Дело о предубежденном попугае Гарднер Эрл

— Где?

— Возле горной хижины, вблизи Гризли-Фиет.

— Это был его личный домик?

— Да, сэр.

— Когда вы нашли тело?

— В воскресенье одиннадцатого сентября. Примерно часа в три или четыре дня.

— Как это было?

— Я шел к себе домой и раздумывал, как повезло Сейбину на рыбалке. Я его не видел, но он всегда приезжал в день открытия сезона, так что я остановился возле его дома и услышал, что попугай выкрикивает всякие ругательства. Тогда я решил, что если попугай здесь, то и он тоже должен быть. Ну и вошел в дом. Все ставни были закрыты, гараж тоже был на замке. Тут я подумал, что ошибся, в доме пусто. Я уже совсем было повернул назад, но тут попугай как закричит.

— Что он кричал?

Бонер усмехнулся:

— Попугай крыл всех на свете. Ему хотелось есть.

— Ну и что вы сделали?

— Тут у меня появилось сомнение. Наверное, Сейбин все же приехал, просто ушел на реку. Только какого дьявола было закрывать все ставни? Ведь в доме разводится сырость. Ну, я пошел к гаражу и заглянул в окошечко. А машина на месте. Выходит, Сейбин здесь. Я пошел к двери и стал барабанить в нее что было мочи. Когда никакого ответа не последовало, я перепугался, не случилось ли чего. Я приоткрыл одну из ставен. Попугай вопил как оглашенный. Через окно я заметил человеческую руку на полу. Тут я разбил окно и влез в дом. Я сразу же понял, что Сейбин давно уже умер. На полу было насыпано зерно для попугая, стояла миска, только вода вся высохла. Я пошел к телефону и позвонил в полицию. Ничего не трогал. Вот и все.

— Что вы делали потом?

— Я вышел на воздух и стал дожидаться вас на улице.

— Думаю, нет никакой необходимости дальше допрашивать этого человека, верно? — спросил Мейсон.

— Мне нужно задать всего один вопрос ради проформы, — сказал прокурор. — Это было тело Фремонта К. Сейбина?

— Да. И хотя оно здорово того… сами понимаете, но это был старина Сейбин.

— Вы давно были знакомы с Фремонтом К. Сейбином?

— Пять лет.

— У меня все.

— Еще один вопрос, — снова проговорил коронер. — До моего прихода в хижине ничего не трогали?

— Совершенно ничего, не считая телефона.

— Шериф явился туда вместе со мной, так?

— Да, правильно.

— Тогда послушаем шерифа.

Когда шериф Барнет с видимым трудом втиснулся в кресло для свидетелей, коронер спросил:

— Не расскажете ли нам, что вы увидели, войдя в хижину?

— Тело лежало на полу на левом боку. Левая рука вытянута вперед, пальцы сжаты, правая рука вдоль тела. Запах стоял удушливый, пришлось распахнуть все двери… Конечно, предварительно мы удостоверились, что все окна были заперты изнутри и что их не взламывали, а потом распахнули и их.

На двери стоял пружинный замок, он был заперт. Понятно, что убийца спокойно вышел и захлопнул за собой дверь. Мы посадили попугая в клетку, закрыв дверцу, которая была подперта сосновой палкой, чтобы она не захлопнулась. Я обрисовал на полу мелом положение тела и пистолета, а коронер проверил его одежду. После этого все сфотографировали, как положено.

— Эти снимки у вас с собой?

— Да, вот они, — ответил шериф, протягивая несколько фотографий.

Коронер забрал всю пачку и сказал:

— Позднее я передам их членам Жюри. Пока же продолжим работу.

— После того, как тело убрали и помещение как следует проветрили, — снова заговорил шериф, — мы начали досконально осматривать дом. Сначала проверили кухню. В помойном ведре лежали две яичные скорлупы и шкурка от бекона, кусок черствого тоста, подгоревшего с одной стороны, и небольшая жестянка из-под бобов со свининой. На газовой плите стояла сковородка. Было видно, что на ней разогревали бобы. В кофейнике оставалось порядочно кофе, но он покрылся плесенью. В раковине лежали грязная тарелка, нож и вилка с остатками тех же бобов. В холодильнике находились: полпачки масла, коробка сливок и два пакетика плавленого сыра, нераспечатанные. В шкафу имелся большой запас всяческих консервов, а в хлебнице почти целая булка, совершенно зеленая. Там же в бумажном мешочке было порядочно песочного печенья.

В центральной комнате у стола стояли прислоненные к стене удочки и спиннинги, и в плетеной корзине лежала полуразложившаяся рыба. Очевидно, улову было столько же времени, сколько и трупу. Вы понимаете, что я имею в виду. Мы положили корзину в ящик и отправили на экспертизу в город. Проверили пистолет. Это был короткоствольный «дерринджер» калибра 4.1 мм.[1], из него было сделано два выстрела. В теле оказалось два пулевых отверстия в области сердца. Около стола стояли резиновые сапоги, к которым пристало много сухой грязи. На тумбочке около кровати стоял будильник. Он остановился на 2.47. Звонок был установлен на 5.30. На теле были надеты бумажные брюки, рубашка и свитер. На ногах шерстяные носки и домашние туфли. В хижину сделана телефонная проводка. На следующий день, когда Перри Мейсон и сержант Голкомб помогали мне в расследовании, мы обнаружили, что от нее была сделана отводка. Лицо, занимавшееся подслушиванием разговоров мистера Сейбина, обосновалось в маленькой хижине, очень старой. Очевидно, в ней давно не жили. Прежде чем установить в ней записывающую аппаратуру, домик был в какой-то мере починен и приведен в порядок. Видно, что ее обитатель покинул хижину в страшной спешке. На столе лежала сигарета, которую успели только закурить и тут же раздавили. Пыль указывала, что в помещении никто не бывал больше недели.

— Эллен Монтейз что-нибудь говорила в отношении оружия? — спросил коронер.

— Прошу прощения, — вмешался прокурор, — сделала ли она это заявление добровольно или же после каких-то обещаний с вашей стороны, шериф?

— Мы спросили ее, видела ли она данный пистолет прежде, она ответила, что да. Она взяла его по просьбе своего супруга и приобрела для него патроны в субботу, третьего сентября.

— Она назвала своего мужа?

— Она сказала, что этот человек был Фремонт К. Сейбин, которого она считает своим мужем.

— У кого-нибудь есть вопросы к шерифу? — спросил коронер.

— Вопросов не имею, — ответил Мейсон.

— У меня пока все, — сказал прокурор.

— Вызываю Эллен Монтейз.

Повернувшись к присяжным, коронер заметил:

— Полагаю, что мистер Мейсон не захочет, чтобы его клиентка в данный момент делала какие-нибудь заявления. Возможно, она не станет отвечать на вопросы, поскольку ее задержали по подозрению в убийстве, но я хочу, чтобы вы хотя бы посмотрели на нее и составили себе о ней хоть какое-то мнение.

Эллен Монтейз была приведена к присяге. Мейсон поднялся с места и обратился к коронеру:

— Против ваших ожиданий я не рекомендовал своей клиентке отказываться отвечать на вопросы. Наоборот, я бы посоветовал мисс Монтейз рассказать членам Жюри свою историю, ничего не утаивая.

Эллен Монтейз повернулась к присяжным. Во всех ее движениях чувствовалась предельная усталость, но также какая-то гордость и вызов. Она заговорила о человеке, который случайно вошел в библиотеку, познакомился с ней, подружился, а потом это переросло в настоящую любовь. Она рассказала про их брак, про медовый месяц, продолжавшийся два дня, которые они прожили в маленьком домике в горах. Понемногу присяжные почувствовали красоту отношений этих людей, они поняли, какой удар пережила эта худенькая женщина, когда она узнала о трагической развязке ее короткого счастья.

Однако прокурор с трудом сдерживался от желания поскорее приступить к перекрестному допросу. Не успела Эллен закрыть рот, как он громко спросил:

— Вы взяли этот пистолет из музейной коллекции?

— Да, сэр.

— Почему вы это сделали?

— Мой муж попросил меня.

— Почему он не купил себе нового?

— Он сказал, что ему он нужен немедленно, а по закону продают оружие лишь через три дня после того, как ты подаешь заявку.

— Он объяснил вам, зачем ему понадобилось оружие?

— Нет.

— Вы отдавали себе отчет, что решились на воровство?

— Я ничего не крала, просто взяла на время.

— Выходит, что Сейбин собирался его возвратить?

— Да.

— Вы хотите уверить присяжных, что Фремонт К. Сейбин специально заставил вас украсть пистолет из коллекции? Тот пистолет, из которого он был застрелен?

Мейсон спокойно заметил:

— Не отвечайте на этот вопрос, мисс Монтейз. Ваше дело сообщать факты. Не сомневаюсь, что Жюри вас прекрасно поймет.

Спраг с негодованием повернулся к Мейсону:

— Я считал, что мы обойдемся без всяких технических фокусов!

— Непременно! — с улыбкой заверил его Мейсон.

— Но ведь это же процессуальная тонкость.

— Ну что вы! Я просто советую моей подзащитной, как отвечать на подобным образом сформулированные вопросы.

— Я требую, чтобы она ответила на вопрос! — прокурор уже обратился к коронеру.

Коронер покачал головой:

— Мне думается, мистер Спраг, вы должны спрашивать мисс Монтейз только о фактах. Не задавайте ей вопросов о том, что она хочет внушить присяжным.

Вспыхнув, Спраг спросил:

— Что вы скажете про попугая?

— Вы имеете в виду Казанову?

— Разумеется.

— Его купил мистер Сейбин, то есть так я считала.

— Когда?

— В пятницу, второго сентября.

— Что он сказал, принеся попугая домой?

— Просто что ему всегда хотелось приобрести попугая, вот он его и купил.

— После этого попугай жил у вас?

— Да.

— Где вы были в воскресенье четвертого сентября?

— Я была с моим мужем.

— Где?

— В Сан-Делбаре.

— Вы останавливались там в отеле?

— Да.

— Под какими именами?

— Как мистер и миссис Болдман, разумеется.

— И с вами находился Фремонт К. Сейбин, назвавшийся Джорджем Болдманом? Этот пистолет был в то время у него с собой?

— По-видимому. Не знаю. Я его не видела.

— Он вам ничего не говорил о своем намерении поехать в горную хижину на открытие рыболовного сезона?

— Конечно, нет. Он же уверял меня, что он бедняк, ищущий работу. Он сказал мне, что в понедельник выходной день, но ему все равно надо кое с кем повидаться, поэтому в понедельник я поехала домой.

— Это было пятое?

— Да.

— Где вы были во вторник шестого?

— Половину дня в библиотеке, а потом я поехала в горный домик.

— Так вы туда ездили шестого числа?

— Да.

— Что вы там делали?

— Просто обошла со всех сторон.

— Когда это было?

— Около одиннадцати часов утра.

— Как выглядел домик в это время?

— Точно так же, как и тогда, когда мы оттуда уехали.

— Ставни были закрыты?

— Да.

— Точно так, как это видно на фотографии?

— Да.

— Вы слышали попугая?

— Нет.

— Домик казался нежилым?

— Да.

— Вы не заметили, была ли машина в гараже?

— Нет.

— Что вы сделали?

— Я походила вокруг и уехала.

— Зачем вы туда ездили?

— Я поехала туда… просто посмотреть на это место. У меня было несколько свободных часов, мне захотелось прогуляться, а дорога туда очаровательная.

— Но дальняя, не так ли?

— Да.

— Вам известно, что факты показывают, что мистер Сейбин был убит в период от половины одиннадцатого до двенадцати часов?

— Да.

— И что он приехал в домик в понедельник пятого?

— Да.

— Вы заявляете, что, приехав туда, нашли домик с закрытыми ставнями, ничто не показывало, что в нем кто-то есть, попугая не было слышно, а мистера Сейбина вы не видели?

— Правильно. Домик был точно в таком же состоянии, как и прежде. Мистера Сейбина, повторяю, я не видела. Я не имела понятия, что он может быть в домике. Я не сомневалась, что в это время он подыскивал в Сан-Делбаре помещение для будущей бакалейной лавки.

Мейсон сказал:

— Полагаю, что свидетельница сообщила нам все известные ей факты, дальнейшие вопросы приобретают характер перекрестного допроса и оспаривания ее показаний. Поэтому я рекомендую своей клиентке не отвечать на дальнейшие вопросы, пока в ходе дознания не обрисуются какие-то новые факты.

— Прекрасно, — с угрозой в голосе заявил прокурор. — Я как раз перехожу к новой фазе расследования. Скажите, свидетельница, кто убил попугая, находившегося в вашем доме?

— Я не знаю.

— Этого попугая вам принесли в пятницу второго числа?

— Верно.

— А в субботу, третьего, вы уехали со своим мужем?

— Нет, мой муж уехал днем в субботу в Сан-Делбар. В понедельник был праздник, и я сама поехала в воскресенье туда и провела вечер воскресенья и утро понедельника вместе с ним в отеле. За попугаем смотрела моя соседка миссис Винтерс. Домой я возвратилась в понедельник поздно вечером и не смогла зайти за ним, Винтерс уже спала.

На следующее утро, во вторник, я была свободна до трех часов. Мне не хотелось ни с кем встречаться. Я поднялась с зарей, села в машину, поехала в горы, как уже говорила, а к трем часам возвратилась в город и приступила к работе.

— Разве не правда, — настаивал прокурор, — что сегодня утром вы возвратились к себе домой очень рано, чтобы, помимо всего прочего, убить своего попугая?

— Конечно, неправда! Я даже не знала, что попугай был убит. Мне об этом сказал шериф.

— Я хочу немного освежить вашу память, мисс Монтейз!

По знаку прокурора на подносе принесли попугая, прикрытого сверху белой тряпкой. Спраг трагическим жестом сорвал ее. Жадные до всякого зрелища зрители вытягивали шеи, почувствовав приближение интересного спектакля. Они дружно вздохнули, увидев на подносе окровавленного зелено-красного попугая, голова которого лежала отдельно.

— Это ведь дело ваших рук, мисс Монтейз, не так ли? — голосом первого трагика спросил Спраг.

Эллен Монтейз даже отшатнулась.

— У меня… мне даже нехорошо. Пожалуйста, уберите его… кровь…

Прокурор обернулся к зрителям и торжествующе объяснил:

— Убийца трепещет, столкнувшись…

— Ничего подобного она не делала! — взорвался Мейсон. — Мне стыдно за вас, Спраг. Эта молодая женщина вынесла ужасные муки. С ней обошлись поистине бесчеловечно. За эти сутки она узнала, что человек, которого она любила и считала своим мужем, убит. В час такого тяжкого испытания она не встретила ни у кого сочувствия. Нет, вместо этого ее горе выставляют напоказ…

— Вы произносите защитительную речь, — сказал Спраг с металлом в голосе.

— Нет, просто я дополнил и уточнил вашу.

— Я в состоянии сам ее закончить! — заорал прокурор.

Коронер стукнул по столу кулаком:

— Джентльмены, призываю вас к порядку!

Мейсон снова стал изысканно вежливым:

— Прошу извинить меня за несдержанность, но нужно считаться с тем фактом, что эта молодая женщина, находившаяся в таком нервном напряжении, что у нее могла бы начаться истерика, столкнулась с нечуткостью, желанием сыграть на ее вполне естественных чувствах. Любой человек, особенно женщина, на ее месте реагировал бы точно так. А прокурор усмотрел в этом признание ее вины и объявил об этом во всеуслышание. Конечно, это его привилегия, но всегда и везде нужно проявлять человечность…

— Я вовсе не старался ничего превратно истолковывать! — завопил Спраг.

Коронер нахмурил брови.

— Достаточно! Я согласен, что любой женщине тяжело смотреть на такую картину, к которой она была совершенно не подготовлена. Для чего понадобилось показывать эту птицу?

— Я просто хотел, чтобы мисс Монтейз опознала в убитой птице того попугая, которого ей принес муж в пятницу, второго сентября.

— Как будто это нельзя было сделать без окровавленных простынь, бросаемых ей под ноги, — проворчал Мейсон.

— Предупреждаю, что я не допущу в дальнейшем никаких личных выпадов, театральных представлений, окровавленных тряпок, мертвых птиц и прочего балагана! — громко заявил коронер, посмотрев поочередно на Мейсона и на прокурора. И добавил: — Продолжаем расследование.

— У меня все, — объявил прокурор.

— Могу ли я задать вопрос? — спросил Мейсон.

Коронер кивнул головой.

Мейсон шагнул вперед и заговорил тихим голосом:

— Не хочу излишне травмировать вашу нервную систему, но я бы попросил вас сделать над собой усилие, взглянуть на этого попугая и сказать, тот ли это попугай, которого ваш муж принес вам в подарок?

Эллен Монтейз испуганно округлила глаза, но потом все же подошла к убитой птице и тут же отвернулась.

— Не могу, — сказала она дрожащим голосом. — Знаете, у Казановы на одной лапе не хватало когтя. Если не ошибаюсь, на правой лапе. Муж говорил, что он пытался вытянуть сало из мышеловки…

— У этого попугая все когти на месте, — сказал Мейсон.

— Тогда это другой попугай.

— Мисс Монтейз, постарайтесь все же так не переживать. Необходимо, чтобы вы сделали еще одно опознание.

Он подал сигнал Дрейку, который, в свою очередь, шепнул словечко своему оперативнику. Тот немедленно вышел в коридор и сразу же появился в дверях с клеткой, в которой сидел попугай.

Наступила такая напряженная тишина, что негромкие шаги оперативника по ковровой дорожке казались раскатами грома.

По-видимому испугавшись этого молчания, попугай презрительно рассмеялся.

Эллен Монтейз слегка улыбнулась, очевидно, с большим трудом ей удалось справиться со своей истерикой.

Мейсон взял клетку у детектива.

— Тише, Полли! — сказал он.

Попугай наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, повел с забавным видом блестящим глазом по всему залу. Когда Мейсон поставил клетку на стол, попугай повис на трапеции, раза два перевернулся в воздухе и уселся на перекладине, явно ожидая одобрения.

— Полли умница! — похвалил Мейсон. Попугай нахохлился.

Эллен подошла к клетке.

— Но ведь это же Казанова! — воскликнула она. — А шериф мне сказал, что его убили!

Попугай, наклонив головку, сказал низким гортанным голосом:

— Входите и садитесь, прошу вас. Входите, садитесь в кресло…

Взмахнув победно крыльями, он крикнул:

— Положи пистолет, Эллен! Не стреляй! Господи, ты меня застрелила!

Зрители смотрели широко раскрытыми глазами: очевидно, они присутствовали при том, как попугай обвиняет свидетельницу.

— Это точно Казанова! — воскликнула с радостной улыбкой Эллен.

Прокурор заговорил снова тем же драматическим тоном:

— Я хочу, чтобы слова попугая были записаны в протокол. Попугай обвиняет свидетельницу. Пусть это будет зафиксировано в протоколе.

Мейсон насмешливо посмотрел на него.

— Должен ли я понять, что вы включаете этого попугая в число свидетелей?

— Попугай сделал заявление, я требую, чтобы оно было занесено в протокол.

— Но попугая не приводили к присяге, — напомнил Мейсон.

Прокурор обратился к коронеру:

— Попугай сделал заявление. Его все ясно слышали.

— Я бы очень хотел знать, считает ли прокурор попугая свидетелем обвинения?

— Какое это имеет значение? Попугай сделал заявление. Внесите его в протокол.

— Если попугай включается в число свидетелей, — сказал Мейсон, — я должен иметь право на перекрестный допрос.