Остаться в живых. Прицельная дальность Валетов Ян

От могучего удара внутри полусгнившего корпуса пришел в действие пусковой механизм, ржавая предохранительная планка рассыпалась в пыль, и не «протухший» за восемьдесят лет стакан с гремучей ртутью, взорвавшись, заставил детонировать пятидесятикилограммовый заряд, установленный под настилом палубы. Взрывная волна в воде распространяется мгновенно. Остальные заряды (а работоспособными остались все, кроме одного) сработали через доли секунды после первого.

Взрыв почти трехсот килограммов взрывчатки на глубине в сорок метров вначале не был виден на поверхности.

Пименов орал матерно с кормы бота, показывая в сторону «Ласточки» кулак и все неприличные жесты, какие мог вспомнить. Кущенко, сообразив, что то, о чем предупреждал Леха, таки произошло, разворачивал яхту на обратный курс, красиво уложив ее на борт. Ошалевший от пролетевшей рядом многокилограммовой смерти, Ельцов барахтался рядом с погружающейся на дно разорванной надувной лодкой, визжа, как поросенок.

При распространении взрывной волны в воде и далее, в воздухе, все находящееся на границе сред гибнет мгновенно. Олег Ельцов превратился в мешок с переломанными костями за миг до того, как вода над местом взрыва забурлила и взлетела вверх пенным столбом. От сотрясения качнулась, казалось, сама чаша бухты.

Леха присел на полусогнутых, и слова застряли костью у него в горле.

Вместе с тоннами воды в воздухе зависли серебристые рыбьи тушки, какие-то непонятные обломки, нити водорослей, желеобразные тела медуз, «хондовский» мотор с «резинки» вместе с остатками фанерного транца, кувыркающиеся в воздухе серебристые ельцовские баллоны и само, похожее на дохлого червяка, тело Ленкиного мужа.

«Тайну» подбросило, и тут же бот провалился вниз, подсев под бортовую волну. Идущий с глубины вал достиг скалы, огораживающей бухту, бессильно лизнул массивное каменное тело и ринулся назад, вырастая на глазах.

— Держись! — заорал Леха Ленке и сам вцепился в кормовой леер, как обезьяна за ветку.

Волна обрушилась на бот и перескочила через него, покрыв палубу сплошным слоем. Потоки хлынули в рубку через открытые окна, смывая все со стола, и ухнули по трапу в тесную каюту. Изотова успела ухватиться за стрелу тали и удержалась на палубе чудом. С грохотом врезались в генератор «фаберовские» баллоны, и он, плюнув искрами, замолк.

— Твою мать! — прокричала Ленка, отплевываясь. Глаза у нее были круглые. — Ох, ничего ж себе…

Пименов ничего не сказал — он следил за «Ласточкой», по которой также хлестнул обратный вал, отраженный от противоположной каменной стенки. Яхта, на счастье, была куда выше приземистой «Тайны», и вода прокатилась только по ее открытой корме, но все же крен катера едва не стал критическим. «Ласточка» легла на борт так, что зарылась фальшбортом в море, в какой то миг Леха видел даже синюю подводную часть, основание пера — еще секунда и яхта сделала бы оверкиль[22], но все-таки устояла.

И в этот момент взлетевшая в воздух вода обрушилась вниз вместе с рыбой, водорослями, медузами, обломками лодки, мотором и изломанным телом Ельцова.

Изотова провожала падающий труп непонимающим взглядом, и только когда то, что мгновения назад было Ельцовым, ударилось об воду со звуком, перекрывающим шорох миллионов капель, бьющих по поверхности, она охнула. Но охнула не от шока, как подумалось Лехе, а скорее от неожиданности.

«Это все… — подумал Пименов, крутя головой, словно контуженный. Думалось почему-то отрешенно, словно он смотрел на случившееся со стороны, а не был непосредственным участником разыгрывающейся драмы, в которой уже был один покойник. — Вот и кончился старый французский фильм».

Труп Олега качался на волнах лицом вниз, и вода вокруг него окрашивалась в кровавый цвет.

«Ласточка» заглушила моторы и шла к «Тайне» уже по инерции, в наступившей тишине слышно было, как на два голоса воют в рубке обнаженные наяды. Кущенко с окаменевшим лицом уже стоял на баке. Снизу, перед форштевнем яхты, медленно всплывали оглушенные взрывом рыбины.

Пименов перевел взгляд на Изотову.

Та стояла неподвижно, мокрая насквозь. С волос на плечи капала вода, капли сбегали и по лицу, так что плачет она или не плачет, было не разобрать.

Но Леха был уверен, что Ленка не плачет, а рассматривает искореженное тело мужа с некоторым интересом, как вивисектор разглядывает только что разъятый труп исследуемого животного. Или как испорченный ребенок глядит на бабочку с оторванными крылышками, еще минуту назад порхавшую между ярких цветов.

Ельцов не был похож на бабочку. Сейчас он более всего напоминал мертвую морскую звезду — руки и ноги его были раскиданы в стороны, а тело странно изломано, отчего не возникало сомнений, что позвоночник лопнул в нескольких местах.

— Что это было, Пима?!

(У Кущенко даже испуганный крик больше походил на визг.)

— Что это, мать твою, было?

Леха вспомнил, что Кущ и слыхом не слыхивал о зарядах на дне, но необходимость объясняться больше не пугала. Что означала еще одна открывшаяся ложь в сравнении с длинной чередой обманов, предстоящих впереди? А в том, что придется лгать и изворачиваться во время предстоящего следствия, он не сомневался, как и в том, что надо будет откупаться. Сезон кончился вместе с фильмом о солнце, море и приятности супружеской неверности. Дальше были будни.

— Потом объясню…

Он махнул рукой в сторону растерянного Куща и подошел к Ленке, стоявшей неподвижно, словно корабельная скульптура. Или Бегущая по волнам на виденной в детстве литографии. Только герои у Грина были благородны до полного неправдоподобия, жили долго и умирали в один день, но от этого становились только более привлекательными. В жизни так не бывало. В жизни почему-то чаще бывало так, как сейчас. Без благородства и красивых диалогов.

— Ты поможешь мне его поднять? — спросил он негромко.

Изотова кивнула, продолжая жадно смотреть на страшную картину перед ней. И Леха подумал еще, что так смотрят, когда хотят что-то сохранить в памяти надолго, если не навсегда!

— Что это было? — опять завел свое Владимир Анатольевич.

«Ласточка» подошла совсем близко. Девицы уже выли не в рубке, а стоя у планшира. Вот уж кто был перепуган не на шутку. Скучная поездка с вымученным ночным весельем оборачивалась одной большой неприятностью.

Когда они с Ленкой поднимали тело Ельцова на «Адвенчер», Леха поразился, насколько тяжелым оказался Олег, казалось, он налился свинцом. Внешне, если не считать обильного кровотечения из носа, рта и ушей, тело было практически не повреждено, а вот с позвоночником он не ошибся — взрывная волна перебила его в нескольких местах. Глаза Ельцова были широко открыты, в них не было ни муки, ни боли — одно бесконечное удивление. Пока Пименов правил к «Тайне», Олег лежал между двумя банками, как куча мокрого белья, брошенного на пайолы, и при каждом скачке «резинки» по короткой волне голова его болталась на переломанной шее игрушкой-неваляшкой, были когда-то такие. Ленка же вела себя спокойно, словно и не прожила с этим, пусть и нелюбимым, человеком несколько лет, — помогла поднять тело из воды, уложить на дно лодки, а теперь сидела на носовой банке спиной к покойнику и даже не поворачивалась. И горе не лежало у нее на плечах неподъемным грузом, Леха умел замечать такие вещи.

Кущенко самостоятельно к «Тайне» швартоваться не стал — девицы в помощницы не годились, но и далеко не отошел, болтался рядом, постоянно подрабатывая двигателями, чтобы удержать яхту на месте, словно известный органический продукт в проруби. Вопросы он более не задавал, но разговор был еще впереди: Владимир Анатольевич был не из тех людей, кто воспринимает действительность как данность. Выражение его лица было не просто угрожающим. Глядя на него, хотелось исчезнуть, оказаться за тысячу миль от этих мест и желательно под охраной.

И когда он вступил на борт «Тайны», глаза у него были белые от бешенства. Через тело Ельцова он просто переступил и пошел на Леху, словно бык, опустив голову, угрожающе расставив чуть в стороны коротенькие ручки, сжатые в кулаки.

Пименов не стал ждать первого удара, а, отступив, выдернул из креплений на щите короткий багор и взял его на изготовку.

— Ты б остыл, служивый, — сказал он спокойно. — Я ж тебе не мичман и не матросик бесправный… Ответить смогу.

Владимир Анатольевич сделал еще шаг и остановился.

Нет, трусом он не был, но и безрассудным его тоже никто бы не назвал. Одно дело куражиться над теми, кто не может тебе ответить, и совершенно другое — лезть на рожон, рискуя получить багром по голове. А в том, что Леха в случае чего ударит, сомневаться не приходилось. Со смертью Ельцова необходимость соблюдать политес отпала, каждый мог быть самим собой. Кущенко — самоуверенным, злым, как цепной пес, каким он и был всегда, а Леха только сейчас наконец-то мог показать, что и он далеко не овца.

— Ты, сволочь губатая, у меня сядешь! — заявил Кущ и пошел красными пятнами, что твой осьминог, выдернутый на поверхность уверенной рукой рыбака. — Ты у меня так сядешь, что к тому времени, как отмотаешь срок, никто и помнить не будет, как ты выглядел! Ты что это, падла, устроил? Это ты меня взорвать хотел? Да? Это ты на меня хвост поднял? Да? Да ты понимаешь, на кого ты его поднял, дебил? Я ж тебя в порошок стирать не стану, бля!

— Дурак ты, Володенька, — негромко сказала Изотова. Это были первые слова, которые она сказала после смерти мужа. — Как есть — дурак. Ну объясни, сам у себя спроси — на кой хрен ему тебя взрывать?

— Ну да, — пропищал Владимир Анатольевич как можно более грозно. — Так я и поверил! Оно что — само там грохнуло? Что вообще там случилось? А если бы не этот твой, — он небрежно махнул головой в сторону неподвижного тела Ельцова, — а я полез в воду? Что было бы?

— А ничего не было бы… — произнес Пименов, разглядывая грозу черноморского пограничья: маленького, пятнистого от злобы, с толстым, мохнатым, как паучье брюшко, животиком. В плавках и белой кепке, с золотой цепью на короткой шее он выглядел по-настоящему комично. Гораздо более комично, чем в пограничной форме или в своем гавайском прикиде. — Ничего. Потому, что у штурвала стояли бы Ленка или Олег и делали бы ровно то, что я им сказал, а не выпендривались перед сосками. Если бы ты имел мозги, а не то говно, которое у тебя в голове, все были бы живы и здоровы.

— Так это я, по-твоему, виноват? — вопросил Кущенко. — Я? Ты на кого…

— Да похер, кто виноват! — заорала Изотова так, что Пименов едва не оглох. — Вы еще подеритесь, кретины!

Она стояла у двери в рубку, чуть согнув ноги в коленях и зажмурив глаза. От крика на шее вздулись жилы.

— Что теперь делать? Что дальше? А?

— А ничего… — сказал Пименов. — Сдаваться надо. Олег погиб случайно.

Изотова посмотрела на него, как на сумасшедшего.

— Хочу тебя огорчить, — Кущенко ухмыльнулся, не скрывая превосходства. — Случайностей не бывает. Раз есть труп, за это кто-то ответит… И, как понимаешь, это буду не я. Я вообще сюда приехал с телками погудеть. На блядки! А тут ты, организатор туров и владелец плавсредства, занимаешься противоправными действиями в пограничной зоне!

— Кущ, — произнес Пименов сочувственно, — эти заряды на «Ноту» Ленкин прадед ставил. Им почти сто лет. Чего ты орешь?

Кущенко замолчал на полуслове и с удивлением спросил у Изотовой:

— А чего, сука, ты мне об этом не сказала? О зарядах-то?

— К слову не пришлось! — огрызнулась Ленка. — Мы их только перед твоим явлением нашли! Дед погиб при их установке, вместе с напарником! И объявлений на берегу они не оставляли! Ясно! Ты ж у нас вниз не спускаешься, чистоплюй? Так докладываю — вовнутрь не только в водолазном костюме, туда даже с баллонами не пролезешь! Вот они и додумались — рвануть.

Пименов молча вставил багорик обратно, в его крепление на доске, и повторил:

— Если бы ты сделал все, как надо, — ничего бы не было.

— Да если бы ты мне сказал, что внизу взрывчатка, я бы сюда вовсе не полез… — отозвался Кущенко. — Отошел бы подальше… И всех делов… А с Олегом — херню ты говоришь. Куда ты сдаваться собрался, ёксель-моксель? И кому? И что это даст? Тебе захотелось посидеть в КПЗ? Могу организовать экскурсию. Это море, Губатый, а в море есть много способов…

Он запнулся и даже огляделся по сторонам, особенно в ту сторону, где за планширом ревели русалки.

— В общем сейчас решим, куда и что девать… — сказал он вполголоса.

Пименов посмотрел на мертвое лицо Ельцова. От яркого солнца вода на его глазах высохла, и теперь пришел черед глазных яблок, стремительно тускневших от жаркого света. Олег уже не был «кто», он был «что», и его надо было куда-то девать.

Но в одном Кущенко был прав — другого выхода из ситуации не было. Это Леха понимал, как никто другой. Кто бы ни вел следствие, главным кандидатом на все шишки будет именно он.

— А эти двое? — спросила Изотова. — Ты им рот зашьешь?

— Не лезь ты, — отмахнулся Кущ. — Не твоего ума дело. Я привез, я и увезу… — он подмигнул. — Куда надо…

Сказано было так просто, что Леха невольно поежился.

— У тебя холодильник большой? — спросил он.

— Охерел ты, что ли? — скривился Владимир Анатольевич так, словно укусил зеленое яблоко. — Зачем эту дохлятину в холодильник класть? Я что — буду свои запасы портить? Сейчас! Дождешься! Балку к ногам — и спи спокойно, дорогой товарищ! Вот только давай отвезем подальше, чтоб на глубине… Ну, ты даешь, Губатый! В холодильник! Икру и шампусик, значит, из холодильника, а этого перца — в холодок? Груз есть? Потяжелее, чтоб не всплыл…

— Как у тебя все просто, — сказала Изотова. — Крутой ты парень, Володенька. Нет для тебя проблем. Был человек, нет человека…

Она оскалилась.

— Нужно поучиться. А то меня иногда на сантименты тянет.

Кущ оскалился в ответ, и, надо признать, это у него получилось убедительней, чем у Ленки.

— Ничего, мать, ты не переживай. Всему учатся. И не рассказывай мне, что ты вся испереживалась! Все равно не поверю. Кажется мне, особенно после вчерашнего, что и у тебя камень с души спал. Пима, что стоишь, как дурак? Я спросил — груз у тебя есть?

Тот покачал головой.

— Ну и ладно, — произнес Владимир Анатольевич с примирительными интонациями. — Я и сам что-нибудь найду. Не пальцем вроде делан…

Изотова посмотрела на Пименова, словно ища у него сочувствия или защиты. Но тот ничего сказать не мог. Нечего было говорить. Был труп. И в этом была проблема. Для Ленки, для него и для Кущенко. Пропавший без вести и погибший при невыясненных обстоятельствах — совершенно разные вещи. Ельцову предстояло стать пропавшим без вести. Ему, по сути, было совершенно все равно. Он лежал в розовой луже на досках кормового настила, бесповоротно мертвый и безобидный. Мертвецам надо прощать обиды так же, как они прощают все живым. На месте Изотовой Пименов так бы и сделал. У него к покойному претензий не было. Наоборот, было чувство вины. Все-таки его жену он имел чуть ли не у него на глазах, а это унизительно для мужчины даже в том случае, когда он женщину совершенно не любит.

— У тебя есть что-то? — спросила Ленка спокойным голосом. — Ну, что-то, чтобы завернуть?

Леха молча спустился вниз, в каюту, где на полах плескалась вода, и сорвал с одной из коек простыню, как ему показалось, до сих пор пахнущую их любовными утехами. Ельцова это уже не могло оскорбить, а Пименову было все равно. Опускать покойного под воду даже без жалкого подобия савана не хотелось.

Они с Ленкой с трудом успели укутать труп в белую простую ткань до того момента, как Кущ приволок запасной якорь. Ленка оправилась от шока и снова стала деловит и сосредоточенной. Сентиментальность действительно легко лечилась, тут Кущ не ошибся. Особенно, когда на другой чаше весов были деньги.

Пименов смотрел с кормы, как Кущ с Ленкой отплывают от «Тайны», как падает в воду белый сверток там, где по результатам их измерений глубина достигала ста с лишним метров. На «Ласточке» тихонько подвывали наяды. Им было страшно, и Губатому было страшно за них. Там, где есть один труп, легко появятся следующие. Кущенко взял девиц в море, чтобы обеспечить безопасность собственной задницы, а вышло так, что ему теперь лишние свидетели не нужны совсем. А Владимир Анатольевич вовсе не тот человек, которого можно остановить рассуждениями о гуманности.

«Это не твоя забота, — подумал Пименов. — Это их проблемы. Пусть Кущ разбирается».

Ленка снова завела мотор — делала она это легко, профессионально, и направила «резинку» к «Тайне» уже уверенной шкиперской рукой. Похороны у Олега получились короткими: без плакальщиц и оружейных залпов.

По всей бухте плавали оглушенные рыбины. Их было много, и Пименов подумал, что крупные экземпляры надо было бы собрать, чтобы не тратить времени на рыбалку. Мысль была прагматичная, холодная, и он сам удивился ей. «Адвенчер» летел по набирающей силу волне к боту, а Леха поставил кофе и все смотрел на то, как на старом барометре падает стрелка, и слушал, как свистит над надстройками крепчающий ветер.

Видимость была ни к черту.

Взрыв настолько замутил воду, что Пименов даже подумывал о том, чтобы вернуться на поверхность, но все-таки добрался до разорванного в клочья корабля, более всего напоминавшего теперь разложившийся труп. Впечатление было такое, что он плывет в жиденьком картофельном супе: поднявшийся со дна ил кружился вокруг, и даже луч фонаря с трудом пробивал плотную взвесь.

План Изотова свершился, но несколько иначе, чем был задуман. Очевидно, что мин-мастер замышлял поочередный подрыв зарядов, а уж никак не одновременный взрыв такой мощности. Но случилось то, что случилось.

И если прежде от «Ноты» веяло величием давней трагедии, внезапной смерти, то ныне торчащие шпангоуты напоминали рыбьи ребра, а сам пакетбот — детскую модельку в масштабе 1/100, раздавленную толстощеким балованным младенцем. Взрыв разметал по каменистому дну рваные листы обшивки, силовые части корабельного скелета, несколько изуродованных пушек, превращенных в причудливые металлические цветы, расцветшие на гнутых плитах лафетов.

Дно усеивали мелкие обломки, предметы корабельной утвари и гранитные глыбы, отколотые подводным взрывом от одной из скал, скрывавших «Ноту» от посторонних взглядов.

Изуродованный корпус приобрел дополнительный дифферент на правый борт, и тот коридор, по которому Пименов с трудом протискивался еще вчера, был открыт для доступа: двери, ведшие в каюты, зияли пустыми проемами — вымоченное дерево полотен взрыв раздробил на щепу.

Так что если сравнивать с утренним раскладом, положение даже улучшилось. Во всяком случае, он уже представлял, как нужно подойти к решению проблемы. Но сейчас, как и все прошлые дни, старый пакетбот оставался местом крайне небезопасным, и одно неосторожное действие могло привести к тому, что эти изуродованные остатки рухнут на грунт кучей металлолома и погребут под собой того, кто осмелился их потревожить.

И еще Пименов буквально чувствовал на себе тяжелый взгляд, смотревший на него из глубины. Оттуда, где во тьме расщелины покоился массивный шар водолазного шлема и высохшее тело в оболочке скафандра. Взгляд этот был мрачен и недоброжелателен — старик Изотов глядел выжидающе сквозь мутные стекла иллюминаторов, и Лехе от этого становилось еще холоднее.

«Я постараюсь тебя вытащить, — думал он, медленно двигаясь вдоль вспоротого борта. — Я не обещаю, но обязательно попытаюсь, поверь, старик. Ты долго ждал, так подожди еще чуть-чуть».

Видимость была на расстоянии вытянутой руки, и, приблизившись к кораблю вплотную, Пименов был вынужден передвигаться на ощупь, рискуя каждую секунду напороться на торчащий из корпуса заостренный брус, обломанные ржавые металлические штыри или длинные, как копья, щепы досок внутренней обшивки. Он двигался, как слепой, неуверенно и осторожно, но проникать в каюты теперь, после того, как вся левая сторона корпуса была разорвана на части, было не в пример легче. Взрыв перемешал слои воды, и ярко выраженной границы термоклина Пименов не ощутил, хотя теплее от этого не стало — ледяной холод по-прежнему окутывал его, высасывая жизненные силы.

Капитанский сейф вывалился из лопнувшей переборки и лежал на полу, вернее на борту рядом с иллюминатором — Пименов в очередной раз убедился, что пакетбот опасно лег на правый борт и готов развалиться в любой момент. Сейф был стандартным, небольших размеров, под два ключа и с одним замыкающим колесом, похожим на небольшой штурвал. Он попробовал его сдвинуть, и сейф легко оторвался от пола, несмотря на солидный вес. Леха закрепил на «штурвале» воздушный понтон с присоединенным к нему желтым баллоном с реагентом. Поднять сейф на поверхность аппарат с малым объемом газа в понтоне не мог, но буксировку серьезно облегчал, компенсируя большую часть веса.

Сейф экспедиционный, лежавший на боку в соседней каюте, был выше и отличался по конструкции. «Штурвалов» на нем было два. При первом осмотре Пименов один не заметил. Первый, больший, обеспечивал плотный прижим уплотнителей, превращая сейф в водонепроницаемый шкаф, а второй — замыкал ригели замка. Замочная скважина, едва заметная из-за покрывавшего дверцу мха, располагалась как раз между колесами.

Тут Леха прикрепил к ящику два понтона — на более длинных фалах и большей подъемной силы. Теперь стоит только впустить в баллоны забортную воду, как внутри емкостей начнется химическая реакция, идущая с выделением газа, подушки понтонов надуются до предела, и сейф плавно взлетит над остовом пакетбота, чтобы начать путь к поверхности. Он на всякий случай проверил прочность карабинов и остался доволен.

Если все пойдет по плану, то вначале они поднимут маленький капитанский сейф, вскроют его, и, не найдя никакого золота, Кущенко отправится домой не солоно хлебавши. Тогда наступит черед экспедиционного сейфа и жемчужного клада.

Пименов посмотрел на экран компьютера. Время еще было и сил оставалось достаточно, чтобы опуститься чуть глубже, туда…

«Ты заждался, — сказал Леха про себя, — не переживай, я иду…»

Увидев возникшую перед ним фигуру, он едва не заорал от ужаса — только подводные рефлексы не позволили разинуть рот. Мгла расступилась. И перед ним…

Водолаз стоял на дне, широко расставив гибкие, лишенные коленных суставов ноги. Тяжелые свинцовые подошвы ботинок топтали песок, легкое течение раскачивало скафандр, заставляя двигаться и рукава, и штанины, создавая иллюзию того, что перед Пименовым стоит живой человек. Взрывная волна освободила Изотова от песчаного плена, и он восстал здесь, в мире глубин, который привык считать своим. Он возвышался над дном, словно статуя, памятник самому себе — страшный, круглоголовый, со змеями шлангов, торчащими из макушки, подобно остаткам волос на лысом черепе.

Пименов с опаской заглянул внутрь шлема, но ничего не увидел, тело мин-мастера просело вниз. Последний «понтон» он закрепил фалом, пропущенным через подмышки и, сверившись с компьютером, открыл клапан. Плоский лист понтонной подушки сразу же принялся менять форму, раздулся наподобие шара, и старый водолаз медленно взлетел над грунтом, начиная свой последний путь к поверхности под бдительным присмотром Пименова.

Они взлетали вверх, словно огромные птицы, одна обессиленно сложившая крылья, а вторая медленно ими машущая, двигаясь из мутной тьмы к поверхности, казавшейся белым ярким зеркалом там, наверху. Леха уже привычно сделал две декомпрессионные остановки и всплыл, окончательно закоченевший, неподалеку от сигнального буя, который они с Ленкой поставили несколько (несколько ли?) дней назад.

Худшие его опасения подтвердились. Он, не глядя на подаренный далекой мамой барометр, мог уверенно сказать, что стрелка стремительно падает, пролетая сектора, туда, где ей предстоит обозначить надвигающийся на побережье шторм. Синоптики не солгали. По бухте гуляла солидная волна, и ветер, дующий аккурат с моря, гнал пенные барашки насколько хватало глаз.

Изотова на «Адвенчере» оказалась почти рядом, во всяком случае Пименов и оглянуться не успел, как «резинка» заплясала рядом с ним и Ленка перегнулась через борт, протягивая руку.

При виде огромного шлема, болтающегося на волнах рядом с Пименовым, она закусила губу, но ничего не сказала. Леха перевалился через мокрый от пены борт лодки и, простучав зубами замысловатую музыкальную фразу, выговорил:

— Его в лодку не поднимай, вяжи фал, буксируем.

Ленка кивнула.

Ей, несмотря на все еще яркое солнце, падавшее в закат в красноватой пыльной дымке, было холодно. Она явно озябла на пронизывающем ветру: по рукам сыпало «гусиной кожей», слегка посинели обветренные губы. Мокрая футболка перестала быть сексуальной, в ней было просто холодно.

С кормы «Тайны» щерился Кущенко — надевший по случаю ветра яркую, как тропические цветы, «гавайку», лихо вившуюся вокруг толстых бочков. «Ласточка» стояла на двух якорях в полукабельтове от бота, там, где эхолот показывал плоское, как стол, плато с отдельными каменными вкраплениями. Пименов там бы место для стоянки не выбрал: песок не очень надежный партнер для удержания судна на якорях, особенно когда ветер так крепчает.

Понтонные подушки раздулись на поверхности до впечатляющих размеров, шлем водолаза рядом с ними казался маленьким мячиком. Изотова явно боялась прикоснуться к водолазному костюму, и Пименов вволок прадедушку Изотовой на корму «Тайны» фактически в одиночку. Кущ вначале смотрел на происходящее с удивлением, потом, сообразив, что происходит, ухмыльнулся, но помогать не стал, а глядел со стороны, наслаждаясь ситуацией.

Скафандр и тело, заключенное в нем, казались неподъемными. Только сейчас Леха заметил, что изотовский прадед был мужчиной с могучей комплекцией и немаленького роста. Ленка опасливо держалась в стороне.

— Что, Ленка? — спросил Владимир Анатольевич, глумливо щурясь. — Родич твой всплыл? Чего ж ты, ёксель-моксель, его не привечаешь? Обняла бы предка, поцеловала… А ты? Ну прям как неродная!

Пименов наконец-то справился с задачей и, обессиленный, уселся на пол, привалившись к планширу. Глеб Изотов полулежал рядом, свесив тяжелую голову на грудь, словно извлекли из-под воды не восьмидесятилетнюю мумию, а только что попавшего в беду напарника.

— Дай чаю, — попросил Изотову и прикрыл глаза. Ветер, дующий с моря, забирал у него остатки тепла.

Ленка молча шмыгнула в рубку.

— И на кой черт ты эту дохлятину притащил? — спросил Кущенко, обращаясь к Пименову. — Не пойму я тебя! Ну, спускаешься же почти на самое дно, жизнью своей рискуешь? А в результате? Все эти хлопоты, чтобы поднять со дна мешок сгнивших костей?

Он слегка попинал скафандр ногой.

— Сейф там?

— Там.

— И как поднимать будем?

— Так же, как водолаза. Надуем понтон.

— Сильно все разворотило?

— Да. Правой стороны нет вообще.

— А когда пойдешь?

— Слушай, Володя! Совесть имей, дай отдышаться!

— Давай я схожу, — предложила Ленка, появляясь в дверях рубки.

Несмотря на крепчающую волну, болтавшую суденышко, словно бумажный кораблик, она не пролила ни капли из массивной керамической кружки, которая дымилась у нее в руках, а двигалась ловко, по-морскому сноровисто, ловко балансируя на чуть расставленных, крепких ногах. — Держи! Не дури, Пима! Какое там — в одиночку! Ты же упадешь скоро… А я в норме. Схожу, как по бульвару. Что там нужно? Кран открыть?

— Не совсем. Нужно вывести груз из кают. Это несложно, но одна ты не справишься. Если можешь помочь — давай спустимся вместе. Только чуть погодя…

— Что значит вывести? — спросил Кущ с интересом.

— Один, внутри каюты, направляет груз, чтобы он прошел в проем. А второй, который снаружи, надувает понтоны и смотрит, чтобы фалы не перепутались.

Кущенко кивнул, а потом осмотрелся вокруг, запахнул рубаху, которую ветер рвал у него на груди, и сказал:

— Задувает… На шторм похоже. Так что ты поторопись, Леша.

— Что на барометре? — спросил он у Ленки. — Падает?

Та кивнула.

— Надо связаться с портом, — Пименов наконец-то отхлебнул восхитительно горячего чая. — Могли уже объявить штормовое…

— Я вниз, — сказала Изотова. — Переоденусь в сухое. Пима, генератор не работает. Посмотришь?

Он кивнул.

— Давление… Ну и что из того? — спросил Кущенко, всматриваясь из-под руки в покрытое пенными барашками море. — Успеем. Что тут осталось? Пару раз нырнуть? Поднимем сейф. А потом оставим здесь твое корыто, а сами мотнем на «Ласточке» в порт…

Он повернулся к Пименову и улыбнулся широко и неискренне.

— Поедем делить добычу…

— А «Тайну» ты мне предлагаешь бросить?

— А на кой тебе эта рухлядь? Купишь что-то поновее… Хочешь, я тебе «Ласточку» продам?

Он махнул рукой в сторону белоснежной яхты, раскачивающейся на волнах.

— С твоим ящиком не сравнить!

— А зачем сравнивать? Каждому свое… — ответил Пименов. — «Тайна» — мой корабль. А я на нем капитан. Какой-никакой, но капитан…

— Ёксель-моксель! Да на здоровье! Не хочешь — не надо. Будешь чапать на своем корыте. Не потопнешь. Сейчас не осень. Ты куда? — спросил он.

Пименов встал, покряхтывая.

— Генератор посмотрю. Нужно еще баллоны заправить.

Слава Богу, генератор не был поврежден основательно. Въехавшая в него спарка только повредила клеммник, и один конец силового кабеля болтался в воздухе… Болт согнулся почти под прямым углом, и Леха, с трудом отогнув его, набросил клемму, не затягивая гайки. Пока сойдет и так: из него не стрелять, а сейчас не до правил безопасности. Он осмотрел «Фаберы» — вмятин не было, очевидно, удар пришелся на ребра жесткости, и подсоединил спарку к компрессору.

— А что с покойничком? — задал очередной вопрос Владимир Анатольевич, наблюдая за действиями Лехи. — С собой возьмешь? Хоронить с почестями?

— Я бы похоронил здесь. Но это Ленка пусть решает.

Кущ хихикнул, что было едва слышно за ветром.

— Воссоединение семьи. Забавно, Пима… Никогда не думал, что судьба сведет нас вместе. Кто я и кто ты? Разницу чувствуешь? Гусь свинье не товарищ…

Пименов уже собрался было спросить, кто гусь, а кто свинья, но вовремя прикусил язык.

— И эти двое… — продолжил Владимир Анатольевич. — Ну, Ленка — баба огонь! Еще в соку, как посмотришь, так сразу и пробирает… Как была помоложе, так не пробирало. Я ж ее помню! Так, дохленькая поблядушка, давалка, каких пруд пруди… А тут — характер! Прям слона на скаку остановит и хобот ему оторвет! А Ельцов… Будет ему земля пухом…

Кущенко примерился, наклонился и аккуратно сплюнул через фальшборт.

— Ничто. Пустое место. Ему с такой бабой рядом нельзя. Как он так долго протянул — ума не приложу. Для обычного мужика такая, как Изотова, — это даже не граната в заднице — гораздо хуже.

Он замолчал ненадолго.

— Ты врубаешься, зачем я тебе об этом говорю?

— Меня предупреждаешь?

— Почти. Мне-то, Пима, это по барабану… Хочешь — суй куда хочешь хоть голову, хоть головку! Просто, я смотрю, ты уже попал… А с телками так нельзя! С телками надо осторожненько, потому что если баба чувствует, что ты на крючке, то…

Кущенко махнул рукой.

— Ну, ты у нас мальчик взрослый. Сам соображаешь, да? Она же из тебя веревки вьет. Вот за что я, Леха, люблю продажную любовь! Купил себе все, что надо, и не паришься. Тебе за бабки такой Париж устроят, что «за бесплатно» и не приснится! А надоели — гони к чертовой матери! Такого добра на рубль пучок!

И тут Пименов понял, что чего-то не хватает.

— Где они? — спросил он.

— Кто?

— Эти твои телки?

— А… Телки? Домой отправил!

— Вплавь? Ты что, их убил?

Кущенко рассмеялся.

— Да, говорят же тебе — домой отправил! На хера мне руки пачкать? Я что — больной? Я в городе человек уважаемый… Это ты у нас асоциальный элемент! Зачем друга утопил, а? Куда Ельцова дел? Кто убил кассира Сидорова?

— Где они?!!

— Да не ори ты, Пима! — попросила Изотова, появляясь на палубе. — Я их на лодке отвезла в соседнюю бухту. Там есть проход наверх. Выползут, жирок порастрясут! Это тебе не у клиента на члене прыгать… Жить захотят — выползут.

— Ну? — спросил Кущенко торжествующим тоном. — А ты меня сразу в убийстве обвинять! И как в твою голову такая глупость могла прийти? Кто из нас гуманист? А?

Береговая линия в соседней бухте была совсем узенькой. Если наяды не выползут наверх по крутой и узкой козьей тропе, то их просто смоет в море прибоем за пару часов. А если сорвутся на полпути — то так и останутся лежать в тесной расщелине, пока кто-то случайно на них не наткнется. А ходят здесь редко. Так кто там у нас гуманист?

— Не парься, — Кущенко, казалось, прочитал мысли Пименова. — Выползут. А не выползут, что с них, тупых блядей, взять! Никто и искать не будет, уж поверь! А шанс я им дал!

— На кой ты их сюда тащил, Кущ?

— А это чтоб тебе в голову глупости не лезли…

— А сейчас не полезут? Не боишься уже?

— А сейчас мне уже по барабану! — заявил Владимир Анатольевич. — Полностью. Мы с Ленкой обо всем договорились. Даже о том, что тебя кидать полностью не будем. Ты у нас, Пима, что-то вроде гаранта.

— И давно договорились?

Кущенко посмотрел на него, как смотрят на душевнобольного, — с колоссальным сочувствием и брезгливостью.

— Давно, конечно. Ёксель-моксель! Еще до того, как они с Олегом к тебе пришли. Пима, ты что, всерьез думал, что тебе кто-нибудь дал бы в прибрежных водах шастать, как по бульвару? Это ж погранзона, а не хухры-мухры! Кого, наивный ты наш, хотел обмануть своей баечкой про туристов? Что я не знаю, как ты туристов катаешь?

— Это правда, Ленка? — спросил Губатый.

— Правда… — сказала она, нисколько не смущаясь. — Но что это меняет?

— Ровным счетом ничего.

— Тебя никто не собирался кидать, Леша.

— Да? Он уже сказал… Полностью вы меня не кинете. Отвалите от щедрот.

— Да не боись, Пименов! — ободряюще сказал Кущенко. — Ну что, тебе пяти процентов мало будет? Ты ж у нас бережливый и экономный! Перетопчешься!

— Значит, ты и тут решила подстраховаться? — Леха смотрел ей в глаза, и Ленка не отводила взгляд. — А как вы собирались избавиться от Олега?

— По обстоятельствам, — отрезала она. — Не трогай Ельцова. Он мертв, и я не хочу плохо говорить о покойниках. Он умер легко, и пусть мне это зачтется. Это лучшее, что могло с ним случиться!

— Костыли, — произнес Пименов с грустью. — Он — костыль. Я — костыль. Нет людей… Одни только костыли. Представляешь, Изотова, если в мире не останется никого, кто тебя искренне любит? Вот для тебя все только подпорки, ступеньки на лестнице, по которым ты идешь к цели. И вот доползаешь ты до цели… Все! Туча в твоих руках! Глядь, а вокруг никого… Одни костыли, подпорочки, ступенечки… Ау? Кто тут меня любит? Кто тут мне предан по-настоящему? Ан — нет никого… Ступеньки, они ведь любить не могут, если, конечно, знают, что они ступеньки! Не затоскуешь? Или выберешь себе костыль для любви? Оно так, конечно, проще! Находишь себе молоденького и пристраиваешь в дело, только не всегда удержать получается.

— А ты за меня не волнуйся, — Изотова подняла одну бровь и ухмыльнулась половиной рта. — Зачем мне любовь? У меня всю жизнь от вашей любви одни занозы. Ежели мне приспичит, то уж найду с кем, где и как! А от соплей и воплей — избавь!

— Вот что мне в Ленке нравится, так это откровенность! — Владимир Анатольевич приобнял ее за плечи этак покровительственно, по-отцовски. — Достанем со дна жемчуга — и завалимся в круиз. Ты, дурилка, хоть знаешь, сколько стоит черный жемчуг ТАКОГО размера? Или розовый? Все! Здравствуй, пенсия! Прощай тяжкий пограничный труд! И ты не плачь, тебе тоже надолго хватит…

— Понял, не дурак, — сказал Пименов. — А здорово все получилось, просто здорово! Вот как вы с Кущом друг друга нашли! Одно удивление и восхищение! Ленка, а этот-то тебе зачем?

Он присел на корточки и обнял водолазный скафандр за плечи. Внутри шлема раздался стук: наверное, ударилась о стенки шлема сухая, как прошлогодний кукурузный кочан, покрытая темной пергаментной кожей голова Глеба Изотова.

Ветер уже не свистел, он завывал в растяжках антенны, врываясь в приоткрытые окна рубки. Клочьями летела пена с волн. Амплитуда качки увеличилась настолько, что берег принялся взлетать вверх и рушиться вниз, когда «Тайна» взлетала на гребни.

Ленка не ответила, а молча шагнула в штурманскую, сбросила с себя футболку и, густо зачерпнув ладонью силикон, принялась намазывать тело смазкой. Кожа блестела, врывающийся в иллюминаторы ветер трепал влажное рыжее каре.

— Ах, хороша… — протянул Кущенко, с нескрываемым удовольствием разглядывая Изотову. — Ёксель-моксель! Ох, была бы на пяток лет моложе — полцарства отдал бы не раздумывая!

Ленка принялась натягивать на себя костюм, облегающий ее формы, как латексная пленка.

— А если бы подумал, не отдал бы, — закончил фразу Владимир Анатольевич и хихикнул. — Чего стоишь, Пима? Видишь, задуло крепко? Торопись, а то свое корытце от берега отвести не успеешь…

Вода стала мутнее и в верхних слоях. Начинающийся шторм перемешал верх и низ, но на глубине около восьми метров видимость восстановилась. Они шли параллельно друг другу, только в этот раз Пименов не проявлял особой заботы о Ленкиной безопасности — просто погружался рядом, практически не оглядываясь на нее.

Благо что, несмотря на разбушевавшуюся наверху стихию, по-прежнему светило закатное солнце и фонари пришлось включать только над самым кораблем. Тут взвесь висела плотно, словно над «Нотой» шел густой снег.