Конь в малине Романецкий Николай
– И все-таки Савицкую следовало убить. Тогда бы Арчи Гудвин не скоро вспомнил, кто он. Если бы такое случилось вообще…
У Раскатова заколотилась жилка на виске. В остальном лицо осталось непроницаемым.
– То есть вы вспомнили только из-за Савицкой?
– Да, именно она была катализатором.
– Понятно. – Он слегка помрачнел. – Тогда вы должны были вспомнить и еще одно. Никто вас не принуждал участвовать в эксперименте.
– Это я тоже вспомнил. Правда, большого выбора у меня и не было.
Жилка на виске Раскатова перестала биться. Нет, все-таки передо мной сидел железный человек. Работа в органах выковывает характеры. А слабохарактерные отправляются в шлак.
– Выбор у вас имелся, – сказал железный человек. – Вы могли бы пойти в камеру смертников. Но вам захотелось половить рыбку в мутной воде. А вдруг?!. И вы еще упрекаете в чем-то меня! Такие, как вы, душу дьяволу продадут, лишь бы за жизнь уцепиться! Мне вас жаль, но редко кому удается и на елку влезть, и задницу не ободрать. – Он явно перешел в наступление.
– Я вас ни в чем не упрекаю, – сказал я. И понял, что это звучит, как оправдание. – Бог рассудит, кто из нас чернее.
– Я атеист, – ответил он с какой-то странной гордостью. – Я признаю только людской суд… А что касается вашей жены, так не все еще потеряно. Стоит моим людям получить сообщение о том, что со мной произошло… произошел несчастный случай, как ваша жена будет немедленно ликвидирована.
– Черта с два! – сказал я. – Она еще вчера исчезла из лап ваших людей. И если вы об этом еще не знаете, значит потеряли управление ситуацией.
Его лицо вдруг налилось кровью.
– Мальчишка! – прорычал он. – Щенок!.. Думаешь, отказался быть карателем, так уже герой! Думаешь, благодарные потомки тебе памятник поставят!
Я даже опешил: настолько внезапным был переход от железного спокойствия к еле сдерживаемому взрыву. Но понять его было можно: он не сидел под дулом пистолета, наверное, уже лет двадцать. И вряд ли за эти двадцать лет от кого-нибудь, кроме собственного начальства, слышал о том, что не владеет ситуацией. Такие как он владеют ситуацией всегда. И не приговоренному к смертной казни преступнику сбивать им карту в игре!..
– Ладно, – сказал я примирительно. – Моя предложение остается в силе. Шкатулки продаются.
Кровь медленно отхлынула от его лица. Уголки рта поднялись в ухмылке. Он почувствовал, что противник сдается сам.
– Но нужны гарантии, – продолжал я.
– Гарантии? – Он фыркнул. – Гарантии предоставляет сбербанк.
– У меня есть гарантии и помимо сбербанка. Десятое управление министерства внутренних дел, к примеру. То, что спасает пленных узников и поджигает дачи в Елизаветинке.
У него не отвалилась челюсть. И не вылезли на лоб глаза.
– Что ж, спасибо за информацию, – сказал он, сжимая кулаки. – Я давно догадывался, что Борзунов под меня копает. Собственно, для этого я и запустил тебя в этот муравейник. Приятное с полезным, так сказать… Чтоб яйцеголовые наши с их компьютерными программами были довольны… Чтоб Марголина мне нашел человек со стороны… И чтоб Десятое управление проявило себя, если обложить меня решили. Нет, Борзунов, хрен тебе тут обломится. – Он посмотрел мне в глаза. – Хорошо. Будут гарантии. Трое суток даю, чтобы ты себе новые документы купил. А потом, извини, объявляю всероссийский розыск. Бежавший из-под стражи преступник – это серьезно, сам понимаешь. – Он даже не заметил, как перешел на «ты». – Тех денег, что я за шкатулки выплачу, хватит на два комплекта документов – для тебя и для жены. Устраивает?
Кошка во всю играла с мышкой.
– Вполне. – Я делал вид, будто и не догадываюсь об этой игре. – Только у вас нет денег!
Он усмехнулся моей недогадливости:
– Деньги в сейфе. Впрочем, они нам не понадобятся. – И негромко добавил: – Валенсия осталась на свободе.
Я обмяк в кресле, расслабил мышцы, уронил на колени руку с «етоичем».
Раскатов удовлетворенно потер руки и встал:
– Зачем нам деньги? От преступников не откупаются, их берут и сажают.
Он успел сделать в мою сторону только один шаг и тут же замер, поскольку я прекратил игру. Вскинув «етоича», я сказал:
– Валенсия сдалась на милость победителя. Ваша кодовая фраза тут не проходит.
Вот теперь он по-настоящему растерялся. Однако не надолго, секунды на две, не больше.
– Значит, смерть Кунявского – ваших рук дело? Эта мысль приходила мне в голову, однако показалась невозможной. Что ж, значит, Инга и в самом деле оказалась предательницей. – Он поднял руки. – Тем не менее деньги в сейфе.
– Ну так доставайте, – сказал я.
Он медленно подошел к сейфу, принялся набирать код. И все это время не переставал говорить:
– Купите себе новые документы, уедете куда-нибудь, подальше. Скажем, в Омск. Или в Читу. На работу устроитесь. Ксивщики ведь не просто пластиковые карточки продают, они и через компьютерные системы все данные проводят. Потому и дерут много. Тому надо отстегнуть и этому.
Дверца сейфа открылась, и мой благодетель оглянулся, кинул на меня цепкий взгляд.
Я сидел абсолютно расслабленно: мол, не собираюсь я тебе стрелять в спину.
Раскатов вновь повернулся к сейфу, не переставая говорить, сунул руку в распахнувшийся зев.
– А как устроитесь на работу, – (Я бесшумно вылетел из кресла и мягко шагнул в сторону), – так и жизнь другой станет! – Он стремительно развернул торс.
Чпок! – пуля прошила спинку кресла в том месте, перед которым секунду назад стучало мое сердце.
Возможности выстрелить повторно я ему не дал.
Чпок! – ответная пуля пробила ему лоб. Остатки волос на его голове встали дыбом. В глазах застыло безмерное удивление – ведь «рубашка», в которую он так верил, на этот раз не спасла. И, кажется, он даже успел понять, что нарвался на еще большего везунчика. Шумно вздохнул. И рухнул лицом на пол.
– Не люблю стрелять в безоружных людей, – сказал я. Спрятал пистолет и подошел к сейфу.
Деньги там и в самом деле были. Прохладные пачки стобаксовок в банковской упаковке. Ровно восемь штук. Тут хватило бы на документы для великолепной семерки. Или для семи самураев.
Я переложил пачки в сумку. Протер носовым платком ручки ящиков стола и подлокотники кресла, в котором сидел. Потом протер ствол пистолета, отобранного у Раскатова. Подхватил сумку и вышел. Аккуратно протер ручки дверей и положил платок в карман.
Ноги сами понесли меня к выходу. Однако сразу я не ушел. Повернул в обратную сторону, остановился перед кабинетом номер пять. Дверь была не закрыта, и я толкнул ее ногой.
Инга сидела в кресле, откинув голову на спинку. В том месте, где блузка обтягивала левую грудь, расплылось кровавое пятно. Да, Раскатов рубил концы решительно. Но Инги бы ему не простили в любом случае.
Спарились и разбежались, вспомнил я.
В кабинет заходить не стал. Мое тело с наслаждением вспоминало тело мертвой женщины, но я-нынешний эту женщину не любил. Она была слишком решительна для меня. В постели с нею хорошо, но в жизни – все равно что ходить по минному полю. Я не сапер! Я просто солдат, к тому же – бывший. Инга влезла в мужскую игру, и моей вины в том, что она проиграла, нет. Я ее предупреждал.
Бросив последний взгляд на застывшее лицо, которое столько раз целовал Арчи Гудвин, я вздохнул и мягко зашагал к выходу.
63
Теперь оставалось произвести последний расчет с теми, кто убил моего сына. И теперь, после встречи с Поливановым-Раскатовым, я знал, как найти ту кассу, которая примет мою плату.
Покинув Семнадцатую линию, я вышел на Малый проспект и остановился у первого попавшегося телефона-автомата. Набрал знакомый номер, приложил к микрофону носовой платок.
– Алло! – ответил женский голос, глубокий, как Марианская впадина.
– Добрый день! Мне нужна Альбина Васильевна.
– Альбиночки нет дома. А кто ее спрашивает?
– Альбиночка дома. А спрашивает человек, у которого хранятся восемь хрустальных шкатулок, о которых она знает. Скажите ей, что они продаются.
– Хорошо, подождите.
Наступила пауза. Потом голос Паутовой-старшей произнес:
– А вы не могли бы перезвонить попозже? Скажем, через час?
– Нет, не мог бы. Через час я найду другого покупателя.
Последовала новая пауза. Затем трубку взяла сама Альбина.
– Шкатулки при вас?
– При мне.
– А кто вы такой?
– Человек, – сказал я. – Хомо сапиенс.
– И сколько вы хотите за шкатулки, хомо сапиенс?
– Поторгуемся и выясним…
Наступило молчание. Я почти слышал, как в мозгу у нее проворачиваются шарики. Видно, стоящая перед нею проблема была посложнее, чем снять «рубашку» с беззащитного младенца…
– Хорошо, – сказала она наконец. – Давайте встретимся сегодня в семь возле станции метро «Достоевская», у выхода. Как я вас узнаю?
– Невысокий, лысый и с бородой. До встречи в семь! – Я повесил трубку, представил, как она сейчас звонит Раскатову, и мне стало ее жаль. А потом я вспомнил своего сына, и жалость тут же прошла. Осталось лишь ожесточение…
Шагая к метро, я продолжал думать о нашем с Катей ребенке. Сейчас бы ему исполнился год. Он бы уже ходил и пытался произнести первые слова. Или в год дети еще не ходят и не говорят?.. Ну все равно! Я бы возвращался вечером домой и приносил бы ему книжки с картинками… Черта с два я предоставлю ей время до семи! Черта с два я предоставлю ей возможность приготовиться! Черта с два я предоставлю ей возможность сделать что бы то ни было! Ведь теперь, когда она научилась снимать «рубашки» без физического ущерба для новорожденных, ей даже не требуется входить в сговор с врачом. И никому никогда в голову не придет, что его малыш неудачлив в жизни только потому, что роды принимала рыжая зеленоглазая акушерка, слишком похожая на подростка, чтобы ее можно было хоть в чем-то заподозрить. А замену Раскатову, с Альбининым умением влиять на мужчин, она отыщет очень быстро. Слишком много у нас желающих торговать – чем угодно. От смерти до собственных детей. Не зря Иисус изгонял торговцев из храма!.. Без них жизнь невозможна, но и полную свободу им давать тоже нельзя! Впрочем, как и любому другому профессиональному племени – хоть военным, хоть политикам. Все сразу начинают тянуть одеяло на себя, думать в первую очередь о своих интересах!
Я добрался до улицы Рубинштейна, нырнул под арку, во двор-колодец. И вдруг понял, что сюда мне еще рано. Развернулся на сто восемьдесят градусов и направился туда, где обитают торговцы пищей и предсказаниями.
Давешняя цыганка подошла сама.
– Привет, бриллиантовый! Не Земфиру ли, случаем, ищешь? Так я вот она.
– Тебя зовут Земфира? – сказал я.
– Да, алмазный… Опять погадать надо? Неужели в прошлый раз ошиблась?
– Не ошиблась. Все так и есть. И дорога в казенный дом, и блондинка, и ребенок мертвый… Хочу теперь знать, почему я должен опасаться девицы рыжей и зеленоглазой.
– Вон чего захотел! – Земфира усмехнулась. – Все просто, алмазный. Она в тот день подошла ко мне, показала тебя и попросила раздобыть три волоска с твоей прически.
– Рыжая была здесь, на рынке?!
– Конечно, изумрудный! Волоски я ей отдала, потому что знала: она не сможет тебе навредить.
Все стало окончательно ясно. Теперь я знал наверняка, чьи пальцы крутили меня в снах, пытаясь проткнуть копьем грудь. Ведьма пыталась устроить мне «аварию мотора». И любой патологоанатом сказал бы после вскрытия: «Разрыв сердца. Надо было парню поменьше курить!»
– А откуда, Земфира, ты узнала, что она не сможет навредить?
– Алмазный мой! – Лицо цыганки тронула лукавая улыбка. – Я же гадалка! Хочешь, еще погадаю? Позолоти ручку!
Я дал ей десятку.
Земфира сунула ее за вырез платья, взяла мою ладонь, стиснула в руке.
– Опять впереди дорога в казенный дом, красавчик. И по-прежнему сохнет по тебе блондинка. Второй твой ребеночек будет здоровый и очень-очень счастливый. А опасаться тебя надо деве рыжей и зеленоглазой.
– Это верно, Земфира, – сказал я. – Опасаться ей ох как надо!.. А что там с казенным домом? Вернусь я из него?
– Не знаю, алмазный. – Земфира тряхнула жгуче-черными волосами. – Не вижу.
Я достал еще десятку, протянул ей.
Она оттолкнула мою руку :
– Не надо, бриллиантовый! Не вижу я. Честно говоря, и казенного дома не вижу. Так сказала, для красного словца.
– А что же ты вообще видишь?
– Вижу, что тебя очень изменило. Ребенок твой умерший с тобой. Он взял на себя твою смерть. Вот и все, что я вижу.
– Значит, соврала?
– Зачем соврала? Люди платят за приятное. За неприятное никто платить не станет. И во второй раз не придет. И ты бы только ради вопросов о рыжей не пришел.
– Пришел бы!
Земфира покачала головой:
– Не пришел бы. Ты ведь и так обо всем догадывался.
Она была права. В чем – в чем, а в психологии людской она разбиралась.
– Ладно, Земфира, – сказал я. – Не хочешь, значит, говорить о неприятном?
Цыганка вновь покачала головой.
– Не вижу я в тебе, алмазный, неприятного. И приятного тоже не вижу. Закрытый ты теперь от меня. И от рыжей той закрытый. Иначе бы тебя уже и в живых не было. У рыжей сила, которой у нас не бывает, но не по зубам ты ей.
Я понял, что ничего больше не добьюсь: либо Земфира не хотела говорить, либо и в самом деле была бессильна перед моим будущим.
– Прощай, гадалка! – сказал я. И ушел.
64
Замок в квартире Паутовых был все тот же, и справился я с ним за десять секунд. Осторожно потянул за ручку. Дверь открылась всего на пару сантиметров – оказалась запертой на цепочку. Опасаются дамочки незваных гостей…
Пришлось вернуть замок в исходное состояние и прибегнуть к помощи звонка.
– Кто там? – послышался голос старой ведьмы.
– Сантехник, – сказал я.
Прием кретинский, но он сработал. Звякнула цепочка, щелкнул замок.
Я рывком распахнул дверь, ввалился в прихожую. И тут же понял, почему сработал кретинский прием – в лицо мне смотрело черное окошечко стерлинга.
– Заходи, сантехник, – сказал его владелец, молодой парень лет двадцати. – Морду к стене, лапы на затылок.
Я повиновался.
– Татьяна Владимировна, закройте дверь.
Щелкнул замок, звякнула цепочка.
– Теперь, сантехник, на пол! Морду вниз, лапы в стороны!
Я повиновался, лег так, чтобы правая рука была ближе к нему.
– Татьяна Владимировна, вот браслет, наденьте ему на правую руку!
Я лихорадочно соображал, что делать. Вот вляпался так вляпался, Арчи Гудвин хренов!
Между тем старая ведьма наклонилась; чтобы было удобнее, оперлась коленом мне на спину. А может, хотела прочувствовать, что это такое – попирать коленями мужчину.
Другого такого шанса может и не быть. Резко катнувшись в сторону, я подсек старуху, подправляя левой рукой траекторию ее падения. В результате Паутова-старшая с визгом улеглась на меня, а я ткнул ей пальцем правой руки в расплющенную левую грудь и сказал, глядя парню прямо в глаза:
– Дернешься, пущу ей пулю в сердце.
Несуществующий пистолет был ему не виден, и он заволновался. А тут еще старая ведьма завопила:
– Володя, у него пистолет!.. Он мне пистолетом прямо в грудь!
– Мама, что случилось? – раздался из комнаты голос Альбины.
– Пусть дочка сидит, где сидит, – быстро сказал я. – Иначе прихлопну мамашу. Мне терять нечего!
Парень окончательно растерялся. Конечно, если бы стерлинг был настроен на игольчатый луч, охраннику не стоило бы никакого труда пальнуть мне в неприкрытую голову. Но, похоже, настройка была веерной, и он боялся зацепить заложницу. Ему, в отличие от меня, было что терять.
Я вдавил палец в рыхлое тело посильнее, и старая ведьма заверещала от боли.
– Мама! – Альбина вылетела из комнаты, как игрушечный чертик из табакерки.
Охранник схватил ее за руку:
– Куда вы? Назад!
Большего мне и не надо было. Левой рукой я схватил старуху за воротник халата, оторвал от себя, а правой выдернул из кобуры родимого «етоича». Мгновение, и дуло уперлось мамаше в левый висок.
Дальнейшее было просто. Увидев пистолет, Альбина застыла с расширенными от ужаса глазами. Повинуясь моим приказам, охранник положил стерлинг на пол, ногой отбросил оружие в дальний угол. Я стащил мамашу с себя, поднялся на ноги, галантно предложил пожилой женщине руку. Она, правда, моей галантности не оценила, встала сама, придерживая на груди оставшийся без пуговиц халат. Потом вся наша дружная компания проследовала в комнату, где я приложил охраннику рукояткой пистолета по затылку. Сдержанно приложил – убивать его вовсе не хотелось. Затем подтащил бесчувственное тело к батарее парового отопления и приковал браслетом к трубе. Все это время мамаша и дочка сидели на диване, вцепившись друг другу в плечи и с ужасом следя за моими боевыми действиями.
Разобравшись с охранником, я повернулся к ним:
– Ну вот, дамочки! Больше он нашей беседе не помешает.
И тут нервы старой ведьмы не выдержали. С воплем: «До-о-очушка, он убьет тебя! Беги-и-и!» – старуха бросилась на меня, норовя вцепиться скрюченными пальцами в лицо. Пришлось ударом по голове уложить на пол и ее.
– Мамочка! – завопила Альбина, вскакивая с дивана.
– Сидеть! – Я направил пистолет ей в лицо.
Она тут же угомонилась, забралась на диван с ногами, сжалась в комочек. Я опустился возле мамаши на одно колено, пощупал пульс на шее. Старая ведьма была жива.
– Ничего с нею не сделалось. – Я сел в кресло возле стола. – А теперь поговорим.
Как и в первую нашу встречу, Альбина быстро пришла в себя. Спустила ноги с дивана, сжала кулачки, пронзила меня бешеными глазами.
– Нам не о чем говорить!
– Вот как?.. А о детях, которых вы убили с помощью доктора Марголина.
– Это ложь! Я никого не убивала!
– Вот как?.. Тогда поговорим о «рубашках», которые вы с них сняли.
Лицо ее на мгновение перекосилось от страха. А потом она закрыла глаза и протянула в мою сторону растопыренные пальцы. Вздрогнула. Открыла глаза – в них вновь стоял смертный ужас.
– Как… Как вам удалось воспользоваться той «рубашкой»? Это же невозможно… Если только вы… вы… вы… – Ее заклинило: она все поняла.
– Да, я отец ребенка, которого вы с Марголиным убили год назад. Я муж Екатерины Савицкой.
Она вновь быстро взяла себя в руки.
– Муж объелся груш… Между прочим, ваша любезная Катя весь этот год наставляла вам рога.
Я усмехнулся:
– Мне это известно. Как и многое другое. Я прочитал дневник Виталия Марголина.
– Он вел дневник? Вот дурак!
Слово «дурак» прозвучало вовсе не как оскорбление: похоже, эта женщина все еще любила своего подельщика.
– Это вы сказали моей жене, что он убил обоих ее детей: моего и Марголинского?
– Ничего я никому не говорила! У вас нет никаких доказательств. Вам не поверит ни один следователь, ни один суд!
Да, внутри этой хрупкой женщины скрывался стальной стержень.
– Для суда, каким я собираюсь судить вас, не нужны никакие доказательства!
Это ее проняло.
– Вы… Вы собираетесь убить меня?
– Пока что я задаю вопросы. Как говорят у ментов, чистосердечное признание может быть учтено судом.
Она кусала губы и пожирала меня ненавидящим взглядом. Я молча ждал, недвусмысленно поигрывая пистолетом. Наконец не выдержал:
– Кстати, не надейтесь на помощь со стороны Павла Ивановича Поливанова. Или Раскатова – не знаю уж, как он вам представлялся. Он отвечать на вопросы не хотел и теперь мертв.
Ненависти во взгляде рыжей прибавилось. Желания говорить – ничуть.
Тогда я встал, подошел к ней.
– Даю вам пять секунд! – И приставил к ее лбу пистолет.
Альбина вздрогнула и сразу обмякла, будто этим прикосновением я выдернул из нее дававший силы стержень.
– Ладно, – сказала она хрипло. – Задавайте ваши вопросы.
– Один уже задан! – Я вернулся в кресло.
Она судорожно вздохнула:
– Да, это я сказала Савицкой про детей. Это я присушила к ней Виталика, а потом оказалось, что я не могу справиться с собственным колдовством. Я думала, что после моего рассказа между ними все будет кончено. Мне и в голову не приходило, что Савицкая решится на убийство. Такая слабохарактерная женщина…
Конечно, ей и в голову не могло прийти: ведь сама она понятия не имела, что такое материнские чувства… Но этого я говорить не стал, просто спросил:
– Кто спрятал труп в подвал? Вы?
– Нет, конечно. Я находилась в приемной, с пациентками… Виталия я чувствовала лучше других мужчин. И сразу поняла, что он умер. Бросилась в кабинет, там пусто. Видно, он повел Савицкую вниз. Мне стало жутко, но я спустилась туда. Дверь оказалась закрытой. Кода на замке я не знала, Виталий его систематически менял. Но сразу ощутила, что он там, за дверью, мертвый. Если бы я смогла войти, разве оставила бы шкатулки?.. Наверное, Савицкая была еще в подвале. Но я перепугалась так, что ничего не соображала. Знала лишь, что надо срочно исчезнуть, поскольку… поскольку… – Она запнулась.
– Поскольку решат, что доктора убили вы, – закончил я.
– Да. – Она затеребила рукав халатика. – В клинике все знали, что мы в последние дни часто ругались… Конечно, бежать было глупо, но я в тот момент почти ничего не соображала. Смерть Виталия слишком на меня подействовала! Ведь я его любила, несмотря на все раздоры! У меня хватило сил на то, чтобы попросить Наталью Петровну, нашего администратора, принять оставшихся пациенток и подписать у нее заявление на отпуск.
– А как вы объяснили Екатерине Савицкой, почему Марголин убил ее детей?
Альбина помолчала некоторое время, словно раздумывала, говорить ли правду.
– Про первого… про вашего сказала, что Виталий убил его из ревности. Что он уже тогда решил к ней подклеиться, и ребенок был помехой. К тому же убитая горем женщина всегда склонна отвечать на чувства того, кто проявляет о ней заботу… А про второго она и не спрашивала. Хватило одного. Тем более что я рассказала, будто все это время Виталик спал и со мной. Конечно, если бы Савицкая любила его, она бы не поверила. Но она его не любила по-настоящему, просто хотела выйти замуж.
– Откуда вы знаете?
Она улыбнулась грустной улыбкой:
– Чтобы отличить любящую женщину от нелюбящей, не нужно быть ведьмой… Это вы мне звонили насчет шкатулок?
– Да, я. Но вы, наверное, уже поняли, что я не собираюсь их продавать.
– Поняла. – Она вздохнула. – Если вы меня не убьете, я инициирую «рубашки», и вы сможете их продать. Клиентов найдем.
Я усмехнулся: торговка до мозга костей, она пыталась теперь купить и меня.
– А без инициации?
– Без инициации они наденутся только на детей до трех лет или на таких, как вы.
– Ладно, – сказал я. – Об этом поговорим позже. (Она сразу воспрянула духом.) Не думаю, что вам можно верить. Вы ведь пытались убить меня!
– Я?! – Она разыграла гигантское удивление. – Когда и как бы я могла это сделать? Я же носа на улицу не показывала!
– В первую же ночь после того, как я вас нашел. А как – вам лучше знать! Да тем же макаром, как вы убили доктора Свидерского. Иначе зачем попросили цыганку с Кузнечного рынка, чтобы она раздобыла три волоска от моей прически?
Она посмотрела на меня взглядом затравленного зверя:
– А что оставалось делать?! Я же сразу почувствовала исходящую от вас угрозу. Вот и решила заколдовать. Если б я знала, что вы в первую же ночь обзаведетесь «рубашкой» собственного сына… Мне это и в голову не могло прийти. Муж Савицкой пропал без вести… Если бы я знала, что это вы и что вам удастся проникнуть в подвальную комнату!..
Ее понесло, и мне оставалось только слушать.
– В ту ночь я ждала, пока вы заснете. Колдовство надежнее всего действует на спящего. А вы не давали покоя ни себе, ни мне. Я ждала до четырех утра, пока не лопнуло терпенье. А когда ничего не получилось, решила: неудача объясняется тем, что вы бодрствовали. Дождалась следующей ночи. И опять ничего не получилось! И так ночь за ночью. Пока не увидела вас сегодня и не поняла, что вы в «рубашке». Повезло вам! – Она закрыла лицо руками и замолкла.
– Да, – сказал я. – Мне в этом деле все время везло. А вам – нет. Увы, голубушка, и на старуху бывает проруха!
Она опустила руки на колени, лицо перекосилось от жгучей ненависти.
– Повезло вам лишь в том, что вы успели обзавестись «рубашкой» прежде, чем я взялась за вас! А дальше везение обеспечивала уже сама «рубашка». – Ненависть как вспыхнула, так и угасла: мгновенно. – У Савицкой были бы очень счастливые дети…
– У нее еще не все потеряно, – сказал я.
Альбина ничего не ответила и вновь принялась теребить рукав халата.
Читать бесплатно другие книги:
