиты, ни до общества в целом. В результате в армейской среде Египта быстро оформлялись контуры заговора.

В какой-то момент работавшие в Египте американские спецагенты пришли к выводу, что переворот неизбежен, и советовали руководству США рассматривать «Свободных офицеров» как силу, с которой придется иметь дело в ближайшем будущем. Выступление путчистов ожидалось со дня на день, и катализатором мятежа стало известие, что монарх получил сведения о руководителях заговора и против них готовятся репрессии.

Игра пошла наперегонки — высшее командование армии обсуждало меры нейтрализации заговорщиков, а мятежники в это же самое время поднимали верные им войска. Как известно, «Свободные офицеры» успели первыми. Вот как описывает детали переворота один из его участников Ахмед Хамруш. В ночь на 23 июля 1952 года заместитель первого мотомеханизированного батальона подполковник Юсеф Сыддык погрузил на грузовики своих солдат и двинулся на Генштаб. Ему сопутствовала удача: в самом начале пути колонна наткнулась на командира батальона Абделя Макки, и Сыддык без труда арестовал своего же начальника. Дальше — вновь везение, по пути он встречает еще одного генерала и тоже его захватывает. Подъехали к Генштабу, а около здания прогуливается незадачливый генерал Мухаммед аль Халифа. Ловят и его. Переворот стремительно превращался в комедию. Дальше еще смешнее. Сыддык и его люди врываются в Генштаб, а он почти пуст. Бегают по кабинетам, в конце концов обнаруживают, что в одном засела армейская верхушка. После короткого сопротивления всех арестовывают. Вот так верховное командование, разрабатывавшее план разгрома «Свободных офицеров», было застигнуто врасплох и в короткий срок выведено из борьбы.

Правда, легкость первого этапа переворота наталкивает на мысль о том, что генералы и не думали всерьез противодействовать «Свободным офицерам». Косвенно об этом свидетельствует еще и то, что Генштаб успел вызвать подкрепление, однако оно в полном составе перешло на сторону заговорщиков. Действительно ли Генштаб вызвал подкрепление для себя? А может быть, для «Свободных офицеров»? Впрочем, это лишь предположение, в данном случае не слишком важное.

Итак, мозг армии был захвачен. Не стало центра, который мог бы координировать отпор перевороту, но армия далеко еще не вся подчинилась «Свободными офицерам». Лояльный королю генерал Мухаммед Хайдар, не подозревавший, что Генштаб в руках путчистов, позвонил туда и решил прояснить обстановку. Комедия продолжалась: один из мятежников взялся имитировать голос высокопоставленного генштабиста Хафеза Бакри. Он и ответил, что все нормально, все под контролем армии, верной Фаруку. Хайдар звонил несколько раз, и ему каждый раз отвечал находчивый «пародист», умело подражавший Бакри. В Генштаб звонили и шеф полиции, и заместитель командующего артиллерией, и бригадный генерал Сейд Таха. Имитатор обманул всех. В конце концов Хайдар, вновь связавшийся со штабом, заподозрил неладное и потребовал пароль. Пароля путчист не знал, и обман вскрылся, но хитрость отвечавшего по телефону под видом Бакри сильно осложнила противодействие мятежу. Пока шли перезвоны, подразделения путчистов успешно арестовывали других руководителей силового блока.

Мятежные артиллеристы заняли подступы к столице, бронетанковый батальон взял под контроль район аэропорта и Управление пограничными войсками, резиденция командующего Каирским округом тоже была захвачена. Утром 23 июля 1952 года в руках «Свободных офицеров» оказались столичный радиоцентр и радиовещательная станция, что позволило мятежникам обратиться к народу со своим манифестом от имени генерала Мухаммеда Нагиба, также участвовавшего в заговоре:

«В последний период своей истории Египет пережил тяжкие времена коррупции, разложения и дестабилизации власти; эти факторы в значительной степени сказались на армии, а коррумпированные элементы явились виновниками нашего поражения в Палестинской войне. В период после этой войны факторы разложения и заговора предателей переплелись между собой, и армией руководили либо невежда, либо предатель, либо лихоимец.

Египет хотели лишить армии, способной его защищать; поэтому мы осуществили чистку самих себя, внутри армии у руководства стали люди, в способность, нравственность и патриотизм которых мы верим, и нет сомнения, что весь Египет встретит это известие с радостью и одобрением. Бывшим военным деятелям, коих мы сочли нужным арестовать, не будет причинено вреда, и в свое время они будут выпущены на свободу; я заверяю египетский народ, что вся армия сегодня трудится на пользу Отечества под сенью Конституции, не преследуя никакой корыстной цели. Пользуясь этим случаем, я прошу народ не позволять ни одному предателю прибегнуть к актам диверсии или насилия, ибо это не в интересах Египта; любое действие подобного рода будет пресекаться как никогда решительно, и тот, кто его совершит, немедленно получит возмездие как предатель; этот свой долг армия исполнит в сотрудничестве с полицией. Наши братья-иностранцы могут быть спокойны за свои интересы, свою жизнь и свое имущество — армия считает себя ответственной за них. И да поспешествует нам Аллах»[19].

Это обращение нашло живой отклик в армии, которая в массовом порядке стала переходить на сторону путчистов. Однако король еще не был арестован, он не потерял самообладание и действовал. Фарук думал, что в его рукаве остается три козыря: лояльные моряки, личная гвардия и возможная поддержка английских войск, все еще находившихся в зоне Суэцкого канала. Как тонкий политик Фарук мгновенно предложил лидерам «Свободных офицеров» сформировать правительство, но те уже взяли курс на свержение монарха. Королевский дворец, где находились Фарук и его семья, включая детей, оцепили части путчистов. Силы были совершенно неравны, но якобы праздный, беспутный гуляка, как короля третировала оппозиция, собрал всех, кто был с ним, и попытался отбиться. Тогда на дворец навели тяжелое орудие, к тому же стало ясно, что помощи ждать неоткуда.

Фарук приказал прекратить сопротивление. Путчисты пока не решались на штурм, но посчитали, что монарх уже сломлен, и потребовали от него подписать акт об отречении. Даже в этих условиях король заявил, что он не трус и еще поборется, но в конце концов уступил давлению и на почетных условиях отъезда из страны отрекся в пользу своего сына. Даже лидер мятежников Нагиб, пришедший на проводы уже свергнутого короля, отдал ему честь. От волнения у генерала перехватывало дыхание, а другие офицеры тоже взяли под козырек. Последние слова короля по адресу Нагиба звучали так:

«Во всяком случае, я желаю египетской армии всего доброго. Это армия моих отцов и дедов, и я поручаю ее твоим заботам. Но твоя миссия сложна и трудна»[20].

Что ж, достойный уход достойного человека.

Глава 11. «Оранжевая революция» по-корейски

15 марта 1960 года в Южной Корее состоялись президентские выборы. На высший пост в стране претендовал только один человек — действующий глава государства Ли Сын Ман, на тот момент уже трижды становившийся президентом страны. Надо сказать, что когда-то Ли Сын Ман пользовался искренней поддержкой населения. В молодости он участвовал в антияпонском движении, за это отсидел в тюрьме; выйдя на свободу, вновь включился в борьбу за корейскую независимость и в глазах народа выглядел героем. США сделали ставку на Ли Сын Мана и помогли ему подняться на вершину власти, но в области экономики Ли Сын Ман не преуспел. После Корейской войны страна оказалась в полной разрухе, а эффективно наладить восстановление никак не удавалось.

И в политическом смысле Южная Корея де-факто стала протекторатом США, и в экономическом сильно зависела от американской помощи. Время шло, а ситуация принципиально не менялась, в Южной Корее царила нищета, от былой поддержки электората мало что осталось, но престарелый Ли Сын Ман упрямо держался за власть. Ко всему прочему он отменил положение Конституции, запрещавшее находиться у власти свыше трех сроков подряд. Как отмечается в литературе, выборы 1960 года стали настоящей профанацией. Мало того, что они шли на безальтернативной основе, так ведь и сами способы, с помощью которых Ли Сын Ман намеревался добиться победы, имели мало общего с демократией. Результаты фальсифицировались, население запугивали, наблюдателей от оппозиции не пускали на избирательные участки. В день выборов состоялся митинг протеста против подтасовок, который вылился в масштабные столкновения с полицией. Люди забрасывали стражей порядка камнями, те отвечали пулями, и протест удалось подавить.

17 марта были обнародованы результаты голосования — как и следовало ожидать, президентом вновь стал Ли Сын Ман, набравший подавляющее большинство голосов. Вроде бы все устаканилось, но спустя почти месяц был найден обезображенный труп одного из участников митинга оппозиции. В его глазу обнаружили осколок гранаты со слезоточивым газом, и это привело к взрыву возмущения среди общественности, сразу же обвинившей во всем полицию, то есть режим Ли Сын Мана. Странное дело: во время столкновений с полицией погибло несколько человек, но это не привело к усилению массовых протестов, а тут спустя довольно много времени вдруг обнаруживается труп, без всякого расследования заведомо объявляется виновник убийства — режим Ли Сын Мана, и тут же начинается новая, куда более мощная волна протестов населения.

18 апреля в Сеуле студенты собрались на площади перед Национальным собранием (парламентом). Власть не чинила им препятствий; помитинговав, студенты стали возвращаться в свои кампусы, и вдруг их колонны атаковали несколько десятков неизвестных лиц, вооруженных цепями и молотками. Началось побоище, один человек погиб. После этого на улицы Сеула вышла стотысячная толпа. Как водится, активисты «Майдана» потребовали встречи с президентом. С ними разговаривать не стали, и полиция взялась разгонять митинг, но это лишь обозлило демонстрантов. Отметим, что не в одном Сеуле, а в целом ряде корейских городов прошли митинги и ожесточенные столкновения с правоохранителями. Число погибших достигло почти двух сотен человек.

25 апреля на улицы Сеула вышла профессура, требовавшая расследования гибели людей и выдвигавшая лозунг пересмотра итогов выборов. К преподавателям вузов примкнули и другие жители столицы. 26 апреля парламент потребовал отставки президента, и тут Ли Сын Ман обнаружил, что полиция и армия выходят из-под его контроля. Его приказы просто игнорировались.

Посол США в Южной Корее официально осудил режим Ли Сын Мана, и 27 апреля министр иностранных дел объявил себя руководителем страны (надо полагать, с согласия посольства США). А правая рука Ли Сын Мана, вице-президент Ли Гибун, вместе с семьей «покончил жизнь самоубийством». Я так понимаю, ему очень сильно помогли уйти на тот свет, и не только ему, но и домочадцам. А сделали это те, кто таким образом посылал президенту недвусмысленную черную метку. Ли Сын Ман не дурак и сразу понял, что надо спасаться, пока жив. Американцы вывезли его из страны, и последние годы жизни бывший президент провел на Гавайских островах.

29 июля состоялись выборы в парламент, на которых, знамо дело, победила оппозиция. Согласно измененному законодательству президента выбирали парламентарии, и главой государства стал оппозиционер Юн Бо Сон. Как вы, наверное, уже догадались, зависимость Южной Кореи от США резко увеличилась. Уже в начале 1961 года между Сеулом и Вашингтоном было заключено соглашение, которое юридически закрепляло возможность американцев вмешиваться в дела Кореи, которая не только де-факто, но уже и де-юре превращалась в американскую колонию. Как отмечал известный кореевед Сергей Курбанов, на излете правления Ли Сын Мана в среде высшего офицерства образовалась группа, взявшаяся готовить переворот. Среди них были генерал-майор сухопутных войск Пак Чжон Хи, генерал-майор морской пехоты Ким Донха, бригадный генерал Юн Тхэиль, генерал-майор Ли Чжуиль и подполковник Ким Чжон Пхиль.

Считается, что апрельские массовые демонстрации, которые привели к падению режима, застали их врасплох и спутали все карты. Военные хотели бы сами прийти к власти, а тут митинговая активность и вмешательство США привели в президентское кресло совсем не того, кого они ожидали. Это не исключено, однако момент, когда армия вышла из-под контроля Ли Сын Мана, я бы связал с саботажем, организованным именно этими лицами. Как бы то ни было, но военные не отказались от своих целей. Интересно, что в короткий период либерализации режима на юге возникло политическое движение за социализм, плановую экономику и воссоединение с КНДР на мирных началах. Все это, конечно, американцев не устраивало, также не устраивало их и то, что Южная Корея камнем висела на бюджете США и требовала все больших финансовых вливаний. В Америке поняли, что надо менять концепцию. Пусть корейцы сами заработают на достойную жизнь, тогда и симпатии к Северной Корее уменьшатся.

В ночь на 16 мая 1961 года началась «военная революция». Войска путчистов подошли к столице. Дальше все по классической схеме: захватываются здания ключевых органов власти, главпочтамт, издательства и радиостанции. В таких делах каждая секунда дорога, и военные постарались как можно раньше обратиться к народу с заявлением. Рано утром корейцев известили, что власть в руках военных. Понятное дело, что путчисты себя выставили в виде спасителей нации, а правительство классифицировали как беспомощное и никуда не годное.

Своей главной целью хунта объявила создание крепкой экономики и борьбу с коммунизмом. Причем одно связали с другим, объяснив, что только развитая экономика позволит дать достойный ответ на вызов Севера. Заодно военные солгали, что вскоре передадут власть «гражданским» военным. Типа порулят немного, наведут порядок, добьются процветания и передадут рычаги управления всяким посторонним лицам.

Существующий режим сдался сразу, что и неудивительно, ведь сил сопротивляться хунте у него не было никаких. Американцы не стали защищать «демократию» и, немного пожурив корейских военных за самоуправство, быстро признали их новой властью. Так в Корее начался долгий период диктатуры.

Что сказать по этому поводу? «Оранжевая революция» апреля 1960 года, как и положено, не привела ни к процветанию, ни к стабильности в Южной Корее. Пак Чжон Хи впоследствии писал, что «наша недолгая история демократических экспериментов была историей заблуждений и ошибок; растранжиривание ресурсов общества и неэффективность политической системы подрывали силы нации, ограничивали возможности осуществления модернизации общества». И с этим невозможно спорить, как невозможно спорить и с тем, что последовавшая военная диктатура привела Южную Корею к выдающимся свершениям.

Путчисты во главе с Пак Чжон Хи начали реформы, результаты которых заслуженно называют экономическим чудом. В последующие 25 лет темпы роста ВНП в среднем составили 8,5 % в год, а в обрабатывающей промышленности производство ежегодно повышалось на 20 %[21]. Южная Корея с успехом производит и продает на внешнем рынке автомобили, суда, электронику, продукты металлургии и нефтехимии, текстиль и многое другое. Стартовав с 72-го места в мире по объемам внешней торговли, спустя пятнадцать лет Южная Корея вошла в двадцатку, включая страны, экспортирующие сырье, и это несмотря на то, что она испытала на себе особенно сильный удар во время нефтяного кризиса 1973 года.

Все эти выдающиеся успехи были достигнуты в поразительно короткий срок и в неблагоприятных начальных условиях. Во время японской оккупации до 1945 года основные промышленные центры находились в северной части страны, где располагались залежи полезных ископаемых. Юг прозябал в нищете и отсталости. Корейская война 1950–1953 годов только лишь усугубила ситуацию. Внутриполитическая обстановка была нестабильна. Апрельская революция 1960 года запустила анархические процессы и чехарду власти, когда у руля страны за короткий срок побывали Хо Чжон, Квак Санг Хун и опять Хо Чжон. Все это никак не способствовало развитию страны, и когда в конце концов установилась военная диктатура Пак Чжон Хи, Южная Корея находилась в полном упадке.

Однако новая власть твердо решила вывести страну на передовые позиции и, несмотря на неприязненное отношение к своим вчерашним оккупантам, не погнушалась воспользоваться многими наработками Японии. Так, например, в Корее по аналогии с Японией почти сразу появилось Управление экономического планирования, в составе которого основную роль играли Бюро генерального планирования, Бюджетное бюро, Статистическое бюро и Бюро мобилизации материальных ресурсов. Разработка программ развития страны осуществлялась в сотрудничестве с другими органами власти, в том числе с министерствами строительства, финансов, иностранных дел и внешней торговли. Планирование охватывало инфраструктуру, экономические показатели, ситуацию в финансовом секторе и социальные вопросы.

Государственные корпорации заняли важное место в ряде ключевых сфер экономики, и даже акционерный капитал частных банков был поставлен под контроль государства. Власть установила жесткий режим валютного управления, в соответствии с которым предприниматель имел право импортировать товары только на ту сумму, которую он зарабатывал своим же экспортом. Исключение делалось лишь для тех проектов, реализация которых инициировалась или поддерживалась государством.

Безусловно, у корейского руководства существовали широкие возможности заставлять бизнес двигаться в тех направлениях, которые власть считала правильными и приоритетными для страны. Помогало государство и налаживать продажи, а само развитие экономики проводилось в соответствии с пятилетними планами. В некоторой степени это похоже на то, как управлялся СССР, но было и принципиальное отличие. Одно дело поддерживать предпринимателя в продвижении его товаров, в том числе и на мировой рынок, и совсем другое — по плану гарантировать ему сбыт.

Экономический рывок Южной Кореи неотделим от политики протекционизма. Правительство использовало широчайший набор соответствующих мер: высокие пошлины, всевозможные нетарифные барьеры, квотирование импорта, то есть административное ограничение объемов иностранных товаров, разрешенных к ввозу, и многое другое. В свою очередь, экспорт готовой продукции всемерно поощрялся. Предприятия, осуществляющие поставки на внешние рынки, получали значительные налоговые послабления, кредиты под небольшой процент, льготы по коммунальному обслуживанию и прочие преференции. Разумеется, ввозные пошлины на сырье были низкими. Действовал принцип: сырье закупай и подешевле свои готовые товары продавай, а чужая промышленная продукция обложена повышенной пошлиной в том случае, если она конкурирует с местными аналогами.

Рассказывая о южнокорейских успехах, нельзя обойти вниманием такое понятие, как «чеболь» — гигантские финансово-промышленные группы, являющиеся становым хребтом корейской экономики: «Самсунг», «Киа», «Хендай», «Эл-Джи», «Дэу», «Саньенг» и другие. На практике чеболь — это конгломерат десятков дочерних фирм, инвестиционных, страховых, внешнеторговых, транспортных и прочих компаний[22]. Они возникли как семейный бизнес и до сих пор в значительной степени контролируются кланами. Разрабатывая стратегию реформ, Пак Чжон Хи и его команда исходили из принципа максимальной концентрации сил на приоритетных направлениях. Южная Корея не располагала значительными капиталами, поэтому не могла себе позволить роскошь разбрасывать и без того небогатые ресурсы по всевозможным сферам деятельности. Каждую пятилетку государство выбирало узкий круг отраслей, которым предстояло совершить рывок, и создавало им режим наибольшего благоприятствования. Туда шли государственные средства и заказы, валюта, административная поддержка, налоговые льготы и так далее. В этом смысле чеболи стали инструментом концентрации денег, специалистов, техники.

Военная хунта не стала слушать байки относительно малого бизнеса, который и прогрессивен, и гибок, и эффективен, и вообще должен стать локомотивом экономики. Да, есть такие сферы, где малый бизнес незаменим. Рестораны, торговые точки, сфера услуг и тому подобные вещи. Но как вы себе представляете реализацию масштабных проектов силами крохотной фирмы? Здесь требуются миллиарды долларов и сотни, а то и тысячи работников. Ни тем, ни другим малый бизнес не располагает, в противном случае он называется иначе. Хотел бы я увидеть небольшую фирму, выпускающую по сто тысяч автомобилей, компьютеров или станков в год. Автомобили «мерседес», «форд», «тойота» — это продукты малого бизнеса? Самолеты «боинг» и «аэробус» собраны отцом и его двумя сыновьями в гараже? Айфоны и айпады делают фирмы с числом сотрудников десять человек?

Локомотивами экономики Южной Кореи стали корпорации, то есть финансово-промышленные субъекты сверхкрупного бизнеса. Как уже говорилось выше, Корея развивалась согласно пятилетним планам. 1962–1966 годы прошли под знаком развития производства минеральных удобрений, угольной, цементной и легкой отраслей, а также энергетики. Затем добавились нефтепереработка, строительство и черная металлургия. Модернизировалась, а зачастую создавалась с нуля инфраструктура промышленности и сельского хозяйства. В результате к 1976 году доля сырья в экспорте упала ниже 3 % против 48,3 % накануне реформ[23]. Четвертый пятилетний план 1977–1981 годов вывел тяжелую индустрию страны на новые рубежи. Особое внимание уделялось экспортным возможностям создаваемых предприятий, однако возникшая ранее и уже окрепшая легкая промышленность также успешно завоевывала иностранные рынки.

Между тем местные производители защищались протекционистскими барьерами. Прошло почти двадцать лет с начала экономического чуда, и только тогда правительство постепенно и осторожно стало упрощать доступ зарубежных конкурентов к своему внутреннему рынку.

26 октября 1979 года Пак Чжон Хи был застрелен директором Центрального разведывательного управления Южной Кореи Ким Джэ Гю. Некоторые эксперты усматривают в этом попытку переворота. Новым президентом стал Чхве Гю Ха, который объявил курс на демократизацию страны, но править ему довелось совсем недолго. 12 декабря 1979 года последовал новый переворот, во главе которого стоял генерал Чон Ду Хван.

13 декабря верные ему части захватили Министерство обороны и ключевые средства массовой информации, после чего Чон Ду Хван сосредоточил в своих руках реальную власть, заняв пост руководителя Национального агентства разведки, хотя Чхве Гю Ха и оставался формальным главой государства.

Новая власть сразу же столкнулась с оппозиционно настроенным продемократическим движением. Начались массовые демонстрации и студенческие беспорядки, пик которых вошел в историю как восстание в Кванджу, а сами события получили название «сеульской весны». Чон Ду Хван объявил военное положение и с помощью армейских частей и авиации подавил все волнения.

В августе 1980 года декоративный президент Чхве Гю Ха ушел в отставку, были проведены новые выборы с единственным кандидатом. Догадываетесь, каким? Все правильно, это был Чон Ду Хван, который, как и положено, победил. Он оставался в президентско-диктаторском кресле до конца февраля 1988 года, после чего в Корее начались демократические реформы, а провел их Ро Дэ У, между прочим, старый соратник Чон Ду Хвана.

Глава 12. Иран: как свергли шаха

В начале 60-х годов иранский шах Мохаммед Реза Пехлеви взял курс на глубокую модернизацию своей страны. Его программа предусматривала индустриализацию, аграрную реформу (земля крестьянам), укрепление вооруженных сил, а также ряд социальных изменений.

26 января 1963 года состоялся референдум, на котором подавляющее большинство населения поддержало программу шаха, включавшую в себя следующие меры: закон об аграрной реформе; закон о национализации лесов и пастбищ; продажа акций государственных промышленных предприятий для финансирования аграрной реформы; создание «корпуса просвещения»; закон о предоставлении рабочим части прибылей промышленных предприятий и предоставлении женщинам избирательного права и права быть избранными в парламент[24].

Однако первые же шаги монарха встретили неодобрение некоторых мусульманских авторитетов, включая богослова Рухоллу Хомейни, который открыто обвинил власть в поддержке Израиля и США. В ответ сотрудники иранской спецслужбы САВАК атаковали медресе, которым руководил Хомейни. В результате один из его учеников оказался убит, несколько ранены, а Хомейни арестовали. Вскоре он вышел на свободу и тут же обрушился с очередными обвинениями на этот раз прямо по адресу шаха. Богослов заявил, что Мохаммед Пехлеви поддерживает политику сионистов и американцев.

4 июня 1963 года Хомейни был снова взят под арест, но этот шаг вызвал бурю возмущения в иранском обществе, которое вылилось в мощные демонстрации сразу в нескольких городах страны. Государство жесточайшим образом расправилось с митингующими. Даже по официальным данным, погибло около ста человек. Справедливости ради надо отметить, что протест не был таким уж мирным. Так, например, в Багерабаде толпа крестьян бросилась на военнослужащих с целью отобрать у них оружие, и по толпе открыли огонь.

После «июньского восстания», как стали называть события лета 1963 года, между шахом и шиитским духовенством пролегла пропасть. Исламские авторитеты перешли в оппозицию. Они обладали огромным влиянием в обществе, располагали организационной структурой и представляли серьезную угрозу власти Мохаммеда Пехлеви. Однако он верил в себя и решил железной рукой проводить в жизнь намеченные реформы. Хомейни выслали из страны, а шах начал претворять в жизнь амбициозный план превращения Ирана в промышленную державу. Мохаммед Пехлеви собрал команду технократов и сделал ставку на создание мощного государственного сектора.

Существует расхожее мнение, что шах был прозападно ориентированным политиком. Однако его планы преобразования страны, особенно создания тяжелой промышленности, расходились с интересами ведущих западных стран, для которых Иран был важен как рынок сбыта готовой продукции и поставщик сырья.

Более того, именно Мохаммед Пехлеви пошел на сближение с Москвой и социалистическими странами в целом. Так, например, Советский Союз получил заказы при строительстве металлургического завода, машиностроительного завода и газопровода. Кстати, при Мохаммеде Пехлеви экономика страны развивалась согласно пятилетним планам. Не берусь утверждать, что эту идею он взял у СССР, ведь элементы плановости тогда широко использовались во многих странах мира, но в любом случае реализация крупных проектов положительно сказалась на экономике Ирана, стимулировав ее рост.

Параллельно с этим процессом шах активизировал дипломатическую деятельность с целью пересмотра торговых отношений в нефтегазовой сфере так, чтобы добиться от Запада уступок в пользу Тегерана. На этом поприще шах добился заметных успехов, увеличив доходы Ирана от экспорта углеводородов.

Но это еще не все. Исторически сложилось, что нефтедобыча Ирана контролировалась Международным нефтяным консорциумом (МНК), который сформировали пять американских нефтяных компаний, две английские и одна французская. МНК сотрудничал с Тегераном на основе соглашения о нефти 1954 года. Шах пригрозил консорциуму, что не продлит договор, если МНК не повысит добычу нефти с 5 млн до 8 млн баррелей в сутки[25]. Последовали переговоры, на которых удалось договориться о компромиссе, но и это было большой победой Мохаммеда Пехлеви. Спустя некоторое время Иран получил в свою собственность все объекты МНК, включая нефтехранилища, заводы, трубопроводы и, конечно, сами нефтепромыслы.

При шахе страна начала ускоренную газификацию городов, модернизировались нефте— и газоперерабатывающие отрасли, развивалась нефтехимия, обновлялись инфраструктурные объекты. Крупные предприятия — локомотивы экономики Ирана — стимулировали и средний бизнес: фармацевтику, выпуск обуви, посуды.

Взрывной рост нефтяных цен в первой половине 70-х годов позволил шаху выдвинуть программу закупок современных технологий и освоения атомной энергии. В будущем предполагалось снизить зависимость страны от экспорта углеводородов. Не забывал шах и об укреплении армии. При нем Иран закупал самые современные системы вооружений на миллиарды долларов в год и одновременно укреплялся собственный военно-промышленный комплекс. Огромный шаг вперед сделала система школьного и высшего образования, улучшилось здравоохранение.

Вместе с тем Иран развивался несбалансированно. Материальное благополучие целого ряда социальных групп заметно повысилось, однако сохранялся и довольно широкий слой деревенской бедноты. Вместо повышения эффективности своего сельского хозяйства при шахе наращивали импорт продовольствия, благо нефтедоллары позволяли делать масштабные закупки. Кроме того, иранские власти допустили ошибку, в чем-то сходную с промахом Альенде. Увеличение денежных поступлений в страну подхлестнуло инфляцию, цены стали быстро расти. Зарплаты тоже поднимались, но неравномерно, в результате покупательная способность отдельных слоев иранского народа снизилась.

Мохаммед Пехлеви попытался обуздать цены чисто административными мерами. И карающий меч государства обрушился на мелких торговцев. Мало того, что репрессивные меры не решили проблему, так еще и посеяли глухое недовольство в обществе. Модернизация Ирана имела еще одну оборотную сторону, которую шах упустил из виду. В стране появилась довольно многочисленная интеллигенция, которая требовала для себя политических прав. Режим фактической абсолютной монархии казался ей анахронизмом, и образованные круги народа стали быстро проникаться оппозиционными настроениями.

Как и следовало ожидать, очагом бунтарства стало студенчество. В конце 1977 года прошли студенческие манифестации, разогнанные полицией. Пролилась кровь, несколько человек погибли. Активизировались и религиозные круги, идеологически подпитываемые текстами Хомейни, которые доставлялись в Иран из-за рубежа. В Куме — центре религиозного образования Ирана — духовенство организовало свой митинг, на который пришли учащиеся медресе, а также представители бедных слоев населения. Лозунг протестующих — ликвидация шахской власти — не мог остаться безнаказанным, и против демонстрантов применили силу. На этот раз погибших оказалось значительно больше.

Вскоре произошли волнения в Тебризе, и они были напрямую связаны с кумскими событиями. В Тебризе люди пришли к мечетям, чтобы произнести поминальные молитвы по жертвам в Куме, но власти запретили траурные мероприятия. Это вызвало взрыв возмущения. В акциях протеста участвовали до 100 тысяч человек, начались уличные погромы. Полиция отказалась стрелять по митингующим, и тогда на подавление толпы власть бросила армейские части. Счет убитых и раненых пошел на сотни.

Аналогичные протесты, сопровождавшиеся разгромом винных магазинов, кинотеатров с «непристойным репертуаром» и казино — символов вестернизации, стали происходить во многих городах страны. Ведущую роль в их организации играли религиозные структуры и шиитские авторитеты, за которыми стоял Хомейни. Осенью 1978 года в антишахских акциях приняли участие несколько миллионов человек. Лозунги становились все радикальнее — вплоть до требования убить Мохаммеда Пехлеви.

Шах ввел военное положение в Тегеране и ряде других крупных городов. Расстрелы демонстрантов приняли особенно ожесточенный и массовый характер. Число погибших исчислялось тысячами, но это нисколько не сбивало волну протестов. Уличные выступления сочетались и с частыми забастовками, в том числе с участием нефтяников, что особенно негативно отражалось на экономическом положении Ирана. Никакой стихийности в этом не было. Протестами дирижировала высокопрофессиональная рука, что прекрасно видно по синхронности забастовочного движения. Как по мановению волшебной палочки останавливались целые отрасли. Брожение охватило и армию, в которой началось массовое дезертирство.

5 января 1979 года шах назначает Карабаги начальником Генерального штаба и вскоре покидает Иран. Но отъезд Пехлеви не означал свержения монархии. Шах явно намеревался возвратиться на родину после того, как армия подавит мятежников. Религиозные авторитеты тоже прекрасно понимали, что, пока армия поддерживает режим шаха, победы им не видать. Поэтому с высшими офицерами состоялись закулисные переговоры, факт которых Хомейни впоследствии категорически отрицал. Вполне возможно, что сам Хомейни никакого отношения к переговорам и не имел, а на контакт с военными пошли другие лидеры духовенства.

Как бы то ни было, а 1 февраля 1979 года Хомейни возвращается на родину. А знаете, откуда прилетел его самолет? Из Парижа. То есть и здесь не обошлось без вмешательства иностранного государства. Прибыв в Иран, Хомейни почти сразу же начал переговоры с генералами. Как впоследствии сообщалось, диалог с военными не увенчался успехом. В стране сложилась политически тупиковая ситуация. Хомейни и другие религиозные лидеры хотя и контролировали огромные массы народа, но не армию, и поэтому не могли сломить ее сопротивление.

В очередной раз подтвердилась старая истина, что никакие уличные акции, никакие беспорядки и погромы сами по себе не способны свергнуть законную власть, пока та пользуется поддержкой силовиков. Но 9 февраля 1979 года произошло событие, которое резко изменило политический расклад. На военно-воздушной базе в Тегеране между сторонниками и противниками Хомейни произошла потасовка, которая переросла в сражение. Чтобы навести порядок, подразделение гвардии прибыло на базу и окружило ее. Авиаторы, увидев «общего врага», тут же объединились и дали бой гвардейцам. Упорные перестрелки длились несколько часов, и за это время к месту событий стала подтягиваться оппозиционно настроенная молодежь.

В конце концов авиаторы прорвали кольцо окружения и поделились оружием с толпой. Кроме того, в Иране существовала подпольная вооруженная организация партизан-федаев. Узнав о восстании на военно-воздушной базе, федаи бросились на помощь авиаторам, громя по пути полицейские участки, захватывая в них оружие и раздавая их населению. В результате вооруженная толпа подошла к базе и разгромила гвардейцев.

11 февраля 1979 года в Тегеране начались масштабные боевые действия между оппозицией и силами, остававшимися верными шаху. Мятежники взялись захватывать важнейшие государственные объекты. Штурм происходил следующим образом. При помощи танка, бронеавтомобиля или грузовика проламывались ворота — и туда устремлялись вооруженные отряды (как тут снова не вспомнить знаменитый бульдозер «Майдана»!)[26]. В тот же день состоялись переговоры между премьером страны Бахтияром, генералом Карабаги и человеком из окружения Хомейни Базарганом.

По итогам переговоров генерал Карабаги, посоветовавшись с рядом высших офицеров, провозгласил нейтралитет армии. Он отказался защищать шахский режим, хотя гвардейские подразделения сохраняли преданность законной власти и продолжали сопротивление. Заявление Карабаги поставило точку в конфликте. Монархия была свергнута.

Глава 13. Свержение камбоджийского Макиавелли

В 50-х годах XX века классические колониальные державы отступали по всем фронтам. Это, конечно, не означало, что вчерашние колонии добивались реальной независимости, просто старые метрополии отходили под натиском «демократической империи» Соединенных Штатов. Американцы изо всех сил старались выкинуть французов из Индокитая и взять в свои руки судьбу местных держав. США уже проникли в Таиланд, захватили Южный Вьетнам и крепко утвердились в соседних государствах — Южной Корее и Филиппинах. Следующая цель — Камбоджа. Маленькая нищая страна казалась легкой добычей. Но неожиданно на пути американского господства встал камбоджийский король Нородом Сианук. Человек европейского образования, тонкий дипломат и прирожденный политик, он умело морочил голову Вашингтону.

Не отказываясь от сотрудничества и демонстрируя готовность к конструктивному диалогу, он превращался в кремень, когда США ставили вопрос ребром, требуя уже наконец определиться, с кем Камбоджа в идущей холодной войне: с западным миром или советским блоком. Сианук всегда отвечал, что его страна придерживается строгого нейтралитета и открыта для сотрудничества со всем миром. Повода для военного вторжения американцам он не давал, располагал связями в Организации Объединенных Наций и пользовался в Камбодже заслуженной репутацией просвещенного монарха.

Сианук не покладая рук работал, чтобы сделать положение широких масс реально лучше. Для крестьян он был настоящим «царем-батюшкой» без всякой иронии или издевки. Не все получалось, далеко не все. Но политика — это искусство возможного, и важна тенденция, так вот период правления Сианука вполне заслужил называться золотым веком.

Американцы шли напролом, сколачивая военный блок в Азии и Океании — СЕАТО. Привлекли на свою сторону Новую Зеландию, Пакистан, Таиланд и Филиппины, но всякий раз, когда дело доходило до Камбоджи, получали от Сианука шишок под носок. В Вашингтоне постепенно теряли терпение и в конце концов решили действовать в привычном силовом духе. Сначала по их указке Камбодже устроили транспортную блокаду. Товарооборот Камбоджи с внешним миром осуществлялся через реку Меконг, контролируемую Южным Вьетнамом, и по железной дороге в Таиланде. По приказу из США обе эти транспортные артерии оказались закрыты для Камбоджи. Дальше — больше: войска Таиланда взялись вторгаться на территорию Камбоджи, а из Южного Вьетнама в Камбоджу проникали диверсионные отряды, курируемые ЦРУ. Цель — спровоцировать Камбоджу на заведомо самоубийственную войну и получить повод осуществить оккупацию маленького королевства.

Сианук отреагировал в свойственной ему манере политика-виртуоза. К тому моменту он возглавлял партию, пользующуюся невероятной популярностью у народа, и предупредил американцев, что на ближайшем же съезде партии будет поставлен вопрос о пересмотре нейтралитета. Вашингтон намек понял: Сианук вовсе не собирается отказаться от нейтралитета в пользу американцев, а напротив — готовит поворот Камбоджи в сторону СССР.

США тут же дали отбой, блокада прекратилась, но Сианук все равно установил отношения с Москвой и усилил сотрудничество с Пекином. США опять двинули на Камбоджу войска своего сателлита — Южного Вьетнама. Кроме того, американцы широко поддерживали внутрикамбоджийскую оппозицию — псевдокоммунистические отряды «красных кхмеров», впоследствии вошедших в историю как фантастические садисты и убийцы, уничтожившие миллионы людей. Формально коммунистическая риторика «красных кхмеров» создала им социалистический имидж. Между прочим, до сих пор факт геноцида, развязанного «красными кхмерами», используется антикоммунистами как аргумент против коммунистического движения. И это притом что Советский Союз был одним из самых последовательных критиков «красных кхмеров», а вот американцы, напротив, их поддерживали.

Разумеется, США начали работу и среди камбоджийских военных. Переворот против Сианука должен был осуществить генерал Дап Чуон[27]. Но первая попытка свержения законной власти в 1958 году провалилась. Французы, недовольные усилением влияния США в регионе, сдали Сиануку информацию о заговоре. В результате американский резидент ЦРУ со всех ног бросился из Камбоджи. Цинизм и пикантность ситуации состояли еще и в том, что переворот готовился именно в тот момент, когда Сианук находился с визитом в США и его торжественно приветствовал президент Эйзенхауэр.