Гавана Хантер Стивен

41

Сейчас русский ехал в кабине, рядом со стариком-шофером, и давал ему указания. Спешнев чувствовал засады, заставы и неожиданно появлявшиеся отряды так, словно у него в мозгу был радар. Он всегда знал, на какую улицу свернуть, в какой переулок вырулить, и в конце концов ему удалось вывезти их на окраину города, кишмя кишевшего полицией.

К середине дня они остановились у реки. Кастро помылся и воспрянул духом; во всяком случае, его настроение улучшилось.

— Пора отдохнуть, мой друг, — сказал русский.

— Где? Нам нужно убежище.

— Если мы будем искать убежище, то привлечем к себе внимание. Один шепнет другому, и не успеешь глазом моргнуть, как тебя поставят к стенке. Только на этот раз я окажусь рядом с тобой. Впрочем, к тому моменту глаз у нас уже не будет. Нет уж, спасибо. Отдыхай здесь, у реки. Ляг. Поспи, если сможешь. Нам предстоит долгое путешествие.

— Куда? Я должен быть со своими людьми.

— Они мертвы. Твоя задача — выжить и сделать так, чтобы их жертва не была напрасной. Не будем говорить о глупости сделанного. Если ты в конце концов победишь, то прикажешь историкам назвать эту ночь триумфальной. Если они откажутся, расстреляешь их и найдешь новых. А теперь отдыхай.

Спешнев поблагодарил водителя и отпустил его. Когда грузовик уехал, он подвел юного революционера к самой реке. Тут Кастро никто не видел, зато ему открывался прекрасный вид на город и разбитый проселок, карабкавшийся на вершину холма. Вдали стояло несколько убогих крестьянских хижин с крышами из тростника, окруженных кривыми заборами, осликами и детворой.

— Жди. Никуда не ходи. Захочется по-большому — вали в штаны. Никому не говори о своем героизме. Жди здесь. Мне нужно кое-что уладить.

— Вы можете доставить меня туда.

Кастро жестом показал на горы, казавшиеся близкими, а на самом деле находившиеся в нескольких милях отсюда.

— И что ты там будешь делать? Жить в пещере? Говорят тебе, жди.

С этими словами русский исчез — так быстро, что Кастро захлопал глазами. Кто он? Волшебник? Ангел? В Бога Кастро не верил, но, как ни парадоксально, верил в Божьих ангелов. Может быть, этот человек действительно был ангелом. Впрочем, кем бы ни был этот малый, он умел творить чудеса. И знал кучу вещей. Особенно по части внезапных появлений и исчезновений.

Молодой человек лег и попытался уснуть. Но он был слишком возбужден. Он видел трупы, раскинутые руки и ноги, лужи крови. Слышал скрежет пуль, впивавшихся в металл. Вспоминал, как на него обрушился дождь осколков, когда пуля разбила лобовое стекло. Думал о том, что он мог сделать, но не сделал. И жалел о сделанном.

Он посмотрел на город, раскинувшийся на противоположном берегу грязной реки. Можно было сразу сказать, что El Presidente очень расстроен маленьким ночным приключением, потому что повсюду сновали патрульные машины и черные автомобили тайной полиции, не имевшие опознавательных знаков. Отряды солдат перекрывали улицы, останавливали машины, выводили пассажиров наружу и проверяли документы. Кастро следил за ними, скрываясь под берегом. В небе жужжали самолеты — несколько старых «мустангов», подаренных американцами своим младшим кубинским братьям. Но самолеты летали высоко и только для успокоения совести; патрульные машины близко не подъезжали; у реки было удобно; день перевалил на вторую половину. Кастро наломал тростника и устроил себе уютное ложе. Эх, жалко, сигары нет... Впрочем, дым привлек бы к нему внимание.

Через несколько часов, уже в сумерках, на дороге появился какой-то старый крестьянин. Он, кажется, не слишком торопился, и никто не обращал на него ни малейшего внимания. И вдруг старик исчез в кустах. Когда Кастро увидел крестьянина в следующий раз, тот был совсем рядом. Тут старик снял шляпу, и Кастро узнал русского.

— Ну, вы просто фокусник...

— Да, пару фокусов я знаю. Держи. Я тут кое-что принес.

Он передал Кастро еду и сумку с одеждой. Рубашка с короткими рукавами должна была прикрыть пояс армейских штанов. Молодой человек снял и отбросил в сторону поношенную гимнастерку, надел белую рубашку, застегнул ее и выпустил наружу, пытаясь замаскировать происхождение брюк. Камуфляж немудреный, но все лучше, чем сержантская форма, о которой теперь знает вся Куба.

Потом он жадно накинулся на еду, как будто не ел несколько дней. Сэндвич с холодной свининой и бутылка теплого пива — что и говорить, изысканная трапеза.

— Что говорят? Что сделали с моими людьми?

— Я уже говорил, забудь про своих людей. Их замели и отправили в казармы, Ojoc Bellos вырезал им глаза, а потом их расстреляли. Такова жизнь. Такова война.

— Всех?

— Большинство. Во всяком случае, так говорят.

— Все должно было кончиться совсем не так. Мы даже не успели проникнуть во двор. Застряли снаружи, и...

— Сам видел. Я научу тебя планировать штурм укреплений. Идиот, разве так делают? На что ты рассчитывал?

— Я думал, что солдаты напьются. И не предполагал, что они будут сражаться за Батисту.

— Они напились, но недостаточно. А на Батисту им плевать. Это деревенские парни, которым до смерти наскучило торчать в казармах. Дай им возможность пострелять, и они будут счастливы. Ты подарил им лучший день в жизни. Теперь они сто лет будут рассказывать о том, как тысяча героически оборонялась против сотни.

— Им повезло. А мне...

— Ты сделал глупость. И не спорь со мной. Для этого ты слишком мало знаешь. Тебе нужно отдохнуть. Скоро мы тронемся.

— В горы?

— У тебя был план отхода?

— Нет. Я был уверен, что мы победим.

— Болван! Мальчишка! Тебе следовало бы оскопить себя, чтобы не плодить дураков.

— У меня уже есть сын.

— Которого ты не видел несколько месяцев.

— Куда мы отправляемся?

— Я все уладил.

— В Гавану! Да, в Гавану!

— Сначала переживи Сантьяго.

— Но будущее...

— Твое будущее — это ближайшие три дня. Я договорился с нужными людьми. Мы увезем тебя. Ты отправишься за границу. Будешь учиться, читать, изучать военное дело, тренироваться, осваивать организацию и управление, расширять кругозор и встречаться с людьми.

— Я мог делать это и раньше. Почему столь щедрое предложение поступило именно сейчас?

— Ты не догадываешься?

— Нет.

— Ты стал знаменитым.

— Что?

— В данный момент ты самый знаменитый из кубинцев. Твой портрет напечатан во всех газетах. Похоже, это свадебная фотография. Вас с Миртой. Конечно, Мирту отрезали.

— Я стал знаменитым?

— Твое имя у всех на устах, но по разным причинам. Полиция и El Presidente считают тебя чудовищем. Американцы — угрозой. А народ — героем.

Молодой человек засветился от счастья. На его лице расплылась широкая улыбка. Он больше не был уличным оратором, изредка появлявшимся на радио, очеркистом крошечной радикальной газеты «Алерта». Нет, теперь он — знаменитость. Он забыл спросить о жене, ребенке, родителях, своих людях. Все они тут же перестали существовать.

— Что обо мне говорят?

— Тщеславный мальчишка! Думаешь, тебе предложат сниматься в кино?

— Нет. Меня волнуют только моя страна и мой народ. Слава мне не нужна. Разве что она позволит мне спасти страну. И...

— Удачный ли портрет?

— Гмм... Да.

— Удачный. Девушкам понравится. Но теперь стоит кому-нибудь тебя увидеть, как последует телефонный звонок, после которого ты останешься без глаз, зато с дыркой в черепе. Так что берем ноги в руки.

— Берем. Но... куда? Они повсюду.

— Предоставь это мне, сынок. Все будет в порядке.

— Ну, что вы об этом думаете?

— Ужасно.

— Вы и в самом деле не кубинец. Это стихотворение Мануэля Наварро Луны. Из сборника «Поэмы в стиле мамбо». Во-первых, это прекрасные стихи; во-вторых, они описывают то, что лежит перед нами.

— Когда на тебя начнут охоту в горах, ты живо разлюбишь романтическую поэзию. Поверь мне, о таких вещах в стихах не пишут.

Но в чем-то Кастро был прав: перед ними действительно вздымался синий горный хребет Сьерра-Маэстра, нависавший над побережьем. Несколько часов они шли в темноте, пробирались сквозь кустарник, обходили фермы, курятники, избегали больших дорог, рассчитывая отдохнуть днем. Наконец город остался далеко позади, и перед ними не было ничего, кроме... гор.

Они видели горы, покрытые пышной июльской растительностью. Эта часть Кубы больше всего напоминала американский Дикий Запад. За перевалом горы круто спускались к морю.

— Мы пойдем туда?

— У нас есть четкие указания. Возможно, они сменили тактику и принялись прочесывать сельскую местность. Но признаков этого пока не видно. Сейчас дело не столько в нас, сколько в том, что они умеют. Хорошие ли они следопыты? Есть ли у них натасканные собаки? Погонятся ли они за нами во всю прыть или будут делать перекуры дважды в час? Знают ли тропинки? Ориентируются ли в горах? И охотно ли углубятся в них?

— Это солдаты и полицейские. Не думаю, что им нравятся дремучие леса.

— Пожалуй... Тогда встает второй вопрос: участвуют ли в этом американцы? У американцев есть знающие люди. Точнее, один знающий человек. Если так, то нам грозит опасность. Неприятно, но ничего не поделаешь.

— У них есть такой человек?

— Да. Он здесь. Мы встречались. Я его немного знаю.

— Вы должны были убить его.

— На самом деле я убил того, кто должен был убить его. Даже дважды! Тогда я считал, что поступаю правильно. Увы, теперь меня гложут сомнения.

Долгое время все шло хорошо. Они бодро шагали по тропинке, петлявшей между полями сахарного тростника, батраки кивали им, и молодой человек с жаром махал рукой в ответ. Наконец они остановились перекусить неподалеку от кучки лачуг у подножия горы. Никто не обращал на них внимания.

От леса, покрывавшего склон, их отделяла всего лишь полоска земли. К счастью, пока они были невидимы, но росший на этом поле сахарный тростник уже срубили, оставив бурую стерню. Следовало пройти по грязному проселку еще несколько миль и подняться в лес там, где заросли были гуще. Но Спешнев решил рискнуть, чтобы сэкономить время... и на этот раз его решение оказалось ошибочным.

Услышав слабое гудение, Спешнев поднял взгляд и увидел самолет. Он надеялся, что их либо не заметят, либо примут за двух крестьян, мирно идущих по своим делам. Но их заметили и, как видно, за крестьян не приняли, потому что снизились. А надежда на то, что блеф удастся, испарилась, когда молодой человек ударился в панику и, как сумасшедший, побежал к опушке.

«Болван», — подумал Спешнев. Но тут ему пришло в голову, что в самолете могут сидеть снайперы. Пришлось тоже смазать пятки.

42

Ночь криков прошла, сменившись утром. И тут кое-что случилось. Эрл следил за этим. Возбужденные капитан Латавистада и его помощники гурьбой высыпали из пыточной и начали кричать. Солдаты, собравшиеся на плацу, зашевелились, начали собираться в кучки, и кто-то подал сигнал целому парку грузовиков, что пора заводить моторы и создать караван. Капитан не был идиотом и знал, что с этим делом пятьдесят человек справятся лучше, чем пятьсот. Поэтому он отобрал сто пятьдесят солдат, то есть десять полных грузовиков. Погрузка шла медленно, и все это время Эрл сидел и курил сигарету за сигаретой.

Еще одна задержка произошла, когда привели собак. Одна собака убежала, и ее пришлось пристрелить. Потом произошла ссора между штатским проводником собаки и старшим офицером. К возвращению Френчи Эрл выкурил почти всю пачку.

— О'кей, — сказал Шорт, — они считают, что застукали его. Патрульный самолет заметил двух малых, шедших в горы в десяти милях к востоку от города. Когда самолет снизился, они бросились бежать. Это он, верно? Если бы кто-то просто шел в горы и понял, что его заметили, он не стал бы ударяться в бегство. А он — один из немногих, кого еще не поймали.

— Два человека, — отметил Эрл. — Русский все еще с ним.

Френчи кивнул:

— И если так, то нам нужно ехать. Мы присоединимся к конвою, потом бросим его и опередим.

— Нет, — ответил Эрл.

— Что?

— Я сказал «нет». Никогда. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах.

— Я...

— Послушай, он знает, куда идет, а этот парад идиотов не имеет об этом представления и ничего не добьется. Если мы поедем с ними, то можно сразу поставить на деле крест. О'кей?

— Эрл, сейчас не время загадывать загадки.

— Никаких загадок я не загадываю. Если мы поедем с этими сопляками, то не сможем убить его. Старик, который командует нашим парнем, слишком умен для них. Преследование с собаками не поможет. Единственный способ — перехват.

— Я не...

— Звони своему другу Роджеру Сент-мать-его-так-Ивенсу. Пусть он обратится к одному гомику в Гуантанамо, которого зовут старший лейтенант Дэн Беннинг. Дэн обожает Роджера. Думает, что Роджер может взять его к себе, и хочет произвести на него впечатление. Нам нужно, чтобы в Сантьяго прилетел вертолет ВМФ. Место посадки подбери сам: я не слишком хорошо знаю город. И пусть прихватят с собой лучшие карты этой местности и лучшие морские карты с указанием глубин. На это у наших моряков ума хватит.

— Зачем вам карты?

— Затем, что мне нужно выяснить, где у берега достаточно глубоко.

— Слушайте, вы сбили меня с толку. Я...

— Он ведет этого мальчишку не наобум. У него есть план. Легче всего увезти его на корабле. Возможно, именно это они и задумали. Если так, то они выйдут к морю в самом глубоком месте, где корабль сможет подойти вплотную к берегу. Тогда им не придется спускать на воду шлюпку и целый час махать веслами.

— Черт побери, откуда вы знаете, где они спустятся? Они могут перевалить через горы в тысяче мест.

— Возможно, карты подскажут. Но когда я окажусь там, мы проведем воздушную разведку, сообразим, куда он пойдет, и устроим засаду. Эти кубинские ублюдки выгонят парочку прямо на нас. Мы выполним порученное дело, станем героями и переедем в хорошие дома в Вашингтоне, округ Колумбия. А теперь звони, сынок. Да поживее.

Но тут возникла одна маленькая проблема: сразу дозвониться до Роджера не удалось. Его не было ни в кабинете, ни в клубе, ни на одном из известных Френчи кортов. Где же он, черт побери?

— Это твоя работа, — сказал Эрл. — Я ищу этого парня. А ты — своего босса. Как по-твоему, что труднее?

— Сложно сказать, где он. Он... делает дело, встречается с людьми. Это его работа. Так что остается лишь гадать.

— Что ж, отлично. Твое будущее горит синим пламенем. А мне что? Я всегда могу вернуться в Арканзас и выписывать штрафы за превышение скорости.

В конце концов Френчи нашел Роджера, но тот не стал объясняться и просить прошения. Запрос был передан, и вскоре заказанная винтокрылая машина села в условленном месте.

Вертолет оставил город позади, пролетел над портом, миновал трущобы и наконец оказался над безлюдным побережьем к востоку от Сантьяго. Слева высились прохладные зеленые горы, но здешнюю холмистую землю покрывал густой кустарник, колючки и сорняки. Тут царил изумрудно-зеленый цвет, но это было настоящее зеленое пекло. Температура воздуха достигала сорока градусов.

Песчаный берег, белый как снег, лизали синие волны Карибского моря. В воздухе стоял запах керосина и рев двигателя. Птичка называлась «Сикорский S-55», последняя модель. Она напоминала двухэтажный автобус-"кадиллак" с мотором и винтом, но была проворной и быстрой, как стрекоза.

Эрл изучал карты вместе с молодым энсином[56], выполнявшим обязанности второго пилота; тем временем Френчи и командир корабля сидели внизу, а пилот держал курс. Эрл и энсин обнаружили подходящее место в нескольких милях восточнее Эль-Брухо и западнее Сибонея: именно здесь к берегу вплотную подходили воды, отмеченные на карте темно-синим цветом. Вертолет снизился, завис в воздухе, разметав в стороны песок и воду, и благополучно избавился от своего груза.

Эрл спустился по веревочной лестнице, за спиной у него висел «винчестер». Френчи спустился следом. Он где-то раздобыл карабин М-1, а в кобуре у него лежал пистолет «гавернмент модел». Оба остановились на песке, закинули головы и посмотрели вслед вертолету, набравшему высоту и устремившемуся обратно в Гитмо, лежавший в пятидесяти милях восточнее. Берег был пустынным.

— А теперь куда? — спросил Френчи.

— Вперед и выше.

— Куда именно?

— Вон туда, — сказал Суэггер и ткнул куда-то пальцем.

Холмы, покрытые лесом, круто поднимались ввысь. Эрл сверился с картой, на которой сделал множество пометок, определил высоту горы, стоявшей в миле отсюда, рассмотрел ее в бинокль, вытер рукой потный лоб и снова нахлобучил шляпу на глаза.

— Думаю, они спустятся здесь.

Он показал на перевал, ничем не отличавшийся от прочих.

— О'кей.

— Сверимся с компасом и выходим.

— Он придет оттуда?

— Это азартная игра.

— А если мы ошибемся, как я буду оправдываться перед своим начальством? Меня поднимут на смех.

— Ну, сейчас он смотрит на те же холмы, только с другой стороны, в шести милях отсюда. Видит подъехавшие грузовики, видит, как вылезают солдаты, строятся в шеренгу и топают вперед. Понимает, что его преследуют. Переваливает через хребет, но не в самом очевидном месте. Для этого он слишком умен. Он не станет выбирать самый низкий перевал. Но и самый высокий тоже не выберет, иначе потеряет слишком много времени и не успеет спуститься вовремя. О часе он договорился заранее. Изменить время нельзя, потому что рации у него нет. Так что делать им нечего: уговор дороже денег.

— Да, конечно, все это верно, но тут целых пять проходов, не считая самого высокого и самого низкого. Вы знаете, каким из них он воспользуется?

— Думаю, да. Понимаешь, разведки у него нет, поэтому он не знает, что творится на этой стороне. Поставь себя на его место и исходи из того, что видит и знает он. Он понятия не имеет, что вон тот перевал ведет к ущелью и что спуститься там намного легче. Да и растительность не такая густая. Нет, он выберет перевал, ближайший к прямому маршруту. За исключением самого низкого. Во всяком случае, я сам поступил бы именно так.

— О господи... Надеюсь, что вы правы.

— Да, я прав. Вопрос вот в чем: хватит ли у тебя сил на подъем? Нам нужно занять позицию заблаговременно.

— Да. Я в полном порядке. Знаете почему? Все из-за этого проклятого тенниса. Никогда не был в лучшей форме. Гип-гип, ура! Ну что, наделаем шуму?

43

Первые сложности начались при разгрузке. Выяснилось, что кое-кто из сержантов не явился, страдая похмельем после вчерашней пьянки по случаю победы, и их пришлось заменить капралами. Но рядовые отказывались подчиняться капралам, которые не могли давать отпуска и способствовать повышению по службе. Поэтому выгрузка шла медленно и неорганизованно. Наконец солдаты вылезли и начали строиться повзводно. Однако у каждого из рядовых были дружки в других взводах; в результате на поле сахарного тростника образовалась толпа, понятия не имевшая, что ей делать.

Капитан Латавистада сорвал голос, пытаясь заставить их повиноваться приказам. Но он не имел отношения к регулярной армии и командовал операцией лишь потому, что был старшим из офицеров тайной полиции, оказавшимся на месте: кто-то из руководства решил, что в этом деле тайная полиция имеет преимущество перед регулярной армией. Армейские офицеры в знак протеста отказались сопровождать солдат. Угрозы начать расследование не подействовали на этих аристократов — в конце концов, командовавший обороной казарм майор Моралес был героем дня! Они наотрез отказались иметь дело с плебеем и выскочкой Латавистадой, делавшим успешную карьеру с помощью пыток, на которые способен любой дурак.

В конце концов Латавистада заставил солдат подчиняться, выбрав самого здоровенного и избив его хлыстом. У Латавистады было много недостатков, в том числе самых ужасных, но трусом он не был.

Наконец, сбив подчиненных в некое подобие колонны, Ojoc Bellos погнал ее через поля сахарного тростника к маячившим впереди горам Сьерра-Маэстры. Впереди шли проводники с лаявшими и тявкавшими собаками на поводках. Вскоре они добрались до ближайшей деревни, схватили нескольких стариков и допросили их.

Нет, никаких беглецов те не видели.

Нет, никаких грузовиков здесь не было.

Нет, едой они ни с кем не делились.

Сержант смотрел на Латавистаду с досадой. Идти было некуда; люди теряли интерес к делу, по двое-трое выходили из строя и искали тенистое местечко, где можно отдохнуть, положить винтовку и приложиться к фляжке. Еще немного, и на операции пришлось бы поставить крест.

К счастью, в этот момент собаки что-то разнюхали. Латавистада понял это по заливистому лаю. К капитану подбежал капрал:

— Господин капитан, проводник говорит, что собаки почуяли запах «Куска Сала». Мы нашли лежбище и примятую траву. У нас есть след.

— Отлично.

Латавистада отвернулся, дал команду капралам, и те заставили рядовых подтянуться. Но капитан понял, что пора научить местных жителей уважению к власти.

Ojoc Bellos сделал жест, и к нему подвели старика.