Все ради любви Петерсон Элис
– Не может же быть все настолько плохо.
– Хорошо, хорошо… В общем… Нет, все-таки расскажи ты первый.
– Джен!
Я делаю глубокий вдох и стараюсь напустить на себя счастливый вид.
– Я беременна.
– Ты беременна, – машинально повторяет Дэн и улыбается, как будто надеется на то, что я сейчас опровергну это как нелепую шутку, но я отчетливо вижу, что он начинает испытывать страх.
– Ты беременна, – повторяет он, на этот раз медленнее. – Как? Как это произошло?
Он оглядывается вокруг, и в его глазах растерянность, как будто он хочет передать кому-то эту свою проблему. – Я думал, что мы предохранялись.
– Да. И я предохраняюсь всегда!
Возвращается официантка с пивом и стаканом воды. Дэн не сводит с меня глаз.
– Но это произошло в тот раз, – напомнила я ему спокойно, – когда мы не предохранялись… – И я рассказала ему о таблетках, которые забыла выпить в те выходные, и о том, что поэтому в течение следующих семи дней нужно было использовать презервативы, но я забыла об этом; к тому же никогда не думаешь, что такое может случиться.
Мы сидим в тишине.
– Слушай, все так неожиданно… Никак не думала… Для меня это как гром среди ясного неба, как и для тебя… – говорю я наконец.
Дэн берет меня за руку.
– Мы пройдем через это. Я с тобой.
Я опускаю плечи и крепко сжимаю его ладонь.
– Ты даже не представляешь, какое я почувствовала облегчение.
– Я могу поспрашивать, найти лучшее место, – продолжает Дэн.
– О чем ты? – недоумеваю я.
– Все хорошо, Джен. Мы с этим разберемся…
– Дэн, я думаю, что я хочу…
Он чешет голову, грызет ноготь на большом пальце.
– Сколько это будет стоить?
– Что стоить?
Он смотрит на меня.
– Ты знаешь…
Он не может заставить себя произнести это слово.
– Я не хочу делать аборт, – упираюсь я, вдруг поняв, как сильно я хочу сохранить этого ребенка. – Это не так просто, Дэн.
– Подумай об этом, Джен. Мы очень молоды. Мы, конечно, не виноваты, но давай посмотрим правде в глаза, ни один из нас не готов быть родителем!
Я не отвечаю, и он продолжает:
– Все неправильно. Я точно не готов к этому.
– Я не думаю, что мы должны спешить.
– Мне двадцать два, – говорит Дэн. – Подгузники, ипотека, поездки в парк. Не сейчас. Я хочу путешествовать, увидеть мир, сделать карьеру. Я думаю, что тут важно быть честным.
– Но речь ведь не только о тебе, – говорю я, не в силах сдержать боль в голосе.
– Я не хочу быть отцом! – В первый раз за разговор Дэн повышает голос. – Этого не может быть.
Я с неприятным ощущением понимаю, что люди за соседними столами нас подслушивают.
Я наклоняюсь к нему, говорю тихо-тихо, на ухо:
– Я знаю, сейчас ты потрясен, но со временем…
Дэн сжимает пальцы в кулак.
– Но этого не должно было случиться! Давай подумаем. У нас есть варианты. Я люблю тебя, Дженьюэри…
– Ты любишь меня, ну ничего себе, Дэн, спасибо. Я тронута.
– Правда люблю, – говорит он, стараясь оставаться спокойным. – И возможно, на каком-то этапе…
– Но в жизни так не бывает. Нельзя заранее все спланировать.
– Я, конечно, не хочу с тобой расставаться, но ты что, правда, не видишь, что я к этому вообще не готов?
– И я не! Но…
– Ну тогда, – прерывает он меня, – мы знаем, что делать. Есть единственный правильный вариант, Дженьюэри.
– Я не могу. Не могу.
Дэн почти допил пиво. На его лице – гнев и смятение.
– Ты должна. Либо воспитывать этого ребенка будешь в гордом одиночестве. Я серьезно, Джен. Я не хочу ребенка и не могу поверить, что ты просто не собираешься принимать это во внимание.
Он встает.
– Дэн! Подожди!
Он возвращается. Мы смотрим друг на друга; внезапно мы по разные стороны баррикад.
– Прости, – говорит он. – Это не в моих силах.
Я молча смотрю, как он кладет на стол десятифунтовую банкноту и уходит. Внутренний голос останавливает меня от того, чтобы бежать за ним, так как от этого будет только хуже.
Вернувшись в квартиру, я снова набираю домашний номер. Пожалуйста, снимите трубку, пожалуйста, ответьте. Я молюсь, чтобы бабушка уже пришла. Но опять автоответчик:
– Тимоти и Патрисии нет дома, поэтому, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала…
– Бабушка, это я, – говорю я в надежде услышать ее голос. – Перезвони мне, пожалуйста, как только получишь это сообщение.
Я брожу по коридору, не в силах о чем-нибудь думать или присесть. Я смотрю на свой мобильный телефон, думая, надеясь, молясь, чтобы Дэн позвонил и сказал, что просто слишком бурно на все отреагировал. Чтобы предложил еще раз все обсудить завтра в спокойной обстановке. Или нет, пусть лучше позвонит не сегодня вечером. Пусть пройдет какое-то время. У меня же было время свыкнуться с мыслью о ребенке. У него нет. Завтра он проснется, и его отношение будет совершенно другим.
Я прислоняюсь к стене, сползаю на пол и выпускаю мобильный из рук. Кладу голову на колени. Как может быть так, что пару недель назад я чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете, с блестящим будущим? В глубине души я знаю, что Дэн не позвонит. Вряд ли он когда-то передумает. Конечно, идея становиться отцом так рано его вовсе не веселит. И я отчасти его понимаю.
Что же за новость он хотел сообщить мне? О чем он хотел меня спросить? Может быть, все-таки позвонит? Или я сама ему завтра позвоню. Он не может бросить меня вот так. Я чувствую себя потерянной и напуганной. Не знаю, что делать и куда идти. Может, надо прислушаться к нему? Может, мне нужно избавиться от ребенка? Я глажу себя по животу, не зная, что делать. Я чувствую себя ребенком, который выбежал на шоссе, не посмотрев по сторонам. Повсюду автомобильные гудки. Водители кричат: «С дороги!» А я стою посередине как парализованная. Мама отчитывает меня, что не посмотрела по сторонам. Вот так люди и погибают, Дженьюэри. Но все-таки она берет меня за руку и спокойно переводит через дорогу.
Я ползаю по полу, ища мобильный. Снова звоню бабуле, хочу оказаться в своей синей комнате, смотреть на море и слушать шум волн. Что скажет бабушка? Рассердится? Или, что еще хуже, разочаруется во мне? Больше всего на свете я хочу, чтобы она обняла меня сейчас. Я пытаюсь успокоиться и вытираю глаза рукавом рубашки. Я в беде. На самом деле. Ответь, пожалуйста. Гудки и гудки, а потом снова автоответчик. Вешаю трубку.
– Хочу, чтобы мама была жива, – говорю я, раскачиваясь взад-вперед. – Хочу, чтобы мама была жива.
Я не двигаюсь до самого прихода Лиззи.
– Все кончено, – говорю я ей. – Дэн не хочет ничего знать.
Я благодарна ей за то, что она не достает меня вопросами. Мое тело болит от усталости, я больше ничего не могу чувствовать. Лиззи помогает мне встать и доводит до моей комнаты. Помогает раздеться и лечь в кровать.
– Мы справимся. Ты сильная, Дженьюэри, – говорит она, а потом выключает светильник и осторожно закрывает за собой дверь.
13
2014 год
Пятница, почти полдень. Уорд уехал на совещание с руководителем офиса в Сэвеноукс. Грэм и Люси обсуждают запрос одного из наших клиентов – он ищет дом в Девоне с длинной подъездной аллеей. Мне слишком сложно сосредоточиться на составлении брошюры по тому дому, которым я сейчас занимаюсь, – голова забита мыслями о новой девушке Дэна.
– Кто не хочет дом с длинной подъездной аллеей? – говорит Грэм. – Я бы и сам хотел, но мечтать не вредно.
– Ага, только она еще хочет, чтобы дом был старинным, – напоминает Люси.
Грэм словно играет в игру: все дома в нашем каталоге нанесены на карточки, карточки лежат картинками вниз, и Грэм должен наугад перевернуть какую-нибудь из них. Он вытаскивает целых две.
– Я понял! – восклицает он. – Как насчет этого жуткого места в Саффолке?
Люси и Грэм дают друг другу «пять», затем Люси кому-то звонит.
Десять минут спустя мы понимаем, что «жуткое место в Саффолке» клиентке не подойдет.
– Ну правильно, когда человек говорит, что хочет банан, он правда хочет банан, – комментирует Грэм свои действия, очищая банан. – А не инжир какой-нибудь.
– Но пока не спросишь, не узнаешь, – тягуче отвечает Надин. Она просовывает голову в дверь и интересуется, не хотим ли мы чего-нибудь к ланчу: Надин собирается в гастроном за углом.
– У них там совершенно потрясающий салат из ростков фасоли, – она мечтательно прикрывает глаза.
Через какое-то время приезжает миссис Робертс, и я провожаю ее вверх по лестнице в зал заседаний. Миссис Робертс – одна из наших новых клиенток. Она продает роскошный особняк с пятью спальнями в Сент-Олбанс и пришла обсудить рекламную брошюру. Миссис Робертс женщина очень худая, с крашеными светлыми волосами, собранными под симпатичной заколкой-«крабом». На ней роскошная кремовая блуза и темно-синяя куртка, резко контрастирующая с покрытой глубокими морщинами кожей – либо она слишком много курит, либо слишком сильно нервничает.
– Спасибо, что согласились со мной встретиться, – говорит она, когда мы садимся в кресла. – Я чувствую, что брошюра должна быть идеальной.
– Не могу не согласиться с вами, но мне кажется, и так она почти близка к идеалу, – отвечаю я, раскладывая заготовки по столу. Миссис Робертс надевает очки и сосредоточенно разглядывает макет, а потом вдруг похлопывает меня по руке:
– Почему на плане нет теплицы?
Я знаю, что миссис Робертс много времени проводит в теплице. Каждый раз, когда я звонила, она сообщала мне, что только что вернулась из теплицы, где пересаживала рассаду.
– С технической точки зрения указывать ее на плане не требуется, – замечаю я осторожно.
– Но она же так прелестна, – миссис Робертс вытаскивает из сумочки кипу фотографий на матовой бумаге. – Муж отпечатал на своем новом принтере. Тут можно увидеть теплицу в вечернем свете и цветение яблонь, разве не красиво?
Я разглядываю фотографии, пытаясь унять расходившиеся нервы.
– Красиво, – отвечаю я.
– Конечно. Кстати, крупный план яблони отлично будет смотреться на обложке брошюры, ведь так? – говорит она очень быстро, как будто у нее нет ни минуты свободного времени. – А на задней стороне – фото теплицы в лучах утреннего солнца.
Я слышу шаги по лестнице и вижу за дверью Уорда.
– Все ок? – одними губами произносит он.
Я еле заметно киваю, прежде чем вернуться к миссис Робертс:
– Фотографии вашей теплицы восхитительны, но, на мой взгляд, на тех фото, которые у нас уже есть, лучше виден сам дом.
Фотограф рассказал, что с миссис Робертс было очень сложно работать. Он даже назвал ее неврастеничкой. Ей не понравилось его присутствие, она отругала его за то, что не разулся, что притащил кучу оборудования и вообще «везде совал свой нос».
Я усаживаюсь в кресле поудобнее.
– Я могу понять, почему вы хотите показать свой сад и теплицу.
Я рассказываю миссис Робертс об огороде моей бабушки в Корнуолле, который всегда был предметом ее гордости и поводом для радости. Потом добавляю, что, несмотря на это, если бы продавала наш дом, то лучше поместила бы на обложку вид на море из гостиной.
– В этот вид просто нельзя не влюбиться.
Я показываю на фото ее особняка, сделанное нашим фотографом.
– Такой дом точно купят.
– По брошюре, – спустя почти час произносит миссис Робертс, когда наконец-то понимает, что, возможно, понадобится профессиональный фотограф, хотя ее мужу это точно не понравится. Она достает из сумки кучу листочков с короткими текстами. Миссис Робертс считает, что все это может пригодиться при составлении брошюры. Увидев масштаб бедствия, я начинаю проклинать про себя все на свете.
– Никто не станет это читать, – говорю я, слыша, как к двери кабинета подходит Уорд. На его лице недоумение – почему я так долго? Он стучится, заходит, представляется миссис Робертс.
– Не помешаю? – Уорд садится в кресло.
«Не вздумай испортить дело», – думаю я про себя, понимая, что теперь мне придется произвести на него впечатление.
Я продолжаю:
– Миссис Робертс, для брошюры необходимо мнение всего троих.
– Троих? – говорит она удрученно, глядя на Уорда в надежде, что тот возразит. Но он кивает.
– Во-первых, агента, потому что ему за нее заплачено. Во-вторых, мое. И только в-третьих, покупателя, потому что это ваш дом, в конце концов, и покупателем он станет только после того, как его купит. Самое важное: дом красивый, не очень далеко от Лондона, с пятью спальнями и зимним садом, тремя акрами земли, рядом несколько хороших школ, у дома второй класс по рейтингу, плюс у вас прекрасная оранжерея, которую, я уверена, уж как-нибудь-то мы упомянуть в брошюре сможем, – выпаливаю я с улыбкой. Хоть бы она не расплакалась. Нет, поздно…
– У меня прекрасная теплица, – говорит она Уорду, который сейчас явно не в своей тарелке. – Ее построил мой сын. Видите ли, он умер четыре года назад.
Шесть часов вечера. Миссис Робертс ушла всего пять минут назад, и в офисе остались только мы с Уордом. Последние полчаса я провела, держа Мэри (теперь мы на «ты») за руку и слушая ее трогательные рассказы о сыне. Не дать ей выговориться я просто не могла. Когда я уже собираюсь уходить, я слышу из кабинета Уорда, как он разговаривает с женой:
– Да не знаю я, когда вернусь. Марина, давай без глупостей.
Я решила не мешать ему. Спускаюсь вниз, неся на руках Спада, одновременно размышляя, что приготовить сегодня на ужин. Айла обожает котлеты по-киевски, но для моей талии это убийство. Кроме того, нужно собрать дочь на выходные. Интересно, как выглядит девушка Дэна?
– Дженьюэри! Подожди!
Я поворачиваюсь и вижу на верхней ступеньке лестницы Уорда.
– Уверен, после всего этого тебе просто необходимо выпить, – говорит мой начальник. И, заметив мое замешательство, добавляет:
– Если, конечно, ты никуда не спешишь.
Уорд открывает сервант в офисе и достает бутылочку красного вина и пару бокалов. Он наливает мне вина, а я вижу на его правой руке почти заживший шрам.
– Откуда он? – спрашиваю я.
– Шрам-то? Детские шалости! Обжегся о радиатор. По-моему, ты замечательно справилась с Мэри.
Я рассказываю Уорду про ее сына, Джорджа, который рос в ее уютном гнездышке, и когда фотограф пришел сделать снимки дома, это было для нее уже чересчур. В глубине души она не хочет продавать этот дом. «Я такая глупая», – заметила она напоследок.
– Ее сыну был всего тридцать один год, представляете, Уорд? Он умер от опухоли головного мозга, и у него остались жена и маленький ребенок. Ее внук играл в их саду, помогал собирать помидоры в теплице, – говорю я.
Не желая допустить неловкую паузу, тут же продолжаю:
– Мэри сказала, что с мужем они на эту тему не разговаривают. Она изо всех сил пытается справиться со всем этим кошмаром сама. Единственное ее прибежище – сад.
– Думаю, каждый справляется с горем по-своему, – замечает Уорд.
– Дом – это ведь не просто дом, правда? Каждый дом – словно дневник памяти, где у всех комнат есть своя собственная история, – говорю я.
– Но когда приходится переезжать, сразу впечатление, что ты никогда здесь и не жил, – отражает Уорд. – В одну реку дважды не войдешь. Все ушло навсегда.
– Это ее и пугает.
– Почему я стал агентом по продаже недвижимости? – двадцать минут спустя повторяет Уорд мой вопрос, подливая вина мне в бокал. – Я с детства хотел работать в этой сфере. Я мог часами собирать дома из «Лего». Странным я был ребенком, да. Большинство детей играли в футбол или регби, но этот кретин, – показывает он на себя, – хотел посетить Национальный фонд объектов исторического интереса. Ты ведь не будешь использовать эту информацию против меня?
– Продолжайте, – говорю я. Мне нравится его неожиданная открытость. Надо же, и в нем есть что-то человеческое…
– Когда в школе были каникулы, я ходил по офисам агентов, потому что они разрешали мне ковыряться в их брошюрах. Для меня это было все равно как очутиться на шоколадной фабрике. Наверное, я странный, – в его глазах поблескивает огонек, – а ты, Дженьюэри? Почему ты пошла в эту сферу? Хотела ли ты быть связанной с недвижимостью?
– Нет. Я ввязалась во все это совершенно случайно. Моя дочь пошла в начальную школу, я искала работу, а тут как раз подвернулась эта должность. И я вообще не знала, что такое «агент по продаже недвижимости».
– Могу тебя понять. До сих пор ненавижу все эти пафосные вечеринки. Собственно, никогда их и не любил, но с того момента, как я произношу: «Я агент по недвижимости», за столом начинают шушукаться, и я ловлю на себе косые взгляды. Наверное, даже налоговики и те выглядят более привлекательно.
– Или регулировщики.
– С ними мы, наверное, одинаковы по популярности. Иногда я делаю вид, что врач, но тогда боюсь, что, памятуя об этом, кто-нибудь грохнется в обморок или у кого-то застрянет кусок в горле, и я должен буду выполнять все процедуры… Что смешного?
– Я просто вспомнила бабушку. Во время ланча на какой-то конференции она целиком проглотила брюссельскую капусту, – хихикнула я. – Так вот, та встала поперек горла. Бабуля не могла дышать.
– От такого нельзя умереть, – говорит Уорд, и от его тона мне еще смешнее.
– А почему вы не назывались ветеринаром? Тогда не нужно было бы делать искусственное дыхание и все такое прочее.
– Ветеринар – это еще хуже! – Уорд указывает на лежащего у моих ног Спада, который не хочет даже смотреть в его сторону. Он до сих пор не простил, что его не пустили в зал заседаний. – Люди заботятся намного больше о своих домашних животных, чем о своих партнерах.
Я пожимаю плечами.
– Животные куда более покладистые.
– В точку. А если бы я не смог оживить пуделя Фифи?
Я снова смеюсь.
– Поэтому, наверное, лучше говорить правду. Просто говоришь: «Я агент по продаже недвижимости, и хватит об этом».
Тут я замечаю, что фотографии его жены, которая раньше украшала книжную полку, нет.
– После всех этих скандалов с растратой мы хотя бы популярнее, чем политики, – улыбается Уорд.
– Да уж, – киваю я.
– Но я скажу тебе, что меня бесит больше всего. Почему-то все хотят стричь нас под одну гребенку. Да, у меня были сотрудники – причем и женщины тоже, – которые все время куда-то неслись, вечно искали легких путей, опаздывали, у которых не было манер и которые даже толком не выполняли свою работу.
Я снова киваю и рассказываю Уорду об Алексе, агенте, который меня доставал, когда я была беременна Айлой, до того, как я нашла эту квартиру.
– Никогда не забуду тот гадюшник! – вздыхаю я. – На Приорити-роуд. Он то и дело повторял: «Оки-доки».
– Оки-доки?! – изумляется Уорд.
– Ну да. Плохое начало. «Оки-доки, вот кухня». Я отвечаю…
– Серьезно, Шерлок?
Я смеюсь:
– Хотелось сказать именно так, но вместо этого я спрашиваю: «На сколько лет предоставляется кредит?»
– Разумный вопрос.
– И он отвечает: «Не знаю. А вот холодильник!»
Уорд смеется:
– Их не волнует ничего, кроме комиссии. И я тоже в этом плане не безгрешен. Не то чтобы именно насчет денег, хотя, конечно, это здорово, но иногда я мыслю слишком мелочными категориями. Но все эти идиоты, которые портят нашу репутацию, никогда бы не смогли поговорить с мисс Робертс так, как ты, Дженьюэри.
– Подумаешь, большое дело… – Я ловлю на себе его напряженный взгляд. Как будто он что-то замыслил.
– Никогда не думала участвовать в сделках? – подмигивает мне Уорд.
– Обычно я слишком занята тем, что планирую распорядок дня своего начальника, – посмеиваюсь я.
– Ах, он маленький засранец, – протягивает Уорд. Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Что-то неожиданно меняется между нами в этот момент, и появляется отблеск надежды, что со временем мы могли бы с ним подружиться.
– Я подвезу тебя, – снова предлагает Уорд, когда я говорю, что мне пора. Руки уже волнуется, где я, хотя она была очень рада побыть с Айлой сегодня вечером, потому что верила и молилась, что я на свидании.
Уорд хватает ключи со стола, помогает мне натянуть куртку.
– Не волнуйся. Мы со Спадом прекрасно и на метро доберемся.
– Но тут ехать-то всего-ничего! – говорит Уорд. Они с женой живут в Брук-Грин. – Давай подвезу, – настаивает он, тем более что выпил только один бокал.
В машине Уорд включает радио и спрашивает меня, чем я собираюсь заняться в выходные. После нескольких бокалов я ловлю себя на мысли, что только что рассказала Уорду про встречу с новой девушкой Дэна.
– Так себе мероприятие, – говорит Уорд. – Ничего, если я спрошу: а когда вы расстались?
– Когда я сказала, что беременна.
Уорд уставился на меня.
– Он не был готов; мы были слишком молоды, – добавила я.
– А когда он решил, что готов? – в голосе Уорда послышался гнев.
– Это долгая история, – отвечаю я, чувствуя облегчение, что почти дома. – Теперь прямо, и совсем чуть-чуть осталось. Где-нибудь здесь можно меня и выкинуть.
Уорд до сих пор, кажется, не отошел от моего рассказа про Дэна:
– Где твой дом?
– Можно прямо вот тут остановиться.
Уорд медленно едет дальше по улице.
– Какой номер дома? – повторяет он вопрос.
Неохотно я отвечаю:
– Тридцать два.
В конце концов автомобиль останавливается прямо возле моего дома. В окне гостиной виден свет. Рядом с входной дверью разбросано нечто, напоминающее жареную курицу.
Уорд оставляет двигатель включенным, а я отстегиваюсь и благодарю его, что подвез.
– Увидимся в понедельник, – говорю я, закрыв за собой дверь и отгоняя Спада от еды на тротуаре. Пытаюсь найти ключи от дома, которые, конечно же, оказались каким-то образом на дне сумки. Как я хочу, чтобы Уорд поскорее уехал!
Но потом я слышу, как опускается оконное стекло.
– Дженьюэри, – кричит Уорд.
Я оборачиваюсь.
– Все будет хорошо. Помни, что она нервничает не меньше, чем ты, а скорее всего, даже больше.
14
Утро. Айла смотрит телевизор. Я с пылесосом наперевес мечусь по дому в исступлении, а Спад в исступлении на него лает. Вдруг пылесос выключается с жутким звуком, от которого у меня сердце сжимается, а Спад прячется под креслом. Пытаюсь запустить его, но все тщетно. Пылесос сдох. Черт побери. В такие минуты всегда хочется иметь рядом мужчину, который может все починить. Я завожу бесполезную махину обратно в чулан под лестницей, проклиная пылесос за то, что он сломался в самый неподходящий момент. Опускаюсь на корточки и придирчиво проверяю, нет ли под диваном никаких наполовину обгрызенных Спадом резиновых мячиков или недоеденных собачьих конфет. Собираю диски Айлы и кидаю в тумбочку под телевизор.
– Приведи свою комнату в порядок, они скоро приедут! – Я встаю перед ней.
– Пять минут, – отвечает Айла, не сводя взгляда с экрана телевизора; она смотрит телешоу «Не говорите невесте», – это нереально круто!
Я выключаю телевизор, в тихом ужасе от ее новых словечек – не иначе как в школе нахваталась.
– И заправь постель, – добавляю я.
– Мама! Ну почему прямо сейчас? – ноет Айла.
– Не спрашивай почему.
– Но папа же еще будет ехать до нас очень долго!
– И переоденься.
Айла шатается по комнате. Потом я слышу, как она начинает подниматься по лестнице.
– Твое полотенце тут, на крючке над ванной, – кричу я ей вслед.
Потом я принимаюсь за кухню – отмываю тарелки. Сегодня с утра мы с Айлой сходили в наш «Тэско-экспресс» купить круассаны и шоколадную пасту. Еще зачем-то я все-таки купила довольно унылого вида розовые тюльпаны – лучше, чем ничего, – и водрузила их на середину кухонного стола, а рядом пристроила пару глянцевых журналов. Вот. Намного лучше. У тебя все получится, Дженьюэри. Успокойся. Прояви зрелость и будь культурной. Поддерживай с ними зрительный контакт. Я срываю целлофановую обертку с букета цветов, швыряю ее в мусорное ведро. Оно уже переполнено донельзя: жареная курица, рис, пустая банка «Рэд булл». Я вытаскиваю пакет, решив, что сейчас самое время вынести мусор. Иду к выходу, на полпути вниз по лестнице ловлю Айлу, на ней сине-белое пятнистое платье, длинные волосы собраны в пучок – стиль Руки ей определенно не по вкусу.
– Айла, почему бы тебе не поберечь это платье до лучших времен? – предлагаю я, стараясь не показаться занудой. – К тому же тебе нужно будет носить лонгеты. Переоденься.