Ешь правильно, беги быстро. Правила жизни сверхмарафонца Джурек Скотт
Вышло так, что все мои второстепенные навыки в конце концов пригодились.
Мне нравилось заниматься спортом, но в средней школе я не был членом ни одной из команд. В «Санта-Розе» у нас в классе было всего двенадцать человек, и даже если бы мне очень хотелось играть в американский футбол или баскетбол, сама мысль о том, чтобы задержаться после уроков и потом ехать обратно поздним рейсом школьного автобуса вместе с весьма спортивными старшеклассниками, меня ужасала. Я был застенчивым, тощим, меня дразнили задохликом. В школьных автобусах меня обычно толкали, пинали и подначивали на драку. Думаю, потому, что я все время был аккуратно одет, в рубашке с наглухо застегнутыми пуговицами. Или потому, что я к тому времени уже хорошо учился. В Миннесоте в простой сельской школе не любили отличников. Если бы ребята знали, сколько я охотился и рыбачил, возможно, все было бы иначе. Но они этого не знали, и все было так, как было.
Однажды один парень плюнул мне в лицо. Но я не дрался. Я знал, что, каким бы ни был исход драки, побил бы я его или он меня, самое худшее все равно ожидало бы меня дома.
Я играл в баскетбол при нашей церкви, когда ходил в седьмой и восьмой класс, потому что там оплачивали поездки и баскетбольную форму (а также потому, что ребята из баскетбольной команды не воровали друг у друга деньги, выданные родителями на обеды). Но даже с учетом того, что я уже знал, как ставить команде противника ловушки, защищаться и пасовать из-за спины, я ничем особенным не выделялся. Все, чем запомнились поездки на баскетбольные игры, это тем, как маме помогают сесть на скамейку для зрителей. Я ненавидел это зрелище. Я ненавидел, как она медленно двигается, хотя это, конечно, звучит ужасно. Мне казалось, что у нас странная семья, и чувствовал себя из-за этого изгоем. Например, в церкви мы сидели на передних рядах. Отец привозил нас в церковь и говорил: «Давайте, ребята, идите, садитесь, а я маму приведу». И потом вся церковь смотрела, как мама медленно добирается до передних рядов.
К моменту окончания средней школы у меня были хорошие оценки, я подрабатывал в баре «Сухая пристань» (где меня быстро повысили от посудомойщика до повара блюд быстрого приготовления), и у меня не было друзей. Я мог приготовить креветки, французский шоколадный пирог, чили, гамбургеры, суп из устриц и потрясающий филадельфийский сэндвич с рубленым стейком. У меня внутри что-то уже «зажигало», не то чтобы амбиции – это было что-то общее и неопределенное. Я все еще задавался вопросом, почему все есть так, как есть. Я хотел знать, что из меня получится. Я умел хорошо концентрироваться на нужном мне деле, но ответов на мои вопросы это умение не давало. Да я и не знал, что бы помогло в этом плане.
Оказалось – лыжи. В старших классах школы у нас была команда мальчишек, катавшихся на беговых лыжах, а так как мне нравилось быть на природе и я уже понял, что мне не быть разыгрывающим защитником в баскетболе или тейлбеком в американском футболе, я решил попробовать присоединиться к этой команде. Тренер, суровый норвежец по имени Глен Соренсон, показал нам основы и начал вывозить на соревнования, на которых мы безнадежно проигрывали. Поэтому он дал нам задание на лето – набраться выносливости. И сказал, что ему все равно, как мы этого будем добиваться. У меня не было ни велосипеда, ни роликовых лыж, так что я просто бегал.
Если мне нужно было быть в баре «Сухая пристань» с утра, я бегал днем. Если днем нужно было помочь маме, я бегал вечером. Каждый день я бегал чуть дальше, чем раньше. Однажды пробежал четыре мили в одну сторону и четыре в другую, и отец тогда сказал: «Ты добежал до магазина Адольфа!» – для них с мамой это было невероятно.
Я не всегда бегал потому, что мне это просто нравилось. У меня болели мышцы, я набивал мозоли, иногда были проблемы с пищеварением (в то лето я узнал об основных проблемах бегунов – судорогах, тяжести в желудке и необходимости быстро найти туалет). Тем летом мне впервые нервно сигналили водители на дорогах Северной Миннесоты. Мне нравилось чувство движения и то, что я видел реальный прогресс, что мог добраться до разных мест сам и меня не нужно было никому подвозить. Но я бегал даже не поэтому. Я бегал потому, что хотел кататься на лыжах.
Тренер Соренсон рассказывал нам истории о том, как он со своим братом ходил на байдарках за Северный полярный круг на несколько недель. Он рассказывал, как они с братом бегом загоняли оленя до тех пор, пока тот не падал от усталости. Тренер Соренсон был единственным человеком, которого я знал, кто задавал вопрос «Почему?» с такой же настойчивостью, как и я. Почему полезно чередовать скоростные работы и длинные забеги? Почему руки надо ставить именно так? Почему в начале гонки надо сдерживать темп? Обычно тренер сам задавал вопросы и сам же на них отвечал, но если кто-нибудь из нас задавал вопрос, на который он не знал ответа, ему это нравилось даже больше. Знание ответа он поощрял меньше, чем вопросы. Наконец-то я нашел свое место в жизни и человека для своих вопросов «Почему?».
Сказать, что мы были крутой командой, означало бы здорово покривить душой. В Дулуте было три школы. «Любители пирожных» – на востоке, шпана – дворовые ребята из города, которые обычно ошивались по подворотням, носили с собой финки и искали приключений. И мы, беднота из таких пригородов, что нас даже частью Дулута можно было считать с натяжкой. Суровые деревенские подростки.
Например, Джон Обрехт – его родители считали, что спорт закаляет характер. Или братья Зибински, Марк и Мэтт, оба под метр восемьдесят, в центнер весом. Они ходили в шортах поверх лосин и смахивали одновременно на баскетболистов и балерин. И жердеподобный я. До того как тренер Соренсон занялся нами, никто из нас ни разу не стоял на лыжах.
Может, у нас и не хватало опыта, как у ребят из других команд, и спортивный инвентарь у нас хромал, но мы точно умели здорово концентрироваться на поставленной задаче. У тренера было всего три заповеди. Будь в хорошей форме. Работай. И делай это в удовольствие. Это прекрасно совпадало с картиной мира большинства бедных деревенских ребят из Миннесоты. Его девиз был «Боль – это когда всего лишь болит».
У других команд и народу было побольше, и униформа ярче. А мы приходили на соревнования в своих джинсах и клетчатых рубашках, но к тому времени, когда были в младших классах старшей школы, мы уже «делали» всех. «Любители пирожных» в этом плане были вне конкуренции. Они носили красную обтягивающую униформу из лайкры, у каждого было по две-три пары лыж. В наших глазах они были представителями Империи Зла, Янки из Нью-Йорка и так далее – возьмите в качестве примера любую влиятельную богатую группу, у которой уже все есть и ей этого мало. Они приезжали на соревнования на частных автобусах. Понятное дело, мы их терпеть не могли.
Я тогда был, наверное, лучшим лыжником в команде, отчасти благодаря выносливости и общей физической форме, которые я заработал при помощи бега. Мы делали интервальные тренировки на лыжах, забирались на горки, и тренер Соренсон сказал, что он впервые видит, чтобы кто-то младше его бегал лучше, чем он. И ему это нравилось!
Дело даже не в том, что наша команда выигрывала. В тот сезон я и сам начал выигрывать призы. Мои родители приезжали на соревнования, а так как они проходили в лесу, отец смастерил специальные сани. Он сажал маму в сани, укутывал в спальный мешок и надевал ей на руки огромные варежки. Он возил за собой эти сани так, чтобы она могла смотреть, как я бегу. И мне это очень нравилось.
Я тогда стал пятнадцатым среди лучших бегунов штата, а отец нашел постоянную работу в котельной Университета Дулута. Маме к тому моменту нужно было инвалидное кресло, мне по-прежнему надо было и дрова колоть, и стирать, и готовить, но я уже стал понимать, что если следовать принципу «Надо – значит надо», иногда все получается очень даже неплохо.
Правда, не всегда. Однажды в марте мы с братом и сестрой поехали на машине в гости к прабабушке. Когда мы вернулись и вошли в дом, то увидели, что мама лежит на полу. Она пыталась самостоятельно подняться, упала и сломала бедро. Мы позвонили отцу и в скорую. После этого случая мама больше никогда не пыталась ходить самостоятельно. Отец тоже очень изменился после этого. Сначала он на нас, особенно на меня, сильно накричал. Он сказал, что рассчитывал на меня, на то, что я забочусь о доме, пока он на работе, а я его подвел. Я пытался возразить, что мама сама настояла, чтобы мы поехали к прабабушке, что она сказала, что справится. Но отец даже не слушал. Он был в бешенстве.
Вскоре после этого к нам домой приехал физиотерапевт. Его звали Стив Карлин, и он дважды в неделю занимался с мамой интенсивной физиотерапией. Он заметил, что я с интересом наблюдаю за упражнениями, и сказал: «Эй, ты же спортсмен, давай, помоги, у тебя должно неплохо получиться». Именно в тот момент я понял, что хочу быть врачом, а не лесничим. Я стал маминым физиотерапевтом. Мы с ней всегда были близки, с тех пор как она водила мои руки с деревянной ложкой по тесту с маслом, и, мне кажется, для нее моя помощь очень много значила. Брат, в свою очередь, совсем с ума сходил от всего того, что творилось дома. Он постоянно сбегал кататься на лыжах, вечно попадал в какие-то истории со своими приятелями. Сестра была тихоней. А отец ушел в себя.
В то лето меня как представителя нашей команды отправили в лагерь для лыжников «Команда Берки». В нем собирались лучшие лыжники-старшеклассники. Лагерь располагался в штате Висконсин в городе Кейбл, в доме отдыха Telemark Lodge. Нас разместили в общежитии в лесу. Собрались ребята со всего Запада США, и тренеры тоже. Тренировали нас трехкратный олимпийский чемпион Николай Аникин и его жена Антонина. Антонина практически не говорила по-английски, и все наше общение сводилось к окрикам и возгласам. Еще у нее был забавный акцент, она говорила «поестка на лыжах», а не «поездка на лыжах», прямо как Драго из фильма «Рокки-4». Все передразнивали этот акцент, а я старался запомнить как можно больше русских слов.
Я узнал об уровне МПК (максимальном потреблении кислорода), необходимом для дыхания при занятиях спортом. Я узнал о разных видах воска для лыж, о способах отталкивания, плиометрических силовых тренировках, лактатном пороге – моменте, когда молочная кислота в организме при физической нагрузке образуется быстрее, чем он успевает ее переработать. Я узнал, как держать темп и как использовать монитор частоты сердечных сокращений для измерения нагрузки при тренировках. Мы просматривали видеоматериалы с соревнований в Норвегии, Швеции и Финляндии – странах, в которых живут лучшие лыжники мира. Меня все это просто поразило. Я словно наткнулся на лучшую в мире книгу по беговым лыжам.
Я слушал инструкторов, я впитывал знания во время обедов. В лагере нам давали овощную лазанью, разные салаты, свежеиспеченный пшеничный хлеб. В то время для меня все, что отличалось от смеси салатных листьев с огурцами и майонезной заправкой, было чем-то дико, потрясающе сложным. Что-то из цельнозерновой пшеницы, тушеный шпинат? Это была вообще экзотика.
Так как выбора у меня особого не было, я ел все, что давали. И был поражен, насколько все это вкусно! И, самое главное, – насколько я после всего этого потрясающе себя чувствовал. В лагере я тренировался больше и чаще, чем когда-либо. И никогда не чувствовал себя настолько энергичным. Тогда я и начал задумываться о том, что на меня определенным образом действует еда. Но только спустя несколько лет я познакомился с исследованиями о взаимосвязи питания и тренировок, питательных свойств продуктов и здоровья и только тогда узнал о важности питания для всех, а не только для спортсменов.
Тогда я еще не знал, что диета, основанная на растительных продуктах, означает больше клетчатки, ускоряющей усвоение продуктов и минимизирующей негативное влияние токсинов на организм. А также больше витаминов и минералов, больше разных видов полезных веществ – ликопина, лютеина и бета-каротина, помогающих при хронических заболеваниях. И еще это означает меньше жареных продуктов с углеводами и жирами, употребление которых связывают с болезнями сердца и прочими заболеваниями.
Когда я вернулся домой, я болтал о лагере без умолку. Отец смастерил в подвале горку из фанеры, ДСП и деревянных брусков, и я часами катался туда-сюда, пытаясь повторить движения лыжников из Норвегии и Финляндии. Отец смастерил мне велосипед: раздобыл старый дамский велик и приварил трубу поверх рамы. Теперь я либо катался в подвале на горке или на велосипеде, либо накручивал мили бега. Я изучал финские видеокассеты и шведские книги по физиологии физкультуры, полученные по внутрибиблиотечному книгообмену (это стоило мне немалых усилий!).
Я продолжал изучать влияние питания на тренировки. Однажды зимой, когда учился в одном из старших классов, я поехал в лыжный поход с товарищем по команде Беном Дэнином и его отчимом Беном Крофтом в город Миноква в штате Висконсин. Они прихватили с собой пару ящиков с цельнозерновыми макаронами, шпинатом и чили из черных бобов. Мы остановились в доме одного из наших друзей, Курта Вулфа, он тоже был в лагере «Команды Берки», и его мама делала настоящую гранолу. Я попросил у нее рецепт и, вернувшись домой, объявил отцу, что хочу сделать гранолу для всех. Показал ему список ингредиентов, и он сказал, чтобы я позвонил в местный кооператив Whole Foods Co-Op и спросил, есть ли у них соевая мука, молотая пшеница и ячменные хлопья. Так что не то чтобы я начал есть гранолу и салаты, чтобы сделать этот мир лучше (это пришло позднее) или чтобы спасти коров. Я просто обратил внимание, что чем больше я ел продуктов, которые раньше считал «едой для хиппи», тем лучше себя чувствовал и тем лучше были мои результаты в соревнованиях. Утром перед школой я съедал огромную порцию бурого риса, который готовил с вечера. Делал я это тайком, потому что заметил укоряющие взгляды близких, когда они видели, что я его ем. (Я пытался постепенно просвещать в этом плане свою семью, но дело двигалось медленно. Я понял, что лазанья со шпинатом – это был явный перебор, поэтому на долгое время максимумом в этом плане оставались гранола и бурый рис.)
К тому времени как пошел в старшие классы, я уже считался девятым лыжником в штате. В нашем же округе был только один парень, бегавший быстрее меня. Он не только быстрее бегал на лыжах, он еще и быстрее плавал и ездил на велосипеде. Он выиграл региональный чемпионат по кроссу, был одним из лучших на чемпионате по плаванию. Кажется, его пару раз исключали из школы за прогулы, выгоняли из спортивной команды за непотребную лексику по отношению к тренерам.
Я его видел один раз за пару лет до этого. Наш автобус проезжал через Дулут. На перекрестке стоял парень в ярком лыжном костюме розовых и желтых цветов. Это не были официальные цвета ни одной из школ. Он держал три пары лыж, а на голове был панковский начес с наполовину выбритым затылком и хвостиком. Парня и так сложно было не заметить, а он всеми силами еще и привлекал к себе внимание – орал и требовал, чтобы автобус остановился. Оказывается, тренер его бросил на полпути в качестве наказания за бунтарство (парень отказывался носить одежду школьных цветов, его форма была собственным «изобретением»). Парень позвонил в школу в Проктор, сказал, где находится, и попросил, чтобы наш автобус его подобрал. Тренер Соренсон согласился: ему всегда нравились бунтари.
У всех было что рассказать про этого парня: и про то, что он никогда не тренировался, и о том, как он бегал с похмелья, и о многом другом. Но, черт побери, как он катался на лыжах! Я никогда не встречал такого талантливого лыжника. В городке говорили, что он не поднимался выше регионального уровня потому, что был совсем безбашенным и его в любой момент могли выгнать из школы (отчеты по успеваемости составлялись уже после региональных соревнований, но до соревнований на уровне штата). Помню, я подумал: мне бы его талант – я точно не позволил бы себе завалить учебу.
Парень запрыгнул на ступеньки нашего раздолбанного желтого школьного автобуса. Он никого из нас не знал. Но зато мы все его знали. Это была ходячая легенда, сорвиголова, лучший спортсмен штата, с которым родители всех местных подростков запрещали водиться. Он был «темным королем» среди «любителей пирожных». Его звали Дасти Ольсон, и он изменил мою жизнь.
РастяжкаНекоторым растяжка совсем не нужна. Если у вас спортивное телосложение, если вы не проводите слишком много времени у компьютера, если в любой момент можете поспать пару часов или поплавать, то, возможно, к вам все, что будет сказано ниже, не имеет отношения. Для всех остальных – обязательно делайте растяжку.
Постарайтесь обращать внимание на пять главных для бегунов пунктов:
• бедра,
• сгибатели бедра,
• квадрицепсы,
• икры,
• илиотибиальные связки, те, что проходят от наружной стороны тазовых костей к наружной части колена.
Эти группы мышц и связок обычно скованны: из-за неправильной посадки, сутулости, забитости из-за повторяющихся мелких движений.
И хотя существует бесконечное множество упражнений для каждой группы мышц, важно их делать регулярно и правильно.
Например, для растяжки мышц бедра лягте на пол на спину, накиньте на ногу петлю из веревки или ремня и возьмите конец веревки в руки. Вытяните ноги, затем поднимите ногу с накинутой на нее петлей как можно выше, не натягивая при этом веревку. Продолжайте поднимать ногу до тех пор, пока не почувствуете легкое напряжение мышц на задней поверхности бедра. И вот тогда – немного, совсем немного – потяните веревку на себя. При такой растяжке не нужно прикладывать особых усилий, растяжка не должна быть болезненной. Держите растяжку пару секунд. Затем ослабьте натяжение веревки и опустите ногу. Повторите пять или десять раз.
Это упражнение использует технику активной изолированной растяжки. Мне нравится эта техника потому, что она проста, эффективна и не занимает много времени (можно справиться с задачей за 5–10 минут). Неважно, проводите ли вы растяжку по этой методике до или после пробежки (я растягиваюсь после тренировок), но растягиваться надо обязательно.
Яблочная гранола с корицей
Секрет этой гранолы – в замачивании зерен и молоке из семян льна. Замачивание зерен (в данном случае – цельнозернового овса) помогает в выработке энзимов, необходимых для правильного пищеварения. В семенах льна много насыщенных жирных кислот семейства омега-3, а молоко из семян льна помогает придать хрустящей граноле легкий кремовый вкус. Это блюдо идеально для подкрепления до или после тренировок.
Ингредиенты:
1–2 ч. л. кокосового масла
4 чашки овсяных зерен, замоченных в воде на 6–8 часов
1 яблоко, без кожуры и сердцевины
чашки сухих кокосовых хлопьев
2 ч. л. молотой корицы
2 ч. л. кленового сиропа или 1 ч. л. нектара агавы[3]
1 ч. л. ванильного экстракта
ч. л. соли
чашки молотого необжаренного миндаля
чашки молотых семян тыквы
чашки изюма
Разогрейте духовку до 120 градусов. Смажьте маслом два листа вощеной бумаги.
Смешайте в течение примерно 30 секунд молотые зерна овса, яблоки, кокос, корицу, подсластители, ваниль, соль в кухонном комбайне. Перемешайте, перемалывайте еще секунд 30. Повторите еще раз. Пересыпьте смесь в большую емкость, добавьте миндаль, семена тыквы и изюм. Хорошо промешайте до однородного состояния.
Переложите смесь на лист вощеной бумаги, распределите ровным слоем. Выпекайте 2–4 часа, время от времени перемешивая гранолу лопаткой, до получения сухой, хрустящей смеси. Вы можете выпекать и при более высокой температуре, но не забудьте в этом случае почаще перемешивать гранолу, чтобы она не подгорела.
Остудите, вмешайте в готовую смесь изюм.
Подавайте с льняным молоком и нарезанным бананом или ягодами.
Может храниться 3–4 недели в плотно закрытом контейнере.
Получается 8–10 порций.
Ингредиенты:
чашки сухих семян льна
4 чашки воды
ч. л. соли
1–2 ч. л. нектара агавы или кленового сиропа (по вкусу)
В блендере смешайте льняные семена, воду, соль на высокой скорости в течение 1–2 минут до консистенции молока. Для получения более сладкого молока добавьте нектар агавы или кленовый сироп по вкусу.
Льняное молоко может храниться в холодильнике 4–5 дней.
Получается 5 порций.
5. Гордость «любителей пирожных»
Бегаем с Дасти, 1992–1993
Пытаться быть кем-то означает предать самого себя.
Курт Кобейн
Отец Дасти все время проводил в барах, мать работала при лютеранской церкви. Она выдавала Дасти 25 центов в день и говорила, чтобы он во что-нибудь поиграл. Дасти тогда было пять лет. Он отправлялся на велосипеде в местный юношеский спортивный комплекс, весь день там играл, плавал, бегал и искал приключений. Когда Дасти исполнилось двенадцать, его отец как-то сел в автомобиль, укатил в бар и больше не появлялся. Вскоре он развелся с матерью Дасти, и он не видел отца много лет. Мать стала встречаться с мужчиной, который ненавидел Дасти и постоянно его доставал. В общем, Дасти дома особо не появлялся.
Я же, наоборот, все время или делал уроки, или помогал маме по дому, или катался на лыжах, или качал «железо» (этому я, к слову, тоже научился в лыжном лагере), или гулял со своей подружкой (оказалось, что девушкам нравятся спортивные ребята).
А Дасти пил. И все это знали. Мы также знали (или думали, что знали), что он запросто может нагрубить копам, что спал он не только со старшеклассницами, но и с барменшами и студентками. На соревнованиях Дасти не просто молча выигрывал – обгоняя соперников, он смеялся над ними, обзывал и всячески оскорблял их родню. У него полностью отсутствовало понятие дисциплины, Дасти просто пускал свой талант по ветру. Это знали все: и «любители пирожных», и городская шпана, и деревенские подростки.
Но весной 1992 года, когда мы с Дасти учились в старших классах, я узнал, что ничего о нем не знаю.
Мы поехали в Рамфорд на национальные юношеские лыжные гонки, и организаторы поселили в нас с Дасти одну комнату. В Рамфорд съехались лыжники из всех штатов, где занимались этим видом спорта. Погода была совершенно ужасная – шесть градусов тепла, снег больше напоминал кисель. Днем пошел дождь, а ночью температура упала, и лыжня превратилась в каток. Но тренеры все равно гоняли нас на тренировки. И Дасти огрызался на них. Он спрашивал, почему мы так мало бегаем. Он говорил, что тренеры идиоты, всем вокруг (включая самих тренеров). Я смотрел на все это и ждал, когда его наконец выгонят. Я никогда в жизни не мог себе позволить огрызаться на взрослых. Я никогда не ставил под сомнение указания тренера. А Дасти посмотрел на мое выражение лица и сказал, чтобы я не парился и что тренеры слабаки. Он называл меня «Джуркой» и «поляком-тупицей», но звучало это из его уст совсем не обидно.
В первой гонке на 10 км за два километра до финиша Дасти поскользнулся на заледенелом повороте и сильно ударился. Он долго возился, пытаясь подняться, и я понял, что что-то с ним не так. А Дасти спокойно заявил, что у него перелом лодыжки. Тренеры сказали, чтобы он заткнулся – нет никакого перелома. Они были уверены, что знают о Дасти все и он просто-напросто требует к себе повышенного внимания. Они сказали, чтобы он как следует выспался ночью и был готов к соревнованиям на следующий день.
Вечером, когда в комнате Дасти снял лыжный ботинок, оказалось, что нога у него фиолетового цвета, почти черного, и опухла так, что больше напоминала волейбольный мяч. Дасти тогда ничего не сказал. Даже не пытался пошутить. И я почувствовал разочарование из-за того, что, может, он и не такой крутой.
Когда Дасти на следующий день собрался выходить на старт, его лодыжка была совсем опухшей. Он даже не мог натянуть ботинок на ногу. Но пытался: не произнеся ни звука, он одним махом все же натянул ботинок. Это заметил один из тренеров, по счастливой случайности оказавшийся еще и врачом. Он понял, что происходит, наорал на Дасти, чтобы тот прекратил это занятие и что его сейчас повезут в больницу. Дасти сделали рентген. Как он и говорил, у него оказался перелом лодыжки.
И вот тогда я понял: я был не прав в отношении Дасти. Он был крутым сукиным сыном.
На следующий день Дасти уже был самим собой. Сначала он забрался в комнату лыжников из Аляски и стырил у них приставку Nintendo. Когда они предъявили претензии, он обозвал их слабаками и начал стрелять в них из водяных пистолетов. Так продолжалось всю неделю. Каждый вечер он притаскивал в фойе отеля кока-колу и имбирную газировку. Он плел байки о том, как за ним гонялись копы. Он рассказывал о женщинах, с которыми переспал. Он рассказал, что как-то подружился с парнем, который знал, какие из кладовок уборщиков туалетов в Университете Миннесоты в Дулуте не закрывались на ночь, и украл 90 рулонов туалетной бумаги, а потом развесил ее на домах людей, которым хотел насолить. Он рассказал, что как-то пробежал восемнадцать миль от своего дома до линии старта международного марафона Grandma’s Marathon в Дулуте, потом пробежал сам марафон, а затем еще и пять миль обратно.
Если я отвечал тренерам «Да, так точно, сэр!», то Дасти: «Какого черта вы нас заставляете это делать?» Я носил рубашки, застегнутые на все пуговицы, а Дасти брил свой череп. Мы были очень разными, и это всем бросалось в глаза. Но что не было видно со стороны, так это то, что у нас были общие интересы и то, какие усилия мы прилагали для достижения поставленной цели. Когда Дасти рассказывал всем про свои невероятные приключения и сверхчеловеческую выносливость, все улюлюкали и ржали, все думали, что он заливает. Но только не я. У него было качество, благодаря которому он продолжал двигаться дальше уже после того, как все позади остановились. Я не совсем понимал, как это работает, но хотел этому научиться.
К выпускному вечеру на деньги, заработанные в баре «Сухая пристань», я купил у дедушки Эда его старую бежевую «тойоту короллу», та что теперь я мог две мили от дома до работы проезжать, а не бегать бегом или на лыжах. Я был президентом местного отделения организации «Лучшие ученики нации» (National Honor Society), читал Александра Солженицына и Генри Торо. Я уже задумывался о том, чтобы жить где-то за пределами Проктора и Дулута, и даже Миннесоты, о жизни, не похожей на жизнь в нашем домике на отшибе, у проселочной дороги. Но ясно эту жизнь я пока себе не представлял. И не знал, как сделать, чтобы жизнь эта стала реальностью. Я хотел продолжать заниматься беговыми лыжами в колледже и учиться на врача. Я уже вполне неплохо помогал маме, я подружился с ее физиотерапевтом. Стив Калин был парнем простым, совсем не похожим на того врача, который чуть не подсадил меня на таблетки от давления. Стив обычно помогал маме подняться, а когда она не хотела вставать с постели, помогал мне уговорить ее. У нее на бедре был шрам от операции после того падения, но меня он не шокировал. Стив говорил, что это хороший признак и из меня выйдет физиотерапевт: я был не брезглив.
В речи на выпускном вечере я сказал: «Я бы хотел поделиться с вами четырьмя советами, которые могут помочь вам и людям, вас окружающим» (текст той речи сохранился у меня до сих пор).
«Во-первых, я бы хотел попросить вас быть особенными, не такими, как все.
Во-вторых, старайтесь всегда помогать другим, а не думать только о себе.
В-третьих, все люди могут достичь своих целей. Не позволяйте никому уговорить вас отступиться от вашей цели
И последнее: сделайте все, что можете, пока молоды. Сделайте все возможное, чтобы продолжать добиваться своих целей и реализовывать мечты, даже если это сейчас кажется невозможным».
Все это, конечно, хорошо на словах, на самом же деле я не знал, какие у меня цели и мечты, кроме занятий лыжами и учебы на физиотерапевта. Я знал, что хочу поступить в колледж, но отец дал понять, что не сможет платить за обучение и что я должен буду зарабатывать на это сам. Я хотел поехать в Дартмут, но колледж из группы Лиги плюща мне был не по карману. В конце концов я остановился на колледже Святой Схоластики, в котором училась мама. Это частный колледж современных искусств, но в нем сильная медицинская программа. Самое положительное (и отрицательное тоже) было то, что я мог продолжать жить дома и помогать своим. Гипертонус мышц у мамы продолжал повышаться, Стив приходил все реже – он теперь уже мало чем мог помочь. И поездки на лекции были для меня некой формой свободы (звучит ужасно, но это именно так).
Изо всего нашего городка Проктор в тот год в колледжи пошли только пять человек, все мои одноклассники после школы сразу устроились на работу. Я тоже работал в Дулуте в магазине NordicTrack, он располагался в торговом комплексе Miller Hill. Я носил рубашку-поло, демонстрировал покупателям разные тренажеры и продавал их. Я был вежлив, я все знал о тренажерах, имитирующих лыжный ход. Грек Ник, работавший там же по вечерам, познакомил меня со своей дочерью, мы стали встречаться. Я изучал средневековую историю, химию и основы композиции. Я ел в «Макдоналдсе» в торговом центре по меньшей мере четыре раза в неделю – брал два сэндвича с курицей, большую порцию картошки и колу. Пока я был ребенком, я практически не пробовал фастфуд: это была роскошь, которую мы не могли себе позволить. То, что в любой момент я мог купить гамбургер или сэндвич с курицей, для меня было настоящим символом свободы. Ну, и вкусно было тоже. И если простых смертных и устраивали все эти овощи и жареная картошка, то я был спортсменом, а спортсменам нужен белок. То есть мясо.
В тот сезон я встал на лыжи осенью, но поучаствовал всего в трех соревнованиях. Это вообще был цирк. Нас в колледже тренировал тренер по бейсболу. Одели нас в форму, которую команда девушек выбросила еще пару лет назад. В общем, чтобы просто оставаться конкурентоспособным, я бегал. Часто в одиночку. Но в основном с Дасти.
Мы вместе ездили на разные соревнования, и пока я заправлял машину, он мог вывалиться из магазинчика на заправке со стыренным пакетом чипсов в кармане. Я удивляюсь, как его ни разу не арестовали. Пока я вел свою старую колымагу, Дасти сидел на пассажирском сиденье и мог вытянуться из окна, чтобы «дать пять» лыжникам, шедшим навстречу. Ему нравились рестораны, в которых был шведский стол. Он научил меня раскладывать по карманам куртки куски пиццы, если в желудок больше ничего не лезло.
В свободное от мелких краж, приключений и бега время Дасти работал в магазине лыжного инвентаря Ski Hut. На работу даже в пятнадцатиградусный мороз он ездил на велосипеде (с привязанными к нему лыжами). Так что с выносливостью у него было все в порядке.
Конечно, Дасти всегда «делал» меня на дистанции. Он был сильнее, быстрее, а я, памятуя об истории с переломом его лодыжки, никогда не считал себя настолько крутым. Мы оба это знали. Но знали и то, что я постепенно меняюсь. У Дасти была традиция – каждый год во время рождественских каникул он участвовал в лыжной гонке на 90 километров. Он называл это «Девяностокилометровым днем». Парня, который организовал эту гонку, звали Рик Калаис, он был тренером в Центральной школе Святого Павла, и все его звали Рикером. На старт гонки выходили самые крутые и упорные лыжники. Еще когда мы учились в школе, Дасти спрашивал, не хочу ли я пробежать вместе с ним. Конечно, он меня обогнал, но сказал, что они с Рикером на последних десяти километрах каждую минуту оглядывались: настолько близко я держался за ними. Дасти понимал, что у меня не его космическая скорость, и не мог поверить в то, что я держался за ними. Рикер до сих пор говорит: «Тот “Девяностокилометровый день” был днем рождения Джурека».
Дасти постоянно поддевал меня по поводу колледжа, говорил, что в своей рубашке-поло в магазине NordicTrack я выгляжу как дебил, что я слишком правильный. А я ему завидовал и все пытался представить, каково это – никакой ответственности и никаких проблем. Я пытался представить, каково это – жить как Дасти.
Однажды вечером в марте, в первый год учебы в колледже, я пришел домой чуть позже, чем обещал. Отец сказал, что если я обещаю быть дома в какое-то время, я должен быть дома. Я ответил, что он должен понять: у меня есть жизнь и вне дома, я работаю, учусь, и у меня много чего происходит. Но отец меня даже не слушал. Он сказал: «Раз дома не нравится, живи где хочешь. У нас такие правила».
Я думал, что он сгоряча сказал, чтобы я уходил из дома. Но отец был серьезен. Он действительно это имел в виду. Он сказал еще: «Я больше не хочу, чтобы ты был с нами». Мы оба наорали друг на друга, мама плакала. Она тогда себя неплохо чувствовала, но вряд ли могла что-то изменить. У меня на следующий день должен был быть экзамен по химии. Я сгреб в охапку книги, закинул их в рюкзак и, даже не взяв никакой одежды, вышел из дома. Доехал до туристической парковки на вершине холма Томсон-Хилл, остановился и просто сидел в машине. Было дико холодно. Я не знал, где буду жить и какие перемены теперь меня ожидают. Но я знал, что делаю то, что должен делать. Я поставил машину под фонарь, открыл учебник по химии. И принялся учить.
Хлеб-пицца для длительных пробежек
Когда я был подростком в Северной Миннесоте и ел все подряд, сама идея пиццы без сыра была подобна зиме без снега: явление интересное, но нереальное. Теперь я веган и взрослый. Но до сих пор найти вкусную веганскую пиццу – проблема. Поэтому я делаю ее самостоятельно. Этот рецепт не просто особенный и вкусный, его еще и легко запомнить, и готовится пицца очень быстро. Секретный ингредиент этой пиццы – пищевые дрожжи, так называемая «пыль для хиппи», желтые хлопья, обеспечивающие маслянистый сырный привкус любому блюду, к которому их добавляют. А еще в них много витамина В, включая особо важный витамин В12.
Ингредиенты:
250 г твердого тофу
2 ст. л. светлой соевой пасты мисо (желтой или белой)
3 ст. л. дрожжей
1 ч. л. лимонного сока или яблочного уксуса
Слейте воду с тофу и немного отожмите его. В небольшой миске разотрите все ингредиенты толкушкой для картофельного пюре или деревянной ложкой до образования однородной массы, схожей с сыром типа «Фета». Отставьте в сторону и займитесь приготовлением соуса.
Ингредиенты:
1 банка консервированной томатной пасты, 200 мл
1 ч. л. сушеного измельченного лука
ч. л. сушеного измельченного чеснока
1 ч. л. итальянских сушеных пряных трав[4]
1 ч. л. соли
чашки воды
ч. л. молотого красного перца (по вкусу)
В небольшой плошке хорошо смешайте томатную пасту, сушеный измельченный лук и чеснок, итальянские приправы, соль, воду. Добавьте для остроты, если хотите, красный молотый перец. Отставьте в сторону.
Можете использовать любой хлеб однодневной давности, на выбор (мне нравятся готовые оливковые лепешки)
Или
1 буханка хлеба
Порежьте хлеб тонкими ломтиками в 1–2 см толщиной
Для меня шпинат, сушеные помидоры и оливки – любимое сочетание из-за яркого цвета и исключительного вкуса. Вы можете спокойно использовать 3–5 видов любимых овощей.
Ингредиенты
1,5 чашки мелко нарубленного свежего шпината
чашки мелко нарубленных сушеных помидоров
чашки мелко нарезанных оливок сорта каламата
Разогрейте духовку или гриль до 220 °C. Сформируйте пиццу следующим образом: на каждый ломоть хлеба намажьте тонкий слой соуса. Затем добавьте немного шпината, помидоры и оливки. И последнее – покрошите сверху «Фету» из тофу. Запекайте 10–12 минут, до получения золотистой корочки на хлебе и овощах.
Остатки ингредиентов пиццы можно остудить, запаковать в полиэтиленовые пакеты и положить в морозилку до следующего забега на длинные дистанции или просто до следующего обеда.
Получается 4–6 порций.
6. Мудрость Хиппи Дэна
Minnesota Voyageur Trail, 50 миль, 1994
Чем больше ты знаешь, тем меньше тебе нужно.
Ивон Шуинар
Мне постоянно задают одни и те же вопросы. Зачем, если для поддержания физической формы достаточно побегать минут 25, я тренируюсь по 5 часов? Зачем, если можно пробежать один «цивилизованный» марафон, я бегаю четыре марафона подряд? Зачем вместо того, чтобы порхать по тенистым дорожкам, я еду летом в самое пекло, в Долину Смерти? Я мазохист? У меня зависимость от эндорфинов? Или я бегу от самого себя? Или я что-то ищу, мне постоянно чего-то не хватает?
В первые годы учебы в колледже я бегал с Дасти. Дасти жил вместе с другими ребятами в одном доме, они называли его «Домом гравитации». Один из соседей Дасти был чемпионом по горнолыжному спорту, другой – мастером мирового уровня по горному велосипеду. Сам Дасти обитал под крышей, где температура иногда падала до –20, и спал в зимнем спальнике из армейского магазина. «Домом гравитации» это жилище называлось потому, что его обитатели частенько были настолько обкуренными, что не могли подняться. И поэтому придумали, что именно в этой точке планеты гравитация сильнее, чем в других местах, а для поддержки они протягивали друг другу веревку.
Я тогда жил в семье Обрехтов, тех самых, которые организовали в средней школе Проктора юношескую лыжную команду. Иногда, когда знал, что отец на работе, я приезжал домой и пробирался через заднюю калитку, чтобы повидаться с мамой, сестрой и братом. Дасти и его друзья жили одним днем. А я постоянно думал о будущем. Я знал, что скоро моя карьера лыжника закончится. У меня не было таланта Дасти, и даже если бы я отточил свою технику до такого уровня, что со стороны могло бы показаться, что я родом из Норвегии, такие ребята, как Дасти, а их в спорте высших достижений было много, всегда будут бегать быстрее. И сколько бы я ни тренировался, я никогда не обрету скорость, которую с легкостью развивали эти ребята. Думаю, что бы ни предопределило мои трудолюбие и целеустремленность, мне забыли добавить мышцы, потребные для быстрого бега. А потом мне позвонил Дасти и сообщил, что выиграл 50-мильный забег Minnesota Voyageur Trail. Он сказал, что собирается бежать его на следующий год, и спросил, не хочу ли я тренироваться вместе с ним. Конечно, я сказал «да» (я вообще никогда не мог сказать Дасти «нет»). Для себя я тогда решил, что это поможет мне набрать нужную форму перед предстоящим сезоном. Но на самом деле я просто завидовал Дасти, что он живет такой жизнью – свободной, веселой, быстрой. Да, он был раздолбаем, и я тогда тоже хотел быть раздолбаем.
В общем, раздолбаи начали тренироваться. Мы бегали по 2–2,5 часа, и Дасти всю дорогу меня пилил: Джурка то, Джурка сё. Он говорил, что я слишком много учусь, слишком много думаю, что мне нужно расслабиться и что никому нет дела до моего умения писать правильные речи, как тогда, на выпускном. Иногда мы ругались, обзывались и кидались друг в друга комками грязи. А потом, когда я только-только начал привыкать к режиму тренировок, Дасти сказал, что нам нужно их разнообразить, и добавил к нашему расписанию поездки на велосипеде. Опыта таких поездок у меня было – только то, что я накатал на велосипеде, который сварил для меня отец. Дасти сказал, что велосипед – это круто, и уговорил одного своего друга продать мне старый велик Celecte Bianchi зеленого цвета. Он мне был маловат, Дасти помог мне поставить на него высокое огромное седло от горного велосипеда. Мы катались по 70 или 100 миль. Дасти хорошо ездил на велосипеде, отлично разбирался в технике езды. За два года до этого он однажды соревновался с Джорджем Хинкепи. А Хинкепи – парень, который позднее участвовал в «Тур де Франс». И я тут такой – с гигантским раздолбанным сиденьем от горного велика, впивающимся во все части на каждом камне, каждые пять минут готовый бросить все к чертовой матери. Только я не бросал. Может, потому, что для меня это была попытка сбежать из мира постоянной учебы и от грустной истории моей семьи, способ не видеть, как мама постепенно тает и исчезает и как отец становится все более злым и печальным. Я не умел кататься, у меня не было нормального велосипеда, но кое-чему в поездках с Дасти я научился. Я понял, что несмотря на мою неуклюжесть, несмотря на то что я ничего не знал о велосипедах (я не прочитал ни одной книги о велоспорте, никаких статей, как крутить педали и переключать скорости), я все равно был в состоянии переносить эти длинные поездки за счет одной лишь выносливости. И мне было интересно, на что ее еще у меня хватит.
На второй год учебы в колледже я переехал в общежитие. Я записался на курс, который вела сестра Мэри Ричард Бу, крутая тетка, выделявшаяся даже среди самых крутых монашек колледжа Святой Схоластики. На первом же занятии она велела нам раздобыть книгу «Преступление и наказание». У нас было пять дней, чтобы ее прочитать. Это было сложно уместить в мое расписание, где уже были другие занятия, работа по 30 часов в неделю в магазине NordiсTrack, поездки домой, чтобы помочь маме, и тренировки, достойные последнего сезона в лыжном спорте.
Я смотрел на одноклассников (процентов 70 из них были девчонки), смеявшихся по дороге на лекции. Не думаю, что многие из них зарабатывали на оплату обучения самостоятельно. У них, кажется, всегда было столько свободного времени! Я чувствовал себя белой вороной.
Ничуть не легче было и от визитов Дасти, когда он приходил ко мне из своего «Дома гравитации», весь пропахший марихуаной, с волосами до плеч, и стрелял глазами в сторону студенток. Стоило ему произнести: «Ну, чува-а-ак» – девушки краснели и потом спрашивали меня: «Что это у тебя за дружок, обдолбанный такой?» Дасти с женщинами всегда везло. Однажды он прилепил мне на дверь комнаты записку «Спасибо, что курите марихуану». Я ее не отлеплял, студентам-то было весело на все это смотреть, а вот родителям, навещающим своих детей, кажется, не очень.
Если бы тогда кто-нибудь спросил, чем меня Дасти так зацепил, я бы просто пожал плечами. Он был мой друг, вот и все. А теперь я начинаю понимать, что это было потому, чт Дасти для меня олицетворял мир, в который меня постепенно втягивало. Я начал читать экзистенциальные книжки еще в старших классах школы и продолжил читать в колледже. У Сартра и Камю я нашел описание борьбы индивидуума, не вписывавшегося в окружающую среду. Герман Гессе писал о поиске святого в хаосе и боли. Экзистенциалисты не верили в познание жизни только посредством разума. Они знакомили меня с концепцией испытания отчуждением и отказом от оправдания чужих надежд ради жизни, полной уникального смысла.
Моя жизнь тогда совсем не выходила за рамки общепринятых приличий. А люди, с которыми я общался, создавали свои правила. Например, мой дядя, младший брат мамы, по прозвищу Коммунист, носил бейсболку с Малкольмом X, ходил на демонстрации в защиту бездомных, спал на пляже на Гавайях, работал одно время на Аляске и обычно носил с собой «Маленькую красную книжицу» Мао. Или вот ребята как Дасти, которые рассекали на мини-грузовиках тошнотворного цвета с наклейками типа «Эй, мужик, не ржи – внутри может быть твоя дочь…»
Самым оригинальным в этом кругу был чувак, которого в Миннесоте все знали как Хиппи Дэна, современный вариант Генри Дэвида Торо.
Дэну Проктору было сорок пять лет, когда мы познакомились в 1992 году. Мы работали в «Позитивной булочной на Третьей улице» – кооперативе Дэна, в котором он и сам работал. Он был под метр восемьдесят, сплошные ноги и руки. Дэн носил футболку «Велосипеды вместо бомб», наполовину прикрытую бородой, которая больше подошла бы какому-нибудь хасиду. Он двигался, будто танцевал на концерте группы Greatfull Dead. Волосы у него были заплетены в две косички по бокам. Он говорил быстро и обо всем на свете: о проблемах окружающей среды, о соке из пророщенной пшеницы, цельнозерновых крупах и осознанной жизни. Он говорил со скандинавским акцентом, а его смех был похож на крик кречета на закате дня.
Хиппи Дэн выпекал печенье «Гром», по сути – шоколадное печенье с овсяными хлопьями из цельнозерновой муки и арахисового масла с добавлением огромного количества сливочного масла. Это было лучшее печенье в мире. (Говорят, что на заднем дворе магазина сначала была пекарня, а потом ее убрали, потому что Дасти со своими дружками постоянно тырили у них печеньки.)
А еще Дэн был местной легендой среди бегунов. Говорят, что, когда он был моложе, то приезжал на местные забеги на велосипеде. Затем прямо в джинсах он легко «делал» всех бегунов в шортах. Даже Дасти, кажется, восхищался Хиппи Дэном. Дэн бегал уже двадцать лет. У него не было машины и телефона. И он в конце концов каким-то образом избавился даже от холодильника. Дэн постоянно разговаривал о солнечных батареях, натуральном хозяйстве и минимизации отходов. У него за целый год набирался один маленький пакетик мусора. Он рассуждал о нефти и человеческой глупости. То есть пытался вести экологически грамотный образ жизни задолго до того, как это стало модным. Некоторые называли его «Уно-пекарем».
Однажды Хиппи Дэн пригласил меня на пробежку. С нами бежали его золотистые лабрадоры Зут и Отис, и Дэн сказал, чтобы я примечал, как легко они бегут. Он постоянно твердил, чтобы я запоминал, как они реагируют на все, что их окружает.
– Простота, – говорил он, – простота и взаимосвязь с землей – это все, что нам нужно для счастья и свободы. А в качестве бонуса – то, что благодаря этому мы лучше бегаем.
Я тогда этого не знал, но это был именно тот урок, который много лет спустя я усвоил в потайном каньоне в Мексике.
Мне очень нужны были счастье и свобода, так же как парню, бегущему со мной, может, даже больше, учитывая, что на мне была и учеба, и работа, и ситуация дома. Я понимал мудрость подхода «Чем проще, тем лучше». Но дело в том, что у меня-то все как раз было непросто. Я всегда решал поставленные задачи за счет досконального изучения материала и фокусирования внимания. Так что когда начал тренироваться с Дасти к предстоящему «Вояджеру», я предложил ему для начала что-нибудь почитать о стратегии и технике тренировок.
– Может, – предложил я, – нам надо интервалы бегать? Или спринты с трусцой попеременно. Может надо шаги считать.
Я даже, кажется, упомянул о мониторах ритма и уровне выработки молочной кислоты. А Дасти сказал, что это все фигня. Сказал, что я слишком много думаю. Сказал, чтобы я бегал на гигантские расстояния, пока задняя часть не отвалится, и вот только тогда эта часть будет чего-то стоить. Он передразнил голос Рикера, выкрикнув: «Если хочешь выиграть, иди и тренируйся, а потом потренируйся еще!»
В итоге той весной мы бегали на дикие расстояния, по 2, 3, 4 часа по всему Дулуту. Дасти приходил, стучался в дверь моей комнаты в общаге, я отрывался от «Братьев Карамазовых», или «Войны и мира», или высших курсов физики, анатомии или психологии, и мы убегали. Мы бегали по тропам, настолько узким, что временами они просто сходили на нет. Мы бегали там, где бродили олени и рыскали койоты. Мы бегали по колено в снегу, через глубокие весенние ручьи, настолько холодные, что я ног не чуял после забегов. В какой-то момент между моими школьными пробежками до магазина Адольфа, когда я задыхался на бегу, и днем настоящим бег стал для меня не просто тренировкой. Он превратился в некий способ медитации, способ освобождения разума, обычно занятого учебой, размышлениями о будущем или волнениями о маме. Тело бежало само по себе, мне уже не нужно было его подгонять. Я больше не бегал туда-сюда по улице на окраине. И никакие подростки из школы не плевали мне в лицо. Я чувствовал, будто лечу. Дасти знал все тропы в местных лесах, и после той весны их узнал и я. Мы бегали абсолютно свободно, иногда болтали, иногда бежали молча, всегда в одном и том же порядке: Дасти впереди, я за ним. Я знал свое место и не возражал. И вообще все было здорово.
Один писатель сказал, что самый счастливый период в его жизни был, когда он работал над первой книгой, хотя она получилась настолько ужасной, что рукопись писатель никому не показывал. Он сказал, что счастье тогда было в том, как время останавливало свой бег, и в том, что он узнавал о самом себе и своем мастерстве, пока писал. Когда я бегал с Дасти той весной, не на соревнованиях, а просто так, я понял, что этот писатель имел в виду.
Я также понял, что, может быть, у меня не так уж плохо получится выступить и на соревнованиях. Я записался на Grandma’s Marathon в Дулуте в июле. И на нем понял, что мне дали тренировки с Дасти. Я финишировал со временем 2 часа 54 минуты. Это было совсем неплохо. Я подумал, что при должном внимании и тренировках я могу пробежать классический марафон и быстрее.
Но вместо этого по совету Дасти я решил бегать больше и дальше. И записался на свой первый сверхмарафон.
В тот день, на старте «Вояджера» в 1994-м, мы оба были в полной боевой готовности. Дасти – чемпион, подтверждавший свой титул, рванул со старта, я за ним. Дасти больше не обзывал меня Джуркой и не дразнился по поводу моей учебы. Мы бежали, и не просто бежали свободно. Мы рвались вперед. В Миннесоте в конце июля иногда бывает под сорок градусов с влажностью, и в тот день именно так и было, но мы продолжали бежать. Где-то на 25-й миле, в одной особенно вязкой луже, у Дасти слетела с ноги левая кроссовка. Он остановился, чтобы вытащить ее из лужи, замешкался и я. Как, бежать впереди Дасти? Он был настоящей легендой. А я – так себе, дополнение. Он был бегуном. А я просто упрямым поляком. Я не знал, что делать, и сделал то, что делал обычно в таких случаях: продолжил бежать дальше Я пробежал несколько секунд, потом минут, потом посмотрел назад и не увидел Дасти. И продолжил бег.
Да, может, моя карьера лыжника и подходила к концу. Да, может, мой отец был вечно несчастным. Может, маме никогда не станет лучше. И, может, я так и дальше буду жить где-то между «правильным» миром и диким миром Дасти. Но в момент, когда я пересек финишную черту, это не имело никакого значения. Я завершил один из самых сложных своих проектов и сказал себе: «Больше никогда в жизни». Счастливый, задыхаясь, я упал лицом в траву. Меня сильно мутило, я был никакой. У меня больше ни на что не осталось сил. И что, в этом и есть смысл – быть бегуном? Отдать одному-единственному забегу всё без остатка? Я и до этого знал, что у меня получается набирать скорость в ситуации, когда другие просто преодолевают расстояние, и пытался осознать, помогло ли мне это умение на сей раз. На каменистых холмах неподалеку от Дулута на трясущемся убийственном зеленом велосипеде Bianchi я понял, что неважно, насколько мне было больно, – я все мог преодолеть за счет выносливости. Я пытался понять, чем мне может помочь это умение. Я был вторым в моем первом сверхмарафоне и впервые в жизни «сделал» Дасти (он прибежал третьим).
Хиппи Дэн мне как-то сказал, что у каждого свой путь и задача состоит в том, чтобы его найти.
Кажется, я нашел свой путь.
Легче, а не сильнееЯ жил на равнинах, бегать по холмам мне пришлось учиться. И оттачивание этого умения сделало меня лучшим бегуном. Вы тоже можете этого добиться, на горках или без них. В следующий раз на пробежке посчитайте, сколько раз вы наступаете правой ногой на землю за 20 секунд. Умножьте это на три и узнаете свой каденс (число шагов в минуту одной ногой).
Теперь самое интересное: продолжайте ускоряться до тех пор, пока у вас не получится каденс 85 или 90. Основная ошибка бегунов – это слишком сильный вынос ноги при прыжке, у них получаются медленные, огромные шаги вперед с приземлением на пятку. Это означает, что они больше времени проводят в соприкосновении с землей, что пятка, ничем не защищенная, приземляется на землю с большим ударом, травмируя таким образом связки. Тренировки при каденсе 85–90 – самый простой способ устранить эту проблему. Короткие, легкие, быстрые шаги минимизируют удар о землю и помогут вам бежать дольше и избежать травм. А еще это поможет более эффективно использовать энергию. Ученые доказали, что почти все элитные бегуны мира, соревнующиеся на дистанциях от 3000 метров до марафонской, бегают в таком ритме.
Я даже тренировался с метрономом. Сейчас в интернете много сайтов, которые помогают подобрать музыку по ударам в минуту (BPM). Попробуйте, например, зайти на http://cycle.jog.fm. Композиции с ритмом в 85–90 BPM – это то, что вам нужно.
Зеленый смузи (для употребления перед тренировками)
