Викинги. Ирландская сага Нельсон Джеймс
Он знал, что дал хороший ответ. Раскаяние, смешанное с вызовом. Пусть кто-нибудь из них попробует обвинить его в излишней смелости или дать понять, что сам на его месте вел бы себя осторожнее.
— Как бы там ни было, — продолжал Хескульд Железноголовый, — похоже, что Торгриму нужно помочь. Призовите людей к оружию, мы выступаем. И побыстрее.
Предводители рассыпались, словно вспугнутая стая птиц. Каждый из них поспешил к своему лагерю, выкрикивая на ходу команды. Более соблюдать осторожность и скрытность смысла не было. В Клойне уже воцарился хаос, казалось, там творится нечто невообразимое, и каждый воин в войске викингов мечтал только о том, чтобы поскорее очутиться там.
К тому времени, как Арнбьерн вернулся в свой лагерь, его люди уже проснулись и вооружились, а рабы стояли наготове с его кольчугой, шлемом, щитом и мечом. Он быстро облачился в доспехи и повел своих людей туда, где армия викингов выстраивалась в некое подобие шеренги, чтобы двинуться к Клойну. Шум, доносящийся из города, казалось, стал еще громче, и среди прочих звуков Арнбьерн даже разобрал заливистый лай собак.
Вдоль шеренги расхаживал Хескульд Железноголовый, держа меч над головой.
— Надо спешить, чтобы помочь нашим храбрым братьям. Если боги были с ними, то ворота Клойна откроются перед нами! И давайте шуметь погромче, чтобы эти сыновья шлюх пришли в ужас от одного только нашего приближения! — С этими словами он развернулся и направился в сторону Клойна, все ускоряя шаг и издавая громоподобный рык. Войско викингов устремилось следом за ним.
Арнбьерн не отставал от остальных, но мыслями он был далеко. Все это дело еще могло обернуться ему на пользу или же сыграть против него, причем все зависело от того, окажется ли тайная вылазка успешной. Стяжает ли он ли лавры за реализацию чужого плана, или же Торгрим успел рассказать кому-либо об их разногласиях?
«Торгрим мог уже погибнуть, — подумал Арнбьерн, ускоряя шаг, и мысль эта принесла ему успокоение. — Ворота открыты, а Торгрим мертв…» Если боги еще не отвернулись от Арнбьерна Белозубого.
А главные ворота и впрямь были открыты. Выполнить эту часть плана оказалось сравнительно легко. Если не считать трех стражников, которые попытались остановить их и заплатили за это своими жизнями, Торгрим и Харальд распахнули огромные ворота без особых проблем и препятствий. Но вот затем удача отвернулась от них.
Ничто не свидетельствовало о том, что в лагере викингов готовится атака на город. Зато налицо были все признаки того, что жители Клойна сообразили: им противостоит отнюдь не многочисленный враг и даже после ухода большинства тяжеловооруженных пехотинцев они значительно превосходят числом отряд, который умудрился пробраться за крепостные стены.
Торгрим прижался спиной к двери. В двадцати футах от него, по другую сторону проема, Харальд повторил его движение. Справа юношу освещал янтарный свет костров, горевших неподалеку, но большая часть его тела терялась в темноте.
«И что теперь, что дальше?» — спросил себя Торгрим. Стараться сберечь жизни своих людей, держать ворота открытыми до прихода подкреплений, а если они не придут, то убираться отсюда как можно быстрее.
Над плечом Торгрима раздался свист, и в следующий миг он ощутил, как в обратную сторону его щита вонзилась стрела. Обернувшись, он поднял голову. На стене над его головой появились лучники. Ночной Волк не представлял, как можно промахнуться с такого расстояния, но изображать легкую мишень больше не собирался. Оттолкнувшись от створки ворот, он махнул мечом Харальду.
— За мной! Прочь отсюда! — прокричал он, и в следующий миг над его головой вновь просвистела стрела и вонзилась в толстую дубовую дверь, к которой прижимался Харальд. Оперенное древко задрожало в каком-то футе от лица юноши, которому не потребовалось более убедительного мотива, чтобы сорваться с места.
Они вбежали обратно во внутренний двор форта, где Старри со своими берсерками образовал оборонительный заслон в форме полукруга, сдерживая людей и собак, которые стремились добраться до них во что бы то ни стало. Ирландцы атаковали суетливо и спешно, мешая друг другу, что было на руку норманнам, но на стороне ирландцев оставалось численное преимущество, которое должно было непременно в конце концов сказаться. С Торгримом пришли всего человек десять, а теперь их оставалось и того меньше. Сейчас только прославленная боевая ярость берсерков позволяла им отбивать атаки ирландцев; если бы не она, они все были бы уже мертвы.
Торгрим кинулся в бой, атаковав ирландцев, которые пытались зайти берсеркам в тыл с левого фланга.
— Старри! — позвал он. — Уводи своих людей! Отступаем! — Если им удастся прижаться спинами к стене или выйти через ворота, у них появится шанс продержаться подольше.
К удивлению Торгрима, Старри Бессмертный услышал его и выкрикнул команду, отступив на шаг, а потом и еще на один. В рядах ирландцев поднялся негодующий рев, когда они сообразили, что горстка норманнов может ускользнуть от справедливого возмездия. Они вновь пошли в атаку и вновь отступили под натиском мечей и боевых топоров.
Еще один шаг назад. Свистнула стрела, поразив Нордвалла Коротышку в плечо. Тот вскрикнул и волчком завертелся на месте от боли. Торгрим оглянулся. Стрелки на стене нашли себе новую цель.
Но где же Харальд? Торгрим с тревогой огляделся. Он был уверен, что юноша держится рядом. Если уж им суждено умереть здесь, то он бы хотел, чтобы они умерли вместе.
И вдруг из темноты донесся пронзительный крик — нет, не крик, а дикий рев, торжествующий и пугающий одновременно. Ничего подобного Торгриму слышать еще не доводилось, но было в нем нечто знакомое. Помимо воли взгляды воинов обратились в ту сторону. Из-за костров, горевших у ворот, в круг света вкатилась повозка и помчалась прямо на ирландцев, атаковавших людей Старри, клонясь набок и грозя опрокинуться. Она была нагружена сеном, которое вот-вот должно было оказаться на земле. И тогда Торгрим увидел Харальда. Тот ухватился за оглобли и толкал повозку перед собой, словно двуногая игрушечная лошадь. Лицо его имело исступленное выражение, а рот был распахнут в диком крике.
