Судные дни Нэвилл Адам

– Вы знаете, что у нашей компании есть определенные интересы в области исследования сезонных аффективных расстройств? В основном, за границей. Но и здесь это приобретает популярность. Мир просыпается для нового света. Могу дать вам несколько ламп домой.

– Нет, спасибо. Люблю полумрак.

– Я настаиваю. Вечером вам доставят пару настольных ламп. Торшер. Может быть, световые коробы для ванной и кухни, для этих жутких лондонских вечеров. И Дэну тоже.

– Правда не стоит…

– Чепуха. Пусть это будет подарок за тяжелую работу. Работа должна быть оценена по достоинству, мой друг. Вы уже довольно глубоко проникли в тайну Последнего Собора. Попробуйте лампы прямо сегодня. Вы сразу заметите разницу, – Макс втянул воздух и задрал подбородок, как будто пришел к какому-то решению, отогнав лишние мысли, и ему стало легче.

– Спасибо.

– Пустое. Я могу просить вас об одном одолжении?

– Да.

– Пожалуйста, больше не называйте меня идиотом.

– Это было очень грубо с моей стороны.

– О, я тоже совсем забыл о хороших манерах. Может быть, кофе? Перекусить? Или поужинаете потом?

Кайл так спешил к Максу, что не ел ничего с самого парома. И больше не спал после той ночи. Иногда он зевал прямо посреди слова.

– Я бы съел что-нибудь. Встал очень рано.

Макс подошел к двери и крикнул:

– Айрис!

– Сэр? – донеслось откуда-то издали.

– Кофе на двоих. Пирожные.

После глуховатого «Да, сэр» Макс вернулся к Кайлу.

– Отличная техника, Макс.

– Да. Я часто смотрю тут срочные заказы и монтажные сборки. Работа не ждет.

Письменный стол выглядел так, как будто на его кожаную столешницу когда-то клал карты Африки сам Сесиль Родс[7]. Макс устроился в одном из двух кожаных кресел, едва не утонув в нем. Над ними нависал плазменный экран диагональю минимум дюймов пятьдесят. Кайл сел в соседнее кресло и полез в сумку за шестью флешками с материалом из Нормандии.

Айрис оказалась маленькой круглой ирландкой с седыми волосами на голове и подбородке. Она внесла кофейник и стеклянное блюдо. Пышный фруктовый кекс с бумажной оборкой казался слишком красивым, чтобы резать его серебряным ножом, который принесла женщина вместе с двумя тарелками, тонкими, как морские раковины, маленькими серебряными вилочками и красными льняными салфетками в серебряных кольцах с монограммой.

– Отличный кекс, – сказал Кайл с набитым ртом.

Айрис ушла, слегка шаркая ногами в тапочках, и закрыла за собой звуконепроницаемую дверь.

Макс смотрел на флешки, и его тонкие губы кривились, как будто от отвращения. К кексу он даже не прикоснулся. Кайл жевал уже третий кусок – нервничал он так, что жрал как в последний раз.

– Это все?

– Да. Маус сегодня сделает монтаж.

– Загрузите все на сайт, как только будет готово. А где Дэн?

– На другой работе.

– Хорошо.

– Я увижусь с ним завтра и обсужу американские съемки.

Макс, казалось, не слушал. Он смотрел на флешки, как будто это были пробирки с культурой бубонной чумы.

– Макс? Макс?!

– Да?

– Как умерла Сьюзан Уайт?

Соломон закрыл глаза:

– Инсульт, – снова открыл, – дома. В мансарде, в Брайтоне. Ее дочь не дождалась ее в Борнмуте и не дозвонилась. Это случилось вчера. Она приехала и нашла мать. Та лежала в куче подушек. Все еще живая. Умерла позже, в больнице, не сказав ни слова. Я звонил днем, чтобы обсудить интервью. Трубку взяла ее дочь, она-то мне и сообщила.

– Вы дружили?

– Недолго. Но недавно снова нашли друг друга.

– Грустно. И странно.

Макс посмотрел на Кайла так, как будто опасался, что тот все поймет.

– Эти флешки… – Кайл не знал, как начать и как объяснить, что там записано, – как и со съемками из Холланд-парк… тут что-то не так.

Макс бесшумно повернулся на кресле. Тронул наманикюренной ручкой слегка дрожащее запястье Кайла. Кожа у него была мягкая, как у младенца, и пахла дорогим кремом для рук:

– Это нелегко для нас всех, Кайл. Гавриил, бедный Гавриил… – Соломон снова закрыл глаза и покачал головой, – вечером я еду в Брайтон. Завтра хоронят Сьюзан.

– Это ужасно. Меня это по-настоящему потрясло, Макс. И Дэна.

– У вас чувствительная и нежная душа, Кайл. Я понял это при первой же встрече, – Макс смотрел Кайлу в глаза, пытаясь понимающе наморщить лоб, – вы увлечены своим делом. Вы художник. Убежденный. Я смотрел ваши прошлые фильмы. Поэтому для этих съемок я выбрал вас. Нашу работу нельзя, просто нельзя бросить из-за этих кошмарных ударов судьбы. Несчастных случаев. Мы этого не позволим. Работа выше нас самих, мы лишь интерпретаторы.

