Змееныш Дашков Андрей
Как обычно бывало в снах, кое-что новое для себя Стервятник узнал из неведомого источника. И если он не стал жертвой изощренного обмана, то Люгер-старший побывал в Лесу Ведьм задолго до него и отдал или продал мокши тело Ганглети. Несмотря на зыбкость и двусмысленность видений, у Стервятника не осталось ни малейших сомнений в том, что Гелла попала сюда именно таким путем.
Кем же тогда был его отец, которому снова удалось удивить отпрыска размахом своих темных деяний? Чудовищем, распространявшим по миру зло всеми возможными способами, или неисправимым интриганом, давно запутавшимся в чужих сетях? И что он получил от Ведьм за свои услуги?..
Проникнув в память Люгера, мокши, казалось, был удовлетворен, насколько может выглядеть удовлетворенным насытившийся зверь. Его затянувшиеся игры с пленником подходили в концу. Он завершал очередной жизненный цикл; приближалось время его Переселения.
Белокожий старик рисковал, надеясь с помощью Стервятника приобрести свойства оборотней. Так не рисковал еще никто из древнего народа. До сих пор Ведьмы лишь понаслышке знали о земмурском колдовстве. Теперь они впервые имели дело не с рабом, безропотно дожидавшимся своей участи, а с существом, которое было наделено непонятной и чуждой ему самому силой. И сила эта, передававшаяся по наследству, означала не просто брошенный вызов, но и устремленность в будущее.
Глава тринадцатая
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
Наступил день, когда рассеялись иллюзии, державшие в плену разум, и Люгер неожиданно для себя обнаружил, что был самый конец осени – глухой и сырой промежуток между желто-коричневым умиранием природы и снежно-белым мертвым безмолвием. Деревья-гиганты сбросили листья и сделались похожими на исполинские восковые дворцы с сотнями искривленных ветвящихся башен, верхушки которых терялись в низких облаках. Зато теперь дневной свет проникал на самый нижний ярус леса, туда, где землю устилал толстый слой опавших листьев. Из-за них некоторые места, особенно в низинах, стали непроходимыми.
Дни стояли холодные, а ночи были еще холоднее. Это вынуждало Люгера, так и не получившего от мокши теплой одежды, почти все время проводить в отведенной ему комнате. Тут он чувствовал себя сносно даже тогда, когда снаружи все покрывалось инеем.
С того дня как Люгер впервые появился здесь, в комнате кое-что изменилось: потолок поднялся еще выше, в одном из углов образовалась ниша, которая быстро углублялась, и вскоре внутри дерева появился новый коридор. Завесы из гибких ветвей, заменявшие двери, отвердели, и требовались немалые усилия, чтобы раздвинуть их.
Слоту не удалось проникнуть в те помещения, что были предназначены только для хозяев. Он не видел их личных покоев и святилищ, если такие вообще существовали. Он не стал свидетелем самых сильных проявлений магии Ведьм и не постиг устремлений этого народа. За время бесцельных, почти сомнамбулических блужданий по лабиринтам деревьев-дворцов Люгеру приоткрылась лишь ничтожная часть здешних чудес, и стоило ему переступить незримую грань дозволенного, как перед ним вырастали непреодолимые препятствия.
Теперь, когда Люгер подолгу оставался один, избавленный от чар, он постоянно испытывал чувство голода, но грибов в комнате уже не было, и Стервятнику пришлось узнать, каковы на вкус слизни. Но эта отвратительная еда по крайней мере не вызывала видений.
Дни, проводимые в тягостном ожидании, казались бесконечными. Но если бы он удосужился сосчитать их, то понял бы, что таких дней ему было отпущено немного. Переселение началось внезапно и едва не лишило его рассудка.
В самую глухую пору ночи белокожий старик появился в комнате Стервятника. Тот ощутил нечто вроде леденящего прикосновения и мгновенно проснулся. В жутковатом зеленом свете, источаемом стенами, он увидел фигуру мокши, окруженную коконом, внутри которого уже побывал однажды во время перехода через болота. Безмолвие нарушалось только тихим журчанием древесного сока в быстро мелеющем озере.
Было что-то роковое в начавшемся необратимом изменении. Люгер не знал, как сопротивляться ему. Его разум опять помутился, и перед глазами замелькали нездешние огни. Эти световые пятна сменились зловещими вспышками, выхватывавшими из темноты мрачную каменистую равнину, на которой лишь кое-где росли деревья. Гигантские стволы напоминали кости какого-то фантастического животного, обработанные ветрами и дождями. На их вершинах с душераздирающим скрипом медленно раскачивались замки с овальными окнами. Светильники, укрепленные на ветвях, бросали на равнину лучи неверного света. Вокруг омертвевших стволов вились лестницы с тысячами ступеней – почти безнадежный путь для всякого чужака, попавшего в это жуткое место…
Таков был ландшафт, запечатленный в бездонной памяти мокши. Таков был мир, из которого пришли Ведьмы тысячелетия назад – вот что открылось Люгеру, когда его разум начал растворяться в гораздо более древней и невероятно сложной сущности. Снова его искушали силой и нечеловеческой магией. Он мог бы стать частью чего-то большего… но какой ценой? На самом деле это было сродни похищению души. И постепенно он терял себя…
Как умел, он боролся с тем, что казалось ему всего лишь очередным наваждением. Большую часть поля зрения заняла фигура старика. Судя по запаху гнили, Люгер уже находился внутри кокона. Мокши приблизился вплотную, и внезапно Слот ощутил себя висящим в воздухе без всякой опоры. Его глаз коснулась обжигающая молочно-белая пелена, и на какое-то время он перестал видеть.
Затем он начал различать проблески мягкого зеленого света. Его источником было тело старика, к тому моменту успевшего избавиться от своей одежды. Обнаженный мокши являл собой отвратительный образ человеческой дряхлости, отягощенный немыслимой древностью заключенного в нем сознания. Искры пробегали по коже, похожей на выбеленный вспышкой молнии пергамент, по острым выступам ребер и ключиц, по сморщенному бесполезному органу ниже глубокой впадины живота. Беззубый рот был полуоткрыт, а глаза уже начали стекленеть, превращаясь в подобия отполированных прибоем камней. Пальцы на руках и ногах были сведены судорогой…
Люгер сделал несколько шагов назад, пока не ощутил непреодолимое сопротивление, словно уперся спиной в упругую стену. Между тем его по-прежнему окружал неземной пейзаж. Умирающий старик снова очутился рядом и протянул к Стервятнику руку ладонью вперед. В свете зеленой звезды, горевшей над изломанным горизонтом, Люгер успел заметить, что все линии на этой ладони уже исчезли. Гладкая и твердая, как дерево, рука толкнула его в грудь, и этого толчка было достаточно, чтобы опрокинуть Люгера навзничь. Опора предательским образом исчезла. Он ударился затылком о землю, и раздался гул – будто колокол зазвонил где-то в отдалении…
Мокши тотчас навалился на него сверху. Тело старика оказалось неожиданно тяжелым и твердым, словно каменная плита надгробия, в то время как тело Стервятника сделалось бессильным и непослушным, точно в кошмарном сне. А потом холодные губы старика нашли его губы…
Люгера едва не вывернуло от нестерпимого отвращения. Чужое, зловонное и ледяное дыхание струей хлынуло в его глотку, и он почувствовал, что это нечто большее, чем извращенный поцелуй, – в него переливалась мистическая сила, незримая, но подлинная сущность мокши, которая давала знать о себе только своим влиянием – так Слот порой испытывал непреодолимую притягательность зла.
