По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация Мартынов Андрей

Поляки, по разным сведениям, на момент восстания имели от 16 до 45 тыс. бойцов, из которых, однако, было вооружено от 2,5 до 6 тыс. Интересно, что часть стрелкового оружия была произведена подпольно. Так, они сделали примерно 700 экземпляров пистолета-пулемета «молния» (bfyskawica), соединившего в себе нацистский МР-40 (от «тети Эрмы» поляки переняли конструкцию присоединенного снизу магазина и складывающегося приклада) и британский «Стен» (собственно механизм). В ходе боев инсургентами было взято в качестве трофеев некоторое число легкого вооружения немцев, а также 5 танков («тигр», 2 «пантеры», Pz.Kpfw.IV и итальянский Ml3/41), 2 бронеавтомобиля (ранее захваченные вермахтом советские БА-20М)[147], 2 полугусенечных бронетранспортера (Sd.Kfz.251) и легкий истребитель танков «хетцер»[148].

Основной удар по аковцам должны были наносить солдаты Дирлевангера и каминцы. Им было предписано движение через Старо Място с целью рассечь повстанцев напополам в районе улицы Подвале. Таким образом, немцы получали единую трассу коммуникаций с запада на восток и одновременно деблокировали части окруженного в Брильском дворце военного коменданта Варшавы генерал-лейтенанта люфтваффе Райнера Штахеля. Наступление собственно полка РОНА планировалось из предместья Раковец в район Охоты в сторону Воли. Каминцы прибыли 4 августа и сразу в восемь часов утра были брошены в атаку[149]. Бои проходили возле больницы и Института радио Сколдовской-Кюри (улица Вавелска), помещения которого были частично переданы под отделение женской онкологии больницы. Этот участок обороняло примерно 300 бойцов из батальона «Кедив»{690}. Однако, несмотря на почти что шестикратное преимущество и превосходство в вооружении, каминцы в первый день продвинулись всего на 275 метров. Для сравнения: «штрафники» в тот же день оттеснили аковцев на 800 метров, хотя, в отличие от РОНА, не имели опыта боев в городе[150]. Временами из-за больших потерь коллаборантам приходилось переходить к обороне{691}. Может быть, именно поэтому части РОНА были усилены двумя ротами немцев, что, впрочем, не сильно отразилось на темпах продвижения. Так, 11 августа каминцы неудачно штурмовали одну из фабрик в пригороде Варшавы. Фролов доложил Каминскому, который в это время был в полку, что силой пехоты достичь цели невозможно, на что бригадефюрер резко ответил: «Если для вас невозможно, то для меня возможно, я сам буду руководить наступлением» (еще одно подтверждение в пользу лояльности Каминского при подавлении восстания). На следующий день полк взял фабрику после двухчасового боя, потеряв 70 человек{692}. 16 августа каминцы при поддержке трех «тигров» вновь двинулись вперед. Но после того как все три танка были сожжены, наступление опять остановилось{693}. Спустя пару дней Каминский опять жестко выговаривал Фролову:

1. Немцы не совсем довольны нашими успехами, что мы медленно продвигаемся, тогда как другие группы продвинулись дальше.

2. Мной поставлен вопрос о назначении полка на отдельный самостоятельный участок, на что командование дало согласие{694}.

Досада немцев была понятна. К 19 августа, когда район Охоты был очищен более чем наполовину, каминцы так и не смогли выйти на своем участке к Висле, а потому по предложению бригадефюрера полк был переброшен на северо-запад от Варшавы, в район поселка Трускав, а позже использовался для прочесывания Кампионской пущи. Ввиду дефицита резервов замена коллаборантов проходила поэтапно и завершилась лишь к 28 августа{695}. Теперь каминцам предстояло действовать в основном против группы Kampionska. РОНА, согласно планам немцев, должна бьша не допустить как прорыва повстанцев из города, так и усиления их за счет частей Армии Край-овой, стремившихся помочь блокированным в столице войскам. В последнем случае для немецких подразделений возникала опасность повторения кризиса, вызванного польским наступлением на Бзуре 9–16 сентября 1939 года.

В пуще части РОНА сражались достаточно пассивно. Возможно, это было обусловлено потерями, понесенными в городе и общей усталостью. Последним не преминули воспользоваться инсургенты. В ночь со 2 на 3 сентября повстанцы под командованием поручика Адольфа Пильха («Долина»), численностью примерно в 300 человек, в конном строю нанесли контрудар по Трускаву и разгромили один из двух батальонов РОНА, убив около 100 и ранив примерно столько же бойцов{696}. Всего же полк Фролова потерял до трети от своего личного состава. Был ранен и сам бригадефюрер СС{697}. Историк Иван Грибков оценивал потери в 500 человек убитыми и ранеными, включая начальника штаба полка гауптштурмфюрера СС (капитана РОНА) Ночевкина{698}.[151] Впрочем, убыль в личном составе несли и немцы, и другие коллаборанты. Так, 7-я (азербайджанская) рота бергманцев, подчиненная в Варшаве Дирлевангеру, понесла огромные потери в районе городского кладбища. По ошибочным данным разведки этот район считался уже зачищенным от восставших поляков. Однако скрывавшиеся за оградами и надгробиями повстанцы кинжальным огнем расстреляли противника. В живых осталось всего лишь несколько десятков легионеров. 2-й и 3-й взводы были уничтожены почти полностью. Общие потери «горцев» составили 72% от личного состава. Если на 20 августа 1944 года их численность составляла 899 активных штыков, то уже к 1 сентября в строю оставалось только 250 солдат{699}. Урон «штрафников» самого Дирлевангера составил 2733 человека из 3381 военнослужащего, принявшего участие в подавлении мятежа{700}. То есть, если на каждого 3,4 каминца приходился убитый или раненый, то в случае с бойцами Доливана (так называли Дирлевангера коллаборанты, служившие под его началом) это число сокращалось до 1,1 человека.

Потери же поляков, противостоявших каминцам, составили примерно 300 человек{701}.

С первых же дней РОНА оставила о себе в столице печальную славу. Так, уже 5 августа между десятью и полуднем ворвавшаяся в помещение больницы сотня каминцев подвергла грабежу и насилию пациентов и медицинский персонал. Бесчинства повторялись в течение четырех последующих дней. Около 30 человек гражданских лиц, пытавшихся остановить карателей, были убиты{702}. По некоторым сведениям, среди них были и немецкие военнослужащие (последнее косвенно подтверждается тем, что главой госпиталя был гауптман Борман, давший после войны показания против каминцев). Уже 8 августа на стол Бах-Зелевски лег рапорт генерала танковых войск Николауса фон Форманна, протестовавшего против действий каминцев{703}. В свою очередь телеграмма Главного управления пропаганды от 21 августа 1944 года отмечала, что «ценность боевого применения бригады Каминского кажется весьма сомнительной по своей природе. Люди из бригады занимаются грабежами и мародерством, насилуют женщин и девушек, чем вызывают цепенящии страх у населения. О ценности боевого применения других украинских <sic! > частей имеются также неоднозначные мнения»{704}.

Действительно, моральный дух и дисциплина других частей, проводивших операцию против аковцев, тоже был очень низким. Например, солдаты Дирлевангера использовали женщин и детей в качестве «живого щита» при деблокаде Брильского дворца{705}. Говорят, что когда Генриху Рейнефарту («хорошему полицейскому чиновнику, но отнюдь не генералу», как его охарактеризовал в своих воспоминаниях Гейнц Гудериан) доложили о военных преступлениях РОНА, то он сказал: «я бы расстрелял все эти 10 000 человек», имея в виду и каминцев, и «штрафников», и бергманнцев, и казаков{706}.

Правда, некоторые командиры РОНА старались избегать жертв среди мирного населения. Так, в радиограмме от 5 августа каминцы сообщали: «в пункте 27 находится 5000 взятых в плен гражданских. Пожалуйста, немедленно вышлите транспорт для их эвакуации»{707}.

Следует отметить, что историография участия РОНА в подавлении восстания содержит довольно большое число ошибок, касающихся не только начала операции (якобы отрицательное к ней отношение комбрига), но и собственно ее проведения. В исторической литературе нередко имеет место ошибочное отождествление РОНА и РОА применительно к операции в Варшаве. Так, например, в сборнике документов германских военных преступлений, совершенных во время Варшавского восстания, фигурируют «солдаты в германской униформе, принадлежащие к отрядам Власова (РОА)… Солдаты Власова… изнасиловали и убили недалеко в саду 13 или 14 девушек из больницы»{708}.[152] Возможно, подобная ошибка была обусловлена тем, что части РОНА были в дальнейшем включены в состав 1-й дивизии РОА[153]. Другой нередко встречающейся ошибкой является неправильное написание имени Каминского — Мечислав вместо Бронислав{709}. Также в одном из сборников фотодокументов присутствует следующая подпись к фотографии: «Командующий офицер майор Юрий Фролов (в центре) с офицерами РОНА во время Варшавского восстания 1944 года. Офицер справа от Юрия Фролова лейтенант Михальчевский. Солдат справа, по-видимому, принадлежит к РОА (судя по нашивке). Юрий Фролов погибнет 21 августа на углу улиц Srebrna и Towarowa, в бою против восставших»{710}. Она же была повторена и в монографии Нормана Дэвиса. В некоторых англоязычных исследованиях звание Фролова ошибочно указывается как «капитан», а его фамилия как «Тролов»[154]. Впрочем, не избежали ошибок и мемуаристы. У Полякова он назван «Флоров»{711}. К сожалению, публикаторы и исследователи не знали, что Фролова звали Иваном, его звание соответствовало подполковнику вермахта, и погиб он не в 1944-м, а был казнен по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР 31 декабря 1946 года. Возможно, ошибка с датой гибели была обусловлена тем, что Фролов занимал в дивизии штабную должность, как и убитый в Варшаве Ночевкин.

Следует отметить, что аналогичные ошибки касались и других периодов истории РОНА. Так, у Александра Солженицына, Александра Даллина и Константина Кромиади вместо Воскобойника написано Воскобойников{712}.

Сам же Каминский не дожил до конца операции.

В историографии коллаборации нет точной версии причин и обстоятельств гибели Бронислава Каминского. Официально было объявлено, что он стал жертвой нападения польских партизан.

Однако в своих послевоенных показаниях обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах-Зелевски, которому подчинялась РОНА, говорил, что лично приказал казнить бригадефюрера: «Каминский был убит не потому, что присвоил награбленное имущество немецких учреждений, а потому, что согласно приказу Гиммлера продолжал грабить сам и разрешал грабить другим. В качестве свидетеля я могу назвать непосредственного начальника Каминского, генерал-майора Рора, после служебного донесения которого я вынес смертный приговор. Награбленное, найденное у Каминского, было подтверждением донесения генерал-майора Рора.

Военный суд может вынести приговор в ускоренном порядке, если преступник был пойман с поличным, а также за такие преступления, как отказ от выполнения приказа, грабеж и убийство. Присвоение награбленного имущества рассматривается военным судом. Применить процедуру военного суда было невозможно, так как Каминский грабил с позволения Гиммлера.

Таким образом, основанием для применения процедуры военного суда мог быть только отказ от выполнения приказов перед лицом противника…

Согласно правилам СС, каждый смертный приговор, вынесенный в отношении члена СС, должен быть лично утвержден Гиммлером. Я сообщил ему о свершившемся факте сразу же после акции». Обергруппенфюрер утверждал о «негодовании по этому поводу Гиммлера»{713}. Последнее опровергает слухи, циркулировавшие среди каминцев, служивших в РОА, которые считали, что за убийством бывшего обер-бургомистра стоял Гиммлер{714}.

Близкой обергруппенфюреру версии причин казни бригадефюрера придерживался и уже упоминавшийся Гейнц Гудериан. Он утверждал, что Каминский был расстрелян за необоснованную жестокость и бандитизм при подавлении Варшавского восстания. Генерал-полковник вспоминал, как Бах-Зелевски жаловался ему на собственных подчиненных, а именно бригаду Бронислава Каминского и «штрафников» Оскара Дирлевангера. Дело было в том, что «когда эти сомнительные элементы вынуждены были не на жизнь, а на смерть вести ожесточенные бои за каждую улицу, за каждый дом города, их моральный дух оказался недостаточно стойким. Сам фон дем Бах однажды, докладывая о наличии вооружения в его частях, сообщил мне о бесчинствах своих подчиненных, пресечь которые он не в состоянии. От его сообщений волосы становились дыбом, поэтому я был вынужден в тот же вечер доложить обо всем Гитлеру и требовать удаления обеих бригад с Восточного фронта. В начале Гитлер не согласился удовлетворить мои требования. Но даже офицер связи Гиммлера с Гитлером бригадефюрер СС Фегелейн (ошибка Гудериана. 21 июня 1944 года Герману Фегелейну было присвоено звание группенфюрера СС. — А. М) вынужден был заявить в подтверждение моих слов: “Так точно, мой фюрер, они действительно босяки!” Гитлеру не оставалось ничего другого как принять мое предложение». Вместе с тем генерал-полковник сомневался в факте суда, утверждая, будто «фон дем Бах позаботился о том, чтобы Каминского расстреляли: этим он избавился от нежелательного свидетеля»{715}. Последнее утверждение поддерживал и Максимилиан Пройсс, писавший, что «сотрудники штаба связи бригады Каминского рассказывали, что он был ликвидирован СС», Джордж Фишер, по мнению которого, «Каминский был тайно убит своими бывшими покровителями в СС», Норман Дэвис, считавший, что бригадефюрер «заплатил за ошибки» Бах-Зелевски, и Рольф Дитер Мюллер, который видел в лице главы РОНА «жертву заговора своих хозяев»{716}.

Вместе с тем данные версии вызывают одно возражение. Почему из всех командиров, совершавших преступления в Варшаве, был осужден лишь один Каминский. Оскар Дирлевангер за те же деяния был награжден Рыцарским крестом Железного креста и повышен в звании до оберфюрера[155]. Поэтому не совсем понятно и утверждение историка Торвальда о том, что именно бойцы Дирлевангера, в ходе борьбы с повстанцами, разлагающе повлияли на РОНА{717}. Во-первых, деградация каминцев как воинского формирования началась сразу же с момента эвакуации из Локтя, и к моменту восстания они были в значительной степени номинальной силой. Во-вторых, относительно более высокая эффективность продвижения тех же «штрафников» в городе и последующее сохранение бригады Дирлевангера как боевой единицы после событий в Варшаве свидетельствуют в пользу ее превосходства над РОНА. Правда, хотя бригада Доливана и сыграла основную роль в подавлении восстания, до среднестатистического подразделения вермахта или армейского СС она тоже явно не дотягивала{718}.

Думается, в реальности Каминский был казнен по двум причинам. Во-первых, жертвами убийств, насилий и грабежей бойцов РОНА помимо поляков стали и граждане Германии, в том числе родственники офицеров вермахта{719}.

Во-вторых, в ходе боев в Варшаве теряющие дисциплину коллаборанты нередко вступали в конфликты с германскими военнослужащими, которые завершались стрельбой{720}. О том, что это не был случайный friendly fire, или же атака экипированных в немецкую форму повстанцев, свидетельствовал глава СС и полиции округа Варшава бригадефюрер Пауль Гейбель: «командир 2-й роты… сообщил, что его постоянно обстреливали странные на вид войска СС, скорее всего, русские». Позднее выяснилось, что это были каминцы, которых Гейбель назвал «бандами»{721}. Возможно, это также повлияло и на решение немецкого командования о выводе полка за пределы города.

Нет точной даты и места казни Каминского.

По одной из версий, впервые предложенной Джеральдом Рейтлингером, Каминский скрылся от ареста и попытался бежать. Бригадефюрер добрался до Карпат, где укрылся среди «прогермански настроенных партизан южнее Тарнува. Там его заманили в засаду и убили сотрудники полиции безопасности полковника Биркампа (в дальнейшем бригадефюрера СС и генерал-майора полиции доктора Вальтера Биркампа, бывшего главы гамбургской криминальной полиции. — А.М.)», которому были поручены розыск и ликвидация Каминского{722}.

Согласно еще одной версии, 19 августа Каминского вызвали в штаб Бах-Зелевски, располагавшийся в Лодзи, и убили по дороге{723}. Данные трактовки событий представляются ошибочными, так как не учитывают факт суда (наличие «оснований для применения процедуры военного суда»), о котором говорил Бах-Зелевски, правда, не раскрывая подробностей содержания.

Представляется более убедительной приведенная Даллином версия, что Каминский был 26 августа осужден военно-полевым трибуналом в Варшаве, «возможно, без соблюдения судебных формальностей», а затем казнен в Литцманштадте (Лодзи){724}. Схоже восстанавливал события и Свен Стеенберг: после суда 28 августа (по другим сведениям, 19 августа) Каминского расстреляла команда под руководством гауптштурмфюрера СС Ганса Ботмана из концлагеря Кулмхоф (Хелмно) в лесу под Лодзи, недалеко от еврейского гетто{725}. Вместе с обер-бургомистром были казнены оберштумбаннфюрер Илья Шавыкин, врач дивизии Филипп Сабора, который вынужден был сопровождать не до конца оправившегося от ран комдива, переводчик и водитель{726}.

Версию суда поддерживало и руководство ВС КОНР. В частности, Трухин в разговоре с Богатырчуком ее прямо подтвердил{727}. Гауптман СА Сергей Фрелих, также настаивавший на имевшем место трибунале, общавшийся с бывшими военнослужащими РОНА, служившими у Власова, дает некоторые подробности последствий казни: «был распространен слух, что он был убит польскими партизанами. Однако эта версия была неубедительной и заинтересованные лица стали требовать разъяснений. Ответственные руководители СС не могли их дать и прибегли к обману: автомобиль Каминского изрешетили пулями, вымазали гусиной кровью и бросили в канаве»{728}. Правда, Фрелих, как и Рейтлингер, указывал местом казни Карпаты{729}.

Следует отметить, что гибель комбрига во многом схожа с убийством 7 декабря 1943 года мэра Минска и председателя созданной за полгода до этого Белорусской рады доверия (Беларуская рада даверу) при генеральном комиссаре Белоруссии Вацлава Ивановского, проводившего довольно самостоятельную политику защиты национальных интересов. После его ликвидации также было официально объявлено о «партизанском следе», но при этом не было проведено никаких акций возмездия (казни заложников) — характерной реакции на деятельность сил Сопротивления. В то время как за два месяца до его гибели за убийство генерального комиссара Белоруссии Вильгельма Кубе было расстреляно 300 заложников. Но сменивший Кубе обергруппенфюрер СС Курт фон Готтберг ничего подобного в качестве реакции на гибель Ивановского не сделал. Не было и никаких официальных похорон, о чем подробно писал, первый выдвинувший данную версию, польско-белорусский историк Юрий Туронок{730}. Все это позволяет с большой долей уверенности предполагать, что германские спецслужбы были причастны к смерти Ивановского. Тем более, что сам Готтберг в отношениях с белорусским коллаборантом делал ставку на соперника Ивановского Радослава Островского, возглавившего Раду, а затем и созданное на ее основе Белорусскую центральную раду (Беларуская цэнтральная рада).

Поэтому не совсем понятно, почему Иван Грибков и приводящие показания Бах-Зелевски Дмитрий Жуков и Иван Ковтун с большей или меньшей степенью вероятности не исключали участия в гибели Каминского Москвы. По мнению Грибкова, «не стоит сбрасывать со счетов и “советскую” версию. Сами обстоятельства и методика убийства — нападение из засады, расстрел машины людьми в немецкой форме, — все это очень похоже на подобные операции советских диверсантов: убийство митрополита Сергия (Воскресенского) (апрель 1944 г.), атамана С.В. Павлова (июнь 1944 г.) и др. Кроме того, существуют воспоминания о том, что начальник разведки и контрразведки дивизии Ф. Капкаев был сторонником именно “советской” версии. Он утверждал, что Каминский был убит диверсантами, прибывшими с территории Словакии»{731}. Жуков и Ковтун в монографии «29-я гренадерская дивизия СС “Каминский”» добавляют к этим фактам косвенное свидетельство чекиста Василия Засухина, так прокомментировавшего одно из неудачных покушений на обер-бургомистра: «случай помог Каминскому, он жив и невредим. Но недолго оставалось жить на советской земле предателю. В 1944 году его уничтожили»{732}.[156] А в другой своей книге они утверждали, что «очень многое говорит в пользу “советской” версии убийства»{733}.

Если оставить в стороне недоказанность участия (впрочем, равно как и неучастия) советских спецслужб в ликвидации владыки Сергия и атамана Павлова, можно возразить, что версия Бах-Зелевски подтверждается словами Гудериана, выдвинувшего ее независимо от обергруппенфюрера. Также важно учитывать, что, давая ложные показания, фон дем Бах рисковал быть уличенным. Ведь если бы «смершевцы» действительно ликвидировали Каминского, то Москва на суде легко могла представить соответствующие доказательства, что существенно ухудшило положение Бах-Зелевски.

Важно иметь в виду, что на состоявшемся после возвращения сводного полка офицерском совете действия каминцев в Варшаве были осуждены. Полковник РОНА Александр Перхуров утверждал, что совет был созван по инициативе немцев, но вскрывшиеся подробности возмутили и большую часть офицеров 29-й дивизии{734}. Как следствие свыше 150 офицеров полка были расстреляны немцами{735}.

Следует отметить, что немцы нередко ликвидировали и других коллаборантов и за излишнюю жестокость или же уголовные преступления. Так, например, случилось с «группой молодых полицаев» в Путивле. Она «под предлогом разведки на партизан, поехала по селам района, расположенным в лесу. Между делом решили навестить одно село соседнего, Теткинского района. Чувствуя неограниченную власть, устроили грабеж и с “трофеями”, пьяные, уже собирались уезжать. Случайно, или не случайно, появилось немецкое гестапо. Отобрало награбленное, а всех юнцов расстреляло. Окровавленные замороженные трупы были доставлены… для передачи их родителям»{736}.[157]

По инициативе немцев был казнен командир лжепартизанского отряда, Истребительная команда Восток (Waffen SS Jagdverband Ost)[158], Николай (по другим источникам Александр) Мартыновский, отличавшийся безжалостностью по отношению к местному населению. По крайней мере, застреливший Мартыновского его заместитель Игорь Решетников не только не понес никакого наказания, но и занял место убитого{737}.

Имели место ранее и репрессии против каминцев. Так, во второй половине июля 1944 года, когда РОНА вошла на территорию Польши, за грабежи немцами было расстреляно несколько военнослужащих бригадефюрера, в частности командир 3-го полка майор Порошин. Как и в случае с Каминским, в вину коллаборантам ставились преступления по отношению к гражданам Германии{738}.

Впрочем, репрессировались и сами немцы. В частности, гестапо арестовало штандартенфюрера СС Карла Отто Коха, бывшего первым комендантом концлагеря Бухенвальд (1937–1941 гг.). В ходе судебного слушания он был осужден и расстрелян 5 апреля 1945 года за несанкционированное убийство трех заключенных. Обвиненная вместе с ним в коррупции (растрате 700 000 рейхсмарок) супруга штандартенфюрера Ильза Кох, прозванная узниками «Ведьмой Бухенвальда» (Die Hexe von Buchenwald), была первоначально оправдана за недостатком улик, а затем осуждена{739}.

Сама бригада продолжала дислоцироваться до конца восстания в Кампионской пуще, хотя с 5 сентября участия в боевых действиях уже не принимала. Затем она была разоружена (дополнительное подтверждение имевшего место «дружеского огня» с ее стороны) и отправлена на полигон Нойхаммер, где в 1941 году в составе полка «Бранденбург-800» формировались украинские батальоны «Роланд» и «Нахтигаль». Недалеко располагались и беженцы, которых немцы расквартировали по деревням для помощи местным жителям в сельскохозяйственных работах. Каминского на посту командующего сменил бригадефюрер СС Кристоф Днем. Вскоре, однако, бригаду расформировали. Гауптшурмфюрер СС Карл Альбрехт, инспек-А. В. Мартынов

тировавший дивизию Каминского после подавления Варшавского восстания, позднее вспоминал, что это были «не русские, не немецкие, не американские солдаты, а отбросы человечества»{740}. Германское руководство отказалось от дальнейшего создания на ее основе 29-й гренадерской дивизии ваффен СС[159] и включило каминцев в состав формируемых 1-й и 2-й дивизий РОА{741}. По мнению поручика ВС КОНР Николая Покровского первоначально немцами «дивизия должна была быть распущена, но Власов попросил ее себе»{742}.

Последнее опровергает упомянутую в начале исследования мифологему о «чистой РОА», которую создавали участники освободительного движения. Так, в частности, Владимир Поздняков утверждал, что «в бригаду Каминского была послана специальная комиссия, тщательно проверявшая людей и отбиравшая только незапятнанных прошлой деятельностью»{743}. Развивая мысль Позднякова, Екатерина Андреева писала, что в состав армии включались «по-видимому, не те, которые использовались СС» при подавлении Варшавского восстания{744}. В реальности подобной фильтрации не было. Хотя восторгов пополнение у власовцев не вызвало. В частности, участник комиссии подполковник ВС КОНР Василий Жуковский после войны на допросе советским следственным органам показал: «после посещения нами этой бригады мы составили акт о ее боевой готовности, где было также указано, что солдаты этой бригады являются морально разложившимися и занимаются бандитизмом и грабежом»{745}.

Прибывший сначала в Фельдштеттен, а затем на базу РОА в Мюнзинген 12 ноября состав дивизии представлял из себя совершенно опустившихся людей, что позволило некоторым военнослужащим ВС КОНР говорить о 29-й дивизии СС как об «иррегулярной части»{746}. Подобная характеристика свидетельствовала в первую очередь о непрофессионализме офицеров РОНА. Последних от обычных солдат отличало лишь большее количество часов на кистях рук{747}.[160] Рассказывают, что когда генерал-майор Сергей Буняченко увидел «весь этот прибывший сброд, то его лицо исказила гримаса бешенства.

— Это все что немцы могут мне дать? Этих бандитов, разбойников и воров? Все, что более ни для чего не пригодно?!»{748}

Поэтому удивительно, что после войны на допросе Буняченко показал: «1-я дивизия РОА была отборной. В ее состав полностью вошла эсэсовская бригада, которой раньше командовал Каминский. Бригада Каминского состояла в большинстве своем из людей, принимавших активное участие в борьбе с партизанами на оккупированной территории Советского Союза и подавлении Варшавского восстания летом 1944 года»{749}.

Не был в восторге от пополнения и начальник штаба генерал-майор Федор Трухин. Член президиума КОНР Федор Богатырчук вспоминал позднее разговор с генералом.

— Нацисты не особенно заботятся об идеологии наших бойцов… Так, к примеру, они настаивают на включении в состав наших частей всей бригады Каминского, которую они сейчас расформировали. Бригада оказала им ценные услуги в борьбе с партизанами, и они хотят теперь ее куда-либо приткнуть. Однако большинство солдат бригады меньше всего думает о каких-либо высоких материях, заботясь только о собственной выгоде. Таких нам не надо, и мы готовы принять только идейных людей{750}.

Не совсем понятно, каких именно «идейных людей» ожидал увидеть в РОНА Трухин. Вероятнее всего, он мог получить коллаборантов, исповедующих национал-социалистическую идеологию в изводе Геббельса или Каминского. Последнее, для части руководства власовцев, позиционирующих себя как «третью силу», воспринмалось как зло. Поэтому нельзя не согласиться с Александром Даллином, утверждавшим, что «“концепт” Каминского был антитезой Власову», что вызывало раздражение начальника штаба ВС КОНР{751}.

По утверждению Карла Альбрехта, Власов в разговоре с высшими чинами СС также отрицательно характеризовал каминцев{752}.

Крайне негативно отнеслись к каминцам и офицеры, в частности выпускники Дабендорфской школы РОА, готовившей командный состав армии{753}. Думается, в критике власовцев помимо боязни конкуренции по отношению к офицерам, имевшим боевой опыт, была и реальная оценка их уровня. Каминцы испытывали недостаток не только в медработниках, о чем уже говорилось ранее, но и в офицерском корпусе армии. Нередко в РОНА недостаток в высшем командном составе компенсировался простым производством в высшие чины солдат и младших офицеров Красной армии (в данном случае Каминский копировал советскую ротацию кадров времен «большого террора»). Естественно, опытных командиров все равно не хватало, а потому, по одной из версий, немцы по просьбе Каминского предоставили в его распоряжение около 30 командиров Красной армии из лагерей военнопленных[161], по другой — с согласия немцев Каминский посетил лагеря военнопленных в Орловской области и завербовал там несколько офицеров{754}. О проблемах с кадрами командного состава вспоминал и уже упоминавшийся офицер РОНА. Он отмечал, что «надо было поднять дисциплину и организовать боевую учебу… Мы организовали нашу собственную программу подготовки новобранцев»{755}. Не последнюю роль в получении чинов, как утверждал Даллин, сыграл «чрезвычайный фаворитизм», когда «Каминский одним росчерком пера производил бойцов, которые ранее были ефрейторами или сержантами Красной армии, в звания майоров и полковников»{756}. Так, командир 3-го полка РОНА майор Турлаков был в Красной армии старшиной, командир бронедивизиона капитан Самсонов — старшим сержантом, командир 1-го батальона старший лейтенант Сорокин — рядовым шофером{757}. Последнее, в числе прочего, позволило Джеральду Рейтлингеру назвать РОНА «личной армией» Каминского{758}. Впрочем, были определенные проблемы с рядовым и сержантским составом. Столкнувшийся с ними в своем 2-м полку 1-й дивизии РОА подполковник Вячеслав Артемьев вспоминал позднее, что «солдаты… бригады были мало обучены, многие из них раньше не служили в армии»{759}. И если, по мнению исследователя, «в борьбе против партизан этого было достаточно», то «теперь испытательная комиссия РОА установила, что только немногие из офицеров получили образование, соответствующее их чину»{760}.

Тем не менее Буняченко согласился включить каминцев в состав дивизии. Возможно, здесь сыграло существенное усиление дивизии бронетехникой. Как правило, коллаборанты не имели танков и броневиков. Одно из немногих исключений, наряду с РОНА, был 709-й восточный полк особого назначения, в состав которого входил танковый взвод, насчитывавший 7 единиц бронетехники{761}. Всего же в дивизию поступило 12 танков Т-34 и 2 KB{762}. Все 7 (по другим сведениям 9) Т-34 танковой роты (входила в состав разведывательного дивизиона 1-й дивизии ВС КОНР) ранее принадлежали Каминскому[162], а 2 KB были включены в формирующуюся запасную бригаду полковника Самуила Койды{763}.

И если танки подлежали серьезному ремонту (германская служба вооружения вообще хотела их списать), то «починить» самих каминцев было гораздо труднее. Поэтому «первым делом рядовых немедленно вывели из-под начала их прежних командиров. Буняченко… в конце концов пошел на компромисс, согласившись взять к себе в дивизию каждого десятого при условии, что каждый такой офицер предварительно пройдет курс подготовки в офицерской школе РОА». Число включенных в состав ВС КОНР каминцев разнится в различных источниках и исследованиях. По мнению Кирилла Александрова, численность военнослужащих 29-й дивизии СС, включенных в состав ВС КОНР, составила 3500 человек. Свен Стеенберг, ссылаясь на штурмбаннфюрера Фридриха Бухардта, называет «ровно 5000», в свою очередь Максимилиан Пройсс и Сергей Дробязко пишут о примерно 6000{764}. Представляется, что цифра свыше 4000 человек является ошибочной, так как превышает количество военнослужащих, эвакуированных из Дятлово. Увеличение численности РОНА после эвакуации за пределы Советского Союза становилось проблематичным из-за резкого сокращения потенциальной рекрутационной базы. Также следует учитывать потери, понесенные в ходе подавления Варшавского восстания. Примерно 3–4 тысячи каминцев вошли в 1-ю дивизию (четверть состава), танковую роту, разведывательный эскадрон{765}. Чуть позже около 1 тысячи русских эсэсовцев были включены в состав формирующейся 2-й дивизии власовцев{766}.

Впрочем, не все власовцы столь отрицательно отнеслись к пополнению. Иная оценка военнослужащих РОНА была, например, у ротмистра Георгия Чавчавадзе: «Были старые каминцы и новые. Старые каминцы, которые вышли из квазиантикоммунистических партизан (антипартизанских отрядов. — А.М.), были весьма порядочные люди и очень переживали то, что случилось впоследствии с бригадой. Молодежь была… Есть такое советское выражение — “приблатненная”. И лихая. Но все они были очень хорошими солдатами. И попадая в руки хорошего начальника, они были незаменимыми»{767}.

Следует отметить, что ряд офицеров Каминского заняли руководящие посты в РОА. Но их должности были ниже бывших в РОНА. Как уже отмечалось ранее, заместитель командира дивизии подполковник Георгий Белэй стал начальником офицерского резерва штаба ВС КОНР[163], бывший начальник артиллерии дивизии[164] полковник Александр Перхуров (двоюродный брат руководителя Ярославского восстания) стал инспектором по артиллерийскому вооружению, а затем заместителем начальника артиллерийского отдела штаба ВС КОНР{768}. Командовавший каминцами в ходе подавления Варшавского восстания майор Иван Фролов стал преподавать тактику в офицерской школе, что еще раз опровергает утверждение Позднякова, что участники подавления восстания не были включены в состав власовской армии{769}. Начальник общей части штаба РОНА капитан Г. Драгунов стал помощником начальника П отделения (пехота) командного отдела (кадров){770}. Командир бронетанкового дивизиона РОНА капитан Ю. Самсонов (Абрамов) стал заместителем командира танкового батальона ВС КОНР{771}. Интересно, что отрицательно отнесшийся к каминцам Буняченко настоял в споре с начальником немецкого штаба формирования ВС КОНР (бывший штаб Восточных войск) полковником Гейнцем Герре о назначении начальника разведотдела РОНА штурмбаннфюрера СС Б. Костенко командиром отдельного разведдивизиона в том же звании (майора согласно номенклатуре вермахта){772}.

В отличие от офицеров сержантский и унтер-офицерский состав дивизии Каминского в основном сохранил свои звания, а зачастую и должности во власовской армии. Так, например, унтер-офицеры штаба дивизии РОНА Сергей Грачев и Владимир Прудников получили должности старших писарей в составе комендантской роты 1-й дивизии КОНР{773}. То же касалось и рядовых. 14 солдат комендантского взвода вошли в состав комендантской роты 1-й дивизии{774}.

Некоторые военнослужащие-каминцы оказались на хорошем счету и получали награды и благодарности от начальства. Так, в приказе штаба 1-й дивизии ВС КОНР № 20 от 18 декабря 1944 года за подписью ее начштаба подполковника Николая Николаева «нижепоименованные господам офицерам и солдатам вверенного мне штаба за их добросовестную, особо усердную работу и труды по формированию и организации штаба дивизии, от лица службы объявляю благодарность и награждаю их ценными подарками». В их число входил начальник оперативного отделения штаба майор Иван Фролов и машинистка разведывательного отдела штаба, рядовой Анна Воскобойник (Колокольцева), вдова инженера «Земля»{775}.

Несмотря на награды и то, что бывшие военнослужащие Каминского, по свидетельству очевидца, «как дети… целыми днями возились на учебных плацах со штурмовыми орудиями и танками, так что им вечно не хватало горючего», осваивая новейшие образцы оружия, опасения Трухина, да и самого Буняченко не были беспочвенны. Каминцы (а за ними, думается и бойцы РОА) «добывали у немецких крестьян самогон, и дело часто заканчивалось ссорами, а то и рукоприкладством. Не без осложнений складывалось и общение солдат с женщинами разных национальностей, вывезенных на работы в Германию и содержавшихся в лагерях в окрестностях Мюзингена»{776}. Повлияли ветераны РОНА и на атмосферу во внутри-армейской среде. В частности, участились случаи неуставных отношений, в том числе между офицерами и рядовыми. Так как если в отношении офицерского состава дивизия к концу формирования была в более или менее удовлетворительном состоянии, младший или унтер-офицерский состав оставлял желать лучшего{777}. Как следствие по офицерскому составу 1-й дивизии был издан приказ № 065 от 3 апреля 1945 года за подписями Власова, Трухина, Буняченко и Николаева. Он, в числе прочего, гласил: «Отмечаются случаи, в частях и подразделениях Вооруженных сил Комитета освобождения народов России, наложения дисциплинарных взысканий, не предусмотренных дисциплинарным уставом и по существу являющихся издевательством над солдатами. Так, например: в учебном подразделении запасного полка и других подразделений 650 пд[165], в батальоне охраны штаба ВС КОНР, провинившихся солдат выводят на плац, гоняют бегом, применяют команды: “ложись”, “встать” бесчисленное количество раз.

Приказываю: прекратить издевательство над солдатами и впредь применять дисциплинарные взыскания только те, которые предусмотрены дисциплинарным уставом»{778}.

Если учесть, что приказ подписан весной, можно с большой вероятностью предположить, что офицерами, о которых в нем шла речь, были именно каминцы. Они успели к этому времени пройти курс подготовки, который требовал от них Буняченко.

Неудивительно, что подобное пополнение не только отрицательно повлияло на дисциплину в дивизии, но одновременно вызвало конфликты между «старыми» власовцами и бывшими каминцами. Горячий, но отходчивый Буняченко вынужден был даже официально вступится за бойцов обер-бургомистра, которых еще недавно не желал видеть. В приказе от 5 декабря 1944 года он, в частности, прямо заявлял:

«За последнее время имеются случаи, когда отдельные солдаты и офицеры, прибывшие на формирование дивизии, бросают незаконный оскорбительный упрек солдатам и офицерам бывшей дивизии Каминского в том, что они якобы бандиты, грабители и т.д.

Все эти упреки основываются на том, что в бывшей дивизии Каминского были отдельные случаи грабежей, мародерства (sic! — A.M.) и других безобразий, которые могут иметь место в любой части, если командование частей и весь офицерский состав не будет решительно бороться против указанных безобразий и не будет поддерживать воинскую дисциплину на должной высоте. Отдельные случаи не могут характеризовать поведение всей части в целом.

1-я русская дивизия СС в своем прошлом дралась против сталинского режима в России и ее состав в настоящем готов продолжить эту борьбу.

Это русские воины, на труде и крови которых, как и всех русских людей, должна быть и будет наша родная мать — Россия. Приказываю:

1. В корне пресечь оскорбления по адресу солдат и офицеров бывшей 1-й русской дивизии СС.

2. Разъяснить всему личному составу, что прибывающее пополнение в первую русскую дивизию из разных фронтов должно вместе слиться в дружную, спаянную идейно и организационно семью для борьбы под русским знаменем за спасение России и всех народов, населяющих ее»{779}.

Однако боевое применение каминцев оказалось более чем сомнительным. Попытка уничтожить советский плацдарм «Эрленгоф» на Одере (13–14 апреля 1945 г.), в которой принимал участие и 2-й полк, оказалась полностью проваленной. Несмотря на усиление частями 3-го полка, предпринятые атаки оказались безрезультатными. Общее же соотношение потерь составило 350 к 49. Бывшие каминцы (как, впрочем, и другие власовцы) бежали, многие, побросав оружие{780}. Поэтому утверждение Игоря Ермолова и Сергея Дробязко, что, несмотря на отсутствие «всякого понятия о дисциплине», «имеющие двухлетний непрерывный боевой опыт войска оказались ценным пополнением для РОА» представляется ошибочным{781}. В данном случае необходимо учитывать, что и часть власовцев к тому времени уже успела повоевать против союзников или на Восточном фронте в составе ударного противотанкового отряда полковника Игоря Сахарова, а некоторые из них были рекрутированы из восточных батальонов. Правда, следует отметить, что в ходе участия в пражском восстании (5–8 мая 1945 г.) действия «каминского» полка было более эффективно, чем других частей 1-й дивизии (очевидно, сказался опыт боев в Варшаве). Действуя в предместье Хухле-Сливениц, они сумели оттеснить немцев до района Збраслав (Збрыслав){782}.

Большая часть задействованных на сельскохозяйственных работах, равно как и включенных в состав власовской армии каминцев, после войны не избежали насильственной репатриации в Советский Союз и последующих репрессий. Так, в частности, заместитель Бронислава Каминского Степан Мосин и штурмбаннфюрер СС Иван Фролов, а также ряд их подручных по решению военной коллегии Верховного суда СССР от 30–31 декабря 1946 г. были приговорены к расстрелу. Другие были осуждены на различные сроки заключения.

Но не только каминцы составили основу 1-й дивизии РОА. Американский исследователь Джордж Фишер писал, что она также укомплектовывалась частями белорусской 30-й дивизии СС оберштурмбаннфюрера Ханса Зиглинга (ранее бригады вспомогательной полиции порядка), чьи военнослужащие также принимали участие в массовых репрессиях в Белоруссии{783}. Парадоксально, что в отличие от каминцев «при включении белорусов никаких затруднений не было»{784}, но в дальнейшем сами власовцы не очень любили вспоминать о своих kriegskameraden из ваффен СС{785}.

* * *
Приложение 1

Манифест напечатан

16 октября — это памятный день в истории населения Локотского Округа. Этим днем начинается новая эпоха русского народа, освобожденного Германской армией от большевистского ига.

16 октября впервые было организовано Управление Локотской власти, куда вошли лучшие люди новой России: К.П. Воскобойник, Б.В. Каминский, С.В. Мосин и др. На их долю выпала труднейшая задача — восстановить совершенно разрушенное хозяйство, пустить в ход остановившуюся машину жизни.

Население в это время находилось без руководства, занимаясь хищением остатков государственного хозяйства. В эти тяжелые дни руководителям новой власти пришлось начинать свое благородное, почетное дело — строить счастливую жизнь русского народа. Успехи работы всецело зависели от быстрейшей связи с населением, но все средства связи были разрушены: ни почты, ни телефона, ни типографии — ничего.

Прошла неделя. Кое-что уже сделано.

Но этого мало. Руководителям власти хочется сделать очень многое. А главное — воодушевить население, объявить ему, что в жизни русского народа начинается новая эпоха, довести до сознания каждого Манифест Народно-социалистической партии России, который был уже составлен К.П. Воскобойником (псевдоним — Инженер Земля).

23 ноября. Раннее утро. Кабинет К.П. Воскобойника освещен яркими лучами восходящего солнца. Лучи солнца играют на лицах сидящих в кабинете представителей новой власти. За столом сидят К.П. Воскобойник, Б.В. Каминский, С.В. Мосин, Р.Т. Иванин. Они решают сегодня очень важный вопрос об организации типографии. Каждый из них в эти горячие дни напряженной работы пришел к выводу, что печать — лучшее средство для связи с массами, лучший агитатор и пропагандист за новую власть. На этом совещании договорились подыскать скорее человека, который бы смог направить работу типографии, работу печати в Локте.

В 2 часа дня в этом кабинете произошел короткий разговор между К.П. Воскобойником и старым работником типографии Бояровым А.И., который, любя свое производство, на котором он проработал большую часть своей жизни, сумел сохранить типографию от разорения и эвакуации.

— Вы будете работать? — обратился к Боярову К.П. Воскобойник.

— Да, буду.

— В каком состоянии находится старая типография?

— Машина разобрана, но главные части я сохранил.

— Когда вы сумеете привести ее в рабочее состояние?

— Постараюсь сделать как можно скорее.

— Вот это прекрасно, постарайтесь, дружище! Когда будет все готово, сообщите мне. Договоритесь о новом помещении, где будет работать типография.

При участии А.И. Боярова оборудование типографии перевезено в новое светлое помещение; теперь он уже работает над ее сбором. Здесь же присутствуют и руководители новой власти. Всех беспокоит одна мысль: все ли части сохранены в машине, будет ли она работать?

Через несколько часов все было на своем месте. Машину пустили… Все, кто здесь присутствовал в это время, были напряжены, они ожидали…

Прошла минута… две… три… Машина заработала! Все радостно и облегченно вздохнули.

Утро 25 ноября. Заведующий новой типографией Александр Иосифович Бояров получает от К.П. Воскобойника и его соратников первый заказ: Воззвание к населению Локотской волости о начале новой жизни в освобожденной России и Обращение к партизанам, призывающее бросить лесную, волчью жизнь и вернуться к своим семьям, чтобы строить новую, счастливую жизнь.

Быстро выполнен первый заказ.

В эти горячие дни Бояров работает один и за наборщика, и за печатника, работает быстро и четко. В этот же день Воззвание и Обращение читает все население Локотской волости.

26 ноября в типографию поступил второй заказ — Манифест Народно-социалистической партии России. Этот заказ был уже многотиражный, так как он предназначен не только для населения Локотской волости, но и для населения освобожденных областей.

Благодаря личному участию Б.В. Каминского и С.В. Мосина, отпечатанный Манифест в 1–2 недели был распространен среди населения Орловской, Смоленской, Курской, Черниговской и др. областей.

И теперь еще население освобожденных областей читает с глубоким уважением Манифест Народно-социалистической партии России за подписью “Инженер Земля”. Прошло несколько месяцев после первого заказа. Дело типографии расширилось. Вышел первый номер газеты «Голос Народа»[166]; ответственный редактор Мосин С.В. С выходом первого номера газеты «Голос Народа» связь с населением наладилась. Все читатели с нетерпением стали ожидать очередного номера окружной газеты, которая знакомит читателя с жизнью русского народа, с ростом народного хозяйства и т.д.

Амчеров.
Источник: Голос Народа, 1 декабря 1942 года.
* * *
Приложение 2

Приказ №185

По Локотскому уездному управлению

23 июня 1942 года

При раскулачивании и даче твердых заданий по выполнению различного рода налогов у крестьян советской властью с нечеловеческой жестокостью производилось изъятие построек, скота, сельхоз. инвентаря и другого имущества.

В настоящее время раскулаченные, твердозаданцы[167] и другие обиженные советской властью возвращаются на места своих бывших жилищ.

В целях восстановления справедливости приказываю:

§1.

Всем раскулаченным и твердозаданцам возвратить безвозмездно принадлежащие им ранее постройки всех видов: жилые дома, сараи, риги и прочее, а также сельхоз. инвентарь: молотилки, веялки, жатки, сеялки, подсобно-промышленные предприятия: мельницы всех видов, шерстобойки, крупосушки, прососушки и пр.

§2.

Ввиду того, что многих построек, в свое время отобранных, уже не существует, им предоставлять взамен из бывших колхозных строений, в целом виде или частично. Если дома проданы, перестроены для общественно полезных нужд (на постройку школ, больниц, нужных для общества складов и бань), то им отпустить лесоматериал бесплатно с вырезкой и вывозкой за общественный счет.

§3.

Бывшие колхозные постройки, необходимые для общественных нужд населению (склады, бани), а также употребленные для постройки школ и больниц с надворными постройками, ликвидации не подлежат. Остальные колхозные постройки могут быть ликвидированы, предоставляя таковые в первую очередь бойцам, работникам полиции, раскулаченным, пострадавшим от партизан, сотрудникам и беднейшему населению бесплатно.

§4.

Возвращению подлежат также и отнятые усадебные участки с находящимися на них садами и другими насаждениями.

Ответственность за выполнение настоящего приказа возлагаю на Волостных Старшин, Полицию, Старост и Уполномоченных.

Бургомистр Локотского Уезда Б. Каминский

Разъяснение Приказа № 185

23 июня с. г. по округу был издан приказ № 185 о возврате отобранных при советской власти построек и предприятий их бывшим владельцам.

С мест то и дело поступают запросы о том — распространяется ли этот приказ на города и рабочие поселки.

Разъясняю, что предприятия возвращаются лишь те, которые перечислены в приказе.

Что же касается жилых домов с надворными постройками, то они должны быть возвращены прямым владельцам или законным наследникам, если эти дома не являются многоквартирными и не заняты общественно-полезными учреждениями (школы, больницы, клубы и т.д.) или военными организациями; многоквартирными домами считаются такие, которые имеют более двух квартир и большую жилплощадь, причем в многоквартирных домах может быть возвращена лишь часть дома, но не более двух квартир.

И, наконец, последнее разъяснение: постройки всех типов (будь то жилой дом или предприятие) возвращаются владельцам в том состоянии, в той технической годности, которую имеют постройки на день возврата, без какого бы то ни было ремонта за счет государства.

Зам. Обер-Бургомистра С. Мосин
Источник: Ермолов И. Русское государство в немецком тылу. История Локотского самоуправления. 1941–1943. М.: Центрполиграф, 2009. С. 242–243.
* * *
Приложение 3

ПРИКАЗ

Предлагаю всем партизанам, оперирующим в Барсовском районе и ближайших окрестностях, а также всем лицам, связанным с ними, в недельный срок, то есть не позднее 1 января 1942 года, сдать старостам ближайших селений все имеющееся у них оружие, а самим явиться для регистрации в Управление районного старосты в поселок Локоть. Являться небольшими группами — 2–3 человека, вызывать постового бойца и сообщать ему о целях своего прихода. Все неявившиеся будут считаться врагами народа и уничтожаться без всякой пощады.

Пора давно прекратить безобразие и приступить к организации мирной трудовой жизни. Всякие сказки о возвращении советского режима в оккупированные области являются вздорными необоснованными слухами, которые распространяются злостными советскими элементами, с целью дезориентации граждан и поддержания состояния беспорядка и неуверенности в кругах широкого трудового населения.

Сталинский режим умер безвозвратно, это пора понять всем и становиться на путь спокойной трудовой жизни. Вздорными являются слухи о поголовном истреблении партизан и коммунистов. Опасность может грозить только самым злонамеренным представителям партийного и советского аппарата, которые не хотят сами и не дают возможности другим стать на мирный трудовой путь.

Настоящий приказ является последним предупреждением.

В селениях, где настоящий приказ получен с опозданием, регистрация партизан может быть отсрочена до 15 января 1942 года.

Руководитель Народной социалистической партии
ИНЖЕНЕР ЗЕМЛЯ (КПВ)
Источник: Ермолов И. Русское государство в немецком тылу. С. 234–235.
* * *
Приложение 4

Главнокомандующий Армией _____

№ 1023-42

Ставка 19.07.42

Бургомистру Локотского уезда —

Господину инженеру Б. Каминскому

Настоящим я поручаю Вам организацию самоуправления в административном округе Локоть и назначаю Вас командующим созданной в пределах этого округа милиции.

Ваш административный округ охватывает кроме района Локоть районы Дмитриев, Дмитровск, Севск, Комаричи, Навля и Суземка. Для решения вопросов военной подготовки, в качестве совещательного органа, Вам придается штаб инструкторов под руководством майора фон Вельтгейма. Майор фон Вельтгейм является одновременно офицером связи к главному административному округу Брянск и штабу Армии. Для координации вопросов управления в соответствии с данными германским главным командованием установками, ему приданы административный чиновник, а для решения вопросов сельского хозяйства — руководитель по сельскому хозяйству.

Германским учреждениям, которые равным образом будут организованы в районах, приказано не вмешиваться непосредственно в дела управления. Они подчиняются исключительно майору фон Вельтгейму, и им надлежит ограничивать свою деятельность на помощи и совете. Я надеюсь, что таким образом в короткое время удастся дать стране самоуправление, охраняющее интересы крестьян и промыслов.

Что касается условий подчинения милиции штабу фон Гильзы[168], для совместной борьбы против партизан в лесах восточнее реки Десна, положение этим не изменяется.

Германский подлинник имеет подпись:

Шмидт, генерал-полковник

и главнокомандующий.

Точность перевода удостоверяется:

Зондерфюрер (К) — подпись.

Источник: Грибков И. Хозяин брянских лесов. С. 66–67.
* * *
Приложение 5

К населению Локотского округа

Граждане и гражданки!

То, что освобожденная часть России навсегда включилась в семью народов Западной Европы, — является несомненным.

То, что завоевания Германской армии и германского народа будут до победного конца поддерживаться Русским Освободительным движением, — также является неоспоримым фактом.

Истинный русский народ, любящий свою родину-мать, всегда будет зорко стоять на страже защиты интересов родного отечества.

Русские патриоты всегда были и будут готовы на любое самопожертвование, чтобы закрепить дарованную им свободу, землю, право на мирный труд, право на счастливую жизнь.

Война продолжается! Война требует новых и новых жертв. Мы знаем, какие ожесточенные бои происходят на восточном фронте, в частности в районе Орла, где противник, невзирая на огромные потери, продолжает напрасные атаки.

Гул орудий, грохот пушек доходит и до нас. Мы, конечно, спокойны за свою судьбу, мы отлично знаем, что никогда Германская армия не сдаст Орла; мы уверены, что никогда не попасть в лапы врага и нашему первому самоуправляющемуся Локотскому округу. Однако не исключена возможность военных действий на территории всего Локотского округа. Следовательно, оставаться здесь — это значит подвергнуть себя опасности, могущей грозить нам со стороны противника. Ни для кого не секрет, что Красная армия и НКВД жестоко расправляются со всеми теми, кто жил на освобожденной от жидобольшевиков территории, не говоря уже о тех, кто работал на пользу Новой России.

Каждому из нас понятно, что гораздо лучше, гораздо легче, а, следовательно, и продуктивнее работать, творить, созидать, строить в спокойной обстановке, не требующей большого нервного напряжения и действующей благотворно на моральное состояние трудящегося — на какой бы он работе не находился, каким бы трудом не занимался.

Кроме того, мы находимся сейчас на пороге других, более грандиозных событий. Мы — накануне создания самостоятельного Русского государства. Это — крупный шаг в истории человечества, в истории русского и родственного с ним народов, и к этому необходимо подготовиться достойным образом.

Наш округ — первый округ, взявший бразды правления в свои руки. Наш округ — первый округ, организовавший Бригаду Народной Армии. Оценка Германского Командования и оценка самого народа, отзывы прессы освобожденных местностей и прочее — все говорит за то, что наш округ работал неплохо, он вполне справился со своими хозяйственно-политическими и военными задачами, а поэтому заслуживает перенесения опыта своей работы на более обширную территорию.

Сейчас это сделать очень своевременно.

Германское командование, учтя все приведенные факторы, предложило мне переместить вверенный мне округ в другую освобожденную от жидобольшевиков зону — Белоруссию.

Я надеюсь, что все работники моего округа с радостью встретят это предложение Германского Командования и будут с неослабевающей энергией продолжать свою работу, каждый на своем участке — и на новом месте.

Переброска округа будет произведена, вне всякого сомнения, планомерно, продуманно, все будет заранее предусмотрено. Само собой разумеется, что гарантировать большие удобства сейчас нельзя. Каждый рабочий и служащий, а также неработающий будут обеспечены средствами передвижения. Будет предоставлена возможность взять с собой все необходимое, будут гарантированы минимальные удобства.

Что касается тех, которые не пожелают поехать в предназначенную область — они будут эвакуированы Германским Командованием в административном порядке без предоставления транспортных средств.

Все должны быть готовы к выполнению священного долга перед родиной. Нам дороги наши завоевания. Мы знаем цену большевизму, мы знаем цену советскому крепостничеству, а поэтому мы обязаны включиться в окончательную борьбу с остатками загнивающей иудо-большевистской системы.

Итак, граждане и гражданки, все, кому дорога и близка родина, кто горит желанием стать в число избранников Новой Европы, приготовьтесь к отъезду. Включайтесь в активную борьбу с общим врагом мирового человечества — жидобольшевизмом и родственным ему по делам англо-американским плутократом!

Обер-Бургомистр Локотского округа Комбриг Б. Каминский
Источник: Грибков И. Хозяин брянских лесов. С. 71–72.
* * *
Приложение 6

Приказ № 43

По штурмовой бригаде РОНА от 16-го мая 1944 г.

На днях закончились операции против сталинских банд, находившихся в Унечском районе. По сведениям, полученным нашей разведкой, в этом районе были сосредоточены 16 бандитских бригад, общей численностью до 20 тысяч человек. Несмотря на свою численность, прекрасную оборону, созданную бандитами в течение одного года, а также несмотря на природные условия, благоприятствовавшие обороне, противник разбит на голову.

Части первого и пятого стрелковых полков, офицерская школа и гвардейский батальон, во взаимодействии с немецкими частями целый месяц вели бои по разгрому и уничтожению большевистских банд. Встреченные при этом трудности: бездорожье, болотистая местность не смогли вырвать из наших рук победу.

Наши славные бойцы и командиры не только сломили упорное сопротивление бандитских бригад Родионова и Алексеева, которые действовали на нашем участке, но и нанесли противнику тяжелые потери. Взято до 600 человек пленными, в том числе и начальник штаба бригады Алексеева. Сами Родионов и Алексеев убиты. Всего бандиты потеряли убитыми свыше 6000 человек. При этом захвачено много оружия и боеприпасов, а также многочисленные неприятельские обозы и базы.

Участники этих боев показали высокие образцы мужества, доблести и геройства. Бывали такие дни, когда наши бойцы и командиры, по целым суткам находясь по грудь в воде, успешно отражали массированные атаки противника, имевшего целью прорваться из окружения.

Проведенные операции доказали, что наши идеи национал-социализма глубоко внедрились в сердца бойцов, командиров и политработников, ибо только вдохновляясь этими высокими идеями они могли так хорошо справиться со своими задачами. Только люди искренне любящие свою родину и так искренне ненавидящие жидобольшевизм могут столь мужественно сражаться со своим врагом.

По приказу Высшего командования Германских войск мне вручено для раздачи бойцам и командирам 20 Железных крестов и более 150 орденов для русских.

Поздравляю вас, мои бойцы, командиры и политработники, с одержанной победой. Желаю нашим героям дальнейших успехов в этой решающей борьбе.

Вперед к победе.

Да здравствуют наши герои — победители, испытанные борцы за Свободную Россию.

Командир штурмовой бригады Б. Каминский.
Источник: «Голос народа» от 27 мая 1944 г.

ЧАСТЬ III

Глава 1. КРАСНОВ — ВЛАСОВ: К ИСТОРИИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ

Оппозиция Власов — Краснов отличается от оппозиции с другим белым офицером Хольмстоном-Смысловским. В случае с Хольмстоном-Смысловским первоначальные контакты исходили от последнего, а в дальнейшем, несмотря на во многом противоположные взгляды на стратегию и тактику освободительного движения, не давшие возможности к объединению сил, между ними сохранялись партнерские отношения (рекрутирование Зондерштабом Р добровольцев для РОА).

Немецкий исследователь Иоахим Хоффманн отмечал, что первый шаг к сотрудничеству сделал Власов. Его начальник личной канцелярии «полковник К.Г. Кромиади в 1943 году пытался через генерал-майора С.Н. Краснова[169] в Париже установить связь между Власовым и генералом П.Н. Красновым, легендарным полководцем Гражданской войны… Однако попытка Кромиади ни к чему не привела: Краснов, отстаивавший идею полной социальной самостоятельности казаков, относился к Власову настороженно. Кроме того, он мог сослаться на заявление правительства рейха от 10 ноября 1943 года, в котором казаки объявлялись союзниками и им гарантировались права, привилегии и неприкосновенность их земель»{786}.

Тогда, вспоминал Кромиади, «мы условились — он (Семен Краснов. — A.M.) повлияет на Петра Николаевича, а я — на Андрея Андреевича, чтобы они договорились и работали бы вместе… А когда настало время переговоров и Власов уполномочил меня поговорить с Петром Николаевичем (я имел честь быть знакомым с ним довольно близко), я решил начать разговор с… Семеном Николаевичем. К моему удивлению, он категорически отказался говорить с дядей по этому поводу, поскольку они уже подписали договор с немцами и нарушить его не могут. После меня Юрий Сергеевич Жеребков, находившийся в родственных отношениях с Петром Николаевичем, говорил с ним о совместной работе с Власовым, и генерал наотрез отказался обсуждать этот вопрос»{787}.

Примерно к этому же времени относятся и первые личные контакты генералов. Для организации встречи был привлечен Игорь Новосильцев, в доме дяди которого, экс-главы немецкого отделения эмигрантского Красного Креста Федора Шлиппе[170], и произошло знакомство Власова и Краснова{788}. Сын хозяина Алексей Шлиппе (его брат Борис и дядя Карл Густав Шлиппе служили в 9-й армии, возможно, в «Белых крестах») позднее вспоминал: «Первая встреча прошла без вмешательства немецких властей, то есть не по их приказу или инициативе. Кем она была затеяна — не знаю. Судя по поведению генерала Краснова, можно заключить, что желание встретиться исходило скорее от генерала Власова или его окружения. Надо отметить, что Власов в то время как бы “висел в воздухе”. Власов, очевидно, составлял свой манифест и ждал. С этим манифестом, возможно еще не в окончательной редакции, он приехал в деревню Далевиц, где по соседству с нами жил и генерал Краснов»{789}. Дом Краснова располагался на Адольф Гитлерштрассе, 118, а район Большого Берлина Далем (Кибитцвег, 9), откуда выехал Власов, был примерно в 20 километрах.

Шлиппе обратил внимание, что «генерал Власов приехал в штатском и, насколько я помню, только в сопровождении Игоря Новосильцева. Вторым пришел генерал Краснов. Встреча происходила в саду, под яблоней, где был подан чай. Краснов довольно долго и тепло здоровался с моей матерью и бабушкой и лишь потом подошел к Власову, вежливо пожал ему руку. За столом шел общий разговор… Потом, еще за чаем, Власов решил заговорить о том, что его волновало. Он подал свой манифест Краснову и предложил ему прочитать. Краснов взял манифест, пробежал быстро несколько строчек и почти сразу вернул его Власову. “Как-то неграмотно написано, — сказал он, — трудно читать по новой орфографии”. На этом разговор за чаем и окончился». Последовавшая затем часовая конфиденциальная беседа в кабинете отца мемуариста также не дала результатов. «Всех нас огорчило поведение Краснова. Что вызвало эту холодность — трудно сказать. Личное ли соперничество, недоверие или еще что-либо подобное? Во всяком случае, отрицательное отношение оказалось сильнее связующей цели общей борьбы»{790}.

Вскоре в доме Шлиппе состоялись еще как минимум две встречи. Первая из них относится к 22 мая 1943 года. На следующий день Алексей фон Лампе, который также на ней присутствовал при разговоре, описал его своему другу, главе РОВСа Генерального штаба, генерал-лейтенанту Алексею Архангельскому.

Фон Лампе отмечал, что от Власова у него осталось впечатление «много лучше, чем я ожидал! Если откинуть всякие сомнения и верить ему полностью, то впечатление просто хорошее. Но… старость ходит осторожно и потому верить моему собеседнику полностью, я верю очень редко.

Его слова — это наши слова и мысли в течение многих лет. Его планы — хороши, если они исполнимы и для тех, кто их принимает, — приемлемы. Его прогнозы и рассказы просто интересны». Правда, «все это интересно, но, увы, не все понятно. И потому от окончательных заключений я пока, даже и в письме к Вам, воздержусь»{791}.

В свою очередь Краснов у фон Лампе вызвал противоположные чувства: «при первой половине нашей встречи присутствовал и Петр Николаевич, также видевший его впервые — на этот раз он (Петр Николаевич) мне очень не понравился. То он “Остерман”, то льстец (к чему?) — то я и сам не знаю что… я перестаю его понимать, может быть, потому, что мне становится неприятно понять его полностью… Он спешил уйти, так как он накануне отъезда в отпуск для лечения, что он делает много лет и каждый год»{792}.

В рассказе фон Лампе допустил одну ошибку: это не было знакомством Краснова и Власова. Описание первой встречи двух генералов, сделанное фон Шлиппе (отсутствие упоминаний других гостей, кроме Новосильцева, часовая конфиденциальная беседа), позволяет говорить о том, что фон Лампе на ней не присутствовал[171]. Возможно, он не понял Краснова или сам сделал неправильные выводы.

Алексей фон Лампе писал также об этой встрече и полковнику, князю Соломону Гегелашвили, последнему командиру корниловского артдивизиона, одному из руководителей РОВСа и вновь характеризовал Власова весьма положительно. Так, в письме от 19 января 1944 года он вновь признавался: «Я давно говорю, что при нашем свидании он произвел на меня лучшее впечатление, чем я на него». А ранее, в письме от 8 июня 1943 года, повторял: «многое из того, что говорят Власов и Малышкин, вполне отвечает и нашим взглядам и тому, что мы говорили и говорим»{793}. Хотя и искренне сожалел, что в идеологии освободительного движения мало место уделяется Белой идее. Тем не менее в конце января 1945 года он подал рапорт о вступлении в РОА и с 1 февраля был зачислен в качестве генерал-майора резерва ВС КОНР{794}.

Также о беседе 22 мая Игорь Новосильцев говорил Сигизмунду Дичбалису{795}.0 ней же, но более подробно он рассказывал и протоиерею Александру Киселеву. Как вспоминал отец Александр, ему был «очень интересен рассказ И.Л. Новосильцева о встречах генерала Власова… В доме Шлиппе генерал Власов познакомился с генералом П.Н. Красновым и генералом А.А. Лампе.

Удивительный такт и чувство меры помогало Андрею Андреевичу свободно и достойно вести себя за столом, в гостиной, при разговорах с людьми совсем иного круга. Обращаясь к Лампе, Власов спрашивает о его отношении к РОА, на что Лампе отвечает: “Мы, с генералом Красновым, монархисты, Андрей Андреевич”. “Поезжайте в наше село, — гудит голос Власова, — там вы найдете третьего, — моего отца. Он кирасир и его идеал император Александр III”.

Я не хочу сказать, что генералу Власову был свойствен светский лоск. Нет. Он им не обладал, а подражание этому могло бы сделать его облик даже смешным. В нем меньше всего было деланого. Естественность была одной из характерных для него черт»{796}.

Еще одна встреча должна была состояться осенью 1943 года. На нее, кроме Власова, Краснова и Шлиппе, планировалось пригласить фон Лампе, Александра Казанцева и Виктора Байдалакова. Последний вспоминал, что он увидел в саду «среди георгин и астр» всех, кроме атамана. Хозяин «огорченно сообщает, что хотел свести и познакомить всех с генералом П.Н. Красновым… Краснов сначала обещал прийти на встречу, но только что позвонил и сказал, что никак не сможет прийти»{797}.

Следующая встреча относится к лету 1944 года. Внук Федора Шлиппе Владимир проводил летние каникулы (на момент описываемых событий ему было 12 лет) «у деда, когда пришел туда Власов в сопровождении двух (или трех?) офицеров РОА. Кто они были, я не помню. Судя по воспоминаниям других очевидцев, сопровождали его и штатские лица, но этого я не помню. Было несколько минут, когда все здоровались, и при этом я и мой (ныне покойный) двоюродный брат Николай Михалевский могли присутствовать. Власов и с нами поздоровался, и мне запомнилось крепкое рукопожатие его огромной руки, и, конечно, его высокий рост, глубокий бас его голоса, добрая улыбка. Затем взрослые уединились, а нас мальчишек отпустили в сад заниматься своими делами. Когда именно пришел Краснов (которого я до этого видел несколько раз, так как он жил недалеко от деда), я не помню. Еще помню, что к обеденному столу могли пригласить — по военным условиям — только самого Власова, а офицеров и нас с Николаем попросили проводить в ресторан»{798}. Краснов в отличие от Власова запомнился ему хуже. Возможно потому, что «он для меня был старым, серьезным человеком, который меня-то и не замечал»{799}. Шлиппе писал, что фон Лампе на этой встрече также не было. Состав участников (число присутствующих лиц), военная форма Власова позволяют заключить, что речь идет о беседе, которая не была зафиксирована в приведенных выше источниках.

* * *

Причин расхождения между Андреем Власовым и Петром Красновым было несколько. Как и в случае с Каминским, атаман не хотел «делиться» имеющимися у него силами. Краснову подчинялись 1-я казачья кавалерийская дивизия (в дальнейшем 15-й казачий кавалерийский корпус) и Казачий стан (отдельный казачий корпус)[172]. В состав последнего помимо обычных строевых частей входила разведывательно-диверсионная группа «Атаман». Также, по некоторым сведениям, казаки имели собственные авиационные части и бронетехнику{800}. Наличие войск, количественно превосходивших РОА, позволило сотнику Казачьего стана Александру Ленивову (Забазнову) утверждать, что «терпя неудачу за неудачей с формированием чисто русских строевых частей в РОА генерал Власов и его штаб сосредоточили свое исключительное внимание на казачьих формированиях, численный строевой состав которых превышал число в 250 000 казачьих воинов к концу июля 1944 года», а саму деятельность будущего автора «Пражского манифеста» именовать «подрывной»{801}.[173]

Кроме этого Краснов, в отличие от Власова, располагал политическими гарантиями. Еще 15 апреля 1942 года Гитлер лично разрешил рассматривать казаков и кавказцев как «равноправных союзников»{802}. На основании последнего 11 октября 1942 года за подписью начальника штаба 6-й полевой армии генерал-майора (в дальнейшем генерал-лейтенанта) Артура Шмидта была составлена специальная инструкция, предписывающая «доброжелательно относиться» к кавказским народам и казакам{803}. Позднее, 10 ноября 1943 года, была опубликована «Декларация германского правительства», подписанная начальником штаба верховного командования вооруженными силами Германии генерал-фельдмаршалом Вильгельмом Кейтелем и рейхминистром оккупированных восточных территорий Альфредом Розенбергом (Приложение I)[174]. В ней, в частности, говорилось о гарантии рейхом казакам «всех прав и преимуществ служебных, каковые имели ваши предки в прежние времена» и «неприкосновенности ваших земельных угодий». Историк Сэмюэль Ньюланд обращал внимание на парадоксальный союз обычно враждовавших вермахта и Восточного министерства в создании декларации{804}. Другим парадоксом декларации являлось ее противоречие с заявлением Гитлера на совещании 16 июля 1941 года: «Только немец вправе носить оружие, а не славянин, не чех, не казак и не украинец». Тем самым имело место нарушение fuhrerprinzip{805}.

Следует отметить, что в дальнейшем, в рамках создания мифа о «чистой» коллаборации с немцами, в эмигрантской периодике отрицались преференции казакам, содержащиеся в декларации{806}.

Также расхождения были обусловлены разными взглядами на Германию. Власов считал, что по мере ослабления рейха и понимания военным и политическим руководством страны возможности поражения сменится отношение к русским коллаборантам. Нацистам станет выгоден сильный союзник в лице национальной России. Краснов, напротив, делал ставку на сильного Гитлера и вермахт. Для него фюрер был «гениальный человек, подобного которому еще не было в мировой истории» и который «никогда не ошибается»{807}. Так же, как и Каминский, он принимал идеологию национал-социализма и стремился ее адаптировать под политическую культуру казачества{808}. Атаман не сомневался, что в обмен на свою лояльность может рассчитывать на поддержку со стороны военной и политической администрации. Исходя из идеи плодотворности германо-российского союза, он заключал: «нам не стыдно, а гордо — идти в победоносную германскую, гитлеровскую, национал-социалистическую армию»{809}. Это делало его неуступчивым в переговорах с Власовым.

30 марта 1944 года Краснов был приглашен в Летцен (аэродром недалеко от ставки Гитлера в Восточной Пруссии). Здесь состоялась его встреча с командующим восточными добровольческими войсками генералом Кестрингом. По мнению Владислава Голдина, «собеседники произвели друг на друга благоприятное впечатление и расстались удовлетворенные. Вечером того же дня Краснову был вручен, подписанный следующим днем, приказ Кестринга о назначении его начальником Главного управления казачьих войск в составе министерства восточных областей Германии» (ГУКВ){810}, представительства, созданного «для защиты казачьих прав»{811}, что также укрепило его позиции по отношению к Власову. Сложно судить, действительно ли Краснов и Кестринг остались довольны друг другом. В пользу такого взгляда свидетельствует их общие дореволюционные воспоминания (Кестринг родился и жил в России) и собственно назначение атамана. С другой стороны, поборника прусской традиции, с подчеркнутой деполитизированностью, каковым являлся генерал (возможно, последняя отчасти дистанцировала его и от Власова), не могла не раздражать пронацистская ангажированность визави. А приказ, в случае инициативы его появления в кругах непосредственного начальства Кестринга, учитывая конформность командующего добровольческими войсками, мог быть в таком случае утвержден и при личной отрицательной оценке казачьего атамана.

Впрочем, вне зависимости от личных оценок Кестринга и Краснова, на следующий день было официально объявлено в продолжение Декларации 1943 года о создании ГУКВ. Его целью было «представительство перед германским командованием для защиты казачьих прав». В состав ГУКВ вошли также генерал-майор Вячеслав Науменко (Кубанское войско за границей), полковники Сергей Павлов (Донское) и Николай Кулаков (Терское). В данном случае атаману действительно удалось сплотить в рамках Главного казачьего управления практически всех казаков. Он преобразовал ГУКВ в казачье правительство. Тем самым, Краснов de jure стал во главе не только донцев (каковым он был до войны), но и всего казачества (его должность называлась Верховный атаман-президент). С этой целью 2 августа 1944 года атаман издал приказ № 8, об объединении всего казачества в одно целое. Краснов справедливо считал это верхом своей политической деятельности в эмиграции{812}.

Однако сформировать правительство так и не удалось. При активном влиянии начальника Штаба ГУКВ генерал-майора Семена Краснова и референта Восточного министерства и немецкого представителя в ГУКВ доктора Николая Гимпеля соглашение было аннулировано приказом № 6 от 29 августа 1944 года{813}. Возможно, отказ от создания казачьего правительства был обусловлен тем, что германские власти (или часть их) в то время уже сделали ставку на Власова, а не на Краснова{814}.

Противоположность взглядов Власова и Краснова подчеркивает и отношение к событиям 20 июля 1944 года. Сразу же после попытки покушения на Гитлера атаман издал специальный приказ по казачьим войскам (№ 5 от 22 июля 1944 г.), в котором подчеркнул, что «Господь спас нашего вождя», а заговорщиков назвал «слабыми, трусливыми, бесконечно подлыми, гнусными людьми». Одновременно он направил телеграмму самому фюреру (ее текст был ре-публикован и в приказе): «Казачьи войска, перешедшие на сторону Германии и вместе с ней сражающиеся против мирового еврейства и большевизма, с глубоким негодованием и возмущением узнали о гнусном и подлом покушении на вашу жизнь. В чудесном спасении вашем они видят великую милость всемогущего Бога к Германии и казакам, вам присягнувшим, и залог полной победы вашей над злобным, жестоким и не стесняющимся в средствах борьбы врагом.

Казаки усугубят рвение своего служения для спасения Германии и Европы от большевистской заразы. Живите многие годы наш вождь Адольф Гитлер»{815}.[175]

В свою очередь в периодике РОА ограничились формальными дипломатическими заявлениями. Была опубликована редакционная статья «Рука убийц отведена», а также перевод нескольких немецких материалов{816}. Сам Власов воздержался от какого-либо проявления верноподданнических чувств, хотя внешне и дистанцировался от заговорщиков. Штрик-Штрикфельдт вспоминал, как в присутствии генерала сказал о самоубийстве одного из них, «очень близкого друга» оберста барона Весселя фон Фрейтаг-Лорингхофена. Власов «с совершенно равнодушным» видом сказал, что не знает такого. Вскоре генерал объяснил свою позицию: «я вам уже однажды говорил, дорогой друг, что нельзя иметь таких мертвых друзей. Я потрясен, как и вы. Барон был для всех нас особенно близким и верным другом. Но я думаю о вас. Если вы и дальше будете так неосторожны, следующий залп будет по вам»{817}.

* * *

Краснов, обеспокоенный активностью Власова (тем более, что РОА и ее лидер были «самой излюбленной темой» среди казачества, и многие в его среде расценивали генерала как «народного вождя»){818}, стремился заручиться поддержкой высших нацистских функционеров. В сентябре 1944 года он добился приема у Гиммлера. Атаман предложил рейхсфюреру СС сформировать стотысячную казачью армию и перебросить ее на удерживаемую вермахтом часть Западной Украины. А в ноябре Краснов вместе с тогда еще полковником, главой Казачьего стана Тимофеем Домановым встречался и с Розенбергом{819}. Алексей Шлиппе считал, что немцы в конце войны хотели объединить все русские части вокруг главы РОА, а потому «желали примирения Краснова с Власовым и их совместного действия»{820}. Последнее совпадало с интересами части казачества, в том числе его руководства. В частности, генерал-лейтенант, «донец», Евгений Балабин еще 25 октября 1944 года писал Власову: «казачество пойдет с вами на освобождение России», рекомендуя в президиум КОНР в качестве представителя донских казаков генерал-лейтенанта Федора Абрамова{821}. И хотя, по мнению Голдина и Крикунова, на провозглашении Пражского манифеста, который подписали такие видные представители казачьей эмиграции, как Евгений Балабин, Шамба Балинов и Федор Абрамов, в Испанской галерее Пражского града присутствовал среди прочих и Петр Краснов, впрочем, категорически отказавшийся входить в состав КОНРа, до полноценного объединения было еще далеко{822}. В частности, Краснова беспокоило, что в манифесте Власов «видимо умышленно» ничего не говорил о казаках, в том числе об их дореволюционных привилегиях. Незнание главой освободительного движения казачества грозило последнему опасностью «раствориться в массе русского народа», когда «от него не останется даже воспоминания»{823}. Поэтому незадолго до этого атаман «горячо протестовал» против участия в заседании Абрамова и Балабина (последний возглавлял Общеказачье объединение в Германии), считая, что эта «случайная, небольшая кучка казаков не имеет права никого уполномочивать представлять собою донское казачество»{824}. Правда, атаман не назначил вместо них тех станичников, которые, по его мнению, могли бы достойно представлять донское войско.

Несмотря на поддержку власовского движения частью казачества (приветственные телеграммы ряда станиц), определенная дистанцированность от КОНР прослеживалась и в периодике. Так, в «Казачьих ведомостях» (редактор Петр Краснов), в статье по поводу Пражского манифеста писалось, что «вся казачья печать единодушно приветствовала обнародование манифеста, выразив тем самым непреклонную волю всего казачества общими усилиями сокрушить большевизм», но далее следовала оговорка: «казаки поддержат русскую освободительную армию и под руководством своих казачьих начальников будут сражаться там, где им будет указано германским командованием»{825}. Одновременно, приватно, касаясь собственно манифеста, атаман обвинял Власова, считая, что он «продал Россию жидам»{826}.

В последнем Краснов оказался солидарен с характеризовавшимся крайним сепаратизмом Казачьим национальным движением, возглавлявшимся Василием Глазковым, которое поддерживалось министерством оккупированных восточных территорий Розенберга. В издававшемся последним в Праге «Казачьем вестнике» по поводу манифеста было сказано следующее: «Учреждением комитета русский народ формально выражает свою готовность бороться против большевизма. Надо полагать, что одновременно это свидетельствует о том, что в русском народе начинается оздоровление от большевицкого угара, которым страдает русский народ с 1917 года и что это оздоровление уже выражается в форме активного желания участвовать в борьбе против большевизма. Мы, казаки, всегда приветствовали и приветствуем каждое усиление и укрепление противобольшевистских сил, в том числе и противобольшевистских сил русского народа, формирующихся из среды русского народа». Как и Краснов, «самостийники» утверждали, что «казачий народ ведет свою освободительную борьбу против московского большевизма с самого его рождения. И в нынешней борьбе против СССР казаки с первых же дней явились самыми активными ее участниками и верными союзниками Великогермании. Германское правительство своей декларацией к казакам от 10 ноября 1943 года перед лицом всего мира оценило казачью борьбу за право жить на своей казачьей земле, роль и значение казачьего народа в борьбе против большевизма»{827}. Впрочем, по некоторым сведениям, позднее Глазков лично обращался к Власову, с просьбой принять его в КОНР{828}.

Подобные заявления, равно как и игнорирование «власовской» темы в подконтрольной Краснову периодике («На казачьем посту», «Казачьи ведомости»), прямо противоположны пропагандистским методам со стороны руководства КОНР, стремящегося к объединению с казаками. В периодике РОА нередко появлялись материалы, посвященные казакам-коллаборантам{829}. Правда, зачастую с подписями, указывающими на их принадлежность к власовской армии: «лихие казаки, сражающиеся в рядах Русской Освободительной Армии»{830}.

Тем не менее не только сами коллаборанты, но и власти продолжали желать «примирения Краснова с Власовым и их совместного действия». А так как «только при личном свидании… они сами смогут обо всем договориться, смогут высказать свои основные взгляды, сделать некоторые уступки, внеся нужные коррективы», то ими была организована еще одна встреча, которая тоже состоялась у фон Illumine 7 января 1945 года{831}.[176] На нее «Власова сопровождал генерал Федор Иванович Трухин, адъютант Власова лейтенант Антонов[177] и еще несколько человек из русских. Из немцев было пять-шесть офицеров из ваффен СС. Очевидно, все были из балтийцев и понимали по-русски, но разговор с ними шел исключительно по-немецки через переводчика, одного из них»{832}. Гости прошли в столовую ждать опаздывавшего Краснова. Шлиппе-младший и Кононов поехали за ним.

В данном случае поведение генерала, всегда отличавшегося пунктуальностью, было обусловлено либо какой-то «дипломатической игрой» (так Сталин обычно «опаздывал» на заседания международных конференций, чтобы собравшиеся стоя приветствовали его), либо — психологическими причинами, подсознательным протестом перед неприятной для него встречей. Наконец припозднившийся атаман прибыл.

Алексей Шлиппе вспоминал, как «Краснов вошел в столовую, где все, стоя и с явным почтением, встретили его… Он демонстративно подошел сразу к Власову, который, насколько я помню, тоже сделал шаг навстречу к Краснову. Краснов обнял Власова и во всеуслышание сказал (привожу почти дословно): “Дай вам Бог силы и да благословит Он ваше дело”. Затем он поздоровался и со всеми присутствующими. Оба генерала после приветствий уединились в кабинете отца. Одна деталь: Власов, стройный, высокий, прошел в дверь первым, а уже за ним среднего роста, довольно полный Краснов. “Власов-то себя хозяином чувствует: генерал-лейтенант перед полным генералом прошел”, — шепнул мне Игорь Новосильцев. Они оставались в кабинете около часа. Потом туда позвали генерала Трухина и отца, Федора Владимировича Шлиппе. Вчетвером они говорили без малого час. (К сожалению, мне вскоре пришлось уехать, и я даже в общих чертах не смог расспросить отца о содержании беседы.)

Во всяком случае, примирение и соглашение состоялось, и прошло оно не столько под давлением властей, сколько по искреннему желанию встретившихся. Это было видно из того, как дружелюбно и тепло простились оба генерала. Краснов вновь повторил фразу, высказанную при встрече, но менее официально, а поэтому и более убедительно»{833}. Шлиппе позднее вспоминал, что оба генерала остались на ужин, «в течение которого Власов не отказывался от лишней рюмочки», после чего все разъехались{834}.

В свою очередь генерал-майор Иван Поляков дал некоторые дополнительные подробности этой встречи. Поляков был другом Краснова еще в годы Гражданской войны. 2 февраля 1919 года атаман сложил полномочия в знак протеста, когда Большой войсковой круг потребовал отставки его подчиненных генерал-лейтенанта Святослава Денисова и Полякова{835}. Теперь же, работая с Власовым, вспоминал генерал-майор, «я не только сдружился, но и высоко ценил его, как человека необычайной воли, большого русского патриота, человека прямолинейного, решительного, всегда знавшего — чего он хочет»{836}. Одновременно Поляков сохранил положительное отношение и к «казачьему великану П.Н. Краснову»{837}. В равной степени благожелательный взгляд на обе стороны конфликта делают его мемуары ценным источником. Следует отметить, что сразу после выхода воспоминаний Полякова в русском зарубежье развернулась дискуссия об их достоверности. Евгений Балабин в своей рецензии отмечал: «Я, будучи в президиуме комитета генерала Власова, близко принимал участие в описываемых событиях и удостоверяю, что исключительно интересная книга генерала Полякова “Краснов — Власов” написана правдиво, спокойно и беспристрастно»{838}. Имели место и критические отзывы{839}. Впрочем, в них не содержалось конкретных фактов, опровергающих описанные Поляковым непростые взаимоотношения между атаманом и генералом.

По словам Полякова, в начале встречи, «подойдя к генералу Власову, стоявшему в этот момент посреди комнаты, генерал Краснов обратился к нему с кратким словом приветствия. В необычайно красивой по форме и глубокой по содержанию речи он приветствовал генерала Власова. Он сказал, что счастлив видеть здесь храбрейшего и любимого русского вождя, который на своих богатырских плечах несет тяжелую и ответственную работу и который с непоколебимой верой в правоту и успех творит большое и святое русское дело. С не меньшим темпераментом и искренностью на приветствие генерала Краснова ответил генерал Власов. Он ярко оттенил, что он гордится сознанием встретить здесь славнейшего и популярнейшего Донского атамана, бесспорного авторитета среди всего казачества и верховного вождя доблестных казачьих частей»{840}.

Правда, столь оптимистичное начало оказалось лишь видимостью успеха. Вскоре Краснов и Власов воспользовались любезным предложением хозяина дома и, покинув остальных гостей, продолжили переговоры в его кабинете. Спустя некоторое время Власов позвал Трухина и Полякова. Последний вспоминал: «Когда мы вошли в кабинет, то с первого взгляда, судя по позам и выражению лиц генералов, можно было безошибочно сказать, что переговоры окончились неуспешно. Действительно, так и было. Что и как говорили между собой генералы Краснов и Власов, мне неизвестно; эту тайну они унесли с собой в могилу. Спрашивать их об этом я не считал возможным, а сами они этого вопроса в полном объеме не поднимали. Большую ценность для меня представлял последующий разговор, в котором я лично принимал участие и который передам сейчас с наибольшей точностью. Наше появление генерал Краснов встретил словами: “Иван Алексеевич, я с Андреем Андреевичем, к сожалению, не мог договориться”.

Я: “Я этого понять не могу. Два человека, делающие одно и то же большое дело, глубоко уважающие друг друга, прибывшие сюда с искренним желанием полюбовно решить все спорные вопросы, заверения, о чем я часто слышал от обоих, — в результате, не могли найти общий язык? По моему убеждению, в данном случае, самое главное — наличие доброй воли с обеих сторон, а техническая разработка острых вопросов и нахождение среднего решения это — дело начальников штабов. Не правда ли, Федор Иванович?”

Ген. Трухин: “Я горячо поддерживаю вашу точку зрения и считаю, что необходимо лишь желание принципиально прийти к соглашению, а при наличии такового — всегда можно найти соответствующую линию”.

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перен...
Как получить наличные деньги от ваших конкурентов? Каким образом компания Sears победила конкурента,...
Научное исследование 1995 года показало, что речевая среда, окружающая малыша в первые три года жизн...
Книга включает статьи известного американского психиатра и психотерапевта Мюррея Боуэна (1913–1990),...
Филип Котлер – автор более 40 книг по маркетингу, визионер и гуру, консультирующий ведущие корпораци...
Элис давно хотела поработать на концертной площадке, и сразу после окончания школы она решает осущес...