Гавана Хантер Стивен

62

— Значит, он сбежал? — спросил Пашин.

— Да. Предварительно вызвав грандиозный скандал, — ответил Френчи Шорт. — Какое счастье, что он убрался! Иначе мне предстояло бы множество нелегких объяснений.

— Замечательно. Держу пари, что к делу приложил руку этот задница Спешнев. Его не видно уже несколько дней.

— Старики. Хитрые старые ублюдки. Я по горло сыт их фокусами.

— Их время уйдет, причем скоро. Не в этом году, так в следующем.

Они сидели в старом баре «Два брата» (или «Dos Hermanos») у пристани, напротив здания таможни. Только что причалил паром из Флориды, битком набитый автомобилями. Оба пили мохитос. Наконец-то у них выдался свободный день. Суббота близилась к вечеру, над головой парили и кричали чайки, с улицы доносился рев машин.

— Так вас переводят в Западный Берлин? — спросил Пашин.

— Да. Я думал, Плановик возьмет назад свое обещание, сославшись на то, что гангстеры не сумели убить Эрла. Но, кажется, старик понимает, что я слишком много знаю и слишком талантлив. Он уже рассказал людям, что я настоящая находка и его будущий преемник. Знаете, я бы справился.

— Знаю. Вы многообещающий молодой человек.

— Конечно, все это возможно, мой друг. В конце концов, именно ваша фотография бедняги Роджера спасла Шорту шкуру. Да, это было нечто. Настоящий удар гения.

— Еще бы. Но она не моя. Представьте себе, Спешнев использовал ее, чтобы шантажировать меня. Какова наглость! Классический интриган. Надо признаться, в таких делах он собаку съел.

— В результате я стал героем. А вы?

— Ну, старый лис пообещал похлопотать за меня. Теперь он в чести, и, если выполнит свою часть сделки, меня вскоре тоже переведут на более высокий пост. Конечно, моя московская родня также не останется в стороне. Похоже, для нас обоих все обернулось к лучшему. Может быть, вскоре и я попаду в Берлин.

— Дай-то бог. Вот будет потеха!

— Представьте себе, как далеко мы пойдем. Я буду сообщать вам об операциях своих коллег, а вы мне — об операциях своих. Мои и ваши дела будут удаваться, а чужие — нет. Да через год мы возглавим свои ведомства!

— Будущее, — сказал Френчи Шорт, — никогда не было таким лучезарным. Предлагаю тост. За наши общие успехи!

Два молодых человека чокнулись и выпили.

63

Мальчик все тщательно спланировал; он знал, что нужно делать, и все делал по порядку. Он готовился к осеннему дню, когда сможет выстрелить из винтовки и убить оленя. Нет, он хотел убить животное вовсе не из-за любви к убийству. И даже не из-за того, чтобы обеспечить семью мясом, хотя мясо действительно пригодилось бы. Скорее из-за чувства, что тогда, весной, еще при отце, он сплоховал. В тот же день отец исчез и до сих пор не вернулся. Его неудача и исчезновение отца были как-то связаны между собой. Мальчик решил эту проблему буквально: убив оленя, он вернет отца и таким образом изменит судьбу.

Он думал о своей неудаче. Ему не хватило уверенности в себе. Когда мальчик поднял винтовку, та оказалась слишком тяжелой. Он убедил себя, что к прицелу прицепилась какая-то ворсинка, что пуля непременно уйдет в молоко, и ударился в панику. Вот как все было.

А если так, то спасение заключалось в винтовке. Это был «винчестер» 0,30-30 с вороненым стволом, когда-то отливавшим синим, а теперь посеревшим и вытертым докрасна. К прикладу была прикреплена пластинка с тонким стальным полумесяцем.

Он стрелял из винтовки каждое утро и каждый день. Таким вещам мальчиков обычно учат отцы, но он взялся за это дело, чтобы вернуть отца. Читал книги о винтовках. Иногда не понимал слов, но упорно учился и постепенно набирался ума-разума. Изучал баллистические таблицы, пока мешанина цифр не превратилась в нечто ясное, понятное и истинное. Разговаривал с охотниками и просто хорошими стрелками. Посвятил себя винтовке.

— Этот мальчик только и делает, что стреляет, — говорила его мать. — Я рада, что он вообще что-то делает, потому что, бог свидетель, на первых порах после отъезда Эрла он только сидел с мрачным видом. Но потом решил стать лучшим стрелком в графстве и удивить папу, когда тот вернется домой, и сейчас это превратилось у него в настоящую манию.

Мальчик рисовал винтовки на полях школьных учебников, читал книги знатоков оружия Джека О'Брайена, Элмера Кея и даже великий труд покойного Эда Макгриффина «Быстрые ружья и удивительные выстрелы». Он читал журналы «Охота и рыболовство», «Спортивная стрельба» и «Американский стрелок»; ходил в библиотеку и читал «Стрелок идет на войну» и «Британские снайперы против Третьего рейха», биографии героев винтовки Оди Райана и Элвина Йорка. Перечитал все книги Сэмуорта об огнестрельном и охотничьем оружии и вскоре знал, чем «люгер» отличается от сорок пятого калибра, «писмейкер» от «шофилда», а «намбу» от «ортгайса». Чем больше он читал, тем больше знал. Почему-то эта информация застревала у него в голове, и он видел совпадения, противоречия и несоответствия.

Его спортивные результаты медленно, но верно улучшались; казалось, он унаследовал талант отца. Пули попадали в цель. Скоро он научился прислушиваться к собственному сердцу и стрелять в перерыве между его ударами. Палец стал гибким, послушным, нажимал на спуск без толчка и спешки, терпеливо ждал, когда крючок старого девяносто четвертого вернется на место, и ощущал сопротивление пружин перед выстрелом. Каждый вечер он делал сотню холостых выстрелов, а в конце второй недели начал класть монетку на ствольную коробку, добиваясь того, чтобы нажатие на спуск не сбивало прицел. Он испробовал все положения и развил тонкую мускулатуру, которая позволяла не терять равновесия в любой позе.

На смену жарким июлю и августу пришел сентябрь. В воздухе ощущалась прохлада; пышная листва деревьев Западного Арканзаса постепенно желтела и готовилась облететь. Вот и осень. Два последних месяца он трудился как проклятый. За это время он сильно вырос, тело мальчика постепенно становилось телом мужчины. Сейчас он стоял на заднем дворе, где самостоятельно построил импровизированный тир. Вынул 0,30-30, с привычной легкостью открыл затвор и вложил патрон. Винтовка поднялась и застыла. Он принял нужную позу, устойчивую и в то же время непринужденную. Наконец мушка перестала подрагивать. Мальчик знал, что полностью она не остановится никогда, но все же дождался, когда мушка совместилась с мишенью, и инстинктивно нажал на крючок. Он не услышал грохота и не почувствовал отдачи.

За щитом с мишенью поднялся клуб пыли. «Отлично», — сказал себе мальчик. Он знал, что не ошибся. Открыв затвор, он вынул оттуда гильзу, поднял отцовский бинокль и увидел в «яблочке» несколько отверстий. С расстояния в сто метров он мог класть туда пули час за часом.

Он повернулся, радуясь, что до всего дошел самоучкой, — это было еще ценнее.

«Папа будет гордиться мной», — подумал он.

Он поднял обойму, положил ее в карман, чтобы перезарядить, и вышел из укрытия. Было почти темно. В воздухе ощущался морозец. Он вздрогнул. Господи, сколько, оказывается, прошло времени... И тут он увидел человека.

Это был какой-то бродяга, тощий и сутулый, решивший срезать поворот дороги и сэкономить полмили. Человек шел усталой походкой, словно путешествие было долгим и трудным; в его фигуре не было ничего знакомого.

И в то же время знакомым было все, потому что незнакомец каким-то чудом превратился в отца.

— Папа! — крикнул мальчик.

Его сердце подпрыгнуло от радости и облегчения. Он заплясал на месте, потом подпрыгнул и бросился бежать.

Отец, которого состарил какой-то злой волшебник, следил за ним, потом опустился на колени, схватил мальчика, поднял в воздух и крепко обнял.

— Папа, папа, я больше никогда не промахнусь в оленя. Клянусь тебе. Честное слово.

— Все в порядке, Боб Ли. Это неважно. Теперь я дома и больше никуда не уеду. Можешь держать пари. Так оно и будет...

От автора

Этот роман был написан случайно. Я встретился со своим издателем, легендарным Майклом Корда, в одном знаменитом нью-йоркском ресторане. У меня в кармане лежали шестнадцать каталожных карточек с шестнадцатью местами действия для новой книги. Я знал, что проку от них будет немного: я не слишком хороший путешественник. Большинство писателей поймет, о чем я говорю.

Появившийся Майкл был в своем репертуаре: бодрый, кипучий, насмешливый и полный энергии. Он с места в карьер заявил:

— Стив, у меня есть для тебя идея.

Должен вам сказать, мне не нравятся чужие идеи. Я не умею воплощать их, все мне кажется как-то не так. Но Майкл платил и за ланч, и за книгу, поэтому я улыбнулся и согласился его выслушать, в глубине души надеясь, что вскоре он об этом забудет.

Он сказал всего три слова:

— Эрл в Гаване.

Я тут же понял, что меня ждет лучший отдых в жизни, который затянется на год с лишним.

Не знаю, как насчет лучшего отдыха в жизни, но это было весело. Так что большое спасибо Майклу Корде — во-первых, за лучшую идею, поданную мне со стороны; во-вторых, за великолепный год, который я провел в борделях и казино Старой Гаваны и несравненного Сантьяго.

Хочу поблагодарить своего кубинского друга и переводчика Хорхе Гонсалеса, который катал меня по столице в своей старушке-"ладе", объясняя и показывая. Он возил меня к Хемингуэю, в «Севилью-Билтмор» и «Насьональ» и помог найти место на улице Санха, где когда-то стоял театр «Шанхай». Теперь там пустырь и памятная доска, на которой написана какая-то коммунистическая чушь в риторическом стиле Фиделя: «Кубинцы, славьте Революцию!» Как будто у них есть выбор.

Хорхе был джентльменом и ученым, и я чудесно провел с ним время.

В Сантьяго я остановился в гостинице на вершине холма Сан-Хуан и нанял двух водителей; как ни странно, одного из них звали Брайс. Типичное имя для выпускника Гарварда. Я был уверен, что дома его ждут жена Маффи и двое детей — Скип и Холли. На следующий день он ошарашил меня еще больше, приехав на ярко-зеленом «крайслере-империале» 1956 года с маленькими дополнительными фарами на концах крыльев. Потрясающая машина. Но владельцем этой машины был молодой человек по имени Венкель (во всяком случае, я так расслышал), замечательный парень. Мы вместе объездили весь Сантьяго. На следующий день я вернулся в Гавану. Он отвез меня в аэропорт, предварительно познакомив с женой и сыном. Я сидел сзади с четырехлетним малышом, прелестным, но очень застенчивым. В конце концов он назвал меня «Инглис», и я сразу почувствовал себя Робертом Джорданом из хемингуэевского «По ком звонит колокол». Интересно, как сложится их судьба. Надеюсь, что неплохо.

Когда на Кубе наконец наступит оттепель, такая машина будет стоить не меньше семидесяти пяти тысяч долларов.

Теперь дошла очередь до моих американских приятелей. В первую очередь это несравненная Джин Марбелла. Именно она посоветовала мне обратиться к Хорхе, с которым познакомилась во время одной из командировок на остров от газеты «Балтимор сан». Я часто советовался со своими начальниками по «Вашингтон пост» — добрым старым Джоном Панкейком и Питером Кауфманом. Ценные советы я получил от знатока старой Кубы, редактора журнала «Стайл» Джина Робинсона (написавшего книгу о кубинской музыке). Пол Ричард вызвался прочесть книгу и сделал ценные замечания. Билл Смарт, работавший в «Пост», 50-е годы провел на Кубе и помог мне восстановить прежний облик Пласа-де-Армас в Сантьяго, разительно отличающийся от нынешнего чудовищного архитектурного стиля, представляющего собой помесь социалистического железобетона с готикой.

Мои друзья Уэймен Суэггер (по совместительству мой портретист), Лен Миллер и Боб Лопес также прочли рукопись и дали мне ценные советы. Мне уже приходилось говорить, что Уэймен — прирожденный редактор. Майк Кларк, кинокритик из «Ю-эс-эй тудей», дал мне взаймы видеокопии трех кубинских фильмов, а также оказавшей на меня большое влияние картины по роману Грэма Грина «Наш человек в Гаване»; фильм доставил мне удовольствие как сюжетом, так и великолепными съемками Гаваны 50-х годов. От Марка Доза-ла из Noirfilm.com я получил еще одну подборку черно-белых фильмов, запечатлевших кубинские достопримечательности, и несколько записей тогдашних модных мелодий вроде «Любуюсь Майами» и «Гаванский роман». Кроме того, Марк нашел мне видеокопию «Нашего человека в Гаване», которую я мог не возвращать и изучать на досуге. Так что в каком-то смысле мой «черный» роман построен на черно-белых фильмах.

Напоследок должен признаться, что Эрл из «Гаваны» не слишком похож на Эрла из «Невидимого света», вышедшего много лет назад. Надеюсь, читатели поймут, что за это время он поумнел и накопил опыт. Возможно, когда-нибудь я смогу еще раз пройтись по «Невидимому свету» (надеюсь, что это случится, когда Гарвард издаст собрание сочинений Стивена Хантера) и превращу двух разных Эрлов в одного.

Кроме того, должен сказать, что пистолет, который я в романе называю «супер .38», теперь обозначается «.38 супер». Не знаю точно, когда слово «супер» перекочевало в конец сочетания, но во всех документах со времени создания первого кольта этой модели до 50-х годов XX века он назывался «супер .38». На щечке моего, сделанного в 1949-м, выбито «Кольт супер .38»; я решил следовать традиции. Кому это и знать, как не фирме «Кольт»?

И в завершение об историческом правдоподобии. Известно, что ЦРУ интересовалось Кастро еще в 1953-м; остальное я придумал сам, стараясь, чтобы все выглядело как можно драматичнее. Признаюсь, это доставило мне много приятных минут. Могу присягнуть, что в ту пору все обстояло именно так, как мною описано. Кое-что я изменил ради простоты — в конце концов, я романист, а не историк. Одновременно со штурмом казарм Монкада 26 июля 1953 года состоялось еще несколько выступлений, о которых я не пишу. (Кстати, подробное историческое исследование штурма Монкады на английском языке еще только предстоит создать; талантливые молодые документалисты, навострите уши!) Фидель был взят в плен в нескольких милях к северу от того места, которое я описал, — не на берегу моря, а в деревенском доме, во время сна, но арестовал его действительно лейтенант Сарриа. В Сантьяго на самом деле был некий мастер пыток по кличке Ojoc Bellos. Что с ним стало потом, я не знаю. Надеюсь, что ничего хорошего.

Напоследок хочу сказать: мы понятия не имеем, когда именно Советы заинтересовались Фиделем. Я доставил себе удовольствие, представив, будто эти контакты начались еще в 1953-м. Как бы там ни было, история меня оправдает.

От издательства

Хочется обратить внимание читателей на то, что знакомство автора с жизнью в СССР 1950-х годов ограничивается чтением фельетонов периода «холодной войны». Реалии советского быта, описанные в романе, являются по большей части продуктом авторского вымысла. В частности, наркоматы в СССР еще в 1946 году были реорганизованы в министерства. НКВД (Народный комиссариат внутренних дел) был преобразован в объединенное министерство внутренних дел и государственной безопасности. Автомобилей марки «ЗИЛ» в то время не было. Они назывались «ЗИС», так как завод носил имя Сталина, а Лихачев тогда был жив и здоров, но являлся простым наркомом; естественно, при жизни человека назвать в его честь завод не могли. «ЗИС» ни при каких обстоятельствах не мог оказаться в глухом углу Приполярья; во время езды по зимнику машина могла покрыться коркой льда, но никак не тонким слоем пыли. Все эти и многие другие несуразицы — на совести автора и пусть на ней и остаются.