– Но…

Макс покачал тщательно причесанной головой:

– Мой дорогой Кайл. Мы раскапываем ужасные и болезненные тайны. Мы тревожим то, что так долго было погребено. Мы расследуем самые жуткие преступления против людей. Заключение, лишение свободы, манипуляция, контроль, жестокость, убийство. Но мы должны оставаться мужественными, как бы это нас ни пугало. Мы должны стойко вынести все, что увидим и услышим. Мы должны быть начеку, Кайл. Всегда. Именно поэтому я настаиваю на лампах. Мы должны постоянно напоминать себе, что мы на стороне света.

– Но… есть кое-что еще. Я… не знаю, как это объяснить, – Макс напряженно смотрел на него, – там, на ферме. Все очень странно. Сама атмосфера. И дом Катерины. То, что я там почувствовал и услышал. Эти штуки на стенах. Существо на Кларендон-роуд. Вы смотрели лондонские съемки?

– Да. – Макс сглотнул. – Собор изучал жуткие вещи, забирался в самые неожиданные области. Книга Левина – не вымысел.

– Нет. Я говорю не о том, как они поступали друг с другом. Я хочу сказать… как будто там что-то еще осталось. – Кайл вздохнул и потер лоб, пытаясь подобрать адекватное объяснение: – На стенах. Эти чертовы стены… сами посмотрите. Во Франции я их тоже снимал. Я не думаю… Это не нарисовано. В смысле, Собор не мог этого сделать, потому что фигуры есть и на новой штукатурке на Кларендон-роуд. Я пытался рассказать вам по телефону и в письме. Но вы мне не отвечали. Посмотрите на файлы из Нормандии, там этого много, – Кайл вложил флешки в маленькую ладонь Макса, – мы были там не одни. Я знаю, это звучит по-идиотски. Но я уверен, что действительно столкнулся с чем-то потусторонним. Четыре раза. Один раз в Лондоне, один в храме, один в домике Катерины. И еще отпечаток ладони на стене нашего номера. Вы знали, Макс? Что эта дрянь будет на пленке?

Кадык Макса ходил вверх и вниз. Губы он сжал в тонкую полоску.

– Эти пятна, Макс. о, что мы слышали. В Холланд-парк. На аудиотреках. Маус тоже слышал. Птицы. Собаки. Наверное. И другие звуки. Ветер. Это было жутко. А пока Дэн пытался освободить Гавриила из капкана, я был не один в домике сестры Катерины. Внизу был кто-то… что-то. И в храме то же самое. Я уверен. Скажите, вы видели его на Кларендон-роуд?

Макс кивнул.

– Мы были не одни в этом доме. И на ферме. Совершенно точно. Как это объяснить?

– Мой дорогой Кайл, – улыбнулся Макс.

– Послушайте меня. Вас там не было. Это как будто… ну… что-то оттуда вылезло. Мне снились всякие сны. Во Франции. А потом на стене в ванной появилась какая-то фигня, Макс. Я обнаружил ее после самого странного сна в моей жизни. Я знаю, вы хотели паранормального, но, мать твою…

Макс закрыл глаза: Кайл предположил что дело в выражениях, которые он выбирает:

– Прошу прощения. Привык ругаться. Но я серьезно, Макс. Первый раз я предположил, что это наркоман, второй и третий разы объяснил усталостью. Но ванная? Я это снял. А еще и Сьюзан, не говоря уж о Гаврииле. Что тут происходит?

Макс открыл глаза и посмотрел на флешки:

– Не знаю. Кто знает, на что была способна эта дура Катерина? Не могу сказать. Но я долго думал, что она… прорвалась к чему-то, с чем не следует контактировать. Именно поэтому этот фильм так важен, пока время еще есть. – Макс стиснул собственное запястье. – Теперь вы понимаеете, что побудило меня снять этот фильм? Я был прав…

– Время? Что вы имеете в виду?

Макс поерзал в кресле:

– Нас осталось немного. Кроме меня, я нашел всего троих в Лондоне и Франции. А из тех, кто был с Катериной в Аризоне уже взрослым, выжило еще меньше. Я нашел двоих. А теперь остался только один. Вы, вообще, представляете, насколько важно теперь взять интервью у Марты Лейк? Хватит мешкать!

– Почему сейчас, Макс? Почему она решила заговорить сейчас? Марта Лейк сохраняла инкогнито тридцать лет. Я смотрел в сети. Гуглил. И недавно усопшая Бриджит Кловер тоже. Вы говорили, что Сьюзан Уайт никому ничего не рассказывала, пока не пришла с нами на Кларендон-роуд. И Гавриил – который, кстати, и нам почти ничего не рассказал. Я знаю, и Дэн спрашивал врача…

– Кайл, Кайл. Ты представляешь, каким позором покрыли себя члены Храма Судных дней в Америке? А что думали о нас, о Соборе? Никто из нас не хотел говорить. Долго. Это из-за детей. То, что мы сделали… что случилось с детьми. Как их отнимали от родителей. Изолировали. Как с ними обращались по приказу Катерины. Это недопустимо. Это насилие. Некоторые, может, даже… я не могу заставить себя об этом говорить. Кого-то так и не нашли. А мы живем в очень чувствительное время. Только на закате дней человек может решиться заговорить и признаться, что связан со всем этим, пытаясь разобраться со своим прошлым. Найти мир в своей душе. Ну и не стоит забывать, что я щедро им заплатил. Не всем так повезло после побега от Катерины, как мне. А то, что с нами случилось, никому не захочется вспоминать. Не забывайте об этом. С Гавриилом произошел несчастный случай. Смерть Сьюзан – просто совпадение. У нее было очень высокое давление.

– И еще один. Ваш друг, который умер на прошлой неделе.

– Брат Герон долго страдал от рака. Именно поэтому он и не захотел сниматься. Вы в безопасности. Неужели вы в этом сомневаетесь? – Макс улыбнулся половиной рта, как будто присел на край кроватки испуганного ребенка.

Кайл смотрел на Макса, ища хоть какие-нибудь признаки обмана. Ничего не видел.

Когда они еще раз посмотрели съемку из Холланд-парка, из храма и домика сестры Катерины, лицо Макса исказилось. Одна рука дрожала.

Он почти спрыгнул с кресла и включил свет – впрочем, Кайл тоже был этому рад.

– Мне кажется, пора выпить бренди. Что скажете?

– Ну, я обычно пью коктейли в другое время суток, но идея мне нравится. Я прикончил бутылку бурбона в субботу, когда это увидел.

– Это невероятно.

– Это был человек? Там, наверху, вместе с нами? А эти штуки на стенах? В храме? Что это?

Макс потер глаза и посмотрел на потолок. Когда он понял, что Кайл за ним наблюдает, то смутился, как будто кто-то стал свидетелем его физической немощи.

Он повернулся на каблуках и распахнул дверь:

– Айрис! Боже мой, где она? Айрис!

– Сэр?

– Принесите графин.

Он повернулся к Кайлу и поднял руки:

– Я никогда раньше такого не видел.

– Существо с Кларендон-роуд? И еще крик, Макс.

Эхо последнего крика, который он там услышал, все еще звучало у него в голове.

– Отчасти я бы хотел никогда этого не слышать. Но, с другой стороны, это же бесценно! Можете представить, как это будет смотреться в трейлере?

Макс снова сел в кресло.

– Тихо.

Он отказался пересмотреть файлы еще раз. И его реакция на съемку из храма немного озадачила Кайла: в тусклом свете фигуры на стенах различались плохо, но их омерзительность все равно была заметна тем не менее, Макс не стал изучать их внимательнее.

– Сьюзан Уайт рассказала нам о каких-то сущностях. Но это? Что это? Какая между ними связь?

– Я не думал, что вы увидите что-нибудь настолько жуткое. Этот ваш парень…

– Маус?

– Он… он не мог что-то сделать с файлом?

– Боже, конечно, нет. Ему бы времени не хватило. И, между прочим, мы слышали все своими ушами. Я и Дэн. Все то, что вы сейчас тоже услышали.

– Но на Кларендон-роуд вы этого… существа не видели?

– Нет. Слышали шаги, два раза. Внизу, а потом наверху, как будто все это время в доме кто-то был. Но мы никого не видели. Было темно. Мы хотели воспользоваться мраком, для эффектности.

– Кайл, забудьте об эффектности. Нам не нужны украшательства. В будущем, пожалуйста, освещайте площадку как следует, особенно ночью. Иначе такие недоразумения продолжатся. Представляете, какой тут простор для толкований. Нас могут обвинить в том, что мы подделали все сверхъестественные явления.

– Стоп-стоп, Макс. Хватит.

– Вас ничего не коснулось?

– Коснулось? – Кайл нахмурился. – В смысле?

Айрис открыла дверь, и оба подпрыгнули. Она внесла хрустальный графин и два бокала. И отбыла, с подозрением посмотрев на Кайла. Макс кивнул на бренди:

– Угощайтесь, – он посмотрел на часы, – только быстро, мне пора собираться. Костюм еще не готов. На похороны.

– Что? Нам надо поговорить. Вы не можете просто сбежать, – Кайл обеими руками ткнул в экран, – мы не придумали еще ни одного объяснения. Я вчера ночью видел самый худший кошмар в моей жизни! Мне страшно об этом даже говорить, а уж принять тем более, но это и правда было. Ощутимое. Материальное.

– Извините, Кайл, – Макс пошел к двери, – потом поговорим. Все равно, чтобы делать выводы, нужны материалы из Америки.

– Макс. Есть еще кое-что, и тут ждать нельзя. Нужно решать сейчас.

– Кайл, прошу вас.

– Это срочно. Я сомневаюсь в этом контракте.

Макс заколебался и подошел к графину. Кайл налил бренди. Макс заглянул в свой бокал:

– Что такое?

Кайл сделал глоток, сорт оказался с бархатным, дымным привкусом.

– Прежде чем мы продолжим, мне нужно… подтверждение. Я обещал сделать самый честный фильм, ничего не приукрашивая, и наш контракт базировался на взаимном доверии, – он поднял ладонь, заставляя Макса замолчать, – но мне интересно, что вы от меня скрываете. Вы входили в Последний Собор. Вы провели два года в этой чертовой секте. Стояли у ее истоков. Но почему-то забыли рассказать об этом мне. Вы правда думали, что я ничего не узнаю от других? Почему не могли сообщить сразу?

Макс раздраженно вздохнул. Глянул на часы:

– Машина приедет через двадцать минут, Кайл.

– Значит, у нас куча времени. Вы отлично выглядите. Просто накинете пиджак.

Соломон сердито сел обратно в кресло. Откинулся назад, так что маленькие ступни оторвались от пола, и резко выдохнул. Он показался Кайлу даже старше, чем раньше. Явно делал подтяжку лица – лоб, глаза, губы, кучу операций. В лучшие времена он выглядел свежим и элегантным, но теперь казалось, у него парализовало половину лица. Он потер глаза, скрывая напряжение.

«Я очень старался, но ты видел то, что видел».

Крошечные капсулы нарощенных волос, казалось, готовы были отвалиться. Когда Макс отвел руки от лица, его глаза блеснули:

– У меня были причины молчать.

– Это должны быть очень серьезные причины, Макс.

– Да.

– Вы очень старались, скрывая все от нас. Мне не понравилось, как вы накинулись на меня за разговор с жильцом с Кларендон-роуд. И после всего этого, – Кайл ткнул пальцем в экран, – я задаюсь вопросом, во что я, вообще, влез и впутал Дэна.

Макс говорил, не глядя на Кайла:

– Прошу прощения… Большинство моих близких друзей и то не знают о моем прошлом. И мои коллеги. Все, кого я встретил за это время, ничего не знают о Катерине. Я чувствую ответственность, Кайл. Я боюсь, что виноват во всем, что случилось с этой организацией и всеми ее членами… в том числе и в ужасном конце.

Кайл хлопнул себя ладонями по бедрам.

– И почему же?

– Кайл, я стоял у истоков Последнего Собора вместе с ныне покойным братом Героном. Я был настоящим основателем культа. А сестра Катерина узурпировала его в первый же год, быстро и безжалостно.

– Зачем скрывать это от меня? Не понимаю. Вы же знаете, что я думаю о цели нашего фильма, мы это обсуждали.

Макс снова отвлекся. Он смотрел куда-то в пустоту, как будто сквозь роскошную стену своей цитадели света. В задумчивости покачал головой, а потом неприятно улыбнулся:

– Она была очень умна. Еще не чудовище, но близко к тому. Способная. Старше нас. Опытнее. Очень жесткая женщина, но очень обаятельная. Соблазнительная. Она многому научилась за решеткой, – он наконец посмотрел Кайлу в глаза, – мы были ей не ровня. Она уже была Чистой, по версии саентологов, когда мы познакомились на встрече Процесса в Мэйфэре. Процесс – еще одна секта. Гораздо более продвинутая, чем наша, мы многое у них позаимствовали. Они были даже… изящны. И мы хотели того же. Я был юным и глупым. Идеалистом. Таких, как я, называли хиппи. Последователь суфийского мистицизма, буддизма, задумывающийся об ордене францисканцев, экспериментирующий с жизнью в коммуне, анархист, пацифист… Невежа. Не представляющий, кто я и что я. Но мне не хотелось того, что мог предложить Лондон шестидесятых свежеиспеченному экономисту. Я хотел чего-то другого. И мы с друзьями – вы должны это понять – представляли собой идеальный материал для социопата-манипулятора вроде Катерины.

– Но почему вы не рассказали раньше?

– Сложно в таком признаться, Кайл. Я был идиотом. Я упустил такую реальную и прекрасную возможность. Позволил ей превратиться во что-то жуткое, гадкое. В полную противоположность того, о чем мы мечтали. Убежище от всего мира. Но мы были такими наивными и неопытными. Она забрала у нас все. Настроила нас друг против друга, очень быстро. Привела других. Образовала большинство. – Макс сжал кулаки. – Она забрала все. Все, Кайл. Я ни о чем так не жалею. Да я вообще в жизни ни о чем не жалею, кроме этого. Мне до сих пор стыдно, как легко она у меня все забрала.

– А я тут при чем? У вас все есть. Оборудование, деньги. Вы даже все исследования провели. Вы знаете всех, кто в этом участвовал.

– Да. И я думал о том, чтобы снять фильм самому. Стать режиссером или хотя бы написать сценарий. Но передумал по ряду причин. – Макс встал и подошел к книжному шкафу. Провел пальцем по корешкам первых изданий «Ревелейшн пресс». – Я не мог себе этого позволить. Моя компания, издательство, деловые интересы, благотворительность. Уникальность торгового предложения моей фирмы – это позитивная духовность. Я продаю новые варианты надежды. А Собор стал…

Этот фильм – огромный шаг для меня. Именно поэтому я запустил проект «Мистерии» – только для одного фильма. Я не могу позволить себе поставить на него бренд «Ревелейшн». – Макс потер худые щеки. – Представьте себе скандал и потенциальный крах, если «Дейли мейл» обнаружит, что я основал Последний Собор. Они ведь не делают различий между ранним Собором и Храмом Судных дней. Пустынным чудовищем, в которое превратилось мое творение. Я понял, что дела плохи, в Лондоне, в шестьдесят восьмом. Разглядел глубоко запрятанный яд. Но я не имею никакого отношения к этим… событиям в пустыне. Клянусь, Кайл. Я усвоил урок и ушел оттуда. Начал заново. Замел следы. Порвал все контакты с другими адептами. Я искренне верю, что с тех пор сделал немало хорошего. Загладил свои прошлые ошибки. Думаю, именно это и было основным мотиватором моей карьеры.

Если бы я снял фильм сам, это было бы ошибкой. Из него бы сочились моя горечь, гнев и возмущение. Ты прав в своей нелюбви к моим графикам. Мне нужен был независимый объективный взгляд. Кто-то, кто расскажет невероятную историю, о которой забыли на десятилетия. Я представлял себе фильм про «Настоящую суку из пустыни».

Макс умоляюще посмотрел в глаза Кайлу:

– Мне нужен был кто-то, кто не гнушается темы оккультизма. Кто уже собаку съел на таких историях. Кто показывает сверхъестественное как вполне реальное. Кто уже понял, что в естественном порядке вещей существуют разрывы. А я бы стал прекрасным исполнительным продюсером. Управлял бы ресурсами. Сводил людей друг с другом. Стал бы вашим проводником.

И я верю, что истинная суть этой истории скрыта кровью Катерины и ее приспешников, пролившейся в Аризоне. Идея этой истории похоронена. Ее еще ни разу не рассказывали. И это совершенно невероятная история, Кайл, как мы уже поняли. Именно поэтому я посоветовал вам сосредоточиться на паранормальной стороне секты, – Макс вздохнул, выдержал паузу и доверительно произнес: – Я не был готов увидеть истинные результаты деятельности Катерины. Столкнуться с ними. Даже сейчас мне нужен какой-то посредник. Защита. Пойми, я хочу, чтобы ты раскрыл для меня эту тайну. Я боюсь, что у меня просто нет сил.

В дверях появилась Айрис:

– Сэр, ваш автомобиль прибыл.

Кайл забросил флешки Маусу, а домой шел как на автомате, не видя ничего вокруг. Он открыл пинтовую бутылку «Джека Дэниелса», сделал глоток, сунул ее в карман. После встречи с Максом он чувствовал себя польщенным, настроение у него неожиданно приподнялось, и даже силы появились. Но чары испарились. Макс умел говорить. Был искренним и эмоциональным, вот только у Кайла росло подозрение, что им опять манипулируют. Он хотел верить Соломону, так как очень хотел снять этот фильм. Но, может быть, Дэн прав и стоит все бросить?

– Твою мать! – громко сказал он в вагоне метро. Никто не обернулся.

Кайл не мог отказаться от фильма, хотя инстинктивно понимал, что на кону стоит гораздо большее, чем его карьера, деньги или психическое здоровье. Он ненавидел себя за слабость. Чувствовал, что ему грозят опасности, которые даже представить невозможно.

Прошла всего неделя, и теперь он задавался вопросом о том, насколько сильно оказался вовлечен в дело. После краткого, но насыщенного контакта с наследством сестры Катерины Кайл чувствовал лишь страх, неуверенность и подкатывающую к горлу тошноту. Два интервью, две съемки – и мир, который считал само собой разумеющимся, превратился в иллюзию, населенную маньяками и жуткими сущностями. Что-то приближалось к нему. Буквально лезло из стен. Выходило на свет – хотя как раз Кайл должен был сорвать покровы с этой истории.

Всю дорогу до дома он мысленно прощался с работой и одновременно мысленно летел в Аризону. Как будто бы загадал желание: снять по-настоящему оригинальную и революционную документалку в эпоху кризиса, когда вся индустрия кино– и теледокументалистики летела в пропасть, из которой могла уже и не выбраться. И вот фильм всей жизни был в кармане – вместе с чем? Не в первый раз Кайл подумал, что одержимость съемками его убьет. Правда, его измученные родители и друзья говорили скорее о финансовой яме, а не о том, с чем он сталкивался, залезая во всякие неподходящие места.

Но глупо отрицать, что сквозь него как будто снова пропустили ток высокого напряжения. Да, он боялся, сомневался и не понимал, с чем имеет дело, но у него появилась возможность добавить в свой послужной список самый лучший фильм. Вот этот. Главный труд жизни. Всю карьеру он ходил вокруг да около, но никак не мог толком отыскать тот самый, главный материал. А теперь он перед ним. «Судные дни». Даже без ста тысяч он бы снял этот фильм. Слишком уж много тот сулил. Путешествия, бессонница, бесконечное ожидание, недели монтажа и обработки, просмотр финального монтажа… все будущие хлопоты того стоили. И так было всегда. Съемки были для Кайла всем.

Дэн выживет и без этого. Он отличный специалист, у него куча денежных заказов. Но Дэн нужен ему. Это его лучший друг. А лучшие друзья помогают друг другу. «Пусть он ночь поспит в собственной постели, а потом поговорим». Дэн справится. Всегда справлялся.

Вест-Хэмпстед, Лондон.

16 июня 2011 года. 22.00

Макс действительно прислал с курьером четыре ящика светильников. Они приехали раньше Кайла, и за них расписалась Джейн из квартиры ниже. Представив всю пыль, волосы, царапины и пятна в своей берлоге, которые выявит такое безжалостное освещение, он не стал вынимать их из коробок.

Смешав виски с бренди, заев их фруктовым кексом, Кайл, чтобы успокоиться, взял ноутбук, просмотрел график Макса и сделал несколько пометок в американской части сценария. Макс организовал два интервью с полицейскими, расследовавшими убийства в семьдесят пятом: патрульным, который первым увидел залитую кровью медную шахту, и детективом из убойного отдела, который расследовал это дело вплоть до смерти брата Белиала в тюрьме Флоренс.

Еще нужно было снять сына владельца ранчо, расположенного рядом с медной шахтой. И в конце им предстояло встретиться с единственной выжившей последовательницей Храма Судных дней, которая уже взрослой провела в секте последний год: с Мартой Лейк. Она отказалась разговаривать с создателями четырех существующих фильмов о секте, в которых были одни предположения о событиях до ночи Вознесения и во время нее. Даже догадки Ирвина Левина казались совершенно дикими, так что Кайл решил не делать выводов, пока не поговорит со всеми сам. Макс не хотел, чтобы они снимали особняк в Сан-Диего, в котором сестра Катерина жила два последних года. В примечаниях указывалось, что фотографий хватит, но Кайл был в этом не уверен. Журнал «Вэрайети» утверждал, что сейчас он принадлежит Чету Ригалу, смертельно больному голливудскому бабнику, от чего теперь дом вдобавок приобрел атмосферу «Голливудского Вавилона» Кеннета Энгера. «Но нельзя же иметь все».

Два фильма о Храме сняли в семидесятых, два – в восьмидесятых. После первой встречи с Максом Кайл посмотрел их все. Ужасные постановки с актерами-любителями. В каждой повторялись отрывки одной и той же новостной хроники: копы и юристы с бачками и длинными волосами, очки-авиаторы под палящим солнцем пустыни, суд в Юме, черно-белые машины, выстроившиеся в ряд, и копы, ведущие тощие фигуры, скрытые покрывалами, в зал суда, журналистки в клешеных светлых брюках и приталенных блузках, микрофоны в тонких руках похожи на огромные металлические леденцы, губернатор Аризоны в очках с черной оправой делает официальное заявление по телевидению, потеющий начальник полиции, коронер, прокурор и все парни из местной мэрии.

В каждом фильме до оскомины часто мелькали фотографии из вклейки «Судных дней» Левина: черно-белые карточки юных членов Храма, снятых в лучшие времена: длинноволосые, с идеальными зубами подростки улыбались со страниц школьных альбомов; а потом снимки из полицейского участка: худые, изможденные, страдальческие, или, наоборот, вызывающе дерзкие лица тех членов секты, которые сбежали до злосчастной ночи, но так и не смогли зажить нормальной жизнью.

В один из фильмов, «Дети зверя», явно вложили кучу денег, потому что там было несколько минут, снятых с вертолета, – шахта и особняк сестры Катерины. Пустыня Сонора с этой высоты походила на необитаемую планету, где участники секты сначала резвились, а потом принялись бегать друг за другом с пушками, когда все пошло прахом.

В «Детях зверя» было очень много сплетен (и в остальных фильмах тоже), услышанных от людей, не связанных с сектой. Три престарелые телевизионные знаменитости из Голливуда семидесятых нудели об обаянии Катерины, о ее чудесной способности говорить ровно то, что они думали и чувствовали, как она блистала на крутых вечеринках в платьях от Шанель и Ива Сен-Лорана, что она знала о них то, чего они никому не рассказывали… бла-бла-бла…. В чем не могли признаться даже себе… бла-бла.

Во всех четырех фильмах неуклюже пытались доказать ее связь с сайентологами и демонстрировали копию постановления об аресте за содержание борделя в Лондоне в начале шестидесятых. На бледной обложке каждого диска обязательно красовался либо портрет Катерины в стиле поп-арт – разжиревшая Элизабет Тейлор с длинными волосами Моны Лизы и ее загадочной улыбкой, – либо тот, где она напоминала лживую мессию с двойным подбородком и красными глазами.

Съемочные группы этих фильмов не бывали ни на французской ферме, ни в особняке в Холланд-парке. Наверное, из-за проблем с бюджетом. Никто не упоминал о паранормальных аспектах Последнего Собора или Храма Судных дней, с которыми Кайл столкнулся в первый же день. Вместо этого во всех шла речь об убийствах, крови, голых и немых детях, об обезглавленной сестре Катерине. А спустя три года Джим Джонс обскакал Катерину во время печально известной Белой Ночи в Гайане, когда он отравил девятьсот своих последователей фруктовым лимонадом со стрихнином.

Когда Кайл дочитал сценарий, в квартире разило застоявшимся сигаретным дымом, а кошка устроилась спать на его подушке. По телевизору показывали ерунду. Кайл проверил почту. Ни слова от Дэна. Разобрал одежду и стал укладывать рюкзак для поездки в Америку. Завтра надо переписать сценарий и составить график на следующий съемочный день, а во время десятичасового перелета все перепроверить. Приехать пораньше, выбрать нужные точки съемки, продумать композицию. Последние четыре интервью придется снимать на рекордных скоростях.

Лежа на диване, Кайл проглядел вклейку в «Судных днях» Левина – надолго он расстаться с книгой не мог. Посмотрел на круглое, но не лишенное привлекательности лицо сестры Катерины. Потом на мрачного брата Белиала, напоминающего Распутина. На худого бородатого мужчину, который застрелил своих четверых товарищей по Храму, когда те пытались бежать перед ночью Вознесения, а потом убил сестру Катерину и перерезал горло четырем из Семерых, прежде чем полиция обнаружила его в шахте в окружении пяти оборванных детей спустя сорок минут после того, как владелец соседнего ранчо поднял тревогу из-за пожара, НЛО, лающих собак и стрельбы.

«Собаки. Опять собаки».

Кайл перебрался на кровать. Попытался сдвинуть кошку, но та сверкнула глазами и показала когти.

– Блин.

Так он и заснул, приютившись рядом с ней.

И наполовину проснулся в полной темноте, вернувшись из какого-то места, от которого остались лишь смутные воспоминания, последние обрывки сновидения. Там стоял туман от сажи и дыма. Камни намокли под дождем. Люди с искаженными и размытыми лицами с тоской смотрели на бесцветные небеса. Худые и ободранные, они походили скорее на скелеты. В грязи под их ногами, зависшими над землей, валялись солома и мусор. В изрезанной колеями глине скапливались лужи воды с цветными завитками бензина и застойной пеной.

Шорох перьев на мумифицированных крыльях.

Отдаленный лязг металла.

Бледные зимние цвета и тяжелый воздух.

И он сам, здесь… над кроватью в темноте. Сквозь занавески пробивался тоненький лучик серебряного цвета. Кайл был нематериален, парил над матрасом. Суставы на ногах раздулись. Широкий таз, впалый живот, провалы между ребрами: он ощущал каждый дюйм своего истощенного тела. Молил о воде пересохшими губами. Лицо его, сухое, как пергамент, и лишенное губ, походило на смертную маску. Спутанные бесцветные волосы еле прикрывали череп, на котором виднелись ранки и почерневшие сосуды.

Слишком длинные ноги висели в холодном воздухе, и длинные когтистые пальцы худых рук, такие слабые, они не могли сдвинуть его с места, оттуда, где Кайла будто распяли в воздухе. Он покинул свое тело и оказался внутри этого.

Извиваясь, он пытался проснуться с той секунды, когда понял, что заперт в чем-то незнакомом и хрупком, в теле, которое поднималось к невидимому потолку. И лишь сознание самого себя дергалось, искало путь обратно в плоть, что когда-то облекала его родные кости.

Рядом, за ним, в темноте, что-то царапалось и топало, а потом раздался громкий стук. Шум шел из соседней комнаты.

А потом Кайл упал. И проснулся, почувствовав, что летит. Чуть не умер от ужаса, дернулся в спутанных простынях и замер, сжавшись в комок и тяжело дыша.

Медленно ощупал лицо трясущимися пальцами. Знакомые губы, вздернутый нос, немытые волосы. Его затопило облегчение, и он вытянулся на собственной спине, почувствовал собственные руки и ноги. Сжал кулаки.

Сел.

Сначала за стеной кто-то топал, но теперь слышался только скрежет когтей. Кошка царапала коврик у входной двери.

Кайл включил лампу на тумбочке. Поморщился от ударившего в глаза света. Слез с кровати и пересек комнату, служившую одновременно спальней и гостиной. Включил свет в коридоре и пошел вниз.

Кошка соизволила на мгновение повернуть голову – она принюхивалась к чему-то между ковриком и дверью. Сверкнула на него почерневшими глазами и вздыбила шерсть. «Выпусти меня, выпусти!»

На онемевших ногах, двигаясь так, как будто у него защемило нерв в паху, Кайл прополз через коридор мимо кухни и ванной. За приоткрытыми дверями все казалось крошечным, бытовая техника напоминала кукольную.

Где-то в темноте кухни стоял кошачий лоток.

Запасной. Может быть, кошка слишком долго держалась, больше не могла ждать, и теперь ей было и неприятно, и неловко, как всем кошкам в такой ситуации? Лучше ее выпустить.

Окончательно проснувшись, Кайл поежился от холода. Если он выпустит кошку, придется спускаться вниз, к общему садику.

– Я думал, мы через все это уже проходили. До утра не подождешь?

Он щелкнул замком и едва приоткрыл дверь буквально на сантиметр, как кошка тут же проскользнула в крошечную щель, метнувшись на темную лестницу. Кайл, в одних трусах, дрожа от воспоминаний о жутких дисморфических видениях, включил свет и потопал вниз по устланной пыльным ковром лестнице, обдумывая свой кошмар. Он никогда не испытывал ничего столь же реального, столь яркого. Причем дважды. Выход из тела и полет над кроватью, как будто он терял себя или его выдергивали и тащили в какое-то страшное место. Почему? И тут он вспомнил фигуры на стенах во Франции и в Лондоне.

Холодный воздух просачивался на нижнюю площадку. За окном было совершенно темно: облака на черном небе закрывали звезды. Сколько времени? Кошка принялась скрести заднюю дверь. Напряженная, взъерошенная, с горящими глазами. А потом бесшумно исчезла, даже не оглянувшись, во мраке сада.

– Больше на улицу не пойдешь, – сказал он, но кошка не слушала, скача где-то в зарослях.

Нужно взять хлорку, тряпку, полиэтиленовый пакет из-под кухонной раковины и убрать лоток. В это время ночи такая задача казалась нерешаемой, хотя он радовался тому, что проснулся. Что больше не в постели или над ней.

Свет лучше не выключать. Поспать можно и на рассвете. Еще куча времени будет на работу. Правда, со спортзалом опять мимо. «Жаль». Не проблема, по сравнению с бесконечным облегчением от того, что проснулся. Не остался в кошмаре.

Вернувшись в квартиру, он замер под лампой в прихожей. Задрал подбородок и принюхался. Пахло жженым волосом и разложением. И еще старой водой и мокрыми тряпками, позабытыми в темной холодной комнате. И еще что-то… «Что это? Откуда этот запах?» Мокрая зола. Как будто костер, в котором жгли старые газеты, залили водой. «Здесь? Зачем?»

Кайл проверил ванную. Может, это плесень на стене или несвежее полотенце, которое стоит постирать, подгнивший линолеум, старое дезинфицирующее средство. Он прошел поглубже и принюхался. Резкий запах дешевого дезодоранта-спрея, оставляющего белые пятна под мышками. Немного несет от туалета, крышка сиденья поднята. У Кайла было хорошее обоняние, и он никогда не пробовал кокаин – редкость в кинокругах. Но в ванной все оказалось нормально, включая чистые стены.

Он вспомнил шум в своем сне. Стуки, топот, скрежет. Подумал о номере отеля в Нормандии. Прислонился к стене – голова внезапно закружилась, когда он подумал, что нереальное вполне может стать реальным. Поежился. «Не здесь. Не надо. Пожалуйста».

Кайл побежал в кухню, с трудом дыша. Осмотрелся. Между шкафами, над раковиной и плитой белые стены пожелтели. Плита была заляпана маслом и томатным соусом. Все как обычно. И лоток чистый, и наполнитель в нем сухой. Окна закрыты.

Кайл взглянул на потолок. Паутина, черные точки мертвых насекомых в крошечных желтых кругах – как всегда на съемных квартирах. Старые пятна, на которые он привык не смотреть, – когда приехал сюда два года назад, все уже было так. Маленькая бабочка в углу. Мир за крошечным окном казался совершенно черным.

Но запах шел откуда-то из кухни. Сейчас он стал слабее, как будто недавно открыли окно проветрить. Так могло пахнуть из мусорного ветра, Кайл открыл его: пусто. Влез в шкафчик под раковиной: потянуло лимоном и полиролью. Не здесь. Проверил два шкафа: резкий аромат алюминия и пыльная нота. Пошел к шкафу, где хранил консервы и бакалею, открыл дверцу.

И отскочил назад. Наружу вывалилась банка ананасов, банка фасоли отскочила от микроволновки, за ними посыпались бульонные кубики, засохшая головка чеснока и зеленая сетка с одной луковицей внутри.

За маленькой лавиной накатил густой запах застоявшейся воды, высохшей падали, горелых спичек и мокрой одежды. Он выкинул из шкафа все банки и пакеты, сложив их с другой стороны. Дальняя стенка пошла пятнами.

«О боже, нет. Нет». Он отвернулся. «Не надо». Взглянул снова.

Пнул луковицу и покосился на пятна. Смотрел и смотрел, пытаясь найти в них смысл. Выглядело это так, как будто в стене лопнула фановая труба, и жидкость целый год пропитывала штукатурку и обои. Но когда он кормил кошку вчера днем, то шкаф открывал. Тогда стена была чистой.

Кайл осторожно протянул руку и ткнул пятно пальцем. Бумагу, казалось, опалило быстро потухшее пламя.

Он отступил на шаг и присмотрелся к широкой полосе в середине отметины, этого смрадного клейма, неожиданно появившегося сегодня ночью. Оно походило на рельефы, проступавшие на каменной кладке в Нормандии, на некрашеной штукатурке в подвале на Кларендон-роуд, на гладкой краске ванной комнаты в отеле Кана. Разные поверхности, но одинаковая цветовая гамма: опаленная, глянцевитая, влажная, мутные разводы грязных бинтов, черная жидкость, засохшая на саване, форма…