Конь в малине Романецкий Николай
Отвез.
Она постояла, будто молясь.
– Теперь я знаю, – говорит, – за что меня наказал господь.
– За что? – спрашиваю.
Она только головой покачала. Стоит бледная.
Так мне ее жалко стало. Подошел, обнял. И решил, что, хотя прощения мне и нет, искупить свой грех я могу.
– Давай, – говорю, – поженимся.
У нее губы затряслись.
– Правда, – говорю. – Давай?
И тут она все-таки разрыдалась, едва успокоил.
6 августа
Альбина снова насылала свои дурацкие сны, но я не поддаюсь.
С утра сегодня хотел остаться с Катей.
– Возьму еще один выходной, – говорю.
Но она воспротивилась.
– Не надо, – отвечает, – мне уже лучше. Хочу побыть одна.
Я почему-то обрадовался. Поехал на работу.
Альбина полдня ходила вокруг, как кошка вокруг сметаны. В конце концов мне надоело.
– Ничего, – говорю, – у тебя не получится!
– Получится, – отвечает. – Еще как получится!
К вечеру я обнаружил, что никакого желания ехать к Катерине у меня нет. Сел в машину – руки будто слушаться не хотят. Заставил себя.
Клин клином вышибают. По дороге купил бутылку шампанского, шоколад, цветы. Чувствую, руки так и норовят развернуть машину в обратную сторону, к городу. Но пока доехал до места, где можно развернуться, справился с собой. Приезжаю.
Катя встречает меня с удивлением.
– Я ковер купила, – говорит. – На пол в холле.
И вправду на полу ковер лежит, оранжевый, как апельсин.
– Красивый, – говорю.
Она смотрит на меня отчужденно.
– Я, – говорит, – вчера и сегодня биоколлоидом подмывалась.
Это она зря, конечно. Мы, гинекологи, предпочитаем, чтобы травмы родовых путей залечивались обычным, природным порядком.
Однако сказал я не то, что думал.
– Правильно, – говорю. – А я, дурак безмозглый, и забыл тебе подсказать.
– Господи ты боже мой! – отвечает. – А я, дура безмозглая, думала, ты не приедешь.
– Не мог я не приехать, – говорю. – Шампанское, вот, привез. Начнем, – говорю, – Катенька, все сначала?
И мы начали – тут же, прямо в холле, на пушистом апельсиновом ковре.
8 августа
Ночью опять снились мерзкие сны. Катя в них была то паучихой, то каракатицей, то кикиморой, то вообще невесть чем. И когда я забирался на нее, скулы сводило от омерзения. Однако едва проснулся, она оказалась теплой, мягкой и спящей женщиной. И я хотел ее так, что пришлось перебраться сначала на диван, а потом – все-таки! – и на нее.
Альбина явилась на работу мрачнее тучи. А тут я еще масла в огонь подлил.
– Что, – говорю, – слаба все-таки оказалась твоя сила, ведьма-половинка?
У нее глаза замерцали, как угли в затухающем костре.
– Имей, – говорит, – в виду, я на все пойду!
– Пойди, – отвечаю, – куда хочешь! А пока начинай подыскивать себе новое место работы. Или хотя бы заявление об отпуске принеси.
Она смерила меня пылающим взглядом.
– Пожалеешь, – говорит, – Виталенька. Ой пожалеешь, милый!
– С Катей моей, – отвечаю, – я никогда ни о чем не пожалею! И тебе меня не взять!
У нее глаза потухли, будто я в самую точку попал. Чувствую, завтра будет наш последний разговор, если не принесет заявление.
Ближе к вечеру позвонил Пахевич.
– Готовься, – говорит Виталик. – Перед нами открываются большие перспективы. Надо встретиться.
Хотел я сказать, что мне теперь его перспективы до лампочки. Но побоялся. Не выпустит он меня из дела. И это будет пострашнее, чем все Альбинины угрозы. Надо думать, что делать… А пока договорились встретиться.
55
Когда я прочел последнюю строчку Марголинского дневника, часы показывали четверть седьмого.
Я вырубил компьютер, пошел на кухню и включил чайник. Попил пустого чаю. Не помогло – на душе по-прежнему было пакостно. Тогда я принял душ – будто хотел смыть помои, в которых выкупался. Струйки теплой воды казались Ингиными пальцами. Ласковыми, нежными, знакомыми… Стало чуть полегче.
Я и раньше не слишком жалел доктора Марголина. Что-то подсказывало, что смерть его – не случайность. Наверное, давала себя знать интуиция… Но теперь приключившееся с ним виделось тем самым наказанием, которое судьба – пусть и не часто, но все же обрушивает на головы разного рода проходимцев. И если бы Виталик Марголин убивал новорожденных в одиночку, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы вести расследование дальше. Но оставались еще ведьмочка Альбина и господин Раскатов. Против них, на случай суда, нужны реальные свидетельские показания… Но и это – только часть правды. Главное же, теперь я был на двести процентов уверен, что Екатерина Савицкая попала в лапы Раскатову. И ее следовало спасти. Ну хотя бы попытаться… Если, конечно, она еще жива!.. Оставить ее сейчас один на один с Пал Ванычем – немногим лучше, чем убить младенца. Тем более, если именно мои неуклюжие действия и затянули ее в сферу Раскатовского интереса! Нет, парни: коли назвался груздем – не говори, что не дюж!
Короче, я переоделся и отправился перекусить. А потом поехал на встречу с Ингой.
56
– Привет, америкен бой! – Инга первым делом полезла обниматься.
– Привет, малышка! – Я с удовольствием ответил на поцелуй. – Хвоста не притащила?
Инга непроизвольно оглянулась и помотала головой. Пушистые волосы колыхнулись на вечернем ветерке.
– Сбросила, конь в малине! Пришлось пробежаться по Гостинке… Куда направимся? – Приникла к моему уху и шепнула: – Трахаться хочется – мочи нет!
– Подожди, – сказал я. – Давай-ка прогуляемся. У меня есть кое-какие новости.
Инга посерьезнела, отстранилась, мгновенно превращаясь из красотки-соблазнительницы в сотрудницу Десятого управления Министерства внутренних дел, взяла меня под руку.
– Рассказывай!
И я рассказал.
Когда закончил, она долго молчала. Похоже, для сотрудницы Десятого управления все услышанное показалось бредом сумасшедшего, и она не знала теперь, как бы помягче выложить свое мнение.
Мы стояли возле Зимнего дворца. Я облокотился на парапет и смотрел с серую невскую воду.
– Вот сволочи! – сказала наконец Инга.
– Подожди… Значит, ты поверила?
Инга изумилась:
– Конечно! А разве я могла… – До нее наконец дошло. – Максима! – Ее голос сделался проникновенным. – Я ведь немного тебя уже узнала! Ты не производишь впечатления чокнутого.
– И что ты обо всем этом думаешь?
– Сволочи! – повторила она. – И никто ведь не поверит!
– Без Савицкой, разумеется, не поверят, – согласился я. – С нею, скорее всего, тоже. Но мне кажется, искать ее все равно нужно. Хотя бы для того, чтобы попытаться спасти. Если она еще жива…
– Разве что мое начальство попытается все это раскрутить. – Инга тоже облокотилась на парапет. – Но без твоей Савицкой мне к нему с такими новостями и соваться бесполезно.
– Ты обещала узнать о ней…
– Я помню. Пока не сумела. Стена! – Она не стала объяснять, о какой стене идет речь, и вновь задумалась. – Завтра попытаюсь зайти с другой стороны. Есть кое-какие каналы…
Мне вдруг стало легко, будто она смыла с моей души немалую часть помоев.
– Твои каналы, небось, все как на подбор – темпераментные, молодые и мускулистые?
Она вскинула на меня глаза.
Я улыбнулся открытой улыбкой.
– Молодые! И мускулистые, конь в малине! – Сотрудница компетентных органов снова стремительно превращалась в соблазнительницу. – Но знал бы ты, как глубоко мне теперь на них наплевать!
Я обнял ее, запустил руку по пиджак, коснулся обтянутого блузкой упругого яблока. И мне тоже стало глубоко наплевать. На все, кроме Ингиного тела.
Мы остановили такси и отправились в ближайшие ночные меблирашки, тратить очередную двадцатку на любовь. Но когда наши ублаготворенные тела расплелись и оторвались друг от друга, мне снова стало на Савицкую не наплевать. Я виновато погладил горячую Ингину спину и сказал:
– Понимаешь, малышка… Кажется, завтра меня ждет очень трудный день…
– Понимаю, америкен бой. – Она повернулась ко мне лицом и провела пальчиком по моей щеке. – Будь завтра в одиннадцать утра в кафе «Комендантский аэродром» на улице Ильюшина. Там есть таксофон. Я к этому времени постараюсь все узнать и позвоню. А теперь давай разлетаться.
И мы разлетелись.
57
Без пяти одиннадцать я с абсолютно расслабленным видом (этакий плейбой – ни забот, ни печалей!) вошел в кафе «Комендантский аэродром», сел возле висевшего на стене таксофона и заказал завтрак. Когда съел яичницу с беконом, таксофон зазвонил. Я снял трубку.
– Это ты, америкен бой? – раздался знакомый голосок.
– Я, конь в малине.
– Звоню из автомата. Савицкая пока жива. Видно, Раскатову она еще нужна, хотя я и не понимаю, для каких целей. Запоминай, где ее прячут. – Она продиктовала адрес и добавила: – Там охрана, два человека. Меняют их в три пополудни. Имей в виду, Савицкую держат на игле, делают инъекции какой-то гадости. Давай встретимся в двенадцать.
– Зачем? – спросил я.
– Затем, что я должна тебе помочь. В одиночку туда идти очень опасно!
– Ты мне уже помогла. Дальше я сам!
– Но…
– Никаких «но»! Не хватало, чтобы ты прикрывала меня грудью. Твоя грудь мне еще понадобится, – я хрюкнул в трубку, изображая смешок, – в другом месте и совсем для другой цели!
Ответного смешка не последовало. Инга некоторое время сопела, потом сказала:
– Черт меня дернул назвать адрес!.. Ладно, сделанного не вернешь. – В голосе послышалась мольба. – Будь осторожен, Максима!
– Буду, малышка, обязательно буду. Ничего со мной не случится! Я – везунчик! Ты тоже не забывай об осторожности. С Раскатовым шутки плохи!
– Хорошо, не забуду. – Она опять помолчала. – Встретимся вечером, в то же время на том же месте. Ни пуха ни пера, америкен бой!
– К черту, рашен гёл! Обещаю, когда встретимся, я буду темпераментным, молодым и мускулистым! Совсем, как твои каналы…
– Трепач! – В трубке погнались друг за другом частые гудки.
Я трижды сплюнул через левое плечо, вернулся на свое место и постучал снизу по столешнице. Завтрак я заканчивал не спеша, но моя расслабленность стремительно превращалась в собранность. Расплатившись, вернулся в Янину квартиру и собрал нужное барахлишко. Вышел на улицу, поймал такси. Чувство тревоги говорило мне, что с гаражами проката впредь лучше не связываться… Отыскал меблирашки в трех кварталах от нужного адреса, зашел со снятой бородой, оплатил комнату на двое суток вперед.
А потом настало время познакомиться, наконец, с Екатериной Евгеньевной Савицкой.
Процесс знакомства начался как никогда бурно. Едва я придавил кнопку звонка, из-за двери донесся вежливый мужской голос:
– Кто там?
Показная вежливость меня не обманула: я сразу понял, что говорящий готов к приему незваных гостей – в любом количестве и качестве. Однако отступать было некуда, а успех могла принести только быстрота действий и откровенный нахрап. И я не постеснялся:
– Извините, господин хороший, вас беспокоит участковый инспектор муниципальной милиции. К нам в отделение поступила жалоба от соседей. Я бы хотел проверить ваши документы.
Дверь мгновенно открылась.
На пороге стоял парень лет двадцати, в джинсовой куртке, застегнутой на «молнию». Правую руку он держал в кармане.
– Сначала предъявите свои!
Я сделал шаг вперед и предъявил ему «етоича». Причем, на тот случай, если парень окажется в бронежилете, сунул ствол под нижнюю челюсть, так, что лязгнули зубы.
– Тихо, мой дружок! Не шуметь! Дернешься – труп! Мне терять нечего! Руку из кармана! Не спеша!
«Мой дружок» сразу все понял и дергаться не стал. Медленно вытащил из кармана пятерню.
– Федор! – донесся из недр квартиры еще один мужской голос. – Кого принесло?
– Скажи, ошиблись адресом. Только без фокусов и дрожи в печенках.
Федор послушался. Дрожи в печенках ему, на мой взгляд, избежать удалось. Тем не менее в недрах квартиры раздались приближающиеся шаги. Лицо Федора напряглось, он явно ждал, пока напарник возникнет на пороге, и был готов к исполнению долга. Но я ему такой возможности не предоставил. Когда напарник на пороге возник, я безо всяких затей прострелил Федору мозг. Конечно, будь эти два друга свеженькими, сразу после смены, без проблем бы не обошлось. Но двадцать с лишним часов абстрактного ожидания отнимают немало сил и притупляют реакцию. В общем, через мгновение мозг напарника составил компанию содержимому головы «моего дружка».
Я переступил через тела и шагнул в комнату.
Савицкая лежала на диване с закрытыми глазами. На столе в центре комнаты стояла тарелка с остатками сухого завтрака и недопитый стакан воды – похоже, перед моим появлением узницу кормили.
Я подошел к лежащей, тронул за плечо. Глаза Савицкой открылись, но мысли в них не было.
– Вставайте, Катя. Я пришел за вами.
Никакого отклика.
Я взял ее за руку, потянул.
Она послушно поднялась с дивана и осталась стоять, с опущенными руками, глядя в пространство невидящим взором. На ней было мятое-перемятое голубое платье с короткими рукавами. Спутанные волосы на голове мог бы назвать прической лишь человек с очень развитым воображением. Ноги были босы, колготки валялись на полу возле дивана, рядом с ажурными белыми трусиками и пустыми шприц-тюбиками. То ли охранники ее изнасиловали, то ли не хотели возиться с лишней одеждой, выводя узницу в туалет.
Одним словом, в таком виде я бы довел ее только до первой бабушки, из тех, кто все и всегда замечает. В лучшем случае, до первого мента. Тем более что вены на сгибе локтей оказались испещрены следами многочисленных уколов.
Я глянул на часы. Четверть второго – времени на охи и ахи не оставалось. Я растерянно оглядел комнату. И едва успел поймать падающее на меня тело – самостоятельно Савицкая не могла даже стоять.
– Садитесь!
Она вновь начала падать, теперь уже навзничь.
Поймал, усадил, прикрыл подолом оголившиеся бедра. И тут ко мне вновь вернулась собранность. Я подобрал с пола трусики и натянул на щиколотки Савицкой.
Нет более трудного дела, чем одевать бесчувственную женщину!.. Савицкая, строго говоря, бесчувственной не была, но мало чем отличалась. Тем не менее я с поставленной задачей в конце концов справился. Заодно обнаружил, что бюстгальтер находится на том месте, где ему и положено. Видимо, изнасиловать свою пленницу охранники все же не решились. Почему-то эта мысль принесла мне облегчение.
Закончив процесс одевания, я вновь поставил Савицкую на ноги и, придерживая, критически осмотрел. Колготки на икрах морщились. С этой проблемой я справился уже легко.
А потом заметил валявшуюся в дальнем углу дамскую сумочку. Там нашлись расческа и несколько шпилек. С помощью этих инструментов я соорудил на голове Савицкой некое подобие прически.
Пора было уносить ноги. Я вышел в прихожую и оттащил в сторону трупы. Подобрал с пола один из шприц-тюбиков, сунул в карман. Потом за руку вывел из комнаты женщину (она шла за мной, как овечка на привязи), посмотрел в зеркало.
Не так уж плохо мы и смотрелись – подумаешь, кавалер, ведет после ночных утех перепившуюся даму!.. По улицам в таком виде ходить не стоит, но в машину посадить вполне можно.
Мы вышли из квартиры, спустились вниз.
– Обнимите меня, Катя.
Никакой реакции.
Пришлось положить ее руку себе на талию и обнять покатые плечи. Вышли на улицу, как два голубка. Я тормознул пятое по счету такси, поддерживая под локоток, усадил Савицкую на заднее сиденье.
– Наширялась? – Водила, плюгавенький мужичок предпенсионного возраста, участливо смотрел в панораму заднего вида.
– Да, – сказал я. – Связалась, потаскушка, с подонками. Вот ведь наградил Господь сестрицей! Второй раз за неделю возиться приходится!
– Наблюет – стольник сверху. Иначе, парень, – на выход, с вещами! Интересу нет!
– Не боись, дядя, расплачусь, не обижу.
И я назвал ему адрес – но не снятых час назад меблирашек, а соседнего с Яниным дома.
Черт возьми, да они первым делом обыщут все меблирашки и гостиницы в округе. Вот и пусть устраивают засаду на пустом месте. Глядишь, время пройдет…
Всю дорогу мы с водилой кляли проклятых дельцов, сбивающих с пути слабых людей (у водилы сын оказался наркоманом), а Савицкая сидела, привалившись ко мне. Грудь ее упиралась в мой бок, и это прикосновение меня волновало, будто я вчера и не трахался с Ингой.
Наконец добрались до места. Я расплатился с товарищем по несчастью, вывел «бедную сестренку» на тротуар, дождался, пока укатит. Доплелись до Яниного дома, вошли в подъезд, поднялись на лифте. Больше всего я опасался, что нам встретится кто-нибудь из соседей по лестничной площадке. Но мне в очередной раз повезло.
Когда мы зашли в квартиру, я облегченно вздохнул и глянул на часы.
Без четверти три. Новая смена тюремщиков, наверное, уже нашла трупы и обнаружила, что птичка из клетки улетела. А может, уже и подняла тревогу. Да только хрен вам лысый, голубчики!..
Пальцы Савицкой вдруг слегка стиснули мою руку. Кажется, она приходила в себя.
– Сейчас уложу вас, Катя, баиньки, – ласково сказал я, чтобы она не испугалась, обнаружив себя в компании с незнакомым мужчиной.
– П-п-писать… – прошептала она.
– Что? – Я опешил.
– П-писать… п-писать х-хочу…
Все так же, за руку, я отвел ее в туалет. И понял, что ни черта Савицкая в себя не пришла – она продолжала держаться за меня и шептать: «П-писать х-хочу…»
Ну что ж, раздевать даму – не одевать; с этой привычной проблемой я справился в мгновение ока. Усадил Савицкую на унитаз, постоял рядом, пока она не отжурчалась. Потом отвел в спальню, уложил на кровать, прикрыл одеялом.
– Спите!
Она послушно закрыла глаза. А я сел в кресло, вздохнул и наконец-то спокойно смог рассмотреть бледное лицо.
Да, чем-то она была похожа на Ингу, такая же белокурая и кареглазая. Потом мне пришло в голову, что теперь-то спать в одежде ей совсем ни к чему. Я раздел ее догола (груди у нее оказались полнее, а бедра шире, чем у Инги – естественно, рожавшая женщина) и прикрыл одеялом. Потом достал из кармана шприц-тюбик. Эти скоты кололи ее ультрапентаморфином. Сильная, сволочь, штука, но противоядие от нее продается свободно и без рецепта. Впрочем, все понятно, ведь в любое время скотам могла понадобиться дееспособная жертва.
Я сбегал в ближайшую аптеку, подыскал на сгибе локтя Савицкой более-менее чистое место и перегнал в вену содержимое купленного шприц-тюбика.
Через пять минут лицо женщины порозовело, веки дрогнули и открылись. Глаза некоторое время смотрели в никуда, потом ожили, прокатились по орбитам и уставились на меня. Шевельнулись губы, прошептали:
– Кх-де я?
– Вы у друзей, – ласково сказал я. – Вам нечего бояться.
Зрачки у Савицкой расширись, сузились, снова расширились. Правая рука выпросталась из-под одеяла, скомкала пододеяльник на груди.
– Вакх-дик? Эт-то т-ты?
Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, какое слово она произнесла первым.
– Я не Вадик, – ласково сказал я. – Меня зовут Максим. Но я ваш друг. Я не сделаю вам ничего плохого. И мы обязательно найдем Вадика.
– Вакх-дик… – Голос вдруг окреп. – Вадик! Вадичка! Жив! Господи ты боже мой!
Гибкое тело взметнулось из-под одеяла и приникло к моей груди.
– Вадичка!!! – Это был отчаянный крик, полный восторга. – Вадик!!! Господи ты боже мой! Это же я, Катя.
– Вы Катя. – Я подхватил ее на руки, отнес к кровати, уложил. – А я Макс. Вам надо отдохнуть. – Отступил на шаг.
Она вновь вскочила, прижалась ко мне.
– Вадичка, ты меня не узнаешь?! – Отшатнулась – колыхнулись из стороны в сторону тяжелые груди. – Вадим!!! Что они с тобой сделали.
– Не волнуйтесь, Катя! Вы были больны, вам надо отдохнуть.
Она не слушала.
– Вадим…
Ее пальцы принялись расстегивать на мне пуговицы.
– Вадик!
Ее руки сорвали с меня одежду.
– Вадичка!!!
Она опрокинулась на спину и потащила меня за собой. Зовущий рот впился в мои губы.
Это было какое-то наваждение. Будто Лили лежала подо мной, зажмурившись, теребя пальчиками мою шею, требуя ласки!
И я не устоял – сплющил на кровати податливое тело, стиснул руками гладкие груди, вонзился торсом между жаркими бедрами, окунулся во влажное лоно. Ослепительная молния вожделения полыхнула между нашими животами.
Ни Лили, ни я уже не владели собой. Любовный танец был, как никогда, короток, а наслаждение, как никогда, бездонно. С последним толчком Лили закричала тонким голоском: «Ой, мамочка-а-а!» И радость узнавания разорвала опутывающую мой мозг пелену…
58
Жил-был мальчик по имени Вадик Ладонщиков.
И были у него папа и мама, а также бабушки с дедушками. Лишь тетей и дядей не было. Во всяком случае – родных…
Папа Вадиков, следуя провозглашенному в конце прошлого века лозунгу «Обогащайтесь!», занимался крутым бизнесом. Таких в не столь уж давние времена называли «новыми русскими».
Имелись у папы квартира с евроремонтом и ванна «джакузи» («Буль-буль-буль, в «джакузи» я валяюся на пузе, – пели на радио глупые рекламные девочки. – Задумчиво, в экстазе, я сижу на унитазе…»), и дача о трех этажах в ближнем пригороде, и «мерседес» последней модели, и многое-многое другое. Не было у папы лишь одного: удачливого сына.
И в самом деле, рос Вадик неудачником. Если какала в полете птичка, то обязательно ему на панамку. Если пацаны принимались кидаться камнями во дворе гимназии, то в окно директорского кабинета непременно попадал булыган, брошенный рукой Вадика. Если в хоккейной команде (а Вадик серьезно занимался этим видом спора в детской команде местного СКА; ведь хоккей – это спорт для богатых, как и теннис) кто-то ломал ногу, то это была нога Ладонщикова-младшего. Если Вадим шел на экзамен, то ему попадался билет именно с тем вопросом, который он не успел выучить. Парня так и звали за глаза: Вадим-Облом-С-Ним.
Шли годы.
Вадим закончил гимназию и поступил в университет. Правда, и тут не повезло с билетом на вступительных, и пришлось папе в очередной раз тряхнуть мошной, чтобы сын мог учиться на платном отделении.
Скоро сказка сказывается, да не скоро пять курсов пролетают!..
И была у Вадима подружка. Училась она с ним в одном классе, а потом и в университет увязалась. То ли жалела она его за бесталанность, то ли в сердце он ей запал (а парень он был видный и крепкий – многие телки на улице заглядывались), но ходила она за ним хвостиком, как привязанная, и когда они были вместе, избегали неудачи Вадима. Да только того никто не замечал. В том числе и сам Вадим…
Так и шло дело: Вадим учился, отец платил…
Но то ли согрешил Ладонщиков-старший перед господом в бизнесе своем (а кто в те годы не грешил?), то ли попал в жернова сыновней неудачливости, да только настал один прекрасный день (вернее промозглый октябрьский вечер). Ехал отец Вадима с матерью да бабушкой и двумя дедушками с дачи о трех этажах. То ли дорога была хуже, чем казалось, то ли скорость выше, чем требовала безопасность, да только выскочил «мерседес» на встречную полосу, прямо под многотонный «камаз». И не стало у Вадима ни отца, ни матери, ни бабушки, ни дедушек. Одна лишь бабушка осталась, но и та горя не выдержала – вскорости в могилу сошла.
Настало время решать дела наследственные…
И, как водится в этих случаях, налетели зубастые акулы-кредиторы, стервятники-заимодавцы, да и государство наше налоговую петельку накинуло (оно ж какое у нас, государство? И своего не упустит, и к чужому ноги приделает. Не зря говорят честные россияне: «Я люблю свою страну, но государство ненавижу!»)
В общем, не успел Вадим оглянуться, как не осталось у него ни квартиры, ни «джакузи», ни дачи о трех этажах, ни «мерседеса» последней модели. И студенческого билета, разумеется, тоже не осталось.
Пришла пора тянуть лямку солдатскую. По стати отменной определили Вадима в элитные войска, в самый что ни на есть спецназ.
А в ту пору уже который год шли по стыку христианского да исламского миров войны, кои пресса прозвала малыми да превентивными (имея в виду, что рано или поздно разразится война большая – Великая Религиозная). Оно бы, конечно, и жили сыны Аллаха с христианами в мире и согласии, да больно много в противоборстве заинтересованных. Генералам война нужна – чтобы новые звезды на погоны вешать да хлеб народный, что жуют, оправдывать. Капитанам военно-промышленного комплекса необходима – чтобы заказы новые получать да прибыли подсчитывать. И людишкам некоторым впору – тем, у кого в голове одно: размахнись рука, раззудись плечо!.. Где еще можно человека безнаказанно убить? То-то и оно! На войне за все случившееся правительства да военачальники отвечают. А с них – известно какой спрос, много ли за человеческую историю перед прямым судом предстало?
Войны малые – кровь большая. А прибыли и вовсе сверхгигантские!..
Да и другой стороне противоборство не без выгоды. На волне религиозного шовинизма целей скорее достигнешь. Великие Албании да Великие Джамахирии быстрее создашь. А там и Объединенная Исламская Республика – от калмыцких степей и хребтов гималайских до самого Атлантического океана. А еще немного пройдет – вот он, и Великий Джихад. Многие ли религиозные радикальные течения убийство человека оправдывают? Правда, неверный – не человек, собака!..
Читать бесплатно другие книги:
