Викинги. Ирландская сага Нельсон Джеймс
Все и так было против них, поэтому им не было никакого резона ввязываться в бой, даже не отдышавшись, хотя он и заметил, что Старри дышит совсем не так тяжело, как он. До врага оставалось не более семидесяти футов, и Старри начал негромко подвывать, кружась на одном месте, словно сорванный листок, угодивший в водоворот.
— Одну минуту, Старри, одну минуточку, — прохрипел Харальд, хватая воздух широко раскрытым ртом и выплевывая дождевую воду.
Он выпрямился, и тут какой-то звук за спиной привлек его внимание. Он обернулся. В двухстах футах позади отец и еще один здоровяк, Годи, со всех ног бежали к ним во главе строя викингов.
«Так вот почему они выстраивали стену щитов», — подумал Харальд, приходя в замешательство оттого, что ошибся.
К счастью, он не сказал Старри, что полагает, будто приготовления во вражеском лагере начались из-за них.
Старри Бессмертный тоже увидел викингов, и на его лице отразилась паника при мысли о том, что он упустит возможность атаковать стену щитов в гордом одиночестве.
— Давай же, Харальд, пошевеливайся, иначе они догонят нас! — крикнул он и, не в силах более сдерживаться, повернулся и устремился к шеренге солдат впереди.
Харальд сделал шаг вперед, потом еще один и еще, вновь постепенно переходя на бег. Он принял решение атаковать строй солдат, пусть и в затуманенном сознании, и теперь просто не мог остановиться, чтобы подождать остальных. Это озна — чало бы признать, что все его предыдущие действия были ошибкой, а он был к этому не готов. Пусть даже это и правда.
Старри находился уже в тридцати футах впереди и быстро сближался с шеренгой воинов. Харальд воздел Вестник Возмездия над головой и машинально согнул в локте левую руку, чтобы поудобнее перехватить шит, когда на него обрушилось неприятное осознание: «У меня же нет щита…».
Это значило, что необходимо сменить тактику, и он взглянул на Старри, чтобы понять, как тот собирается решать эту проблему, поскольку у Старри сейчас тоже не было щита, как, впрочем, и всегда. Берсерк что было сил мчался прямо на шеренгу воинов, и Харальд видел, что ирландцы приготовились встретить его, слегка озадаченные атакой этого сумасшедшего, который несся на них, пусть и не с голыми руками. Из-за стены щитов вперед выдвинулись копья, и наконечники их зловеще блеснули, готовые пронзить Старри, когда тот бросится на воинов.
Старри был всего в десяти футах от линии щитов, как вдруг он упал. Харальд остановился и затаил дыхание, уверенный в том, что берсерк споткнулся и что сейчас его пронзит десяток копий. Но Старри не спотыкался. Он буквально нырнул вперед, на землю, ударился о нее плечом, перекатился и вновь вскочил, выпрямившись всего в нескольких дюймах от шеренги солдат и оставив за спиной копья, которые оказались выставлены слишком далеко, чтобы причинить ему вред.
По инерции пролетев последние дюймы, отделявшие его от шеренги, он врезался в деревянные щиты плечом. Воины, державшие их, были обучены сдерживать натиск, не отступая ни на шаг, но маневр Старри ошеломил их и застал врасплох. Харальд видел бесконечное удивление и шок на их лицах, когда берсерк внезапно оказался совсем рядом и пробил дыру в стене щитов, размахивая мечом и топором с такой маниакальной яростью, что воины, оказавшиеся в пределах досягаемости его оружия, не придумали ничего лучше, как поднять щиты, укрываясь за ними.
Харальд увидел, как один из щитов раскололся от удара боевого топора Старри, увидел, как короткий меч нырнул в образовавшееся отверстие, откуда ударил фонтан крови. Воин опрокинулся на спину, а Старри высвободил топор и атаковал следующего. Харальд же, к своему негодованию, вдруг осознал, что застыл на месте. Разинув рот, он во все глаза смотрел на происходящее, словно маленький мальчик, который впервые в жизни видит драку. Он воздел над головой Вестник Возмездия и, разгоняясь, чтобы набрать утраченную скорость, устремился вперед, желая ввязаться в схватку раньше, чем к нему на помощь подоспеет отец. Ему отчаянно хотелось, чтобы все узнали правду, которая заключалась в том, что он ничуть не меньше Старри Бессмертного рвется в свой последний бой.
Он был уже в пятнадцати футах от врага и целился в край пролома, который проделал в стене щитов Старри, когда воины заметили его. Мгновением раньше их взгляды были прикованы к Старри, но в последний момент они выставили перед собой копья, наконечники которых влажно блеснули в тусклом свете дня. Харальд хотел было повторить фокус Старри с падением, но тут же усомнился, что сумеет провернуть его, а валяться под ногами воинов после того, как они заколют его, словно дикого кабана, ему не хотелось.
Харальд не смог бы перекатиться под копьями, зато он умел мгновенно останавливаться. Этот трюк он практиковал довольно часто и считал его весьма эффективным; упереться пятками в землю и всем телом откинуться назад, чтобы противостоять силе инерции, и тогда в мгновение ока его стремительный бег сменялся полной неподвижностью. До ближайших копий ему оставалось всего несколько футов, и он уже различал лица воинов, которые держали их, уверенные в том, что он сейчас с разбегу налетит на них. Но в следующий миг он резко затормозил, причем так близко от копий, что ближайшее едва не касалось острием его кольчуги. И когда изумленный воин попытался ткнуть его копьем, Харальд описал своим мечом широкую дугу, отбивая древки копий в сторону, и прыгнул вперед мимо наконечников, прямо на воинов, стоявших в шеренге.
Те уже и без того были потрясены атакой Старри, а теперь еще и Харальд шокировал их снова. Юноша выбросил вперед левую руку, ухватился за верхний край щита ближайшего воина и резко рванул его на себя, потянув следом и того, кто его держал. Справа от Харальда кто-то попытался вонзить меч ему в живот, но он успел развернуть в ту сторону щит, подставляя его под удар. Он резко опустил Вестник Возмездия в просвет между двумя щитами и почувствовал, как клинок заскрежетал о сталь, пока он отпихивал другие копья в сторону.
Воин, щит которого Харальд рванул к себе, потянул его обратно, пытаясь отобрать его у Харальда. Он взмахнул мечом, собираясь снести Харальду голову с плеч, но, прежде чем он успел опустить клинок, юноша нанес ему страшный удар кулаком в лицо. Нос солдата оказался сломан в нескольких местах, шлем едва удержался на голове, а сам он покачнулся и отлетел назад на несколько шагов. Харальд успел сорвать щит с руки воина, пока тот падал, а потом поднял его, подставляя обратной стороной под удар копья, которое вынырнуло откуда-то из толпы воинов, нацеленное ему прямо в сердце.
Щит принял удар на себя, и Харальд отвел его в сторону, а потом резко развернул к себе, продевая руку в кожаный ремень и хватаясь за железное крепление с обратной стороны металлической выпуклости в центре щита, одновременно взмахивая Вестником Возмездия и отражая очередной удар.
«Вот и славно, теперь у меня есть щит», — подумал он. Теперь он готов был вступить в бой по-настоящему. С правой стороны от него Старри выплескивал на ирландцев всю свою ярость берсерка. Собственно говоря, Харальд видел не его самого, а блеск оружия да окровавленных пехотинцев, неподвижно лежащих на траве или расползающихся в стороны. Оттуда доносился неумолчный крик: это вопили и воины, и Старри, временами заглушая лязг оружия, треск ломающегося дерева и отвратительный хруст, о природе которого Харальд предпочитал не задумываться.
Харальд Крепкая Рука вновь врезался в стену щитов, но на сей раз она не поддалась, и он взмахнул Вестником Возмездия, нанес удар и парировал чей-то выпад. Судя по всему, он выбрал для боя не самое лучшее место. Чтобы достойно сражаться с теми, кто выстроил стену щитов, требовалась другая стена, а не один человек, сколь бы хорошо он ни владел мечом. Даже Старри вскоре задавят численным превосходством, тем более что эти пехотинцы хорошо знали свое дело. Харальд уже видел, как они медленно окружали его справа и слева, растягивая стену щитов, и вскоре он будет отражать атаки с трех сторон сразу и долго не продержится.
«Назад, назад, отступай!» — стучал у него в висках назойливый призыв, но он усилием воли отогнал эту поддую мысль от себя. Отступление и позор были совсем не тем, чему его учили, норманны так не поступают, и потому он парировал очередной удар и сам сделал выпад. Уловив движение слева — кто-то приближался к нему со стороны щитов, — он развернул собственный щит, чтобы отразить удар вражеского клинка. Но зато теперь он оказался совершенно беззащитен спереди. К нему, словно змея в броске, устремилось чье-то копье, и он лишь каким-то чудом успел отбить его мечом.
Харальд вновь прикрылся щитом, но теперь его атаковали справа. Среагировать он уже не успел, пропустив чудовищной силы удар в висок. Он пошатнулся, земля закружилась в бешеном танце, а фигуры воинов впереди вдруг начали расплываться. Он тряхнул головой, пытаясь вернуть четкость зрения, но не преуспел. И вдруг ему показалось, будто сквозь мельтешение струй дождя и пятен приглушенных цветов он видит отца и здоровяка по имени Годи, которые врезались в шеренгу ирландских солдат по обеим сторонам от него.
Глава сорок четвертая
Я ношу запястье
На руке и славлю
Конунга могучего
За подарок щедрый.
Сага об Эгиле
Тот краткий миг, когда Торгрим остановился и выстроил своих людей клином, оказался решающим. Это позволило ему восстановить дыхание и вновь пойти в атаку. Впрочем, его хватило ненадолго. Бег в доспехах никогда не был легкой прогулкой, да и кольчужная рубашка, которую он позаимствовал у одного из воинов Орнольфа, оказалась довольно-таки тяжелой, так что вскоре он понял, что снова задыхается. Но самое плохое заключалось в том, что ему нельзя было отставать от Годи, для чего приходилось делать два шага там, где Годи хватало одного.
На руку ему сыграл тот факт, что воинам, построенным «свиньей», или клином, вовсе не обязательно было вступать в бой на бегу. Лучшего эффекта удавалось достичь, если врезаться в стену щитов, двигаясь быстрым шагом. Таким образом, призывая Годи и остальных норманнов не спешить, Тор- грим действовал не только в собственных интересах.
До шеренги ирландцев оставалось не более тридцати шагов, и он уже видел, как Харальд дерется не на жизнь, а на смерть, причем держится очень достойно. Но сражаться в одиночку против целой стены щитов в течение долгого времени не сможет никто, даже самый умелый воин.
Еще минутку, Харальд, продержись еще немного…
Справа от того места, где бился Харальд, творился настоящий хаос. Казалось, две стаи волков сцепились там. Торгрим понял, что самой гуще схватки оказался Старри Бессмертный. Он немного изменил угол движения клина так, чтобы они с Годи врезались в стену щитов чуть левее Харальда. До ирландцев оставалось всего пятнадцать футов, он уже ясно различал лица пехотинцев за щитами, а в ушах у него стоял неумолчный треск, лязг и крики сражающихся. От этих звуков кровь быстрее побежала по жилам Торгрима, он ощутил прилив сил, а в груди его зародился и сорвался с губ боевой клич, словно какое-то живое существо стремилось выбраться наружу.
Он увидел сосредоточенность на лицах врагов, увидел и страх, а в следующий миг они с Годи обрушились на стену щитов, подобно приливной волне. Затем он не столько увидел, сколько ощутил, как за его спиной норманны захлестнули вражескую шеренгу, словно океанские валы, растекаясь по всей ее длине.
Сила удара была такова, что пехотинцы дрогнули и отступили на шаг. Оружие викингов взлетало и опускалось, разя поверх щитов или вонзаясь в щели, оставшиеся между перекрывающими друг друга деревянными дисками. Справа от Торгрима один из норманнов запоздал отразить удар копьем. Оно вонзилось ему под подбородок, и совместная сила выпада и инерции его бега была такова, что наконечник пробил ему череп на затылке и выглянул наружу в фонтане крови и осколков кости. Викинг беспомощно взмахнул руками, но не издал ни звука, потому что умер еще до того, как мозг подал ему команду крикнуть. Он рухнул на землю с копьем, торчащим из затылка, обезоружив ирландца.
Железный Зуб обладал прекрасным балансом: длинное прямое обоюдоострое лезвие с рукоятью, обтянутой кожей с металлическими вставками, и с тяжелым навершием для уравновешивания веса клинка. И Торгрим сполна воспользовался всеми его преимуществами, не рубя им, как боевым топором, а вонзая его поверх щитов и между ними, выбирая цель и нанося удары с ловкостью, отточенной долгими тренировками на соломенных чучелах.
Стена щитов дрогнула. Ирландцы отступили на пол шага, и Торгрим понял, что они уступают давлению. Откуда-то слева донесся душераздирающий крик кого-то из ирландцев: это был вопль ужаса, так могла бы кричать женщина. Он увидел, как воин повернулся и побежал, бросив своих товарищей и избавляясь на бегу от оружия. Впрочем, он не промчался и десяти футов, как один из военачальников вонзил меч ему в живот. А стена в том месте, откуда он бросился в паническое бегство, вновь сомкнулась — то было дисциплинированное движение опытных и хорошо обученных воинов.
— Тесните их! Тесните! — прокричал Торгрим.
Рядом с ним Годи сражался, словно обезумевший великан, орудуя щитом, как тараном, и напирая на ирландцев всей мощью своего огромного тела. Его меч беспощадно разил всякого, кто оказывался в пределах досягаемости его длинных рук. Торгрим мельком увидел Харальда. Мальчик где-то заработал рваную рану на лице, и она кровоточила, хотя и не сказать, что слишком обильно. Судя по тому, с каким пылом он дрался, Торгрим понял, что сын даже не заметил ее.
Справа возникла какая-то суета, и Торгрим бросил взгляд в ту сторону как раз вовремя, чтобы увидеть, как Орнольф Неугомонный расталкивает своих людей, пробираясь в первые ряды, чтобы обрушиться на стену щитов и воинов за ними. Наконец он добрался до врага, с трудом преодолев почти целую милю открытого пространства, но сейчас в нем взыграла кровь. Подобно Торгриму, он забыл о возрасте и усталости и ударил щитом в шеренгу ирландцев, орудуя своим боевым топором с прежней легкостью, чему Торгрим уже сотни раз становился свидетелем во множестве схваток в дюжине чужих стран за двадцать лет странствий.
И вновь стена щитов подалась назад, совсем немного. Ирландцы отступили на полшага, но это было начало, первый признак слабости, и Торгрим понял, что скоро они сломаются. Но, нанося очередной удар Железным Зубом, он вдруг заметил то, чего не ожидал, — к слабому месту в стене щитов бежали новые воины, чтобы укрепить его.
«Подкрепления… эти ублюдки придержали в резерве свежие силы», — подумал Торгрим. Теперь он уже нисколько не сомневался, что они сражаются не с крестьянами, набранными с бору по сосенке, а с обученными солдатами, хорошо знающими свое дело.
«А вот за что мы с ними деремся?» — закралась ему в голову крамольная мысль, и он понял, что у него нет ответа на этот вопрос.
И вдруг громко и призывно затрубил рог, прорезав шум схватки и стук дождя. Он протрубил вновь, к нему присоединился еще один, а потом еще и еще, но что это означало, поняли только ирландцы. Стена щитов качнулась и попятилась. Это было даже не отступление, а организованный выход из боя с целью разорвать контакт. Щиты поднялись на уровень груди, оружие солдаты держали наготове, готовые нанести смертельный удар, но не делая этого. Шум сражения разом стих вдоль всей линии соприкосновения, когда ирландцы отошли на несколько шагов, не признавая поражения, но и не продолжая схватку. Норманны, не понимая, что происходит, отступили тоже, уронив усталые руки с зажатыми в них мечами и топорами.
Справа от Торгрима что-то происходило; он увидел, как четверо викингов вытаскивают отчаянно сопротивляющегося Старри Бессмертного из толпы ирландцев. Глаза у берсерка были широко распахнуты, в уголках губ пузырилась пена, и он был весь, с ног до головы, перепачкан кровью, как если бы сам разрисовал себя ею.
Торгрим поспешил к тому месту, где четверо норманнов с величайшим трудом прижимали Старри к земле, а тот брыкался и извивался всем телом, пытаясь вырваться.
— Старри, Старри! — выкрикнул ему в лицо Торгрим, опускаясь на колени рядом с берсерком.
Старри перевел на него безумный взгляд. Торгрим положил руку ему на плечо и почувствовал, как тот обмяк и расслабился.
— Отпустите его, — приказал Торгрим викингам, и те повиновались, после чего вскочили и поспешно отошли в сторону, желая убраться подальше.
— В чем дело? Что происходит? — спросил Старри.
— Не знаю, — ответил Торгрим.
Рога по-прежнему трубили, но все оставались на своих местах. Вдоль всей линии соприкосновения викинги и ирландцы стояли в нескольких шагах друг от друга, ожидая, что будет дальше.
— Мы уже умерли? — осведомился Старри.
— Более или менее, — отозвался Торгрим.
Он встал, а Старри сел и огляделся. Справа началось какое- то движение, стена щитов дрогнула и раскрылась. А потом, к изумлению Торгрима, в образовавшейся бреши показалась белая лошадь, на которой в отороченном золотой бахромой платье восседала принцесса Бригит. Она держала в руках меч, причем, как ни странно, умело: не так неловко, как держали оружие другие женщины, родившиеся не в Норвегии. Бригит несла меч так, как будто привыкла к тяжести оружия, и с высоты седла пристально вглядывалась в лица мужчин, которые умолкли и выжидательно смотрели на нее.
— Харальд! — крикнула она, заметив наконец в рядах норманнов Харальда сына Торгрима. — Харальд!
Харальд выступил вперед, и по лицу его было видно, что юношу обуревают смешанные чувства — гнев, смятение, неуверенность. Бригит произнесла несколько слов по-ирландски. Харальд кивнул, что-то бросил в ответ, после чего властным голосом, разнесшимся по всему полю, произнес:
— Принцесса Бригит ник Маэлсехнайлл попросила меня перевести ее слова. Это ее вы видите перед собой.
Он кивнул Бригит, и та заговорила на своем диковинном наречии. Харальд внимательно слушал ее и время от времени кивал.
— Она говорит, что мы, викинги, пришли сюда вместе с ней затем, чтобы помочь ей вернуть трон Тары. Что нам было обещано золото и серебро за наши труды… — Он сделал паузу, поскольку Бригит что-то добавила. — Она говорит, что это условие остается неизменным. Что мы не должны сражаться с ней. Нам нужно присоединиться к ней и этим воинам, чтобы разбить армию Тары, и тогда золото и серебро станет нашим.
«Если Бригит ожидала радостных воплей и бурного восторга по поводу предложенного союза, то она наверняка разочарована», — решил Торгрим. Норманны не издали ни звука, просто стояли молча и смотрели на нее. Надполем повисла мертвая тишина, отчего шум дождя казался особенно громким.
— Ночной Волк, — заявил Старри, вставая, — не думаю, что это Вальгалла. — Дождь смыл с него кровь, но не равномерно, а пятнами, отчего он выглядел еще ужаснее, чем раньше. — Клянусь всеми богами, — продолжал он, оглядываясь, — Вальгалла должна выглядеть получше этого проклятого места.
Бригит вновь заговорила, громко и властно. Харальд перевел:
— Что скажете?
С дальнего конца шеренги долетел чей-то голос, и Торгрим узнал Хроллейфа Отважного.
— Я скажу, что с нас довольно лжи этих ирландцев! — прокричал он. Викинги разошлись в стороны, и в образовавшуюся брешь тяжело ступил Хроллейф, указывая на Бригит. — И, что еще хуже, с нас довольно лживых ирландских женщин!
Его слова вызвали ропот одобрения, прокатившийся по рядам норманнов. Торгрим покосился на Харальда и понял, что мальчик подбирает слова, не зная, как перевести то, что сказал Хроллейф.
Но тут шум дождя заглушил еще чей-то голос, при звуках которого лицо Торгрима залила краска гнева. Арнбьерн Белозубый протолкался в середину шеренги вслед за Хроллейфом, словно торопясь оказаться в центре внимания и внести свою лепту, чтобы о нем не забыли.
— Ты не имеешь права говорить от лица всех викингов, Хроллейф! — крикнул он.
Торгрим лишь покачал головой. Зрелище было жалким. Если Арнбьерн и пользовался когда-либо авторитетом и властью, то теперь он явно растерял их напрочь. Сейчас он больше походил на сварливую домохозяйку, чем на ярла, командующего воинами.
— Как и ты, Арнбьерн! — проревел в ответ Хроллейф. — Я бы не пошел с тобой и в отхожее место, если бы мне приспичило сблевать!
Вперед выступил Ингольф.
— Давайте поговорим об этом на совете. Все предводители должны обсудить это предложение! — крикнул он, и ответом ему стал одобрительный гул, потому что он первым высказал хоть какую-то разумную мысль.
Харальд встретился взглядом с Торгримом, и Ночной Волк прочел в глазах сына просьбу о помощи. Торгрим кивнул, и Харальд перевел слова Ингольфа Бригит. Бригит ответила, и теперь уже Харальд заговорил громким голосом:
— Принцесса считает это предложение мудрым, но она просит вас поспешить, поскольку вскоре мы должны атаковать. Каждая минута нашего промедления позволяет обороне Тары укрепиться.
Вожаки, отделившись от цепи норманнов, отошли на дюжину ярдов в сторону: Арнбьерн и Болли сын Торвальда, Хроллейф, Ингольф и Орнольф. Торгрим сунул Железный Зуб в ножны и тоже направился к группе предводителей, но потом остановился и повернулся.
— Харальд! — окликнул он сына. — Идем со мной!
Харальд поспешил к нему, но на лице его читались удивление и тревога.
— Зачем, отец? Я ведь не ярл и даже не воин хирда.
— Да, — согласился Торгрим. — Зато ты — единственный, кто имеет хотя бы малейшее представление о том, что здесь происходит.
Сидя в седле своей гнедой кобылы, Руарк мак Брайн смотрел, как Бригит уверенно развернула свою лошадь и шагом направила ее к тому месту, где ее поджидал он сам, а также Брендан мак Айдан и другие военачальники. Это была ее идея, и поначалу он отнесся к ней с изрядным скептицизмом, но теперь начал думать, что она была права. Как только заревел рог, призывающий выйти из боя, и ирландские пехотинцы шагнули назад, норманны сразу же прекратили сражение. И вот теперь их можно было убедить перейти на другую сторону. Или отправить обратно. Или заставить сделать еще что-нибудь. Он, похоже, окончательно запутался.
— Они обсуждают наше предложение, господин Руарк, — сообщила Бригит.
С высоты седла Руарк видел, как небольшая группа норманнов собралась, чтобы посовещаться в отдалении. Он решил, что это — их вожаки, хотя у этих варваров предводителя было не отличить от помощника конюха.
— Очень хорошо. Будем надеяться, что они примут правильное решение.
Руарк мак Брайн не имел ничего против сражения; собственно говоря, он всегда был готов к доброй драке. Но он терпеть не мог бессмысленного насилия, ему была невыносима мысль о том, что его люди гибнут напрасно, а ведь именно это и происходило несколько минут назад. Он никак не мог взять в толк, почему люди, пришедшие с Бригит из Дуб-Линна, которых одурачил и едва не убил Фланн мак Конайнг, набросились на него.
Бригит без раздумий приписала подобное поведение животной тупости. Хотя при иных обстоятельствах столь простой ответ едва ли устроил бы его, но, как он ни ломал голову, другого объяснения найти не мог.
— Ну, и как вам показался их настрой? Они присоединятся к нам? — поинтересовался Руарк.
— Не знаю, — ответила Бригит.
Ее намокшие от дождя локоны распрямились, обрамляя побледневшее личико, которое еще совсем недавно было румяным, и теперь она была похожа на утопленницу. Но зато дождь начал стихать.
— Не знаю, — повторила Бригит, глядя не на Руарка, а на предводителей викингов, устроивших совет вдалеке. — Они ведь животные, сущие животные, которые руководствуются лишь собственными инстинктами, страстями да примитивными потребностями. Страстью к наживе, золоту, серебру, женщинам. Если в их головах способна зародиться хоть одна здравая мысль, то они поймут, что все это можно получить, лишь взяв Тару, а не сражаясь с вами.
— А если мы возьмем Тару? — спросил Руарк. — Что тогда? Мы соберем все золото и серебро и отдадим им?
Бригит стремительно обернулась к нему, словно до глубины души пораженная его словами.
— Господи боже мой, нет конечно, — сказала она, и в голосе ее прозвучала такая твердость, какой он никак не ожидал от столь молодой и прелестной девушки. — Их ни в коем случае нельзя оставлять в живых. Мы пошлем их первыми атаковать людей Фланна, а тех, кто уцелеет, убьем, как шелудивых собак, которыми они и являются на самом деле.
— Действительно, — протянул Руарк и взглянул на совещающихся вожаков.
Они размахивали руками и, судя по всему, что-то весьма оживленно обсуждали. Но предложение Бригит вызвало у него внутренний протест. Заключить союз с этими людьми, а потом убить их, как скот на бойне? Он вовсе не был уверен, что согласится с этим.
— Господин Руарк, — заговорила Бригит, словно подслушав его мысли. — Они не ирландцы и даже не христиане. Они приходят на нашу землю, берут все, что им понравится, грабят наши церкви, насилуют и уводят в рабство наших женщин. Они пытаются уничтожить и попрать истинную веру. И они не остановятся. Если бы в ваших владениях завелась стая волков и начала убивать ваших овец, вы открыли бы на нее охоту и уничтожили бы всех, воспользовавшись всеми имеющимися в вашем распоряжении средствами. Что ж, господин, они и есть стая волков, пришедшая на вашу землю.
Руарк кивнул. Каждое сказанное ею слово было правдой, и угроза, исходящая от норманнов, была реальной, а сейчас она нависла и над ним самим. Она была права. Их ни в коем случае нельзя было оставлять в живых.
Но, прежде чем он успел ответить, предводители закончили совещаться. Очевидно, они приняли решение и направились к шеренгам. Впереди вышагивал какой-то старик, огромный мужчина с густой бородищей и длинными волосами, которые развевались по ветру при ходьбе.
— Этого старого ублюдка зовут Орнольф. — обронила Бригит, и голос ее сочился невыразимым презрением.
— Он у них главный? Предводитель этих людей?
— Я не знаю, насколько велика его власть над ними, — ответила Бригит, — но он — пьяница и дурак, чего вполне достаточно, чтобы командовать остальными.
Стена щитов раздалась, и тот, которого звали Орнольфом, шагнул в образовавшийся проем, а остальные потянулись за ним, словно перелетные гуси. Они остановились в десяти футах от того местах, где их ожидали Руарк, Бригит и прочие, глядя на них сверху вниз с высоты седел. К Орнольфу подошел и остановился с ним рядом молодой человек, совсем еще юноша. Он был намного моложе остальных, и Руарк узнал в нем мальчишку, который привел Бригит к нему в лагерь.
Орнольф заговорил голосом, как нельзя лучше подходящим его мощной фигуре. Молодой человек переводил его речь на ломаный, но вполне сносный ирландский.
— Меня зовут Орнольф сын Храфна. Я — ярл из Эуст-Агдера, что в Вике.
— Вы приняли решение? — обратился к нему Руарк с вопросом прежде, чем тот продолжил перечислять свои титулы.
Мальчишка перевел, выслушал ответ Орнольфа и сказал:
— Приняли. Мы присоединимся к вам. Мы будем сражаться за то, чтобы овладеть этим городом, который вы называете Тарой. В обмен на добычу, которая там найдется.
Руарк кивнул.
— Я уважаю ваше решение и приветствую вашу дружбу, — провозгласил он, и мальчишка перевел его слова. — Мы выстроимся в боевые порядки и перейдем в наступление. У нас есть таран, и мы воспользуемся им, чтобы выбить ворота. Мои и ваши люди прикроют щитами от стрел тех, кто будет орудовать тараном. Потом, после того как ворота рухнут, ваши люди войдут внутрь и завяжут бой с врагом, а мы последуем за вами и поддержим вас.
Он подождал, пока запинающийся мальчишка не закончит перевод. Когда тот справился, старик по имени Орнольф запрокинул голову и разразился громким хохотом. Успокоившись, он утер с глаз слезы и сказал что-то юноше, который вновь начал переводить:
— Орнольф говорит… он говорит, что сражение нужно ирландцам… и что ирландцы и норманны войдут внутрь вместе…
У Руарка возникло стойкое убеждение, что мальчишка изрядно смягчил слова старика, но это не имело никакого значения.
— Очень хорошо, — согласился он. — Мы войдем внутрь вместе. Пусть ваши люди построятся вон там. — Он указал на правое крыло своей шеренги.
Юноша перевел. Орнольф прокричал приказ, его примеру последовали остальные вожаки, и норманны стали выстраиваться в боевой порядок, причем на удивление грамотно и быстро. Руарк развернул свою кобылу и заговорил, обращаясь к Брендану мак Айдану и прочим, стоя спиной к шеренге.
— Передайте приказ своим подчиненным, — сказал он, — как только главные ворота падут, мы войдем в город, ирландцы и норманны, и вступим в бой с войском Фланна. Оно немногочисленное, и разбить его будет нетрудно. После чего мы немедленно нападем на норманнов и убьем их на месте. Они опасны, им нельзя доверять, и мы должны уничтожить их. Без всякой жалости.
Военачальники закивали головами. Они понимали все. Эти люди давно служили под началом Руарка мак Брайна, многие — уже несколько лет. Они знали, что он говорит правду и никогда не ошибается, и потому собирались беспрекословно выполнить его распоряжение.
Десять минут спустя боевой порядок был выстроен окончательно. Руарк мак Брайн выкрикнул команду, эхо которой разнеслось над промокшей насквозь равниной, и с ответным ревом они покатились вперед, ирландцы и норманны, шеренгой в триста с лишним человек, неумолимо поднимаясь вверх по склону к Таре.
Глава сорок пятая
Они пророют ход под молельней Господней;
И множество церквей будет сожжено…
Ирландское пророчество, приписываемое Беку мак Де
Все происходящее было хорошо видно со стен Тары. Оттуда наблюдали за тем, что творится на поле, хотя и не понимали, что все это означает.
Морриган, Фланн мак Конайнг и еще несколько приближенных смотрели, как на их глазах разыгрывается кровавая драма, словно они были древними римлянами, наблюдающими за битвами гладиаторов в Колизее, устроенными ради забавы. Но сейчас, однако, ставки были куда выше.
Они наблюдали, как выстроились люди Руарка мак Брайна, когда Арнбьерн со своим войском вывалился из ворот Тары. На мгновение им показалось, что Арнбьерн вознамерился отступить, но потом, откуда ни возьмись, на дальнем конце поля появилась еще одна орда викингов и атаковала левый фланг Руарка. Воодушевленные столь неожиданной подмогой, люди Арнбьерна немедленно перешли в наступление на его правый фланг.
Морриган молча стояла рядом с братом. Но в душе она переживала бурный восторг, фактически экстаз оттого, что ее план сработал именно так, как она и предполагала. Собственно говоря, намного лучше, чем она надеялась. Она всего лишь рассчитывала, что Арнбьерн нанесет некоторый урон Руарку мак Брайну, прежде чем тот уничтожит норманнов всех до единого. О существовании этой второй армии она даже не подозревала. А теперь выходило так, что будет уничтожено как раз войско самого Руарка, после чего норманны окажутся изрядно потрепанными. И это было очень хорошо, поскольку норманнов, в отличие оттого же Руарка, захват трона Тары не интересовал совершенно.
Как только викинги Арнбьерна прекратили свое трусливое отступление и устремились в атаку, схватка быстро распространилась по всей линии соприкосновения, превратившись в кровавое побоище, которое Морриган имела возможность наблюдать с безопасного расстояния, да еще и с высоты. А потом вдруг заревели рога, хриплый голос которых был отлично слышен со стен Тары, и сражение прекратилось.
Она не понимала, что все это значит, а когда спросила брата, то Фланн признался, что тоже не имеет ни малейшего представления о том, что творится на дальнем конце поля. Обе шеренги, норманны и ирландцы, отступили друг от друга на несколько шагов. Долгое время им казалось, что там вообще ничего не происходит. А потом викинги вновь пришли в движение, но вместо того, чтобы возобновить атаку на ирландцев, они встали в один строй вместе с ними. Лицом к Таре. Все до единого, и отсюда щиты их казались бесконечным рядом ярких цветных пятен, обращенных к Таре. А потом они пошли в атаку.
— Они заключили мир, — негромко и обреченно сказал Фланн. — Они заключили мир и объединились, чтобы напасть на Тару.
Еще несколько минут они молча смотрели, как длинная шеренга в едином строю надвигается на столицу, постепенно ускоряя шаг.
— Даже не представляю, что мог сказать этим варварам Руарк мак Брайн, — наконец заявил Фланн. — А о том, что он пообещал им после того, как они возьмут Тару, мне не хочется даже и думать.
— И что ты теперь будешь делать, брат? — спросила Морриган.
— Мы можем сделать немногое. Мы отправим людей на стены, чтобы они защищали их с копьями и луками в руках. Но я не сомневаюсь, что у воинов Руарка есть таран, которым они и выбьют ворота. Им не понадобится для этого много времени. А потом, когда они войдут внутрь, мы вступим с ними в бой.
— Нет! — вскричала Морриган, напуганная тем, что он предлагал. — Нет! — повторила она. — Должен быть еще какой-то выход. — В голове у нее беспорядочно метались разрозненные мысли. — Дай мне подумать!
— Сестра, — сказал Фланн, и в голосе его уже не звучали те резкие нотки, которые слышались в нем все последние дни. Голос его был мягким, почти нежным. — Ты очень умная девочка, и тебе многого удалось добиться. Ты почти спасла нас. Но время хитростей и уловок миновало. Сейчас пришла пора встать и сражаться, как подобает мужчинам.
Он повернулся и направился к лестнице.
— Нет, брат, подожди! — выкрикнула она, и Фланн остановился и обернулся. Подбежав к нему вплотную, она привстала на цыпочки и негромко зашептала: — Тебе нет нужды поступать так. Есть потайной выход, и ты знаешь о нем. Мы можем оседлать лошадей, взять Доннела и Патрика и ускакать. Мы окажемся за много миль отсюда, прежде чем они вышибут ворота.
Вместо ответа Фланн лишь слабо улыбнулся, а потом сделал то, чего не делал уже давно. Он привлек ее к себе и обнял, мягко и бережно, поцеловав в макушку, как бывало в детстве, когда ей случалось оцарапать коленку, а он был единственным, кто утешал ее.
— Ступай с Богом, сестренка, — сказал он, — и молись за меня, потому что я подверг свою душу большой опасности. — С этими словами он развернулся и поспешил к лестнице, и его приближенные последовали за ним.
Морриган же осталась стоять на стене, глядя ему вслед. Она видела, как он широким шагом пересек двор крепости, отдавая приказания и сопровождая их скупыми жестами. Воины начали выстраиваться в две шеренги лицом к воротам, которые непременно рухнут. Они образовали стену против неукротимой волны, грозившей вскоре захлестнуть их всех. Она знала, что сейчас Фланн занимался тем, что умел делать лучше всего, поскольку полагал, что именно для этого его и создал Господь. Он вел людей на битву. Не отправлял их на смерть, а именно вел за собой.
Она теперь стала смотреть, как поднимается по склону строй врагов, эта невероятно длинная цепь людей, которые с каждым шагом виднелись все отчетливее, со щитами, уже не сливавшимися в сплошную линию, и шлемами, тускло сверкавшими под дождем. А потом она оглянулась на брата. Он о чем-то разговаривал со своими приближенными, ободряющим жестом похлопывая их по плечам и пожимая руки.
«Грош цена всем моим хитроумным уловкам», — подумала Морриган. Это ведь она во всем виновата, от начала и до конца. С тех пор, как она впервые задумала посадить на трон род Фланна мак Конайнга, все остальное, так или иначе, стало результатом ее планов, интриг и проклятой гордыни. А теперь она собственными руками погубила Фланна, родного брата, единственного человека на всем белом свете, которого любила по-настоящему. Она погубила его наверняка, точно так же, как если бы сама всадила ему кинжал прямо в сердце.
С этими мыслями пришли слезы. Она почувствовала, как они наворачиваются ей на глаза и текут по холодным и мокрым щекам. Пробежав по стене, она быстро спустилась по лестнице, поскальзываясь на ступеньках. За ее грехи погибнет брат, а язычники изнасилуют Тару и обрушат свою жестокую месть на ее обитателей.
Она не задумывалась о том, что станется с ней самой. Ей не было до этого решительно никакого дела, и, говоря по правде, она бы с радостью приняла самые жестокие муки, если бы они стерли с ее души боль раскаяния от того, что она совершила. Она вытерпела бы любые испытания, если бы они прекратили муки, терзавшие ее сейчас.
Ничего не видя перед собой, она слепо брела, спотыкаясь, по огромному двору, мимо строя воинов, готовящихся к тому моменту, когда ворота Тары рухнут, выбитые тараном, мимо тех, кто устраивался на стенах с луками и копьями в руках. Она брела по глубоким, по щиколотку, лужам и по грязи, в которой тонули ее туфельки и которая хватала ее за ноги, словно пытаясь остановить и утащить под землю, в царство вечных мук.
Она прошла мимо королевского дворца с его вновь отстроенным крылом, свежей и чистой обмазкой и новенькой соломенной крышей, четко обозначавшей границу между ним и старым зданием. Она распорядилась, чтобы новая пристройка была больше и величественнее старой, и та превратилась в памятник ее гордыне и жадности.
Наконец она подошла к строгому зданию церкви, убежищу, тому самому месту, которое она любила больше всего в Таре, и распахнула двери. Внутри царил полумрак, поскольку снаружи лил дождь, а здесь не горели свечи. В молитвенном доме царила беспорядочная беготня и суета, монахи метались по всему помещению с отчаянием, грозившим перерасти в панику. В северном приделе церкви зияла разверстая могила: с нее сняли тяжелую каменную плиту, отмечавшую место последнего упокоения блаженного Каммиана, пятого настоятеля Тары, и положили на деревянные бруски.
Об этом знали лишь монахи да немногие посвященные, но блаженного Каммиана, пятого настоятеля Тары, никогда не существовало. Его могила представляла собой тайник, и сейчас монахи складывали в него золотые и серебряные чаши и кадильницы, блюда, кубки, реликварии, библии и молитвенники с украшенными золотом и драгоценными камнями обложками, ковши для вина, дароносицы, золотые цепи и жезлы, словом, все сокровища монастыря в Таре. Все это они прятали в яму в полу, в которой якобы покоился безобидный аббат, умерший полторы сотни лет назад.
Морриган не обратила никакого внимания на эту суету. Происходящее перестало занимать ее, и мысли о том, чтобы защитить Тару или спрятать ее сокровища, даже не приходили ей в голову. Она не ощущала ничего, кроме несмываемого и расползающегося пятна, которое тяжким бременем легло ей надушу. Опустившись на колени перед алтарем, она почувствовала, как слезы ручьем текут по щекам. Осенив себя крестным знамением, она начала молиться и вдруг, осознав всю тщету этого жеста, легла на пол лицом вниз, прямо на охапки тростника, раскидав руки в стороны. И уже в таком смиренном положении она вновь начала молиться о своем брате, о людях Тары, о своих врагах и лишь в последнюю очередь — о своей поруганной и загубленной душе.
Она молилась так, как не молилась давно, как в те далекие уже времена, когда была совсем еще маленькой девочкой, или как много лет назад, когда ее впервые похитили норманны. До того, как ее жизнь превратилась в сплошную боль и унижения, после чего она отказалась от молитв и позволила ненависти, сомнениям и амбициям занять их место.
Вскоре Морриган так погрузилась в свои молитвы, что перестала замечать происходящее вокруг, и вернулась в реальность, только когда в ее внутренний монолог вторгся посторонний звук, тяжелый, ритмичный и настойчивый настолько, что она не могла более не обращать на него внимания. Она не знала, сколько прошло времени. Монахи ушли, и плита на могиле блаженного Каммиана вернулась на свое место. Она склонила голову к плечу и прислушалась. Буммм… буммм… бумм… Она не узнавала этот звук, поскольку никогда не слышала его раньше. Он походил на стук в дверь, стук гигантской руки в гигантскую дверь.
«Да, — подумала она, сообразив наконец, что он означает. — Именно так». Это был звук тарана, которым выбивали ворота Тары.
«Как же нам повезло, что не все ирландцы такие», — думал Торгрим, глядя на то, как пехотинцы раскачивают таран. Собственно говоря, тот не представлял собой ничего особенного, самый обычный мощный ствол дерева с комлем, обитым железом, и поперечными перекладинами, прикрепленными снизу через равные промежутки, — они служили рукоятями для людей, орудовавших тараном. Но на него произвела неизгладимое впечатление та легкость, с которой ирландцы подтащили таран к воротам и взялись за рукояти, в то время как другие воины подняли над ними щиты, прикрывая их от ливня стрел и копий. Они не ждали распоряжений или приказов. Они просто знали, что нужно делать, и делали это.
«Если бы все ирландские войска был и. бы столь же дисциплинированными, как эта армия, и если бы они не сражались друг с другом, нас бы изгнали из этой страны через неделю», — подумал Торгрим.
Впрочем, это была не совсем правда, что сознавал и он сам. Викинги представляли собой мощную военную силу, которую за определенную плату один ирландский король мог использовать против другого, что и происходило в данный момент. Викинги со своими набегами осуществляли перераспределение богатств, что было на руку многим ирландцам. Норманны торговали ирландскими товарами со многими странами мира, привозя взамен чужеземные изделия, чего никогда не добились бы привязанные к суше местные жители. Ирландцы могли оплакивать разграбленные норманнами храмы своего бога Христа, но Торгрим знал наверняка, что и местные жители опустошали церкви своих соперников ничуть не реже викингов.
Да, несмотря на всю ненависть ирландцев к фин галл и дуб галл, норманны оказались им полезны во многих отношениях.
«Пожалуй, мы действительно пришли сюда, чтобы остаться, — подумал Торгрим. — Но только не я».
Эти мысли приходили ему в голову, пока он наблюдал за тем, как ирландцы, взявшись за рукояти тарана, под ритмичные выкрики обрушили его окованный железом комель на огромные дубовые ворота Тары. Те содрогнулись и подались немного, но устояли, и пехотинцы отвели таран назад и вновь ударили им в ворота. По обеим сторонам от них другие пехотинцы держали над ними щиты, чтобы защитить от случайного копья, которые время от времени метали сверху защитники крепости, но с этого направления опасность им почти не грозила.
В двадцати футах позади тарана стояли норманнские лучники, сжимая в руках луки с наложенными на тетиву стрелами, готовые метким выстрелом снять любого защитника Тары, осмелившегося показаться на стенах. После того, как трое или четверо ирландцев с криками упали во двор крепости, пронзенные стрелами викингов, защитники крепости убедились в смертельной меткости норманнских лучников, и число воинов, собравшихся наверху, чтобы помешать выбить ворота тараном, резко уменьшилось. Позади лучников рыхлым клином расположились норманны и ирландцы, ожидая, когда большие ворота треснут и разойдутся, чтобы ворваться в образовавшуюся брешь.
Таран вновь ударил в ворота, и те подались еще немного. Очередной удар, и между створками появилась щель, а из того места, куда он пришелся, полетели щепки. Люди, державшиеся за рукояти, раскачивали таран вновь и вновь, и с каждым ударом щель становилась шире, а ворота буквально содрогались и стонали.
Норманны вокруг Торгрима выдвинулись вперед, словно зачарованные треском ломающегося дерева. Он видел, как они поудобнее перехватывают оружие, поводят плечами и разминают затекшие руки. Старри вновь пустился в свой жутковатый перепляс, и это означало, что он больше не в силах сдерживаться.
Таран снова врезался в ворота, но на этот раз звук удара получился совсем другим. Торгрим успел поднять голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как огромные ворота приоткрылись.
Между створками появилась брешь шириной в несколько футов после того, как засов, удерживающий их на месте, треснул от безостановочных ударов. Люди, застывшие вокруг в ожидании, закричали. Таран был отброшен в сторону за ненадобностью, и пехотинцы в передних рядах налегли на ворота, открывая их еще шире. Вскоре створки разошлись настолько, что между ними могли пройти двенадцать человек в ряд.
Штурмующие двинулись вперед, каждому хотелось побыстрее оказаться внутри и добраться до врагов. И вдруг из бреши в воротах полыхнуло жаркое пламя. Спереди донеслись пронзительные крики и раздались команды на ирландском, которые Торгрим понять не мог. Он улыбнулся и подумал: «Очень умно… Эти ирландцы могут проявлять находчивость и изобретательность, если захотят».
Похоже, сразу же за воротами защитники Тары сложили какие-то горючие материалы. Торгрим решил, что они использовали солому, политую каким-то маслом, поскольку ничто иное в такой дождливый день гореть не могло. Они дождались, когда ворота распахнулись и норманны хлынули внутрь, после чего подожгли солому. Там, где стены из дуба и глины не смогли задержать противника надолго, они устроили стену огня. Впрочем, и эта уловка лишь отсрочила неизбежное.
Те, кто был в первых рядах, ирландские пехотинцы и викинги, устремились вперед, держа щиты поднятыми над головой, чтобы уберечься от пламени, как от любого другого оружия. Они принялись пинками расшвыривать горящий завал, но в это время изнутри сквозь столбы пламени на них обрушился град стрел и копий, выпущенных защитниками крепости, теми, кого еще укрывал от глаз нападающих огонь.
Торгрим стал проталкиваться вперед. Харальд не отставал от него ни на шаг. Ночному Волку, как и всем остальным, не терпелось ввязаться в схватку, но он был достаточно опытен, чтобы понимать: ни к чему лезть толпой в относительно узкий проем. Он положил руку на плечо Харальду, сдерживая юношу.
— Не забывай, зачем мы здесь! — крикнул он, возвысив голос, чтобы перекрыть шум схватки, и Харальд понимающе кивнул.
Торгрим взглянул направо, где несколько мгновений назад находился Старри, но берсерка там уже не оказалось, в чем не было ничего удивительного. Ночной Волк перевел взгляд вперед и успел увидеть, как Старри взобрался на плечи стоящего впереди воина и, оттолкнувшись, прыгнул на кого-то невидимого за толпой сражающихся.
В воротах тем временем шеренга пехотинцев пыталась затоптать пламя и щитами проделать брешь в стене огня. Вот двое из них отлетели назад, словно поддетые рогами невидимого быка, но тут же еще двое шагнули вперед, занимая их место.
Огонь, стрелы и копья собрали обильную жатву, но Торгриму, как и всем остальным, было совершенно ясно, что защитники крепости смогут лишь задержать нападающих на минуту — другую, не больше. «Хотел бы я знать, какие еще сюрпризы они нам приготовили? — подумал Торгрим. — Морриган, что еще ты задумала? Ничего, скоро узнаем…».
В стене обжигающего пламени уже появилась брешь. Передние ряды сумели раскидать горящую солому и проложить проход сквозь огонь, и теперь по нему устремились ирландцы и норманны. За стеной пламени Торгрим увидел два ряда воинов, держащих перед собой щиты, а перед ними стояли лучники и копейщики, собирающие смертельную жатву с тех, кто прорывался сквозь огонь. Но брешь в пламени становилась все шире по мере того, как в нее устремлялись все новые бойцы, и лучники отбросили в сторону луки и потянули из ножен мечи, готовясь вступить в кровавую рукопашную схватку, которая должна была вот-вот начаться.
Ирландцы, составлявшие армию Бригит, вразнобой атаковали первую линию защитников. Те отступили на шаг, но строй их не распался, и они не дрогнули. Вдоль всей линии соприкосновения вздымались и опускались мечи, раздавались крики и лязг скрещивающихся клинков, глухие удары лезвий о дерево и слабое звяканье кольчужных колец, разлетающихся в разные стороны.
А вот норманны намеренно держались позади. Те самые люди, которые при иных обстоятельствах непременно полезли бы в самую гущу кровавой сечи, теперь оставались поодаль и отнюдь не горели желанием принять в ней участие. Поскольку, как было справедливо подмечено уже не раз, это была не их война.
Торгрим и Харальд прошли в ворота, миновав кучки догорающей соломы и клубы удушливого дыма, и перед ними предстало огромное внутреннее пространство крепости с ее многочисленными постройками — округлыми и глинобитными или высокими и каркасными, обрамленными тяжелыми балками. Зрелище было впечатляющее.
— Отец, смотри, вон там! — воскликнул Харальд и показал куда-то своим мечом.
Торгрим взглянул туда и увидел, что в нескольких сотнях ярдов от них высится здание с черными балками, с выбеленными оштукатуренными стенами. Высокое и горделивое, оно было не самым большим, но стояло в стороне от остальных, что, несомненно, придавало ему значимости. Оно было увенчано высоким шпилем с деревянным крестом, увеличенной копией того крошечного серебряного распятия, что висело у Торгрима на шее вместе с серебряным молотом Тора.
— Сюда! Норманны, ко мне! — прокричал Торгрим, воздев Железный Зуб над головой. Он взмахнул им, указывая на церковь.
Остальные — Орнольф, Хроллейф, Ингольф и даже Арнбьерн — откликнулись на его зов, переговариваясь на языке, который, как прекрасно знал Ночной Волк, оставался непонятным ирландцам в той же мере, как и самим викингам — ирландское наречие.
— Сюда! Сюда!
Норманны, те, кто пришел с Арнбьерном, и те, кто пришел с Орнольфом, начали выходить из боя, присоединяясь к Тор- гриму и другим вожакам. Люди, которых Торгрим отрядил за Старри, вытащили его из самой гущи схватки, отчаянно визжащего и сопротивляющегося, и поволокли к остальным. Вскоре они уже оставили за спиной ирландцев, которые сражались на два фронта, оспаривая друг у друга трон Тары, в то время как люди из Дуб-Линна, пришельцы из-за моря, побежали по грязи, разбрызгивая лужи, в сторону церкви и богатств, которые поджидали их там.
Дело в том, что на совете ярлов, состоявшемся на раскисшем от дождя поле, Харальд убедил их, что нельзя верить ни единому слову ирландцев, которые предадут их при первой же возможности. Этот совет нашел благодарный отклик в умах слушателей. Если им нужны сокровища Тары, предложил Харальд, то им лучше войти в крепость и взять их самим, потому что никто их добровольно не отдаст, что бы им ни обещали.
И все присутствующие на совете согласились с ним. Но как, спросили они, можно взять добычу и уйти с нею, когда в воротах будет стоять ирландская армия? Однако у Харальда и на это был готов ответ. В крепости есть потайной выход, сообщил он викингам. Выход наружу, за пределы Тары. И он знает, где тот находится.
Глава сорок шестая
…Владыка
Льдины Луны ладьи
Мне окровавил плечи,
О Гна огня океана.
Сага о Гасли
Они быстро шагали по двору. В тот единственный раз, когда Торгрим оглянулся на ирландцев, все еще сражающихся у ворот, ему показалось, будто они даже не заметили, что норманны бросили их, а если и заметили, то были слишком заняты, чтобы что-либо предпринять по этому поводу. В любом случае, викингов это уже не касалось. Сейчас они думали лишь о том, чтобы разграбить церковь и уйти, предоставив ирландцам самим сражаться за власть над своей страной.
Первым до двери добрался Хроллейф. Он налег на нее массивным плечом и застонал, когда тяжелая дубовая створка отбросила его прочь.
— Эй, а ну-ка, давайте ко мне, навались! — выкрикнул он, и несколько человек с готовностью пришли ему на помощь, штурмуя неподатливую дверь.
И тут подал голос Ингольф:
— Вы уверены, что она заперта?
Хроллейф ухватился за железную защелку и приподнял ее. Дверь легко приоткрылась. Хроллейф недовольно фыркнул, пробурчав себе под нос нечто нечленораздельное, и шагнул внутрь. Остальные последовали за ним.
Внутреннее убранство церкви было едва различимо в тусклом дневном свете, сочившемся сквозь высокие узкие окна. Свечи в церкви не горели, и нигде не было видно ни души. Норманны медленно разошлись по сторонам. Никто из них не проронил ни звука. Торжественная тишина храма, казалось, заразила их своим величием, и возможное присутствие духов, духов бога Христа, о чьей силе они могли лишь догадываться, вынудило их вести себя осторожно и даже напугало, что было не под силу никакому человеческому существу.
— Очень хорошо, — громче, чем было необходимо, заговорил наконец Орнольф, и Торгрим заметил, как некоторые викинги вздрогнули от неожиданности. — У нас мало времени, ведь мы не хотим с боем прорываться отсюда. Годи, встань возле дверей и посматривай на драку подле ворот. Дай нам знать, если они пойдут сюда.
Годи согласно кивнул и вернулся к дверям, которые по- прежнему оставались приоткрытыми, и осторожно выглянул в узкую щель.
— Где-то здесь должно быть спрятано золото и серебро, — сказал Ингольф, — так всегда бывает в этих церквях. Давайте-ка отыщем его, и побыстрее.
Громкие голоса и резкие слова команд разрушили чары, сотворенные торжественной тишиной, и викинги рассыпались по церкви, принялись переворачивать стулья и маленькие столики, расшвыривать вязанки тростника на полу в поисках тайников. Они уже подходили к алтарю, когда один из людей Ингольфа приглушенно вскрикнул, как-то не по-мужски, отчего остальные застыли и подняли головы.
А норманн показывал на алтарь, и по смущенному выражению его лица Торгрим догадался, что тот уже сам убедился: угроза оказалась не так велика, как ему показалось вначале.
— Там кто-то есть, — сказал воин.
Торгрим протиснулся вперед и быстро подошел к алтарю. На полу ничком лежала женщина, разбросав руки в стороны, и Торгрим, едва увидев ее, решил, что она мертва. Кроме того, подойдя ближе, он уверился, что знает ее.
— Морриган? — негромко позвал он.
Читать бесплатно другие книги:
