В семье не без подвоха Жукова Юлия
– Я не знаю точно, когда он родился, но я видел Алансэ за день до изгнания, и по ней не было заметно… Это было в середине лета. Значит, осенью родила. Так что сейчас ему должно быть или почти восемь, или только что восемь.
– Это ж четырнадцать с лишним земных! А на фотке ему от силы лет десять. Земных, я хочу сказать.
Азамат достает из нагрудного кармана снимок – он небольшой и довольно темный, рассмотреть ребенка трудно.
– Не знаю, по-моему, восьмилетний мальчик так и должен выглядеть. Тем более приютские дети кажутся младше, потому что их не так хорошо кормят.
– Погоди. – Я лезу в Сеть на лобовом стекле. – Вот, глянь, сколько бы ты дал этим детям?
Азамат притормаживает и рассматривает подборку фотографий десятилетних мальчишек.
– Около семи муданжских лет.
– Семи? Не пяти?
– Нет, что ты, в пять еще совсем маленькие. Ты вспомни Ирих, внучку Унгуца. Вот ей пять.
Я задумываюсь. Возраст Ирих меня весной не смутил, но скорее потому, что я тогда не задумалась, сколько же ей по земному исчислению. А выходит, что земных ей примерно девять-десять, и она на это точно не тянет.
– Значит, у вас и правда дети медленнее развиваются, чем на Земле, – резюмирую я. – Скорей бы ты уже договаривался с ЗС, чтобы кого-нибудь прислали исследовать вашу физиологию, а то тычемся, как в потемках…
– А ты разве не можешь сама этим заняться? – поднимает бровь Азамат.
– Я же не лабораторный работник… – теряюсь я. – У меня совсем другое образование, я практик, а не теоретик. Да и оборудования для таких исследований у меня нет, и пользоваться им я не умею. И так приходится работать по десяти специальностям вместо одной, потому что врачей мало, еще не хватало брать на себя обязанности полевого антрополога.
Азамат хмурится и вздыхает.
– Мне страшно подумать, насколько же вы, земляне, знаете больше нашего, если у вас даже целитель – не просто целитель, а только по одной специальности. Не верится, что мы когда-нибудь вас догоним. Но я приложу все усилия. – С этими словами он жмет на ускорение, и мы устремляемся вперед.
В лесах по берегам Сиримирна уже выпал первый снег, а опавшая листва на ночь обросла мохнатым инеем. Азамат сажает унгуц на обочине дороги, мы укутываемся в шубы и вылезаем в глухую холодную ночь.
Приют даже Азамат не сразу замечает, хотя мы приземлились очень близко. Это большой деревянный дом, темный от времени и слегка покосившийся, двухэтажный, но от этого не меньше похожий на барак. Ни одно окно не светится, видимо, обитатели уже все спят, только где-то за сараем поодаль глухо лает собака. Наш веселый полет так внезапно завершился, что я как-то не успела морально подготовиться к этому мрачному месту, хотя, конечно, понимала, что ничего хорошего тут не увижу и никто нас с распростертыми объятиями не ждет.
С первого взгляда вход не обнаруживается, так что мы обходим постройку, хрустя сапогами по заиндевелой траве. Азамат заглядывает в окно, для чего ему приходится встать на цыпочки, но там так темно, что даже он ничего не различает.
Однако с другой стороны мы тоже не находим дверь, приходится огибать дом с торца, продравшись сквозь какие-то кусты.
– Они тут вообще не ходят, что ли? – вопрошаю, отцепляя юбку от колючих веток.
– Странно, – кивает Азамат. Потом снимает перчатку и щупает стену. – Тут, несомненно, живут, стены теплые. Еще бы понять, как они попадают внутрь…
С торца тоже глухо. Мы нарезаем еще два круга под стенами неприветливой постройки и протаптываем тропу, прежде чем Азамат наконец замечает в кустах полуподвальную дверку. Поскольку ничего лучшего не предлагается, стучимся в нее. Ответа, естественно, нет. Азамат тяжело вздыхает, спрыгивает в приямок и с усилием открывает дверь. Потом помогает мне спуститься, и мы заходим внутрь.
Там ощутимо теплее, чем снаружи, хотя мы явно в подвале: пол земляной, потолок подперт бревнами, в углу штабеля каких-то ящиков, пахнет прелыми овощами. Мы светим себе мобильниками.
– Что это за чудо муданжской архитектуры? – шепчу. – Без окон, без дверей, полна…
– Вон лестница, – перебивает меня Азамат. – Деревянных домов почти никто не строит, так что каждый импровизирует, как может. Сейчас, подожди, я люк открою…
Лестница совсем новая, пахнет свежей сосной. Я очень стараюсь ее не коснуться, потому что в слабом свете телефона на сучках поблескивает густая смола. Азамат поднимается первым и откидывает тяжеленную крышку люка, потом помогает мне взобраться. Мы оказываемся в большом помещении с окнами и несколькими столами. Видимо, кухня.
Моя голова еще только высунулась из люка, когда я слышу шаги. Азамат собирался подать мне руку, но оборачивается на звук. В кухне темно, а крышка люка перекрывает мне обзор, и я только слышу, что происходит, но ничего не вижу.
– Кто здесь?! – рявкает незнакомый голос.
– Простите, что мы так поздно… – начинает Азамат, но сам себя перебивает: – Ну-ну, не волнуйтесь так, мы не воры.
– Порядочные люди ночью через подвал не лазят! – хрипло сообщает обитатель дома. Вероятно, это и есть Хромой Гхан. Я предпочитаю пока не высовываться, мало ли, вдруг у него там ружье.
– Да мы бы рады не лазить, но дверь не нашли, – поясняет Азамат. – Ну тише, вы что… – Слышу шорох ног, стук, кряхтение, глухой удар. Азамат снова заговаривает: – Вот так, и не переживайте, мы никому не хотим навредить. Где у вас тут свет включается?
Местный сердито пыхтит, но топает куда-то влево, и через секунду кухня озаряется оранжевым светом дешевой лампочки. Я зажмуриваюсь, привыкая к яркости. Азамат подходит к люку и помогает мне выбраться. В руке у него здоровенный топор.
Местный смотрит на нас из-под густых седых бровей, стоя в дверном проеме. У него растрепанные сивые волосы, чуть ли не все лицо поросло недельной щетиной, а вместо правой ноги классическая пиратская деревяшка.
– М-да, такая баба и правда вряд ли воровать полезет, – мрачно изрекает он, оглядывая меня. – Чего вам нужно?
Азамат аккуратно закрывает люк.
– Вы и есть Гхан?
Местный кивает.
– Мы хотим забрать ребенка. Его зовут Кир. Есть у вас такой?
Гхан молчит и щурится, соображая. Наконец спрашивает:
– И чтой-то он вам вдруг занадобился? Столько лет жил, спросу на него не было. Мать – и то век бы его не видала.
– Она на самом деле не его мать, – говорю. – Она его украла.
– Да прям! – фыркает приютчик. – Парень всю жизнь здесь живет. А она за него неплохо платит, между прочим. Кто б стал за ворованного платить, а? Да и на кой он ей сдался?
– Она была моей невестой, – объясняет Азамат. – Хотела притвориться, что он мой внебрачный сын, и шантажировать меня, как только я вернусь на планету. Ей пришлось долго ждать, увы. Я бы с радостью забрал его давным-давно. Но и теперь еще не поздно. – Азамат запускает руку за пазуху и извлекает позвякивающий мешок. – Моя благодарность вам за то, что позаботились о нем, имеет доказательства.
Глаза Гхана загораются ярче фонаря. Он приоткрывает рот и пытается что-то сказать, следя за Азаматом, который вешает топор на плечо, развязывает мешок, запускает туда руку и извлекает на свет горсть дулей – монет седьмого порядка. Гхан шумно выдыхает, и я его понимаю. За мешок дулей можно купить хороший большой унгуц или тысячное овечье стадо. Гхан вряд ли когда-нибудь видел такие деньги.
– Забирайте! – выпаливает он, едва обретя дар речи. Потом, подумав, добавляет: – Если найдете…
– А что, он не здесь? – хмурится Азамат.
– Да здесь-то он здесь, – вздыхает Гхан, – только уж больно хорошо прячется, а мне с такой ногой недосуг по балкам лазать, искать его. В подвале-то не видели?
– Не-ет, – говорю. – А почему он прячется?
– Да у меня с ним вчера… – приютчик отводит взгляд и покашливает, – спор небольшой вышел, понимаете, характер-то у него тот еще… Короче говоря, он, чтоб меня позлить, от работы отлынивает, вот и прячется. Раз не в подвале, можете на чердаке посмотреть, только там света нету, я дам фонарь.
А сам все на мешок у Азамата в руках косится.
– Фонарь – это хорошо, – соглашается Азамат, убирая мешок обратно под шубу. – Давайте, будем искать.
Лестницы на второй этаж и на чердак явно стали результатом позднейших усовершенствований этого сомнительного произведения архитектуры, потому что находятся в разных концах здания и очень по-разному выглядят. На втором этаже мы проходим по длинному узкому коридору, в котором всего две двери: направо и налево. Не знаю уж, что за дверьми, но в коридоре точно спрятаться негде. Азамат несет фонарь – пластиковую трубку с поддоном и кольцом сверху, что там внутри светит, понятия не имею. Второй такой же у Гхана. Топор, к счастью, остался в комнатушке хозяина, из которой мы брали фонари.
Чердак довольно просторный, и у него даже есть мансардное окно, правда, оно до середины завалено какими-то досками, а под ногами в художественном беспорядке разбросаны двери, ставни, оконные рамы и прочие результаты ремонта. Ноги поломать как нечего делать.
– И часто дети сюда залезают? – спрашиваю, припоминая, что никаких замков или ограждений на лестнице не было.
– Да старшие-то постоянно тут толкутся, но днем, – отвечает Гхан. – Мелюзгу не пускают. А ночью – только ваш, он у нас один может по ночам не спать, прям демон, право слово, уж извините.
Азамат не то кашляет, не то хмыкает. Поднимает фонарь над головой и оглядывает чердак.
– По-моему, тут никого нет.
Гхан тоже осматривается.
– Забился небось под какую-нибудь дверь или за штабелем… Я ж говорю, его найти – только если по запаху, как собака. Хотите – ищите, мне вторая нога дорога.
Азамат смотрит на него с сомнением, но все-таки решает поискать: осторожно двигается вглубь чердака. Я забираю у Гхана второй фонарь и направляюсь к противоположному торцу, где к стене под углом прислонены какие-то щиты. Бреду я туда долго и мучительно, но под щитами никого не оказывается. Азамат тем временем заглядывает за штабеля у окна и проверяет еще несколько темных мест, но тоже никого не находит. Гхан стоит на верхней ступеньке лестницы и явно нервничает.
– Боюсь, как бы он в лес не сбежал, – негромко произносит приютчик, видя бесплодность наших поисков.
Азамат резко распрямляется.
– А что, и такое бывает?
– Разок было… О прошлом годе, как заслышал, что мать едет… Но то летом было, сейчас-то уж, надеюсь, ума хватит…
– Тихо! – внезапно шикает Азамат, застывает и прислушивается. Я задерживаю дыхание, но ничего не слышу. Азамат, однако, по возможности быстро пробирается к окну. – Оно открывается?
– Почем я знаю… – бормочет Гхан. – Я к нему не подходил лет двадцать.
Азамат тщательно осматривает конструкцию, потом на что-то нажимает, и створка распахивается наружу. Тогда он вешает фонарь на торчащую из штабеля доску, взбирается на что-то и встает на карниз, держась за край крыши. Голова его скрывается из поля зрения.
– Кир! – слышу я его голос, приглушенный окном. – Кир, послушай, у нас к тебе дело. Ты не мог бы слезть?
Я слышу второй голос, но что он говорит, не разбираю.
– Это очень неудобно объяснять на крыше, – говорит Азамат. – Я обещаю, что тебе не будет ничего плохого, если слезешь. Пожалуйста! Не будешь же ты там до утра сидеть?
Голос с крыши отвечает не очень дружелюбно, а Гхан вздыхает.
– Будет. Этот будет сидеть, пока от голода не кильнется. Дай-ка мне фонарь, женщина, я ему кое-что поубедительнее, чем «пожалуйста», скажу.
Я осторожно переставляю ноги между наваленным хламом и возвращаюсь к люку, где передаю фонарь Гхану. Он медленно, с большим трудом пробирается к окну. Азамат все это время пытается убедить Кира слезть, но безо всякого эффекта. Веселая жизнь нам предстоит, я чувствую, если на этого парня даже Азамат не действует.
Гхан наконец высовывается в окно и что есть мочи орет:
– Кир, шакал, а ну слез быстро, не то я твою тварюгу пристрелю!
Наверху слышится шорох, и на краю крыши появляется косматая голова. Я немного различаю ее на фоне неба.
– Не посмеешь, – заявляет голова.
– Да сдохнуть мне на этом месте! – обещает Гхан. – Вот прям щас пойду ружье заряжать!
Из-под крыши доносится пара забористых выражений – я такие и от наемников разве что пару раз слышала, – потом голова втягивается и начинается какое-то шебуршение.
– Подвинься, – мрачно требуют сверху. Азамат послушно влезает обратно в окно и отходит в сторону. С края крыши свешивается узкое длинное тело и одним движением переправляется на чердак. Автоматически закрывает за собой окно. – Ну и чего вам от меня надо?
Азамат только открывает рот, чтобы объяснить, но Гхан встревает:
– Иди складывай пожитки, тебя забирает отец.
Кир вздрагивает, втягивает голову в плечи и обводит Азамата совсем другим взглядом. Потом дергается в сторону люка, но Гхан хватает его за локоть.
– Только не думай, что можешь сбежать. Вы бы, уважаемый господин, его придержали, а то и правда в лес умотает, ищи его там свищи.
– Кир, послушай, мы не сделаем тебе ничего плохого, – снова принимается уговаривать Азамат.
Парень оборачивается к нему, потом резко пихает Гхана локтем в живот, тот разжимает руку, и Кир мчится на меня, потому что я стою как раз между ним и люком. Как по этому чердаку можно передвигаться на такой скорости, я не знаю, но знаю, что мальчишку надо ловить, иначе ведь и правда спрячется в лесу и замерзнет насмерть. Поэтому, когда он приближается, я отставляю ногу для устойчивости и хватаю его поперек туловища обеими руками. Он даже не вырывается, просто замирает, как испуганная кошка, а через несколько секунд до нас добирается Азамат и прихватывает Кира за плечи.
– Успокойся, – говорит он с веселой усмешкой. – В догонялки другой раз поиграем. Пошли собираться.
Мы конвоируем Кира до левой двери в коридоре. За ней оказывается общая спальня. Гхан крепко держит мальчишку за пояс штанов, рассудив, что без них он не сбежит. Мы с Азаматом остаемся в дверях, чтобы не наступить ни на кого из спящих. Кир подходит к матрасику на полу, снимает с него простынку, потом открывает стенной шкаф и выгружает небольшую кучку мятой одежды, сапоги и еще какие-то предметы, завязывает простыню в тючок и закидывает за плечо.
– Негусто вещей, – замечаю.
– Естественно, – вздыхает Азамат. – У них тут всего негусто.
Гхан подталкивает Кира к выходу. На соседних матрасах просыпаются несколько постояльцев, но виду не подают, наоборот, с головой накрываются одеялами, только ноги подтягивают, чтобы не наступили.
В коридоре Гхан сворачивает не к кухне, а обратно к чердачной лестнице. Азамат придерживает Кира за плечи, пока Гхан выволакивает из угла стремянку, открывает окно и спускает ее на улицу.
– Так это и есть вход? – интересуется Азамат.
– Да, – отвечает Гхан. – Чтоб посторонние не шлялись.
Он садится на подоконник, перекидывает ноги наружу и шатко спускается по стремянке.
– Давайте его сюда, – предлагает, – я приму.
Азамат оглядывает своего отпрыска.
– У тебя теплой одежды совсем никакой нету?
Кир смотрит на него презрительно.
– Эта теплая.
На нем какая-то жиденькая свитерюлька и залатанные шерстяные штаны.
– Ясно, – вздыхает Азамат. – Ладно, до унгуца добежишь. Давай полезай.
Однако Кир не рвется лезть в окно.
– До унгуца? – ошеломленно переспрашивает он. – У вас унгуц?!
– Ага, – довольно кивает Азамат. – Никогда не летал?
– Ну полезай быстро, весь дом выстудишь! – орет Гхан снаружи.
Из-за сарая доносится собачий вой. Кир так ничего и не отвечает, но все-таки лезет в окно. Гхан его перехватывает и держит, пока мы спускаемся по лестнице.
На улице уже начинает светать, ночь сереет, снег создает белый фон. Азамат быстро шагает к унгуцу, чтобы поменьше морозить ребенка, хотя тот не подает признаков замерзания. Внезапно он останавливается.
– Кир, ну пойдем, – подталкивает его Азамат, но парень встал намертво.
– Я хочу взять Филина, – угрюмо сообщает он.
– Кого? – не понимаем мы.
– Да ты рехнулся! – рявкает Гхан.
– Я не полечу без Филина, – уперто заявляет Кир.
– Кто это? – спрашивает Азамат.
– Щенок евойный, – отмахивается Гхан. – Вон, за сараем воет, слышите? Кир, не дури, никто твою скотину не поволочет.
Азамат вопросительно смотрит на меня. Я пожимаю плечами. Конечно, собака в унгуце – не очень удобно, будет под руки лезть, лизаться, да и вряд ли она натренирована терпеть до прогулки, но, с другой стороны, не бросать же ее здесь. Я так понимаю, это ее Гхан угрожал пристрелить. Да и мальчику будет спокойнее, если мы разрешим ему держать домашнее животное.
– Ну давай возьмем, – говорю.
– Отлично, – кивает Азамат. – Пойдем, Кир, заберем твою собаку.
Парень вытаращивается на нас, как будто привидение увидел, но быстро приходит в себя и резво провожает Азамата за сарай. Гхан тоже очень удивляется и бормочет что-то насчет сумасшедших богачей. Мое семейство является из-за сарая, влекомое рвущейся с поводка белой лайкой примерно полугодовалого возраста.
– Уй ты маленький, – не удерживаюсь я. – Это и есть Филин?
– Ну да, – разводит руками Гхан. – Уж не знаю, где ваш пацаненок его взял, то ли спер, то ли подобрал где… Вы уж извините, что он такой упертый, я его и так и сяк воспитывать пытался, да не выходит ничего.
– Видимо, в дедушку пошел, – бормочу я себе под нос. – Ну чего, все взяли? Грузимся?
– Да, давай. – Азамат волочет Кира с Филином к унгуцу и открывает кабину с брелока. – Полезайте на заднее сиденье. Гхан-хон, держи. – Он выдает приютчику мешок с монетами.
Кир недружелюбным взглядом следит за передачей вознаграждения. Гхан расплывается в щербатой улыбке.
– Всего вам доброго, да хранят вас боги, добрые люди! Я уж прослежу, чтоб никто в ваши дела не лез, – подмигивает.
– Спасибо, Гхан-хон. – Азамат слегка кланяется. – Но наши-то дела все равно скоро всем известны будут, можете не стараться.
Мы залезаем в кабину, Азамат через плечо проверяет, на месте ли ребенок и собака, и закрывает купол. Кир широко раскрытыми глазами следит за каждым движением отца, а потом таращится в окно, наблюдая за взлетом. Филин тоже утыкает черный нос в стекло и посвистывает.
– Ф-фух! – Я откидываюсь на спинку сиденья и принимаюсь наконец-то рассматривать ребенка. Я и до того заметила, но сейчас удостоверилась, что он тоже копия Азамата, как и Алэк. По фотографиям земных детей мы с Азаматом пришли к выводу, что восьмилетний муданжец должен выглядеть примерно как двенадцатилетний землянин, но Кир кажется младше на пару лет. Это, впрочем, легко объяснимо. Во-первых, он очень тощий – я, когда его схватила на чердаке, прямо сквозь свитер все ребра почувствовала, – а во-вторых, даже на Земле воспитанники детских домов обычно выглядят младше своего возраста.
Кир отлипает от окна и хмуро смотрит на меня. Я вытряхиваюсь из шубы, потому что салон нагревается, стаскиваю с головы теплый платок. Ребенок отшатывается и вжимается в спинку.
– Здравствуй, – говорю. – Давай знакомиться. Я – Элизабет, жена твоего отца. Его зовут Азамат.
Мальчик сглатывает и отвечает:
– Я Кир. Куда вы меня везете?
– Учитывая, что уже почти утро и никто из нас еще не спал, – отвечает Азамат, – я думаю, сначала мы остановимся в Худуле отдохнуть, а потом, наверное, к тебе, Лиза, полетим? А то в столице меня сразу работать заставят, а хотелось бы сначала познакомиться поближе, и вообще. – Он оборачивается через плечо и подмигивает, но Кир только отодвигается еще дальше в угол. Песик устраивается у него под ногами, сворачивается там как-то и не подает признаков жизни.
– Давайте сразу проясним ситуацию, – предлагаю я, устраиваясь на сиденье боком, чтобы быть лицом к Киру. – Во-первых, Азамат и правда твой отец. Алансэ была его невестой, но бросила его за несколько месяцев до твоего рождения.
– Алансэ – это мать? – тихо уточняет Кир.
– Да, а ты не знал ее имени?
Он мотает головой. Я оставляю при себе все, что хочу сказать об этой женщине. Азамат поджимает губы.
– Мне очень жаль, что так получилось, – говорит он. – Алансэ только вчера мне о тебе сказала. Если бы я знал раньше, я бы тебя забрал. Но я почти всю твою жизнь был в изгнании, вернулся только этой весной. И не знал, что она была беременна. Мне правда очень жаль. – Он оборачивается к Киру. Тот смотрит то на него, то на меня из-под насупленных бровей и молчит.
– Так вот, – продолжаю я. До Худула лететь всего ничего, и я бы предпочла, чтобы там ребенок уже знал, кто кому кем приходится. – Алансэ заявилась к нам вчера и потребовала денег за молчание. Денег нам не жалко, но мы не хотим, чтобы ты жил в приюте, поэтому мы решили тебя забрать и сказать всем, что ты на самом деле мой ребенок. Понимаешь?
Кир сосредоточенно на меня смотрит.
– Как это ваш?
– Ну, я ведь жена Азамата. Вот пусть все и думают, что я твоя мать. А Азамат – отец. Понятно?
– Вы хотите так сказать?! – изумляется мальчик. – Зачем?
Я перевожу недоуменный взгляд на Азамата.
– Затем, – медленно отвечает он, – чтобы сберечь мою репутацию.
Меня этот ответ несколько удивляет, но, видимо, Азамат решил, что так ребенку будет понятнее на первых порах.
Кир очень странно на меня смотрит, потом пересаживается поудобнее и обхватывает себя руками.
– Ты не мерзнешь? – спрашиваю. – Хочешь, шубу дам?
– Нет, спасибо, – бормочет он. Но шубу я все-таки перекладываю на заднее сиденье.
– Ладно, – продолжаю, – ты, главное, запомни, что, если кто спросит – я твоя мать. А Алансэ тебя украла в младенчестве. Я так понимаю, ты ее не особо любишь?
– Она хочет меня убить, – пожимает плечами мальчик.
– Уже не хочет, – успокаиваю я. – Наш друг-духовник изменил ей память, теперь она тоже думает, что я твоя мать.
– Мне вы тоже память измените? – спокойно интересуется Кир.
– Нет, я думаю, ты и так никому не скажешь. Сам посуди, если кто-нибудь узнает, твой отец может лишиться работы и уважения многих друзей. Твоя жизнь уж точно не улучшится.
– Ясно. – Он угрюмо кивает. – Я не скажу.
– Вот и отлично, – улыбаюсь. – Еще только одна мелочь. Мы с Азаматом поженились недавно, этой весной, поэтому будем считать, что ты родился в этом году, но по недосмотру провалился в зияние. Ты ведь знаешь, что это?
– Знаю, – кивает Кир.
– Замечательно. Теперь повтори, пожалуйста, что ты скажешь, если тебя спросят, как все было.
Кир корчит рожицу, мол, не тупой, запомнил, но послушно повторяет:
– Я сын Азамата и Элизабет. Когда был мелкой козявкой, провалился в зияние, назад. Там меня нашла Алансэ и отвезла в приют. А вчера она пришла к вам и сказала, что я сын Азамата, и потребовала бабло. Вот и все.
– Умница, – хвалю. – Азамат, твой сын – отличный парень.
Муж ухмыляется, а Кир снова принимается ерзать на месте.
– Вот мы и в Худуле, – сообщает Азамат. – Попробуем постучаться к Лентяю. Он спит, конечно, но я не хочу, чтобы к вечеру весь город знал, что мы здесь.
Мы приземляемся на площадке за трактиром, уже почти светло. Азамат открывает кабину, а затем багажник, вынимает шерстяное одеяло и заворачивает в него удивленного Кира.
– Ничего лучше пока предложить не могу, – извиняется Азамат. Кир поднимает на него возмущенный взгляд, но ничего не говорит, только отшатывается. При свете разглядел, что ли?
– Сам знаю, что страшный, – сообщает Азамат. – Но уж какой есть.
Я тайком улыбаюсь. Азаматова самооценка идет на поправку.
Мы стучимся в дверь (о счастье, о цивилизация, здесь у домов есть двери!), и через пару минут ее открывает заспанный парень – один из сыновей Лентяя.
– Ой, – заторможенно говорит он, потом задумывается и добавляет: – Здравствуйте.
– Здравствуй. Прости, что в такую рань, но иначе не вышло. Нам бы две комнаты и поесть.
– Ага… – кивает парень. – Хорошо. Отца будить?
– Если сам справишься, то не надо, только не говори никому постороннему, что я здесь.
– Понял. – Парень протирает глаза и пропускает нас внутрь. – Комнаты щас покажу, еда – только вчерашняя. Нормально?
– Пойдет, – улыбается Азамат.
Лентяйский сын проводит нас на второй этаж в комнаты. Мы с Азаматом переглядываемся и соглашаемся, что я сплю отдельно, а он – с ребенком. Пес увязывается за нами, Кир опасливо косится на него и на сына трактирщика.
– Собачку тоже покормите, хорошо? – прошу я.
– Ага, – кивает парень. Потом задумывается. – Мы вообще собак в комнаты не пускаем, можно, я его внизу привяжу?
Кир тут же вцепляется в ошейник пса и с вызовом спрашивает:
– На улице?
– Да нет, зачем, у нас есть теплая пристройка, где охотники своих собак оставляют.
– Не врешь? – прищуривается мальчишка.
– Кир! – возмущенно окликает его Азамат. – Ты не мог бы повежливее разговаривать?
Тот только поджимает губы.
– Пойдемте посмотрим на эту пристройку, – предлагаю я. Очень спать хочется, скорее бы уложить уже всех этих мужиков, считая пса.
Хозяйский сын отводит нас через кухню, где прихватывает кусок мяса на кости, и какое-то складское помещение в пристройку, где действительно тепло, на полу навалено сено, сильно пахнет собаками, а у дальней стены привязаны два больших длинномордых охотничьих пса.
– Юного князя устраивают условия? – насмешливо спрашивает парень.
Кир молча кивает, треплет Филина по холке и самолично привязывает поводок к слеге. После этого пес получает ужин, которому радуется так, как будто неделю не ел, а мы идем обратно в комнаты, где Азамат уже организовал мне и Киру по горячей ванне и принес из унгуца сменную одежду.
Отмытый Кир выглядит несколько лучше, чем немытый. По крайней мере, серые свалявшиеся космы сменились на блестящие черные волосы. Мы спускаемся в обеденный зал, где получаем по солидной порции бараньего шашлыка с чомой и грибной подливкой. Кир смотрит на мясо, как будто это платиновый слиток, и, едва наш метрдотель отворачивается, хватает куски мяса руками и принимается стремительно уминать, почти не жуя.
Азамат ловит его за руку. Кир вздрагивает и сжимает кусок так, что сок течет по руке.
– Тише, тише, – укоряет его Азамат. – Не спеши, не убежит.
– И никто у тебя из тарелки еду не отберет, – добавляю я.
Кир послушно умеряет темп, но все время зыркает на нас исподлобья, то ли боится, что и правда отберем ужин, то ли надеется, что отвернемся. Азамат наливает ему молока, чтобы не икал после скоростного заглатывания, но ребенок и молоко выдувает одним глотком, а потом переводит дыхание. В итоге мы еще и по полтарелки не одолели, а Кир уже сидит, со скучающим видом ковыряет ложкой в чоме.
– Наелся? – спрашивает Азамат. Ребенок пожимает плечами. – Подливку попробуй, очень вкусная.
Кир послушно пробует подливку, но, видимо, не разделяет Азаматовых вкусовых предпочтений. Мы продолжаем жевать в молчании, Кир только время от времени косится на нас и наконец набирается храбрости спросить:
– А можно еще мяса?
Азамат открывает рот, чтобы разрешить, но я его перебиваю:
– Думаю, на сегодня хватит. Утром еще съешь.
Кир сникает, а Азамат вопросительно хмурится.
– Как бы ему плохо не стало, – говорю. – Жареное всухомятку на голодный желудок, не жуя… Тем более он, видимо, нечасто мясо ест. Пускай сначала это переварит.
Кир корчит рожицу и отворачивается.