Змееныш Дашков Андрей

Глава двадцать четвертая

ДИПЛОМАТ

Бормоча проклятия, принц Морт вышел из покоев, отведенных в замке Гливрос его матери, королеве Тенес. Несмотря на молодость, принц умел прекрасно владеть собой и редко позволял себе проявлять на людях какие-либо чувства. Сейчас его поведение было немного наигранным. Красивое и мужественное лицо Морта исказила гримаса, которую все равно никто не видел.

Тенес в очередной раз отвергла его. Он мог бы взять ее силой, но хорошо понимал, что такая победа не принесет ему истинного удовлетворения. Мать была незаурядной женщиной, красота которой с юношеских лет сводила Морта с ума. Преодолеть это извращенное влечение ему не помогли многочисленные любовницы – от юных нетронутых девиц до умудренных опытом куртизанок и пойманных в южной пустыне волчиц, зато разжиганию порочной страсти немало способствовало двусмысленное положение Тенес, которая по праву считалась королевой Морморы, но на самом деле была узницей человека по имени Гедалл, носившего внутри полого зуба нечто такое, чего даже Морт немного опасался и потому вынужден был мириться с существованием опасного соперника.

Прошло уже двадцать лет с тех пор, как исчез узурпатор Сферг и рухнула его империя, державшаяся на страхе и многочисленной наемной армии. Гедалл вернулся в Мормору, имея в рукаве сразу два козыря: законную наследницу трона и ее малолетнего сына. Бывший министр короля Атессы воспользовался тем, что соотношение сил изменилось в его пользу, и за все рассчитался со своими недругами.

Долгое время прожив в изгнании, он приобрел полезные связи и большое влияние среди тех, кто сохранил верность короне на словах и на деле. Кроме того, его притязания были подкреплены внушительными деньгами. Тенес он уготовил роль марионетки, но та разгадала его игру и не приняла унизительных для себя условий. Тогда без лишнего шума Гедалл удалил королеву в замок Гливрос, расположенный под Скел-Моргосом, и с тех пор правил от ее имени.

Если у кого-то отстранение Тенес от власти поначалу и вызывало недоумение, то эйфория, порожденная неожиданным освобождением, умение Гедалла плести придворные интриги, а порой и бессовестно лгать, привели к тому, что недовольные постепенно смирились с установившимся порядком вещей. Таким образом, возвращение короны законной наследнице престола оказалось лишь удобным предлогом для захвата власти.

Впрочем, чтобы не раздражать некоторых влиятельных приверженцев прежнего монарха, вернувшихся из-за границы и располагавших значительными богатствами, Гедалл приблизил к себе малолетнего отпрыска Тенес, из которого надеялся вылепить со временем послушного и, что немаловажно, вполне законного ставленника. Но тут он просчитался.

До пятнадцати лет Морт жадно, как губка, впитывал знания, перенимал чужой опыт, почти не совершая своих ошибок, интуитивно постигал то, на что у других уходила целая жизнь, не терял ни минуты, наблюдая за всеми и оценивая всех, притворяясь человеком без амбиций, пока не превратился в опасного и не по годам коварного интригана. К тому же он пользовался куда большей свободой передвижения, чем королева. Когда Гедалл наконец разглядел в нем «плохую наследственность», было уже поздно. Министр едва не угодил в ловушку, расставленную Мортом у него под носом.

Заручившись поддержкой некоторых придворных из числа молодых и авантюрно настроенных аристократов, принц возглавил заговор и был очень близок к захвату власти. Гедалла спасло только нездоровое влечение юнца к собственной матери.

Впрочем, Морту все сошло с рук. Он пожертвовал несколькими второстепенными фигурами, а сам отделался легким испугом, но отнюдь не по причине проявленной Гедаллом мягкотелости. Пока Тенес была жива, пусть даже и находилась безвыездно в замке Гливрос, принц оставался всего лишь ее наследником, и не мог претендовать на большее. Гедалл собирался сыграть на этом.

Если бы ему удалось направить события так, чтобы разразился громкий скандал, а еще лучше – чтобы в небольшой королевской семье произошла кровавая резня, министр, ничем не рискуя, избавился бы от обеих венценосных особ. Его положение пока было весьма прочным, однако далеким от непоколебимого господства.

Гедалл был достаточно умен, и при других обстоятельствах его вполне устроила бы роль кукловода при любом слабом монархе. Он и сейчас предпочел бы держаться в тени, но рано проявившиеся дурные задатки Морта тревожили его едва ли не сильнее, чем неясная угроза, которая исходила с запада – из таинственного места, расположенного на острове Лигом.

Силы, создавшие когда-то «Бройндзаг» и самого Сферга, казалось, отступились от Морморы. Гедалл находил этому только одно разумное объяснение: колдуны Лигома располагали временем, по сравнению с которым человеческая жизнь была исчезающе коротка.

Когда Морт спустился к своим людям, занятым учебными боями на мечах во дворе замка, его лицо уже приняло обычное бесстрастное выражение. В полной неподвижности черт таилось нечто жуткое, надежно скрытое под живой маской. Принц не отличался большой силой, но его искусству владения оружием уже могли позавидовать опытные мастера. Врожденный инстинкт в сочетании со сверхъестественным хладнокровием сделал его непобедимым в схватках с ровесниками. Учителя, приглашенные Гедаллом для обучения мальчика, давно были уволены, потому что больше ничему не могли его научить. Теперь он брал уроки у самой жизни. И познакомился с видом и запахом крови. Нельзя сказать, что ему это не понравилось.

Снисходительно взглянув на приближенных, пороки которых, написанные на их лицах, служили лучшей гарантией преданности, Морт медленно пошел через двор. Вдруг он резко обернулся и бросил взгляд на узкие зарешеченные окна покоев королевы.

Ни разу мать не посмотрела ему вслед, ни разу он не обнаружил признаков ее страха или благосклонности. С некоторых пор она обращалась с ним так, словно он был пустым местом. Но то, что он принимал за бесконечное презрение, на самом деле оказалось проявлением ее отчаяния. Каково быть матерью чудовища? Но Тенес не сдавалась, невзирая на полнейшую безысходность. Морт редко сталкивался с людьми, характер которых был не слабее его собственного. Он не мог сломить королеву, и существовал единственный способ победить ее – убийство…

Всю обратную дорогу до Скел-Моргоса принц проскакал во главе кавалькады всадников, но на этот раз не порадовал своих спутников ни одной из своих излюбленных жестоких шуток, от которых страдали и крестьяне, особенно женщины, и люди более высокого положения. Неудовлетворенная страсть ядом жгла тело и душу Морта, что, впрочем, не мешало его холодному и цепкому уму искать способ избавиться от наваждения. До сих пор все попытки оказывались тщетными. Он носил в себе семя проклятия, посеянное давным-давно, еще когда он был зародышем в материнской утробе. А тех, кто это сделал, уже не существовало – оборотни-чернокнижники были превращены в пыль Небесным Драконом до его рождения. Если в неведении заключалась слабость, то и Морт имел слабое место…

Проще всего использовать кинжал или яд. Королева могла умереть от его руки или от руки подосланного им наемного убийцы. Однако принц прекрасно понимал, что в обоих случаях Гедалл с радостью воспользуется первой же возможностью отправить его на виселицу. Магия – вот в чем Морт видел выход. Но магия, способная свести человека в могилу так, чтобы не вызвать ни малейших подозрений в причастности к этому кого-либо из ближних, была ему недоступна.

Несколько лет назад скончался последний из учителей, пытавшихся обучать принца началам колдовства. Морт недалеко продвинулся в своих занятиях, и причиной тому была не лень ученика или недостаток желания. Казалось, враждебно настроенные духи соткали завесу, сквозь которую не проникали заклинания Морта, а принесенные им кровавые жертвы были отвергнуты.

Сам учитель незадолго до своей смерти стал слышать барабанный бой, лишивший его сна. Ничто не могло заглушить постоянно грохотавших в его голове нездешних барабанов, по каплям забиравших человеческую жизнь. Вскоре несчастный был найден мертвым безо всяких следов насилия на теле. Дворцовый лекарь объявил, что учитель умер от обыкновенной бессонницы, вызвавшей воспаление мозга.

Именно тогда Морт ощутил действие неумолимого закона из сферы магического: каждая загадочная смерть, постигшая кого-нибудь из его окружения, могла бы послужить ключом к иным тайнам. А поскольку он уцелел, то осознал свою исключительность.

Последний раз он испытал нечто подобное, когда был еще ребенком, во время странного полусна, в котором он заколол стилетом спящего мужчину, а потом бежал к матери через заснеженный лес.

Тогда им руководила сила, не имевшая ничего общего с его подлинными желаниями – для этого они были слишком наивны и просты. Теперь воспоминания детства поблекли и почти стерлись; Морт и в нежном возрасте был слишком замкнут, чтобы делиться ими с матерью, а тем более с Гедаллом. Поэтому он привык думать о самом себе как о человеке с отравленной кровью, обреченном нести по жизни груз неведомой вины. Прошлое было скрыто в недоступной его памяти темной норе. За неимением другой судьбы, он полностью принял эту. Но даже в проклятой судьбе были свои преимущества: сила зла, не требовавшая оправданий, отсутствие сомнений и необходимости выбирать, а также, возможно, оплаченные чужими смертями победы и власть. После краткого земного существования он навеки исчезнет в океане хаоса – в это Морт верил твердо. Значит, ничто не имело особого значения. Ничто, кроме его желаний и путей к их удовлетворению…

Он въехал в Скел-Моргос в сопровождении своей свиты, когда над городом уже сгущались сумерки. После разорения и опустошений, которым подверглась страна во время правления Сферга, столица Морморы медленно, но заметно возрождалась. Снова оживились торговля и светская жизнь, восстанавливались разрушенные дома и храмы, в город возвращались купцы и ремесленники. Было много переселенцев из западных провинций Круах-Ан-Сиура и с бедного юга Алькобы. Ужасы забывались; смерть особенно быстро стиралась из человеческой памяти под звон новых чеканных монет с профилем Тенес. Все это способствовало и дальнейшему обогащению Гедалла, никогда не забывавшего о собственных интересах.

На улицах мало кто узнавал принца и приветствовал его, но ему было неведомо дешевое тщеславие. Морт остался равнодушен и к упадочной красоте королевского дворца, вид на который открылся с главной городской площади. Сейчас, окрашенный закатом в розовые тона, дворец выглядел как последний оплот старых добрых времен, обитель гармонии из забытой легенды, – однако только выглядел так, потому что принц отлично знал, что творилось за его стенами.

Зеркальная гладь воды в огромных бассейнах, расположенных на многочисленных террасах, отражала загадочные глубины темнеющих небес. В этих же глубинах находило отклик и то жуткое, что таилось в сердце принца – сосуде, наполненном земмурским ядом, которым пока был отравлен только он сам. Фонтаны, служившие когда-то украшением ландшафта, теперь были мертвы. Кое-где еще сохранились оборонительные сооружения, возведенные солдатами узурпатора. Некоторые ловушки до сих пор представляли собой смертельную опасность. Поэтому на подступах ко дворцу хватало непреодолимых препятствий. Нынешние его хозяева пользовались несколькими подъездными аллеями, очищенными от магических сторожей. Со всем прочим должны были управиться в конце концов время и человеческая глупость.

Оказавшись во дворце, Морт сразу же направился в свои покои, расположенные в западном крыле, из окон верхних этажей которого в хорошую погоду можно было разглядеть озеро Гайр. Возле дверей принца ожидал слуга, посланный Гедаллом. Морт не имел привычки избегать пусть и неприятных, но важных встреч. А после он собирался снова заняться обдумыванием того, как обезвредить министра.

Спустя несколько минут он уже входил в Зал Торжеств, где Гедалл принимал гостя, которому, по всей видимости, не доверял до такой степени, чтобы остаться с ним наедине. Поэтому тут же находились двое охранников.

Увидев Морта, министр не спеша обернулся к нему со своей обычной улыбкой превосходства. Эту улыбку он часто пускал в ход в нужных случаях, и у многих она вызывала по меньшей мере раздражение, а кое-кого и приводила в тихое бешенство.

Но юный наследник трона уже давно избавился от подобных слабостей. Он смотрел мимо Гедалла на человека в мантии из серебристого меха, без сомнения, прибывшего издалека. Лицом и цветом кожи незнакомец сильно отличался от тех людей, которых Морту приходилось встречать в Морморе.

Принцу были равно чужды чувство прекрасного и отвращение к безобразному. Он не задался вопросом, нравится ли ему лицо гостя и какие достоинства или пороки запечатлены на этом лице. Однако он ощутил явное притяжение, особенно когда незнакомец повернулся и бросил на него взгляд из-под сильно выдвинутых вперед надбровных дуг.

Всего один скользящий взгляд, но Морту этого оказалось достаточно, чтобы вдруг понять, где находится его настоящая родина.

– Дорогой принц, – начал Гедалл, вызывающе пренебрегая этикетом,

– Позвольте представить вам нашего высокого гостя, прибывшего из-за хребта

Согрис для установления дипломатических отношений с Морморой. Шестнадцатый барон Чвара, посвященный рыцарь Земмура, Страж северо-западного предела, наследственный офицер Стаи…

Гедалл перечислял титулы чужеземца с нескрываемой иронией. За долгие годы скитаний по Западным королевствам ему не раз приходилось сталкиваться с оборотнями, особенно в Валидии, где Стая имела наибольшее влияние, и он хорошо понимал, какие цели они преследуют. Гедалл, с его умом и опытом, мог заглянуть в будущее на много лет вперед, и для него не было тайной, что теперь настала очередь Морморы. Судя по всему, даже чудовищный взрыв, нанесший непоправимый урон южным провинциям Земмура, не изменил намерений оборотней в отношении постепенного захвата новых земель на Востоке.

Ирония министра не вызвала у барона ни малейших внешних признаков гнева – офицер Стаи тоже умел держать себя в руках. Он шагнул навстречу принцу, и Морт снова увидел сверкающие грязно-оранжевые глаза. Теперь они рассматривали его так пристально, что он ощутил непередаваемый зуд, словно чужой взгляд проникал сквозь одежду и царапал кожу.

Морт произнес несколько холодно-вежливых, ничего не значащих фраз. Если не принимать во внимание странной сумятицы чувств, вызванной присутствием барона, этот дипломат был только помехой его далеко идущим планам.

Некоторое время они посвятили обсуждению политических новостей, возможностей взаимовыгодной торговли, размещения и благоустройства дипломатических миссий в обеих столицах. При этом каждый думал о своем: Гедалл – о том, как предотвратить постепенное проникновение оборотней в Мормору, Морт – о вожделенном теле Тенес и о земмурском рыцаре, впервые давшем ему понять, кто является истинным хозяином положения, а вот барон Чвара размышлял о том, что щенка, которому поначалу была отведена роль простого убийцы, можно использовать и для гораздо более важных дел…

Напоследок барон выразил сожаление по поводу болезни королевы. Морт бросил быстрый взгляд на Гедалла, и тот ответил ему едва заметной лицемерной улыбкой.

– Надеюсь все же вскоре увидеть Ее Величество, – многозначительно произнес Чвара. – Говорят, она женщина необыкновенной красоты…

Лица министра и принца остались равнодушными. Однако оба почувствовали необъяснимую уверенность в том, что дипломат прекрасно осведомлен обо всем происходящем в королевстве и при этом не довольствуется слухами. Морт вдобавок испытал незнакомое ему прежде жутковатое чувство рабской зависимости. Будто чья-то рука прикоснулась к его сердцу холодными липкими пальцами, проверяя, на месте ли припрятанный яд.

Глава двадцать пятая

ИНЦЕСТ

Тем временем с севера к границе Морморы уже приближался человек, которого считали мертвым и его сын, и почти все его враги.

Стервятник Люгер вернулся в свое поместье той же ночью, когда совершил убийство королевского прокурора Мальвиуса. Одевшись и собрав все необходимое для дальней дороги, он не терял ни минуты и сразу покинул родовое гнездо. На этот раз он пренебрег и указаниями оракула, и охранными амулетами. Теперь за ним стояло куда более грозное волшебство.

Его сопровождала женщина, красоту которой приходилось скрывать под капюшоном просторного плаща. В небольшом городке под Элизенваром они купили лошадей и продолжали свой путь верхом, добравшись к полудню до границы с Эворой.

Опасаясь того, что весть об убийстве королевского прокурора уже достигла пограничных постов, Люгер повел Венгу лесной тропой, которую когда-то использовали контрабандисты. Это напомнило ему об авантюрах его бурной молодости. Конечно, никто не мог бы поручиться, что и спустя два десятка лет тропа осталась безопасной и неизвестной королевским ищейкам, поэтому беглецам приходилось быть очень осторожными.

Во второй половине дня пошел мелкий снег, быстро засыпавший следы лошадиных копыт. За все время всадники едва перекинулись десятком слов. Стервятника вполне устраивало то, что Венга не задавала ему лишних вопросов. Сам же он догадывался об ее прошлом, но надеялся узнать больше, как только представится удобный случай. Ведь не каждый день встречаешь женщину, которая из постели королевского прокурора отправляется прямиком за его убийцей…

Вечером они встретили небольшой отряд контрабандистов, которые еще не родились тогда, когда Стервятник, рискуя свободой, а порой и жизнью, возил жемчуг и золото из Алькобы. Тем не менее благодаря пребыванию в Лесу Ведьм пятнадцать лет канули для него в безвременье, и сейчас Люгер выглядел не намного старше их. Поначалу контрабандисты решили, что лишние свидетели им ни к чему, и дело едва не кончилось схваткой. Этого Люгер как раз опасался меньше всего, хотя был один против пятерых.

Однако обошлсь без кровопролития. Оказалось достаточно произнести несколько имен, чтобы Слота признали за своего. Это были имена людей, давно сколотивших себе состояния и ушедших на покой. Старые товарищи Стервятника все еще пользовались уважением среди тех, кто предпочитал опасные игры с законом скучному прозябанию под сенью праведности…

Проводив озадаченными взглядами странного незнакомца, который не имел превосходства ни в росте, ни в вооружении, но от которого исходила какая-то зловещая сила, контрабандисты скрылись в глубине леса.

Откинув капюшон, Венга долго и пристально смотрела на Люгера. Она снова ощутила то же самое, что и при первом его появлении, – холодок страха… и неодолимое влечение.

Первым эворийским городом, лежавшим на их пути, был Имлак.

Наступил поздний вечер, и Люгер решил заночевать в одной из дешевых гостиниц, где легко было затеряться среди других постояльцев. Слот и Венга проехали по узким окраинным улицам. Мрачный двухэтажный дом, над дверью которого раскачивалась вывеска, сообщавшая, что гостиница носит название «Рыбья кость», казался подходящим местом для ночлега. Стервятник надеялся, что эта «кость» не застрянет у него в горле.

Слуга принял лошадей, и Слот велел как следует накормить их, подкрепив приказание мелкой серебряной монетой. В общем зале уже не было ни души. Постояльцы здесь ложились спать рано или не ложились вообще. В камине догорали дрова. В полумраке тускло поблескивала стойка, за которой виднелась темная туша дремлющего хозяина. Звон серебра разбудил его, и он зажег несколько свечей, чтобы встретить путников. Он был угодлив и жаден – обычное сочетание для владельцев подобных ночлежек, едва сводивших концы с концами.

Под именем Меллена Хатара Люгер снял комнату и заказал ужин на двоих.

Он получил от хозяина ключ, но прежде чем подняться наверх, скорее ради забавы, нежели действительно опасаясь чужого любопытного глаза, запустил на обитой металлом стойке маленький деревянный волчок – одну из тех вещиц, которые сделал, руководствуясь сведениями из книг по черной магии.

Волчок был совершенно обыкновенным с виду, за исключением двух мельчайших сегментов из рыбьей чешуи, скрепленных при помощи козлиного волоса. Волчок вращался, мерцая в неверном свете и медленно перемещаясь по стойке. Вскоре бегающий взгляд хозяина гостиницы оказался прикованным к нему. Вначале его рука дернулсь, чтобы схватить игрушку нового постояльца, но замерла на полпути. Зрачки эворийца стали расширяться…

Люгер повернул ключ в замке и толкнул дверь. Комната оказалась хуже тех, в которых он селился прежде, из чего он сделал вывод, что времена если и меняются, то не к лучшему, – но, с другой стороны, любой сарай имел неоспоримые преимущества перед тюремной камерой.

Низкая кровать была достаточно широкой для двоих. Венга восприняла это как само собой разумеющееся. Слот сказал ей, чтобы она не раздевалась и не снимала с головы капюшона.

Вскоре жена хозяина принесла ужин – жареную рыбу, хлеб и кувшин вина. Затем она дважды проходила мимо стойки, и ей показалось, что муж слишком крепко дремлет в эту ночь, но она не стала его будить. На вертящийся без остановки волчок размером с наперсток женщина вообще не обратила внимания. А глаз мужа она не разглядела под полуопущенными веками.

Сильно проголодавшийся Стервятник с удовольствием приступил к убогой трапезе. Теперь, когда Валидия осталась позади, а цель его путешествия уже не выглядела столь отдаленной, он мог позаботиться и о своих насущных потребностях. Для начала он насытился и отогрелся. И хотя он сильно устал, присутствие Венги постоянно напоминало ему о том, как давно он не спал с женщиной. Пятнадцатилетний срок с трудом укладывался в голове…

В спальне прокурора Люгер увидел достаточно, чтобы воображение дорисовало все остальное. А кто лучше опытной и умелой проститутки сумел бы утолить его пробудившееся желание этой долгой зимней ночью? И ведь она не казалась грязной глупой потаскушкой, продающей себя за гроши всякому сброду. Ее изящные пальцы свидетельствовали о благородном происхождении. Люгер не сомневался, что в прошлом этой женщины обнаружилось бы немало темных мест, но сейчас ему не было дела до чужих тайн.

Бывшая рабыня валилась с ног после долгого утомительного пути. И хотя Венга отвыкла жить на пределе сил, дешевое вино возбудило ее, и она задрожала, как в лихорадке, когда Стервятник дал понять, чего хочет.

Он медленно раздел ее, стараясь не обращать внимания на шрамы и кровоподтеки, оставленные плетью Мальвиуса и его безжалостными пальцами. В остальном Венга была чрезвычайно соблазнительна. Кроме того, она в полной мере владела искусством любви, доведенным в Круах-Ан-Сиуре до изощренного совершенства. На юге традиционно лучше разбирались в подобных вещах, а взгляды на роль женщины в любовных играх существенно отличались от общепринятых в северных королевствах.

Чтобы не отбирать у мужчины остаток сил, Венга сначала помогла ему забыться настолько, что его покинула всякая тревога. В какой-то момент Люгер даже перестал ощущать тело, которое после всего случившегося в замке Блуденса он считал не вполне своим. Она подарила ему если не покой, то передышку.

…Пока догорала свеча, он плыл в мерцающем океане, и Венга была ласковой волной, что незаметно несла его к остроконечным скалам страсти. Ее кожа казалась облитой серебристым светом, похищенным у самой луны, а шрамы – загадочными дикарскими татуировками. Слот чувствовал удивительную свежесть, будто его овевал морской ветер, которому вроде неоткуда было взяться. Если в этом и заключалось невинное волшебство, то неизвестного ему свойства.

Всего один раз в жизни Стервятник сталкивался с чем-то похожим – вблизи Гикунды, деревни лилипутов, где вынужден был провести ночь с женщиной из маленького народа. Тогда некое темное наваждение заставило его забыть о ее уродстве, да и обо всем остальном. Но та ночь запомнилась ему, как одно мрачное содрогание, а сейчас в его объятиях была роскошная шлюха, и в ней он ощущал несравненно больше тепла и жизни.

…Свеча погасла, но поток, подобный незримому свету, по-прежнему щедро изливался из лона Венги, животворящими лучами пронизывал Стервятника и через соединившиеся в поцелуе уста возвращался в нее, замыкая круг. Струи этого потока наполняли обоих до кончиков пальцев, возвращая им растраченные силы. Секунды тянулись так долго, что казалось, можно совсем остановить время. Для этого надо всего лишь двигаться еще медленнее и слиться еще теснее…

Мужчина и женщина превратились в одно существо, истекавшее кровью в окружающем мраке, словно обнаженное разбитое сердце. И пока хватало крохотных капель любви, чтобы не дать ему умереть. Во всем этом была невыразимая печаль, неотличимая от блаженства…

Потом им все же пришлось разделиться, и Слот обрел твердость и цельность. Они снова стали чужими друг другу: он – остов разбитого штормом корабля; она – песчаный пляж, на который море выбросило мертвецов. Венга трепетала перед ним; ей нужно было испытать боль – сильную, оглушительную, раскалывающую боль – чтобы пробиться сквозь стену, за которой увядал цветок ее плотского наслаждения.

Но Стервятник не причинял ей боли. Он был хорошим любовником, неутомимым и настойчивым, однако недостаточно жестоким.

Она прокусила его кожу и узнала вкус его крови. Он закричал от ярости. Зверь проснулся в нем, розовая пелена заволакивала глаза, хищная похоть разрывала чресла. Он поднялся на самый пик, отсюда можно было только падать вниз. Лезвия ее ногтей вонзились ему в спину. Горячее копье ударило во внутренности Венги, и она поняла, что время вышло…

Венга лежала в темноте и прислушивалась к размеренному дыханию мужчины. Она осталась неудовлетворенной, но знала, что причиной тому была ее собственная извращенная натура. Во всяком случае, ее новый хозяин оказался одним из немногих, кто видел в ней женщину, а не просто самку, возбуждавшую низменные страсти.

Она ощущала следы высохших слез на своих щеках, хотя не помнила, когда плакала. Спасительное одеяло ночи окутывало ее все плотнее и плотнее, но тут Люгер вдруг хрипло проговорил:

– Венга – не сиурское имя. Откуда ты родом?

Ей было ясно, что рано или поздно придется извлечь из тайников памяти призраки детства и ранней юности, каким бы мучительным испытанием это ни казалось, но не могла осознать, почему Стервятник приобрел над ней такую власть, что она готова была довериться ему. Возможно, расположение планет дурно повлияло на нее этой ночью, и Венга поддалась искушению выпустить запертого ее многолетним молчанием демона вопреки здравому смыслу. Откровения не сулили ей ничего хорошего, она предчувствовала это – и все же начала рассказывать…

К тому моменту, когда она закончила, сердце в груди Стервятника превратилось в кусок льда. Ему хотелось кричать, чтобы облегчить новую нестерпимую пытку. Венга не могла видеть в темноте его лица, искаженного страданием, но Люгера терзали не только открывшиеся раны прошлого.

Не иначе как злой рок свел его с этой женщиной, и вышло так, что к списку своих преступлений и достойных проклятия деяний Стервятник добавил кровосмешение.

Не было и не могло быть прямых доказательств того, что Венга – его дочь, однако он услышал наконец зов крови, гораздо более убедительный, чем любое знание. Это потрясло его, и он отчаялся спасти свою душу, еще глубже погрузившуюся в трясину невероятной мерзости.

Венга появилась на свет в Гикунде осенью 2995 года. Впервые за последнее столетие женщина лилипутов родила ребенка, по всем признакам здорового, очень крупного и унаследовавшего от отца пропорциональное телосложение, но роды оказались для матери слишком тяжелым испытанием, и она умерла, прежде чем младенец издал свой первый крик. Уже в этом печальном событии кое-кто из лилипутов узрел недоброе знамение.

Мастер Погоды, по обычаю принимавший роды, был сильно разочарован тем, что новорожденная оказалась девочкой, однако он помог ей покинуть материнское лоно, перерезал пуповину и тут же нарек ребенка Венгой, что на символическом языке маленького народа означало «освещающая пустоту» или «ненужный дар». Он-то, старый и опытный мастер, предвидел, какая злая судьба ожидает ее! Вероятно, ей было лучше вообще не рождаться… Но дети не ропщут, и Венга была отдана в Дом Ялговадды, Заклинателя Сумерек, находившийся под управлением Мастера Погоды.

Именно Торли Ялговадда, глава Дома, и рассказал потом десятилетней девочке о печальных обстоятельствах ее появления на свет и попытался выяснить, насколько она предрасположена к магии маленького народа. Кажется, он был разочарован.

Мальчик-лилипут Куки, родившийся в Доме Ялговадды на год раньше Венги, стал ее товарищем в детских играх и к двенадцати годам был предан ей, как собака. Дети лилипутов взрослеют быстро; время для них течет по-другому. Поначалу ровесники Венги возненавидели ее просто за то, что она была непохожей на них, и вскоре она имела вполне зрелых врагов.

Но затем у лилипутов нашлась еще одна причина для ненависти. На

Гикунду обрушились несчастья. Они были как никогда многочисленными и продолжительными. Неизвестные болезни, неурожаи, гибель скота, буйство духов озера, появление в деревне бродячих мертвецов, обострение междоусобиц – все это приобрело такой размах, что Мастер Погоды был вынужден уступить большинству жителей Гикунды, которые связывали свои беды с появлением на острове «проклятого» ребенка. И все сходились на том, что дочь большого человека должна быть принесена в жертву.

Но искупительный кровавый ритуал так и не состоялся. Куки Ялговадда пробрался ночью в подвал, куда Венга была брошена озлобленными соплеменниками, и освободил ее, чем, вполне возможно, навлек на свою голову вечное проклятие Гикунды. Но в его маленькой груди билось безрассудное сердце, пронзенное вдобавок невозможной любовью.

То, что беглецам удалось беспрепятственно покинуть остров, объяснялось либо беспечностью лилипутов, уверенных в своем единодушии, либо дьявольской хитростью Мастера Времени, преследовавшего какую-то особую цель.

Однако ни Куки, ни Венга не могли ничего знать об этом и были несказанно удивлены тем, что черное страшное озеро так легко отпустило их. Поднялась лишь небольшая волна, когда лодчонка беглецов уже почти достигла берега. Подводные обитатели озера касались ее бортов своими скользкими телами, но не потопили утлое суденышко, а лишь раскачивали его, заставляя Венгу и Куки крепче держаться друг за друга. Ветер и лес молчали в ту ночь, как будто Мастер Погоды спал беспробудным сном…

Все это было чрезвычайно удивительно и похоже на счастливый сон, но удача изменила странной парочке, как только они оказались в Гарбии. Лилипут, сопровождавший юную красивую девушку, привлекал к себе внимание и к тому же не мог защитить ее от разного рода посягательств.

Маленький народ издавна пользовался в западных королевствах дурной славой, поэтому Куки, оказавшись вне острова, сразу почувствовал себя изгоем. Скитальческая жизнь очень быстро довела его и Венгу до низшей степени падения. Они ночевали в притонах, не брезговали воровством, торговали дурманящими зельями и собой, вращаясь среди бродяг, убийц и зараженных сифилисом шлюх. Оба уцелели, несмотря на то, что повсюду их преследовали стражи порядка, а также гильдии нищих и проституток.

Спустя два года они очутились в Круах-Ан-Сиуре, где зимы были помягче, а удел бездомных – немного легче, чем в Валидии. В столице роскоши, Вормарге, Венга впервые нашла себе постоянного покровителя. В каком-то трактире ее заприметил богатый аристократ преклонных лет. Она возбудила его пресыщенные чувства забавной смесью наивности и испорченности.

Венга прожила в его доме около полугода. За это время Куки, обитавший на улицах города вечной весны, не раз предлагал ей ограбить и убить старого дуралея, но она, как ни странно, испытывала к своему «благодетелю» нечто вроде благодарности. Кроме того, она узнала, что можно жить иначе – в чистоте, сытости и довольстве, – и почувствовала вкус к подобной жизни.

Однако «старый дуралей» оказался не так прост и, по-видимому, понимал, с кем имеет дело. Когда юная наложница наскучила ему, он продал ее в один из публичных домов. Поскольку заведение было не из последних, а значит, не шло ни в какое сравнение с валидийскими притонами, Венга поначалу и не желала для себя ничего лучшего.

А вот Куки оказался не у дел. Уродец, оставшийся нищим и в Вормарге, все больше отдалялся от той, ради которой пожертвовал всем. Карлик промышлял попрошайничеством, сводничеством и мелкими кражами. Теперь он мог видеть Венгу только изредка и с тоской вспоминал те времена, когда они вместе бродили от города к городу, почти всегда голодные, но свободные, безраздельно принадлежа друг другу.

С неподдельным рвением предаваясь своему ремеслу, Венга вскоре стала одной из самых известных и дорогих проституток Вормарга. Таинственное происхождение делало ее еще более привлекательной в глазах как аристократов, так и разбогатевших торгашей, а благодаря природному уму она быстро схватывала, что от нее требуется, и с легкостью исполняла любые роли.

Но вот Куки Ялговадда бесследно исчез. Это так потрясло Венгу, что она сделалась рассеянной, замкнутой, почти перестала следить за собой и все чаще разочаровывала своих поклонников. Последствия не замедлили сказаться.

Началась новая черная полоса в ее жизни. Она потратила немало времени и все накопленные деньги на поиски своего маленького друга, но эти усилия были тщетными. Тревога за Куки и нечистая совесть на многие недели лишили ее покоя. Венга похудела, красота ее несколько поблекла. Вдобавок в ней проснулись дремавшие ранее извращенные наклонности, по-видимому, унаследованные от матери. Она заметила, что получает особое удовольствие, когда ей причиняют боль. Она изведала любовь мужеподобных женщин и все чаще отдавалась тем, кто подвергал ее грубому животному насилию и разнообразным унижениям. При этом она была неспособна избавиться от ощущения неодолимой зависимости, словно некое темное порочное существо приобрело власть над ней и его влияние усиливалось день ото дня…

Произошедшие с Венгой перемены оттолкнули от нее более или менее «благочестивых» поклонников, и теперь ее тело покупали те, кто не мог позволить себе проститутку подороже. Когда она стала приносить совсем мало дохода, хозяин продал ее человеку, поставлявшему живой товар в Валидию. Тот отправлялся на север с грузом тканей и ковров, предназначенным в основном для отвода глаз, но, кроме того, в его караване было несколько десятков вормаргских проституток.

Так Венга снова вернулась в город Элизенвар, о котором сохранила не самые лучшие воспоминания. К тому времени когда она стала собственностью прокурора Мальвиуса, никто не узнал бы в ней грязную девку, бродяжничавшую когда-то в компании карлика-уродца.

Венга закончила свой рассказ. За окнами уже забрезжил рассвет. На протяжении всей ночи Люгер так и не сомкнул глаз. Сожаление пылало внутри неугасимым пламенем, а конечности были холодными, как у мертвеца. Тень неведомого колдовства, накрывшая Венгу, упала и на него. В обеих душах теперь воцарился мрак. И оба испытывали одинаковую тупую боль, ибо были они одной крови…

Стервятник проклинал себя за то, что позволил этой женщине следовать за собой, и таким образом разрушил собственную неуязвимость.

Глава двадцать шестая

ПОСЛАННИК ЭРМИОНА

Только несколько сложенных из бревен стен отделяло комнату, в которой поселились Люгер и Венга, от конюшни, где заночевал на груде сена высокий человек в сером монашеском плаще.

Он прибыл в «Рыбью кость» на час позже парочки беглецов, когда хозяин гостиницы уже погрузился в волшебные грезы, навеянные крутящимся волчком. Монах презрительно смотрел на магическую вещицу, пока не почувствовал ее гипнотического влияния, а потом легко освободился от него и отправился в конюшню. Он удовлетворенно заснул, убедившись, что идет по верному следу. Тот, за кем он охотился, был совсем рядом.

Монаха звали Афгедам Нохус. Это был сильный духом и телом человек.

Он не прекращал своего служения братству шуремитов и в самые тяжелые для

Ордена времена, чем доказал свою беззаветную преданность. Он был обращен в истинную веру на островах Шенда и благодаря некоторым особым талантам вскоре сделался приближенным Эрмиона.

Провинциал Ордена обладал тонким умом, способным выявить скрытый смысл событий и направить их в нужное русло, а для того, чтобы действовать, идеально подходил Афгедам Нохус, неуклонно следовавший путям братства. Именно он был одним из двух слуг провинциала, посланных на континент для выяснения обстоятельств похищения Звезды Ада. Второй и главной целью монаха была месть, отсроченная по необходимости на два десятка лет.

Нохус не знал, что стало с другим посланником Эрмиона, скорее всего, тому не удалось избежать гибели при нападении летающего корабля. Афгедам сел на торговую шхуну, которая отплыла чуть раньше, и уже с ее борта наблюдал за уничтожением флота в порту Эмбраха и самого города.

По правде говоря, его мало волновала судьба Эрмиона, как, впрочем, и собственная судьба. Он ощущал себя слугой некой вечной и обезличенной силы, перед которой были равны все и которая рано или поздно призывала к служению любого, даже самого ничтожного человека. Святой Шуремия лично наставлял Нохуса во время его мистических сновидений, поэтому монах действовал без сомнений и не роптал, когда ему приходилось подолгу вести бесприютную жизнь скитальца, обреченного на одиночество и ожидание, часто бесплодное.

Но на сей раз его терпеливые и кропотливые труды были вознаграждены. Негласное расследование, предпринятое Нохусом на свой страх и риск, длилось несколько месяцев. Смерть Алфиоса на некоторое время посеяла вредную растерянность в умах монашеской братии, что дало Нохусу возможность получить доступ к сведениям, хранившимся в тайных архивах Тегинского аббатства.

Так он напал на след Стервятника Люгера и аббата Кравиуса. После непродолжительного пребывания на островах Шенда первый исчез надолго, второй – навсегда. Афгедам Нохус знал об артефакте слишком мало, чтобы связать потрясший Земмур катаклизм со Звездой Ада. Поэтому он решил дождаться возвращения Люгера в родовое поместье, но здесь монах столкнулся с непреодолимой враждебной силой, которая не позволила ему осуществить свои намерения.

Нохус появился в окрестностях поместья гораздо позже превращенного Ралка, и поэтому ему повезло – он избежал смерти от меча. Зато монах наконец понял, что даже дух Шуремии не всесилен. Дом Люгера охранял бестелесный призрак, который, однако, обладал способностью насылать кошмарные сны и видения, а те вовлекали чужака в череду ловушек, опасных для рассудка.

И тогда лесные тропы превращались в замкнутый лабиринт, ложные ориентиры сбивали монаха с толку, ужасные твари неотступно преследовали его, лишая отдыха, а подлинные обитатели этих мест ускользали, распадаясь на множетво неотличимых подобий… Таинственный дух охранял не только Стервятника, но и его жену и сына. Афгедам Нохус так и не сумел проникнуть в дом – тот сделался для него чем-то вроде пещеры с замурованным входом.

Ничего не добившись в течение двух недель, монах отступил и ждал своего часа с беспримерным терпением. Но и впоследствии Нохусу ни разу не удалось застать Люгера врасплох.

Спустя пять лет Стервятник внезапно пропал. Были все основания считать его мертвым, однако Святой Шуремия дал понять монаху, что злейший враг Ордена жив, но находится в недосягаемом месте. Тогда Афгедам поселился в Элизенваре и провел здесь изрядную часть жизни.

Ни минуту, ни целое десятилетие он не считал потраченными напрасно.

Что значило отпущенное ему время перед лицом вечности? Он не замечал ни унижений, ни ужасающей нищеты, ни бесконечного одиночества. В Ордене, похоже, забыли о нем, но монах служил истинному хозяину…

В конце концов он вообще потерял счет дням. На самом деле прошло пятнадцать лет, и за этот срок Нохус лишился всего, кроме своей безграничной веры.

Святой Шуремия не обманул его. Люгер вернулся в поместье. Тут он прожил только месяц и совершил, с точки зрения монаха, непростительную ошибку, пустившись в новую авантюру, чем лишил себя защиты духа. Уже дважды с тех пор Нохус мог убить Стервятника из арбалета, но не сделал этого по одной простой причине – он не знал, где находится Звезда Ада.

Поэтому ему оставалось преследовать врага, а в этом деле Нохус был упорнее охотничьего пса. Элизенварская шлюха вообще не интересовала монаха. Сквозь прекрасную оболочку он уже видел белеющие кости ее скелета.

Утренний свет прокрался в окна и застал Люгера лежащим с открытыми глазами. Венга собиралась в дорогу. Теперь она казалась Стервятнику еще моложе. Он осознал, что она завладела его сердцем, а в его положении не было ничего хуже. До цели мог добраться только тот, кто был подобен бесчувственному механизму, и Стервятник понимал: он должен пожертвовать ею, пока не стало слишком поздно. Но как решиться на это чудовищное жертвоприношение? Да и во имя чего? Чтобы умилостивить злую долю? Если проклятие и впрямь обрекало его на убийство собственных детей, то он будет оттягивать последнее наказание до тех пор, пока Сегейла не даст ему прощение или избавление от земных мук.

В конце концов, Венга оказалась прекрасной любовницей, и что могло быть приятнее, чем пить перед смертью ее юность?

Глава двадцать седьмая

СВЯТИЛИЩЕ

По мере того как Стервятник и Венга забирались все дальше на юг, становилось теплее. В Алькобе зимы были мягкими и бесснежными. За две недели Люгер и его спутница пересекли восточные провинции королевства, и все это время за ними неотступно двигался мрачный человек в монашеском одеянии.

Люгер не подавал виду, что знает о преследователе, ведь до сих пор тот не причинял ему никаких хлопот. Кроме того, сама Венга могла быть подослана Серой Стаей, но Слот по-прежнему не спешил избавиться от нее, пока она не выдаст себя и не раскроет карты. Для его преступлений против Земмура не существовало срока давности, и он прекрасно понимал это. Внимательно наблюдая за дочерью, он пытался уловить признаки возможной угрозы.

А Венге казалось, что вернулись дни ее скитальческой юности, только на этот раз она путешествовала с человеком, под защитой которого чувствовала себя гораздо увереннее, чем рядом с Куки. Она слепо доверилась Стервятнику и поначалу была спокойна и беззаботна. Затем ее настроение изменилось. Помимо того, что Венга испытывала неутоленные желания, она еще и заскучала.

Монотонная серость зимних дорог навевала на нее уныние. Прошлое представлялось далеким и никчемным, будущее – неопределенным и незначительным. Безразличие Стервятника уязвляло.

Она не понимала, почему Люгер вдруг сделался холоден с нею и больше не домогался ее по ночам. Странное выражение, часто мелькавшее в его глазах, Венга приписывала какому-то маниакальному стремлению или душевной болезни. Вскоре она уже не сомневалась в том, что совершила роковую ошибку, отправившись с ним в неизвестность.

День за днем, ночь за ночью проводила Венга в плену бесплодных сожалений. Чем ближе становилась Мормора тем более мрачные предчувствия одолевали спутницу Слота. Что-то угнетало ее, и это были не только тоскливые зимние ландшафты и развалины поселений пережившей смуту страны. От матери она унаследовала редкий дар, благодаря которому могла бы избежать многих бед, но не знала, как им распорядиться.

У нее появились бессвязные пугающие видения, но она не имела ключа к этим тревожным знамениям. В противном случае Венга оказала бы Люгеру бесценную услугу и сразу направила его по верному пути, то есть туда, куда Стервятника все равно рано или поздно неизбежно привела бы судьба.

Пока же они продолжали странствовать по дорогам, смутно знакомым Слоту со времени его первого путешествия в Скел-Моргос. До древней столицы оставалось не более двух дневных переходов, и Люгер уже чуял новую опасность. Бледная кожа и пепельного оттенка волосы выдавали в нем чужестранца, а у Гедалла, опасавшегося очередного заговора, повсюду хватало шпионов. Стервятник решил было изменить внешность, чтобы не оказаться пленником давнего врага, однако Венга избавила его от лишних забот.

Страх стал ее путеводной нитью. Этот липкий неотвязный страх внушало ей некое место, расположенное далеко на юге; оно манило Венгу так неудержимо, как может манить только смерть. Она испытывала необъяснимую уверенность в том, что именно туда должен идти Стервятник, а не в город, куда он почему-то стремился попасть. В Скел-Моргосе он не найдет ничего; зато, может, найдет хоть что-нибудь там, где витал теперь порабощенный дух Венги. То место, безлюдное и заброшенное, все еще оставалось средоточием зла и обещало либо гибель, либо избавление – как для Люгера, так и для его дочери.

Стоило Венге закрыть глаза, как в темноте под веками возникало мерцающее кольцо, будто насаженное на невидимую ось. Поначалу оно казалось ей просто размытым пятном; спустя несколько дней кольцо уже напоминало сгусток звездной пыли. Еще через сутки, когда странников отделял от Скел-Моргоса всего один переход, Венга смогла различить на поверхности кольца что-то вроде арок, но тщетно пыталась сосчитать голубоватые дуги, под которыми притаилась непроницаемая тьма…

Ей не удавалось заснуть хотя бы на час. Охваченная страхом, она наяву переживала кошмары, оказавшись во власти изматывающиих видений. Она решила, что сошла с ума, и, как ни странно, ей стало немного легче. В минуты просветления она замечала, что Люгер не испытывает подобных мук, во всяком случае, пока ничто не угрожало его рассудку. Временами он казался ей таким далеким, будто находился где-то по другую сторону горного хребта. И если что-то испортило ему сон, то отнюдь не чужеродное влияние. На самом деле это объяснялось просто: притяжение Алтарей ощущали только те, кто родился в Гикунде, над которой тоже распростер свои крылья Черный Лебедь.

Сумерки застали их на безлесной равнине, где трудно было найти укрытие на ночь. Западный ветер с океана принес дождь. Непогода напомнила Стервятнику валидийскую позднюю осень. Подумав о родине, он понял, что ему успели смертельно надоесть эти чужие неприветливые земли. На здешней каменистой почве лишь кое-где росли деревья – чахлые, кривые, сиротливые. Как и всадников, их терзал ветер и поливал дождь.

Венга дрожала от холода, закутавшись в намокший плащ, и прятала под капюшоном осунувшееся лицо. Ее глаза, несмотря на опухшие веки, сверкали лихорадочным огнем. Пытка бессонницей продолжалась, и женщина выглядела полоумной.

Стервятник ехал рядом, изредка погоняя уставших лошадей. С тех пор как они миновали последнее селение, прошло уже несколько часов. И странное дело – Люгер не помнил, где и когда он свернул с дороги, ведущей в Скел-Моргос. И даже если бы он захотел вернуться, то не знал, в каком направлении двигаться.

Однообразная равнина тянулась во все стороны сколько хватало глаз. И неизвестно было, когда закончится дождь и выглянет солнце. От Венги теперь мало толку, решил Стервятник, хотя смутные подозрения не покидали его. Заблудившись, он мог рассчитывать только на самого себя. И поскольку с ним уже случалось нечто подобное в южной пустыне, он догадывался, что причина кроется в некоем наваждении.

Слабым утешением для него послужило то, что жертвой столь же изощренного обмана чувств стал Афгедам Нохус, державшийся позади странствующей парочки на пределе видимости. Монах-шуремит не обращал внимания на усталость и не замечал мерзкой погоды. Он преследовал врага и знал, что в случае успеха его ожидает награда, подлинная цена которой неведома людишкам, погрязшим во лжи и грехе. Но слепая вера – плохой советчик и еще худший попутчик; Афгедаму Нохусу вскоре предстояло убедиться в этом.

…В сгустившихся сумерках монах приблизился к валидийцу и его шлюхе насколько позволяла осторожность. В отличие от Люгера, который хотя бы мог попытаться развести костер, Нохус по-прежнему действовал скрытно и думал, что его присутствие остается незамеченным. Шуремит приготовился провести не самую лучшую ночь в своей жизни – в промокшей одежде и в окружении холодной рыдающей тьмы, – однако у него случались ночи и похуже.

Люгер тщетно искал какое-нибудь сухое местечко. В конце концов, когда он уже решил было расположиться на ночлег под одним из худосочных деревьев, почти не прикрывавших от дождя, его внимание привлекло некое сооружение, едва различимое на фоне темнеющего неба. Это мог быть дом, замок или просто скала.

И только там, в нескольких сотнях шагов от алтаря, он впервые по-настоящему ощутил его притяжение. Венгу же давно мутило от страха, но что-то неудержимо влекло ее туда, откуда накатывали тошнотворные волны. Она была так же беспомощна и обречена, как пойманная в сеть рыба. Зрение изменило ей, и, чтобы не выпасть из седла, она вцепилась в лошадиную гриву немеющими пальцами.

Внезапная слепота повергла Венгу в ужас. Но вот во мраке снова возникли мерцающие арки. Ближайшее полукольцо вспыхивало и гасло в такт биению ее сердца…

Многодневный кошмар закончился. В то же мгновение Венге стало ясно, что она вовсе не безумна. Кто-то использовал ее дар лучше, чем это сделала бы она сама.

Каждая арка в преследовавшем ее видении была одним из древних святилищ, расположенных вокруг Скел-Моргоса. Не желая того, Венга привела Стервятника в проклятое место. Слепцы, жалкие слепцы…

Теперь, когда страх покинул ее и злая сила оставила ее в покое, она почувствовала искушение – инкуб притаился где-то рядом. От него исходило влажное сладострастие и, обещая наслаждение после несказанных страданий, он протягивал к ней мягкие руки…

Если бы Люгер увидел в эту минуту глаза своей дочери, то счел бы ее одержимой. Однако он не имел ни малейшего желания заглядывать под капюшон. Но заметил, что Венга словно окаменела в седле, пока ее лошадь покорно плелась в направлении мрачного сооружения из гигантских каменных глыб.

Самого Стервятника в который раз искушало зло, и в который раз он не устоял. Он ощущал близость тайны, хранящей ключ к сверхъестественной силе, его завораживала даже тень новой возможности… Он родил сына-убийцу и вступил в кровосмесительную связь с дочерью. Его сердце прежде принадлежало скользкой твари из багровой пустыни, лежащей где-то за пределом времен. В сравнении с преисподней, которую он носил в себе, все остальное выглядело просто смехотворно. Новая боль привлекала хотя бы потому, что заглушала старую.

Он даже не пытался избежать уготованного судьбой испытания. Святилище надвигалось на него из темноты, как окаменевший зверь с миллионами потухших глаз. Но внутри камня еще обитали духи…

Основу сооружения составляли плиты, врытые в землю вертикально и ограждавшие арену в виде правильного многоугольника. На глаз каждая его сторона была длиной в пять-шесть шагов. Проходы между соседними плитами казались такими узкими, что через них с трудом мог бы протиснуться не самый толстый человек. Судя по всему, верхние камни не были ничем скреплены с нижними, тем не менее земная тяжесть удерживала их незыблемо, как единое целое.

Ветер, дожди и время создали рельефы, в которых навеки заблудились изменчивые тени. В течение суток при разном освещении здесь можно было увидеть лица и замки, корабли и цветы, фантастических животных и зыбкие пейзажи.

Когда Люгер и Венга подъехали к святилищу, все эти порождения иллюзий уже готовились уснуть в ночи. Ужас, на многие века ставший безраздельным хозяином здешних мест, отступал в камни. Обманчивый покой, неподдельная вечность…

Демоны святилища впервые за очень долгое время отнеслись к пришельцам благосклонно – ведь те были гостями, отозвавшимися на приглашение, которого мало кто удостаивался. За столетия, истекшие после Катастрофы, таких было только двое: Спаситель и Святой Шуремия. И тот, и другой умерли не своей смертью и задолго до наступления старости. Небесная благодать всегда шла рука об руку с земным проклятием.

А вот Афгедам Нохус, еще далекий от святости, на свою беду оказался в этом месте незваным гостем.

Так же незаметно, как ручей становится рекой, вечер сменился ночью.

Люгер подъехал к стене святилища и коснулся ее рукой. Камень оказался влажным и неестественно теплым. Странная улыбка появилась на губах Слота. Он слез с лошади, затем помог Венге сойти на землю и взял ее за подрагивающие пальцы.

«Я поведу тебя, потом ты поведешь меня», – прошептала она, сжала его кисть с неожиданной силой и потянула за собой. Несколько раз он окликнул ее по имени, но не получил ответа.

Сделав несколько шагов, Люгер услышал позади себя испуганное ржание и подумал, что, если он надеется выбраться отсюда, то, может быть, не стоило бросать лошадей. Однако Венга не давала ему опомниться, все так же уверенно и настойчиво увлекая в темноту. Вдруг его плечи уперлись в камни, и он понял, что вот-вот застрянет в сузившемся проходе между двумя плитами. Пришлось повернуться и пробираться боком. Вскоре он заметил слабое свечение, которое постепенно обрисовало темный женский силуэт.

Оказавшись по другую сторону ограды, он увидел в середине многоугольника арку, даже более примитивную, чем те сооружения, которые воздвигали в пустыне варвары, – один плоский камень на двух других, врытых вертикально. Это они мерцали, испуская холодный свет, похожий оттенком на лунный. Казалось, что сверкает каждая капля влаги, покрывавшей их, словно жидкая чешуя. Но пространство под аркой оставалось непроницаемо темным, и в этой темноте была неразличиима противоположная плита стены.

То, что Люгер принял вначале за насыпь в виде креста, на самом деле представляло собой высеченное из монолита грубое подобие лебедя с распростертыми крыльями. И чем еще оно могло быть, кроме алтаря, наводившего на мысль о жертвоприношениях? Земля вокруг была голой и мертвой, на ней ничего не росло. Слот не сразу заметил, что прекратился дождь. Стояла такая тишина, словно святилище находилось не под открытым небом, а в глубоком подземелье.

И вдруг Люгер остро ощутил постороннее присутствие. Чутье его не подвело. В проходах появились человеческие силуэты. В одном из них угадывалась тщедушная фигура Слепого Странника. В другом Стервятник узнал своего отца и почему-то нисколько не удивился этому. Полулюди-полупризраки, то ли тени минувшего, то ли предвестники грядущих бед – где еще встретишь их, если не в ТАКОМ месте?

Из тьмы появился также Верчед Хоммус, который погиб на глазах у Слота, свалившись с крыши. Хоммуса сопровождали две молодые женщины в разорванных и когда-то белых платьях с кровавыми потеками на подолах. У женщин были отвисшие груди, как у кормящих матерей.

Слепой Странник саркастически ухмылялся; его бельма поблескивали, отражая источаемое аркой тусклое свечение. Люгер-старший взирал на сына с легким пренебрежением, будто на обманувшее надежды заблудшее дитя. Его длинные седые волосы и платья женщин развевал потусторонний ветер.

Каждый из пятерых что-то держал в руках. Все они выглядели как жрецы и жрицы темного культа, явившиеся в святилище для совершения очередного ритуала. Вероятно, так оно и было.

Люгер бросил взгляд в сторону Венги, которая резко преобразилась.

Теперь на ее лице было написано вожделение, непонятно кем внушенное.

Стервятник почувствовал, что еще немного – и она снова ускользнет в темные закоулки бреда, откуда уже не будет возврата. Если бы он знал, от чего ее следует защищать!

Старик Люгер издевательски рассмеялся.

– Почему он здесь и до сих пор жив? – тихо проговорил Верчед Хоммус или, вернее, двойник Верчеда Хоммуса, ни к кому не обращаясь. Среди каменных стен каждое слово, даже произнесенное шепотом, звучало совершенно отчетливо.

– Глаза иногда могут быть бесполезным украшением, – ядовито заметил Слепой Странник. – Он привел с собой медиума и жертву. Мы должны поблагодарить его за это.

Слова слепца лишь подтверждали то, о чем Стервятник уже догадывался.

– Его самого надо принести в жертву, – настаивал Хоммус, который и раньше отличался редким упрямством. – Он видел путь, ведущий на остров.

– Лебедь призвал его, – напомнил Странник, возможно, обладавший наибольшим влиянием на остальных. – К тому же он владеет Тенью.

– Пусть покажет нам Тень, – вступил в разговор отец Стервятника. Сейчас он был холоден и беспристрастен, как судья. Но Слоту отчего-то казалось, что за этим равнодушием скрывается неумолимая жестокость.

Странник засмеялся и высунул нежно-розовый язык, должно быть, издеваясь над всеми сразу.

– Вначале отдадим Лебедю то, что ему принадлежит.

Выставив кривой палец в направлении Венги, он приказал:

– Ступай вперед!

Пальцы Венги разжались, и рука безвольно повисла. Женщина сделала шаг к мерцающей арке.

У Стервятника не осталось сомнений: в эту минуту он мог принести ее в жертву. Такова была цена его собственного освобождения. Но надолго ли?