Схватка прекратилась, словно по мановению волшебной палочки, — шок и невероятное удивление были тому причиной. Викинги и ирландцы замерли в нелепых позах, во все глаза глядя на необычное зрелище. И пока они стояли и смотрели, разинув рты, повозка, которая с каждым широким шагом Харальда набирала скорость, врезалась в ряды ирландцев, разбрасывая их в стороны, как саженцы в ураган. Остальные кинулись врассыпную.
— Остановите повозку! — прокричал Торгрим, убирая Железный Зуб в ножны и хватаясь за грубый деревянный борт.
На помощь им прибыло передвижное укрепление, мобильная оборона. Берсерки с разных сторон вцепились в повозку, останавливая ее, да и Харальд принялся тормозить, не выпуская из рук оглоблей.
Торгрим махнул рукой в сторону открытых ворот:
— Туда, тащите повозку туда!
Викинги вновь взялись за борта и развернули телегу в нужном направлении. Люди побежали рядом с нею с обеих сторон, толкая неуклюжее средство передвижения по неровной утоптанной земле. Едва они въехали в ворота, как Торгрим подал команду остановиться, что и было сделано.
— Разворачивайте ее поперек прохода и опрокидывайте! — приказал он, и тяжелая телега тут же встала боком. В неверном свете костров норманны увидели, что ирландцы уже оправились от шока, вновь выстроились в шеренгу и с опаской приближаются к повозке.
А викинги собрались по другую сторону воза, повернувшись спиной к пустым и голым полям вокруг, и с кряхтением и ворчанием навалились на свой борт повозки, отрывая его от земли. Рядом с Торгримом стоял Нордвалл, из плеча которого торчало древко стрелы, но и он толкал изо всех сил, свежий, словно утренняя роса.
«Один, Отец наш небесный, может ли что-либо остановить этих людей?» — подумал Торгрим.
Телега приподнялась, неустойчиво балансируя на двух правых колесах, а потом с грохотом опрокинулась, вывалив весь груз сена прямо в открытый проем ворот. В днище телеги, туда, где раньше лежало сено, тут же со стуком вонзилось несколько стрел, но лучники на стенах не могли теперь попасть в викингов, спрятавшихся за повозкой с обратной стороны. Торгрим осторожно выглянул из-за угла их импровизированного редута. Ирландцы по-прежнему медленно продвигались вперед, сжимая в руках опущенные мечи и щиты. Они наступали с большой осторожностью, ожидая очередного подвоха, но останавливаться не собирались. А еще их было слишком много.
— Сейчас они пойдут в атаку, будьте готовы, — предостерег своих людей Торгрим.
Не успели эти слова сорваться с его губ, как с другой стороны повозки раздался ирландский боевой клич и послышался топот ног множества бегущих к ним воинов. Но в ответ за спинами викингов проревел другой боевой клич. Обернувшись, Торгрим увидел Харальда, бегущего к повозке со стороны костров, горевших снаружи. В руке он сжимал большую толстую ветку, конец которой пылал ярко, словно факел. Судя по всему, он выхватил ее прямо из пламени сторожевого костра у ворот.
Харальд подбежал к краю повозки в тот момент, когда ирландцы устремились к другому. С диким криком юноша вскочил на борт опрокинутой телеги, держа в руке пылающую ветку. Торгрим открыл было рот, чтобы велеть ему слезть или хотя бы пригнуться, но тут Харальд швырнул свой факел в рассыпавшийся стог сена, лежащий между ними и наступающими врагами. Сено занялось с шелестом и грозным гулом, и вскоре огненная стена отделила норманнов от ирландцев. Торгрим видел, как ирландцы пятятся, закрывая лица руками от жара и ослепительного света.
Ночной Волк улыбнулся и покачал головой. За прошедший час мальчик проявил такую изобретательность и инициативу, которых Торгрим в нем даже не подозревал. Жаль, если через несколько минут им всем придется умереть.
Он вновь оглянулся на темные поля у себя за спиной, подсвеченные пламенем сторожевых костров. Проделка Харальда задержит ирландцев на несколько минут, но, как только сено догорит, обитатели Клойна штурмом возьмут их импровизированные оборонительные позиции. И отогнать их больше нечем. Однако он, Торгрим Ночной Волк, не допустит, чтобы другие погибли из-за того, что он плохо продумал свой план. Он останется и попробует задержать ирландцев как можно дольше, чтобы дать своим людям возможность скрыться в ночи. Ночной Волк был уверен, что ирландцы не станут преследовать их, ведь поблизости располагался лагерь викингов. Но он прекрасно понимал, что труднее всего будет уговорить товарищей оставить его.
Приняв решение, Торгрим уже начал было поворачиваться лидом к врагу, наступавшему со стороны крепости, когда вдруг уголком глаза уловил смутное и размытое движение в темноте. Сперва он подумал, что ирландцы окружают их, выйдя наружу через потайную дверь, и что теперь он и его люди оказались меж двух огней. Торгрим прищурился, пытаясь разглядеть что-либо, — пламя костров слепило его. Там точно что-то двигалось, причем в их сторону.
Ночной Волк поудобнее перехватил щит и меч. А потом, уже во второй раз за день, он разглядел массивную фигуру Хескульда Железноголового, со всех ног несущегося им на помощь, а за его спиной катилась вперед темная волна викингов, испускающих дикие вопли и размахивающих оружием.
Глава одиннадцатая
Скамьи готовят,
Домой собираться
Не время ль невесте?
Всякий решит —
Сватовство торопил я;
Вернуться пора нам![18]
Речи Альвиса[19]
С седла своего коня Конлайд Уи Кенселайг уже видел, как над зеленым холмом, по склону которого он поднимался, встают шпиль церкви, высокая остроконечная крыша главного зала и стены крепости, окружающие Тару. Он привстал на стременах и в который уже раз возрадовался окружающему великолепию. Это был его дом. Его новый дом. А ведь он так толком и не понял, как это случилось.
По обеим сторонам от него, отставая на полкорпуса и больше, ехали ри туата, которые решили задержаться после свадебной церемонии и последующего пиршества, и было их десятка полтора. Прочие младшие короли, прибывшие на торжества, разъехалась уже на следующий день, вернулись в свои владения, чтобы заняться повседневными делами и хлопотами: надзирать за крестьянами, собирать арендную плату и сокрушать фамильные заговоры против собственной власти. Но люди помоложе, которых связывала с Конлайдом Уи Кенселайгом давняя и долгая дружба, остались. Здесь их ждал слишком уж теплый прием, чтобы они спешили вернуться домой.
Тара радушно распахнула им свои объятия, поражая неслыханной роскошью: лучшие кушанья, дармовая выпивка, прекрасная охота и избыток доступных женщин. Причем всем этим повелевал один из их числа, счастливчик, коему неведомым образом удалось возвыситься настолько, что отныне все эти богатства принадлежали ему.
При этом Конлайд, разумеется, не стал ри руирех, верховным королем. Даже он сам не заблуждался на сей счет. Порядок наследования постоянно менялся. Но, пусть пределы власти Конлайда и оставались весьма неопределенными, он обнаружил, что его влияние уж точно распространяется на кухню, пивной и винный склады, равно как и на конюшни, чего было вполне достаточно как ему самому, так и тем благородным молодым господам, что собрались здесь. По правде говоря, он вовсе не искал ответственности большей, чем право возглавить этих людей, своих бывших товарищей, а теперь в некотором роде подданных, в подвигах на охоте. Мысль о том, чтобы по-настоящему править таким королевством, как Брега, приводила его в ужас.
Тара. Он вновь поднял глаза на стены и крыши, постепенно встававшие вдали за холмом. Невидимый отсюда стражник уже открывал огромные главные ворота, чтобы охотничий отряд мог без остановки въехать в крепость и с внушительным грохотом промчаться по широкой главной улице, ведущей к конюшням. И, когда это случится, возглавлять кавалькаду будет он, Конлайд Уи Кенселайг. Никто не имел права ехать впереди него. Никому в голову даже прийти не могла столь крамольная мысль. И лишь отчаянно скулящие и не знающие покоя гончие могли позволить себе подобную вольность. Мысли о Таре неизбежно заставили Конлайда вспомнить о Бригит, а вместе с тем пришло и чувство вины. Если быть совсем уж откровенным, после свадьбы он не уделял ей должного внимания. Целыми днями он пропадал на охоте, а с заходом солнца возвращался вместе с другими, грязный, усталый и самодовольный, к очередному пиршеству в большом зале. И какие бы планы Конлайд ни строил, проснувшись поутру, какие бы твердые обещания себе не давал, превозмогая боль в похмельной голове, к наступлению ночи он неизбежно засыпал без чувств или на полу, или за столом. И так продолжалось вот уже целую неделю.
«Сегодня вечером я не стану пить так много, нет, не стану, — сказал он себе и почувствовал, как по щекам заструился пот, несмотря на то, что вечер ранней весны выдался прохладным. В ноздри ему лез запах лошадиного пота, собачьей шерсти, кожи, немытых мужских тел и сырой травы. — Сегодня вечером я…»
Он поспешно отогнал от себя эту мысль, поскольку додумать ее до конца было бы чересчур унизительно даже в уединении собственного разума. Он ведь еще не консумировал[20]свой брак, не возлег со своей новой женой, не породил зверя с двумя спинами или как там еще называются супружеские отношения. Не то что бы он этого не хотел. Бригит считалась самой желанной женщиной в Ирландии. Ее красота была исключительной и несравненной. А Конлайд был не из тех, кто сторонится и чурается дамского общества.
«Это все выпивка и мои навязчивые друзья…» Он опять не додумал и эту мысль, боясь, что она заведет его в неведомые дебри, и предпочел укрыться за массой смутных и разрозненных впечатлений, похожих на далекую гору, подняться на вершину которой Конлайд не осмеливался. Хотя горькая правда заключалась в том, что он боялся жены. Она была так красива… К тому же она оказалась намного умнее его, что он сообразил лишь накануне их свадьбы.
Если бы Конлайд отважился чуть повыше подняться на гору своих сомнений, то неминуемо оказался бы на опасном и отвесном обрыве. Бригит не была девственницей. Она уже была замужем за Доннхадом Уа Руайрком, тем самым, кому хватило мужества восстать против Маэлсехнайлла мак Руанайда, отца Бригит. Сам Конлайд на это никогда бы не отважился, даже если бы нашел в себе смелость хотя бы на миг задуматься над этим.
Вместо этого он предпочел выступить на стороне Маэлсехнайлла. Он видел, как Доннхад, не дрогнув, принял свою смерть от рук Маэла, и лишь едва слышно охнул, когда ему вспороли живот. Где-то в самых потаенных уголках души у Конлайда крепко засело убеждение, что любой мужчина столь отчаянной храбрости должен непременно совершать героические подвиги и в постели. Он спрашивал себя: а сможет ли он сам соперничать с таким мужчиной? И ответ наполнял его ощущением неуверенности и страха.
Главные ворота Тары распахнулись в тот самый миг, когда охотничий отряд подъехал к ним. Они ворвались в город на полном скаку, и ни самому Конлайду, ни его ри туата даже не пришло в голову хотя бы поприветствовать стражников, отчаянно боровшихся с тяжелыми створками. Вместо этого они с гоготом помчались по главной дороге, проложенной через центр крепости, направляясь в конюшни и предоставив тем, кто попадался им на пути, возможность убираться с дороги, чтобы не угодить под копыта их коней.
В конюшне они осадили своих скакунов с такой помпой и шиком, что непременно подняли бы столб пыли в те несколько дней, когда земля оставалось достаточно сухой, чтобы эта самая пыль могла образоваться. Конлайд уже широко улыбался во весь рот. Тот легкий дискомфорт и чувство неуверенности, которые он испытал, завидев Тару, вновь растаяли в волнительном экстазе их драматического въезда в крепость и в предвкушении восхитительной еды и выпивки, ожидавших их в большой зале.
Грум принял у него поводья, и он спрыгнул с седла, пытаясь успокоить разгоряченное животное. Кто-то из его спутников протянул ему бурдюк с вином, и Конлайд направил тонкую струйку себе в горло, после чего вытер потеки на подбородке рукавом туники. Руки у него были красными от засохшей крови третьего оленя, которого они загнали нынче утром. Пока что день складывался просто великолепно.
Со смехом, шутками и прибаутками, как это принято у довольных жизнью мужчин, Конлайд Уи Кенселайг и его ри туата повернулись спиной к конюшням, прошли мимо крошечной хижины старшего грума, миновали куда более внушительное здание, в котором размещались священники, и обошли кругом переднее крыльцо церкви. Оно вовсе не было их конечной целью, являясь скорее досадной помехой на пути в главный зал. Они как раз гурьбой проходили мимо, когда высокая дубовая дверь церкви скрипнула и отворилась. Мужчины ускорили шаг из опасения, что сейчас их задержит какой-нибудь надоедливый клирик.
— Конлайд? — окликнул его женский голос, и Конлайда охватила паника оттого, что это могла оказаться Бригит.
Однако он сделал вид, что все в порядке, натянул на лицо улыбку и обернулся. Но это была не Бригит, а Морриган ник Конайнг, сестра Фланна. Насколько понимал Конлайд, именно Фланн обладал реальной властью в Таре, хотя было вполне очевидно, что и Морриган пользуется нешуточным влиянием. Все это было так сложно и запутанно!
— Морриган! Как поживаешь? — небрежным тоном осведомился Конлайд.
— У меня все хорошо, благодарю тебя. Я могу поговорить с тобой? Наедине?
— Да, конечно, конечно…
Конлайд терялся в догадках, что ей от него нужно. Морриган всегда старалась помочь ему, была с ним неизменно мила и даже почтительна. Тем не менее она внушала ему страх, хотя он никак не мог понять, что было тому причиной.
«Есть что-то гадкое и нечистое в этом месте…» — подумал он, решив, что всему виной интриги, неизменно процветающие при дворе верховного короля. Конлайд на мгновение задумался, а не увезти ли Бригит к себе домой в Ардсаллах, а Тару послать куда подальше. Впрочем, это наверняка приведет к ссоре с женой, одна мысль о которой вновь заставила его занервничать.
— Идите, ребята, я вас догоню, — напутствовал Конлайд своих приятелей, и те шумной толпой отправились дальше, а Морриган повела Конлайда в притвор[21] церкви.
Они были здесь одни. Конлайд закрыл дубовую дверь, а Морриган обернулась и в упор посмотрела на него.
— Ты хорошо устроился? — поинтересовалась она. — Тебе нравится Тара?
Конлайд кивнул, пытаясь понять, нет ли в ее вопросе какого-либо скрытого подтекста, прекрасно сознавая, что даже прямые вопросы иногда бывают для него неразрешимыми.
— Тара — прекрасный город. Отличное местечко. Да, мне здесь очень нравится.
Морриган улыбнулась, и ее улыбка показалась ему искренней.
— Так я и думала. — Она коротко рассмеялась. — Впрочем, я и сама вижу, что ты хорошо устроился.
Конлайд вежливо улыбнулся в ответ и спросил:
— Что ты имеешь в виду?
— В общем… — Похоже, Морриган с трудом подбирала слова. — Позволь мне быть первой… Я надеюсь, что стану первой… кто поздравит тебя.
— С моей… женитьбой?
— Нет. Не думаю, что была первой, кто поздравил тебя с этим. Я имею в виду… наследника.
Конлайд растерянно пригладил волосы.
— Чьего?
— Твоего. Твоего сына. По крайней мере, я буду молить Господа, чтобы он оказался сыном. Я хотела поздравить тебя с тем, что твоя супруга носит под сердцем ребенка.
Конлайд прищурился и покачал головой.
— Ребенок? Ты полагаешь, что Бригит беременна?
— Конечно, Бригит беременна. Разве она ничего не сказала тебе?
— Я… А ты откуда знаешь?
— Прости меня, Конлайд, если вы намеревались держать это в тайне. Я никому ничего не скажу. Но женщина всегда замечает подобные вещи. Тем более Бригит такая стройная. У нее уже заметен животик.
Конлайд отвернулся, глядя в темное нутро церкви. Он слабо разбирался в потомстве и похожих материях, если это не касалось лошадей и собак, но при этом был совершенно уверен, что живот у женщины не может вырасти за неделю. Он попытался припомнить, как обстояли дела с беременностью у его многочисленных сестер.
И тут он вспомнил. Она не может быть беременна. И живота у нее никакого быть не должно, потому что они с Бригит… Тогда он понял все.
— Ты уверена? — спросил он, и голос его походил на глухое рычание просыпающегося зверя, но Морриган сделала вид, будто ничего не заметила.
— О да, конечно, уверена. Не сомневаюсь, она просто ждала подходящего момента, чтобы сообщить тебе приятные новости. А теперь я все испортила. — Протянув руку, она погладила его по щеке, заросшей трехдневной щетиной. — Пожалуйста, не говори ей, что я выдала тебе ее тайну.
После того, как Морриган ушла, Конлайд еще некоторое время оставался в притворе, глядя перед собой невидящим взором и пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Что же, получается, она наставила ему рога, пока он с друзьями развлекался на охоте? Или она уже была беременна, когда они поженились?
В конце концов он распахнул высокую дубовую дверь и вышел наружу. Солнце уже скрылось за горизонтом и наступила глубокая ночь, когда он достиг главного зала и вошел внутрь. Прохладный вечерний воздух сменился теплом огромного очага, запахами жареной оленины и горящих факелов, укрепленных на стенах, а тишина в испуге бежала от криков и хохота ри туата. Конлайд опустился на свое место во главе стола, схватил кубок и осушил его до дна. Он хмурился и хранил молчание, но никто из приятелей не заметил его дурного расположения духа, и пиршество продолжалось так, словно его здесь вообще не было.
Перед ним стояли разнообразные яства, но у него напрочь пропал аппетит. А вот вино, мед и эль, которые ему передавали, он не пропускал, щедро вливая в себя эти продукты брожения. Рев ри туата превратился в неумолчный и неразборчивый шум, подобный рокоту прибоя, накатывающий и отступающий, но Конлайд не обращал на него никакого внимания, погруженный в собственные мысли, щедро разбавленные выпивкой.
«За неделю у стервы никак не мог вырасти живот, нет… — заключил он. А в самом ли деле он виден? Он ведь еще ни разу не лицезрел ее обнаженной. — Проклятый трус, жалкое ничтожество». Неужели она была уже беременна, когда они поженились? Тогда к чему выходить за него замуж? И кто отец ребенка?
«Грязная шлюха… выставила меня на посмешище… или она не считает меня мужчиной, достойным спать с ней?» С каждым глотком и с каждой секундой его гнев и смятение только возрастали. А потом ему в голову вдруг пришла еще одна мысль, внезапная и обжигающая, как молния: «А что, если она уже была беременна, когда мы обручились, и вышла замуж за меня только ради того, чтобы убедить остальных, будто бастард — вовсе не бастард, а законный ребенок?» Молния превратилась в ослепительный луч света, который моментально высветил всю головоломку, и та предстала пред ним во всей своей первозданной ясности. Все кусочки мозаики сложились в единое целое.
Конлайд грохнул кулаком по столу и вскочил на ноги.
— Подлая тварь! — проревел он, причем настолько неожиданно, что остальные гуляки затихли и с недоумением воззрились на него.
После недолгого молчания кто-то крикнул:
— Ты имеешь в виду Айдана? — и остальные ответили на его слова дружным хохотом.
— Сука! — вновь выкрикнул Конлайд, схватился за край стола и перевернул его, так что посуда с выпивкой и закуской разлетелась по утоптанному земляному полу, а некоторые гости еле успели отпрыгнуть в сторону. Но уже в следующее мгновение ри туата согнулись пополам от смеха, будучи не в силах вымолвить ни слова.
Развернувшись на каблуках, Конлайд решительным шагом направился к двери. «Надо узнать, беременна ли она, узнать, кто… чертов отец». Позади него, не утихая ни на миг, продолжалось шумное застолье охотников. Никто из них не попытался последовать за Конлайдом, и никто даже не поинтересовался, куда это он направляется.
Глава двенадцатая
— Странные слышатся звуки
От крова у крови земли, —
Снова сплетатель песен
С Наиною льна в разлуке…
Сага о Гисли
Скрип открываемых главных ворот и крики стражников, означающие, что Конлайд вернулся со своими спутниками с охоты, донеслись до Бригит даже сквозь толстые стены, увешанные гобеленами, и забранные ставнями окна королевской опочивальни. Вот они проехали мимо, и стук копыт их коней легкой дрожью пробежал по полу и стенам. А потом вновь наступила тишина.
Так продолжалось вот уже целую неделю, каждый вечер со дня их свадьбы. Сидя в тускло освещенной комнате, она с содроганием представляла себе, что вот сейчас на пороге ее спальни появился Конлайд Уи Кенселайг, ее супруг. Теперь уже их общей спальни.
Подобная возможность вызвала бурю эмоций у нее в душе. Страх был первой и, пожалуй, самой главной из них. Следующей шла надежда. Она ведь завлекла Конлайда в брачный союз с единственной целью — побыстрее консумировать его и тем самым сделать законным своего ребенка. Привлечь Конлайда молчаливым обещанием богатства и секса оказалось столь же трудно, как и заманить голодного волка куском сырого мяса, отчего ее нынешнее положение представлялось ей совершенно необъяснимым. Ведь если он не намерен идти ей навстречу в вопросе консумирования брака, значит, она сделала ужасную ошибку.
Предвкушение? Да, и оно тоже. Бригит вовсе не была равнодушна к вниманию мужчин. Если на то пошло, в первую очередь, именно из-за этого она и оказалась в столь незавидном положении. В конце концов, она стала ждать появления Конлайда в собственной постели точно так же, как ожидала бы, скажем, цирюльника, который должен был удалить ей зуб, — со страхом, но, поскольку избежать этого невозможно, то и со слабой надеждой, что все окажется не так плохо, как она опасалась, и что ее положение все-таки обязательно улучшится после того, как все закончится.
Она отужинала в одиночестве своей спальни, как случалось и в предыдущие вечера, и стала прислушиваться, ожидая уловить какие-либо звуки, свидетельствующие о его приближении, но таковых не было. Ночь выдалась тихой, и ее покой нарушал лишь редкий лай собак да приглушенный смех или крики, доносившиеся иногда со стороны главной залы. Она трудилась над вышивкой при свете чадящей свечи до тех пор, пока у нее не начали закрываться глаза, и тогда Бригит отложила рукоделие на столик и вздохнула. На ней была белая свободная ночная сорочка-лейна из тончайшего льна, мягко облегавшая ее тело, с глубоким вырезом, в котором виднелись полушария ее полных грудей. Надевая ее, она чувствовала себя желанной, но теперь испытывала лишь усталость и разочарование.
Убедившись окончательно, что Конлайд в ближайшее время не появится, если вообще когда-либо сочтет ее достойной своего внимания, Бригит встала, потянулась, забралась в по- отель и укрылась тяжелыми одеялами и шкурами. Она никак не могла понять, отчего он так невнимателен к ней. Живот ее был едва заметен, и она была уверена, что Конлайд ни о чем не подозревает. Мужчины же всегда считали ее исключительной красавицей, и она не сомневалась в том, что не слишком изменилась за последнее время.
Конечно, она слыхала, что бывают такие мужчины, которые предпочитают общество других мужчин, причем не просто в дружбе, айв том, что считается сугубо женским занятием. Впрочем, одна только мысль об этом приводила Бригит в содрогание, поскольку она с трудом представляла, как такое может быть. Тем не менее она начала спрашивать себя, уж не принадлежит ли к их числу и Конлайд. И тогда, вполне естественно, мысли ее вновь обратились к тому, как выпутаться из затруднительного положения, в котором она оказалась.
Некоторое время она лежала без сна, глядя в темноту, ломая голову над тем, как найти выход из ловушки, в которую она угодила, и при этом возвести сына, если у нее действительно родится сын, на трон Тары, предпочтительно с Короной Трех Королевств на голове. Она думала о Харальде, вспоминая его юное тело с рельефным рисунком мышц, и ту легкость, с которой он расправился с людьми, желавшими учинить над ней немыслимое надругательство. Она, словно наяву, вновь увидела его длинные льняные волосы и мощные, как канаты, мышцы на его руках.
В какой-то момент, уже глубокой ночью, она крепко заснула, свернувшись калачиком под грудой одеял. Ей снилось, что ее преследует кто-то невидимый, и она бросилась искать спасения в церкви и успела захлопнуть дверь в самый последний момент перед лицом надвигающейся опасности, а в следующий миг Бригит проснулась, широко распахнутыми глазами испуганно глядя в темноту.
«Что это было?» — подумала она. Стук захлопывающейся двери пришел к ней из ночного кошмара или прозвучал на самом деле? Она склонила голову к плечу и только теперь расслышала какую-то возню в коридоре, ведущем к ее спальне, и ей даже показалось, будто она различает негромкое сердитое бормотание. Неужели к ней наконец пожаловал Конлайд? Если так, то он, скорее всего, слишком пьян, чтобы пригодиться ей.
Бригит села на постели и стала смотреть на дверь, но в спальне было темно, и потому она ничего не видела. Она услышала, как чья-то рука отодвигает засов. Дверь распахнулась, и в комнату проник слабый свет. Конлайд держал в руке свечу, но лучше бы она на него не смотрела — зрелище было не из приятных.
— Конлайд… — С надеждой окликнула его Бригит. — Муж мой…
Откинув в сторону одеяла, она опустила ноги на пол. Конлайд закрыл за собой дверь.
— Встань, — прорычал он, сделал несколько шагов по комнате и поставил свечу на столик.
Бригит встала. Они взглянули друг на друга. Бригит видела, что он пьян, причем сильно. Конлайд слегка покачивался, то и дело вскидывая голову. Он хмурился, и брови его грозно сошлись на переносице.
— В чем дело, муж мой? — спросила Бригит.
Она говорила мягким и успокаивающим тоном, как разговаривала бы с опасным животным, убежать от которого невозможно. И ей действительно было страшно.
— Раздевайся, — приказал Конлайд.
Рука Бригит поднялась к вороту ночной сорочки, но потом она заколебалась. Он что же, намерен в такой вот манере уложить ее в постель? Она мысленно готовилась к самым разнообразным неприятным ситуациям, но эта превзошла самые худшие ее опасения.
— Зачем? спросила она. — Что ты намерен делать?
Конлайд с угрожающим видом шагнул вперед.
— Я сказал, раздевайся! — Он произнес эти слова очень громко, причем последнее почти прокричал.
Бригит запахнула ворот ночной сорочки.
— Муж мой, ты пьян, — сказала она все так же мягко. — Ложись в постель.
Конлайд сделал еще один шаг к ней.
— Ты ждешь ребенка? — пожелал узнать он.
От неожиданности у Бригит перехватило дыхание. Своим вопросом он как будто ударил ее в живот, к чему она оказалась совершенно не готова.
— С чего ты взял… Как такая мысль могла прийти тебе в голову? — запинаясь, пробормотала она.
«Морриган, проклятая сука», — подумала Бригит.
Конлайд еще ближе шагнул к ней и неуклюже замахнулся. Его рука описала широкую дугу, и Бригит все прекрасно видела, но она была охвачена ужасом и потому не шелохнулась. Конлайд ударил ее раскрытой ладонью по щеке, и она отлетела в сторону, а потом, не удержавшись на ногах, упала. Пламя свечи разделилось сначала на два, а потом и на три язычка, комната закружилась вокруг нее, а голова отозвалась колокольным звоном на его удар, когда она рухнула поперек кровати.
Приподнявшись на локтях, Бригит смахнула с лица прядь волос. Конлайд возвышался над нею, сжав кулаки.
— Шлюха! Проклятая потаскуха! Я спросил тебя, ждешь ты ребенка или нет?
Выбросив вперед руку, он схватил ее за ворот ночной сорочки и рывком поднял на ноги. Конлайд, быть может, и не отличался особым умом, зато силищей обладал неимоверной, и потому мог обращаться с ней, как с тряпичной куклой, с которыми она играла в детстве.
Их лица оказались на расстоянии фута друг от друга, и Бригит увидела в его глазах настоящее бешенство. Но за те несколько секунд, которые понадобились ему, чтобы вздернуть ее на ноги, страх Бригит сменился шоком, а потом и в ней проснулась ярость. Она не была тряпичной куклой. Она не была куском окровавленного мяса, годного только на то, чтобы швырнуть его собакам. Она была Бригит ник Маэлсехнайлл, дочерью Маэлсехнайлла мак Руанайда, верховного короля Тары.
— Убирайся к дьяволу, жалкое навозное дерьмо, ответила она, и голос ее походил на рычание раненого зверя.
Она сжала руку в кулак и, как только взгляд Конлайда упал на него, ударила его в промежность. Удар получился сильным, хотя и не совсем точным, так что, когда Конлайд отпустил ворот ее сорочки-лейны и согнулся пополам, это движение было скорее рефлекторным, а не вызванным настоящей болью.
Тем не менее этого оказалось достаточно. Бригит оттолкнула его и метнулась влево, туда, где было больше свободного места для драки. Конлайд взревел, выпрямился и ринулся на нее. Бригит схватила широкую мелкую миску, стоявшую на столике у стены, и швырнула ее в Конлайда, когда он подскочил к ней вплотную. Сначала Конлайда окатил фонтан воды, а потом в лицо ему ударила глиняная миска.
— Шлюха! — выкрикнул Конлайд и попытался поймать ее, но она вновь ускользнула от него и отбежала в дальний угол комнаты.
У изголовья кровати на глаза ей попался высокий напольный железный подсвечник, и она схватила его и с разворота нанесла удар, орудуя им, словно двуручным мечом. Приотстань Конлайд хотя бы на шаг, она раскроила бы ему череп, но он оказался быстрее и успел подскочить к ней вплотную, так что подсвечник угодил ему в плечо, а она потеряла равновесие.
В мгновение ока Конлайд навалился на нее, вцепился ей в шею и надавил большими пальцами на горло. Бригит почувствовала, как глаза у нее вылезают из орбит, и принялась отчаянно царапаться, но он не разжимал хватки. Выражение лютой ненависти не сходило с его лица, и он лишь усиливал давление.
Комната поплыла у нее перед глазами, боль в горле стала невыносимой, как если бы он переломал ей там все косточки. Она пыталась разжать его хватку и выцарапать ему глаза, била пятками по щиколоткам. Сознание готово было покинуть ее, но Бригит продолжала сражаться. И вдруг ладонь ее наткнулась на что-то твердое, висящее на боку у Конлайда, и пальцы ее сомкнулись на рукояти его охотничьего кинжала. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Бригит выхватила его из ножен, согнула руку в локте и вонзила клинок прямо в живот Конлайду.
Эффект оказался мгновенным. Руки на ее горле разжались, Конлайд потянулся к кинжалу, но Бригит вырвала его раньше, чем он успел коснуться лезвия. Пошатываясь и едва держась на ногах, они отпрянули друг от друга. Конлайд согнулся пополам, зажимая руками рану на животе, а Бригит, стоя на подкашивающихся ногах, судорожно хватала воздух ртом. У Конлайда отвисла челюсть, он смотрел на нее широко распахнутыми глазами, а сквозь его пальцы сочилась темная кровь.
Взгляды их встретились, и Бригит почувствовала, как вскипела в ее жилах кровь, кровь многих поколений ирландских королей. Ее охватила такая ярость, какой она еще никогда не испытывала. Это кусок дерьма ударил ее? Ее? Бригит ник Маэлсехнайлл?
— Сукин сын! — взвизгнула она и, шагнув вперед, вновь ударила Конлайда кинжалом в живот.
Он хрюкнул, а потом издал какой-то булькающий звук. Глаза его вылезли из орбит. Бригит схватила его за волосы, заставила выпрямиться и нанесла новый удар кинжалом. Он попытался было согнуться, но она не позволила ему. Вместо этого она вздернула его голову, заглянула ему глаза, удостоверилась, что он смотрит на нее, а потом широким взмахом перерезала ему горло с такой силой, что клинок наткнулся на кость.
Из раны фонтаном хлынула кровь, забрызгав ее с ног до головы, но она не дрогнула, принимая повторное крещение, и не отшатнулась; она стояла и смотрела, как Конлайд беспомощно размахивает руками, а из его рассеченного горла толчками бьет кровь. Потом она оттолкнула его в сторону, он рухнул на пол и еще секунд тридцать бился в агонии, пока его никчемная жизнь наконец не оборвалась.
Бригит смотрела, как он умирает. Она ничего не чувствовала. Ярость ее начала стихать, и руки затряслись мелкой дрожью, но не от страха, отвращения или раскаяния, а от избытка энергии, которая по-прежнему бурлила в ее теле. Она попыталась уронить кинжал на уже неподвижное тело Конлайда, но кровь успела свернуться настолько, что рукоять прилипла к ладони, и ей пришлось отдирать ее левой рукой. Опустившись на кровать, она невидящим взором уставилась на безжизненное тело у своих ног.
«И что дальше?» — спросила она себя.
Глава тринадцатая
Были от крови рдяны
Руки у Фрейи кружев.
Но тут меня ото сна
Нанна льна пробудила.
Сага о Гисли
Бригит еще долго сидела на краю кровати. Взгляд ее был устремлен на тело покойного мужа, лежащее на спине с раскинутыми в стороны руками.
«Восемнадцать лет — и уже дважды вдова, — отстраненно подумала она. — Опасное это дело — жениться на представительнице нашего семейства».
До ее слуха доносились звуки открывающихся дверей и крадущихся шагов за порогом спальни. Шумная и яростная перебранка привлекла внимание слуг, но никто так и не осмелился постучать в дверь и узнать, все ли в порядке. А потом в королевской спальне наступила тишина, что дало остальным желанный повод потихоньку разойтись по собственным комнатам, притворившись, будто ничего не произошло, и избежав участия в дальнейших препирательствах. Во всяком случае, Бригит рассуждала именно так. Как бы там ни было, но в дверь никто не постучал.
Она мельком подумала, а не подслушивала ли под дверью и Морриган. Она, словно наяву, представляла себе выражение живейшего удовлетворения у той на лице, спрятанное под маской деланного сочувствия и озабоченности.
Мысли Бригит то разбегались, то вновь возвращались в прежнее русло, пока она сидела и при свете свечи смотрела на Кон- лайда, истекающего кровью на полу. «Сколько крови…» — подумала она. Куда больше, чем она себе представляла. Вскоре под ним собралась уже целая лужа, которая становилась все шире и шире, пока наконец кровотечение не остановилось.
«Что же мне теперь делать, что?» Руки у нее перестали дрожать, а мысли обрели стройность. В Таре ей оставаться нельзя. Это был ее единственный дом, не считая недолгого периода первого замужества, но теперь здесь становилось небезопасно. Быть может, если бы Бригит ударила Конлайда кинжалом всего один раз, то в свое оправдание она могла бы заявить, что оборонялась, опасаясь за свою жизнь. Она знала, что вскоре на щеке и на шее у нее проступят синяки и ссадины, которые могли подтвердить ее историю. Но ведь она буквально искромсала его, освежевала так, как, несомненно, поступил бы ее отец, поддалась столь дикой ярости, которой сама от себя не ожидала. А вот это объяснить будет уже куда труднее.
Но даже если бы она прибегла к объяснениям, то людей, которые ее выслушали бы, едва ли можно назвать ее друзьями. На троне верховного короля сидел Фланн мак Конайнг, а Морриган, которая наверняка стояла за событиями нынешней ночи, дергала его за ниточки.
Правление Фланна выглядело нарочито временным, но Бригит не сомневалась, что Морриган стремится сделать его постоянным, а Корона Трех Королевств станет к этому приятным довеском. В Таре еще оставались люди, хранившие верность памяти Маэлсехнайлла мак Руанайда, но большинство, поняв, куда ветер дует, встало на сторону Фланна и Морриган.
Единственной независимой фракцией, обладавшей в Таре кое-каким влиянием, оставались ри туата и те вооруженные всадники, которых они прихватили с собой, но вряд ли можно было рассчитывать, что они встанут на защиту женщины, которая выпотрошила их благодетеля, словно пойманную форель.
В конце концов Бригит встала, собранная и решительная.
— Мне надо бежать, — негромко проговорила она.
Но куда? И с кем? Ей предстояло покинуть Тару, но не может же она странствовать по дорогам в одиночку. Бригит принялась мысленно перебирать кандидатуры мужчин, которые могли бы ей помочь, отбрасывая одного за другим.
И вдруг она замерла, а на губах ее заиграла слабая улыбка. «Да, да, есть такой…» — Бригит опустила взгляд на свою ночную сорочку. Кровь уже высохла, и белое полотно покрылось бурыми и жесткими пятнами. Она подумала было, что ей стоит переодеться, но потом отказалась от этой мысли. Окровавленная ткань создаст нужный эффект. Бригит подошла к окну, приоткрыла ставни и осторожно выглянула в щелочку. Ночь оставалась тихой, и нигде не было видно ни души.
Обернувшись, она бросила последний взгляд на спальню и уже приготовилась было вылезти в окно, как вдруг в голову ей пришла неожиданная идея. Пройдя в дальний угол комнаты, она схватила свечу, которая каким-то чудом не упала и продолжала гореть во время ее схватки с Конлайдом. Бригит вновь окинула взглядом комнату, освещенную знакомым тусклым светом.
«Покрывала, — решила она. — И гобелены». Схватив ближайший гобелен за угол, она швырнула его на кровать. Затем она сбросила тяжелые шкуры на пол, оставив на соломенных матрасах лишь шерстяное и полотняное одеяла. Взяв свечу, Бригит поставила ее на пол и подвинула так, чтобы пламя принялось лизать уголок одного из одеял. Язычок огня затрещал, танцуя и чадя, но потом ткань занялась, и он вскарабкался вверх по одеялу, взобрался на кровать и начал пожирать постельное белье. В комнате стало светлее, когда Бригит распахнула ставни ровно настолько, чтобы пролезть в них, спрыгнула на землю и притворила их за собой.
Она поспешила вперед по открытому месту, на котором располагалась королевская резиденция, утопая босыми ногами в холодной грязи. Вот она приостановилась и обернулась. Сквозь узкую щелку в том месте, где ставни были прикрыты неплотно, наружу пробивалась тончайшая полоска света, но в остальном не было видно никаких признаков того, что в комнате разгорается пожар. Стены были толстыми, сложенными из глины с соломой, и она надеялась, что пройдет еще некоторое время, прежде чем пламя распространится настолько, что его кто-нибудь заметит.
Оставив королевский дворец за спиной, она бросилась к темной громаде церкви, смутно видневшейся в ста футах впереди. Еще дальше раскинулся главный зал, из окон которого все еще струился свет, но и там царила тишина. Она представила себе мертвецки пьяных ри туата, валяющихся на полу, подобно ее супругу, хотя, следует надеяться, не в лужах собственной крови. Скорее уж собственной блевотины.
Бригит двинулась вдоль северной стороны церкви, всего В паре футов от грубой каменной стены. Вокруг по-прежнему не было видно признаков того, что ее заметили или подняли тревогу. Перед входом в монастырь она остановилась. Было слишком темно, чтобы разглядеть замок, поэтому она принялась шарить руками по стенам и дубовым дверям, пока не нащупала холодный железный механизм. Она немного повозилась с ним, и вскоре раздался звонкий щелчок, прозвучавший в ночи с пугающей громкостью. От неожиданности у Бригит перехватило дыхание. Тяжелая дверь отворилась вовнутрь, всего на какой-нибудь дюйм и, к счастью, без дальнейшего шума. Бригит распахнула ее еще на несколько дюймов, только чтобы протиснуться самой, и скользнула внутрь. Она не стала закрывать за собой дверь, боясь, что та заскрипит.
Наверное, целую минуту она не двигалась, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Снаружи было темно, но внутри здания было еще темнее. Однако вскоре темнота начала обретать очертания — вестибюль, множество дверей, деревянный сундуку стены. Еще до смерти отца она исполняла обязанности хозяйки всех домовладений в Таре и проверяла работу слуг и рабов, которых отправили привести в порядок жилые помещения братии, так что она знала, какая именно дверь ей нужна. Бригит оставалось лишь надеяться, что с тех пор, когда она в последний раз была здесь, расположение комнат не изменилось.
Она сделала осторожный шажок вперед, потом еще один. И вот уже она движется по коридору, придерживаясь рукой стены и отсчитывая двери на ходу. Она не испытывала ни паники, ни страха, а одну лишь решимость сделать то, что должна, и это изрядно удивляло ее. В последние месяцы у нее было много поводов для удивления, но самым поразительным оказалось это новое открытие самой себя.
Три, четыре, пять… Она слышала мощный храп, доносившийся из-за дверей, за которыми отдыхали плотно поужинавшие монахи и священники. Шесть, семь, восемь… Щиколоткой она ударилась о какой-то темный предмет, который поначалу даже не заметила. Она споткнулась, и эта штука со скрежетом заскользила по полу. Мысленно выругавшись,
Бригит застыла и прислушалась, но, похоже, шум никого не разбудил.
Она двинулась дальше. Еще одна дверь, и вот она у цели. На мгновение она приостановилась. Уж слишком она спокойна. Бригит вызвала в памяти образ Конлайда, представила, как он бьет ее по липу, а его руки впиваются ей в горло, и вновь ощутила, как в душе у нее поднимаются гнев и страх. Она вспомнила отца, лежащего в гробу во время поминального обряда, и глаза ее наполнились слезами. Взявшись за деревянную щеколду на двери, она подняла ее и скользнула внутрь.
В келье было еще темнее, чем в коридоре. Бригит ощущала его присутствие, но ничего не видела. Она неуверенно шагнула к центру комнаты, выставив перед собой руки. И тогда из темноты прозвучал мягкий голос отца Финниана:
— Бригит? Бригит, дорогая, это ты?
— Отец Финниан! Ох, отец Финниан!
Она произнесла эти слова негромко, почти шепотом, и всхлипнула. В голосе ее сквозило отчаяние. Теперь она видела его вполне отчетливо, его темный силуэт вырисовывался в нескольких футах от нее. Несмотря на поздний час, он был не в постели, как она ожидала. А еще она надеялась, что он одет.
— Святая Дева Мария, девочка моя, что случилось? — спросил он, но вместо ответа Бригит бросилась ему на грудь.
Прижавшись лицом к грубой коричневой шерсти его рясы, она почувствовала, как его сильные руки обнимают ее. Он прижал ее к себе, не требуя дальнейших объяснений.
Спрятав лицо у него на груди, она расплакалась, выплескивая все чувства, которые только что возбуждала в себе искусственно, но которые теперь захлестнули ее по-настоящему. Весь ужас, боль потерь и страх, преследовавший ее на протяжении последнего часа, минувшей недели и даже прошедших месяцев, с тех пор, как в Таре появилась Корона Трех Королевств и фин галл, которые перевернули всю ее жизнь, — все это вылилось слезами на темно-коричневую ткань рясы отца Финниана.
Бригит не знала, сколько прошло времени. Выплакавшись вволю, она вспомнила, что времени-то как раз у нее мало и что очищение души — роскошь, которую она не могла себе Позволить. Она отстранилась от отца Финниана, не настолько, чтобы он разомкнул объятия, а чтобы иметь возможность заглянуть ему в лицо, которое теперь различала вполне отчетливо в нескольких дюймах от себя.
— Мой муж, — начала она, поперхнулась и предприняла новую попытку. — Мой муж… попытался убить меня….
— Ах ты, бедняжка, — пожалел ее отец Финниан. В его голосе прозвучала забота, но не удивление.
— Да… он… избил меня. Не очень сильно. Конлайд… Я убила его. Он стал душить меня, и я сорвала у него с пояса кинжал…
Почувствовав, что Финниан отнял правую руку от ее спины, она поняла, что он совершает крестное знамение.
— Ты уверена в этом, девочка моя? Ты уверена в том, что он мертв?
— Да. — Она еще дальше отодвинулась от него, чтобы взглянуть ему в глаза, и его руки уже не обнимали ее. Когда же Бригит заговорила, в голосе ее было больше решимости, чем страха. — Я должна покинуть Тару. Немедленно.
Она увидела, как Финниан покачал головой.
— Почему? Ведь если Конлайд пытался убить тебя, тебя не станут судить строго за то, что ты сделала.
— За это меня сожгут на костре. Морриган, Фланн. Вы же знаете, что им нужен лишь повод, чтобы избавиться от меня.
Финниан промолчал. Бригит была уверена: он прекрасно понимает, что она права. Она ждала от него очевидных вопросов. Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой? Ты ждешь от меня помощи? Но вопросы эти не прозвучали, потому что Финниан уже знал ответы на них. Вместо этого он спросил:
Читать бесплатно другие книги:
