Вера против фактов: Почему наука и религия несовместимы Койн Джерри

Коллективность

Одна из лучших особенностей научного инструментария – его международный характер или, скорее, выход науки за национальные рамки. Хотя ученые есть по всему миру, все мы работаем по единым правилам. К примеру, к открытию бозона Хиггса имеют отношение ученые из 110 стран, причем 20 из них были официальными участниками проекта. Когда я бываю в Турции, России, Австрии или Индии, я могу обсуждать свою работу с коллегами без всякой культурной неловкости и недопонимания. Хотя ученые могут принадлежать к разным верам или не верить в Бога вовсе, нет никакой индуистской, мусульманской или еврейской науки. Существует одна-единственная наука, объединяющая разум всего мира ради общепринятого объема знаний. Напротив, существуют тысячи религий, истины которых различаются кардинальным образом.

Забавно, но первый научный эксперимент, о котором я знаю, описан в Библии. Если взглянуть на Третью книгу Царств (18:21–40), то можно найти описание контролируемого эксперимента, целью которого было выяснить, какой бог реален – Ваал или еврейский бог Яхве. В испытании, предложенном пророком Илией, были задействованы два быка, которых забили, разделали и каждого поместили на отдельный жертвенный костер. Затем почитателям того и другого бога было велено просить свое божество возжечь костер. Воззвание к Ваалу не возымело действия, даже когда поклонявшиеся ему начали наносить себе раны ножами. А вот еврейский бог справился, ибо его жертвенный костер, даже облитый водой, ярко вспыхнул. 1:0 в пользу Яхве, истинность которого была научно доказана. В данном случае за ошибку полагалось суровое наказание: все последователи Ваала были убиты. Но эта история, помимо всего прочего, отменяет смысл распространенной формулы «Бога нельзя испытывать», ведь Бог сам с готовностью принял участие в испытании.

Наряду с методологией, которую я описал как науку, следует учитывать и особенности профессиональной науки: получение грантов на исследования (обычно в ответ на рецензируемые заявки в правительственные организации), публикацию статей в реферируемых научных журналах, получение должности, подпадающей под определение «ученый», и т. д. Но это уже вторично, главное – сам метод, который на самом деле используется множеством людей, в том числе и не принадлежащих к ученому сообществу. Более того, я рассматриваю науку в широком смысле как любое занятие, при котором человек пытается выяснить истину о природе при помощи таких инструментов, как разум, наблюдение и эксперимент. Археологи пользуются наукой для датировки и изучения древних цивилизаций. Лингвисты – для реконструкции исторических отношений между языками. Историки – когда пытаются выяснить, сколько людей погибло в результате холокоста, или опровергнуть утверждения тех, кто холокост отрицает. Историки искусства – для датировки картин и установления их подлинности. Экономисты и социологи пользуются наукой, когда пытаются понять причины социальных явлений, хотя «истина» в этих областях может оказаться весьма туманной. Туземные народы пользуются наукой, когда определяют, какие из местных растений помогают при болезнях. (Использование хинина при лечении малярии, к примеру, медики позаимствовали у перуанского племени кечуа, где готовили одну из ранних версий тоника: смешивали подслащенную воду с горькой корой хинного дерева.) Даже библеисты пользуются наукой для реконструкции места и времени написания Библии. Разумеется, не все из этих областей полностью научны. Значительная часть исторических трудов, к примеру, состоит из непроверяемых рассуждений о причинах тех или иных событий.

Применение научных методов, вообще говоря, не ограничивается академической наукой. Автомеханики пользуются научными методами, определяя причины неисправности в электрической системе: они формулируют и проверяют гипотезы о том, где может скрываться дефект. Сантехники пользуются научными методами и знанием гидравлики, когда ищут протечку. Родство между «профессиональной» наукой и сантехникой увлекательно описал Стивен Джей Гулд. В 1981 г. Гулд некоторое время находился в городке Литл-Рок, где выступал свидетелем на знаменитом процессе «Маклин против штата Арканзас». В ходе процесса федеральный судья рассматривал (и в конце концов отменил) закон штата, требовавший, чтобы в школах изучению теории эволюции и креационизма уделялось равное внимание. Во время этого визита Гулд столкнулся с сантехником:

В прошлом декабре, собираясь уезжать из Литл-Рока, я пошел в свой номер, чтобы собрать вещи, и обнаружил там человека, который сидел задом наперед на моем унитазе и разбирал его с помощью разводного ключа. Сантехник объяснил, что из-за течи в комнате этажом ниже с потолка отвалилась часть штукатурки, и теперь он ищет источник воды. Мой унитаз, расположенный ровно над тем местом, был очевидным кандидатом, но эта гипотеза не оправдалась, поскольку все работало исправно. После этого сантехник продемонстрировал, как профессионал может проследить пути воды в трубах и стенах. Все было очень логично. Вода может идти только отсюда, отсюда или отсюда, и течь либо этим путем, либо тем; в результате она окажется здесь, здесь или здесь. Затем я спросил, что он думает о судебном процессе, проходящем напротив, и он признался в стойком креационизме и сказал, что твердо верит во Всемирный потоп.

Как профессионал этот человек никогда не сомневался, что вода имеет физический источник и механически ограниченный путь движения – и что он способен при помощи имеющихся знаний отыскать причину любого ее появления. Плох был бы тот сантехник (и, кстати говоря, он быстро остался бы без работы), который при каждой протечке подозревал бы, что законы физики не работают. Почему же физическую историю Земли мы должны рассматривать как-то иначе?

Эта история наглядно показывает не только общность научных методов (и «способов познания») в различных областях, но и неравенство науки и религии, воплощенное в образе сантехника, который верил во Всемирный потоп.

Что такое религия?

Дать определение религии – неблагодарная задача, поскольку ни одна формулировка не способна удовлетворить всех. Казалось бы, в определении обязательно должна присутствовать вера в Бога, но у некоторых течений, которые очень похожи на религии (джайнизм, даосизм, конфуцианство и унитарианский универсализм) нет даже этого. Другие «религии», такие как тибетский буддизм, не поклоняются богам, но все же признают сверхъестественные явления вроде кармы и переселения душ.

Чтобы не углубляться в семантические споры, я выберу определение, которое соответствует интуитивным представлениям большинства о религии и наверняка соответствует догмам трех авраамических религий (иудаизма, христианства и ислама), к которым относят себя около 54 % обитателей Земли. Кроме того, именно эта форма религии чаще всего конфликтует с наукой. Определение взято из Оксфордского словаря английского языка:

Религия. Действие или поведение, указывающее на веру в какого-либо бога, богов или аналогичную сверхчеловеческую силу, повиновение этой силе и почитание ее; исполнение религиозных обрядов или ритуалов.

Из этого определения можно извлечь три характеристики религии, в том числе и авраамических религий. Первая из них – теизм: утверждение о том, что Бог как-то взаимодействует с миром. Упоминание о «сверхчеловеческой силе» подразумевает, что сила Божия являет себя в мире. Слова о повиновении и почитании, а также исполнении обрядов подразумевают, что Бог, должно быть, не только наблюдает за тобой, но и оценивает тебя, и его оценка влечет за собой награду или наказание. Это означает, что я рассматриваю скорее теистическую религию, нежели деистическую веру в далекого и ни во что не вмешивающегося Бога. В любом случае, позже мы увидим, что мало кого из приверженцев религии можно назвать строгим деистом. Но хотя деизм и отрицает влияние Бога на судьбу мира, он конфликтует с наукой, поскольку утверждает существование Бога и создание им Вселенной.

Второе свойство религии таково: она включает в себя некую моральную систему. Если сверхъестественная сила способна одобрять или не одобрять некое поведение в зависимости от повиновения или неповиновения воле Божией, это означает, что существуют варианты поведения и мыслей (в том числе и само повиновение), достойные или недостойные Божественного одобрения. Это и определяет рамки морали, основанной на Божественной воле. Даже такие варианты веры, как даосизм и джайнизм, где собственно богов не имеется, можно рассматривать как философии, включающие в себя и моральный кодекс. (Джайны, к примеру, истово стараются не вредить никаким живым существам, включая насекомых. Они даже растения берегут!)

Моральные кодексы подразумевают третье свойство религии: идею о том, что Бог взаимодействует непосредственно с тобой, что у тебя с Богом существуют личные отношения. Уильям Джемс в книге «Многообразие религиозного опыта»[9] видел в идеях морального кодекса и личной связи с Богом ядро всякой религии:

Существует определенное отношение, в котором все религии, судя по всему, едины. Оно состоит из двух частей [причина тревоги и ее разрешение]:

1. Тревога, если свести ее к простейшим понятиям, – это ощущение того, что с нами в нашем естественном состоянии что-то не так.

2. Ее разрешение – это ощущение того, что мы спасаемся от превратностей налаживанием правильных связей с высшими силами.

Наконец, что мы подразумеваем под «сверхъестественной силой»? Далее мы увидим, что «сверхъестественное» – понятие весьма скользкое, ведь сверхъестественные силы могут влиять на обычные естественные процессы, привнося элемент непознаваемого во владения эмпирических исследований. Вновь обращусь к определению, данному в Оксфордском словаре английского языка: «Принадлежащее сфере или системе, которая выходит за рамки природы, как божественные, волшебные или призрачные существа; приписываемое некоей силе, не допускающей научного толкования или выходящей за рамки законов природы, а также проявление этой силы; оккультное, паранормальное». Здесь «не допускающей научного толкования» означает «не принадлежащий материальному миру». Как сверхъестественное существо, Бог часто рассматривается как «бестелесный разум», обладающий, однако, эмоциями, схожими с человеческими.

Начиная с этого момента я сосредоточусь на тех религиях, которые делают эмпирические заявления о существовании и природе некоего божества и о том, как оно взаимодействует с миром. Но что мы подразумеваем под «заявлениями»? Что это, заявления самой церкви (то есть официальная доктрина и догмы), заявления богословов (которые порой различны даже у последователей одной религии) или заявления обычных верующих, которые не обязаны совпадать ни с первыми, ни со вторыми? Мы знаем, к примеру, людей, которые считают себя последователями католицизма и в то же время отвергают доктрины своей церкви по вопросам гомосексуализма и абортов (как, кстати, и теорию эволюции, которая признана Ватиканом, но отвергается многими католиками). В разговоре о заявлениях «религии» я буду использовать догму, мнения богословов и верующих. Каждый раз я постараюсь четко обозначить, о каком именно источнике идет речь. Если исключить из рассмотрения тех утонченных богословов, заявления которых либо непроглядно туманны, либо близки к атеизму, разница невелика, поскольку и верующие, и церковные догматы, и богословы не скупятся на экзистенциальные заявления и продвигают «способы познания», делающие их веру несовместимой с наукой. Но действительно ли религии делают подобные заявления? Не нужно далеко ходить, чтобы обнаружить, что в большинстве своем делают, хотя наиболее искушенные верующие и теологи стараются не выпячивать этот факт.

Ищет ли религия истину?

Представляется очевидным, что раз религия основана на идее существования Бога, то это и есть основное утверждение о реальности, и такая реальность представляет собой базис для веры. Иными словами, существование Бога принимается как факт. Удивительно, но некоторые богословы чуть ли не отрицают это, говоря, что Бога невозможно описать, или что он в принципе непознаваем и недоступен разуму. Таким образом они отрицают любые эмпирические заявления о божестве, за исключением утверждения о его существовании. Религия, говорят они, не имеет никакого или почти никакого отношения к фактам, а имеет дело только с моралью, созданием общества и поиском образа жизни. Вот два примера такого отрицания от верующих – от христианина Фрэнсиса Спаффорда и мусульманина Резы Аслана:

Религия – не философский спор; точно так же это не хитроумная космология и вообще никакая не альтернатива науке. Вообще, это в первую очередь вовсе не система утверждений об окружающем мире. Прежде всего это структура чувств, дом, выстроенный из эмоций. Дело не в том, что ты испытываешь эмоции, потому что подписался под утверждением о том, что Бог существует; напротив, ты поддерживаешь утверждение о существовании Бога потому, что испытываешь эмоции.

Очень жаль, что слово «миф», первоначально не означавшее ничего, кроме рассказов о сверхъестественном, стало рассматриваться как синоним лжи. Но на самом деле мифы всегда правдивы. По природе мифам изначально присущи достоверность и убедительность. Истины, которые они доносят, имеют слабое отношение к историческим фактам. Спрашивать, правда ли Моисей разделил воды Красного моря, Иисус поднял Лазаря из мертвых, а из губ Мухаммеда лилось слово Божие, совершенно бессмысленно. Единственный осмысленный вопрос по отношению к религии и ее мифологии таков: «Что все эти истории на самом деле означают?»

Вне зависимости от того, предшествовали ли эмоции вере (утверждение Уильяма Джемса в «Многообразии религиозного опыта») или вера порождает эмоции, от веры по-прежнему ждут, что она направит ваши эмоции и переплавит их в моральный кодекс, в образ жизни и религиозно обусловленные действия. Спаффорду в конце концов приходится «поддерживать утверждение» о существовании Бога. Аслан сводит Коран и Библию к собранию метафор, на основе которых можно выстроить философию, но вряд ли религию. Можно только догадываться, что сказало бы большинство мусульман об утверждении Аслана – да еще в книге об исламе, – что неважно, был ли на самом деле Мухаммед пророком Господа. В некоторых мусульманских странах такое утверждение, высказанное публично, вполне может стоить человеку жизни.

Казалось бы, нет необходимости документально фиксировать важность эмпирических утверждений о Боге, разве что для тех шумных прогрессивных богословов, которые утверждают, что вера не зависит от заявлений об окружающем мире. Начнем с Библии, которая четко отсылает начало христианства к Воскресению – будто бы историческому событию, которое стало краеугольным камнем буквально всей христианской веры. «Мы проповедуем Христа воскресшего, – как же могут иные из вас говорить, что нет воскресения мертвых! Ведь если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес, а если Христос не воскрес, тщетна наша проповедь и вера ваша тщетна».

Этому вторят и современные религиоведы, включая Ричарда Суинбёрна, одного из самых уважаемых в мире философов религии:

Исповедовать христианство (как и любую другую теистическую религию) имеет смысл только в том случае, если существует Бог. Нет никакого смысла поклоняться несуществующему творцу, просить его сделать что-нибудь на Земле или взять нас на небеса, если он не существует. Нет никакого смысла жить в соответствии с его волей, если у него нет воли. Если кто-то пытается быть рациональным в отправлении христианской (исламской, иудейской) религии, то ему необходимо верить (до некоторой степени) догматам веры.

Микаэль Стенмарк, профессор философии и религии в Уппсальском университете и декан тамошнего факультета теологии, еще более откровенен. (Его книга «Рациональность в науке, религии и повседневной жизни» удостоена Темплтоновской премии в 1996 г. в категории «Выдающиеся книги по теологии и естественным наукам».)

Таким образом, религия содержит также (d) верования об устройстве реальности… Согласно христианской вере наша проблема в том, что, хотя мы созданы по образу и подобию Божию, мы согрешили против Господа. А исцеление в том, что Бог через Иисуса Христа дарует нам прощение и возрождение. Но чтобы исцеление сработало, необходимо, чтобы Бог существовал, чтобы Иисус Христос был сыном Божиим, чтобы мы были созданы по образу и подобию Божию, чтобы Бог был творцом, чтобы Бог хотел простить нас и любил нас. Следовательно, у христианства, а не только у науки, есть эпистемологическая цель, то есть она пытается поведать какие-то новые истины о реальности. Если это так, то религиозная практика, такая как христианство, предназначена для того, чтобы поведать какие-то истины. Истины о том, кто такой Бог, каковы его намерения, что он сделал и ценит, и как мы вписываемся в картину, когда дело доходит до этих намерений, действий и ценностей.

Джон Полкинхорн – английский физик, покинувший Кембридж и ставший англиканским священником, позже стал президентом колледжа Квинс в том же Кембридже и написал несколько десятков книг о взаимоотношениях науки и религии. Полкинхорн тоже был удостоен Темплтоновской премии и подчеркивал необходимость в эмпирических основаниях веры:

Вопрос истины находится в центре внимания [религии] не меньше, чем науки. Религиозная вера способна провести человека по жизни или укрепить его перед лицом смерти, но если на самом деле она не истинна, то не сделает ничего из вышеперечисленного и потому сведется всего лишь к иллюзорному упражнению в придумывании утешительных фантазий.

Иен Барбур, умерший в 2013 г., был американским профессором религии (и еще одним лауреатом Темплтоновской премии). Он специализировался на отношениях науки и религии.

Религиозная традиция есть на самом деле образ жизни, а не набор абстрактных идей. Но образ жизни предполагает определенные представления о природе реальности и не может поддерживаться, если эти представления перестают вызывать доверие.

Наконец, у нас есть совместное заявление Фрэнсиса Коллинза, возродившегося в вере христианина, который руководит Национальным институтом здравоохранения США, и Карла Гиберсона, христианского физика. Когда-то они были, соответственно, президентом и вице-президентом примиренческой организации BioLogos.

Аналогично, религия почти во всех своих проявлениях представляет собой нечто большее, чем просто набор оценочных суждений и моральных директив. Религия часто делает заявления о том, «как в действительности обстоит дело».

Экзистенциальные утверждения: существует ли Бог?

Некоторые религиозные утверждения важнее прочих, но почти у всех теистов есть по крайней мере один-два базовых тезиса, подтверждающие их веру. Важнейший из них, разумеется, включает существование какого-то бога. Бог может быть один в своем роде, а может входить в пантеон сущностей, обладающих разными возможностями, как в политеистических религиях вроде индуизма. Экзистенциальные утверждения о богах представляют собой откровенно эмпирические заявления, которые требуют каких-то доказательств. И хотя они могут быть труднопроверяемыми (в зависимости от того, какому Богу вы поклоняетесь), поборники теизма говорят, что вмешательство Бога в дела Вселенной должно быть обнаруживаемо. В самом крайнем случае такие теисты должны описать, что представлял бы собой мир, если бы возник абсолютно естественным путем и никакого Бога не было.

Многие исследования показывают, что вера в богов универсальна и сильна. К примеру, исследование религиозных убеждений людей в 22 странах, проведенное в 2011 г., выявило, что 45 % всех опрошенных согласились с утверждением «Я определенно верю в Бога или Высшее Существо». Но результаты сильно различались по странам, от 93 % в Индонезии до всего лишь 4 % в Японии. (Кроме Турции и Индонезии «мусульманские страны» в исследовании не фигурировали, как и страны Африки, хотя вера в этих регионах определенно очень сильна.) Европейские страны показали довольно низкий уровень религиозности, в них насчитали от 20 до 30 % «определенно» верующих, а в Великобритании – 25 %. Самая религиозная страна первого мира, Соединенные Штаты, оказалась седьмой по этому параметру: верующими назвались 70 % опрошенных. (Определенно неверующими, кстати говоря, назвались 18 % американцев – примерно вполовину меньше, чем во Франции, Швеции и Бельгии.)

Бог, конечно, может быть представлен в самых разных вариантах по широкому спектру от традиционного бородача в небесах до неизъяснимого «основания бытия» современных богословов. Но три исследования, проведенные в рамках Международной программы социальных исследований с 1991 по 2008 г., сузили этот спектр. При опросах людей в 30 странах их просили уточнить, верят ли они в персонифицированного бога, «который занимается судьбой каждого человеческого существа лично». Здесь имеется в виду больше, чем просто вмешательство Бога в дела мира. Однако результаты исследования напоминают приведенные выше: доля верующих меняется в широких пределах – от 20 до 30 % в большинстве европейских стран до 68 % в США. Но при этом также наблюдается массовое признание (в исследованиях, проходивших на протяжении двух десятилетий) вовлеченного и вмешивающегося во все Бога. Ясно, что в большинстве своем те, кто принимает Бога, будут теистами, а не деистами.

Незадолго до написания этих абзацев один свидетель Иеговы прислал мне по электронной почте статью «Нерассказанная история Творения», в которой о природе Бога говорилось достаточно конкретно:

Бог – это личность, индивидуальность. Он не какая-то там неопределенная сила, бесцельно блуждающая во Вселенной. У него есть мысли, чувства и цели.

Более интеллектуальные верующие посмеялись бы над таким описанием и заявили бы, что Бог вовсе не похож на человека, на личность, и что «верное» описание Бога – это их собственное туманное и безличностное божество. (Откуда им известно, что это так, не указывается.) Но многие весьма уважаемые богословы-«небуквалисты» с этим не согласны и до сих пор наделяют Бога личностными качествами. Список божественных атрибутов из «Национального католического альманаха» читается как словарное определение:

Атрибуты Бога. Хотя Бог един и прост, мы получим более полное представление о нем, если будем говорить о таких его характеристиках: всемогущий, вечный, святой, бессмертный, громадный, неизменный, неисповедимый, неизреченный, бесконечный, разумный, невидимый, справедливый, любящий, милосердный, высочайший, мудрейший, всемогущий, всеведущий, вездесущий, терпеливый, совершенный, предвидящий, самодостаточный, верховный, истинный.

А вот каким видит Бога Ричард Суинбёрн:

Я считаю утверждение «Бог существует» (и аналогичное ему «Существует Бог») логически эквивалентным «Непременно существует личность без тела (то есть дух), неизбежно вечный, совершенно свободный, всемогущий, всезнающий, совершенно добрый и к тому же создатель всего». Я использую слово «Бог» как имя личности, соответствующей этому описанию.

Алвин Плантинга – американский аналог Суинбёрна: уважаемый философ и богослов, одно время президент Американской философской ассоциации. Что он говорит о Боге?

Далее то, что [Дэниел Деннет] называет «антропоморфным» Богом, в точности соответствует тому, во что верят традиционные христиане – Бог-личность, существо того рода, кто способен к познанию, кто имеет цели и задачи, кто может действовать и в самом деле действует на основе известного ему таким образом, чтобы попытаться добиться этих целей.

На каждое теологическое заявление о том, что Бог – это сила или дух, о котором мы мало что можем сказать (помимо того, что он существует), я могу привести несколько заявлений от богословов и верующих, которые клянутся в том, что Бог напоминает могущественную, но бестелесную личность с человеческими эмоциями, побуждениями и любящей натурой. Такой взгляд на божество не слишком отличается от взглядов уже упоминавшихся свидетелей Иеговы или даже от того, как Бог описывается маленьким детям в «Карманном справочнике Брюса и Стэна о том, как нужно говорить с Богом»:

Очень важно понимать, что Бог – не безличная сила. Хотя и невидимый, Бог очень «личный» и обладает всеми характеристиками личности. Он знает, слышит, чувствует и говорит.

Прогрессивные богословы, такие как Карен Армстронг и Дэвид Бентли Харт, считают, что Бог совсем не таков. Они либо попросту отбрасывают всеобщую веру в персонифицированного Бога, либо утверждают (без каких бы то ни было убедительных причин), что она ошибочна. И даже если вы считаете, что неясный Бог – «основание бытия» – наиболее убедителен, вы игнорируете при этом веру тех, кто реализует свои догмы среди людей. Разумеется, можно работать и с «лучшими» аргументами в пользу существования Бога. Правда, они неизменно оказываются настолько расплывчатыми, что их едва ли можно фальсифицировать, а тем более понять. Намного важнее разобраться с теми религиозными представлениями, которых придерживается подавляющее большинство обитателей Земли.

Другие эмпирические утверждения религии

Какие еще истины, помимо существования Бога, ценят и утверждают религии? Я взял один из вариантов Никео-Цареградского Символа веры. Это заявление еженедельно читается во многих христианских церквях и схоже с множеством утверждений других вероисповеданий. Хотя не исключено, что многие христиане произносят эти слова без особой веры, другие определенно воспринимают их как непреложную истину. И буквально каждое слово в этом Символе веры представляет собой утверждение о свойствах Вселенной:

  • Верую во единого Бога
  • Отца Вседержителя,
  • Творца неба и земли,
  • всего видимого и невидимого.
  • И во единого Господа Иисуса Христа,
  • Сына Божия, единородного,
  • рожденного от Отца прежде всех веков,
  • Света от Света,
  • Бога истинного от Бога истинного,
  • рожденного, не сотворенного,
  • одного существа со Отцом,
  • через которого все сотворено;
  • для нас, людей, и для нашего спасения
  • сошедшего с небес,
  • принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы и сделавшегося человеком,
  • распятого за нас при Понтии Пилате,
  • страдавшего и погребенного,
  • воскресшего в третий день
  • согласно с Писаниями (пророческими),
  • восшедшего на небеса и сидящего одесную Отца,
  • и снова грядущего со славою
  • судить живых и мертвых,
  • Царству Его не будет конца.
  • И в Святого Духа, Господа, дающего жизнь,
  • исходящего от Отца, поклоняемого и прославляемого равночестно с Отцем и Сыном,
  • говорившего чрез пророков.
  • И во единую, Святую, Вселенскую и Апостольскую Церковь.
  • Исповедую единое крещение во оставление грехов.
  • Ожидаю воскресения мертвых и жизнь будущую. Аминь.

Если говорить коротко, то Символ веры утверждает следующее: существует монотеистический Бог, который тем не менее каким-то образом состоит из трех частей (включая Иисуса и Святой Дух). Этот Бог сотворил Вселенную. Он послал своего сына – рожденного девственницей – как земную жертву ради того, чтобы избавить верующих от греха. Символ веры также утверждает, что сын Божий (тоже Бог) был распят, но воскрес через три дня. И хотя в настоящий момент обитает на небесах, однажды он вернется, поднимая мертвых и провозглашая вечный приговор – либо благодать, либо геенна огненная. Крещение считается необходимым для попадания на небеса. Это все эмпирические утверждения об окружающем мире: они либо соответствуют истине, либо нет, даже если некоторые из них трудно исследовать.

Эти утверждения, разумеется, полностью противоречат положениям других религий. Иудеи, мусульмане, индуисты и сикхи не признают в Иисусе мессии. Мусульмане уверены, что те, кто признает, на веки вечные попадут в ад. Разве выбор между такими разными вариантами веры не требует от человека оценить истинность догмы?

И все же, откуда нам знать, насколько буквально воспринимают произносимые слова те, кто еженедельно читает, скажем, Никео-Цареградский Символ веры? Взгляните на результаты опросов: многие из них показывают, что подобный буквализм широко распространен. Последнее исследование среди американцев – опрос выборки граждан США, проведенный маркетинговой исследовательской компанией Harris Interactive в 2013 г. Этот опрос показывает удивительно большое число людей, которые принимают утверждения о сверхъестественном на веру. Помимо 54 %, которые «абсолютно уверены в существовании Бога» (еще 14 % «просто уверены» в этом), доля тех, кто верит в такие вещи, как божественность Христа, чудеса, существование рая, ада, Сатаны, ангелов и жизнь души после смерти, превышает 56 %. Напротив, только 47 % верит в дарвиновскую теорию эволюции (мы, ученые, предпочитаем использовать слово «принимают», а не «верят», когда говорим о научных теориях). Далее, 39 % американцев воспринимают Бога как мужчину и только 1 % – как женщину (38 % не видят в Боге «ни того ни другого»). Это подтверждает мысль о том, что даже если люди видят в Боге бестелесную личность, то личность эта тем не менее нередко обладает гениталиями. Что же до достоверности Писания, то 33 % принимают Ветхий Завет как «полностью Слово Господне», и 31 % то же самое говорит о Новом Завете. И помните, что эта статистика основана на выборке всех американцев, не только верующих. Бесспорно, буквальное восприятие Писания широко распространено в США. Более того, в некоторых случаях это часто будет мнением большинства.

Читатели из Великобритании, несомненно, думают: «Ну хорошо, это же сверхрелигиозные Соединенные Штаты. Мы-то далеко не такие набожные». И это правда. Но и Великобритания демонстрирует удивительно высокий уровень религиозного буквализма. В 2011 г. Джулиан Баггини, философ-атеист, симпатизирующий тем не менее религии, устал от утверждений «рьяных» атеистов, которые, по его мнению, ошибочно считали, что христианство сильно зависит от фактов. Чтобы собрать данные о содержании религиозных убеждений, Баггини организовал онлайн-опрос в Guardian и собрал сведения о почти 800 христианах, регулярно посещающих церковь. Конечно, это вряд ли можно сравнить с правильным и строгим «научным» опросом, проведенным Harris Interactive или Институтом Гэллапа, – ведь на результаты мог заметно повлиять тот факт, что более религиозные люди отвечали на вопросы с большей готовностью. Тем не менее Баггини был поражен буквализмом тех, кто откликнулся на его приглашение. К примеру, на вопрос о том, почему они посещают церковь, 66 % ответили, что делают это, чтобы «поклониться Богу», и лишь 20 % идут в храм за «чувством общности» (вот и ответ на утверждения о том, что социальные аспекты религии намного перевешивают ее догмы!). Кроме того, очень многие согласились с тем, что события Книги Бытия, такие как история Адама и Евы, на самом деле имели место (29 %), что Иисус действительно творил чудеса, такие как чудо с хлебами и рыбами (76 %), что смерть Иисуса на кресте была необходима для искупления человеческих грехов (75 %), что Иисус реально воскрес (81 %) и что для обретения вечной жизни необходимо признать Иисуса своим Господом и Спасителем (44 %). Пристыженный Баггини отказался от своих прежних взглядов:

Итак, какой можно сделать основной вывод? Что бы ни говорили некоторые о том, что религия – это больше практика, чем вера, больше обычай, нежели догма, больше образное воплощение морали, нежели фактические утверждения логоса, огромное большинство посещающих церковь христиан, судя по всему, воспринимает ортодоксальную доктрину достаточно буквально… Это, мне кажется, достойный ответ тем, кто отмахивается от атеистов, особенно в их «новой» разновидности, из-за того, что те одержимы буквальными представлениями, связанными с религией, и не обращают внимания на этические и практические ее стороны. Результаты исследования говорят о том, что атеисты не напрасно критикуют религию за распространение суеверий и веры в сверхъестественное.

Если говорить об остальном мире, то данных у нас не так много. Тем не менее все исследования (особенно за пределами Европы) показывают высокий уровень религиозного буквализма. Опрос агентств Ипсос и Рейтерс 2011 г. показал, что в существование рая и ада верят 19 % суммарного населения 23 исследованных стран (от 3 % шведов до 62 % индонезийцев). Той же веры придерживаются 41 % американцев и лишь 10 % британцев. Мы видим некоторое несоответствие этих результатов с опросом Harris Interactive, согласно которому доля американцев, которые верят в рай и ад, еще выше. Эта разница, возможно, объясняется тем, что вопросы были сформулированы по-разному. И можно рассудить, что не следует видеть в каких бы то ни было статистических данных точную оценку. Тем не менее ни один опрос не показывает, что большинство верующих воспринимают Священное Писание скорее метафорически, нежели буквально.

Мусульмане особенно благочестивы и склонны к буквализму. Нет ничего удивительного в том, что проведенный Исследовательским центром Пью в 2012 г. опрос 38 000 людей, считающих себя мусульманами, в 38 странах показал, что вера в Аллаха и пророка его Мухаммеда почти универсальна (средняя доля верующих составляет от 86 % в Юго-Восточной Европе до 98–100 % на Ближнем Востоке и в Северной Африке). Но тем, кто не знаком с исламом, могло бы показаться удивительным, что во всех исследованных странах больше половины мусульман утверждают, что Коран «следует читать буквально, слово в слово». Доля таких ответов варьировалась от 54 % в Демократической Республике Конго до 93 % в Камеруне (для Ближнего Востока данных нет). Вера мусульман в ангелов колеблется от минимума в 42 % в Албании до максимума в 99 % в Афганистане (в США – 90 %); при этом в 23 из 38 исследованных стран данный показатель составил более 80 %.

Исследование показывает, что в целом большинство мусульман воспринимает Коран буквально. Они даже более верны Писанию, чем высокорелигиозные американцы. Исламский буквализм – одна из причин того, что при виде любого, даже кажущегося, оскорбления своей веры (к примеру, датских карикатур на пророка Мухаммеда) мусульмане массово поднимаются, что часто вызывает всплеск насилия. Они часто заявляют, что на самом деле верят в то, во что верят, и именно вера, а не разум, становится основной движущей силой преступлений на религиозной почве. Ислам, разумеется, не уникален в этом отношении. Как мы увидим в последней главе, вера может быть одинаково опасна вне зависимости от того, о какой религии идет речь.

Для примиренцев и тех атеистов, кто «верит в веру», очень характерно выгораживать религию, объясняя действия, откровенно ею вызванные, «политикой» или «социальными дисфункциями». (Во многих мусульманских странах, однако, практически отсутствует грань между религией, политикой и общественными нравами.) Это всего лишь расширение утверждения о том, что на самом деле религия не претендует на знание каких-то истин о Вселенной. В дискуссии со Стивеном Пинкером о сциентизме – представлении о том, что наука часто вторгается в те области, где ей нечего делать, – редактор New Republic Леон Уисельтир писал: «Лишь очень небольшая доля верующих любой из авраамических религий, к примеру, когда-либо воспринимала Писание буквально». Но это попросту неправда. Возможно, некоторые христиане действительно видят в Библии в основном аллегорию, но существуют догмы, от которых так просто не откажешься и по которым можно, по существу, диагностировать любую конфессию. Уильям Дембски, южный баптист и видный защитник креационизма, выделил в христианстве следующие «неразменные» догмы: божественное творение, отражение Божественной славы в мире, исключительность человека, сотворенного по образу и подобию Божию, и воскресение Христа. Эти утверждения представляют собой эпистемологические основы веры, и буквально каждый верующий придерживается каких-то из них. (Для христиан последней цитаделью часто служит Воскресение.) Как я часто говорю, некоторые верующие воспринимают буквально чуть ли не все, но практически каждый воспринимает буквально хоть что-нибудь.

Писание: точный рассказ или аллегория?

Это вновь возвращает нас к щекотливому вопросу метафоры и аллегории (аллегория – это всего лишь расширенная метафора: самостоятельная история, которую не следует воспринимать буквально, поскольку она символизирует лежащее в ее основе послание). В теологии частенько можно наблюдать следующую закономерность: по мере того как различные области науки – эволюционная биология, геология, история и археология – опровергают религиозные догмы одну за другой, эти догмы превращаются из буквальных истин в аллегории. Это одно из серьезнейших различий между наукой и религией. Если какое-то научное утверждение опровергается, оно немедленно отправляется в мусорную корзину, где уже скопилось множество отличных идей, которые просто не оправдались. Когда опровергается религиозное утверждение, оно часто превращается в метафору, которая должна преподать верующим некий «урок». Хотя некоторые библейские события трудно рассматривать как аллегории (в качестве примеров можно вспомнить кита, который проглотил Иону, и мучения Иова), теологический ум бесконечно изобретателен и всегда способен отыскать моральное или философское поучение в выдуманной истории. Ад, к примеру, стал метафорой «разлуки с Богом». И теперь, когда мы знаем, что Адам и Ева не могли быть предками всех живущих на Земле людей (см. третью главу), в «первородном грехе», который они передали потомству, некоторые верующие видят метафору человеческого эгоизма, развившегося в процессе эволюции.

Далее, многих прогрессивных верующих оскорбляют утверждения о том, что почти все в Библии следует воспринимать буквально. Один из самых часто употребляемых аргументов против подобного таков: «Библия – не учебник». Видя эту фразу, я автоматически перевожу ее как «В Библии не все правда», ибо в этом и заключается ее смысл. Утверждение о «не учебнике», разумеется, служит верующим оправданием и разрешением выбирать для себя настоящие истины в Писании (или, если речь идет о прогрессивных мусульманах, таких как Реза Аслан, то в Коране).

В самом деле, даже разговор о том, что существует историческая традиция буквального восприятия Писания, может сильно расстроить «современных» верующих, поскольку сейчас принято утверждать, что буквализм – исключительно современное явление. Однажды я написал на своем сайте, что история Адама и Евы не может быть буквальной истиной, поскольку эволюционная генетика показала: размер популяции человека всегда был намного больше одной пары. Тогда писатель Эндрю Салливан раскритиковал меня за предположение о том, что верующие считают первую пару людей историческими личностями:

Нет никаких данных о том, что райский сад всегда рассматривался фигурально? Неужели? Сам-то Койн читал эту штуку? Я презираю всякого, кто, имея мозги (конечно, у кого эти мозги не засорены фундаментализмом), считает, что это все должно толковаться буквально.

Тем не менее многие века христиане (включая и католическую церковь, к которой принадлежит Салливан) воспринимали Адама и Еву как единственных предков человечества. И в этом нет ничего удивительного, ведь библейское описание вполне конкретно и не несет ни малейшего намека на аллегоричность.

Скажем, когда Иисус говорит притчами (вспомним хотя бы доброго самаритянина), всем ясно, что он просто рассказывает историю, чтобы преподать определенный урок. Но книга Бытия толкуется не так. Более того, католики всегда буквально придерживались религиозного моногенизма – представления о том, что все люди биологически происходят от Адама и Евы. Реальность Эдемского сада, грехопадение, Адам и Ева как наши предки – все это без вопросов принимали ранние богословы и отцы церкви, такие как святой Августин, Фома Аквинский и Тертуллиан. Хотя некоторые, взять того же Оригена, высказывались на этот счет туманно. Однако в 1950 г. папа Пий XII подтвердил моногенизм как официальную позицию церкви в своей энциклике Humani Generis. После утверждения о том, что церковь не возражает против исследования и обсуждения эволюции – до тех пор, пока все согласны, что в ходе этого процесса только человек получил от Бога душу, – папа отказался так же широко толковать Адама и Еву:

Когда речь идет о другой гипотезе, которую называют полигенизмом, чада Церкви не обладают подобной свободой. Ибо верные не могут принять учения, защитники которого утверждают, что либо на земле после Адама были истинные люди, не произошедшие от него путем естественного воспроизводства, как от праотца всех людей; либо Адам представляет собой совокупность этих многочисленных праотцев. Мы действительно не видим способа сочетать подобное положение с тем, чему учат источники откровения, и с тем, что предлагают тексты Учительства Церкви о первородном грехе, который имеет свой корень в поистине личном грехе Адама и передается всем через их происхождение, и будет во всяком, как его собственный.

Никакого пространства для увиливаний. Владыка церкви настаивает, что исторический Адам действительно совершил грех, который унаследовали его отпрыски (как будто грех – это ген, который не способен исчезнуть), и эти греховные отпрыски стали прародителями всего человечества.

Исторический акцент на существовании конкретных Адама и Евы и принципиальное значение этой пары в теологии подчеркивает историк Дэвид Ливингстон в книге «Предки Адама»:

Вне зависимости от того, насколько по-разному представлялся Эдемский сад с древнейших времен через Средневековье до недавних дней, и вне зависимости от различий в вычислении даты сотворения Земли, мысль о том, что каждый представитель рода человеческого происходит от библейского Адама, всегда была стандартной доктриной исламской, иудейской и христианской мысли. Хотя бы в этом отношении, если ни в каком другом, катехизис Вестминстерских богословов XVII века может говорить за всех, когда объявляет, что «весь род человеческий» происходит от Адама «путем естественного воспроизводства». Таким образом, самоощущение людей, понимание ими своего места в божественно организованном порядке вещей, сама их идентичность как людей, созданных по образу и подобию Божию, строится на концепции человеческого происхождения, в которой библейский рассказ считается буквальной истиной, а все расовое разнообразие человечества возводится к трем сыновьям Ноя и, в конечном итоге, к Адаму и Еве.

Я остановился на Адаме и Еве по двум причинам. Первая из них – просто желание показать, что, несмотря на утверждения прогрессивных верующих вроде Салливана, невозможно отрицать, что на протяжении веков значительная часть Библии воспринималась буквально, особенно когда – как в случае с первой парой людей – на кону стоит важная церковная доктрина. Я часто слышу утверждения богословов о том, что их предшественники, такие как Фома Аквинский и святой Августин, не были буквалистами и что буквализм появился лишь в XIX или даже XX веке. Но это искажение фактов, и его цель – спасти церковь от неловкого признания в том, что она принимала всерьез истории, которые теперь воспринимаются как откровенные выдумки.

Святого Фому Аквинского, к примеру, часто превозносят за то, что он доказывал: Писание можно истолковать метафорически. Однако такое утверждение неточно и легко опровергается, стоит лишь прочесть труды Аквината. На самом деле он считал, что Писание можно толковать как буквально, так и метафорически. Иными словами, Фома Аквинский увиливал от прямого ответа, но, что важно, подчеркивал: если между метафорической и буквальной интерпретацией Библии возникает конфликт, то предпочтение следует отдать буквализму.

Вот как, к примеру, Фома Аквинский в «Сумме теологии»[10] рассуждает о реальности рая, обиталища Адама и Евы:

Августин говорит: «Три общих мнения преобладают о рае. Одни понимают это место лишь как телесное; другие как место полностью духовное; тогда как третьи, мнение которых, признаюсь, мне приятно, считают, что рай был одновременно телесным и духовным».

Я отвечаю, что, как говорит Августин: «Ничто не мешает нам придерживаться, в надлежащих пределах, духовного рая; до тех пор, пока мы верим в истинность событий, описанных как происшедшие». Ибо все, что Писание говорит нам о рае, объясняется как вопрос истории; и везде, где Писание использует этот метод, мы должны считать историческую истинность рассказа фундаментом любого духовного объяснения, которое мы могли бы предложить.

Фома Аквинский верил не только в рай, но и в одномоментное сотворение биологических видов и предков человечества Адама с Евой, а также в молодую Землю (возрастом менее 6000 лет), буквальное существование Ноя и события Всемирного потопа. Кроме того, Аквинат был одержим ангелами. Он не только был уверен в их реальности, но и посвятил большой раздел «Суммы теологии» («Трактат об ангелах») их существованию, числу, природе, тому, как они двигаются, что знают и чего хотят. Философ Эндрю Бернштейн описывает такой богословский анализ темных и ничем не подтвержденных утверждений как «квинтэссенцию трагедии теологии: приложение мощного человеческого интеллекта, гения, глубокой и строгой логической дедукции – к изучению пустого места».

Блаженный Августин, оставивший много комментариев к Книге Бытия, прямо говорит, что священный текст, хотя и несет в себе духовное послание, основан тем не менее на исторических событиях:

В самом деле, повествование в этих книгах ведется в форме речи о предметах не иносказательных, как в Песни Песней, а исторических, как в книгах Царств и других ей подобных. А так как здесь рассказывается о таких вещах, которые вполне известны из опыта человеческой жизни, то не составляет особого труда понимать их сначала в буквальном смысле, чтобы потом выводить из них и то, что могут они знаменовать в будущем.

Кроме того, Блаженный Августин был буквалистом в отношении многих вещей, которые позже были отвергнуты наукой: молодой Земли, одномоментного акта творения, исторической реальности Адама и Евы, рая, Ноя и его ковчега. По иронии судьбы и он, и Фома Аквинский были сразу же отнесены примиренцами к последователям «небуквальной» теологии, которая полностью совместима с наукой в целом и с теорией эволюции в частности. Утверждать такое могут только те, кто не читал этих богословов или на многое готов ради того, чтобы обелить историю церкви.

Я мог бы продолжать еще долго, но приведу только два примера. Протестант-реформатор Жан Кальвин верил в девственность Марии, существование Адама и Евы и ад. Как и Фома Аквинский, он считал, что еретиков следует казнить. Что же до метафорической интерпретации Корана, о ней не может быть и речи: как мы уже видели, большинство мусульман воспринимают эту книгу как истину.

Гнев Салливана по поводу Адама и Евы побуждает меня привести еще один пример. Если вы захотите истолковать значительную часть Библии как аллегорию, вам придется отринуть всю историю теологии, переписать ее в угоду вашей прогрессивной, ориентированной на науку вере. Кроме того, делая вид, что вы следуете традициям средневековых богословов, вы должны будете объяснить, каким образом умудряетесь вычленить истину из метафор. Что есть аллегория и что есть правда? Как их различить? Это особенно сложно для христиан, поскольку исторические свидетельства существования Иисуса – то есть реального человека, жизнь которого обросла мифами – не слишком прочны. А доказательства того, что Иисус был сыном Божиим, неубедительны, поскольку опираются исключительно на утверждения Библии и интерпретации людей, сделавших записи через несколько десятилетий после событий, описанных в Новом Завете.

Если вера частенько опирается на факты, то при их опровержении мы могли бы ожидать одного из двух: либо люди откажутся от своей веры (или какой-то ее части), либо будут упрямо отрицать факты и доказательства, противоречащие их вере.

Первый вариант встречается нечасто, а вот свидетельств того, что по крайней мере основные догматы веры устойчивы к научным доказательствам, хватает. Как мы уже видели, 64 % американцев сохранили бы свои религиозные воззрения даже в том случае, если бы наука их опровергла, и лишь 23 % подумали бы о том, чтобы сменить свои убеждения. Лишь чуть менее обескураживающие результаты дал онлайн-опрос Джулиана Баггини среди британских христиан, посещающих церковь. 41 % опрошенных либо согласились с утверждением «Если наука противоречит Библии, я поверю Библии, а не науке», либо сказали, что скорее согласны с ним, нежели не согласны.

Теория эволюции: самая серьезная проблема

Наиболее очевидный пример сопротивления религии науке представляет собой, разумеется, отношение верующих к теории эволюции. Хотя это отнюдь не единственная научная теория, которая противоречит Писанию, ее следствия, затрагивающие материализм, человеческую исключительность и мораль, очень тревожат многих верующих. При этом теория эволюции подтверждается массой научных данных – их не меньше, чем имеется в пользу «микробной теории» (теории о том, что инфекционные болезни вызываются микроорганизмами), которую никто не оспаривает.

В самом деле, значительное число верующих отрицают теорию эволюции. В 23 странах, где в 2011 г. агентства Ipsos и Reuters проводили опрос об отношении к эволюции человека, 28 % отвергли теорию эволюции в пользу креационизма, причем в более религиозных странах эта доля была выше. Больше всего людей, отказывающихся признавать эволюцию человека, обнаружилось в Саудовской Аравии и Турции. (Та же закономерность наблюдается в США: в наиболее религиозных штатах гораздо чаще отрицают эволюцию.) Особенно пугающим это выглядит в США – стране, которая считается продвинутой в научном отношении. Тем не менее, когда дело доходит до теории эволюции, многие американцы живут в бронзовом веке. Опрос, проведенный институтом Гэллапа в 2014 г., показал, что не менее 42 % американцев можно назвать библейскими креационистами и сторонниками молодой Земли. Они согласны с утверждением, что люди были созданы в своем современном виде не более 10 000 лет назад. Еще 31 % оказались одновременно теистами и эволюционистами и готовы признать эволюцию с одной оговоркой: она сверхъестественным образом начата и проводится Богом. И лишь 19 % американцев – меньше чем один из пяти – принимают эволюцию в научном духе, то есть как естественный неуправляемый процесс. Эти показатели почти не менялись последние три десятилетия, лишь в самое последнее время доля тех, кто принимает естественную эволюцию, чуть выросла.

Такое отрицание теории эволюции невозможно объяснить тем, что американцы не знакомы с научными данными. Мы живем в век, когда популяризация науки вышла на беспрецедентный уровень, – достаточно вспомнить Ричарда Докинза, Карла Сагана, Дэвида Эттенборо, Нила Деграсса Тайсона и Эдварда Уилсона. Свидетельства эволюции повсюду – стоит пару раз кликнуть мышкой, открыть журнал National Geographic или просто нажать на кнопку телевизионного пульта. И все же американцы отвергают эволюцию точно так же, как три десятилетия назад.

Причина понятна. В 2007 г. на вопрос о том, почему они не признают эволюцию, американцы в качестве основной причины называли веру в Иисуса (19 % респондентов), в Бога (16 %) или религию вообще (16 %). Любая из этих причин была популярнее, чем вариант «недостаточности научных доказательств эволюции» (14 %). Другие исследования показывают, что, хотя религиозные американцы знают о науке чуть меньше, чем неверующие, представления и тех и других о том, что на самом деле утверждает теория эволюции, примерно одинаковы. Тем не менее при любом отношении к науке верующие отрицают факт эволюции намного чаще, чем это делают неверующие. Более того, чем больше религиозный человек знает о науке, тем сильнее он отвергает эволюцию! Причина такого упрямого отрицания фактов, очевидно, не в недостатке образования или невежестве, а в религиозности.

В самом деле, вера бьет факты даже тогда, когда церковные власти их принимают. Католическая церковь, к примеру, принимает некую форму теистической эволюции, в значительной мере естественной, но управляемой Богом, который в какой-то момент вложил душу в вид Homo sapiens. Тем не менее 27 % американских католиков цепляются за библейский креационизм, считая, то человек создан Богом одномоментно и с тех пор остается неизменным. Это значит, что сопротивление эволюции в Америке можно отнести исключительно на счет религии. Бывают религии без креационизма, но не бывает креационизма без религии.

Полезно иногда спрашивать религиозных людей о том, что могло бы заставить их отказаться либо от «необсуждаемых» догм их веры (скажем, от постулата о божественности Иисуса или представления о том, что Коран есть слово Аллаха), либо вообще от веры. Очень часто в ответ слышишь: «Ничто не заставит меня отказаться от моих убеждений». Как мы увидим позже, это одно из многих принципиальных различий между отношением к религиозной «истине» и научной истине. Ученые не только постоянно заняты поиском доказательств, которые опровергли бы их любимые теории, но часто точно знают, как именно это можно сделать. В науке нет «необсуждаемых» догм.

Бывает ли вера без притязаний на истину?

Разумеется, религия озабочена не только притязаниями на истину. Как отметил Фрэнсис Спаффорд, многие верующие (возможно, большинство) религиозны не потому, что церковь убедила их своими аргументами в пользу Писания и существования Бога. Религия действительно часто представляет собой «сооружение из чувств, дом, построенный из эмоций». Вера в Бога в таком случае идет не от доказательств, а от наставлений окружающих или некоего откровения, которое кажется реальным. «Доказательства», нередко состряпанные богословами, которые специализируются на оправдании и закреплении приобретенной в детстве веры, приходят позже. А может быть, и никогда, ибо трудно сказать, какая доля религиозных людей хотя бы раз слышала аргументы в пользу существования Бога. Опрос 2010 г. показал, в частности, что американцы чудовищно невежественны в области доктрин христианства: лишь 42 % католиков смогли назвать Бытие как первую книгу Библии, и только 55 % знали, что хлеб и вино во время Причастия становятся телом и кровью Христовыми, а не просто их символизируют.

Далее, часто говорят, что социальный и эмоциональный аспекты принадлежности к определенной группе, а вовсе не религиозные догмы, по-настоящему побуждают людей вступать в общины. Психолог Джонатан Хайдт, к примеру, видит в религиозной общности основную мотивацию к участию в совместных религиозных действах. Эта идея требует дальнейшей разработки, поскольку некоторые данные ей противоречат. К примеру, опрос британских христиан, проведенный Баггини, показал: доля тех, кто идет в церковь поклоняться Богу, намного выше, чем тех, кто стремится ощутить себя частью общины или получить духовное руководство от чтений и проповедей.

Но даже если религия дает утешение и другие социальные блага, нам необходимо понять, насколько эти блага опираются на веру в то, что утверждения именно твоей религии истинны. Много ли христиан остались бы христианами, если бы наверняка знали, что Христос не был божеством и не воскрес, но, как считают некоторые библеисты вроде Барта Эрмана, просто был пророком на древнем Ближнем Востоке? Многие ли мормоны сохранили бы свою веру, если бы точно знали, что Джозеф Смит сам гравировал золотые листы, будто бы преподнесенные ему ангелом Моронием? Трудно отвечать на подобные вопросы, но мы точно знаем: многие из тех, кто отказался от религии, объясняли это не потерей ощущения единства с общиной, а утратой веры в доктрины церкви.

Стэнфордский антрополог Таня Лурман завершила свою популярную книгу «Когда Бог отвечает» следующим выводом: «Люди приходят к вере не просто потому, что решают после длительного размышления, что учение церкви истинно, а потому, что получают опыт непосредственного общения с Богом. Они чувствуют присутствие Бога. Слышат голос Бога. Их сердца наполняются пламенем радости». Ее тезис таков: умение общаться с Богом нужно осваивать тяжким трудом. Но разве те, кому это удалось, испытали бы такую радость, если бы не верили, что Бог их слышит? Вряд ли особая благодать осеняет тех, кто считает, что беседует сам с собой.

Судя по всему, богословы двойственно относятся к эмпирическим утверждениям религии. Обращаясь к членам академического сообщества или прогрессивному духовенству, они намеренно преуменьшают их значение, но если разговор ведется с «настоящими» верующими, не забывают лишний раз напомнить, что вера зиждется на утверждениях о том, что истинно во Вселенной. Элвин Плантинга, к примеру, в одной из своих книг замечает, что буквальная истинность Библии вторична по отношению к ее моральным урокам:

Цель состоит в том, чтобы понять, чему Бог учит нас в каждом сюжете. Не нужно задаваться вопросами, действительно ли то, чему нас учат, истинно, правдоподобно или подкреплено прочными аргументами.

Но всего годом раньше Плантинга утверждал, что Бог не только существует, но и обладает человеческими чертами:

[В христианстве, иудаизме и исламе] теизм – это вера в существование всемогущей, всеведущей, идеально доброй нематериальной личности, которая создала этот мир, создала человеческие существа «по своему образу и подобию». Наши обязанности – поклонение, послушание и верность… Так что Бог, согласно теистическим воззрениям, это личность: существо, обладающее знаниями и привязанностями (симпатиями и антипатиями). Бог руководит нами и способен действовать согласно своим убеждениям ради достижения своих целей.

Можно задать верующим следующий вопрос: «Насколько важно на самом деле, истинны ли те рассказы о Боге, в которые вы верите, – или вам все равно?» Если важно, то вы должны оправдать то, во что верите; если не важно, то вы должны оправдать веру как таковую.

Как мы скоро узнаем, и богословы, и рядовые верующие демонстрируют высокую устойчивость к любым аргументам, цель которых – доказать ложность идеи Бога. Они часто изобретают способы оправдания положений религии перед лицом противоречащих данных. Подобные механизмы защиты позволяют предположить, что людям не все равно, истинны их религиозные воззрения или они просто выдумка, полезная с точки зрения психологии.

Несовместимость

Теперь нам потребуется, конечно, определение несовместимости, ведь всегда можно так истолковать это слово, что вера и факт покажутся вполне совместимыми друг с другом.

Позвольте для начала сказать, что я не подразумеваю под несовместимостью. Я не имею в виду логическую несовместимость: что существование религии априори ни при каких условиях не совместимо с научной практикой. Это очевидно неверно, поскольку в принципе могли бы одновременно существовать и наука, и Бог, которому следует поклоняться. Я не имею в виду и практическую несовместимость: идею о том, что попросту невозможно быть религиозным ученым или, напротив, верующим, положительно относящимся к науке. Это также неверно, поскольку и те и другие существуют в немалом числе. Наконец, я не утверждаю, что религиозные люди настроены против либо науки в целом, либо фактов, которые ею обнаруживаются. Хотя некоторые верующие не особенно согласны с теорией эволюции и космологией, подавляющее их большинство без проблем принимает основы генетики, объяснения причин болезней и методов их лечения, химическое взаимодействие молекул и принципы аэродинамики. В самом деле, буквально каждый современный человек ежедневно доверяет науке.

Снова обращусь к Оксфордскому словарю английского языка. Определение понятия «совместимость» в нем звучит так:

Взаимная терпимость; взаимное принятие или совместное присутствие в одном и том же; созвучность, сообразность, гармоничность, согласованность.

Религию и науку в принципе можно считать «взаимно терпимыми» в том смысле, что некоторые ученые и верующие терпят существование друг друга. Можно даже говорить о том, что они «взаимно принимают» друг друга (так обстоит дело с верующими учеными). Тем не менее я не вижу их «совместного присутствия в одном и том же» или же «созвучности, сообразности, гармоничности, согласованности» этих двух областей.

Я утверждаю, что наука и религия несовместимы потому, что пользуются разными методами получения информации о реальности, по-разному оценивают надежность и достоверность этой информации и в конце концов делают противоположные выводы о Вселенной. Религиозное «знание» конфликтует не только с научными данными, но и со «знанием», на которое претендуют другие религии. Наконец, религиозные методы, в отличие от методов научных, бесполезны для понимания реальности. Именно такую форму несовместимости описала – с некоторым юмором – популяризатор науки Натали Энжьер в цитате, приведенной в начале этой главы.

Можно было бы утверждать, опираясь на словарные определения, что религия и наука на самом деле совместимы, поскольку «сообразны» в одном отношении: царство науки охватывает всю информацию о Вселенной, тогда как царство религии вроде бы ограничивается моралью, смыслом и целью. Иными словами, они совместимы, поскольку дополняют друг друга. Я же в следующей главе попытаюсь доказать, что эта идея, которую провозгласил Стивен Джей Гулд, неверна в двух отношениях. Религия тоже обращается к фактам о Вселенной, и даже если считать, что религия действительно работает лишь над «великими вопросами» о цели и ценности человеческого существования, то следует заметить, что этими же вопросами занимаются и некоторые области науки, такие как светская философия, в которой не используется концепт Бога.

Ясно, что религии, которые не делают экзистенциальных утверждений (даосизм, конфуцианство, пантеизм) нельзя назвать несовместимыми с наукой в указанном смысле. Но теистические религии, подразумевающие вмешательство Бога в жизнь мира, конфликтуют с наукой на трех уровнях: на уровне методологии, результатов и философии.

Говоря о методологии, я утверждаю, что разницу между наукой и религией можно в конечном итоге определить по тому, как их приверженцы отвечают на вопрос: «Как определить, что я был неправ?»

Различие в методах порождает и различие получаемых результатов. Поскольку пути познания реальности у науки и религии очень отличаются, то и результаты их деятельности – «факты» – не должны быть одинаковы. Они до такой степени не одинаковы, что научные факты противоречат религиозным доктринам. Отсюда и несовместимость.

Наконец, первые два фактора несовместимости ведут к третьему: философскому неравенству. Наука выяснила на опыте, что принятие существования Бога и божественного вмешательства в нашу жизнь никак не помогает разобраться в устройстве Вселенной. Это привело к рабочему предположению (его даже можно назвать философией), что сверхъестественных существ следует условно считать несуществующими. Разберем затронутые вопросы по порядку.

Конфликт методов

Различия в методах, при помощи которых наука и религия утверждают свои «истины», очевидны. Наука включает в себя набор тщательнейшим образом настроенных инструментов, разработанных специально для того, чтобы определять, что реально, и избегать предвзятости подтверждения. Наука ценит сомнения и борьбу с традиционными предрассудками, отрицает абсолютные авторитеты и полагается на проверку идей с помощью экспериментов и наблюдений за природой. Обязательное условие научного познания – наличие доказательств, которые может проверить и оценить любой подготовленный и разумный наблюдатель. Кроме того, наука полагается на метод опровержения. Почти каждая научная истина сопровождается примерно таким комментарием: «Результат X показывает, что эта теория неверна».

Религия начинает с «истин», основанных не на наблюдениях, а на откровении, утверждениях авторитетов (часто под авторитетом подразумевается Писание) и догм. Большинство людей впитывают веру в детстве от родителей, учителей или ровесников, поэтому религиозные «истины» во многом зависят от того, кто произвел вас на свет и где вы выросли. Представления, обретенные таким образом, затем дополняются оборонительными сооружениями, которые делают их устойчивыми к опровержению. Хотя некоторые религиозные люди сомневаются в своей вере, сомнение не будет неотъемлемой частью веры и вообще не особенно приветствуется. Если, к примеру, приверженец Южной баптистской конвенции укажет, что у теории эволюции множество доказательств, а у истории творения из Книги Бытия их нет вовсе, его за это не похвалят.

Некоторые утверждения религии непроверяемы в принципе, поскольку подразумевают знание о безвозвратном прошлом. Не существует практически никаких способов показать, что Иисус был сыном Бога, Аллах лично продиктовал Коран Мухаммеду, а души буддистов переселяются в других людей или животных. (Доказательством таких утверждений могли бы, в принципе, стать единодушные свидетельства современников о чудесах, которыми якобы сопровождалось распятие Христа: в полдень на землю опустилась тьма, завеса в храме разорвалась надвое, произошли землетрясения, святые поднялись из своих могил. К сожалению, многочисленные историки того времени ничего не сообщили об этих явлениях.) Наука может указать на отсутствие доказательств подобных утверждений и положить их под сукно до появления оных. Когда ученые чего-то не знают (к примеру, природу загадочной темной материи, заполняющей Вселенную), они не делают вид, что во всем разобрались при помощи «иных способов познания», не имеющих отношения к науке. По поводу темной материи есть весьма интересные данные, но мы не станем утверждать, что знаем о ней все, пока не получим надежных доказательств. Такое отношение в точности противоположно тому, как верующие подходят к своим притязаниям на истину.

В конечном итоге религиозные исследования «истины», в отличие от научных, постоянно полагаются на факты предвзятости подтверждения. Вы начинаете с того, во что с детства приучены верить (или во что вам очень хочется верить), и принимаете только те факты, которые соответствуют вашим убеждениям и подкрепляют их. Это основа общепринятой теологической практики – апологетики, созданной для защиты религии от контраргументов и противоречащих ей данных. К примеру, факт биологической эволюции когда-то рассматривался многими как аргумент против существования Бога. Как мы увидим в дальнейшем, сегодня апологеты церкви решили, что эволюция – это именно то, чего следовало бы ожидать от хорошего Творца, который, разумеется, позволил бы жизни расцветать постепенно и отчасти самостоятельно, вместо того чтобы занудно и нединамично создавать все из ничего. У науки, напротив, нет апологетики, поскольку мы проверяем свои выводы, пытаясь найти против них контраргументы.

Разница в методологии науки и веры включает несколько противоположных подходов.

Вера

Важнейший компонент несовместимости науки и религии – это зависимость религии от веры, которая в Новом Завете определяется как «осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Философ Вальтер Кауфман описал это понятие как «сильную и даже очень сильную уверенность, не основанную на доказательствах, которые способны убедить всякого разумного человека». Поскольку Кауфман был атеистом, мы возьмем более нейтральное, «теологическое» определение веры из Оксфордского словаря английского языка:

Вера – принятие доктрин какой-либо религии, включающее обычно веру в бога или богов и в истинность божественного откровения. Вера (теол.) – духовное восприятие священных истин или божественной реальности, выходящее за пределы человеческих чувств и логических доказательств, рассматриваемое либо как свойство человеческой души, либо как результат озарения.

Обратите внимание: принять религиозные доктрины помогает откровение и «озарение». Это ведет к восприятию «Божественной реальности», выходящему за пределы человеческих чувств и логических доказательств. Очень похоже на определение Кауфмана, но согласитесь: способности постигать истины, лежащие за пределами нормального восприятия и логики, недостаточно для того, чтобы убедить большинство людей.

Богословы очень не любят определение веры как уверенности в чем-либо без доказательств или перед лицом доказательств об обратном, поскольку такая практика представляется неразумной. Но вера действительно неразумна, как любая система, требующая безусловного принятия без надежных доказательств. В религии, в отличие от науки, вера такого рода рассматривается как добродетель.

Если вы сомневаетесь в утверждении моего оппонента-лютеранина о том, что вера есть добродетель (из чего прямо следует, что разум сильно переоценивается), вы можете найти тому массу доказательств в христианских трудах (как библейских, так и экзегетических[11]). Фома Неверующий, которому потребовалось вложить персты в раны Христа, чтобы поверить, всегда рассматривался как заблудшая душа. Как сказал Иисус, «блаженны невидевшие и уверовавшие». Павел и ранние отцы церкви и богословы были неумолимы в своих нападках на разум, которые сконцентрировались в фидеизме. Согласно этой доктрине вера и разум не просто несовместимы, но и взаимно враждебны, а религиозные убеждения должны строиться исключительно на вере. Фидеизм воплощает несовместимость – нет, войну! – между наукой и религией. Он хорошо выражен в следующих двух отрывках (первый взят из Нового Завета, второй – из Тертуллиана). У Кьеркегора, кстати, было подобное мнение.

Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно.

И умер Сын Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес; это несомненно, ибо невозможно.

Может показаться странным верить именно потому, что это абсурдно, но вообще-то в этом есть определенный смысл. Вера требуется именно в тех случаях, когда разумных причин для нее нет. Фидеизм иногда достигает оруэлловских высот, как явствует из слов святого Игнатия де Лойолы:

Чтобы быть во всем правым, необходимо всегда считать, что то, что я вижу белым, черное, если Церковь так решит, при этом веря, что между Христом Господом нашим, Женихом, и Церковью, Его Невестой, есть тот же Дух, который нас наставляет и направляет к спасению душ.

Взгляд на свободомыслие и любопытство как на качества, во всем уступающие вере и религиозному авторитету, главенствует и сегодня. Папа Франциск, которого превозносят за то, что он привнес в Ватикан дух терпимости и современности, в ноябре 2013 г. так раскритиковал в своей проповеди «дух любопытства»:

Дух любопытства – это нездоровый дух: он есть дух разделения, отдаления от Бога, дух многословия. Иисус даже считает нужным сказать нам нечто интересное: дух любопытства, мирской дух, ведет нас к смятению… Царство Божие среди нас: не нужно искать чего-то необыкновенного, чего-то сенсационного, идя на поводу у мирского духа. Дадим Святому Духу вести нас вперед с той премудростью, которая тиха, как дуновение ветра. Это Дух Царства Божия, о котором говорит Иисус. Да будет так.

Странное заявление, если учесть, что у Ватикана есть собственная астрономическая обсерватория с огромным телескопом, в которой работают священники.

Отрицание разума присуще не только католической церкви. Мартин Лютер, к примеру, был знаменит своими многочисленными заявлениями о том, что разум несовместим с христианством. Вот лишь два примера:

Ибо разум есть величайший враг, какой только есть у веры: он никогда не приходит на помощь вещам духовным, но – гораздо чаще – борется против Божественного Слова, обливая презрением все, что исходит от Бога.

Нет на земле среди всех опасностей более опасной вещи, чем богато одаренный и искушенный разум… Разум должен быть обманут, ослеплен и уничтожен.

У верующих есть ответ на обвинения в том, что они различают истину и ложь при помощи одной только веры. Это уловка типа «на себя посмотри», которая звучит примерно так: «Ну, у ученых тоже есть вера: вера в результаты, полученные другими учеными, вера в эмпирический подход и разум, позволяющий получить эти результаты, вера в то, что узнать о Вселенной побольше – это хорошо». Можно сказать то же самое проще: «В этих отношениях наука ничем не лучше религии». Как мы увидим в четвертой главе, это утверждение ложно, поскольку значение понятия «вера» в религиозном и обыденном смысле различно.

Авторитет как арбитр истины

Отношение к авторитетам – важное различие между наукой и верой. Во многих религиях окончательными арбитрами истины будут либо церковные догмы, либо богословы, и хотя паства может слегка отклоняться от церковной доктрины, создать собственную она не вправе. «Богохульство» и «ересь» – термины религии, а не науки. Католик, который отрицает, к примеру, Троицу, никак не изменит интерпретацию Ватикана. Более того, за свои сомнения он может быть отлучен от церкви. Лютеранский богослов, с которым я дискутировал в Чарльстоне, опирался на три символа веры (в том числе и Никео-Цареградский), а также «Формулу Согласия» – сборник трудов Лютера и других. Священники прогрессивной евангелической лютеранской церкви в США, к примеру, при рукоположении должны дать клятву поддерживать и распространять положения своей конфессии, среди которых – и первородный грех, и девственность Марии, и воскресение Христа, и обязательность крещения для обретения жизни вечной, и реальность спасения в небесах, и вечное наказание в аду.

А теперь представьте, что было бы, если бы наука работала так же. При получении степени доктора в области эволюционной биологии мне, к примеру, пришлось бы положить руку на «Происхождение видов» и поклясться в верности Дарвину и его идеям. Смешно, правда? Очевидно ведь, что подобная несгибаемость быстро положила бы конец всякому научному прогрессу. Ни научные тексты, ни сами ученые не считаются непогрешимыми. Я считаю «Происхождение видов» величайшей научной книгой всех времен, но она неверна во многих отношениях и содержит ошибки, связанные как с генетикой, так и с моей областью исследований – как это ни парадоксально, именно с происхождением видов. Если ученым нужно было бы непременно в чем-нибудь клясться, то лучше всего – в стремлении к истине без оглядки на какие бы то ни было авторитеты.

Правда, ученые тоже верят (но не слепо) некоторым авторитетам, но только тем, кто заслужил это достойными внимания предположениями или наблюдениями и экспериментами. Эта этика воплощена в латинском девизе Лондонского королевского общества (элитарнейшего собрания выдающихся ученых, врачей и инженеров Великобритании): Nullius in verba. В приблизительном переводе это означает: «Не верь никому на слово». Это «выражение решимости членов общества оспаривать верховенство авторитета и проверять все утверждения посредством фактов, установленных в ходе экспериментов».

Люди в большинстве своем не осознают, что значительное число религиозных догм, особенно христианских, выведено не из Писания или Откровения, а создано церковными иерархами с целью устранить разногласия среди паствы. Никейский собор, к примеру, был созван императором Константином в 325 г., чтобы упорядочить вопросы божественности Иисуса и существования Троицы. Несмотря на некоторые разногласия, на оба вопроса был дан положительный ответ. Иными словами, религиозные истины были установлены голосованием. Отпущение грехов посредством исповеди было введено в католичестве не ранее IX века; доктрина о непогрешимости папы римского была принята на Первом Ватиканском соборе лишь в 1870 г.; телесное вознесение Марии на небеса – вопрос, о котором спорили не одно столетие, – стал католической догмой лишь после того, как папа Пий XII в 1950 г. объявил его таковой. И только в 2007 г. папа Бенедикт XVI, действуя по совету учрежденной его предшественником комиссии, объявил, что души некрещеных младенцев теперь могут попасть в рай, а не болтаться в чистилище. Учитывая полное отсутствие новой информации по этому вопросу, хочется спросить: неужели кто-то может рассматривать это как разумный способ установления религиозной «истины»?

На самом деле такие изменения, как устранение чистилища с пути младенческих душ, исходят не из новой информации, а из вполне светских течений в обществе, в результате которых церковная догма начинает казаться необоснованной или даже варварской. Идея ада, к примеру, стала морально отталкивающей и трансформировалась из подземных котлов с кипящей смолой до более умеренного «отдаления от Бога».

Многие конфессии не хотят, чтобы их образ в общественном сознании был связан с отвержением науки; точно так же они не хотят слишком сильно отставать от общественной морали. Именно поэтому они часто жонглируют своими религиозными «истинами» с целью соответствия духу времени. Возможно, самым наглядным примером будет политика мормонов в отношении чернокожих в священстве. До 1852 г. афроамериканцам дозволялось быть священниками, но затем президент церкви Бригам Янг запретил им получать священный сан (у мормонов священство не оплачивается) и участвовать в некоторых религиозных церемониях – все потому, что пигментация их кожи якобы свидетельствовала о каиновой печати. Столетием позже эта доктрина попала под сильное давление американского движения за гражданские права, а также вступила в противоречие с желанием церкви вести миссионерскую деятельность в Бразилии – стране, где подобная расовая политика выглядела бы особенно одиозно. В результате в 1978 г., через десять лет после гибели Мартина Лютера Кинга, эта норма была пересмотрена: руководящий орган мормонской церкви объявил, что Бог, услышав их молитвы, послал «откровение» и сделал чернокожих полноправными мормонами.

Верит ли кто-нибудь, кроме самих мормонов, в такую версию событий? Все произошло слишком своевременно, слишком удобно. И почему Бог с самого начала не дал понять, что дискриминация чернокожих мормонов – это неправильно? В этом примере (но это верно и для многих других религиозных доктрин) мы видим, что «истина» возникает не из наблюдений и даже не из откровений, а по тайному сговору.

Несмотря на утверждения креационистов, которые рассматривают теорию эволюции как аналогичный тайный сговор между учеными, в науке подобных заговоров не существует. Химик Питер Эткинс верно заметил: «Теория естественного отбора стала революцией и ступенькой к славе; то же самое можно сказать о теории относительности и квантовой теории. Трепет открытия сам по себе будет отличным стимулом к еще большим усилиям. Все молодые ученые мечтают о революции». Ничего подобного нельзя сказать о богословах (Мартин Лютер – редкое исключение), которые либо втайне вынашивают свои еретические теории, либо осмеливаются лишь на мелкие изменения в интерпретации церковной доктрины.

Возможность опровержения

Я уже говорил, что научная теория хороша, если ее можно опровергнуть. Когда набирается достаточное количество фактических данных, противоречащих теории, человек либо изменяет эту теорию, либо отказывается от нее.

В религии отношение к фактическим данным совершенно иное. С самого начала важно отметить, что религия не отвергает научные доказательства. Если бы можно было отыскать небиблейское подтверждение распятия Христа или некораническое подтверждение существования джиннов – бестелесных злых духов, взаимодействующих с мусульманами, – то религия первой ухватилась бы за эти данные. Если бы молитвы Аллаху (но не христианскому Богу) достоверно работали, если бы человек без глаз или с ампутированной конечностью мог бы излечиться, посетив Лурд, если бы обнаружились археологические доказательства Исхода из Египта, религия обязательно протрубила бы о таких научных подтверждениях с каждого пригорка, в точности как сделали бы в случае успеха христиане, которые до сих пор ищут остатки Ноева ковчега на склонах горы Арарат в Турции. Не один десяток лет креационисты пытаются продемонстрировать всему миру, что наука поддерживает изложенную в Книге Бытия историю творения.

Различие между наукой и религией заключается в том, как ведут себя ее адепты в тех случаях, когда научные данные не подтверждают их убеждений. Иногда они ведут себя рационально и отказываются от таких убеждений – хотя не следует забывать, что 64 % американцев и 41 % британских христиан предпочли бы в подобном случае игнорировать научные подтверждения. Однако определенные базовые доктрины попросту запретны для критики и защищены от попыток опровержения нерушимой теологической крепостью – апологетикой.

Возьмем, к примеру, воскресение Иисуса, единственным доказательством которого будут противоречивые рассказы из Евангелия. Предположим, что нам удалось бы получить доказательства, опровергающие реальность этого события – скажем, нашлись бы древние тексты, в которых Иисус не воскресает. Это не имело бы никакого значения. Несколько авторитетных персон твердо провозгласили, что ничто – ничто вообще – не способно поколебать их веру в этот и другие фундаментальные догматы христианства. Вот видный богослов Уильям Лейн Крейг:

И поэтому, если бы в неких исторически обусловленных обстоятельствах доступные мне доказательства обернулись бы против христианства, не думаю, что они опровергли бы свидетельство Святого Духа. В подобной ситуации мне следовало бы рассматривать это просто как результат сложившихся обстоятельств, в которых я нахожусь, и что если бы я расследовал это с надлежащим усердием достаточное время, то открыл бы достоверно, что эти доказательства – если бы я увидел верную картину – подтверждают ровно то же, о чем говорит мне свидетельство Святого Духа.

Джастин Такер, богослов из Колледжа Клифф, согласен с Крейгом:

Возьмем воскресение Иисуса Христа. Если бы наука каким-то невообразимым образом сказала мне, что воскресение Иисуса Христа категорически невозможно и никак не могло произойти, я не поверил бы и продолжал верить тому, чему учит меня Библия. Потому что если вы убираете воскресение, то нет и христианской веры, она просто не существует.

Эти утверждения звучат, попросту говоря, нерационально. Такер, к примеру, считает воскресение неуязвимым для критики не потому, что оно подкреплено надежными доказательствами, а потому, что его отсутствие подорвало бы фундамент христианской религии. Крейг убежден, что при помощи достаточно искусной акробатики сознания ему удалось бы сохранить веру, несмотря на любые опровержения.

Наконец, прогрессивный католический богослов Джон Хот, активно выступающий за согласие науки с религией, утверждает, что если бы удалось поставить камеру в гроб Господень, запечатлеть момент воскресения не вышло бы. И добавляет: «Если бы меня спросили, можно ли подтвердить факт воскресения при помощи научного эксперимента, я сказал бы, что это слишком важное событие, чтобы подвергать его проверке методом, лишенным всякого религиозного смысла».

Вот хитроумный способ сделать эмпирическое заявление и одновременно оградить его от возможности опровержения! Представьте, что какой-нибудь космолог заявит: Большой взрыв слишком важен, чтобы его проверять.

Подбирая эти высказывания, я не игнорировал другие точки зрения. Но я никогда не слышал, чтобы какой-нибудь христианин публично объявил, что отказался бы от веры в воскресение, если бы наука доказала его невозможность. Разумеется, получить такие доказательства было бы очень трудно, но поскольку единственное свидетельство в пользу воскресения Христова – это Библия, известная своей ненадежностью во многих других вопросах, выступать столь горячо в защиту этого положения не слишком благоразумно.

Ранее я уже цитировал Карла Гиберсона, христианского физика, который утверждал: «Религия часто делает заявления о том, "как в действительности обстоит дело"». Тем не менее Гиберсон считает эти утверждения неопровержимыми и говорит, что они образуют прокрустово ложе, в которое должны быть всунуты любые неудобные факты:

Как человек, верящий в Бога, я заранее убежден в том, что мир не случаен и наше существование каким-то загадочным образом представляет собой «ожидаемый» результат. Никакие данные не способны это опровергнуть. Так что я не смотрю на естественную историю как на источник данных, на основании которых можно определить, имеет ли этот мир цель. Скорее я ожидаю, что факты естественной истории будут совместимы с целью и смыслом, которые я встречал в других местах. И мое понимание науки ни в коем случае не разубеждает меня в этом.

Яснее, пожалуй, и не скажешь о том, как по-разному наука и религия подходят к фактам. Заявляя с самого начала, что ваше сознание закрыто для фактов, задевающих вашу веру, – заявляя, что вы пользуетесь слепой верой для укрепления своих убеждений, – вы признаете, что ведете себя нерационально. Остается лишь надеяться, что физикой Гиберсон занимается не так, как исповедует религию.

Выбираем «истины» по вкусу из Писания или авторитетных трудов

Пожалуй, самая распространенная критика в адрес таких видных атеистов, как Ричард Докинз, заключается в следующем. Они воспринимают всю религию как буквалистскую и их критика в ее адрес – это атака на пугало, представляющее в лучшем случае какую-то небольшую часть верующих. Это неизменно сопровождается утверждением о том, что буквализм в данном случае не слишком оправдан, потому что «Библия – не научная книга». Подобные аргументы исходят от таких ученых, как Франсиско Айала:

Книга Бытия – это книга религиозных откровений и религиозных поучений, а не трактат по астрономии или биологии.

А вот что говорят прогрессивные богословы вроде Лэнгдона Гилки:

Как мы уже видели, религиозные объяснения основываются на опыте особого сорта, на особых прозрениях или откровениях, а не на объективном опыте, которым можно поделиться. Следовательно, религиозные теории и убеждения невозможно опровергнуть при помощи имеющихся или новых фактов.

И даже сам папа:

Как нам следует понимать рассказы Книги Бытия, Библия не должна служить руководством по естественным наукам; она жаждет помочь нам разобраться в подлинной и глубокой правде вещей.

Как я уже отмечал, эти заявления сводятся к тому, что Библия не дает нам фактов. К несчастью, многие верующие убеждены, что дает, включая и те 30 % американцев, которые рассматривают эту книгу как подлинное слово Господне, и по крайней мере некоторую часть из тех 49 %, которые видят в ней труд людей, вдохновленных Богом. И, разумеется, большинство мусульман уверены, что Коран несет в себе буквальную истину, а некоторые даже готовы считать его учебником по физике. Мы еще увидим, что мусульмане-примиренцы часто говорят, что в Коране содержатся истинные заявления, которые ни в чем не противоречат положениям современной физики.

Иногда кажется, что верующие, которые воспринимают Писание буквально, интеллектуально честнее тех, кто при каждом удобном случае вспоминает, что «Библия – не учебник». Вместо того чтобы признать, что наука уже опровергла значительную часть Библии (а следовательно, бросила тень сомнения и на оставшуюся часть), такие люди утверждают, что эта книга представляет собой, по существу, длинное иносказание. После хорошей дозы избранной апологетики слова австралийского креациониста Карла Виланда кажутся глотком свежего воздуха:

Главная цель Библии, разумеется, имеет отношение к спасению души, а не к научному объяснению. Но использовать это для того, чтобы обойти ясный рассказ о происхождении всего в фундаментальной Книге Бытия с интеллектуальной точки зрения незаконно, а то и нечестно… Несмотря на то что цель Библии – не урок истории как таковой, сама история, которой она учит, правдива. Библия утверждает, что Иисус был распят в конкретный момент реальной истории при участии конкретного человека, Понтия Пилата, римского правителя Иудеи. Было бы нелепо утверждать, что не имеет значения, реальны эти события или нет, «потому что Библия не учебник».

Рассказ о том, как Иисус восстал из мертвых, не может быть классифицирован как всего лишь один вид истины. Так, он не может быть христианской или «религиозной» истиной, не будучи в то же время истиной исторической (разве что язык потеряет всякий смысл). И он не может быть исторической истиной, не будучи одновременно истиной научной.

Проблемы с избирательным подходом к Писанию очевидны. Во-первых, мы не можем заглянуть в головы авторов Библии и посмотреть, что они имели в виду, когда писали тот или иной пассаж. Но мы определенно можем сказать: за исключением таких вещей, как притчи Иисуса Христа, которые явно задуманы как рассказы с моралью и не должны опираться на реальные события, в Библии (как и в Коране) нет ни малейшего намека на то, что ее содержание и утверждения о таких вещах, как рай и ад, должны восприниматься как-то иначе, нежели как буквальная истина. Это не значит, что подобные фактические утверждения не должны были нести в себе моральных или духовных наставлений, но это значит, что эти уроки следует отличать от вещей, которые происходили в действительности. В этом смысле Библия, как утверждает Виланд, в самом деле представляет собой научный труд, то есть «книгу, в которой делаются заявления о Вселенной, соответствующие истине». И именно так тысячу с лишним лет Библию воспринимали очень многие, как миряне, так и богословы, и именно так до сих пор воспринимают Коран мусульмане. Если Библия была задумана как чистая аллегория, этот факт на протяжении многих столетий почему-то избегал внимания церкви и богословов.

А если вы предпочитаете метафору, а не факт, откуда вы знаете, какая именно интерпретация будет верной? С небольшой долей воображения – в конце концов, никаких указаний, в каком направлении действовать, просто нет – можно взять почти любую библейскую историю (скажем, про Адама и Еву) и разглядеть в ней несколько противоречащих объяснений. В самом деле, уже сейчас, когда я пишу эту книгу, богословы, расстроенные генетическим опровержением Адама и Евы как наших общих реальных предков, заняты умственной акробатикой, пытаясь подобрать метафорическое объяснение истории, которая опровергается наукой. История Иова не одно столетие ставила ученых в тупик, поскольку ее «смысл» туманен. Тем не менее недостатка в желающих метафорически ее истолковать не наблюдается.

Серьезная проблема для верующих – необходимость найти непротиворечивый метод различения факта и метафоры. Если Адам и Ева – метафоры, то не может ли и Воскресение быть метафорой, означающей, возможно, духовное возрождение? И как тогда нам интерпретировать распоряжение Бога в Ветхом Завете, предписывающее предать смерти тех, кто собирает хворост в субботу, равно как практикующих гомосексуалистов, прелюбодеев и тех, кто злословит родителей? Ведь сегодня подобные рекомендации уже не кажутся разумными – так может, это тоже метафоры, означающие нечто совсем иное? Или же Бог просто передумал?

Способ, при помощи которого верующие отличают факт от метафоры, сводится к использованию науки: все, что наука опровергла, тут же становится метафорой, а все прочее остается фактом. Но это просто подчиняет религиозную догму науке. Следовательно, стратегия примиренцев, которые принимают и науку, и традиционную веру, дает человеку двойные стандарты: можно рационально подходить к причинам свертывания крови – и нерационально к Воскресению; рационально к вопросу о динозаврах – и нерационально к рождению ребенка девственницей. Физики, археологи и историки могут сказать, какие части Писания не соответствуют истине, но кто подтвердит то, что ей соответствует? Хороших критериев не существует.

Превращение научной необходимости в богословскую добродетель

Эта тактика не ограничивается превращением ложных религиозных утверждений в метафоры. Далее метафора оборачивается добродетелью. Иными словами, указывая на ошибки Писания, наука дает нам теологию, которая даже лучше, чем то, что удавалось извлечь из Библии в донаучные времена.

Теория эволюции – первоклассный пример того, как богословская мясорубка превращает эмпирические находки науки, которые противоречат Писанию, но убеждают более рациональных верующих, в религиозные добродетели. Очевидная упорядоченность «творения» растений и животных была одним из центральных вопросов «естественной теологии» – дисциплины, которая пытается вывести доказательства существования Бога и его характеристики из исследования природы. До 1859 г. у изобретательности Бога как автора чудесных механизмов приспособления животных и растений (колючих водосберегающих форм пустынных растений, загадочной расцветки камбалы и хамелеона, аэродинамических кожных складок белок-летяг) просто не было альтернатив. Но все изменилось, когда Дарвин объяснил эти «авторские» черты естественным отбором. Лучшее доказательство существования Бога исчезло.

Что сделали апологетики, когда рассказ Книги Бытия был так сокрушительно повержен? Они превратили его опровержение в добродетель, утверждая, что Богу гораздо лучше было творить путем эволюции, чем, подобно волшебнику, вдувать жизнь в неживые сущности. В конце концов, эволюция, вроде как случайная и непредсказуемая, дает Богу такой вид творчества, который был бы недоступен, если бы организмы создавались из ничего.

Так рассуждают и ученые, и богословы, включая биолога-эволюциониста Франсиско Айалу, который прежде был монахом-доминиканцем:

Мир жизни с эволюцией намного интереснее. Это творческий мир, где возникают новые виды и складываются сложные экосистемы, где развился род человеческий.

Генетик и врач Фрэнсис Коллинз восхищается изобретательностью, с которой Бог воспользовался эволюцией, чтобы произвести на свет наш биологический вид:

Заселяя эту Вселенную живыми существами, которая иначе была бы пуста, Бог выбрал для создания всевозможных микробов, растений и животных элегантный механизм эволюции. Самое замечательное, что Бог выбрал тот же механизм для сотворения особых существ, которые обладают разумом, знанием добра и зла, свободной волей и желанием искать с Ним общности. Он знал, что эти существа в конце концов предпочтут нарушить нравственный закон.

Очевидно, что если любое научное достижение вы оправдываете как полностью соответствующее Божественной воле, то наука никогда не сумеет опровергнуть догматы вашей веры. А утверждения, которые невозможно опровергнуть, невозможно и подтвердить.

Выдумывание ответов на сложные и неразрешимые вопросы

Невозможно долго читать богословские тексты, не изумляясь умственной ловкости их авторов при столкновении с серьезными проблемами. Как ученый, я с сожалением отмечаю, что мы могли бы намного больше знать о природе, если бы вся эта ловкость нашла себе применение не в богословии, а в науке – или в любой области, где изучается нечто реальное.

Возьмем, к примеру, вопрос о том, почему Бог скрыт от своих последователей. Даже если рассматривать Библию как книгу в основном аллегорическую, нельзя не заметить, что присутствие Бога – отраженное в чудесах, воскрешениях и прочем – 2000 лет назад было куда заметнее, чем сегодня. И несмотря на «чудеса» Лурда и Фатимы, самым искушенным верующим приходится как-то решать для себя проблему Deus absconditum, или незримого Бога. Наиболее экономная гипотеза сводится просто к тому, что никаких богов не существует, поэтому и в том, что они никак себя не проявляют, нет ничего удивительного. Но для человека религиозного такое неприемлемо, поэтому необходимо какое-то объяснение. Вот ответ от Джона Полкингхорна и его коллеги, социального философа Николаса Биля:

Присутствие Бога скрыто, потому что, если подумать, голое присутствие божественности ошеломило бы конечные существа, лишая их возможности быть самими собой и свободно принимать Бога.

Но имеет ли на самом деле смысл такое заявление? Вот вас, к примеру, ошеломило бы голое присутствие божественности настолько, что вы отвергли бы Бога? Ведь ничего подобного не произошло, когда он явился Моисею в виде пылающего куста или Иову в виде вихря. Наоборот, можно предположить, что «конечные существа» были бы рады получить какие-то осязаемые доказательства своей веры.

Богослов Джон Хот предлагает другой ответ:

Для религиозного опыта существенно, чтобы высшая реальность была недосягаема. Если бы мы могли дотянуться до нее, она не была бы высшей.

Здесь автор прибегает к сомнительной игре слов и, по существу, к тавтологии, которая ничего не доказывает.

Некоторые прогрессивные верующие хотя и неохотно, но признают, что ощущают неловкость от отсутствия Бога. Как ни удивительно, одним из таких людей стал Джастин Уэлби, нынешний архиепископ Кентерберийский, который публично признался в своих сомнениях по поводу существования Бога. В интервью BBC в Бристольском соборе он сказал: «Недавно во время бега я молился кое о чем и закончил таким обращением к Богу: "Посмотри, это все очень хорошо, но не пора ли тебе что-нибудь предпринять – если ты там есть", хотя, вероятно, архиепископ Кентерберийский не должен заявлять подобное». Но при этом Уэлби поспешил добавить, что его сомнения не распространяются на Иисуса, о чьем существовании можно говорить совершенно уверенно: «Мы знаем об Иисусе. Мы не можем дать ответы на все вопросы на свете, мы не можем объяснить страдания, мы не можем объяснить целую кучу вещей, но мы знаем об Иисусе». От моего понимания ускользает, как можно быть уверенным в божественности Христа и при этом сомневаться в существовании Бога. Это все равно что сказать: «Я не слишком уверен в существовании Санта-Клауса, а вот его олени точно существуют». (В самом деле, англиканцы признают Святую Троицу – «Бог един в трех лицах», – так что Иисус и Бог, согласно их вере, – части одного целого.) Так что прогрессивное религиозное сознание по-разному относится к разным догматам, даже если подтверждаются они одинаково малым числом доказательств.

Если какое-то явление требует доказательств, но их никак не удается обнаружить, в науке вполне оправданным будет вывод о том, что данное явление не существует. Примерами могут служить лохнесское чудовище и снежный человек, а также такие паранормальные явления, как экстрасенсорное восприятие и телекинез. Поиски доказательств подобных вещей до сих пор ничего не дали. То же и с Богом, хотя богословы будут возмущены сравнением Бога со снежным человеком. Философ Делос Маккоун дал более лаконичный ответ на вопрос отсутствия Бога: «Невидимое и несуществующее выглядят очень похоже».

А как насчет бессмертия в загробной жизни? Многие страстно жаждут его, но доказательств раздражающе мало. Учитывая, что никто еще не вернулся из мертвых, а все рассказы о переселении душ или околосмертных визитах в рай либо сомнительны, либо противоречивы, либо допускают простое физиологическое объяснение, как нам увериться в жизни вечной? Один из способов – попросту отвергнуть саму мысль о необходимости доказательств, как это делает Джон Хот:

Во всяком случае, если бы я пытался получить научное доказательство бессмертия, я бы, наверное, капитулировал перед лицом узкого эмпиризма натуралистичных верований. Я же скажу, что любая надежда на личное бессмертие – отличная почва для взращивания доверия к жажде познания… Такая надежда разумна, если создает (а я верю, что она способна на это) климат, побуждающий жажду познания к действию до тех пор, пока не будет достигнута полнота бытия, истины, добры и красоты.

Обратите внимание на небрежный отказ от «узкого эмпиризма» – то есть от настоящих доказательств. Но бессмертие либо существует, либо нет, и очевидно, что ответ на такой важный вопрос должен опираться на что-то большее, чем «любая надежда на личное бессмертие». Как можно утолить «жажду познания» без собственно знаний?

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Ты идешь по ковру» – новый сборник повестей молодого талантливого писателя Марии Ботевой.…Не успееш...
Однажды хмурым осенним вечером Рэйвен Чейд шёл по сумрачной улочке не самого благополучного района г...
Юрий Валентинович Смольянов родился в 1952 году в городе Пушкине (Царское село). Стихи начал писать,...
Чем отличается качественный SMM от того, чем занимаются 99 % компаний? Главным образом тем, что здес...
Вонгозеро — антиутопия, роман-катастрофа, роуд-стори, постмодернистский триллер. Яна Вагнер пишет об...
ЦитатаСекрет трейдинга в том, что секрета в нем нет. Нет волшебной схемы, которую можно купить или у...