Но теперь он внезапно ощутил себя гостем в собственном теле. У него отбирали то последнее, чем он еще владел. Его охватил ужас, по сравнению с которым все пережитое прежде казалось легким волнением.
Плоть старика прилипла к его коже, и обоих пронизывал сильный зуд.
Глаза мокши потекли, как тающий лед, – вязкая жидкость заливала глазные впадины Люгера и собиралась в них стеклоподобными лужицами. Отвердевающий язык длинной сосулькой свешивался в рот Стервятника, и тот уже не мог сомкнуть челюсти – темная сила продолжала беспрепятственно вселяться в него, захватывая власть над телом…
Когда поток иссяк, старик, лежавший на Люгере, превратился в мумию, из которой невероятным образом быстро и безболезненно вынули жизнь. Настолько быстро, что трупу уже не угрожало разложение. И кроме того, тело мокши сделалось очень сухим и легким.
Когда Люгер, собрав оставшиеся силы, попытался сбросить с себя мертвеца, ему удалось это неожиданно легко. Мокши откатился в сторону. Слот услышал хруст рвущейся кожи, а затем – тихий шорох, с которым, как он догадался, с головы трупа осыпались волосы.
Несмотря на стремительное, не похожее ни на одну изведанную им опасность, нападение, Люгер все же успел осознать, что и мокши столкнулся с чем-то непредвиденным. Это позволило Стервятнику выиграть немного времени, и он начал яростно сопротивляться, избегая окончательного уничтожения.
Вскоре он уже ощущал себя вместилищем нескольких чужеродных душ, но только бестелесный мокши был его смертельным врагом. Остальные явились на зов, когда Люгер бросил свое земмурское имя в глубину бездонной внутренней пропасти…
Мокши не ожидал сопротивления и поспешил избавиться от своего прежнего одряхлевшего тела. Но и Люгер далеко не сразу сумел вернуть себе утраченное. Его сознание оказалось заключенным в нематериальную пещеру, из которой ему открывалась только малая часть происходящего.
Темные древние силы сражались за обладание его плотью; он испытывал мучительную внутреннюю трансформацию, подвергаясь доводящему до безумия натиску мокши. Но Люгеру пришлось пройти и через не менее трудное перерождение, когда начала действовать магия Земмура. Рыцари Востока, умеющие замедлять и останавливать бег времени, впервые противостояли тому, чего не было в известных им мирах, и впервые встретили равного себе противника, хотя полем битвы оказалось всего лишь человеческое тело.
…Люгер лежал, не в силах шевельнуть даже пальцем, и его попеременно бросало то в холод, то в жар. Порой ему вдруг изменяли органы чувств, и тогда он погружался во мрак, где должен был господствовать «чистый разум», но не было ничего, кроме угасающей мысли и нарастающего ужаса. Затем так же неожиданно возвращалось зрение, однако это было «чужое» зрение, и он снова начинал видеть неземные пейзажи и бесконечно сложные, непрерывно меняющиеся узоры, неподвластные обычному человеческому восприятию; он слышал неописуемые звуки или музыку запредельности; он ощущал, как с него сдирают кожу, но нечем было исторгнуть крик боли…
Когда мокши удалось на какое-то время завладеть его памятью, Люгер потерял представление о прошлом; былая жизнь рассыпалась на фрагменты, среди которых не осталось ничего, связанного с Сегейлой и Мортом. Зато в изобилии появились ложные воспоминания, наделившие Слота самоубийственной иллюзией силы, и он наверняка попал бы в эту ловушку, если бы не помощь земмурских рыцарей.
Стервятник понял, как сплетаются нити проклятых судеб: словно внутри него кто-то безостановочно перетасовывал колоду Оракула и карты неизменно выпадали в неблагоприятных позициях – только одни предрекали гибель в отдаленном будущем, а другие обещали скорую смерть.
Люгер даже не пытался выбирать. Хаос, в который вовлекал его мокши, был гораздо хуже безумия, потому что Слот осознавал, насколько потерянным, уязвимым и жалким он сделался, когда утратил привычные ориентиры, а чудовищные искажения, которым подверглась его личность, могут остаться необратимыми.
Люгеру выпал редкий случай отстраненно наблюдать стремительное саморазрушение – он был безучастен до того момента, пока бесплотные посланцы земмурских чернокнижников не очистили его разум настолько, что частично вернулась память и он предпринял первые робкие попытки освободиться от мокши, хоть это и давалось с величайшим трудом.
Противоборствущие силы, схватка которых истощала его, наконец пришли в неустойчивое равновесие, будто заключили временное перемирие. Не было победителей, но не было и побежденных. По причине незавершенного Переселения Слот оказался носителем двух враждебных сущностей, разделивших власть над его телом.
Та из них, что отождествляла себя со Стервятником Люгером, вернула ему способность двигаться, однако при этом он оставался нечувствителен к боли. Враг притаился внутри своей незримой осажденной крепости – возможно, ожидая удобного момента для вылазки и новой атаки на человека, но само присутствие мокши сразу повлияло на его зрение и обоняние.
Люгер перестал различать цвета, и мир сделался для него черно-белым, зато теперь он чуял бесконечное многообразие даже самых слабых запахов. Кроме того, он начал видеть силуэты теплокровных существ в полной темноте. Они представлялись ему светящимися пятнами различной насыщенности, и это позволяло судить об их размерах и удаленности. Он оценил по достоинству приобретенные свойства – они были полезны вне зависимости от того, какая роль ему уготована. И еще он в полной мере осознал, насколько сильно мокши отличались от людей. Если бы не рыцари Земмура, у него не было бы ни единого шанса на спасение…
Изменение поначалу ошеломило его, будто странное сновидение, где свет и тьма поменялись местами. Однако магия оборотней быстро сделала его хозяином положения. Он получил единственное в своем роде оружие и защиту, к которым мог прибегнуть в любую минуту, когда это стало бы необходимым.
Таким образом Люгер превратился в непредсказуемое тройственное существо – возможно, самое таинственное из всех, когда-либо порожденных природой, слепым случаем или гением колдовства.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОСЕНЬ 3017
Глава четырнадцатая
ДВОЕ В ОДНОМ
Рассвет он встретил в той же комнате. О неудавшемся Переселении напоминал только лежавший поблизости высохший труп.
Люгер избежал обычной участи пленников Ведьм, но вторжение врага в его сознание сделало невозможными Превращения. Подтверждалась старая истина: за все надо платить. Он понял, что избавится от мокши лишь тогда, когда даст ему новое тело и, значит, принесет кого-то в жертву во имя своего полного освобождения. Однако вначале мокши должен был вывести Стервятника из леса.
Невидимая постороннему глазу борьба продолжалась не один час и стоила Люгеру сильнейшей головной боли. В конце концов мокши признал, что у него нет другого выхода и согласился стать проводником.
Слот прилег отдохнуть перед дальней дорогой. Труп старика нимало его не смущал, а положение дел представлялось не таким уж плохим. Однако противоестественное слияние с Ведьмой не могло пройти бесследно…
Холодным осенним днем Слот отправился в путь.
Ведомый тем, кто смотрел его глазами, он пробирался через лес, по колено утопая в опавших листьях, на каждом из которых обозначился рисунок из прожилок, похожий на рыбий скелет. Над этим печальным свидетельством бренности жизни возносили свои ветви деревья-дворцы, внушавшие теперь Стервятнику непреодолимое отвращение.
Дважды он видел людей – вернее, человеческие тела. Они принадлежали мокши, осуществившим Переселение. Оба оказались на вид не старше Люгера; то, что это Ведьмы, он понял по глазам и немного скованной семенящей походке.
Никто не пытался его остановить. Каждый мокши обладал абсолютной свободой. Это была одна из их неотъемлемых привилегий, без которых, возможно, стала бы невыносимой такая долгая жизнь.
К вечеру мокши вывел Люгера к болотам – запах трясины тот почуял уже издали. Болота служили надежной преградой, отделявшей место обитания Ведьм от остального мира. Слот не имел понятия о том, насколько обширны эти топи. Проделанный им однажды путь от каменоломни до лесного селения занял много часов. Судя по всему, теперь он двигался в противоположную сторону.
Стервятник утолил жажду мутной водой из мелкого лесного озера, покрывшегося тонкой коркой льда. Он жестоко страдал от холода и голода и долго не мог уснуть. Чтобы хоть немного согреться, он закапывался в листья, сильно отдававшие гнилью, и с тоской посматривал в темнеющее пасмурное небо.
Осенний дождь доконал бы его. Одежда беглеца давно превратилась в лохмотья. Дождя он опасался куда больше, чем диких зверей, которых на этом обширном острове посреди болот, похоже, не осталось вовсе.
Понимая, что впереди долгая холодная ночь и вряд ли удастся продержаться до утра, он решился прибегнуть к последнему средству – магии мокши. Снова он испытал странное чувство отчужденности от самого себя, словно тщетно пытался разглядеть свое отражение в затемненном зеркале. Но еще хуже было бы увидеть кого-то другого, преображенного и неузнаваемого…
Чтобы спасти свое временное пристанище, мокши начал плести кокон. На это ушло несколько минут и изрядное количество жизненной силы. Теперь Люгер догадывался, почему тела мокши быстро изнашиваются и дряхлеют. Сам он чувствовал себя так, словно с него медленно, почти безболезненно, тончайшими слоями снимают кожу. Возникало непередаваемое ощущение пористости, ветхости, почти прозрачности…
В наступившей полной тьме появилось нечто, заглушавшее звуки и сохранявшее тепло. Немного согревшись, Люгер незаметно для себя самого уснул.
Ему снилось, что он бредет по бесконечно длинному мосту над затянутой туманом водной гладью в сопровождении безликого и бессловесного спутника. С каждым шагом нарастал страх перед смертельной опасностью, поджидавшей впереди, но приближалось всего лишь пробуждение…
Едва он проснулся, как сразу же почуял отвратительный запах мертвечины, который, казалось, исходил от собственной плоти. С непривычки он решил, что все вокруг затянуто утренним туманом. На самом деле моросил дождь, но внутри кокона, окутавшего Стервятника на манер водонепроницаемого плаща, было тепло и сухо. Вообще, отоспавшись, он почувствовал себя значительно лучше, хотя голод по-прежнему скручивал кишки тугим узлом.
Он встал и посмотрел на свои руки. Они были удивительно чистыми, а кожа приобрела розовый оттенок, сделавшись нежной и гладкой, как у младенца. С кожей на груди и на лице, судя по всему, случилось то же самое. Странное впечатление производило и полное отсутствие волос на теле, зато длинная седая грива Люгера за ночь не пострадала. На мгновение он почему-то вспомнил об уродливом существе с прекрасными женскими руками, которое видел однажды на борту «Бройндзага».
Он попытался уловить ускользавшие от его понимания мысли мокши. Маленький островок человеческого разума был затерян в океане неведомого существования и омывался волнами призрачных видений. Тем не менее сейчас Стервятник испытывал чуть ли не благодарность к своему врагу за то, что пережил эту ночь, за спасительное тепло кокона и возможность преодолеть болота.
Не теряя времени и стараясь не обращать внимания на пустоту в желудке, он продолжил путь. Поскольку мокши владел магией кокона и знал кратчайшую дорогу через топи, Люгеру пришлось довольствоваться жалкой ролью слепца, которого вел за собой невидимый поводырь. О чем-то подобном упоминалось в Книге Спасителя.
Согласно легенде, тогда еще юный Мессия Запада, спасаясь от земмурских оборотней, пересек болота и провел в некоем недоступном месте более года. Все это время он посвятил духовным исканиям и однажды открыл, что сама плоть может сгущаться и рассеиваться под влиянием сознания. Так было положено начало магии Превращений. Но теперь в голову Стервятника поневоле закрадывалось кощунственное допущение, что Мессия, возможно, оказался всего лишь хорошим учеником, обманувшим ожидания Ведьм, которые пытались заполучить его тело.
Пока продолжался многочасовой переход, Люгер старался прогнать от ума бесполезные мысли и порой даже дремал с открытыми глазами. Хуже всего было бы потерять вновь обретенную надежду…
Наступила ночь – такая же пасмурная и темная, как предыдущая. Белесые струи кокона плыли перед глазами, гипнотизировали, словно плавные непрерывные пассы, производимые извивающимися нечеловеческими конечностями. Вокруг висела зловещая тишина. Лишь иногда что-то хлюпало в трясине, или она со вздохом выталкивала из себя несколько пузырей зловонного газа, и тогда Люгер, внезапно очнувшись, испытывал кратковременный укол страха, но потом снова погружался в зыбкий полусон. Мокши изредка напоминал о своем присутствии черно-белыми видениями, которые просачивались сквозь пелену, разделявшую два чуждых разума, и воспоминаниями, утратившими ностальгическую прелесть.
Спустя неопределенное время Люгер увидел впереди слабый утренний свет. Он шел уже целые сутки, но сохранил достаточно сил, а кроме того, перестал испытывать голод и жажду. Это было необъяснимо – как и другие изменения, которые он ощущал в себе после слияния с мокши.
В серой предрассветной мгле небо казалось опрокинутым болотом. Должно быть, Люгер странно выглядел со стороны – призрак, окутанный белым коконом и беззвучно скользивший над бескрайней трясиной…
Теперь Стервятник почувствовал угнетающее влияние этого места – как будто безликое зло прокралось в его проклятую душу, наполнив ее тяжестью и тревогой, вцепилось ледяными когтями и не хотело отпускать законную добычу…
Вдруг он с ужасом осознал, что двигается в обратном направлении. Если бы не дневной свет, он, возможно, и не заметил бы этого. А вскоре ему стало ясно, что и мокши тут ни при чем. Слот уловил отрывочную мысль своего поводыря – тот сказал ему: «ОНО знает, что ты – не хозяин…»
Непроизнесенное слово «ОНО», несомненно, относилось к болоту. Все в Люгере воспротивилось тому, чтобы признать эту бесформенную грязь ЖИВОЙ, но мокши настойчиво твердил одно и то же, а потом в мозгу Стервятника раздался какой-то жуткий вой – не звериный и не человеческий.
Древний народ, вырастивший деревья-дворцы, по всей видимости, что-то сделал и с болотом, окружавшим его селения. Теперь Люгер пожинал плоды этой многовековой работы. Лишь ценой невероятного напряжения и предельной сосредоточенности он сумел оборвать тысячи липких нитей страха, увлекавших его к гибели в черном сердце трясины. В то же время в нем пробудилось новое, шестое чувство, и среди бесцветности мертвой холодной природы он вдруг «узрел» мрачный образ многолучевой короны, темной звезды, эманирующего зла…
Где-то в глубинах болота находилось нечто, и это нечто было теплым – гораздо теплее, чем окружавшая его стылая трясина. Стервятника снова охватил мистический ужас, когда он почувствовал притяжение безначального и бесконечного источника смерти.
Черно-белая стена леса неожиданно надвинулась на него. Голые сучья напоминали клинки… Смахнув с бровей ледяной пот, он облегченно вздохнул. Болото осталось позади. Перед ним был лес, мало чем отличавшийся от того, который рос на огромных пространствах к северу от Элизенвара. Девственно-белый снег покрывал землю и частично ветви деревьев. Снег, похоже, выпал давно и не таял.
Люгер взобрался по пологому склону и прислонился спиной к стволу старой осины. Только тут он почувствовал, что проклятое болото понемногу «отпускает» его. Будто мутная пелена упала с глаз, но это не добавило красок к грязно-серой палитре окружающего пейзажа. Стервятник стоял на краю леса, и этот лес уже не принадлежал Ведьмам, однако все еще оставался самым большим лесом в западных королевствах, и в нем можно было блуждать до самой смерти. Слоту оставалось только гадать, где он оказался: в Валидии или Эворе, во владениях ульфинского герцога или даже в землях варваров, если мокши вывел его к северу от пограничья.
На всякий случай Люгер решил поберечь силы и заснул сидя под деревом, пока медленно рассасывающийся кокон еще хранил остатки тепла. Непроницаемый занавес, созданный земмурскими чернокнижниками, оградил Стервятника от притязаний мокши и хранил его во время долгого сна…
Он проснулся от холода. Ледяные осы жалили лицо. Поднявшийся ветер носился между деревьями и закручивал снежные смерчи. Люгер с трудом разогнул окоченевшие ноги и услышал треск, с которым рвалось примерзшее к коре тряпье.
В своих жалких лохмотьях Стервятник наверняка выглядел как бродяга. Его сотрясала дрожь. Он был ослаблен и мог заболеть. Ему следовало поскорее найти человеческое жилье, обзавестись теплой одеждой и оружием.
Небо по-прежнему было пасмурным. Люгер бросил последний взгляд в сторону болота, повернулся и двинулся наугад – сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, что было нелегко из-за глубоких сугробов, зато вскоре он согрелся.
Удача не изменила ему и на этот раз. Он одолел не такое уж большое расстояние, стараясь по мере возможности придерживаться выбранного направления, когда заметил, что лес впереди поредел. Тут он почуял запахи дыма и домашней скотины. Чье-то жилье было совсем близко.
Еще немного – и Стервятник оказался на берегу замерзшего пруда, за которым чернели крестьянские дома, а еще дальше были видны прямоугольники заснеженных полей. Из труб поднимались к небу столбы дыма. Слот насчитал около двух десятков людей, катавшихся на коньках, и пять или шесть треугольных парусов – в этих местах буера не были редкостью.
Крестьяне, занятые своими нехитрыми зимними развлечениями, не сразу заметили человека, вышедшего из леса, то есть оттуда, откуда уже давно никто не появлялся. Считалось, что в той стороне гнездится ужас и обитают чудовища, которыми пугали детей. С болотами было связано и старое предание, широко распространенное в здешних деревнях.
Обессилевший и замерзающий Стервятник медленно двинулся навстречу своей судьбе, уже не думая о возможной опасности. Когда крестьяне увидели того, кто вернулся из холодного ада, они уставились на него, как на ходячего мертвеца.
Люгер подошел достаточно близко, чтобы различить лица: изумленные, испуганные, настороженные, хмурые. Дети смотрели со смесью страха и любопытства – для них он был кем-то вроде лесного уродца из жуткой сказки. Он мог только догадываться, каким стало его собственное лицо – ведь оно принадлежало недавнему пленнику Ведьм, носящему в себе нечеловеческое существо…
Все, что ему сейчас было нужно, это пристанище на ночь и немного еды. Крестьяне раздражали его своей тупой медлительностью. Он понял, что не дождется от них ни сочувствия, ни приглашения, поэтому направился через расступившуюся толпу к ближайшему дому.
– Болотный человек… – прошептал вдруг кто-то рядом с ним, и множество голосов подхватило эти бессмысленные, по мнению Стервятника, слова.
Возникший ропот вначале был приглушенным и неуверенным.
– Болотный человек!!! – исступленно завопила какая-то женщина, и тогда Люгер, к своему величайшему изумлению, увидел, что на некоторых лицах выражение страха сменяется чуть ли не благоговением.
Кое-кто из крестьян упал на колени, другие отворачивались, чтобы не встречаться с ним взглядом. Ему хотелось рассмеяться, но на это у него уже не осталось сил.
Темнота хлынула в зрачки. Потом он столкнулся с внезапно выросшей перед ним ледяной стеной, прокусил язык, и последнее, что он почувствовал, был вкус крови во рту.
Глава пятнадцатая
УЗНИК
В глубине его беспамятства зарождались сновидения, которые означали, что хозяин временно покинул свой замок. Тень мокши бродила по опустевшим комнатам, перебирала потерянные безделушки воспоминаний, спускалась в лабиринт подвалов и рылась в холодном пепле надежд. Мокши добрался до самого сокровенного, однако остался безразличен к этому хламу.
У него была совсем другая цель.
…Люгер открыл глаза, но ничего не увидел в полной темноте. Воздух был спертым, и остро пахло лошадьми. Слот ощущал толчки и покачивание – он пришел в себя в каком-то закрытом экипаже; кроме размеренного стука копыт, время от времени раздавался дикий вопль кучера.
Он попробовал пошевелиться и понял, что дело плохо: его везли со связанными руками и надели на голову мешок. Но, по крайней мере, конечности не были отморожены. Кто-то проявил трогательную заботу о том, чтобы пленник не задохнулся – напротив рта в мешке была проделана дыра.
Постепенно он восстановил в памяти все, что происходило с ним вплоть до того момента, когда он потерял сознание на окраине неизвестной деревни. Он вспомнил даже кое-какие отрывочные видения, преследовавшие его потом, – мучительные в своей зловещей недосказанности. Одним из призраков было существо с обнаженным телом Сегейлы и головой черного лебедя. Длинная шея извивалась по-змеиному, клюв чем-то напоминал губы, сложенные для поцелуя, а в огромных желтых лебединых глазах Люгер вдруг увидел собственную фигуру, которую принял вначале за отражение, но у нее отсутствовала правая кисть и левая стопа. Когда существо распахивало клюв, из глотки веяло могильным холодом. Оно являлось Стервятнику непременно посреди заснеженного леса, в глубине которого кричал ребенок.
Бесконечно повторявшийся тоскливый крик казался нечленораздельным, но потом Люгер стал различать слова: маленькая заблудившаяся девочка звала своего отца. И почему-то этот зов вселял в него леденящий ужас…
Он видел и свою гадательную колоду, лежавшую на полке под запыленным зеркалом, – колоду, вобравшую в себя уже слишком многое из его судьбы, чтобы лгать или утаивать горькую правду. Он воспользовался Оракулом. Об этом остались очень яркие и подробные воспоминания; возможно, кое-что из предсказанного должно было произойти в ближайшем будущем.
Неотъемлемым от Оракула был образ родового гнезда, приобретавший явные магические оттенки вроде кроваво-красных или черных пятен в тех местах, где кто-либо когда-либо умер за несколько истекших столетий, а также голубого свечения у входов в жилища духов и ауры смерти, окутывавшей мертвый зверинец – собрание чучел, пополнившееся недавно новым экспонатом.
Люгер сохранял слабую, но непрерывную связь с Оракулом. В том полусне весь дом медленно вращался вокруг гадательной колоды, будто уже не стоял на земле, а летел во мраке, при этом дух Стервятника находился одновременно снаружи и внутри – растворенный в эфире, бесформенный, всепроникающий…
И вот чьи-то руки принялись раскладывать карты на поверхности зеркала. Впрочем, эти руки были знакомы Люгеру, но он не мог вспомнить, кому они принадлежали, что причиняло ему мучительное неудобство.
Он заранее видел выпавшие карты, которые отражались в зеркале, поэтому никакого гадания не состоялось. Случайность была исключена, осталась одна только предопределенность. Не спасало даже то, что фигура Строгого Оракула не соблюдалась, и карты легли в гораздо более сложных сочетаниях. Вдобавок от Люгера не ускользнуло и появление «лишних» карт с незнакомыми ему изображениями, возникавшими, вероятно, под влиянием мокши. Именно они оказались совершенно непонятными и потому бесполезными: запечатленные образы были необъяснимо тревожными, как плохое предчувствие, и неотступными, как повторяющийся из ночи в ночь кошмар.
В какой-то момент Оракул начал действовать. Символические фигуры, населявшие многоярусный мирок возможного, неотвратимого и несбыточного, внезапно «ожили». Слот будто рассматривал их с большого расстояния, но в то же время различал мельчайшие подробности.
В новом, только что сложившемся мрачном орнаменте блуждающий взгляд Люгера наткнулся на карту, которая когда-то обозначала Влюбленных. Теперь вместо красивой девушки в объятиях цветущего юноши была отвратительная голая старуха с морщинистой кожей и редкими желтыми волосами. Юноша, похоже, не замечал ее уродства и позволял старухе ласкать себя дрожащими руками. Их любовная игра выглядела тем более омерзительно, что рот старухи был зашит толстой черной ниткой…
Взгляд Стервятника переместился на Висельника, повешенного на перекладине за левую ногу. Правая была согнута в колене. Обе ноги тоже образовывали известный символ.
Сначала Люгер видел тело со спины. Не иначе как ветер трепал одежду и медленно разворачивал Висельника. И вдруг ледяным воздухом дохнуло прямо из карты, словно из прямоугольной норы, уводившей в другой мир. Этот потусторонний ветер обдал могильным холодом Стервятника, находившегося на огромном расстоянии от поместья.
Наконец Висельник развернулся к нему лицом, и он узнал в нем своего сына Морта. Только теперь это был уже не ребенок, а мужчина, и его улыбка стала просто отвратительной – может быть, оттого, что зубы отливали тускло-фиолетовым металлом.
Тем временем и другие карты претерпевали непостижимые превращения, а все вместе производило впечатление какого-то растревоженного муравейника, порождавшего не насекомых, а страхи, тревоги, ненависть, боль…
Остановить призрачную «жизнь» Оракула уже было невозможно. Там, в далеком доме, у Стервятника не нашлось послушных ему рук, а над руками, завладевшими его колодой, он не имел власти. Порой Люгер проваливался во тьму и в ней обретал спасение от безумия. Мокши сам нуждался в покое – вероятно, потому и щадил воспаленное воображение Стервятника, – но затем его игры с невольным союзником начинались снова, и так продолжалось до тех пор, пока Слот не пришел в себя в трясущейся карете, со связанными руками и с мешком на голове.
Его положение было довольно жалким. Люгер опять стал пленником и на сей раз даже не знал чьим. Пока он только чуял чужой запах и слышал, как дышат двое мужчин, которые сидели по обе стороны от него.
За свою полную опасных приключений жизнь Стервятник твердо усвоил простую истину: дальнейшая судьба часто зависит не от силы или оружия, а от обычной осведомленности. Значит, самое время было воспользоваться одним из тех почти сверхъестественных свойств, которыми наделил его мокши. Он как будто начал видеть что-то, однако глаза тут оказались ни при чем. Это было восприятие, весьма далекое от человеческого.
Стенки кареты не являлись ему помехой. Слот различал не только силуэты всадников и лошадей, но даже их горячие пульсирующие сердца, а также более холодные конечности, пронизанные ветвящимися ручейками кровеносных жил. Лошади мчались по ровной, однообразно серой равнине – Люгер понял, что так «выглядит» скованная льдом и покрытая снегом земля.
Изучив искаженные фигуры незнакомцев, сидевших в карете, Слот не узнал ничего нового. Кроме них, поблизости находился еще один человек. Его силуэт и внутренности вырисовывались чуть менее ярко. Но кучер мало интересовал Люгера. Он насчитал десятерых всадников, сопровождавших экипаж. Бесцветная равнина простиралась во все стороны; над нею выделялось насыщенное округлое пятно, гораздо большее, чем привычный глазу солнечный диск. Несколько пятен поменьше висели у самого горизонта…
Очень скоро Стервятнику стала ясна не только полезность, но и ограниченность заимствованного у мокши «седьмого чувства». Благодаря ему он мог «видеть» любой, даже очень слабый источник тепла, но вряд ли сумел бы определить, во что одет или чем вооружен противник, не говоря уже о главном: Люгер просто не представлял себе, как сражаться с безликими тенями. Мир, каким его воспринимал мокши, казался довольно мрачным и лишенным устойчивых форм – кошмаром отверженного существа, навеки затерявшегося среди призрачных пейзажей.
Рассудив, что в его положении остается только надеяться на лучшее и готовиться к худшему, Люгер предпочел снова погрузиться в привычную темноту. Сидевшие рядом, возможно, заметили, что он очнулся, но никто не произнес ни слова.
Прошло еще немало времени, и Слот успел замерзнуть. Наконец колеса кареты загрохотали по деревянному настилу, а затем звуки, доносившиеся снаружи, сделались гулкими, из чего он заключил, что экипаж оказался за стенами крепости или замка. Люгер услышал скрежет механизма и скрип цепей – скорее всего, стражники поднимали мост. Кроме того, он чуял разнообразные запахи человеческого жилья. Развернувшись на вымощенном камнем внутреннем дворе, карета остановилась.
Дверца отворилась, и Люгера без церемоний вытолкнули наружу. Потеряв опору, он начал падать и приготовился к удару, но сильные руки подхватили его и, грубо встряхнув, поставили на ноги. Слабый солнечный луч коснулся его левой щеки. Ветер пел свою заунывную зимнюю песню.
– Этого – в камеру, – приказал кто-то. Акцент говорившего был не слишком заметным, но достаточно выразительным. Во всяком случае, Стервятник решил, что находится в Ульфине.
Два человека подхватили его под локти и поволокли вниз по крутым лестницам и сырым коридорам. В конце концов он оказался в подземной тюрьме, среди запахов крови, пота и еще менее благородных выделений. Ему подсекли ноги и поставили на колени, после чего развязали руки и сняли с головы мешок.
При свете факела, падавшем из коридора, Люгер едва сумел рассмотреть стены и низкий потолок каменного застенка, грязный соломенный матрас на полу и яму, служившую отхожим местом. Его привели сюда два высоких солдата с отчеканенными на бронзовых нагрудниках гербами ульфинского герцога. У Стервятника не осталось сил для того, чтобы попытаться завладеть их оружием и бежать прямо сейчас. К тому же такая попытка явно была бы поспешной, если не безрассудной.
Отсекая свет, захлопнулась обитая металлом дверь с маленьким окошком на уровне груди, ключ загремел в замке, и Стервятник остался один на один с пустотой.
В последующие несколько недель Люгер познал пытку неизвестностью. К тюрьмам ему было не привыкать, но прежде он по крайней мере знал, за что несет наказание.
Из-за вынужденного безделья и могильной тишины минуты тянулись, как часы. Бесплодная ярость изматывала сильнее, чем тяжкий бессмысленный труд. У Люгера было вдоволь времени для размышлений о своем незавидном положении, но он не имел достоверных сведений о причинах своего заточения. Ульфинский герцог никогда не входил в число его врагов; насколько Стервятник помнил, их пути до сих пор ни разу не пересекались.
Однообразные, безрадостные мысли о настоящем нагоняли тоску, да и память сыграла с Люгером злую шутку: скрупулезно перебирая свое прошлое, он начинал о многом сожалеть, а сожаления разъедали душу. Сновидения, отрывочные и загадочные, по большей части были вызваны присутствием мокши. В общем Люгеру понадобились немалые волевые усилия, чтобы сохранить рассудок. Время казалось прозрачным монолитом, в котором он был замурован заживо. Он даже не пытался определить продолжительность своего пребывания в камере. Кошмары, которые ему приходилось поневоле делить с мокши, стерли разницу между днем и ночью. Он не чувствовал холода, хотя понимал, что однажды может попросту не проснуться…
Мертвую тишину подземелья изредка нарушали шаги за дверью. Через окошко в двери Люгер получал миску с безвкусной похлебкой и свечи, но ни разу так и не увидел лица своего тюремщика – только загрубевшие руки солдата или простолюдина. Все вопросы и просьбы, которые Слот обращал к этому человеку, оставались без ответа. В конце концов случилось неизбежное: Стервятник уверился в том, что его продержат здесь до самой смерти.
А потом появился призрак.
Глава шестнадцатая
ПРИЗРАК
От нечего делать Люгер самым внимательным образом рассматривал камни, из которых были сложены стены камеры. Узники, чьим последователем он оказался, оставили после себя множество надписей и рисунков. При этом в ход шло что угодно: уголь, мел, сажа, собственная кровь…
На одном большом закопченном камне Люгер обнаружил тщательно вычерченный план, снабженный какими-то расчетами. Похоже, кто-то, хорошо знакомый с расположением подвальных помещений, пытался определить расстояние от камеры до внешних стен замка, и результат получился для бедняги неутешительным. Выцарапанные под чертежом слова молитвы были весьма красноречивы. Даже если бы у Люгера имелся инструмент, чтобы прорыть ход наружу, эта работа затянулась бы лет на тридцать.
И вот однажды, когда Слот пытался занять себя изучением печальных свидетельств чужого бессилия и отчаяния, он заметил краем глаза мимолетное движение. Обернувшись, он увидел человека в лохмотьях, который чудом поместился на узком карнизе над выгребной ямой. После всего, что Люгеру довелось увидеть за последние годы, он уже ничему не удивлялся. Он только поднял свечу повыше, чтобы лучше осветить фигуру гостя. Тот в испуге отшатнулся от тусклого света.
Стервятник увидел не старого еще человека, лишившегося левого глаза. Пальцы у него на руках были перебиты и вывернуты неестественным образом, а ноги явно побывали в колодках. Многочисленные раны на теле несчастного, перенесшего пытки, давно перестали кровоточить. Если бы не его поза – на редкость неустойчивая – и способность двигать искалеченными конечностями, Люгер решил бы, что теперь ему придется делить камеру с мертвецом.
Впрочем, он был недалек от истины – человек этот не отбрасывал тени. Сойдя с карниза, странный гость завис в воздухе, а затем направился к дальней стене. Там он остановился и поманил к себе Люгера. Тот, справедливо рассудив, что терять ему нечего, приблизился к самому темному углу камеры.
Призрак, оказавшийся в двух шагах от Слота, слабо искрился; сквозь его силуэт была видна кладка стены. Потустороннее создание подавало какие-то знаки. Наконец Люгер понял, чего оно хочет: чтобы он заглянул в выгребную яму. Он снова повиновался, но сделал это осторожно, опасаясь ловушки.
Вместо дерьма он увидел темный колодец – на неопределенной глубине в нем мерцало гладкое зеркало воды. И в этом жидком зеркаале, кроме головы Стервятника, отражались звезды. Он невольно бросил взгляд вверх, но там, конечно, был только низкий потолок камеры.
Люгер всмотрелся в опрокинутое небо и узнал очертания одного из южных созвездий с самыми яркими звездами, сиявшими в углах почти правильного треугольника. Поглощенный видением, он нащупал лежавший поблизости камень и бросил его в колодец. Раздался тихий всплеск. Отражения звезд раздробились, круги прошли по воде, но вскоре все успокоилось, и холодный звездный блеск снова появился там, где его меньше всего можно было ожидать.
Люгер повернул голову. Призрак все еще находился рядом с ним, при этом его изуродованные ступни не касались пола. В глазницах сгустился мрак, и полупрозрачное лицо казалось умиротворенным, каким оно и должно быть у того, кто упокоился навеки.
Призрак склонился над краем колодца, совершая круговые движения рукой. Он повторял их до тех пор, пока не образовался устойчивый водоворот, а поверхность воды не приняла форму вогнутой чаши. Люгер заметил, что видит теперь гораздо больше слабых звезд. Испещренная ими полусфера словно приблизилась, и они приобрели насыщенные цвета. Несмотря на изобилие светил, от внимания Люгера не ускользнуло то, что нижняя звезда созвездия Треугольника распалась на две, причем одна из них почти терялась в сиянии другой.
Но вот часть неба заслонил крестообразный силуэт, который был даже темнее межзвездного пространства. Стервятник сразу же узнал существо, которому принадлежала эта зловещая тень, – Черный Лебедь описывал круги над магическим колодцем…
В той точке, из которой Люгер наблюдал за происходящим в далеком южном небе, сходились отраженные лучи из другого мира. Возможно, кто-то пытался таким необычным способом передать ему некое послание. Едва ли не главная роль в этом была отведена призраку, для которого не являлись препятствием любые расстояния и каменные стены.
Однако Слот не помнил человека, умершего под пыткой, и не видел никакой связи между Черным Лебедем и своим нынешним незавидным положением. Вряд ли появление призрака-посланца было случайностью, даже если дух, блуждающий в Лимбе, до сих пор оставался стражем здешнего подземелья. Стервятник считал себя одним из немногих, кто слышал о Черном Лебеде, и не сомневался, что еще меньше людей видели это демоническое существо своими глазами.
Внезапно с потолка сорвалось несколько капель, разбивших зеркало воды в колодце. Люгер протянул руку, затем поднес ее к глазам. На ладони расплылось темное пятно; он почуял ни с чем не сравнимый запах крови. Кровь была еще теплой…
Призрак отчаянно жестикулировал, показывая на чернеющий провал, но ничто не могло заставить Стервятника сдвинуться с места.
Кровавый дождь еще долго лил из пустоты. Люгер необъяснимым образом почувствовал: совсем недавно кто-то умер далеко отсюда, и это была напрасная жертва. Смертная тоска пронзила его сердце. А из темных глазниц призрака катились крупные слезы, похожие на жемчужины…
Спустя некоторое время Слот будто очнулся после тяжелого сна. Призрак исчез, растворившись в воздухе, как утренний туман. Исчезли тень Черного Лебедя и отражения южных звезд…
Стервятник сидел, привалившись к стене, возле выгребной ямы. Он испытывал предельную опустошенность. Ему казалось, что он окончательно лишился воли к жизни. Но потом он все же нашел в себе силы отползти от края ямы на несколько шагов.
Той ночью он спал на каменном полу, так и не добравшись до набитого соломой матраса.
Глава семнадцатая
БЛУДЕНС
После визита призрака прошло два или три дня. А может, и все пять – Слот не сумел бы сказать точнее. Еды, которую он получал, по-прежнему хватало ровно на то, чтобы не умереть с голоду. Поэтому большую часть времени он лежал, чередуя тоскливую явь с кошмарами.
Однажды Люгера разбудили необычно громкие звуки. Это был топот множества ног. Едва он успел подняться со своего жесткого, колючего и грязного ложа, как дверь распахнулась и ярко пылавшие факелы на несколько секунд ослепили его.
В камеру ворвались вооруженные солдаты и выстроились вдоль стен. За ними, брезгливо морщась, вошел человек средних лет в роскошном костюме для верховой езды, в сопровождении свиты аристократов и церковников. Люгер догадался, что перед ним – сам Блуденс, герцог Ульфинский. Стевятнику была неведома причина, по которой его почтило своим вниманием столь блестящее общество, но все же великая обманщица – надежда – блеснула для него, как луч солнца из-за туч.
У герцога было волевое обветренное лицо, обрамленное короткой седой бородкой, проницательные глаза, иронично сложенные губы, руки, привычные держать не только вилку, но и меч; словом, он выглядел как человек, который непременно добивается желаемого при помощи своего ума, а если не получается – то и применяя силу.
По знаку герцога двое солдат схватили Стервятника за руки и подвели к нему. Блуденс впился в арестанта взглядом. Минули долгие секунды, на протяжении которых Люгер ожидал, что все разъяснится, однако молчание затягивалось.
– Это он и есть? – бросил наконец Блуденс с оттенком сомнения в голосе.
– Да, мой герцог, – подтвердил какой-то придворный, выдвинувшись из-за его плеча. – Ошибки быть не может. Тот самый валидиец, который бежал из замка Крелг.
Голос и интонации говорившего показались Люгеру смутно знакомыми.
– Что-то он слишком молод, – усомнился герцог. Сделав шаг вперед, он приблизился к пленнику вплотную, все так же пристально изучая его лицо.
Последняя произнесенная Блуденсом фраза показалась Люгеру по меньшей мере странной. Несмотря на тихий холодный ад, в котором Слот провел долгие недели заключения, его ум оставался умом интригана. Он понимал: что бы он сейчас ни сказал, никто не обратит на его слова ни малейшего внимания. Кроме того, он вдруг вспомнил человека, ответившего герцогу. Это был Меск, хитрый человечек, который прислуживал ему когда-то в замке Крелг. Однако Люгера удивила его дряхлость. Меск превратился в глубокого старца, но зато держался с куда большим достоинством, чем прежде. Он был облачен в изысканные одежды придворного, украшенные драгоценностями и тонкой вышивкой, а на высохших пальцах поблескивли перстни. Его глаза испытующе смотрели на Стервятника.
– Как он очутился возле леса? – спросил Блуденс.
– Неизвестно, мой герцог. Он пришел со стороны болот, и крестьяне приняли его за Болотного Человека. Старое суеверие… – Меск захихикал, словно извиняясь за чужое невежество, но герцог бросил на него тяжелый взгляд, разом оборвавший смех.
– Кто еще его видел?
– Баронесса Галвик. Она ждала в замке вашего возвращения.
– Пусть ее приведут сюда, – приказал Блуденс.
Один из придворных отправился за баронессой, а герцог с подозрительным видом оглядел стены и потолок камеры, словно желал убедиться в их несокрушимости. Потом он снова обратил свое внимание на узника.
– Что ты сделал с Гагиусом? – проговорил он очень тихо, и Слот скорее прочел по губам, нежели услышал эти слова. В глазах герцога блеснул жестокий огонь. Неожиданно он ударил Люгера по лицу. Перстни рассекли кожу на щеке узника, и тот ощутил во рту соленый привкус крови.
Стервятника охватила холодная ярость. Это чувство было гораздо сильнее и страшнее всего, что он испытывал до сих пор. Теперь в нем слились воедино рыцарская неуязвимость и неукротимая злоба оборотней, а также неумолимая бесчеловечность мокши.
Люгер осознал, что говорить с герцогом бесполезно. Что толку пытаться разрешить недоразумение, если он так и останется заживо гнить здесь? Главным было спастись, выбраться отсюда любой ценой. Время думать о судьбе Гагиуса наступит потом.
Может быть, герцог прочел в его глазах неприемлемый ответ, и Люгер понял, что Блуденс близок к наиболее простому решению: выпустить ему кишки…
В этот момент свита герцога расступилась, и Слот увидел баронессу Галвик. По тому как с ней обращались, трудно было сразу определить, пленница ли она или же гостья в Ульфине. Опять этот взгляд, устремленный в пустоту, и вид вечной странницы, заблудившейся там, откуда нет возврата. Возможно, ее опоили каким-то зельем, или же она недавно перенесла тяжелую болезнь. Во всяком случае, время не пощадило и баронессу: глубокие морщины избороздили когда-то красивое лицо, она сгорбилась, высохла, утратила величавую плавность движений.
Стервятник, конечно, не забыл, что прежде эта женщина считала его своим мужем, но сейчас ее глаза не выражали ничего – ни узнавания, ни отчужденности. Казалось, они смотрят сквозь людей и даже сквозь стены…
Меск что-то прошептал ей на ухо, и только тогда она будто впервые заметила Люгера.
– Кергат… – простонала она и сдавленно зарыдала, протянув к узнику руки и делая шаг ему навстречу.
– Хватит, баронесса! – резко оборвал ее герцог, становясь у нее на пути. – Не морочьте мне голову. Она у меня занята более важными делами, а вас я могу лишить этого бесполезного украшения. – Он обернулся и снова уставился на Стервятника. – Готов поклясться, что ты не Галвик, мерзавец!..
– Если мой герцог позволит… – осторожно вмешался Меск. – Разве баронесса не назвала нам его имени? По-моему, этого достаточно.
– Здесь я решаю, чего достаточно, а чего – нет, – холодно процедил Блуденс, и Меск замолк, почтительно склонившись перед ним. Герцог явно был из тех правителей, чей гнев нередко оборачивался жестоким наказанием не только для врагов, но и для подданных, попавших под горячую руку. – Итак, баронесса, вы подтверждаете, что это ваш муж, третий барон Кергат Галвик?
– Да, – еле слышно выдохнула баронесса, не шевеля обескровленными губами. Если бы ее взгляд хоть что-нибудь выражал, Люгер, может быть, испытывал бы к ней хотя бы жалость. Но Далия смотрела на него, как безмозглое животное.
Герцог криво усмехнулся.
– Вспоминайте, баронесса, вспоминайте! – поторопил он, схватил ее за руку и так сильно сжал запястье, что она вскрикнула. – От этого зависит ваша дальнейшая судьба… Помните тот день, когда в замке появился отряд королевских солдат? Они искали человека, сбежавшего из Тегинского аббатства. Где находился в это время барон Галвик? Отвечайте!
– В замке, – пролепетала Далия, по-видимому, не осознавая даже того, что своим ответом роет Стервятнику могилу. Люгер поймал на себе торжествующий взгляд Меска.
– А потом, – продолжил Блуденс за нее, – он покинул замок, убив трех человек, среди которых был офицер ордена. – Герцог положил свои большие руки ей на плечи и развернул лицом к свету. – Хотел бы я встретиться с тем, кто украл у тебя разум, – произнес он с ненавистью. Его лицо посерело. Он понял, что ничего не добьется от безумной вдовы, и потерял к ней интерес.
– Все ясно. Уведите ее.
Когда стих топот солдатских сапог, заглушавший легкие шаги баронессы, Блуденс остановил на Стервятнике тяжелый немигающий взгляд.
– Пытать его! – приказал герцог. – Я хочу знать, где он спрятал то, что было в дипломатическом багаже Гагиуса.
Глава восемнадцатая
БЕЗБОЛЕЗНЕННАЯ ЖЕРТВА
Люгер знал, что дела его плохи, но не ожидал, что все закончится подобной бессмыслицей. Герцог собирался вырвать у него признание в том, о чем Стервятник мог только догадываться. И хотя именно теперь кое-что начало проясняться, Люгеру от этого легче не становилось.
Слот вспомнил, что незадолго до своего исчезновения советник Гагиус собирался с некоей миссией в Ульфинское герцогство. Потом его похитили Ястребы Гедалла, а Блуденс почему-то связывал похищение советника с кражей Звезды Ада из Тегинского аббатства. Кто-то в очередной раз злоумышлял против Люгера, но вряд ли за этим стоял Меск и тем более баронесса Галвик.
Кроме того, в истории с Гагиусом просматривался целый ряд жутковатых совпадений, внушавших Стервятнику опасения не меньшие, чем предстоящая пытка. Пока его подозрения еще не превратились в уверенность; он всего лишь сопоставил некоторые фразы, брошенные мимоходом, с теми скудными сведениями, которыми обладал. Теперь он испытывал окончательную обреченность. Это поработило его волю сильнее, чем вскоре связали тело кожаные ремни в пыточной камере замка Блуденс.
Когда герцог удалился в сопровождении своей свиты, два дюжих солдата схватили Стервятника и поволокли его по узким подземным коридорам. То, что он сделался нечувствителен к боли, могло избавить от лишних мучений, но не спасти от смерти. Он слишком ослабел от недоедания, чтобы рассчитывать на успех при побеге, даже если бы ему вдруг представилась такая возможность… Подземелье было темным и гулким; Люгеру казалось, что он больше никогда не увидит солнца.
Солдаты втолкнули его в небольшое квадратное помещение, освещенное чадящими факелами, пропахшее кровью и окрашенное в черно-багровые цвета страдания. Пыточная камера оказалась чуть просторнее того застенка, в котором Люгер провел долгие недели или месяцы своего заточения. Здесь не было и следа извращенной утонченности, присущей способам дознания и орудиям, которые применяли оборотни. В общем все шло к тому, что снова повторится старая трагическая пьеса, но на этот раз в гораздо более вульгарном исполнении.
Он увидел щипцы, молотки, пилы, ножи, клещи, открытый огонь и раскаленные угли в жаровнях, набор зазубренных игл и крюки, свисавшие с потолка на закопченных цепях. Посреди камеры стоял грубо сколоченный стол, накрытый медным листом, с кожаными петлями для привязывания жертвы. И еще более неприятное впечатление производил тот, кому отныне принадлежали плоть, кости и шкура Люгера, – тот, кто мог лишить его всего этого.
Маленький человечек гнусного вида и с потухшим взором скромно дожидался Стервятника, сидя в пыточном кресле. Он сидел так неподвижно и тихо, что поначалу мог показаться частью обстановки. А потом он улыбнулся «гостю», которому предстояло в полной мере оценить его мрачный талант.
У человечка был широкий тонкогубый рот, полный гнилых зубов, тонкая морщинистая шейка и похожие на двух пауков бледные кисти рук, слишком большие для столь тщедушного тела. Кроме прочих уродств, у него были вырваны ноздри. Редкая бороденка напоминала связку крысиных хвостов, растущих из побитых оспой щек и свисавших до груди.
Это отвратительное существо могло двигаться и дышало, и все же казалось, что жизни в нем меньше, чем в ржавом металлическом ноже. Вряд ли оно надолго покидало пыточную камеру, и единственным смыслом его существования давно стало зловещее ремесло. Существо питалось смертью и болью.
Человечек оглядел Стервятника, словно оценивая его стойкость и сложность предстоящей работы. Наверное, по изможденному виду пленника ясно было, что тот долго не продержится. Пыточных дел мастер издал скрип, будто плохо смазанные дверные петли. Люгер с трудом догадался, что эти визгливые звуки означают смех.
Человечек сделал неопределенный жест, и солдаты швырнули Стервятника на стол животом кверху. Затем в нескольких местах перехватили его тело металлическими хомутами. Руки и ноги были привязаны кожаными ремнями так туго, что Люгер едва мог пошевелить пальцами. Зато голову он поворачивал более или менее свободно, и в этом скрывался определенный смысл – взгляду жертвы в любой момент было доступно собственное истязаемое тело. Вернее, то, что от него осталось.
После того как солдаты удалились, человечек медленно приблизился к столу. Перед глазами Стервятника появилась его ряса, многократно залитая кровью, отчего ткань сделалась жесткой и окрасилась в грязно-багровый цвет. На узника повеяло непередаваемым зловонием. Если бы Люгер что-нибудь ел в течение последних суток, его бы непременно стошнило. Вскоре он понял, что было главной причиной дурного запаха: уродец в рясе учащенно дышал, открыв рот, отчего стали видны покрытые язвами десны. Бледные руки с расплющенными подушечками пальцев замелькали над привязанной жертвой, избавляя ее от лишней одежды.
Раздетый донага, Люгер почувствовал себя донельзя уязвимым, хотя ему к той минуте должно было быть все равно. Между тем обитатель подземелья принялся поглаживать его, тщетно пытаясь возбудить и, по-видимому, от этого все сильнее раздражаясь.
Стервятника душили отвращение и ненависть, а человечек вскоре пришел в неистовство. Слюна текла из смердящего рта и капала на Люгера, а потом мерзавцу вздумалось поцеловать его, и, едва не задохнувшись от зловония, Слот сделал единственное, что ему оставалось: ударил своего мучителя головой.
Читать бесплатно другие книги:
