Викинги. Ирландская сага Нельсон Джеймс
Раздался еще один удар, и дверь приотворилась, дюймов на десять, не больше. В образовавшуюся щель человек протиснуться не мог, зато в нее хлынул свет факела.
— А-а, сыновья шлюх, вы еще пожалеете об этом! — прокричал Йокул и ткнул мечом в просвет между дверью и рамой.
Торгрим услышал, как лязгнула сталь, когда кто-то за дверью отбил выпад. Дверь содрогнулась от очередного удара, и на сей раз засов не выдержал, и она распахнулась настежь.
В дверном проеме возникла мужская фигура, но факел светил за его спиной, так что Ночной Волк различал лишь смутный силуэт. Однако то, что он увидел, не внушало особых надежд.
Человек был коренастым и широкоплечим, а на голове у него красовался островерхий железный шлем в норманнском стиле. Не забыл он надеть и кольчугу. В правой руке он держал меч, а на левой висел щит. Стоявший позади него факелоносец был виден отчетливее. Он тоже оказался крупным мужчиной, в шлеме и кольчуге, а его длинные волосы были заплетены в две косы, спускавшиеся на грудь. За его спиной столпилось еще несколько человек, но сколько именно, Торгрим разглядеть не мог. Во всяком случае, их было столько, что в дверной проем они не помещались.
Первый из нападавших ворвался в дверь, и Йокул, огромный и неуклюжий, как медведь, яростно, но не слишком умело атаковал его своими мечами. Незнакомец легко отразил его выпады своим щитом, а потом шагнул вперед и полоснул мечом по внушительному брюху кузнеца. Йокул, в свою очередь, отпрыгнул назад, издав бешеный рев, когда клинок чужака распорол его сорочку-лейну и оставил неглубокую царапину на коже. Стой он на полдюйма ближе, и меч пронзил бы ему живот и выпустил кишки.
Торгрим рефлекторно испустил волчий вой и напал на того, кто выбил дверь. Он замахнулся топором, целясь в голову незваного гостя. Тот подставил щит, что было вполне естественно и совсем нетрудно, но именно на это Торгрим и рассчитывал. Он вонзил лезвие топора глубоко в дерево щита, обретя рычаг, которым легко мог отвести щит в сторону.
Рыча от натуги, Ночной Волк потянул за топорище, выворачивая щит и руку, державшую его, так что его противник даже не мог разжать пальцы. В свете факела, находившегося теперь всего в нескольких футах, он заметил, как на лице убийцы проступает удивление: он сообразил, что его рука вот-вот сломается. Он закричал от боли и ярости и напряг мускулы, пытаясь выпрямить руку, и Торгрим вонзил Железный Зуб прямо ему в горло на полдюйма выше воротника кольчужной рубашки. Глаза у его противника закатились, из раны фонтаном ударила кровь, и он повалился на колени, словно моля о пощаде.
Мужчина, который стоял позади него, тот самый, с факелом, споткнулся о неожиданное препятствие. Торгрим выдернул Железный Зуб и попытался обратным движением достать его, но тот отреагировал неожиданно быстро — попятился и ткнул Тор- гриму в лицо пылающий факел, заставляя его отступить на шаг.
В драку вступил Харальд, пытаясь сразить факелоносца, пока тот сражался с Торгримом, но его противник оказался отнюдь не зеленым новичком. Он отбил выпад Харальда и шагнул в сторону, входя в комнату и освобождая путь остальным убийцам, толпившимся за его спиной. Пламя его факела, танцующее и шипящее, отбрасывало жуткие сверхъестественные тени на стены комнаты, отражаясь от стали, когда в дверь ворвались еще несколько нападавших. Собственно, их было двое. Первый низко пригнулся, а второй, тот, что был позади, размахивал топором над его головой.
Торгрим моментально прикинул, как будет действовать. Нанести удар сбоку в голову первому из нападавших и опрокинуть его, чтобы второй споткнулся об него. Сподручнее всего было бы остановить их в самом узком месте, в дверях. Он уже замахнулся ногой, чтобы нанести выверенный удар в голову первому из двух противников, когда в бой вновь ринулся Йокул, размахивая двумя своими мечами. Он врезался сзади в Торгрима, и Ночной Волк, балансировавший в тот момент на одной ноге, отлетел к стене и ударился о нее с такой силой, что у него лязгнули зубы, а сам он застонал от боли.
Йокул широко замахнулся обоими мечами и попал-таки во второго противника. Торгрим увидел, как меч с лязгом опустился на шлем чужака, отчего тот зашатался и попятился. Зато второй клинок кузнеца просвистел мимо низко пригнувшегося мужчины, чем тот и воспользовался, стремительно выпрямляясь и делая выпад своим мечом.
— Йокул! — предостерегающе крикнул Торгрим.
Он попытался достать убийцу своим мечом, но промахнулся. Клинок глубоко вошел в бок Йокулу, но кузнец, казалось, лишь еще сильнее разъярился от полученной раны. Он взревел, отступил на шаг и отбил вонзившийся ему в бок меч своим клинком, зажатым в правой руке. Левой же рукой он опустил меч на голову противника со всей силой, обретенной им за те тридцать лет, что он махал тяжелым кузнечным молотом. Торгрим увидел, как клинок развалил голову убийцы в шлеме пополам и едва не перерубил ему шею.
«А ведь я и понятия не имел о том, что такое можно сотворить обычным мечом, — подумал Ночной Волк, отталкиваясь от стены. — Быть может, Йокул и впрямь такой хороший кузнец, каким себя полагает».
Тем временем Харальд и факелоносец вовсю обменивались ударами. Меч и топор Харальда — против меча и факела его противника, который орудовал им, как клинком, и пламя разбрасывало по комнате жуткие пляшущие тени.
Ктому моменту, когда Торгрим смог протиснуться мимо Йокула и человека с раскроенным черепом, в дверь ворвались еще двое. Свет факела как раз метнулся в их сторону, и Тор- грим мельком отметил длинные свалявшиеся волосы, бороду, маленькие крысиные глазки и боевой топор, нацеленный ему в голову. Неловко пригнувшись, Торгрим принял удар на свой топор и отвел его от себя. Его противника по инерции повело в сторону, и Торгрим с размаху вонзил Железный Зуб ему под кольчугу. Он понял, что меч вошел достаточно глубоко, чтобы убить наверняка, пусть даже не мгновенно, но и этого было довольно.
А факелоносец тем временем теснил Харальда. До сих пор юноше не приходилось сталкиваться с подобным оружием, и обжигающий огонь привел его в некоторое замешательство. Йокул тоже медленно отступал от двери. Он выронил меч, который держал в правой руке, и теперь зажимал ладонью рану в боку. Кровь сочилась у него между пальцев, но он по-прежнему сражался мечом, зажатым в левой руке. Глаза у него были широко раскрыты, волосы торчали в разные стороны, растрепанная борода походила на метлу — словом, Торгриму он сейчас казался одним из великанов из древних легенд, которые он слышал в детстве.
Они втроем обороняли весь дом, причем Харальд был совсем еще юнцом, а Йокул уже получил ранение. Нападавшие теснили их, выигрывая пространство для боя, что было очень плохо, поскольку наличие оного означало, что они могут привлечь себе на подмогу подкрепление.
— Сюда! Ко мне! — прокричал кто-то, и Торгрим сообразил, что это был человек с факелом.
Еще один, вооруженный мечом и кинжалом, проскочил в дверь и присоединился к факелоносцу, сражавшемуся с Харальдом. Двое против одного. Торгрим, прижавшись к стене, высматривал возможность пересечь комнату и присоединиться к сыну, но для этого ему предстояло миновать трех вооруженных мужчин, если ему повезет и он не попадет под меч Йо- кула, которым тот размахивал, как оглоблей.
Но там было уже не двое против одного, поскольку человек с факелом, убедившись, что внимание Харальда переключилось на его напарника, тут же вышел из боя. Собственно говоря, казалось, что сражение вообще перестало его интересовать. Вместо этого он принялся метаться по комнате, размахивая факелом и освещая самые дальние углы. У противоположной стены, прижавшись друг к другу, сидели Альмаита и Бригит. Альмаита сжимала в руке трехфутовый вертел, обычно висевший над очагом, держа его, как дубинку. Бригит вооружилась маленьким топориком, которым кололи дрова на растопку.
— Сюда, сюда! — закричал человек с факелом.
К нему из дверей бросился очередной налетчик, устремившись на свет факела. Он даже не успел разглядеть Торгрима, притаившегося в тени, и топор Ночного Волка буквально обезглавил его. Он рухнул навзничь, но за то время, которое понадобилось Торгриму, чтобы освободить свой топор, в дверь ворвались еще двое и бросились к тому человеку, который позвал их.
«Да сколько же там этих шлюхиных сынов?» — спросил себя Торгрим. Снаружи больше никого не было видно, зато в комнате стало не протолкнуться от сражающихся мужчин. В воздухе мелькали мечи и топоры, слышался лязг стали, и отблески пламени факела плясали на лезвиях клинков.
— Та, которая с топориком! Это она! Взять эту суку! — прокричал человек с факелом, и двое мужчин бросились к женщинам. Но приближались они весьма осторожно и даже с опаской. Бригит и Альмаита выглядели так, словно не собирались сдаваться легко.
— Грязный пес! Трус! — выкрикнул Торгрим, пытаясь пересечь комнату, но перед ним выросли сразу двое.
Он широко замахнулся топором, заставляя одного из них отступить, и сделал выпад в сторону второго, но его меч пронзил лишь пустоту.
А потом перед ним вновь оказался Иокул, огромный и неуклюжий, похожий на один из тех плавучих островов льда, что часто встречаются в северных морях. Он ревел, как медведь, и размахивал мечом, словно одержимый, забыв о своей ране, держа клинок обеими руками.
— Иокул, черт тебя подери, отойди в сторону! — прокричал Торгрим.
Он попытался обойти кузнеца, а потом резко пригнулся, когда тот широко размахнулся, готовясь нанести сокрушительный удар слева. Но он не успел завершить замах. Торгрим вдруг увидел, как из его широкой спины высунулось лезвие чужого меча, самый его окровавленный, сверкающий кончик, и провернулся в ране. Рев Йокула сменился жалобным стоном, в котором смешались ярость и дикая боль, и он с грохотом опрокинулся на спину, а сразивший его меч выскользнул из раны.
Альмаита отчаянно завизжала. Приближавшийся к ней убийца на мгновение отвлекся, скосив глаза на упавшего Йокула, и этого мига хватило, чтобы он получил сокрушительный удар вертелом в висок. Торгрим увидел, как дернулась его голова, ноги у него подогнулись, и он рухнул, как подкошенный. В следующий миг Бригит широким замахом своего топорика попыталась достать человека с факелом, но тот поспешно отступил, и лезвие бессильно просвистело в нескольких дюймах от его головы.
Йокул простерся на полу недвижимый, мертвый или умирающий. Торгрима прижали к стене двое противников, один атаковал его справа, другой — слева. В неверном, прыгающем свете он видел сражающегося в дальнем конце комнаты Харальда. Он тоже стоял спиной к стене. Это ограничивало его движения, но зато никто не мог подобраться к нему сзади, что само по себе было очень неплохо. Но это не могло продолжаться бесконечно. Вряд ли они сумеют продержаться сколько-нибудь долго.
Человек справа от него замахнулся на него топором, и Торгрим принял удар на свой топор. Топорища столкнулись на лету, дерево стукнулось о дерево, и нападавший быстро отдернул руку, зацепив лезвием своего топора клинок Торгрима и вырвав его у него из руки. Это был отличный трюк, и Торгрим попытался парировать, сделав выпад своим Железным Зубом, но противник отпрянул, и в следующий миг его напарник нанес удар своим мечом.
Торгрим не успел среагиров ггь. Меч пронзил его бок, пройдя насквозь, и его окатила волна жгучей боли. Он взмахнул Железным Зубом, и неловкий удар достиг цели: меч плашмя ударил второго противника в висок, и тот отлетел в сторону. Его клинок вырвался из раны Торгрима, отчего его вновь пронзила острая боль.
Кровь пролилась… Торгрим хорошо знал, что это означает. Он ослабеет. Рукоять меча станет скользкой от его собственной крови. Колени у него начнут подгибаться. Это было начало конца.
А потом откуда-то из-за стен, но очень близко, раздался дикий крик, нет, не крик, а вой, жуткий и леденящий душу, но хорошо знакомый Торгриму. Комната вдруг наполнилась летящими во все стороны щепками, по полу потянуло сильным сквозняком, послышался треск ломающегося дерева, и в дом Йокула через разбитое окно, под скрежет срываемых петель и защелок ногами вперед влетел Старри Бессмертный.
Глава двадцать пятая
Тесак прихватил я,
Заточенный остро…
Сага о союзниках
Старри спал, когда они пришли. Впрочем, было бы преувеличением утверждать, что он спал крепко. Нет, Старри спал вполглаза, по своему обыкновению, лежа неподвижно, словно мертвец, но чутко улавливая даже мышиную возню. И спал он отнюдь не на верстаке. Он давно отказался от этой идеи. Затянувшееся бездействие в Дуб-Линне все больше действовало ему на нервы. Он сообразил, что навес над верстаком и мастерской, крытый соломой, сделанный на совесть, с чрезмерным запасом прочности, как и все, что выходило из-под рук Иокула, достаточно крепок, чтобы выдержать его.
Он забрался туда еще несколько ночей назад, устроив в соломе нечто вроде гнезда, постель, невидимую снизу, отчего Йокул и не впал в ярость, когда Старри выбрал себе новое спальное местечко. Он обрел некое умиротворение там, наверху, укрывшись от посторонних глаз и взирая по ночам на мир с высоты. Он чувствовал себя орлом, высматривающим жертву внизу.
Они пришли поздно ночью, под самое утро, когда даже пьяницы уже спали мертвым сном, ранние пташки еще пребывали в своих постелях, а пылкие любовники наконец угомонились после ночных забав. К числу последних, как понял Старри, относился и Торгрим, и, когда внизу все стихло, на форт опустилась мертвая тишина. В эту пору часовые теряют бдительность. Именно в этот час Старри всегда оставался настороже.
Он услышал, как они приближаются, задолго до того, как увидел их, несмотря на то, что лежал в своем орлином гнезде. Мягкая поступь сапог из оленьей кожи, приглушенный стук оружия по бедрам. Они старались особенно не шуметь, в чем и преуспели. Если бы вокруг раздавались другие звуки ночной жизни, кроме редкого кваканья лягушек и уханья филинов, он мог бы их и не расслышать. Большинство людей тоже не услышало бы их, какой бы тихой ни выдалась ночь, но Старри обладал необычайно острым слухом, что, как он давно усвоил, являлось отличительной чертой людей с нарушениями психики.
Он пошевелился медленно и осторожно, забыв, что остальные еще не уловили того, что отчетливо различал он, и выглянул из-за края соломенной стрехи. На вымощенной досками дороге метался свет факела, там двигалась группа людей, но их самих от него скрывали близстоящие дома. Он решил, что, судя по звуку шагов, их должно быть около десятка. Он застыл в своем гнезде, невидимый с земли, когда заметил, как они появились из-за угла соседнего дома. Они остановились и огляделись по сторонам, а потом заговорили, но так тихо, что даже Старри уловил лишь бессвязное бормотание.
«А ведь я вас знаю, — подумал он. — Суэйн и Суэйн. Из Хедебю. Пришли задешево получить свои мечи? Как я вас понимаю».
Суэйн нес факел и, похоже, был главным. Он показал на дом Йокула, что-то негромко сказал остальным, они вошли в ворота и гуськом двинулись вдоль стены. Старри почувствовал, как заискрилась и зашипела его душа, словно смолистое сосновое полено, брошенное на жаркие угли.
Одиннадцать. Он насчитал одиннадцать человек. А внутри дома были Торгрим и Харальд. И еще Йокул, крупный здоровяк, но Старри не знал, умеет ли он сражаться. Ну и он сам, разумеется. То есть примерно трое на одного. Впрочем, расчеты подобного рода никогда особенно не занимали Старри. Было бы куда лучше, если бы Суэйн привел с собой больше людей, тогда драка вышла бы еще замечательнее, но приходилось довольствоваться тем, что есть.
Шагая по тропинке, датчане почти перестали соблюдать тишину, словно сам факт того, что они нашли дом, уже означал победу. Они крались вдоль стены гуськом, Суэйн впереди, а Суэйн с факелом шел следующим. Старри нашарил в соломе боевой топор и короткий меч. Вот Суэйн и Суэйн скрылись из виду за углом дома, но он услышал, как один из них подергал дверь.
«Они же разбудят их», — подумал Старри. Он полагал, что даже после столь бурных плотских утех, которым предавались оба, и Харальд, и Торгрим, они не проспят приближающуюся опасность. Он подполз к самому краю своего гнезда. Врагов было много, и все они стояли спиной к нему. Он захватит их врасплох, если обрушится на них сверху вниз, подобно хищной птице. От предвкушения битвы у него даже закружилась голова.
А потом он остановился, потому что вспомнил. Торгрим Ночной Волк. Старри уже давно решил, что постарается стать похожим на него. Он должен думать. Там, где Старри Бессмертный ринулся бы в бой очертя голову, Торгрим просчитал бы свои действия на пять шагов вперед, предвосхитил бы результат и составил бы план. Пусть даже у Торгрима это получалось бессознательно, пусть даже он сам не отдавал себе отчета в этом, Старри все понимал прекрасно. Старри уже узнал от Торгрима, что настоящие битвы всегда выигрывает голова, а не руки. И он поклялся, что будет вести себя так же.
«Ну, и что мне делать?» — подумал Старри, но не успела мысль эта оформиться у него в мозгу, как Суэйн ногой ударил в дверь дома Йокула. Старри услышал, как застонало дерево, протестующе заскрипел металл, а изнутри донесся удивленный вскрик.
«Что же мне делать?» Слова эти громким эхом отдались в ушах Старри. Каждая жилка в его теле криком кричала и требовала, чтобы он прыгал с крыши и вступал в драку. Последние двое в цепочке умерли бы раньше, чем поняли, кто сразил их, а следующие двое прожили бы на пару секунд дольше. Как просто все было до того, как он поклялся продумывать свои действия до конца!
Еще один удар в дверь, и снова протестующе застонало дерево. Он услышал, как взревел Йокул и как сталь лязгнула о сталь. «Все хорошо, все хорошо, все хорошо…» Враги превосходили их числом, и к датчанам в любой момент могло прийти подкрепление. «Все в порядке… но нам нужны люди», — нехотя признался он самому себе.
Старри огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души. Он уже достаточно узнал Дуб-Линн, чтобы понимать: даже смертоубийство не заставит соседей поспешить на помощь. Подобное случалось слишком часто, и викинги предпочитали не вмешиваться в чужие дела.
Ему показалось, что факел погас, и Старри понял, что убийцы вошли в дом. Он почувствовал, как нервная дрожь пробежала по его телу. О, Хель и тролли забери все эти размышления и планы! Он уже собрался было спрыгнуть вниз и ввязаться вдраку, как вдруг заметил чье-то лицо, совсем маленькое личико, осторожно выглядывавшее из дверей соседнего дома. Старри узнал младшего сына тамошней семьи, очень любопытного мальчугана; тот часто наблюдал за работой Йокула. Да и со Старри он разговаривал часто и подолгу.
Старри слез с крыши, двигаясь быстро и уверенно, словно белка. Внутри разгоралось настоящее сражение. Он слышал крики и лязг клинков. Кроме того, до него донесся и густой запах крови.
— Эгиль! Эгиль! — громким шепотом позвал он, про себя удивляясь тому, что вспомнил имя мальчика.
Эгиль осторожно вышел из тени, испуганный и полусонный, и подошел к изгороди, разделявшей их участки.
— Да? Что там происходит?
— Небольшая ссора, ничего серьезного. — Старри облокотился на плетень, пытаясь выглядеть как ни в чем не бывало, чтобы не напугать ребенка еще больше. — Помнишь моего приятеля Нордвалла? Ну, шведа?
— Нордвалла Коротышку? Этого чокнутого?
— Да, его самого… — Из дома Йокула донесся чей-то дикий крик, лязг оружия и звук падения тяжелого тела. Старри вновь повернулся к Эгилю. Мальчик теперь испытывал настоящий страх. — Нордвалл наверняка сидит в медовом зале, — продолжал он. — Беги туда и скажи ему, что он нужен мне здесь, вместе с остальными. И пусть поторапливаются.
Эгиль явно растерялся и опешил. Он покосился на дом Йокула, из которого по-прежнему доносился шум отчаянной схватки, а потом на свой собственный дом, где все было тихо и спокойно.
— Уверен, что твои родители хотели бы, чтобы ты мне помог, — сказал Старри. — Вот, смотри… — Он снял с руки золотой браслет, который носил выше локтя. Простой и безыскусный, он был отлит в форме змеи, пожирающей собственный хвост. Старри протянул его Эгилю. — Покажи его Нордваллу, чтобы он не сомневался, что это я послал за ним. А потом можешь оставить его себе.
Глаза у Эгиля от удивления полезли на лоб. Это была непомерно высокая плата за пустяковое поручение, но Старри не придавал особого значения таким вещам, как золото и серебро. Эгиль выхватил браслету него из рук, поспешно кивнул в знак того, что все понял, и стремглав бросился в темноту.
Старри выпрямился, чрезвычайно гордясь своими разумными действиями. «Оказывается, я тоже могу планировать», — подумал он. Изнутри дома кузнеца донесся рев, который наверняка издавал Иокул, потом послышался голос Торгрима, приглушенный, но отчетливый: «Йокул, черт тебя подери, отойди в сторону!» Рев Йокула сменился жалобным стоном, полным боли, и Старри понял, что пришло время действовать. Поначалу он решил было ворваться в дверь, но до нее было слишком далеко, и, кроме того, те, кто умел думать, часто использовали фактор неожиданности. Этому он тоже научился у Торгрима.
Время для раздумий кончилось. Прямо перед собой, футах в пятнадцати, он видел темный квадрат закрытого ставнями окна. Запоры на нем были ему хорошо знакомы, и Старри не сомневался, что они не помешают ему попасть внутрь.
Дикий крик берсерка сорвался с его губ и разнесся в ночном воздухе, когда он, все ускоряя бег, бросился к ближайшей стене. Сжимая в левой руке боевой топор, а в правой — короткий меч, он оттолкнулся правой ногой и обеими ступнями ударил в запертые ставни. В прыжке его крик достиг апогея. Он ощутил намек на сопротивление, а потом ставни разлетелись в щепки, и он по инерции влетел в окно и в комнату за ним.
Старри мог бы встать на обе ноги, что для него не составило бы особого труда, но он приземлился на чье-то тело, мертвое или лежащее без сознания, и потому потерял равновесие. Вместо того, чтобы попытаться удержаться на ногах, он заскользил головой вперед, перекатился через плечо и вскочил, пригнувшись и приняв боевую стойку. Комната походила на картину на гобелене, где все застыли от неожиданности при его внезапном появлении, но сам Старри не стал терять времени даром и атаковал коротким мечом ближайшего к нему человека. Тот вскрикнул, упал, и миг всеобщего оцепенения миновал.
Харальд стоял, прижавшись к стене, и Старри увидел, как он оттолкнулся от нее и всем своим мощным телом врезался в противника прямо перед собой, отчего тот потерял равновесие. Харальд попытался достать его неловким замахом, но мужчина парировал его удар и отпрыгнул назад, готовый драться дальше.
Старри резко развернулся. У противоположной стены Тор- грим сражался сразу с двумя противниками, и берсерк заметил, что из раны в его боку течет кровь. Он атаковал ближайшего убийцу, но тот вовремя заметил его приближение и быстро пригнулся, пропуская топор Старри над головой, и сделал выпад мечом, однако берсерк отбил его своим клинком. В комнате вновь зазвучал крик, но на этот раз пронзительно кричала женщина, что для уха Старри было совершенно непривычно.
Человек, оказавшийся перед Старри, выпрямился и улыбнулся, широко и злорадно, и пошел на берсерка, держа меч наизготовку. Старри отступил на шаг, споткнувшись обо что-то. Его противник, целясь в его незащищенную грудь, воспользовался моментом, чтобы сделать выпад, но Старри уже падал, и потому чужой меч пронзил лишь пустоту. А потом Старри простерся навзничь на полу, и перед глазами у него оказалось огромная туша Йокула, о которую он и споткнулся. Он повернул голову, глядя вверх. Датчанин уже стоял над ним, замахиваясь мечом и держа его обеими руками, явно собираясь раскроить Старри череп. На губах его по-прежнему играла улыбка, и Старри отработанным кистевым броском метнул свой топор, целясь именно в нее. Он увидел, как оружие совершило один оборот, и лезвие вонзилось в лицо мужчине.
А вокруг поднялась страшная суета. Вновь пронзительно закричала женщина, но крик ее резко оборвался. Факел, который держал Суэйн, упал на пол, отчего комната наполовину погрузилась в темноту, виднелись лишь разбросанные тут и там тела мертвых или умирающих людей. Старри рывком поднялся на ноги. Торгрим по-прежнему сражался со вторым своим противником, и Старри заметил, что рана и долгое сражение уже подтачивают его силы.
А вот Харальд держался молодцом.
Старри перепрыгнул через тело Йокула, отводя для удара свой короткий меч, но чужак заметил его, пригнулся, уклоняясь, после чего бросился к двери, что стало полной неожиданностью для Старри и Торгрима, которые лишь проводили его взглядами. Вслед за ним из боя вышел и противник Харальда, выскочил в дверь и растворился в ночи.
Всего мгновением раньше в комнате царил хаос, полный криков, шума и лязга стали, а сейчас в ней повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием троих оставшихся на ногах мужчин. Они согнулись чуть ли не пополам, жадно хватая раскрытыми ртами воздух, в котором повис густой медный привкус крови. В трепещущем свете факела, валяющегося на полу, сцена выглядела еще более жутко, чем на самом деле.
А потом Харальд выпрямился, резко, рывком, словно пробуждаясь ото сна, и, вытаращив глаза, огляделся. Выронив меч, он бросился в дальний угол комнаты, на бегу подхватив с пола факел. У стены по-прежнему грудой валялись шкуры и одеяла. В тени лежало тело женщины. Харальд перевернул ее на спину, и в неверном свете факела они увидели, что это Альмаита, хотя сказать, мертва она или просто лишилась чувств, было невозможно. Харальд принялся расшвыривать шкуры, после чего выпрямился и диким взглядом окинул комнату.
— Бригит! — отчаянно закричал он.
Глава двадцать шестая
Раса язычников… увезет тебя в неволю с твоей родной земли и принесет в жертву собственным богам.
Ирландское пророчество IX века
Она пришла в себя от толчков, быстрого бега и боли. Причем боль была острой. Она пронзала все ее тело. Боль стала первым чувством, которое она ощутила.
Затем она поняла, что висит вниз головой и что ей трудно дышать. Но она по-прежнему не знала, где находится. Она открыла глаза. Ночь была темной, хоть глаз выколи, но в призрачном свете луны она все-таки сумела разглядеть под собой чьи-то ноги и вымощенную досками дорогу. Очевидно, ее нес на плече какой-то человек. Бригит ник Маэлсехнайлл уносили с собой викинги.
Голова у нее раскалывалась, мысли путались, но теперь она припомнила и сражение, и то, как Альмаита раскроила вертелом череп одному из этих ублюдков, и то, как сама она пыталась нанести удар топором и промахнулась. Она вспомнила, как увидела летящий ей в висок кулак и как ее охватил ужас, когда она поняла, что не может пошевелиться. На этом воспоминания обрывались. Дальше была пустота.
Бригит повернула голову и посмотрела сначала налево, а потом направо. Она заметила еще четырех человек, двигавшихся плотной группой. Судя по всему, они направлялись в прибрежную часть города, туда, где стояли на якоре или на берегу корабли. Это было плохо.
«Только не корабль, — отстраненно подумала она. — Нельзя допустить, чтобы они затащили меня на корабль…» Как только они увезут ее с собой, то смогут сделать с ней все, что угодно. Она попросту исчезнет без следа, и никто никогда не узнает, что с ней сталось. Так что никаких кораблей.
Сжав руку в кулак, она забарабанила им по бедру своего похитителя, единственному месту, до которого могла дотянуться, но ее действия не возымели ни малейшего эффекта. Удары ее оказались слабыми и бесплодными. Человек, тащивший ее на плече, казалось, даже не заметил их.
«Проклятье, проклятье…» Ее подбрасывало и трясло, дышать было нечем, мысли разбегались, и она никак не могла сосредоточиться. Бригит позволила себе обмякнуть, надеясь, что нести ее будет тяжелее, а толчки станут не такими резкими, и она сможет собраться с мыслями.
Бесполезно.
Человек, на плече которого она лежала, прокричал что-то в темноту. Бригит не понимала слов, но, судя по тону его голоса, это была команда, приказ, отданный людям, находившимся на борту какого-то корабля поблизости. Приказ опустить весла на воду. И увезти ее в открытое море.
Она ощутила новый прилив паники и вновь принялась колотить кулаками по бедрам мужчины, но ее усилия оказались столь же тщетными, как и в первый раз. Ей даже показалось, что мужчина ускорил шаг. Издалека донесся другой голос. Вне всяких сомнений, это кто-то на корабле докладывал, что у них все готово.
Но нет. Голос доносился сзади, с той стороны, откуда они пришли. Она напрягла слух. Далекий, слабый, но совершенно отчетливый. И она узнала этот голос.
— Бригит! Бригит!
Харальд!
Человек, тащивший ее на себе, тоже услышал это. Он резко остановился, вновь выкрикнул какой-то приказ своим спутникам, и они тоже замерли на месте. Как по команде, ее похитители обернулись и стали смотреть в ту сторону, откуда пришли по вымощенной досками дороге. Бригит вывернула шею, чтобы взглянуть туда же. Было темно, но за облаками скрывалась луна, дававшая достаточно света, чтобы она смогла рассмотреть вдали маленькую группу людей, идущих за нею. Она даже узнала широкоплечую фигуру Харальда.
В Дуб-Линн она прибыла, рассчитывая всего лишь использовать его. Она забыла, каким привлекательным он был. Она забыла о его непоколебимой верности и силе. Но за то короткое время, что они провели вместе, она быстро вспомнила об этом и о том непостижимом влечении, которое испытывала к нему, том самом, которое и привело ко всем нынешним бедам и неприятностям. И она вновь проявила слабость и пустила его к себе в постель.
Верность и сила. Отличительные черты Харальда. И сейчас, видя, как он спешит к ней по дощатой дороге, выкрикивая ее имя, она, как никогда, была благодарна ему за эти качества.
— Харальд! Харальд! Сюда! Я здесь! — закричала она и за свои старания получила удар ногой в голову.
Во рту у нее появился привкус крови, но она готова была рискнуть и заработать еще один удар, лишь бы Харальд спас ее. Она уже открыла рот, чтобы крикнуть снова, но мужчина, тащивший ее на себе, вновь развернулся к реке и отдал очередную команду на отвратительном гортанном языке норманнов. А потом он побежал, и его люди побежали вслед за ним.
«Нет, нет, нет!» — подумала Бригит. Если они достигнут корабля раньше, чем Харальд догонит их, она пропала. А уж если ее увезут в открытое море, то она наверняка не доживет до следующего захода солнца.
Бригит вновь забарабанила кулачками по ногам мужчины, но близость спасения прояснила ее разум. Прекратив эти бесполезные усилия, она вытянула шею, глядя по сторонам. Рядом с ней бежал какой-то человек. Во всяком случае, она видела его снизу до пояса. Увидела она и меч, колотивший его по бедру на бегу.
Меч… У того ублюдка, что тащил ее на себе, тоже должен быть меч. Как и у всех остальных. Она извернулась неловким движением, глядя в другую сторону, и согнулась в талии. Мышцы живота горели, как в огне, но взгляд ее упал на то, что она искала, — рукоять меча, торчавшую над поясом ее похитителя.
До этого тот двигался быстрым шагом, а теперь побежал, и толчки и тряска стали и вовсе невыносимыми. Бригит потянулась к рукояти меча правой рукой, но промахнулась, когда от очередного прыжка у нее перехватило дыхание. Однако она предприняла новую попытку. Рукоять была так близко. Дюйм за дюймом она подбиралась к ней, стараясь, чтобы ладонь ее не вздрагивала в такт толчкам. Она слышала голос Харальда, окликавший ее. Он становился все ближе.
И в это мгновение человек слева от нее увидел, что она задумала. Он закричал, бросился к ней, и она совершила отчаянный рывок к рукояти. Почувствовав, как ее пальцы сомкнулись на кожаной оплетке, она потянула ее к себе. Ножны дернулись вперед, словно таран или стенобитное орудие, когда Бригит попыталась освободить лезвие.
Человек, бежавший рядом, схватил ее за руку и попытался разжать ее пальцы на рукояти. При этом похититель, тащивший ее на плече, сообразил, что происходит что-то неладное, и развернулся, чтобы посмотреть, в чем дело. Меч вырвался из рук его спутника, и Бригит, изогнувшись в поясе и застонав от напряжения, вытащила-таки его из ножен. Кончик клинка глухо ударился о дорогу, когда она попыталась поднять его. Мужчины вокруг остановились и закричали что-то на своем чужеземном наречии.
Бригит, по-прежнему лежавшая на плече своего похитителя, видела лишь доски дороги да его ноги. Он вертелся из стороны в сторону, пытаясь понять, что происходит у него за спиной.
В поле ее зрения появилась еще одна пара ног, и чьи-то руки вновь потянулись к ней. Она неловко ударила по ним мечом, а затем попыталась полоснуть клинком по ногам своего похитителя, но меч оказался слишком длинным, а положение ее — слишком неудобным, и лезвие лишь плашмя стукнулось о его штаны.
Итак, нанести режущий удар оказалось невозможно, и тогда она ухватилась за рукоять обеими руками, приподняла меч и резко опустила вниз, словно пыталась пронзить острогой рыбу в реке. Это сработало. Острие меча вспороло его лодыжку и вонзилось в сапог, и она всем телом налегла на него, чувствуя, как клинок пронзает плоть и застревает в кости.
Мужчина взвыл от боли и вновь развернулся, а Бригит высвободила меч и сунула клинок ему между ног. Она рассчитывала поразить его снизу вверх в промежность, но, прежде чем она успела хотя бы попытаться это сделать, он споткнулся о собственное оружие и пошатнулся. Похититель старался удержать равновесие, но раненая ступня, запутавшиеся в оружии ноги и вес Бригит помешали ему. Бригит поняла, что он падает, и внутренне сжалась. Она лежала у него на правом плече, и, на ее счастье, он упал на левое, так что не он обрушился на нее всей тяжестью своего тела, а она бедром придавила ему голову, когда оба рухнули на дощатую дорогу.
Бригит почувствовала, как острый край его шлема впился ей в бок, как только они оказались на земле. Мужчина застонал, а Бригит скатилась с него и с трудом поднялась на ноги, каким-то чудом не выпустив меч из рук. Она никогда по-настоящему не училась владеть оружием — хотя и стоило бы, — если не считать потешных боев в детстве на деревянных мечах с отцом и другими воинами в Таре, но и полной неумехой в обращении с клинком назвать ее тоже было нельзя. Сжав рукоять обеими руками, чтобы восполнить нехватку грубой силы, она медленно попятилась от своих похитителей.
В их глазах Бригит видела смятение и растерянность. Уж слишком быстро изменилась ситуация, и человек, возглавлявший их, все еще неподвижно лежал на дороге. Затем один из них вытащил из ножен свой меч, и остальные последовали его примеру. Четыре клинка блеснули в темноте, взятые наизготовку.
Норманн слева от нее нерешительно шагнул вперед, выставив перед собой меч. Застонав от натуги, Бригит замахнулась тяжелым клинком и отбила в сторону его лезвие. Затем она повернулась и побежала.
Она бежала по дощатой дороге так быстро, как только могла. Впереди виднелись Харальд, Торгрим и тот безумец, имени которого она не могла вспомнить, и она стремилась к ним из последних сил. За ее спиной раздались крики на норманнском, а потом послышался топот ног мужчин, бросившихся за ней в погоню. Она попыталась бежать быстрее, но каждый мускул, каждая жилка в ее теле, протестуя, кричали от боли. Она почувствовала, как чьи-то грубые пальцы крепко схватили ее за руку. Бригит попыталась отмахнуться мечом, но попасть клинком себе за спину было трудно. Чужие пальцы сжались крепче, причиняя ей жестокую боль. Она выкрикнула то единственное слово, которое пришло ей на ум и могло принести сейчас надежду и утешение:
— Харальд!
Харальд никогда не был хорош в беге. Он обладал мощным телосложением, но также и большой мышечной массой, и занятия, в которых он преуспел, — такие, как владение оружием, строительство или гребля, — укрепляли силу его рук, но отнюдь не ног. Он уже начал задыхаться, но продолжал бежать. Ему доводилось видеть людей, которые словно бы скользили над землей во время бега, но он не принадлежал к их числу. Каждый шаг давался ему с трудом, отзываясь болью во всем теле, пока он несся вниз по склону.
Но теперь он уже видел ее, и это придало ему сил. Каждый шаг приближал его к ней. И точно так же каждый шаг приближал его к тому ублюдку, который похитил ее, и скоро тот должен был оказаться в пределах досягаемости его меча.
Они с Торгримом бегали одинаково плохо, но Торгрим еще и обессилел после долгой и упорной драки. К тому же он был ранен и потому держался рядом из последних сил. А вот Старри
Бессмертный мчался легко и свободно, будучи одним из прирожденных бегунов. Хотя он опережал их на несколько шагов, у Харальда сложилось впечатление, что он специально сдерживает себя, чтобы не оторваться от спутников слишком уж далеко.
В ушах у него шумело, перед глазами все плыло, и он задыхался. Тряхнув головой, Харальд попытался рассмотреть, что происходит там, впереди. Пятеро мужчин, один из которых нес на плече Бригит, спешили к причалам. Заслышав погоню, они на мгновение приостановились, после чего перешли на бег, увеличивая отрыв. Где-то неподалеку их, без сомнения, поджидал корабль, и, если они доберутся до него, доставят на борт Бригит и успеют отплыть, она будет потеряна для него навсегда.
А потом вдруг все изменилось. По какой-то причине, совершенно непонятной для Харальда, спасающиеся бегством убийцы остановились. Волосы Бригит колыхнулись роскошной каштановой волной, когда мужчина, несший ее на плече, волчком завертелся на месте. А потом оба упали, Бригит и ее похититель, образовав кучу-малу на дощатой дороге. В следующий миг Бригит вскочила, держа в руках меч, и побежала к нему.
— Харальд!
Отчаяние и страх в ее голосе резанули его, как ножом. Он был совсем рядом, в каких-нибудь пятидесяти футах от нее, но теперь уже другой датчанин схватил ее за руку и потянул назад.
— Старри! — задыхаясь, выкрикнул Харальд. — Останови их, прошу тебя!
Старри кивнул и бросился вперед огромными прыжками, словно олень-самец. Все-таки Харальд в нем не ошибся. Сжимая в руках боевой топор и короткий меч, он стремительно сокращал разделявшее их расстояние, испуская боевой клич берсерков. Харальд видел, как убийцы замерли на месте, взяв топоры, мечи и щиты наизготовку, и подобрались, словно моряки на судне, готовящиеся к первому удару штормовой волны.
Человек, державший Бригит, по всей видимости, вполне разумно предположил, что Старри остановится и вступит с ними в открытый бой, но у берсерка были иные планы. Старри налетел на ближайшего противника, словно ураган. Его топор описал широкую дугу, отбивая меч похитителя в сторону. Берсерк оттолкнулся от дороги и прыгнул на датчанина, буквально взбежав ему на плечи. Харальд увидел, как тот пошатнулся и попытался ткнуть мечом вверх, но действовал чересчур медленно. Одним слитным движением Старри опрокинул его на землю, одновременно отталкиваясь от падающего тела и устремляясь в полете на следующего противника. Он врезался в него обеими ногами, но этот успел выставить перед собой щит, который и принял на себя основной удар летящего тела Старри.
Берсерк приземлился на обе ноги, а человек со щитом покачнулся и попятился на несколько шагов, но устоял. Он сумел принять на щит удар топора Старри и даже ухитрился сделать выпад своим мечом, от которого Старри уклонился. Все это Харальд отметил краешком сознания, уже пробегая последние футы, отделявшие его от похитителей. Ему ничего так не хотелось, как подхватить Бригит на руки, обнять и прижать к себе, защищая и укрывая от всего света, но он понимал, что не сможет сделать этого, пока не устранит угрозу, исходившую от вооруженных людей. И теперь шансы были примерно равными.
Харальд несся вниз по склону. Точнее, не бежал, а устремился в долгое и управляемое падение. Ему с самого начала было ясно, что остановиться он не сможет, поэтому юноша не стал даже и пытаться. Он нацелился на человека справа от того, с которым сражался Старри. Тот ждал его, держа щит и меч наизготовку, и Харальд ринулся прямо на него. Замахнувшись мечом на бегу, подобно Старри, он отбил клинок врага в сторону, извернулся и правым плечом врезался в его щит, вложив в это удар всю силу своего тренированного тела весом в четырнадцать стоунов[32], разогнавшегося с горы.
После столкновения Харальд все-таки остановился, пробежав еще несколько шагов, но устоял на ногах. А вот человек со щитом отлетел назад, словно пушинка. Ноги его взметнулись выше головы, и он приземлился в добрых пяти футах от того места, где ждал приближения юноши. Он все еще катился по земле, когда Харальд обрел равновесие, подбежал к нему, придавил щит ногой и прикончил врага. Глядя на вывернутую под странным углом шею, он спросил себя, а не умер ли тот мгновением раньше, еще во время падения.
Торгрим и Старри все еще сражались, но их противники медленно отступали. Через мгновение они побегут — Харальд был уже достаточно опытен, чтобы разбираться в подобных вещах. Он повернулся и взглянул на дорогу. Там стояла Бри- гит, по-прежнему сжимая в руках меч, но уже готовая выпустить его, словно он оказался для нее непомерно тяжелым. Она выглядела испуганной, обрадованной и благодарной одновременно, и Харальд ощутил неудержимое желание подойти к ней и обнять. И тут он услышал звук тяжелых шагов, направлявшихся к ним от реки.
Он резко развернулся в ту сторону. Там горели факелы, свет которых отражался на шлемах, мечах и кончиках копий. Они быстро приближались. Там было десять или пятнадцать воинов, судя по всему, викингов с корабля, на который похитители намеревались доставить Бригит. Харальд ощутил холодок в животе, и сердце у него упало. А ведь победа была так близка. Они сражались против превосходящих сил противника, обратили шлюхиных сынов в бегство, настигли их у самого берега и в самый последний момент освободили Бригит.
А теперь эти ублюдки все-таки получат ее, а он сам, Торгрим и Старри умрут.
Повернувшись спиной к приближающемуся отряду, он подбежал к Бригит, обнял ее и поцеловал, и она, несмотря на потрясение, шок и боль, поцеловала его в ответ. Харальд схватил ее за плечи и развернул в обратную сторону.
— Беги! — хриплым шепотом произнес он по-ирландски слово, которое выучил у Альмаиты. — Беги! Туда! — Он указал на темное пятно узкого прохода между двумя домами. Быть может, им с Торгримом и Старри удастся задержать датчан настолько, чтобы она успела затеряться в лабиринте узких улочек и переулков форта.
— Нет… — ответила она, но тону ее голоса недоставало уверенности.
Беги! — повторил он и легонько подтолкнул ее, а потом повернулся лицом к новой опасности.
Враги были примерно в тридцати футах от них, они растянулись полукругом, обнажив оружие. Воин, с которым сражался Торгрим, уже лежал на земле, а Торгрим отыскал где-то щит и сейчас готовился оказать достойную встречу надвигающейся орде.
«Я должен был догадаться взять щит того типа, — подумал Харальд, вспоминая о противнике, которого сбил с ног. — А сейчас уже слишком поздно…» Торгрим подобрался, стараясь ничего не упустить из виду, и отступал мелкими шажками перед надвигающимся неприятелем.
А вот Старри Бессмертный, напротив, улыбался во весь рот, вращая зажатый в руке топор. Он всматривался в приближающийся отряд с видом голодного человека, оказавшегося за пиршественным столом и выбирающего блюдо, с которого сподручнее начать чревоугодие. Он слегка кивал самому себе и пританцовывал, переступая с ноги на ногу.
Сверхъестественная тишина воцарилась над местом, где сближались вооруженные отряды. Люди с корабля могли, разумеется, успокаивать себя тем, что подавляющее преимущество на их стороне, но Харальд полагал, что тела их товарищей, простертые на дороге, несколько охладят их пыл. Они не станут спешить и будут действовать с большой осторожностью.
И тут из темноты за их спинами, нарушая тишину, раздался жуткий волчий вой, едва не заставивший Харальда подпрыгнуть от неожиданности. Высокий, захлебывающийся, он тянулся и тянулся на одной ноте. Юноша ощутил, как по спине у него пробежал холодок. Но вот к вою присоединился еще один голос, а потом еще и еще. Харальд перевел взгляд с приближающегося врага себе за спину, не зная, откуда грозит большая беда.
Он оглянулся на Старри. Берсеркер тоже выглядел смятенным и растерянным, а потом Харальд увидел, как на лице у него проступило узнавание. Улыбка его исчезла, и он закричал:
— Нет! Нет, нет, нет, нет!
Харальд развернулся лицом к новой опасности, не желая иметь за спиной то, что могло напугать даже Старри Бессмертного. И тут в свет факелов, крича и подпрыгивая на бегу, влетел Нордвалл Коротышка во главе десятка берсерков. Он был без рубахи, и его спутники были одеты так же просто, а кое-кто — и еще небрежнее. Их клинки засверкали в тусклом свете. Они хлынули по дощатой дороге бурной рекой, сметающей все на своем пути, раздвоились, огибая Харальда, Торгрима и Старри, и врезались в отряд датчан, уже выстроившись в боевые порядки, и те полегли под их натиском, словно трава под косой.
Глава двадцать седьмая
…Придут из-за моря викинги, и смешаются они с людьми Ирландии, и над каждой церковью будет поставлен настоятель из их числа.
Берхан, ирландский пророк[33]
Отец Финниан вот уже четвертые сутки ехал из Дуб-Линна в Глендалох. Он оставил за спиной более тридцати миль грязных тропинок, по недоразумению именуемых дорогами, покатых холмов и густых лесов, через которые ему приходилось в буквальном смысле продираться. Его часто сопровождал волчий вой, но звери держались поодаль. Иногда с возвышенностей ему открывался вид на океан, и зрелище это наполняло его душу покоем и умиротворением.
На побережье располагался город, который ирландцы называли Киль-Вантань. Он процветал и разрастался по той же самой причине, что и некоторые другие города Ирландии, а именно: его захватили норманны и превратили в торговый порт. Северяне называли его Викинло. Но за время своего не- долгого пребывания в Дуб-Линне отец Финниан понял, что сыт по горло общением с норманнами, и потому он не имел ни малейшего желания отправляться туда. Избранный им путь вел вглубь страны, подальше от низменностей побережья, оставляя горы к западу.
Лошадь, на которой он ехал, отец Финниан позаимствовал у состоятельного землевладельца, чьи земли пересек в нескольких милях от Дуб-Линна. Его усадьба состояла из двух симпатичных круглых фортов, один из которых окружал его дом и хозяйственные постройки, а другой — скотный двор. Этот человек владел двумя дюжинами коров и тремя лошадьми, и зажиточностью мог поспорить с иным из ри туата. Финниан предположил, что землевладелец мог бы выразить свою благодарность за блага, которыми осыпал его Господь, одолжив ему, Финниану, одну из лошадей, чтобы помочь ему и далее выполнять богоугодные дела. Столкнувшись с таким толкованием Писания, тот выразил полную готовность к сотрудничеству.
Впрочем, вспоминая об этой сделке, Финниан вынужден был признать, что выражение «полная готовность» все-таки было некоторым преувеличением. Словосочетание «неохотное согласие» в данном случае было бы куда более уместным. Несмотря на то, что Финниан отслужил мессу в его доме, хозяин проявил крайнюю скупость, когда дело дошло до того, чтобы снабдить священника мясом, сыром, мягким белым хлебом, сладкими пирожками, свежими овощами, фруктами и вином, которые, как заявил Финниан, ему понадобятся в дороге. Но в конце концов хозяин предоставил все, что от него требовалось.
Финниан заверил его в том, что при первой же возможности вернет ему лошадь на обратном пути. С этим обещанием он и отбыл, в тот же самый день угодив под проливной дождь. Его лошадь, самая захудалая из всех трех, с несчастным видом трусила по грязи, и ноша на ее спине с каждой минутой становилась все тяжелее, поскольку Финниан вместе со своей рясой промок до нитки.
Уже стемнело, когда они, Финниан и лошадь, набрели на убогую лачугу, приткнувшуюся в стороне от дороги. В ней ютились муж с женой и тремя маленькими детьми неопределенного пола. Финниан постучал и получил разрешение войти. Поклонившись, он представился. Все пятеро обитателей дома подозрительно взирали на него расширенными от страха глазами. Похоже, они ничуть не сомневались в том, что он явился, чтобы убить их.
Покончив с представлениями, Финниан вытащил мешок с едой, который вручил ему землевладелец, и угостил семейство самым роскошным ужином, который им когда-либо доводилось отведать в своей полной лишений и тягот жизни. Вскоре после этого все отправились на боковую, хотя Финниан был уверен, что кто-то из них бодрствовал всю ночь, приглядывая за ним одним глазом.
На следующее утро, на рассвете, он отслужил мессу, освятив некоторое количество белого хлеба в качестве тела Христова. Он сомневался, что эти люди причащались хотя бы шесть раз за всю свою жизнь, а таким вот хлебом — так и вообще никогда. Он видел, что семья благодарна ему за заботу и даже свыклась с его присутствием, но они все равно косились на него, как на друида прежних времен, который запросто мог превратить их всех в тритонов или подобных созданий.
Так продолжалось на протяжении нескольких следующих ночей, когда семьи, редко сталкивавшиеся с незнакомцами, пытались понять этого странного священника, который подъезжал к их порогу и предлагал благословение, святую мессу и угощение, казавшееся слишком роскошным для этого мира. Так что к концу путешествия Финниан начал спрашивать себя, а сколько же новых легенд он породил, легенд, которые теперь будут передаваться из поколения в поколение, сугубо семейных преданий о том, как однажды сам святой Патрик появился на пороге их дома.
Поздним вечером четвертого дня, уже после наступления темноты, он въехал на своей измученной и усталой лошади в ворота в каменной стене, окружающей монастырь Глендалоха. Разыскав мальчишку — помощника конюха, сладко спящего в соломе, он разбудил его и вручил ему полбуханки хлеба и бесформенный кусок мягкого сыра. Глаза у мальчугана расширились от удивления, а челюсть отвисла. Скорее всего, такого количества еды ему не доводилось держать в руках еще никогда в жизни, чем и объяснялась его трогательная забота о едва переставляющей ноги, но верной лошадке отца Финниана.
Покончив с этим, Финниан направил свои стопы в монастырь и, прежде чем скинуть с себя насквозь промокшую рясу, провел какое-то время в часовне, благодаря Господа за благополучное завершение своего нелегкого пути. Кроме того, он просил Всевышнего наставить его на путь истинный, потому что, Господь свидетель, ему понадобится масса божественных наставлений, чтобы разрешить невероятный кризис, разразившийся в Таре. В Глендалох же он прибыл, дабы повидаться с настоятелем, хотя и не рассчитывал получить от него особенно ценных указаний.
Он встретился с аббатом после утренних молитв в его рабочем кабинете в передней части церкви, к западу от алтаря. Церковь была небольшой, но каменной постройки, с маленькой башенкой над крышей. Настоятель сидел за тяжелым дубовым столом, на том же самом месте, где Финниан видел его в последний раз, что случилось чуть более года назад, и выглядел так, словно за это время ни разу не сдвинулся с места.
— Отец Финниан, — сказал он.
Он что-то писал, и кончик его белого пера выделывал вензеля в воздухе, а черная тушь складывалась в маленькие аккуратные буковки на веленевом пергаменте. Головы он не поднял. Настоятель был очень худ и столь же бледен. Он выглядел усталым и измученным. Как и год назад.
Спустя долгое время он наконец отложил в сторону перо и обратил свой взор на Финниана, небрежно махнув в сторону стула. Финниан сел.
— Надеюсь, вы пребываете в добром здравии, господин настоятель?
Аббат недовольно фыркнул.
— Вы действительно так полагаете? Минуло уже четыре сотни лет с тех пор, как святой Патрик и Палладий вывели ирландцев из тьмы, но я не уверен, что хотя бы половина из них заметила разницу между священником и друидом. Нода, я пребываю в настолько добром здравии, насколько этого можно ожидать. Хотя, как мне представляется, вас привели сюда отнюдь не добрые вести.
— Нет. Маэлсехнайлл мак Рунайд был убит до того, как успел упрочить свою власть над Тремя Королевствами. Я писал вам об этом.
Настоятель кивнул, что потребовало от него недюжинных усилий. Финниан ждал, не скажет ли он что-нибудь, но тот молчал, и потому Финниан продолжил:
— Трон захватил Фланн мак Конайнг, но он чувствует себя на нем недостаточно уверенно, чтобы прибегнуть к власти короны.
Настоятель вновь кивнул. Финниан снова стал ждать. В конце концов аббат заговорил:
— Фланн мак Конайнг? Он имеет право на трон?
— Имеет, поскольку приходится родственником Маэлсехнайллу. Но Бригит ник Маэлсехнайлл еще жива, и у нее прав на трон больше.
— Тогда почему же она не правит там?
— Фланн заручился поддержкой ри туата. Он намерен удержаться на троне. Или, точнее говоря, его сестра Морриган намерена сделать так, чтобы он удержался.
— А Бригит? Что с ней? Они убьют ее?
— Они могут попытаться. Она вышла замуж… — Финниан задумался, припоминая. Сколько же недель назад? Три? Четыре? Казалось, с той поры минула целая вечность. — Она вышла замуж в прошлом месяце. Она… судя по всему, она убила своего супруга. Поскольку он пытался убить ее. Сейчас ей пришлось бежать из Тары.
— И куда же она направилась?
— В Дуб-Линн.
Настоятель уставился на него своими красными слезящимися глазами. Взгляд его, казалось, проник Финниану в самую душу в поисках следов сопричастности к этому предприятию.
— Откуда вы знаете, что она отправилась в Дуб-Линн? — осведомился он.
— Потому что я сам отвел ее туда.
Аббат кивнул, словно Финниан просто подтвердил то, что он знал и так.
— Если мне будет позволено узнать, почему вы так поступили?
— Потому что иначе она все равно отправилась бы туда. И, скорее всего, ее убили бы по дороге.
— А для чего ей понадобилось попасть именно в Дуб-Линн? — медленно выговаривая слова, задал настоятель следующий вопрос.
— Не могу утверждать этого со всей определенностью, — сказал Финниан чистую правду, хотя это была всего лишь попытка подсластить горькие вести, которые он намеревался сообщить настоятелю. — Ноя подозреваю, что она планирует собрать армию фан галл, чтобы та помогла ей вернуть себе трон Тары.
— А почему вы не можете утверждать этого со всей определенностью? Разве вас там не было?
— Я доставил ее в город в целости и сохранности, после чего немедленно уехал оттуда. Дуб-Линн — неподходящее место для духовного лица.
Настоятель промолчал и остался недвижим, а спустя полминуты медленно смежил веки. Финниану показалось, будто он молится про себя. Что ж, вполне разумный и уместный ответ. Шли минуты, и Финниан спросил себя, уж не скончался ли настоятель прямо тут, но спустя долгое время тот наконец открыл глаза.
— Вам ведь известно, что Корону Трех Королевств изготовили отнюдь не руки добрых христиан, — начал он издалека. — Ее сделали язычники, и она несет на себе проклятие сатаны. Искушение обладания ею слишком велико для простых смертных.
Финниан кивнул.
— Вы поступили так, как должны были, отец Финниан. По большей части. Вы присматривали за положением дел, следуя моим наставлениям, сделали все, что могли, хотя, Господь свидетель, обычный человек Божий немногое может сделать, дабы повлиять на этих… людей. А теперь вы должны вернуться в Тару и завладеть короной. После смерти Маэлсехнайлла не осталось никого, кому мы могли бы доверить ее.
— И сколько же людей у меня с собой будет? Вооруженных людей, я имею в виду, и вооруженных хорошо?
— Вооруженных людей? А, вы решили подшутить надо мной. Понимаю. С вами не будет никого, отец Финниан. Только вы сами и данная вам Господом смекалка. Полагаю, это окажется вполне достаточно.
— Если будет на то милость Господня.
— Привезите корону сюда. Бросьте ее в море. Отдайте волкам. Мне все равно, каким образом вы избавитесь от этой проклятой вещи.
— Волкам. Да, господин настоятель.
— Сделайте так, чтобы эти безумцы перестали сражаться из-за нее, пытаясь воспользоваться ею к собственной выгоде. Да пребудет с вами благословение Господне, Финниан. — С этими словами настоятель вновь взял в руки перо и начал писать, давая понять, что аудиенция окончена.
Финниан встал, кивнул и вышел. Он хотел было рассказать аббату о своей уверенности в том, что Бригит ждет ребенка, хотя чей это ребенок, он не знал, но потом решил, что старому клирику в этот день и так досталось изрядно.
Глава двадцать восьмая
Долго плыть пришлось мне.
Часто против ветра
Направлял я смело
Читать бесплатно другие книги:
