Вера против фактов: Почему наука и религия несовместимы Койн Джерри

Генетика, эволюционная биология и археология дружно показывают, что это утверждение ложно. Но поскольку оно относится к категории «неоспоримых», его нужно как-то спасать. Это задача примиренцев. Давайте рассмотрим приведенные утверждения и посмотрим, как верующие защищают их от научных доказательств. Мы обнаружим, что их попытки наглядно демонстрируют крах примиренчества: втиснуть факты в прокрустово ложе религиозной догмы никак не удается. Я сосредоточусь именно на этих утверждениях не только потому, что это принципиальные и «неоспоримые» положения религии, но и потому, что они затрагивают мои области исследования: эволюцию и генетику. Наконец, биология в целом и теория эволюции в частности более чем какие-либо другие области науки прямо противоречат Священному Писанию. За исключением, возможно, космологии, о которой мы поговорим в следующей главе, религия вполне способна ужиться с открытиями современной химии, физики и неэволюционных разделов биологии, таких как физиология и биология развития.

Адам и Ева

Главный урок христианства таков: грех был принесен в мир преступлением Адама и Евы – первых людей, и искуплен через распятие и Воскресение Христа. Если человек принимает Христа как своего Спасителя, он тем самым смывает с себя первородный грех. Едва ли можно назвать себя христианином, если не признавать эти положения.

Идея о том, что грех появился в мире в результате проступка Адама и Евы, почерпнута из посланий Павла. Несколько столетий спустя ее возвели в ранг догмы святые Августин и Ириней. Никто из этих авторов не сомневался в том, что первые люди реально существовали. Что может быть яснее, чем заявление Павла: «Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут». Как мы уже знаем, Августин, которого часто превозносят за то, что он рассматривал Книгу Бытия как аллегорию, на самом деле считал Адама и Еву историческими фигурами. Наконец, Катехизис католической церкви тоже подтверждает историчность первой пары: «Рассказ о падении в третьей главе Книги Бытия использует фигуральный язык, но подтверждает древнее событие, произошедшее в начале истории человека. Откровение дает нам определенность веры в том, что вся человеческая история отмечена первоначальным проступком, добровольно совершенным нашими прародителями».

Никакой свободы для интерпретации. И американцы тоже воспринимают эту доктрину буквально: в рамках исследования, проведенного в 2010 г., 60 % опрошенных согласились с утверждением «все люди являются потомками одного мужчины и одной женщины – Адама и Евы».

Однако наука полностью опровергла идею о том, что Адам и Ева существовали в реальности, причем на двух основаниях. Во-первых, наш биологический вид не был сотворен моментально, в результаты одного-единственного акта творения. Мы уверены, что развились в процессе эволюции из общего предка с современными шимпанзе, и предок этот жил около 6 млн лет назад. Черты современного человека – включая и мозг, и генетически предопределенные модели поведения – формировались постепенно. Более того, существовало множество видов протолюдей (известных под общим названием «гоминины»), которые отделились от нас в своем развитии и вымерли прежде, чем предки нашего вида остались в качестве последней ветви. В какие-то периоды на Земле одновременно обитали не менее четырех-пяти видов человекоподобных приматов! Некоторые из них, как неандертальцы, имели собственную культуру, большой мозг и вообще были «современными» людьми во всем, кроме названия. Таким образом, богословам пришлось как-то согласовывать внезапное грехопадение с постепенной эволюцией человека из ранних приматов.

Что еще важнее, эволюционные генетики твердо знают: популяция человека никогда не могла состоять всего из двух особей – и даже восьми, которые будто бы пережили всемирный потоп в Ноевом ковчеге. С появлением масштабного секвенирования человеческого генома мы можем, исходя из наблюдаемого генетического разнообразия нашего вида, приблизительно рассчитать, когда именно возникли разные формы тех или иных генов и сколько форм каждого существовало в заданный момент времени. А еще мы можем проследить путь древних человеческих популяций из Африки в разные уголки мира.

Генетические свидетельства сообщают нам несколько фактов. Во-первых, гены всех современных людей разделились довольно давно – куда раньше, чем 6000–10 000 лет назад, как определено в Писании. К примеру, мы можем проследить все Y-хромосомы современных мужчин до одного-единственного самца, жившего 120 000–340 000 лет назад. Его часто называют «Y-хромосомным Адамом». Но это определение ошибочно, ведь если все Y-хромосомы современных людей берут начало именно от этого индивидуума, то остальной геном достался нам от множества разных предков, живших в разное время от 10 000 до 4 млн лет назад. Наш геном свидетельствует о буквально сотнях «Адамов и Ев», живших в разное время, – это результат того факта, что разные части ДНК при формировании сперматозоидов и яйцеклеток наследовались отдельно, в зависимости от превратностей продолжения рода и случайного деления генов.

Наблюдения о том, что разные части человеческого генома имеют разный возраст (некоторые насчитывают миллионы лет) и получены от разных предков, полностью расправляются с библейской датой появления человека и идеей о том, что вся наша ДНК унаследована от первой пары.

Но есть и еще более убедительные доказательства, поскольку расшифровка ДНК позволяет восстановить численность популяции человека в разные моменты прошлого. И мы знаем, что, когда наши предки покинули Африку (от 100 000 до 60 000 лет назад) и отправились заселять мир, размер мигрирующей группы упал до минимума в 2250 индивидов – и эта цифра занижена. Популяция, оставшаяся в Африке, была больше: ее минимальная численность составляла около 10 000 особей. Следовательно, предков современных людей было не двое, а более 12 000. Это очень сильный научный аргумент против версии с Адамом и Евой.

И это ставит христиан в сложное положение. Если не было Адама с Евой, то откуда взялся первородный грех? А если не было первородного греха, передававшегося по наследству потомкам Адама, то распятие и Воскресение Христа ничего не искупило: получается, что это было решение без проблемы. Иными словами, Иисус умер за метафору.

Эти научные данные мучают многих христианских богословов. Такие консерваторы, как адепт Южной баптистской конвенции Альберт Молер, предсказуемо злятся:

Отрицание историчности Адама и Евы как прародителей всего человечества и единственной первой человеческой пары разрывает связь между Адамом и Христом, столь важную для Нового Завета. Если мы не знаем, как начинается евангельская история, то не можем сказать, что она означает. Не сомневайтесь: ошибочное начало этой истории ведет к неправильному пониманию Евангелия.

Майк Аус, прогрессивный протестантский пастор, покинул церковь, когда понял, что христианская доктрина в отношении Адама и Евы не согласуется с теорией эволюции:

В самом деле, без доктрины первородного греха от христианской программы почти ничего не остается. Если нет никакого первопредка, который передал наследственный грех всему биологическому виду, то нет и Падения, ничего не надо искупать, и смерть Иисуса как жертва ради спасения человечества бессмысленна. Всякое разумное основание христианского плана спасения исчезает.

Тем не менее католическая церковь продолжает настаивать на историчности Адама и Евы и их первородного греха, и ее позиция вряд ли скоро изменится. Папа Пий XII специальной энцикликой от 1950 г. прямо отверг возможность происхождения современных людей от многих предков. Это положение до сих пор остается церковной доктриной:

Ибо верные не могут принять учения, защитники которого утверждают, что либо на земле после Адама были истинные люди, не произошедшие от него путем естественного воспроизводства, как от праотца всех людей; либо что Адам представляет собой совокупность этих многочисленных праотцев. Мы действительно не видим способа сочетать подобное учение с тем, чему учат источники откровения, и с тем, что предлагают тексты Учительства Церкви о первородном грехе, который имеет свой корень в поистине личном грехе Адама и передается всем через их происхождение, и во всяком пребывает как его собственный.

Разумеется, более прогрессивные богословы кинулись затыкать эту брешь и предлагать какие-то решения. Но в конечном итоге они оказываются еще хуже, чем первоначальная проблема. Они настолько очевидно искусственны, что их трудно воспринимать всерьез.

Я не буду описывать предлагаемые решения подробно, но, как правило, они принимают одну из нескольких типичных форм. Первые пытаются спасти представление о двух первопредках человечества предположением о том, что имеются в виду скорее культурные, нежели генетические прародители. Это модель «федерального главенства» (или Homo divinus), распространенная несколькими богословами и религиозными учеными. Биохимик Денис Александер, почетный директор Института науки и религии им. М. Фарадея при Кембриджском университете, объясняет:

Согласно этой модели, Бог в милосердии своем выбрал пару неолитических земледельцев на Ближнем Востоке или, может быть, общину земледельцев, которым решил явить себя каким-то особым способом, призвав их в братство с собой – чтобы они узнали Его как единственного истинного персонифицированного Бога. С этого момента должно было возникнуть сообщество, которое точно знало бы, что они призваны участвовать в священном «предприятии», призваны быть служителями творения Господня, призваны лично знать Бога. Именно поэтому эта первая пара, или сообщество, обозначаются как Homo divinus, человек божественный. Это те, кто знает единого истинного Бога, Адам и Ева в изложении Книги Бытия.

Остальное можете домыслить сами. Кто-то отказался подчиняться приказам Бога, и этот грех, как заразная болезнь, распространился на всех остальных. Похоже, происходило это не «вертикально» (от родителей к детям), а «горизонтально» (как вирус). Но это лишь заменяет одни проблемы другими, поскольку попытка спасти хоть какую-то часть Писания приводит к отрицанию других его частей – без всякого разумного обоснования. Католическая доктрина, к примеру, утверждает не только существование всего лишь двух первопредков, но и вертикальную передачу греха, как если бы он был закреплен в генах. Очевидно, что модель Александера мотивирована не данными, а необходимостью сохранить правдоподобие принципиально важного положения религии. Вообще говоря, называть это «моделью» – оскорбление науки; на самом деле это не поддающаяся проверке выдуманная история.

Еще в одной версии – «модели пересказа» Александера – уже не делается попыток показать Адама и Еву как исторические фигуры. Вместо этого говорится, что эволюционирующий род человеческий в какой-то момент ощутил присутствие Бога, но затем по какой-то причине единогласно отверг и его присутствие, и его закон. Но это опять же оставляет происхождение «греха» (что бы ни означало это слово) без объяснения. Как отмечает сам Александер, эта модель «устраняет из рассказа какой бы то ни было ближневосточный контекст, отделяя всю историю от ее еврейских корней». Как и в модели федерального главенства, здесь Книга Бытия рассматривается как аллегория, но Евангелие при этом – буквальная истина.

Наиболее хитроумная попытка примирить Адама и Еву с данными генетики принадлежит библеисту и христианину-евангелисту Питеру Эннсу. Он убежден, что Библия – это исторический документ, собранный людьми, но вдохновленный Богом, и просто рассматривает Книгу Бытия как метафору создания народа израильтян. Распятие и Воскресение Эннс при этом воспринимает совершенно буквально, равно как и их искупительный эффект.

Что до абсолютной убежденности Павла в том, что Адам и Ева существовали, то Эннс предположил следующее. Павел, дескать, всего лишь искал объяснение в духе Ветхого Завета для упадка человечества после первородного греха. Эннс утверждает: «Можно поверить, что Павел прав теологически и исторически в вопросе греха, смерти и решения, которое Бог находит в Христе. Ему не обязательно верить, что его предположения о происхождении человека точны. Исторический Адам вовсе не нужен для того, чтобы человечеству потребовался Спаситель». Безусловно, такое заявление апеллирует к более прогрессивным взглядам, но в реальности это все то же искусственное примирение, которое наталкивается на серьезные теологические проблемы. Если «грех» – это просто развившаяся у нас тенденция к алчности, агрессии и ксенофобии, то Бог, который то ли предвидел, то ли направлял эволюцию, несет за него ответственность. Это неприятно для теистов, верящих, что грех – это результат нашего свободного выбора.

А взгляды Павла – как и множества знаменитых богословов – рассматриваются как отчасти ошибочные, а отчасти верные. Это вновь поднимает вопрос об избирательности, что становится очевидным, когда Эннс пытается доказать: «…отношение Павла к Адаму… это использование истории древности для разговора об актуальных проблемах современности. И все это не имеет никакого отношения к истинности Евангелия». На самом деле, конечно, имеет, поскольку «истинность Евангелия» (божественность, распятие и Воскресение Иисуса Христа) подтверждается в точности такими же доказательствами, как те, что свидетельствуют об Адаме и Еве. На каком основании мы отвергаем одну историю, но принимаем другую? Даже самая хитроумная попытка спасти христианскую доктрину в обход науки кажется жестом отчаяния, движимым предвзятостью подтверждения.

Мормонизм и происхождение американских индейцев

Основа теологии мормонов такова: предками американских индейцев были евреи четырех колен – нефийцы, ламанийцы, мулекитяне и иаредейцы, – прибывшие в Новый Свет с Ближнего Востока около 2600 лет назад. Через 1000 лет после этого между нефийцами и ламанийцами началась вражда, и единственный уцелевший нефиец Мороний помог написать «Книгу Мормона», после чего спрятал ее в северной части штата Нью-Йорк в виде золотых листов. В 1827 г., приняв вид ангела, Мороний указал Джозефу Смиту место, где спрятана книга. В «Книге Мормона» ясно сказано, что в Северной Америке не было людей, когда там появились ближневосточные племена, поскольку они «поделили эту землю между собой». Поколение за поколением мормонские учения и пророчества утверждают, что Северную Америку населяли исключительно эти переселенцы и их потомки.

Но, как и в случае с Адамом и Евой, генетика и археология показывают, что ближневосточное происхождение американских индейцев – фикция. Данные однозначны: американские индейцы, как все аборигенные народы Нового Света, произошли от обитателей Восточной Азии – Сибири, – мигрировавших через Берингов пролив приблизительно 15 000 (а вовсе не 2600) лет назад. Эта оценка основана на раскопках жилищ, а также на других археологических и лингвистических данных (так, в языках американских индейцев нет и следа от иврита). Но самое главное, генетика с этим согласна: она показывает близкое родство обитателей Восточной Азии и американских индейцев.

Мормонские богословы пытаются с помощью этих уловок примирить свои священные тексты с наукой. Они заявили, к примеру, что переселенцы с Ближнего Востока прибыли в Центральную Америку. Однако в это сложно поверить, поскольку центральноамериканские индейцы также находятся в близком родстве с жителями Восточной Азии. Некоторые апологеты мормонизма утверждают, что ДНК ближневосточных предков была утеряна в результате смешивания с индейцами, уже обитавшими на тот момент в Северной Америке. Но в «Книге Мормона» не упомянуты коренные жители континента. В конечном итоге церковь просто отказалась от всяких попыток что-либо доказать и заявила, что «исследования ДНК не могут служить решающими доказательствами в вопросе о подтверждении или опровержении исторической подлинности "Книги Мормона"». Поступить иначе означало бы признать, что «Книга Мормона» неверна по крайней мере в одном важном вопросе. Но, разумеется, если бы мы нашли у североамериканских индейцев заметную долю ближневосточной ДНК, церковь радостно воспользовалась бы этим как аргументом в пользу своих догматов. Таковы двойные стандарты использования доказательств: то, что подтверждает ваше мнение, принимается, а все прочее отвергается. Это и отличает науку от религии.

Теистическая эволюция

С 1982 г. Институт Гэллапа 12 раз опрашивал американцев на тему эволюции человека. Респондентам нужно быть сказать, какое из трех приведенных утверждений больше всего соответствует их взглядам. Первое звучит следующим образом: «Человеческие существа развились за миллионы лет из менее продвинутых форм жизни, но Бог никак не участвовал в этом процессе». Именно так ученые рассматривают эволюцию – как чисто естественный процесс (хотя мы не используем таких определений, как «продвинутые», поскольку все существующие на настоящий момент виды имеют родословную одинаковой длины, восходящую к первому биологическому виду). Второй вариант – это чистейший библейский креационизм молодой Земли: «Бог создал человеческие существа практически в современном их виде одномоментно не ранее чем 10 000 лет назад». Третий вариант: «Человеческие существа развились за миллионы лет из менее продвинутых форм жизни, при этом Бог направлял этот процесс». (Примерно 6 % респондентов отвергают все три варианта ответа.)

Последний вариант – эволюцию, направляемую Богом – называют «теистической эволюцией». Несмотря на то что около 40 % американцев выбрали чистый креационизм, от двух третей до трех четвертей тех, кто все же признает эволюцию человека, предпочитают вариант божественного руководства полностью натуралистическому варианту. Такая теория теистической эволюции подмешивает религию в науку.

Теистическая эволюции – это не просто убеждение наиболее лояльных к науке американцев. Помимо всего прочего, она признана католической церковью, про которую часто говорят, что она поддерживает «дарвиновскую» эволюцию. Правда, Дарвин – как и современные ученые – никогда не видел места для Бога в своей теории. Тем не менее эволюция человека, утверждает церковь, проходила с прямым вмешательством Бога, который в какой-то момент дал нашим предкам нечто уникальное в животном мире – душу. Папа Пий XII ясно заявил об этом в своей энциклике «Род человеческий» (Humani Generis):

Церковь не запрещает, чтобы при нынешнем состоянии человеческих наук и священного богословия предметом поисков и обсуждений со стороны ученых, искушенных как в том, так и в другом, было учение об эволюции в той его части, где исследуется, было ли человеческое тело извлечено из уже существующей и живой материи – ибо католическая вера обязывает нас придерживаться того, что души непосредственно созданы Богом.

Конечно, никаких эмпирических доказательств существования души или ее уникального присутствия в человеке нет. Это излишнее религиозное дополнение к научной теории.

Итак, людей религиозных беспокоит не столько эволюция вообще, сколько эволюция человека. Никого, похоже, не волнует, что белки и папоротники появились в результате совершенно естественного, никем не направляемого процесса. Однако христиане и иудеи считают Homo sapiens «созданными» по образу и подобию Божьему. И хотя споры о смысле этого утверждения идут не одну тысячу лет, оно, очевидно, выделяет нас среди остальных живых существ.

Естественная эволюция для подобных мировоззрений – как удар в солнечное сплетение. Для эволюционного биолога наш род – это всего лишь еще одна веточка среди миллионов других на великом древе жизни. Разумеется, у человека есть особые черты, такие как культура и большой мозг, но при этом нет того, что делает «особыми» другие биологические виды (мы не владеем фотосинтезом, не можем летать сами по себе, не залегаем в спячку). Да и в большом мозге – источнике нашего здравого смысла, интеллекта и культуры – нет ничего, что не вписывалось бы в теорию естественного отбора, действующего среди социальных приматов.

Обратите внимание, я сказал: «естественный отбор». Дарвин, несомненно, использовал этот термин не только для того, чтобы отличить это понятие от искусственного отбора, которым занимаются селекционеры, но и чтобы подчеркнуть: данный процесс, который был для него самым смелым открытием, происходил совершенно естественным образом.

Эволюционная биология не только сбрасывает нас с трона и лишает статуса венца творения, но и смущает иным образом. Она подразумевает следующее: поскольку биологические виды меняются в результате того, что разные случайные мутации имеют разные шансы на продолжение рода, никакой нужды в Создателе нет. А поскольку сама жизнь, вероятно, возникла в результате аналогичного процесса «химического отбора» среди сложных молекул, то и особой разницы между происхождением жизни и ее эволюцией тоже нет. И дело не только в этом. Естественный отбор и вымирание видов представляются жестокими и расточительными способами «сотворения» мира и обеспечивают дополнительную головную боль богословам, которые вынуждены объяснять, почему любящий и милосердный Бог творит подобным образом.

Удары не прекращаются. Теория эволюции опровергает принципиально важные положения и Библии и Корана – в части рассказа о сотворении мира, – но миллионы людей не в силах от них отказаться. Наконец – и это, возможно, самое важное, – из теории эволюции следует, что человеческая мораль не вложена в нас Богом, а возникла каким-то образом в результате естественных процессов: биологической эволюции с естественным отбором в области поведения, а также культурной эволюции, в которой задействована наша способность думать, предвидеть и оценивать последствия своих поступков.

В таком случае неудивительно, что теистическая эволюция сосредоточена исключительно на эволюции нашего собственного вида. В 1925 г. Джон Скоупс был осужден в рамках знаменитого «обезьяньего процесса» в городе Дейтон. И не за преподавание эволюции вообще, а за преподавание именно эволюции человека, ибо только последнее было нарушением Акта Батлера, принятого в штате Теннесси. В мусульманских странах (и даже на Западе) в исламских школах можно преподавать эволюцию, но почти всегда с оговоркой о том, что сам человек был создан Аллахом.

Исключительность человека отстаивал даже Альфред Рассел Уоллес, одновременно с Дарвином открывший эволюцию путем естественного отбора. Заметив, что мозг современного человека способен делать гораздо больше, чем могло бы потребоваться при естественном отборе (музыка, игра в шахматы, решение сложных математических задач), Уоллес пришел к выводу, что «в большом и хорошо развитом мозге [современный человек] имеет орган совершенно непропорциональный своим реальным потребностям – орган, кажется, заранее подготовленный для использования в ходе развития цивилизации». Поскольку эволюция не в силах наделить ни одно живое существо чертами, которые станут полезны ему только в будущем, Уоллес заключил, что человеческий мозг не мог развиться путем естественного отбора. В завершение он написал, что «мозг доисторического человека и дикаря, как мне представляется, доказывает существование некой силы, отличной от той, что направляла развитие низших животных через бесконечно изменчивые формы существования». Здесь Уоллес называет единственную природную сущность – человеческий мозг – исключением из чисто естественных законов. Сам он не был религиозен в традиционном смысле этого слова, так что такой взгляд, вероятно, связан с погружением в мистицизм и спиритуализм, которыми Уоллес увлекся несколькими годами ранее.

Теистическая эволюция и признание исключительности человека – это взгляды не только обычных верующих. Такое мнение сегодня высказывают и некоторые расположенные к науке богословы. Два современных богослова – сначала Джон Хот, затем Алвин Плантинга – утверждали, что естественная эволюция неприятна и не соответствует христианству:

Религии способны ужиться с всевозможными научными идеями, пока эти идеи не противоречат положению вещей, которое имеет смысл. Религии способны пережить известия о том, что Земля – не центр Вселенной, что человек произошел от обезьяноподобных предков и даже что Вселенная существует уже 15 млрд лет. Но никакая религия не способна проникнуться убеждением в том, что у Вселенной и жизни нет никаких причин.

Что, однако, несовместимо с христианской верой, так это заявление о том, что эволюцию и дарвинизм никто не направляет. На мой взгляд, это также означает, что они незапланированы и ненамеренны. Что несовместимо с христианской верой, так это то, что никакая единоличная действующая сила, даже Бог, не вела, не планировала, не задумывала, не направляла, не организовывала и не формировала весь этот процесс. Тем не менее именно это утверждают множество современных ученых и философов, пишущих на эту тему.

Как биолог-эволюционист, я ответил бы на это, что все данные указывают на неуправляемую эволюцию. И этот вывод, даже если он нам не нравится, лучший из всех, что мы можем сделать. В конце концов, нам приходится мириться с множеством вещей, которые нам не нравятся, включая то, что мы смертны.

Почему теистическую эволюцию стоит считать неудачей примиренчества? Прежде чем я перейду к объяснениям, следует кое-что понять. «Теистическая эволюция» – это семантический зонтик, прикрывающий разные и иногда противоречивые взгляды, которые предполагают разную степень божественного вмешательства. Минимальное вмешательство – это вариант деизма под маркой «пусть идет, как идет», где считается, что эволюция просто развивается по физическим законам, установленным Богом. (Защитники этой точки зрения придерживаются разных мнений о том, потребовало ли происхождение жизни непосредственного вмешательства Господа.) После того как процесс запущен, Бог не вмешивается.

Более телеологическая интерпретация рассматривает эволюцию как по своей природе прогрессивную. Богослов и бывший физик Иан Барбур сформулировал это так: «Мир молекул, очевидно, имеет естественную тенденцию двигаться к последовательной сложности, жизни и разуму». Процесс, ведущий эволюцию именно в этом направлении, часто не указывается, но в целом каким-то образом направляется Богом.

Точка зрения Барбура широко распространена и подразумевает, что человек – встроенная черта эволюции, цель, которую представлял себе Бог, когда запускал процесс. Иными словами, человек с большим мозгом, или подобные ему человекоподобные существа, были запланированным результатом эволюции, а их возникновение – неизбежным. Некоторые также рассматривают эволюцию человека как неизбежную, но утверждают, что божественного вмешательства для этого не требовалось, – просто существовала свободная экологическая ниша для животного, обладающего сознанием и разумом, способного познать божественное и поклоняться ему. И со временем один из продуктов бесконечно ветвящейся эволюции непременно должен был заполнить эту нишу.

Есть и такие, кто считает, что Богу время от времени приходится вмешиваться в эволюцию, направляя ее различными способами, о которых мы еще поговорим. Божественные вмешательства представляются необходимыми для того, чтобы обеспечить как первоначальное появление жизни, так и развитие ее со временем до человека, поскольку такие вопросы попросту нельзя оставить на откуп природе. Эта позиция незаметно перетекает в теорию разумного замысла – современный вариант креационизма, который, принимая эволюцию в ограниченных масштабах в пределах вида, настаивает при этом, что банальная дарвиновская эволюция просто не в состоянии объяснить некоторые черты «неснижаемой сложности», такие как система свертывания крови у позвоночных или сложные жгутикообразные хвосты (жгутики), при помощи которых двигаются некоторые бактерии.

Если аргументы в пользу разумного замысла наука отвергла, то варианты теистической эволюции появляются постоянно, как головы Лернейской гидры, потому что верующие упорны. И все они подходят опасно близко к креационизму разумного замысла. Один из вариантов – настойчивые утверждения католической церкви о том, что Бог вмешался в жизнь нашего рода по крайней мере однажды, – когда вдохнул в человека душу. Это утверждение остается церковной догмой и подтверждено знаменитым посланием папы Иоанна Павла II Папской академии наук (1996 г.):

В случае с человеком мы видим перед собой другой онтологический порядок – можно сказать, онтологический скачок. Но предлагая здесь такой большой онтологический разрыв, разве мы не нарушаем физическую непрерывность, которая, по-видимому, является основным направлением исследований эволюции в области физики и химии?.. Но любое метафизическое знание, самоосмысление, нравственное сознание, свободу, эстетический и религиозный опыт, – их необходимо анализировать путем философской рефлексии, тогда как теология стремится прояснить конечную цель замыслов Создателя.

Трудно увидеть в этом «онтологическом разрыве» – наделении человека метафизической душой – что-то кроме креационизма. Правда, здесь может подразумеваться однократное вмешательство, но все равно наука сливается с религией, ослабляя заявление о том, что католичество совместимо с теорией эволюции. Позиция католической церкви по отношению к теории эволюции отличается от библейского креационизма только степенью божественного вмешательства.

Наконец, некоторые сторонники теистической эволюции придерживаются модели «постоянной доработки»: Бог часто вмешивается в ход эволюции, подталкивая ее в нужном направлении. Это может выражаться в сохранении слабого вымирающего вида, в создании новых мутаций, в перестановке генов или изменении условий среды. Такое вмешательство отличается двумя особенностями: оно нераспознаваемо, что делает невозможным его научное исследование, и неизменно направлено на эволюцию человека. Кеннет Миллер предположил, что так могло бы произойти, если бы Бог просто играл с движущимися электронами:

К счастью, говоря научным языком, если Бог существует, то он оставил себе немало материала для работы. Взять хотя бы один пример: неопределенная природа квантовых событий позволила бы умному и проницательному Богу влиять на события способами глубокими, но при этом невидимыми для нас. Эти события могли бы включать появление мутаций, активацию некоторых нейронов в мозгу и даже выживание отдельных клеток и организмов под влиянием случайных процессов радиоактивного распада.

Забавно, что Миллер, предложивший наиболее неотразимые и убедительные аргументы против теории разумного замысла, заканчивает утверждением о том, что Бог направляет эволюцию при помощи квантовой механики. Этот путь приводит его не куда-нибудь, а на задворки креационизма. И зачем Богу хотеть действовать «умно и проницательно» (то есть тайно)? Почему это лучше, чем просто создать человека? Единственное преимущество теории Миллера таково: вмешательство Бога при этом (весьма кстати) распознать невозможно.

Теистической эволюции не удается примирить науку с религией, поскольку она засоряет теорию эволюции креационизмом, вводя вмешательство Бога, которое либо научно опровержимо, либо нераспознаваемо – а значит, излишне. Вот почему теистическая эволюция, радостно принятая американской публикой, была решительно отвергнута учеными. Представьте, что было бы, если бы аналоги теистической эволюции появились в других областях знания. Скажем, «теистическая химия» утверждала бы, что Бог незаметно создает связи между молекулами, а «теистическая теория гравитации» – что притяжение между объектами поддерживается «основанием бытия». Никто, даже верующие, не принял бы это всерьез. Единственная причина, по которой теистическая эволюция получила поддержку, такова: она политически выгодна (ученые не возражают, потому что она дает религиозным людям место в эволюционном лагере) и отчасти нивелирует обиды верующих на естественную эволюцию. Верующие не предлагают ввести понятия теистической химии или физики лишь потому, что эти области науки не противоречат Писанию. Только в биологии есть теории, способные опровергнуть представления об исключительности человека, закрепленные в священных текстах.

Но теистическая эволюция изобилует и научными проблемами. Главная из них такова: несмотря на заявления о том, что мутации в нашей ДНК смещены в определенном направлении (то есть «неслучайны»), не существует никаких доказательств того, что полезные мутации возникают чаще, если они «нужны» организму. Мутации можно было бы, к примеру, считать неслучайными, если бы млекопитающие при миграции в более холодные места испытывали относительно больше мутаций, отвечающих за более длинный мех. Но доказательств тому нет. Насколько нам известно, мутационный процесс «безразличен» (этот термин мне нравится больше, чем «случайный»): ошибки возникают в ДНК организма независимо от того, будут ли они полезны для выживания особи и продолжения ее рода. Можно было бы спасти теорию теистической эволюции, сказав, что мутации, инициированные Богом, нераспознаваемо редки – по существу, каждая такая мутация будет чудом. Но эту гипотезу невозможно проверить. Что нам удалось показать в экспериментах с микроорганизмами, так это то, что никакая внешняя сила не производит мутации образом, полезным для адаптации.

Далее, в эволюции не видно признаков телеологического руководства или направленности, о которой говорят сторонники теистической эволюции. Биологи-эволюционисты давным-давно отказались от представления о неизбежности эволюционного движения к большей сложности, движения, высшей точкой которого стал род человеческий. Если рассмотреть все биологические виды в совокупности, то выяснится, что средняя сложность организмов за 3,5 млрд лет эволюции, безусловно, выросла, но лишь потому, что начиналась жизнь с простых реплицируемых молекул, а единственный путь развития из этой точки – усложнение.

Вопреки здравому смыслу, естественный отбор далеко не всегда поддерживает сложность. К примеру, если вы паразит, то естественный отбор может сделать вас менее сложным, поскольку вы живете в основном за счет других видов. Ленточные черви-паразиты развились из свободноживущих форм, потеряв в ходе эволюции пищеварительную и нервную системы, а также значительную часть репродуктивного аппарата. При этом ленточные глисты великолепно адаптированы к паразитическому образу жизни: они заняты почти исключительно откладыванием яиц, а большая часть метаболизма происходит за счет хозяина.

Интеллект тоже не всегда окупается. Несколько лет назад у меня был скунс, симпатичный, но явно не очень умный. Иногда он вообще не замечал ничего, кроме еды. Ветеринар, которому я рассказал об этом, поставил меня на место резким ответом: «Глуп? Вот уж нет! Он идеально приспособился к тому, чтобы быть скунсом!» Интеллект обходится недешево: нужно вырастить и носить с собой лишнюю мозговую ткань, нужно обладать высоким метаболизмом, чтобы ее обслуживать. Если затраты превосходят генетическую выгоду, мозг просто не будет расти. Умному скунсу, возможно, будет трудней приспосабливаться. Есть много примеров, когда организмы теряли какие-то черты и становились проще, потому что это поддерживалось естественным отбором. Существа, переселившиеся в пещеры, часто обходятся без глаз, поскольку обладание бесполезным органом не дает никаких преимуществ. Помимо того, что этот орган весьма уязвим, он может оттягивать ресурсы от других полезных частей тела. Не забывайте, что главная ценность естественного отбора – репродуктивный результат, а иногда эволюционное исчезновение свойств, не приносящих никакой пользы, только способствует размножению.

Наконец, неизвестен ни один естественный или сверхъестественный процесс, который бы подталкивал эволюцию в определенном направлении. Более того, иногда естественный отбор способствует вымиранию вида, – когда дает ему приспосабливаться к исчезающим условиям. Я подозреваю, что этот путь в процессе глобального потепления ждет белого медведя.

Думая о «направлении» эволюции, следует помнить, что существует всего два значимых эволюционных механизма – естественный отбор и генетический дрейф. Дрейф – это просто случайные изменения доли тех или иных генов в популяции, вызванные превратностями процесса продолжения рода. Это генетический эквивалент бросания монетки. Если различные формы генов (обусловливающие, скажем, цвет глаз: голубые или карие) никак не влияют на число отпрысков, то соотношение этих генов в популяции будет просто колебаться случайным образом. Это процесс ненаправленный по определению, он не влияет на приспособляемость.

Второй механизм – это, разумеется, естественный отбор. Он не случаен и действительно способствует адаптации. Отбор производит изменения свойств, которые дают организму репродуктивное преимущество в нынешних условиях среды. Несмотря на то что этот процесс может иногда быть направленным, как в эволюционной «гонке вооружений», когда хищники и жертвы параллельно развивают более эффективные средства нападения и защиты соответственно, направленность эта возникает не благодаря вмешательству Бога, а из-за условий среды, где у совершенствования есть один-единственный путь. Когда климат становится холоднее – а интервалы между пиками крупных ледников составляют приблизительно 100 000 лет, – организмам ничего не остается, как только приспособиться к низким температурам или вымереть. Когда становится теплее, направление эволюционного развития меняется на противоположное. Чтобы теистическая эволюция стала по-настоящему цельной непротиворечивой теорией, ее сторонникам нужно немало сделать. Недостаточно просто говорить о ней как о теоретической возможности. Необходимо объяснить, какие механизмы делают эволюцию направленной, а также показать, где и как Бог вмешался в этот процесс.

Важное утверждение многих сторонников теистической эволюции (неважно, привлекают они к эволюции Бога или нет) состоит в том, что эволюционное появление человека на Земле было неизбежно. Но этот аргумент тоже не выдерживает никакой критики.

Была ли эволюция человека неизбежной?

Если наука может привести правдоподобные аргументы в пользу того, что естественная эволюция человека – или других существ с аналогичными умственными способностями – была неизбежна, это льет воду на мельницу теистической эволюции. В этом случае уже не обязательно говорить о возникновении нашего биологического вида в результате сверхъестественного вмешательства, – ведь человек или кто-то ему подобный непременно должен был появиться через достаточное эволюционное время. Тогда в результате чисто материалистического процесса появилось бы ровно то, что необходимо теистам: сложное разумное существо, способное познать Бога и поклоняться Ему. (Назовем такое существо «гуманоидом».) Биология остается натуралистической, но при этом выдает теистам желаемое. Поэтому важно понять, насколько серьезно наука поддерживает утверждение о неизбежности появления человека. В самом деле, если мы не можем показать неизбежность эволюции гуманоида, то попытка примирить теорию эволюции и христианство обречена на провал, потому что, если бы мы были конечной целью Божьего творения, наше появление было бы гарантировано либо Богом, либо природой.

Как может наука проверить, действительно ли естественная эволюция обязательно привела бы к возникновению вида, подобного нашему? Один из способов – считать, что в мире изначально существовала вполне пригодная, но пустующая экологическая ниша, и что эволюция со временем обязательно нашла бы способ ее заполнить. Но ученые совершенно не уверены, что ниши существуют до появления организмов, которые их заполняют. В конце концов, некоторые организмы создают для себя экологические ниши сами – за счет особенностей поведения, появившихся в ходе эволюции. Так что ниши эволюционируют вместе со своим видом. Классический пример – бобр. Получив в ходе эволюции способность валить деревья и строить с их помощью запруду, бобр создал для себя собственное обиталище и источник пищи – пруд с притопленной хаткой. До бобров такой ниши не существовало; предки этих животных создали ее самостоятельно, повлияв, таким образом, на дальнейшую эволюцию своего вида.

История жизни причудлива и извилиста, поэтому невозможно предсказать, какие существа возникнут в ходе эволюции. Кто мог предсказать, к примеру, что две группы птиц, одна в Новом Свете, а другая в Африке и Азии (колибри и нектарницы соответственно), независимо друг от друга приобретут способность зависать перед цветами и пить нектар при помощи длинных клювов и языков? И даже если мы отыщем что-нибудь похожее на пустые ниши, мы все равно не можем сказать, есть ли у тех или иных организмов нужные физиологические особенности или происходят ли в них нужные мутации, чтобы развить адаптивный образ жизни. К примеру, не существует травоядных змей, хотя имеется немало видов змей и живут они нередко среди травы и листьев. Можем ли мы с уверенностью утверждать, что эволюция, если подождать достаточно долго, неизбежно приведет к возникновению травоядных змей?

И все же во многих случаях живым существам приходится приспосабливаться к относительно неизменным внешним условиям, так что можно говорить о некоторых аспектах экологической ниши, или образа жизни, к которым животные и растения должны адаптироваться. Так, подвижные морские организмы непременно должны приобрести способность плавать и добывать в воде кислород. Самое убедительное доказательство существования таких пустых ниш – конвергентная эволюция, феномен, который часто используют как аргумент в пользу неизбежности появления человеческого вида.

Идея проста: биологические виды часто приспосабливаются к сходным внешним условиям, развивая схожие черты (схождение признаков). Ихтиозавры (древние морские рептилии), дельфины и рыбы эволюционировали в воде независимо друг от друга. Все они путем естественного отбора приобрели поразительно сходные обтекаемые формы. Сложные «камероподобные» глаза развились независимо как у позвоночных, так и у головоногих моллюсков. Арктические животные – белые медведи, полярные зайцы и совы – как правило, белые (либо становятся таковыми зимой), поскольку белый цвет на фоне снега и льда скрывает их от хищников или добычи. Подобная маскировка тоже развилась независимо.

Самый, возможно, поразительный пример конвергенции – сходство между некоторыми видами сумчатых млекопитающих Австралии и неродственных им плацентарных млекопитающих, живущих в совершенно других местах. Сумчатый летающий поссум выглядит и ведет себя в точности так же, как белка-летяга Нового Света. Сумчатые кроты с крохотными глазками и мощными роющими лапами – точные копии плацентарных кротов. Сумчатый тасманийский волк, окончательно истребленный в 1936 г., выглядел и охотился так же, как плацентарный волк.

Такое схождение признаков сообщает нам об эволюции нечто очень важное. Хотя бы некоторые экологические «ниши», то есть пригодные для обитания среды, действительно должны существовать заранее, именно они вызывают сходные эволюционные изменения в неродственных видах. То есть начиная с разных предков и работая с разными мутациями, естественный отбор может сформировать неродственных животных подобным образом – лишь бы изменения повышали шансы животного на выживание и продолжение рода. В море существовали ниши (вероятно, с обилием питательной морской добычи) для млекопитающих и рептилий, в результате чего дельфины и ихтиозавры приобрели обтекаемые формы. Животным в Арктике выжить легче, если зимой они будут белыми. И ниши для небольших всеядных млекопитающих, способных планировать с дерева на дерево, вероятно, тоже существовали.

Сходимость признаков – одна из самых впечатляющих функций эволюции, и при этом она встречается часто: сотни случаев, подтвержденных документально, приведены в книге палеонтолога Саймона Конуэя-Морриса «Решение жизни. Неизбежный человек в одинокой Вселенной». Но подзаголовок дает нам ключ к основному тезису этой книги: Саймон Конуэй-Моррис – набожный христианин, который считает, что эволюция неизбежно породила бы гуманоидов:

Вопреки распространенному мнению, эволюция нас не принижает. Я утверждаю, что что-то похожее на нас – эволюционная неизбежность, и существование человека подтверждает наше единство с остальным Творением.

Ему вторит Кеннет Миллер:

Но по мере того, как жизнь будет заново осваивать адаптационное пространство, можем ли мы быть уверены, что наша ниша останется незанятой? Я бы сказал, что мы можем быть почти уверены, что она будет непременно занята. Со временем эволюция породит разумное, сознающее себя, мыслящее существо, наделенное нервной системой, достаточно емкой, чтобы решать те же вопросы, что решали и мы, и способное открыть тот самый процесс, что породил и его, – процесс эволюции… Все, что мы знаем об эволюции, говорит о том, что рано или поздно такое существо обязательно займет эту нишу.

Однако мое собственное представление об эволюции иное. Мне представляется, что правильный ответ на вопрос «Неизбежна ли эволюция гуманоидов?» должен звучать так: «Мы этого не знаем, но вряд ли». На самом деле есть серьезные основания полагать, что эволюция гуманоидов не только не является неизбежной, но и априори маловероятна. Причина вот в чем: хотя сходимость в эволюции встречается нередко, существует не меньше примеров неудачной сходимости. Эти неудачи не производят особого впечатления просто потому, что речь идет о видах, которых нет. Возьмите ту же Австралию. Хотя между плацентарными млекопитающими и австралийскими сумчатыми наблюдается немало случаев конвергенции, есть много млекопитающих, которые развились в других местах, но не имеют аналогов среди сумчатых. Не существует, к примеру, сумчатой летучей мыши (то есть летающего сумчатого млекопитающего), жирафа или слона (крупных сумчатых млекопитающих с длинной шеей или носом, способных доставать ими листья с деревьев). Красноречивее всего то, что Австралия не произвела на свет никакого аналога приматов или любых других существ с интеллектом подобного уровня. Более того, в Австралии множество незаполненных ниш – и, следовательно, множество не случившегося сходства, включая и пресловутую «гуманоидную» нишу. Если развитый интеллект – такой предсказуемый результат эволюции, то почему он не развился в Австралии? Почему он возник только однажды – в Африке?

Это поднимает еще один вопрос. Мы узнаем конвергентную эволюцию по тому, что неродственные виды развивают у себя схожие свойства. Иными словами, у двух или более видов появляются одни те же признаки. Но сложный, сознающий себя разум – одиночка: он развился лишь раз, у предков человека. (Осьминоги и дельфины тоже умны, но им нечем раздумывать о собственном происхождении.) Напротив, глаза возникали независимо 40 раз, да и белая окраска арктических животных – не единичное явление.

Да, аргумент, связанный с конвергентной эволюцией, подтверждает мнение о том, что некоторые эволюционные пути более вероятны, чем другие, но сам этот аргумент основан на существовании сходных черт, развившихся независимо в более чем одной группе. Следовательно, его нельзя использовать для поддержки утверждения о том, что свойство, развившееся лишь единожды (то есть наш сложный разум) было неизбежно. Хобот слона, замысловатый и сложный результат адаптации вида (в нем, между прочим, более 40 000 мышц), тоже одинок в истории эволюции. То же самое можно сказать и о перьях. Тем не менее вы не услышите, как ученые доказывают, что эволюция должна неизбежно заполнить нишу «длинного дыхательного органа» или «оперенных животных». Конуэй-Моррис, Миллер и другие провозглашают неизбежность появления гуманоидов по одной-единственной причине: этого требует их религия.

Самым знаменитым сторонником теории об отсутствии неизбежности эволюции был Стивен Джей Гулд. В книге «Удивительная жизнь: Бёрджес-Шейл и природа истории» (Wonderful Life: The Burgess Shale and the Nature of History) Гулд писал, что единственный настоящий способ проверить, неизбежна ли эволюция того или иного вида (к примеру, человека), таков. Нужно начать эволюцию заново, снова и снова проигрывая «запись жизни», чтобы проверить, всегда ли в результате появится человек. Разумеется, это невозможно, поскольку мы располагаем лишь одной реализацией эволюционного процесса.

Но есть и другие способы определить, повторяема ли в этом смысле эволюция. Один из них – понять, как работает этот процесс. Вкупе с некоторым знанием физики это позволяет предположить, что «запись жизни» каждый раз проигрывалась бы по-новому, даже если бы начиналась с идентичных условий.

Как и многие другие биологи, Гулд считает, что эволюция – процесс условный, то есть зависящий от самых разных факторов. То, как естественный отбор формирует виды, зависит от непредсказуемых изменений климата, случайных физических событий (падений метеоритов или извержений вулканов), возникновения редких и случайных мутаций, а также от того, каким видам посчастливится уцелеть при массовых вымираниях. Если бы, к примеру, 65 млн лет назад на Землю не упал большой метеорит, из-за которого вымерли динозавры, а млекопитающие, над которыми динозавры прежде доминировали, стали развиваться, – не исключено, что и сегодня все млекопитающие были бы мелкими ночными насекомоядными, жующими сверчков во тьме. А людей бы и вовсе не было. Исходя из этой условности, Гулд заключил, что эволюция человека – «крайне маловероятное эволюционное событие» и «космическая случайность».

Но действительно ли эволюция «условна»? Это зависит от того, что подразумевается под этим понятием. Эволюция определенно непредсказуема, поскольку мы не знаем точно, как изменится в будущем окружающая среда и какие возникнут мутации. Но «непредсказуема» – совсем не то же самое, что «не предопределена». Ученые в большинстве своем – физические детерминисты, которые считают, что поведение материи как минимум на макроуровне (те параметры, которые человек способен воспринимать) абсолютно точно определяется законами Вселенной. К примеру, мы не всегда точно предсказываем погоду, но только потому, что не знаем всех факторов, влияющих на климат, включая температуру и ветер в каждой точке Земли. Возможно, если бы мы обладали полными знаниями о подобных вещах, – а сегодня в их число входит также поведение человека, способствующее глобальному потеплению, – мы могли бы точно предсказывать погоду на годы вперед (сегодня, располагая даже самыми сложными инструментами, мы едва можем делать это на ближайшие сутки). Аналогично тот факт, что астероид врезался в Землю около 65 млн лет назад в районе полуострова Юкатан, был, безусловно, предопределен задолго до этого.

Речь идет о том, что даже если эволюция «условна», это не значит, что «ее ход не предопределен», а значит лишь, что «мы знаем недостаточно, чтобы ее прогнозировать». И очень может быть, что ход эволюции определяется законами физики. Из этого (по крайней мере, в принципе) может следовать, что эти законы при равных начальных условиях всегда дадут идентичный результат – включая и появление человека.

Не есть одна закавыка, причем немаловажная. Речь идет о законах квантовой механики, согласно которым на микроскопическом уровне частиц вроде электронов или космических лучей (в основном это быстрые нейтроны) события не предопределены, но характеризуются фундаментальной и непредсказуемой неопределенностью. Если вы возьмете, к примеру, кусок радиоактивного урана и понаблюдаете, в какой момент каждый атом распадается, а потом решите повторить всю процедуру с тем же куском, то вы увидите следующее. Во второй раз распадутся другие атомы, и при этом невозможно предсказать, какие именно. (Совокупность атомов, однако, подчиняется статистическим законам, так что «период полураспада» радиоактивного элемента – время, за которое распадается половина всех атомов – будет неизменным.) Таким образом, хотя большая группа атомов распадается с постоянной скоростью, невозможно предсказать, какие именно атомы в этой группе распадутся раньше, а какие – позже. Такие статистические закономерности и индивидуальные неопределенности характерны для явлений квантовой механики, включая и радиоактивный распад.

Таким образом, вопрос о том, неизбежно ли возникновение людей, сводится к следующему: будет ли эволюция повторяемой и детерминистской? Ну а это можно свести к вопросу о том, сказывается ли на эволюции истинная неопределенность квантовой механики. Скорее всего, сказывается – в двух весьма существенных отношениях. Первое – вопрос о том, возникла бы Земля, если бы Большой взрыв повторился при тех же начальных условиях. Ответ – почти наверняка нет. Повторение истории Вселенной привело бы, вероятно, в целом к картине, очень похожей на сегодняшнюю (к примеру, с тем же числом звезд и галактик), но Солнце и Земля вряд ли возникли бы в их нынешнем виде. Но если мы не можем гарантировать появление нашей Солнечной системы после нового Большого взрыва, то обо всем остальном говорить бессмысленно. Нет никакой гарантии, что жизнь, какой мы ее знаем, вообще появилась бы. Можно, конечно, говорить, что жизнь все же зародилась бы на некоторых планетах во Вселенной, но она совсем не обязательно была бы гуманоидной – «по образу и подобию Божию».

Но у эволюции есть еще одна составная часть, также подверженная случайностям квантовой неопределенности: мутации. Это молекулярные изменения в ДНК, многие из которых представляют собой ошибки, возникающие при репликации. Изменяя генетический код, мутации порождают новые формы генов, которые питают процесс эволюции. А некоторые мутагенные факторы, такие как рентгеновское излучение, космические лучи и даже просто ошибки при разделении двойной спирали ДНК, возможно, вызваны непредсказуемыми событиями квантового уровня.

Все это означает, что если бы жизнь началась заново, даже на нашей примитивной Земле, то мутации, двигающие эволюцию, были бы другими. А значит, другим будет и конечный результат, то есть все обитающие сегодня на Земле биологические виды. Представьте себе: всего несколько других мутаций в самом начале истории жизни – и все последующее могло бы выглядеть совершенно иначе, чем мы видим сейчас.

Суть в том, что если мутации обладают принципиальной неопределенностью, то повторный прогон эволюции, скорее всего, дал бы нам совершенно другие виды, чем мы наблюдаем сегодня. И мы абсолютно не можем быть уверены, что среди них был бы человек. Единственный способ обойти этот вывод – отказаться от естественной эволюции и привлечь какого-нибудь бога, который наблюдал бы за процессом и подправлял по ходу дела, чтобы гарантировать появление человека.

Подводя итоги, можно сказать: если пустить заново процесс хоть космической, хоть биологической эволюции, то попросту невозможно рационально и логически обосновать неизбежность появления гуманоидов – зато можно неплохо обосновать его необязательность. Любой другой ответ связан либо с самообманом, либо с ненаучными утверждениями, основанными на теологии (к примеру, с управляемыми Богом мутациями).

В конечном итоге теистическая эволюция – вовсе не полезный компромисс между наукой и религией. В области предсказаний, которые можно проверить, она опровергнута, а в области непроверяемых заявлений на нее можно не обращать внимания.

Теологические проблемы, связанные с теистической эволюцией

Представляет ли теория эволюции дополнительные проблемы для теологии? Да, и немалые. Нет, к примеру, никакого очевидного объяснения тому, что всемогущий и любящий Бог, направлявший эволюцию, завел ее в такое невообразимое количество тупиков. В конце концов, 99 % всех видов, когда-либо обитавших на Земле, вымерли, не оставив потомков. Жестокость естественного отбора, связанного с бесконечными напрасными утратами и постоянной болью, также требует объяснения. Разве любящему и всемогущему Богу не следовало бы просто создать все существующие виды с нуля, как описано в Книге Бытия?

Как мы видели в предыдущей главе, обычная реакция на такие вопросы – превратить неприятные факты эволюции в добродетели, как это делает католический богослов Джон Хот:

Идея о том, что за эволюцию жизни отвечают второстепенные причины [естественный отбор], а не прямое божественное вмешательство, даже усиливает, а не принижает доктрину божественного творческого начала. Разве Богу не делает честь, что мир – не просто пассивная глина в его руках, но изначально активный и самоподдерживающийся процесс, который развивается и самостоятельно порождает новую жизнь? Если Бог может творить вещи, которые делают себя сами, то разве это не лучше, чем божество-волшебник, который дергает за все ниточки, как полагают теологические «окказионалисты»?

Но ведь можно легко сформулировать и противоположный аргумент: что создание с нуля «лучше», поскольку позволяет избежать страданий, потерь и вымирания, присущих эволюции. Как можно взвесить ценность творческого начала в сравнении со страданием существ, способных чувствовать, включая и нескольких близких родственников современного человека, таких как вымершие неандертальцы?

Теистическая эволюция тоже пригодится для оправдания Бога. Ее можно использовать, как это делает богослов Франсиско Айала, чтобы снять с Бога груз обвинений, связанных с «естественным злом»:

Теория эволюции дала нам решение к оставшемуся компоненту проблемы зла. Как наводнения и засухи были необходимым следствием структуры физического мира, так хищники и паразиты, расстройства и болезни были следствием эволюции жизни. Они возникли не в результате плохого или злобного замысла: свойства организмов не были спланированы Творцом.

Здесь явственно попахивает предвзятостью, ведь наверняка Бог, будь он по-настоящему всемогущ, мог придумать мир, в физической структуре которого не было бы наводнений, засух и эволюционного страдания. И, разумеется, если адаптивными мутациями, которые привели к возникновению человека, мы обязаны Богу, то непонятно, почему его не обвиняют в неудачных мутациях, которые вызывают рак, генетические заболевания и рождение детей-калек. Если мутации придуманы Богом, нет никаких причин тому, чтобы подавляющее их большинство было вредными – хотя именно этого следует ожидать, если этот процесс исключительно естественен и в его рамках происходят случайные ошибки. Неудивительно, что у богословов, к примеру, у Алвина Плантинги, есть ответ и на это:

Но в любом мире, где есть искупление, будет и грех, и зло, и проистекающие из них страдание и боль. Более того, если лечение должно быть пропорционально болезни, в таком мире окажется очень много греха и очень много страданий и боли. Далее, в нем вполне могут найтись грех и страдание не только со стороны человеческих существ, но и, возможно, со стороны других существ тоже. В самом деле, некоторые из этих других существ, возможно, намного могущественнее людей, а иным из них – Сатане и его приспешникам, к примеру – может быть позволено играть какую-то роль в эволюции жизни на Земле, направляя ее в сторону хищничества, потерь и боли. (Кое-кто, возможно, пренебрежительно фыркнет в ответ на такое предположение; однако это ничего не изменит.)

Поразительно слышать подобное от уважаемого философа. Мы наблюдаем здесь не только предвзятость в отношении Бога, который заставляет животных искупать грехи людей, но и призвание другого источника зла – Сатаны. Нас просят поверить, к примеру, что генетически обусловленная лицевая опухоль, уничтожающая популяцию тасманийского дьявола, может быть вызвана сатанинскими манипуляциями в его хромосомах. Получается, что невинное сумчатое ужасно пострадало за грех примата. На мой взгляд, пренебрежительное фырканье – это правильная реакция на подобные фантазии (по крайней мере, до тех пор, пока Плантинга не предоставит нам доказательства существования Сатаны).

Людям религиозным не имеет смысла говорить, что эти ответы исключительно умозрительны потому, что мы не знаем, как Бог проявляет себя в эволюции. Если признать такое незнание, следует признать и то, что мы совершенно не представляем, имеет ли вообще Бог какое-то отношение к эволюции. Забавно, что те, кто претендует на точное знание природы Бога и его свершений, замолкают, как только речь заходит о его методах.

Главная проблема теистической эволюции, как и всех прочих попыток приспособить теологию к новым фактам, такова. Это просто метафизическое расширение физической теории, дополнение, нужда в котором обусловлена не данными, а эмоциональными потребностями верующих. Философ Энтони Грейлинг называет это «произвольной избыточностью»: космологические бирюльки, от которых отказался Лаплас, когда сказал Наполеону, что не нуждается в гипотезе Бога. И правда, подобные излишества можно найти только в эволюционной биологии – и иногда в космологии, – поскольку остальные науки не вступают в противоречие с верованиями людей. Если рассматривать науку шире, включив в нее медицину, то можно увидеть еще один пример произвольной избыточности, когда болезнь рассматривается как результат грешных мыслей или духовной ошибки. В последней главе мы увидим, что такая точка зрения заставила многих людей отказаться от научно обоснованной медицины и в результате пострадать.

Наконец, теистическая эволюция допускает обычную ошибку примиренчества: путает логическую возможность с вероятностью. Да, логически возможно, что Бог либо начал эволюционный процесс, создал первый организм, а затем отошел в сторону, чтобы наблюдать за происходящим, либо вмешивался в этот процесс время от времени, создавая новые организмы и мутации. Но судя по имеющейся у нас информации, это маловероятно. Процесс эволюции демонстрирует все признаки естественности, материалистичности, неуправляемости и отсутствия божественной поддержки. Для ученого теистическая эволюция лишена смысла, поскольку требует, чтобы одной частью мозга («эволюционной») вы принимали только то, что можно проверить и подтвердить доказательствами и здравым смыслом, а другой («теистической») – полагались на веру и принимали вещи либо ненужные, либо ничем не подтвержденные. Это нечестивый союз между наукой и религией, это теология, которая рядится в лабораторный халат. Мы поговорим о вреде этого провального брака в последней главе. Среди его последствий и непонимание публикой науки (многие считают, к примеру, что «теистическая эволюция» научна), и вера в то, что религия может дать ответы, ускользающие в настоящее время от науки (к примеру, почему законы природы допускают существование жизни?), и идея о существовании «иных способов познания», включая откровение, посредством которых можно познать истины о Вселенной. Это не просто академические вопросы, поскольку вполне реальные следствия из них могут быть весьма серьезными (и вредными): они влияют на мораль, медицину, политику, экологию и общее благополучие человека как биологического вида.

Глава 4

Вера наносит ответный удар

Работая пастором, я частенько приукрашивал столкновение между научным мировоззрением и позицией религии. Я говорил, что научные озарения не угрожают вере, потому что наука и религия представляют собой «разные способы познания» и не конфликтуют друг с другом, поскольку пытаются ответить на разные вопросы. Наука сосредоточена на том, «как» возник мир, а религия имеет дело с вопросом о том, «почему» мы здесь. Я был совершенно не прав. Не существует никаких разных способов познания. Есть только знание и незнание, и выбирать в этом мире приходится между ними.

Майк Аус

Неудача примиренчества заставила верующих сцепиться с наукой не только в соглашательском ключе. В одном из вариантов религия сама накинула на себя мантию науки и заявила, что некоторые наблюдаемые данные о природе лучше всего объясняются – или это объяснение вообще единственное – существованием Бога. Я называю эту стратегию «новой естественной теологией», поскольку она берет начало от более ранних усилий разглядеть в природе руку Господа. Еще один аргумент, связанный, впрочем, с первым, таков. Религия, подобно физике, философии и литературе, – это просто иной «способ познания» о Вселенной, который при помощи собственных уникальных методов вырабатывает достоверные истины. Некоторые даже утверждают, что именно религии мы обязаны существованием науки (в первую очередь физики), поскольку она якобы возникла как отрасль веры, обычно христианской.

Если ничего другого не остается, верующие находят способы очернить науку. Говорят, что наука – ненадежный метод познания мира (в конце концов, ее «истины» нередко пересматриваются), что она может быть использована во зло (читай: атомные бомбы и нацистская евгеника), а кроме того, она продвигает «сциентизм», то есть утверждает главенство естественных наук, вынуждая такие области, как история, литература и искусство, обретать наукообразность – или терять всякий смысл.

Есть еще два признака того, что примиренцы зашли в тупик. Во-первых, они настойчиво напоминают о том, что «наука не в состоянии доказать, что Бога нет» («невозможно доказать отрицание»). Во-вторых, они утверждают, что наука столь же недостоверна, как и религия, поскольку и то и другое зиждется в конечном итоге на вере. Как указывает психолог Николас Хамфри, очернение науки часто производит большее впечатление на верующих, нежели теологические аргументы в стиле «Бог пробелов»[14], поскольку «всегда найдется множество необычайных фактов, способных в принципе поставить под сомнение традиционное мировоззрение [науку], но существует относительно немного фактов, которые поддерживали бы конкретную альтернативу [религию]. Поэтому проект подавления науки всегда имеет больше шансов на успех, чем проект поддержки нового типа паранауки».

Эти идеи встречаются хотя и нередко, но разбросаны по весьма обширной литературе, и некоторые из них (об «ином способе познания») нечасто обсуждаются критически. В этой главе я постараюсь разобрать наиболее распространенные варианты критики науки. И это не просто буря в научном стакане воды. Клевета в адрес какой-то области знания и попытка поставить неопределенные «способы познания» в привилегированное положение наносят науке – а в конечном итоге и обществу – серьезный вред.

Новая естественная теология

Никто не выводит существование Бога из простого, из известного, из понятного, но только из сложного, неизвестного и непостижимого. Наше невежество и есть Бог; то, что мы знаем, – это наука.

Роберт Грин Ингерсолл

Если религию можно рассматривать как веру без доказательств (их недостаточно, чтобы убедить наиболее разумных людей), это не означает, что религиозные люди полностью отказываются от доказательств. Если доказательства поддерживают имеющееся мнение, они принимаются. Более того, верующие готовы их искать, и не только через откровение. Эту жажду доказательств только подчеркивают бесконечные поиски гроба Господня и Ноева ковчега.

Но ответы на некоторые сложные вопросы до сих пор наукой не получены. В качестве примеров можно вспомнить происхождение жизни и биологические основы сознания. Мало того, не исключено, что эти вопросы настолько сложны, что решить их не удастся никогда. Подобные лакуны открывают возможности для теологии: она спешит предложить Бога в качестве решения. Разумеется, речь идет о знаменитых аргументах типа «Бог пробелов», и хотя проблемы с привлечением Бога в качестве решения любой упрямой загадки очевидны (в науке известно немало случаев заполнения пробелов и устранения богов), сверхъестественные решения появляются всякий раз, когда наука сталкивается с по-настоящему сложной проблемой. Вообще, подобные аргументы можно рассматривать как неуклюжую попытку примиренчества, то есть как использование религии для выполнения научной задачи. В то же время они представляют собой и форму апологетики: если Бог – это лучшее объяснение какого-то естественного феномена, значит, он существует.

Естественная теология представляет попытку разгадать методы Бога или отыскать доказательства его существования путем непосредственного наблюдения природы, а не через откровения Писания («теология откровения»). Она действует (по крайней мере, должна) аналогично науке: ее цель – показать, что некоторые загадки природы проще объяснить вмешательством Бога, чем естественными причинами. Философ Герман Филипс определяет естественную теологию как «попытку доказать истину какого-то конкретного религиозного учения на таких основаниях, которые могут принять неверующие, то есть не прибегая к откровению». Естественная теология популярна, поскольку, предлагая Бога в качестве единственного разумного решения некой научной проблемы, она импонирует и доброжелательно настроенным к науке верующим, и богословам. И те и другие понимают, что божественные решения укрепляют веру собратьев по религии и обращают сомневающихся.

Естественная теология используется уже не одно столетие. Особенно популярна она была на Западе после возникновения науки, но до того, как религия начала сдавать свои позиции, то есть между XVII и XIX веками. При этом она, кстати говоря, входила в инструментарий науки. Как мы уже знаем, Исаак Ньютон ссылался на Бога, говоря о стабилизации планетарных орбит. В то время при отсутствии других естественных объяснений это звучало убедительно.

Самым известным аргументом в пользу естественной теологии были рассуждения священника и философа Уильяма Пейли, который в книге «Естественная теология» (1802 г., второе название «Доказательства существования и признаки Божества») утверждал, что «устройство» животных и растений может служить убедительным доказательством существования благожелательного Бога. Самый знаменитый его пример был связан с «камероподобным» глазом человека – органом настолько сложным и состоящим из такого количества взаимосвязанных частей, что его возникновение просто невозможно было объяснить естественными процессами. Пейли писал: «Если говорить об анализе инструмента, тот факт, что глаз создан для зрения, столь же очевиден, как факт, что телескоп создан для помощи зрению». Даже молодому Дарвину этот аргумент поначалу показался убедительным, хотя позже он его отверг, доказав, что создать такой сложный орган мог естественный отбор.

Надо сказать, что критика ранней естественной теологии несколько несправедлива. В то время ее можно было рассматривать как науку, поскольку она ставила перед собой цель познания природы при помощи самых лучших обоснований из тех, что имелись в распоряжении ученых. Среди множества явлений, имевших, согласно тогдашним взглядам, божественное происхождение, были душевные болезни, молнии, происхождение Вселенной, магнетизм и, разумеется, эволюция. Научный характер естественной теологии проявлялся и в том, что по крайней мере некоторые ее версии не останавливались на рациональных объяснениях постфактум, а пытались предсказывать и делать проверяемые заявления. Креационизм, к примеру, имеет свое мнение о возрасте Земли, об отсутствии переходных форм между «разновидностями» живых существ и т. д. В 1859 г. он был достойным соперником теории эволюции. Именно поэтому Дарвин в «Происхождении видов» так тщательно показывал, что его новая теория лучше объясняет существующие данные, чем это делает креационизм.

К середине XIX века теология наконец-то утратила статус научной дисциплины. В основном это стало результатом деятельности Дарвина, которому удалось опровергнуть лучший аргумент в пользу существования Бога, а также успехов физики и медицины в замене религиозных объяснений естественными. Упадку теологии способствовала и философия – Юм и Кант привели убедительные аргументы против веры в чудеса, разумного замысла и логических построений в пользу существования Бога.

Тем не менее в последнее время мы наблюдаем возвращение теологии, отчасти объясняемое подъемом теории разумного замысла, согласно которой в теории эволюции имеются лакуны, которые невозможно заполнить без привлечения создателя. Хотя сторонники этой теории утверждают, что создатель – это не обязательно иудео-христианский Бог (им мог быть даже инопланетянин, говорят они), это чистое лицемерие. Христианские корни теории разумного замысла, да и отдельные заявления ее сторонников, показывают, что ее назначение – заменить «болезнь» натурализма чисто христианской метафизикой. Разумный замысел – это просто креационизм, тщательно замаскированный под что-то более научное в бесплодной попытке обойти решения судов США, запрещающие проповедовать религию в государственных школах.

Критика аргументов типа «Бог пробелов» восходит еще к Древней Греции, как можно видеть из знаменитого заявления врача Гиппократа из Коса:

Люди считают эпилепсию божественной болезнью, потому что не понимают ее. Но если бы они называли божественным все, чего не понимают, то божественному не было бы конца.

На теологические опасности такой тактики указал Дитрих Бонхёффер, писавший из нацистской тюрьмы незадолго до того, как был казнен за участие в заговоре против Гитлера:

Как неразумно использовать Бога для латания дыр в наших знаниях! Если на самом деле границы знания постепенно отодвигаются все дальше и дальше (а так и должно быть), то и Бог отодвигается вместе с ними, так что ему постоянно приходится отступать. Мы должны найти Бога в том, что нам известно, а не в том, что нам неведомо.

Эта проблема общеизвестна, как видно из красноречивой цитаты Ингерсолла в начале этого раздела. Тем не менее верующие продолжают привлекать Бога к объяснению нерешенных научных загадок. Вероятно, это объясняется желанием получить не просто ответы, но такие ответы, которые поддержали бы их веру. Этим может объясняться и недобросовестность некоторых религиозных ученых. Так, Фрэнсис Коллинз – один из самых известных американских ученых – решительно выступает против теории разумного замысла и не однажды предостерегал от использования аргументов типа «Бог пробелов»:

Следует быть очень осторожным, вводя утверждение о вмешательстве Бога в той или иной сфере, где научных знаний на настоящий момент недостаточно. От затмений в древнейшие времена и движения планет в Средние века до происхождения жизни сегодня концепция «Бога пробелов» слишком часто оказывала медвежью услугу религии и, как следствие, самому Богу (если такое возможно). Вера, помещающая Бога туда, где нам не хватает знаний о природе, окажется перед лицом кризиса, когда благодаря прогрессу науки пробел удастся заполнить.

Вот именно. Тем не менее в той же книге Коллинз нарушает собственное предписание и утверждает, что Бог – лучшее объяснение не только тонкой настройки физических констант Вселенной, но и моральных качеств, присущих большинству людей.

Умиротворяющее ощущение, что у вас есть квазинаучные доказательства существования конкретного Бога, попросту слишком притягательно и вынуждает даже прогрессивных верующих демонстрировать ту двойственность, что мы видим у Коллинза. Вот список некоторых явлений, которые сторонники новой естественной теологии раз за разом приводят в качестве свидетельств в пользу существования Бога:

• Тонкая настройка физических констант, позволяющая существовать Вселенной (и человеку как виду).

• Существование физических законов как таковых.

• Появление жизни из неживой материи.

• Неизбежность эволюции человека.

• Инстинктивная человеческая мораль («моральный закон», описанный Коллинзом).

• Существование сознания.

• Надежность наших чувств в распознавании истины.

• Тот факт, что Вселенная постижима для человека.

• Поразительная эффективность математики при описании Вселенной.

Видя подобные «научные» аргументы в пользу существования Бога, не забудьте задать себе три вопроса. Во-первых, что более вероятно: что эти вопросы представляются нам загадками только потому, что мы отказываемся привлечь Бога в качестве ответа, или что наука просто не успела еще найти для них естественное объяснение? Иными словами, убедительно ли религиозное объяснение настолько, что остается только сказать ученым, что им больше не нужно трудиться над исследованием эволюции, механизмов сознания и происхождения жизни, ибо естественного объяснения у этих явлений просто не может быть? Учитывая замечательную способность науки решать проблемы, которые когда-то представлялись нерешаемыми, и число научных явлений, о которых никто даже не слышал всего сто лет назад, куда разумнее признаться в неведении, чем привлекать божественное.

Во-вторых, если привлечение Бога нравится вам больше, чем признание научного неведения, спросите себя: делает ли религиозное объяснение что-нибудь помимо рационализации этого неведения? То есть позволяет ли гипотеза Бога делать независимые и новые предсказания или прояснить что-нибудь из того, что прежде казалось загадочным, – как свойственно по-настоящему научным гипотезам? Или религиозные объяснения просто заполняют пробелы и никуда не ведут? Как я объяснял в книге «Почему эволюция истинна», гипотеза Дарвина об изменении и разнообразии жизни была принята не только потому, что соответствует имеющимся данным, но и потому, что дает проверяемые и подтвержденные предсказания (к примеру, где в геологической летописи нам попадутся формы, промежуточные между пресмыкающимися и млекопитающими), а также объясняет вещи, которые когда-то ставили биологов в тупик (почему человеческий эмбрион к шести месяцам приобретает волосяной покров, но еще до рождения его сбрасывает). Теория разумного замысла ничего такого не предсказывает и не проясняет. И разве привлечение Бога к объяснению тонкой настройки физических параметров объясняет во Вселенной хоть что-нибудь? Если нет, то эта область естественной теологии на самом деле не наука, а одностороннее освещение вопроса.

Наконец, даже если вы приписываете феномены, не имеющие научного объяснения, Богу, задайте себе вопрос: будет ли данное объяснение доказательством существования именно вашего Бога – того самого, на чьи заветы опираются ваши религия и мораль? Если нам удастся найти свидетельства, скажем, сверхъестественного происхождения морали, то какому Богу мы должны будем ее приписать: христианскому, Аллаху, Брахме или любому другому из тысяч, которым поклоняются на Земле? Я ни разу не видел, чтобы сторонники естественной теологии искали ответ на этот вопрос.

Мы уже обсуждали один из вопросов, представленных в приведенном списке: «неизбежность» появления человека в процессе эволюции. При внимательном рассмотрении она уже не кажется такой неизбежной. Что касается происхождения жизни, то наука добилась невероятного прогресса в понимании того, как это могло произойти, начиная с инертной материи. Я готов поспорить, что в ближайшие 50 лет мы сумеем создать в лаборатории условия, напоминающие условия на примитивной Земле, при которых возникла жизнь. Это не будет означать, разумеется, что все и на самом деле происходило именно так, ведь мы вряд ли узнаем, как все было. Но сам факт такого достижения опровергнет религиозное утверждение о том, что естественное происхождение жизни без участия Бога невозможно. Разумеется, религиозный ответ не остановил усилия химиков и биологов, направленные на поиск естественного решения.

Обычному человеку сознание представляется научно необъяснимым, поскольку трудно вообразить, как ощущение «самости» – и наши субъективные представления о красоте, удовольствии или боли – имеет в своей основе массу нейронов в мозгу. Но в категорию «сознание» попадает как минимум четыре феномена: интеллект, осознание себя, способность получения информации (быть в сознании или «без сознания») и личное ощущение субъективности. Только последнее – так называемая трудная проблема сознания – пока представляется загадочным, поскольку трудно представить себе, как мозг, который можно изучать объективно, порождает субъективные чувства. В трех первых вопросах нейробиология уже достигла существенных успехов (искусственное вмешательство в работу мозга – как механическое, так и химическое, и системы сканирования мозговой деятельности помогают сложить единую неврологическую картину того, что требуется для этих явлений). А сейчас нейробиология уже стучится в двери «трудной проблемы». В конечном итоге нам, возможно, не удается решить эту проблему по одной простой причине: мы пытаемся при помощи ограниченных когнитивных возможностей осуществить исследовательский проект, который даже не способны сформулировать. Это не означает, что заниматься этим не нужно; это означает лишь, что самой упрямой проблемой науки будет не происхождение жизни или законов природы, а эволюция и механизмы работы нашего мозга и сознание, которое этот мозг порождает. Это результат забавной рекурсии: мы вынуждены использовать орган, который развился по другим причинам, для изучения того, как этот орган заставляет нас чувствовать.

«Проблемы» законов природы и эффективности математики связаны между собой, но только первая из них нуждается в каких-то объяснениях. Важно с самого начала понять, что само понятие «законы физики» тенденциозно, поскольку слово «закон» предполагает наличие законодателя и подразумевает существование бога-творца. На самом же деле законы физики – это всего лишь наблюдаемые закономерности, действующие в нашей Вселенной, и я использую слово «закон» только в этом смысле.

Вообще говоря, эти законы – условие нашего существования, поскольку без них никогда бы не появился не только человек, но и живые организмы вообще. Я имею в виду все без исключения биологические виды. Если бы законы физики и химии непредсказуемо менялись, человеческие мозг и тело не работали бы, поскольку не было бы ни стабильной физиологии, ни генетической наследственности, ни возможности надежно собирать и обрабатывать информацию об окружающем мире. Представьте, к примеру, что произошло бы, если бы химические импульсы в наших нервах путешествовали с разной, причем непредсказуемой, скоростью. Прежде чем человек успел бы выдернуть руку из огня или заметить хищника, он бы уже обжегся или оказался съеденным. Если бы мы не могли сохранять уровень кислотности крови в весьма узком диапазоне (это одна из функций почек), мы бы умерли. И эволюция не работала бы, поскольку для этого необходимо, чтобы окружающая среда была относительно стабильна на протяжении нескольких поколений. Если бы такого постоянства не существовало, ни один вид долго бы не протянул.

Отсюда, как в физике в отношении проблемы тонкой настройки, о которой мы еще поговорим, мы можем вывести антропный принцип биологии: стабильные законы природы должны существовать, или жизнь никогда не развилась бы до такой степени, чтобы мы с вами могли обсуждать эти законы. Естественная теология здесь, как и в физике, пытается выйти на первый план. Она заявляет, что законы «тонко настроены» Богом именно затем, чтобы сделать возможным существование человечества.

Но если стабильные законы существуют, то полезность математики объясняется автоматически. Ведь математика – это просто способ обрабатывать, описывать и кратко излагать закономерности. Как и следовало ожидать, не существует законов физики – то есть природных закономерностей, – которые не поддавались бы математическому описанию и анализу. Более того, физики регулярно придумывают новые типы математики для описания физических задач, как это сделал Ньютон с математическим анализом и Гейзенберг с матричной механикой. Трудно представить себе закономерность, с которой не справится математика. Таким образом, «непонятная эффективность математики в естественных науках», как озаглавил физик Юджин Вигнер одну из своих научных статей, просто отражает закономерности, воплощенные в физических законах. Эффективность математики – это свидетельство не в пользу существования Бога, а в пользу стабильности физических законов.

Одна из долгосрочных целей физики такова: выводить фундаментальные законы природы из менее фундаментальных, то есть объединять несопоставимые на первый взгляд явления в рамках одной теории, что очевидным образом уменьшает число частных теорий. Так, классическая ньютонова физика сегодня рассматривается как особый случай квантовой механики, а термодинамика – как особый случай статистической механики. Попытки найти теорию всего, объединяющую в своих рамках все четыре фундаментальных физических взаимодействия, привели к немалым успехам: на данный момент только гравитация продолжает уклоняться от объединения с сильным и слабым ядерным, а также электромагнитным взаимодействием. Скорее всего, такое объединение будет продолжаться на множестве разных уровней, но очень вероятно, что в конце концов мы получим набор принципов, которые дальше уменьшать уже невозможно. В этот момент нам придется просто сказать: «Вот это, насколько нам известно, не поддающиеся сокращению законы нашей Вселенной». Но добавит ли что-нибудь к нашим знаниям дополнительная фраза «и эти законы сотворены Богом»? Она ничего не добавляет, лишь задает еще один вопрос без ответа: откуда же взялся Бог?

Но существование законов природы, даже если мы не в состоянии понять их неизменность, ставит перед нами отдельный вопрос. Даже если эти законы необходимы для нашего существования, почему все же они таковы, что позволяют это самое существование? Для многих верующих ответ звучит так: «Потому что Бог намеренно сделал их совместимыми с человеческой жизнью, чтобы мы, совершенно особые его создания, появились в результате эволюции».

Это приводит нас к самому распространенному – и для человека несведущего самому убедительному – утверждению естественной теологии: о тонкой настройке физических законов. После его обсуждения я разберу и остальные аргументы естественной теологии в пользу существования Бога: «моральный закон» и нашу способность иметь убеждения, которые являются истиной.

Доказательство Бога от тонкой настройки

Доказательство Бога, основанное на тонкой настройке и известное также как «антропный принцип», состоит в следующем: многие физические константы таковы, что при их изменении, даже совсем небольшом, существование нашей Вселенной или эволюция и существование человека (предполагается, что человек – цель творчества Бога) были бы невозможны. Поскольку в реальности мы существуем, то можно сказать, что величины этих констант слишком невероятны, чтобы их можно было объяснить с точки зрения науки. Это позволяет предположить, что они были отрегулированы Богом специально для того, чтобы сделать жизнь на Земле возможной.

Не менее 69 % американцев поддерживают этот аргумент в том или ином виде. Они согласны с тем, что «Бог создал фундаментальные законы физики и химии в точности так, чтобы жизнь, особенно человеческая, была возможна». Даже ученые склонны прислушиваться к подобным аргументам. Кеннет Миллер отвергает аргументы в пользу «Бога пробелов», но идет на попятный, когда речь заходит о физике:

Говоря без обиняков, иногда кажется, что детали физической Вселенной отобраны таким образом, чтобы сделать жизнь возможной… Если прежде мы считали, что нам досталась типичная космическая сдача, набор карт произвольного достоинства, определенных случайным образом в пыли и хаосе Большого взрыва, то теперь нам потребуется серьезное объяснение.

«Серьезное объяснение», конечно, включает гипотезу о существовании Бога.

Однако для начала следует задаться вопросом, действительно ли физические константы укладываются в узкий диапазон, допускающий существование жизни и человека. Ответ – да, но только для некоторых из них. К константам, которые при небольшом изменении сделали бы жизнь – такую, какой мы ее знаем, – невозможной (кстати, здесь следовало бы обсудить смысл выражения «жизнь такая, какой мы ее знаем»), относятся: массы некоторых элементарных частиц (протонов и нейтронов), величины физических взаимодействий (сильного и электромагнитного взаимодействия, а также гравитации) и постоянная тонкой структуры (существенная для образования углерода). Если бы, к примеру, гравитация была слишком велика, планеты не могли бы существовать достаточно долго, чтобы на них развилась жизнь. Да и живые организмы были бы невозможны, поскольку сила тяжести их попросту раздавила бы. Масса протона составляет 99,86 % от массы нейтрона, и если бы она была хоть чуть-чуть меньше, звезды (в том числе и Солнце) не существовали бы, поскольку невозможен был бы питающий их ядерный синтез.

Наблюдение о том, что некоторые константы обязательно должны быть близки к их реальному значению, чтобы жизнь была в принципе возможна, называется слабым антропным принципом. Это заявление, кажется, несложно отвергнуть в качестве доказательства Бога. Если бы константы не были такими, какие они есть, нас бы не было, и мы не смогли бы их измерить. Разумеется, они должны быть совместимы с человеческой жизнью.

Но теисты утверждают не только это, они выдвигают так называемый сильный антропный принцип. Это та же самая слабая версия с дополнительным объяснением: константы, дескать, оказываются в узком диапазоне величин потому, что их поместил туда Бог. Далее говорится, что эти величины весьма маловероятны в диапазоне всех возможных значений физических констант, и поскольку их попадание туда в настоящий момент не поддается научному объяснению, то такое невероятное совпадение – свидетельство в пользу существования Бога. Это, конечно, все тот же аргумент из серии «Бог пробелов». Зиждется он на том, что мы не в состоянии сказать, чем определяются физические константы. Но поскольку принцип этот звучит авторитетно и затрагивает мудреные вопросы физики, недоступные среднему человеку, теисты часто его используют. Фактически это самое эффективное оружие в арсенале новой естественной теологии.

Но можем ли мы сказать наверняка, что наука никогда не сумеет объяснить эти физические константы? Разумеется, не можем. Мы не понимаем, почему они именно таковы, но потихоньку продвигаемся вперед, и данный концептуальный пробел, в котором, как говорят, может скрываться Бог, сокращается.

Даже о степени тонкой настройки невозможно говорить уверенно, потому что мы не знаем точно, насколько можно изменить те или иные константы, не сделав при этом жизнь невозможной.

Несомненно, массы протонов и нейтронов должны быть относительно близки к их нынешним значениям, но другим физическим константам нет нужды сохранять очень уж высокую точность. Космологическая константа и энтропия ранней Вселенной, к примеру, могли бы быть значительно выше, и это никак не помешало бы нашему существованию. Просто галактик во Вселенной было бы меньше, но их фундаментальные свойства остались бы прежними. Звезды по-прежнему существовали бы, как и пригодные для жизни планеты. В конце концов, Богу нужна была всего одна солнечная система, чтобы разместить на ней существ, которые будут ему поклоняться, так зачем создавать лишние миллиарды необитаемых планет?

Кроме того, мы не знаем, насколько маловероятны существующие константы. При таком заявлении принципиально важно допущение о том, что все значения констант равновероятны и могут изменяться независимо. Предполагается также, что в природе не существует глубоких и неизвестных нам принципов, которые каким-то образом вынуждают физические константы приобретать именно те значения, которые мы наблюдаем. Учитывая наше полное невежество в том, какая доля «пространства физических констант» может быть совместима с жизнью, мы попросту ничего не можем сказать о том, насколько невероятна на самом деле жизнь.

Доказательство существования Бога с использованием довода о тонкой настройке становится еще слабее оттого, что содержит оговорку «жизнь такая, какой мы ее знаем», то есть углеродная. Но существа, достаточно разумные, чтобы воспринимать Бога и поклоняться ему, не обязаны быть именно такими, каких мы знаем и любим: наше воображение ограничено тем, что нам известно. В принципе, могла бы быть жизнь, основанная, к примеру, на кремнии вместо углерода, жизнь, способная существовать при более высокой или более низкой гравитации, жизнь, возникшая мгновенно, а не в результате долгой эволюции. В конце концов, Бог авраамических религий всемогущ и потому мог тонко настроить жизнь на любую созданную им вселенную, вместо того чтобы настраивать вселенную на жизнь.

В самом деле, почему жизнь вообще должна основываться на материи? Для многих людей Бог – это человекоподобный дух, обладающий чувствами и неким сознанием. Неужели он не мог создать расу подобных себе нематериальных, но разумных существ – бестелесных созданий, лишенных всемогущества? В конце концов, любое существо, способное задавать физические константы, могло бы создать любую форму жизни, а про Бога уже сказано, что он создал души, то есть, по существу, бестелесные разумы. Почему же не ограничиться душами, зачем населять Землю материальными существами? Проблема в том, что мы просто не знаем, какие возможны формы гуманоидной жизни – здесь под «гуманоидной жизнью» я подразумеваю «сознающие себя разумные существа, созданные по образу и подобию Бога». Теисты тоже не в состоянии объяснить, зачем душам тела.

Но главное – существуют и другие объяснения пресловутой тонкой настройки, в которых не фигурирует Бог. Простейшее из них таково: если мы населяем единственную Вселенную, то нам просто повезло, что она обладает такими физическими константами, которые позволяют и поддерживают жизнь – такую, какой мы ее знаем. Иными словами, в бридже космологии нам выпала почти идеальная сдача – по крайней мере для углеродной гуманоидной жизни.

Шансы на такой расклад, однако, многократно возрастают, если наша Вселенная не единственная. В этом случае ситуация аналогична миллиарду вариантов раздачи разом. Концепция множественных вселенных естественным образом следует из нескольких популярных в настоящее время физических теорий, включая теорию струн и идею космической инфляции (очень быстрого расширения Вселенной сразу после Большого взрыва). Если эти теории верны, то независимых вселенных действительно может быть много. Более того, физические константы в них могут различаться. Если это так, то вполне вероятно, что в некоторых вселенных физические константы окажутся подходящими для развития знакомой нам жизни, – и нам, представьте себе, повезло появиться в одной из них. Если вариантов раздачи очень много, то и идеальный, или близкий к нему, вариант вполне вероятен.

Важно понимать, что теория множественных вселенных (лучшее на данный момент решение проблемы тонкой настройки) это вовсе не «пас на удачу», придуманный физиками только ради того, чтобы не привлекать Бога, как утверждают некоторые теисты. Скорее, это естественное следствие из достаточно обоснованных теорий. Пока неясно, сумеем ли мы доказать, что вселенных много, – ведь они могут оказаться невидимыми из нашей собственной Вселенной. Тем не менее физики ищут способы убедиться в их существовании. Уже имеются свидетельства в пользу по крайней мере одного из их предварительных условий – космологического расширения Вселенной. И даже если проверить теорию множественных вселенных трудно, то альтернативная ей «теория Бога» вовсе непроверяема, поскольку не делает никаких предсказаний.

Однако уже имеются наблюдения, которые, по мнению некоторых физиков, явно свидетельствуют против теории Бога как космического настройщика. Одно из них, как я уже говорил, – это избыточные размеры Вселенной и огромное число в ней мест, где жизнь (по крайней мере, «такая, какой мы ее знаем») не существует и не может существовать. Считая, что жизнь возможна только на планетах, но не на звездах, прикинем число планет. По консервативным оценкам, в нашей галактике существует примерно 100–200 млрд планет, а в наблюдаемой части Вселенной – около 1024 планет (это триллион триллионов, или 1 000 000 000 000 000 000 000 000). Большинство этих планет непригодны для жизни. Если цель божественного творения – человек, то зачем такие излишества?

Далее, избыточно количество не только миров, но и частиц. Насколько мы знаем, среди 12 известных типов элементарных частиц, из которых состоит материя (шесть кварков и шесть лептонов), только четыре типа частиц – верхние и нижние кварки, электрон и нейтрино – необходимы для существования физических объектов, включая планеты и людей. Оставшиеся восемь типов распались сразу же после Большого взрыва. Как и загадочная темная материя, они не имеют очевидного теистического объяснения.

Избыточное число планет и частиц – это подтвержденные предсказания естественных физических теорий. Их существование не следует из гипотезы Бога. Если тонкая настройка – это доказательство существования Бога, а естественная теология – форма науки, то теологам следовало бы объяснить, почему существует так много частиц, ненужных для жизни. А еще – какие физические константы принципиально важны для жизни и насколько точно они настроены. Неспособность сделать это доказывает, что сильный антропный принцип – всего лишь теологическая надстройка, поскольку привлечение Бога ничего не добавляет к нашим представлениям об окружающем мире.

Некоторые другие соображения также противоречат теистическому объяснению тонкой настройки. Человечество вымрет, когда Солнце, расширяясь в конце своего жизненного цикла, испарит нашу планету меньше чем через 5 млрд лет – при условии, что мы сами ее раньше не уничтожим путем ядерной войны или глобального потепления. Возможно, человечество спасется, массово мигрировав на другие планеты, но это не решает проблемы, поскольку Вселенная тоже погибнет, когда в результате роста энтропии ее температура упадет до абсолютного нуля. Теистам, однако, не стоит об этом беспокоиться, поскольку некоторые из них предсказывают неминуемое наступление конца света.

Вот еще одно свидетельство против гипотезы Бога: почти вся наша Вселенная негостеприимна для любой известной нам формы жизни. Поместите человека в случайное место во Вселенной или даже на случайную планету, и шансы на то, что он будет мертв уже через секунду, почти стопроцентны. Вряд ли можно сказать, что экстремальные температуры, излучение и отсутствие кислорода свидетельствуют о тонкой настройке Вселенной под наше существование. Более того, значительная часть поверхности Земли тоже не годится для человека: океаны (70 % поверхности планеты), пустыни, ледяные шапки и т. д. И это мир, придуманный и созданный специально для человека? Разумнее предположить, что человек в процессе эволюции адаптировался к имеющемуся миру, нежели считать, что этот мир создан специально для людей. Добавьте к этому огромное число хищников, болезней и паразитов, с которыми сталкивались наши предки и которые донимают нас до сих пор, и можно с полным основанием заключить, что Бог дал нам не особо комфортабельный дом. В самом деле, похоже, что эволюция позволила нам еле-еле продержаться в мире, готовом нас уничтожить.

Теистические объяснения должны учитывать, что человек сильно задержался со своим появлением, ведь Вселенной потребовалось 10 000 лет физической эволюции, прежде чем на нашей планете зародилась жизнь. Если Бог всемогущ и хотел создать именно человека, то почему он просто не сотворил Вселенную, человека и нужные нам виды сразу, как в Книге Бытия? И это не надуманный вопрос, сторонники религии должны на него ответить. В конце концов, если вы утверждаете, что понимаете характер и намерения Бога, разве вы можете отговариваться неведением в таких важных вопросах, как этот? Герман Филипс считает, что отсутствие удовлетворительного ответа на этот вопрос подрывает всю естественную теологию:

Какие у Бога могут быть причины для того, чтобы предпочесть долгий эволюционный путь в истории Вселенной и жизни, если он хотел создать именно род человеческий? Теистам не следует отвечать на этот вопрос традиционной банальностью о том, что пути Господни неисповедимы. Это уничтожит всякую предсказательную силу теизма и разрушит тем самым перспективы естественной теологии. Напротив, им следовало бы предложить убедительные причины, по которым Бог пошел долгим эволюционным путем, притом что главной его целью, как считается, было создание человека.

Разумеется, теисты могут ответить на это (и отвечают), что эволюция просто более изобретательна и способна к «самореализации», чем сотворение мира из ничего. Но это не объясняет, почему эволюции потребовалось так много времени, чтобы хотя бы начать движение. Аналогично, на наблюдения физика Шона Кэрролла о том, что не все свойства Вселенной подстроены под человека, теолог Уильям Лейн Крейг просто заявил, что у Бога, возможно, есть художественные таланты, о которых ранее никто не подозревал:

Но почему мы представляем себе Бога похожим на какого-то инженера? Может быть, он своего рода космический художник, которому хочется расцветить свой холст экстравагантными формами, которому нравится создавать эту сказочную Вселенную и придумывать фантастические детали для наблюдателей. Более того, откуда нам знать, что где-то в космосе не существует внеземной жизни, которая нуждается именно в такой тонкой настройке параметров? Или, может быть, Бог спроектировал Вселенную с такой избыточностью для того, чтобы оставить откровение о себе в природе, в точности так, как говорится в Послании к римлянам? Чтобы когда-нибудь физики, исследующие Вселенную, нашли «отпечатки пальцев» разумного Создателя, проявившего невероятный ум и невероятную точность при сотворении Вселенной.

Такие фантастические истории – последнее прибежище теолога, и опровергнуть их легче легкого, ведь доказательства («отпечатки пальцев» Бога) отсутствуют. Но подобная предвзятость делает естественную теологию неопровергаемой и потому недостойной серьезного рассмотрения. Да и возлюбленному Крейгом авраамическому Богу это не приносит никакой пользы. Даже если человек убежден, что Вселенная тонко настроена при участии какого-то божества, то почему это не может быть Аллах, Брахма или Кетцалькоатль? Как любил говорить о подобных проблемах Кристофер Хитченс, вся работа еще впереди.

Мы по-прежнему не понимаем, почему законы физики таковы, но ученых никогда не удовлетворит ответ «Потому что так захотел Бог». Может быть, ответ никогда не будет найден, но разница между ученым-натуралистом и последователем естественной теологии состоит в том, что ученые не считают, что добыли истину, если всего лишь придумали гипотезу, которую невозможно проверить. И до тех пор, пока не удастся найти проверяемый ответ, ученые будут просто говорить: «Мы не знаем».

Доказательство Бога от морали

Дарвин в книге «Происхождение человека и половой отбор» (1871), где он впервые применил свою теорию эволюции путем естественного отбора к человеку, не оставил без внимания и мораль. В третьей главе он делает предположение, что человеческая мораль, возможно, представляет собой социальные инстинкты, появившиеся у наших предков и получившие дальнейшее развитие за счет большого мозга:

Следующее предположение представляется мне в значительной степени вероятным: вообще любое животное, наделенное явными социальными инстинктами, неизбежно обрело бы моральное чувство или совесть, как только его интеллектуальные возможности развились бы в той же, или почти в той же степени, что и у человека.

Столетием позже биолог Эдвард Уилсон разозлил очень многих, заявив о полном главенстве биологии над этикой:

Ученым и гуманистам следовало бы вместе рассмотреть возможность того, что пришло время на время изъять этику из рук философов и отдать ее во владения биологии.

Это заявление Уилсона в его новаторской книге «Социобиология. Новый синтез» стало началом приложения теории эволюции к поведению человека, приведшего к рождению новой научной дисциплины – эволюционной психологии. В последние 40 лет психологи, философы и биологи начали разбираться в культурных и эволюционных корнях морали.

Сегодня этот процесс только начинается, поскольку он подразумевает кропотливые исследования в области поведения животных, нейробиологии и психологического тестирования как приматов, так и людей, однако первые результаты уже есть. При этом натуралистическое изучение морали беспокоит теистов сильнее, чем любое другое научное направление. Многие из них могут принять Большой взрыв и даже эволюцию, но если и есть какая-то область поведения человека, которую религия всегда оставляет за собой, так это мораль. Поэтому перед лицом научного прогресса религия продолжает утверждать, что как источник, так и природа человеческих нравственных суждений неразрывно связаны с Богом. «Моральный инстинкт» – это один из тех пробелов, которые, по мнению теистов, невозможно заполнить при помощи науки, но легко объяснить с привлечением Бога.

Если вы видите тонущего человека и сами умеете плавать, то первый ваш импульс – прыгнуть в воду и спасти утопающего. Если вы слышите, как кто-то вроде Берни Мейдоффа[15] обманывает людей, в результате чего те лишаются всех своих накоплений, вы злитесь и чувствуете, что его следует наказать. Если на вашего ребенка и его приятелей напала собака, вы броситесь спасать в первую очередь свое дитя.

Существует множество подобных вариантов мгновенной инстинктивной реакции и возникающих при этом чувств, и все они отражают ваши представления о добре и зле, о правильных и неправильных поступках. Существует так называемая моральная интуиция, которую психолог Джонатан Хайдт определил как «внезапное появление в сознании некой моральной оценки, включая оценку эмоциональной значимости (плохо – хорошо, нравится – не нравится), без всякого осознания процесса поиска, оценки доказательств или перехода к выводам».

Многие религиозные люди считают, что эти инстинктивные оценки наука не объясняет. Генетик Фрэнсис Коллинз публично объявил о невозможности светского решения. Он рассматривает врожденную мораль как доказательство существования Бога:

Но человек уникален в нескольких отношениях, которые не поддаются эволюционному объяснению и указывают на нашу духовную природу. В их число входит и существование морального закона (представления о добре и зле), и поиск Бога, характерный для всех человеческих культур в истории… Одна только последовательность ДНК, даже в сопровождении обширных данных о биологических функциях, никогда не объяснит некоторые особые человеческие характеристики, такие как моральный закон и всеобщее богоискательство.

Помимо инстинктивной природы морали, в качестве доказательств Бога рассматриваются и некоторые ее проявления, в первую очередь альтруизм и самопожертвование. Считается, что они тоже не поддаются объяснению с привлечением естественного отбора или любой другой светской гипотезы, опирающейся на культуру. Коллинз отмечает: «Бескорыстный альтруизм… откровенно говоря, представляет собой скандал для упрощенческих рассуждений. Его невозможно обосновать желанием отдельных эгоистичных генов сохраниться в потомстве».

Писатель Дэймон Линкер делает тот же вывод из случая с Томасом Вандер-Вудом – американцем, двадцатилетний сын которого упал в сточную канаву. Вандер-Вуд прыгнул вслед и спас сына, но сам утонул. Кроме того, как эгоизм может объяснить поведение солдат, которые спасают товарищей, закрывая гранату своим телом, или пожарных, которые ежедневно рискуют жизнью? Линкер пишет: «Существуют конкретные ситуации в человеческой жизни, которые атеизм в любой форме просто не в состоянии объяснить или обосновать. Одна из таких ситуаций – жертвование собой без сомнений и чувства, которые оно в нас пробуждает». Линкер видит в человеческом альтруизме дар не просто Бога, но христианского Бога, который и сам пожертвовал собой, послав Иисуса на смерть.

Конечно, атеизм, представляющий собой всего лишь отсутствие веры в богов, не обязан объяснять альтруизм и этику. Эта задача по справедливости принадлежит философии, науке и психологии. И эти области знания уже предложили немало нерелигиозных объяснений «морального закона» и альтруизма, которые включают в себя эволюцию, разум и образование.

Но прежде чем перейти к этим объяснениям, мы должны разобраться с их предметом. Действительно ли человек обладает врожденным моральным чутьем и это чутье одинаково у всех народов и культур? Если это так, то что отражает такое единообразие: генетические особенности, обучение или комбинацию того и другого? Или же все эти объяснения и правда недостаточны и указывают на Бога? (Под «врожденными» я понимаю «являющиеся частью натуры человека», а не «входящие в генетический код».) И как можно объяснить не только сами моральные действия, но и причину, по которой мы их одобряем? Если мы сумеем правдоподобно ответить на эти вопросы, не привлекая божественного вмешательства, то стандартное объяснение о «Боге пробелов» не будет ни необходимым, ни достаточным.

Разумеется, сама идея морали, а также наша склонность оценивать поступки как нравственные и безнравственные кажется почти универсальной. В книге «Чистый лист» (The Blank Slate) Стивен Пинкер на основании работ антрополога Дональда Брауна составил список «универсальных человеческих ценностей»: вариантов поведения, верований, правил и других аспектов общественной жизни, наблюдаемых во всех исследованных культурах. В этот список вошли «различение добра и зла», «моральные чувства» и представление о запретах, или «табу». Из этого списка явствует только, что универсальным представляется наличие моральных чувств само по себе, а вовсе не наличие каких-то конкретных чувств, которые Коллинз и Линкер рассматривают как врожденные. Но список Брауна и Пинкера содержит и некоторые из этих качеств: эмпатия; различение своих и чужих; выделение родичей среди остальных соплеменников; запрет на убийство, насилие и другие формы жестокости; принцип взаимодействия; идея справедливости.

В списке, однако, отсутствуют некоторые варианты поведения, которые мы ощущаем как врожденные. Обратите внимание, к примеру, что в нем не упомянуты ни альтруизм, ни одобрение альтруизма. Но более поздние работы показывают почти универсальность других моральных чувств. Изучение 60 традиционных обществ, таких как хопи, догоны и цельтали, выявило, что из семи перечисленных ключевых моральных ценностей (обязательства перед родней, лояльность группе, взаимодействие, храбрость, уважение, справедливость и признание прав собственности) бльшую часть признавали почти все общества. Кроме того, каждая из этих ценностей нашлась в каждом из шести культурных регионов.

Существуют также моральные инстинкты, которые представляются почти универсальными, но могут быть выявлены только с привлечением «нравственных предположений»: гипотетических ситуаций, которые на самом деле не возникают, но порождают мгновенные и, судя по всему, инстинктивные моральные суждения. Возможно, самой известной из таких гипотетических ситуаций будет «проблема вагонетки» в работах Джудит Джарвис Томпсон: человека спрашивают, переключит ли он стрелку, чтобы направить тяжелую вагонетку на другой путь и спасти пять человек, которые там находятся, если на другом пути тоже находится человек. Большинство людей видят в переключении стрелки моральный акт. Напротив, они с явным неодобрением отзываются о другом, вроде бы похожем действии: бросить под вагонетку находящегося рядом толстяка, чтобы остановить ее таким образом (предполагается, что вы сами слишком легки, чтобы ее остановить). Тем не менее в обоих случаях достигается одна и та же цель: ради спасения пятерых в жертву приносится один. Исследования показывают, что существует множество подобных ситуаций, в которых оценки людей совпадают независимо от их национальности, пола, этнической группы и религии. Все это сводится к идее о том, что чувство моральности распространено очень широко и что некоторые нравственные суждения действительно кажутся врожденными, если под «врожденностью» понимать, что они «ощущаются и исполняются автоматически». Но это ничего не говорит об источнике врожденности и тем более о том, что этот источник – Бог. Дело в том, что существуют два естественных объяснения: эволюция и обучение.

Кстати говоря, говоря об «универсальности», я имею в виду «почти универсальность», поскольку существуют, очевидно, люди, у которых отсутствует эмпатия, которые обманывают окружающих и не испытывают чувства стыда. И конечно, бывали случаи, когда значительная часть какого-то общества принимала участие в массовых аморальных действиях: это и нацистская Германия, и части Соединенных Штатов до ражданской войны, где практиковалось рабство. Люди западной культуры считают уродование гениталий или убийство «за честь семьи» безнравственными, но многие жители Ближнего Востока не видят во всем этом ничего плохого, зато считают аморальными западные традиции просвещения женщин и предоставления им права одеваться так, как хочется. Более того, значительная доля вещей, которые мы сегодня рассматриваем как безусловно безнравственные (поражение в правах гомосексуалистов, женщин и членов иных этнических групп, использование детского труда, издевательство над людьми и животными в качестве развлечения), когда-то была частью западного общества. В книге «Лучшее в нас» (The Better Angels of Our Nature) Стивен Пинкер убедительно доказывает, что со времен Средневековья большинство обществ стало куда менее жестокими, в основном благодаря изменениям в том, что в них считается моральным, а что аморальным. Так что если мораль и будет врожденной, на нее тем не менее можно влиять. И одного этого факта достаточно, чтобы опровергнуть утверждение о том, что мораль исходит от Бога, – если, конечно, нравственное чувство божества тоже не меняется со временем.

Стремительное изменение многих аспектов морали даже за последние 100 лет позволяет предположить, что ее «врожденностью» мы обязаны не эволюции, а обучению. Дело в том, что эволюционные перемены просто не происходят так быстро, чтобы объяснять ими социальные перемены (к примеру, понимание того, что женщины – не низшая половина рода человеческого, а пленников и заключенных не стоит пытать). Объяснение этих перемен должно основываться на разуме и обучении, на понимании того, что нет никаких рациональных оснований присваивать себе моральные привилегии по сравнению с представителями других групп.

Тем не менее некоторые варианты нашего нравственного поведения (если не чувства) почти наверняка появились в процессе эволюции. Свидетельством тому служат параллели между поведением человека и его ближайших родичей. Приматолог Франс де Вааль с коллегами описали множество таких сходств между приматами и людьми. Шимпанзе, к примеру, пытаются спасать своих сородичей, если те падают в ров, окружающий их клетки, а капуцины демонстрируют некоторое представление о «справедливости»: получив кусочек огурца за то же действие, за какое обезьяна в соседней клетке получает более вкусную виноградину, они устраивают настоящую истерику. В самом деле, даже крысы, как показали ученые, обладают рудиментарной эмпатией и стремятся освободить запертых или расстроенных собратьев, открыв их клетку, – и не рассчитывая при этом на вознаграждение. Забавно, но крысы не проявляют никакого стремления помогать другим разновидностям крыс, с которыми не знакомы, – включая, если сами они выращены в чужой группе, свою собственную. Такую же дискриминацию чужих по сравнению со своими можно наблюдать у людей и других приматов.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Ты идешь по ковру» – новый сборник повестей молодого талантливого писателя Марии Ботевой.…Не успееш...
Однажды хмурым осенним вечером Рэйвен Чейд шёл по сумрачной улочке не самого благополучного района г...
Юрий Валентинович Смольянов родился в 1952 году в городе Пушкине (Царское село). Стихи начал писать,...
Чем отличается качественный SMM от того, чем занимаются 99 % компаний? Главным образом тем, что здес...
Вонгозеро — антиутопия, роман-катастрофа, роуд-стори, постмодернистский триллер. Яна Вагнер пишет об...
ЦитатаСекрет трейдинга в том, что секрета в нем нет. Нет волшебной схемы, которую можно купить или у...