Звёздный огонь Осояну Наталия

Тонкие пальцы касаются его лба – и назойливая водомерка испуганно несется прочь. Все, больше никто им не мешает; вода подымается все выше, в окна заглядывают мурены и кракены, медузы и кархадоны. Ее тело сияет во мгле – то податливое и теплое, то гладкое и чешуйчатое, то твердое как камень. Ее лицо все время меняется – прозрачный овал с кожей алебастрового цвета, а потом – острый подбородок, алые губы, печальные серые глаза… и чьи-то другие лица, которые он видит впервые, чтобы тотчас же позабыть навсегда.

Ее хриплое дыхание, ее жадные губы и руки – в пальцах словно нет костей.

Волны захлестывают с головой, водокрут тянет на дно.

Где-то наверху Великий Шторм с разноцветными глазами укоризненно качает головой.

Сначала пришли звуки. Где-то далеко-далеко послышались голоса – кто-то ругался, похоже, две женщины. Хриплый старческий смех, крик заплутавшей морской птицы, радостный детский возглас.

Солнечный лучик, проскользнув сквозь щель в рассохшихся ставнях, ужалил в глаза, и Хаген, не проснувшись до конца, резко сел. Куда это его занесло? Старый чердак, полный разнообразного хлама, давным-давно населенный лишь пауками… но отчего-то кругом пахнет не пылью и ветошью, а цветами, словно он ненадолго вернулся в Фиренцу. Пересмешник зажмурился: в голове все перепуталось, как будто кто-то взбаламутил воду в озере. Он был здесь с женщиной, чей образ верткой рыбешкой ускользнул из памяти. Ни лица, ни имени… Он даже не помнил, как попал сюда! Реальность причудливо перепуталась со сновидением, в котором таинственная незнакомка превратилась в морскую деву. Проще всего было предположить, что его опоили и ограбили. Пересмешник схватил кошелек, пересчитал монеты – нет, все на месте…

Через некоторое время Хаген вышел из заброшенного дома и оглянулся: старая развалина как будто глядела на нежданного постояльца с обидой за то, что он уходит так скоро. Здесь наверняка часто ночуют те, кому некуда идти, сказал себе пересмешник. Он просто оказался одним из многих, да и Мара тоже. Мара! Имя вернулось столь же неожиданно, как пропало. Что ж, неплохо.

Полдень давно миновал, и пересмешник почувствовал зверский голод. Нужно было отыскать поблизости какую-нибудь таверну, но если накануне он и успел что-то рассмотреть в этой части города, то теперь воспоминания улетучились.

Магус пошел куда глаза глядят.

– Эй, парень!

По другую сторону канала кто-то махнул ему рукой. Хаген, которому солнце светило в глаза, прищурился: незнакомец был очень высок, почти как Бэр, и столь же широк в плечах… Кто такой? Пересмешник не имел понятия.

– Как поживает твой дружок-выпивоха?

«Искусай меня медуза, это же Чокнутый Гарон!»

Не зная, как себя вести и чего может от него захотеть этот странный верзила, Хаген осторожно ответил:

– Отдыхает.

Он не стал уточнять, что Умберто успел отдохнуть в трюме, но Гарон и так все понял и добродушно рассмеялся, словно не было между ними никакой ссоры. При свете дня паленый по-прежнему выглядел громилой, но не казался таким грозным, и пересмешник позволил себе немного расслабиться.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Гарон. – Чего забрел так далеко от пристани?

– Я… – растерянно протянул магус, не зная, что сказать. – Да так, гулял.

– Гулял, – Гарон понимающе хмыкнул. – А у меня тут сестра живет. Не хочешь с нами вместе пообедать?

Хаген уже знал, что в Кааме частенько приглашают за стол первого встречного и отказываться от такого приглашения – себе дороже, ибо жители этого странного города легко переходят от сердечной дружбы к взаимной неприязни и наоборот. К тому же он и впрямь был голоден, так что предложение Гарона пришлось весьма кстати.

Вскоре пересмешник сидел за столом в просторной комнате, уплетал за обе щеки рыбный суп и вполуха слушал, о чем говорят брат с сестрой – Чокнутый Гарон и Нэлл, хозяйка дома.

Щуплая Нэлл, совсем непохожая на верзилу Гарона, приняла гостя радушно, словно его здесь давно и с нетерпением ждали; ее дети, троица голубоглазых сорванцов с выгоревшими на солнце волосами и веснушчатыми щеками, пришли в полный восторг оттого, что у них в гостях матрос с самой «Невесты ветра», и засыпали Хагена вопросами о знаменитом фрегате и его капитане. За столом присутствовал также престарелый отец Гарона и Нэлл, на которого Хаген старался не смотреть. Он напоминал древнего рака-отшельника – худой, закутанный в одеяло чуть ли не с головой, с беззубым ртом и бессмысленным взглядом. Такая немощная старость пугала пересмешника, как и всех магусов, и отталкивала, словно постыдная болезнь.

По разговору Хаген понял, что Нэлл – вдова.

– А правда, что «Невеста ветра» кракена переборет? – спросил один из мальчиков и тотчас же получил подзатыльник от старшего брата.

– Конечно, балда! С кракеном любой большой фрегат справится, а вот водокрут… я слышал… это правда, да?

– Правда, – ответил пересмешник, ощущая внезапный прилив гордости. – Нет такого чудища, с которым «Невеста» не сумела бы справиться.

Ответом ему было восхищенное «А-ах!» в три голоса.

– Еще бы, – вдруг проронил Гарон. – Как же ей не справиться, когда она сама – чудище из чудищ?

Хаген отодвинул тарелку.

– Что ты сказал?

– Ты меня услышал. – Моряк усмехнулся, беззлобно и чуть снисходительно. – Фрегаты – такие же морские твари, как мерры, кархадоны и прочая. Попробуй, возрази.

Наверное, кто-нибудь другой на месте Хагена без лишних слов полез бы в драку, но пересмешник призадумался и, к собственному удивлению, понял, что возразить не сумеет. Ни для кого из моряков не было секретом, чем рано или поздно заканчивается жизненный путь любого фрегата, но говорить об этом в таком тоне никому из них и в голову не приходило.

– Ну да, они морские создания, – сказал пересмешник. – Сродни кракенам, муренам… и кархадонам. Заступница, о чем я?.. Ты ведь знаешь сам, они и есть кархадоны. Но что с того?

– Они твари! – На лице Гарона читалось неприкрытое отвращение. – И навигаторы их – нелюди.

«А кое-кто – даже в большей степени, чем ты думаешь», – подумал Хаген. Вслух же он просто спросил:

– Почему?

Блаженная расслабленность выветрилась без следа; магус осознал в полной мере, что сидит за одним столом с почти незнакомым человеком, которому, похоже, не зря дали прозвище Чокнутый. Фрегаты ему не нравятся, надо же! Морские твари! Земля для него, должно быть, слишком грязная, камень – жесткий, а океан – чересчур соленый.

Гарон смотрел на Хагена, посмеиваясь.

– Ты давно в море?

– Не очень, – признался магус. – Но я много успел повидать. Экватор прошел…

– Эква-атор… – протянул верзила. – И как оно тебе – понравилось?

– Ты мне зубы не заговаривай, – нахмурился Хаген. – Давай объясни. Отчего так не любишь фрегаты? Сам ведь моряк. Или я чего-то не понял?

– Ты вообще ничего не понял, потому что думать разучился, – сообщил Гарон. – Капитан тебя в команду принял и с тех пор, считай, за тебя думает. Ему ведь без надобности, чтобы ты соображал, ему другое нужно – чтобы кто-то тварюшку его любимую мыл, чистил, защищал при случае. Сам-то не справится, вот и собирает дурней, в море влюбленных. Всего делов-то – выпросить согласие, руку пожать, и дело с концом! Полезай, рыбка, чудищу в пасть.

– Я и впрямь перестал тебя понимать, – сказал Хаген, мрачнея. Нэлл и дети сидели молча, не поднимая глаз; лишь их присутствие успокаивало пересмешника. – Чего ты хочешь от меня? Знал ведь, кого в дом ведешь… так зачем же…

– Да не нужно мне от тебя ничего! – Гарон вздохнул. – Просто показалось вдруг, что ты не такой, как остальные… есть в тебе что-то… странное. Должно быть, это из-за того, что ты еще молод.

– Все там будем, – вдруг произнес старик на удивление четко и громко, глядя перед собой невидящим взором. – Молодые ли, старые – всех Великий Шторм заберет к себе! И будет каждый в одиночестве дожидаться конца мира, когда придет Меррская мать и пожрет всех и вся…

– Тише, тише… – Нэлл подошла к отцу, положила руку ему на плечо. – Не надо про тварь… ты не в море, ты дома…

Хаген и Гарон переглянулись.

– Нет иного пути через океан, кроме как с помощью фрегата, – сказал магус. – Ты должен это…

– Есть путь! – перебил Гарон, просияв. Он как будто ждал именно этих слов. – Только о нем пока что слышать никто не хочет. Ребята, принесите-ка мой сверток!

– Братец, не надо… – встревожилась Нэлл. – Ты и так уже утомил гостя, перепугал его. Не стоит еще и это показывать!

– Молчи, женщина! – рявкнул моряк. – Он сам меня попросил!

«Какого кракена я сюда пришел?» – мрачно подумал Хаген.

^– Вот, смотри! Красиво, правда?

Сдвинув в сторону тарелки, на обеденном столе разложили несколько затрепанных листков, испещренных странными рисунками и корявыми надписями, покрытых кляксами и жирными пятнами.

Хаген смотрел – и не видел ничего, что можно было бы назвать красивым.

Он вообще не понимал, о чем речь.

– Вот это ребра, – вдохновенно рассказывал тем временем Гарон, не замечая, что его собеседник пребывает, мягко говоря, в недоумении. Мальчики устроились подле дядюшки, с интересом поглядывая на Хагена; сами они, похоже, видели рисунки не раз. – Сверху обшить их досками, а потом щели законопатить… ну, чтобы не было течи. Вот это нос, а это… соображаешь?

– Корма, – пробормотал магус, который и впрямь начал кое-что понимать. – А это, значит, мачта? Раздери меня кракен…

Гарон расхохотался.

Свое прозвище он и впрямь заслужил: рисунки, напоминавшие рыбьи скелетики, изображали фрегаты – но не сотворенные Океаном, а сделанные из дерева! «Заступница… – подумал Хаген. – Надо поскорее отсюда удирать. Это же надо – деревянный корабль!»

Любопытство, однако, помешало магусу уйти сразу же.

– А паруса? – спросил он неосторожно, и получил в ответ язвительное замечание, дескать, добротная холстина ничем не хуже перепонки, натянутой между реями фрегата. Надо лишь придумать, как их собирать, но тут Гарон намеревался позаимствовать опыт у шкиперов дохлых кораблей. Собственные паруса трупоходов приходили в негодность после первого года службы, и их приходилось заменять на тканые.

– Нет ничего незаменимого! – заявил Гарон. – Дело за малым – построить его, и тогда владычеству морских тварей конец!

Пересмешник смотрел на верзилу-моряка со смесью жалости и презрения, но на лице его отражалась лишь вежливая заинтересованность. Было ясно, что Гарон додумался построить фрегат из дерева вовсе не от хорошей жизни. Что там говорила девушка в «Веселой медузе»? Хаген никак не мог вспомнить, но определенно в прошлом у Гарона крылась какая-то темная история. Что ж, странные чертежи вполне можно было воплотить в жизнь – если, конечно, отыскался бы второй безумец, способный потратить немалые деньги на подобное сумасбродство. Но зачем? Для чего строить из дерева жалкую посудину, которая будет лишена разума и никогда не сравнится с живым фрегатом, бесстрашно преодолевающим шторм и на равных вступающим в бой с морскими чудовищами?

Какой дурак выйдет в море на корабле, который не способен думать и любить?

– Молчишь, да? – самодовольно спросил Гарон. – Я знал, что ты удивишься.

В дверь постучали.

Нэлл пошла открывать, и Хаген возликовал: наконец-то у него появился предлог тихонько уйти, не разозлив хозяина. Обо всем случившемся он расскажет капитану – то-то Крейн посмеется!..

– Добрый день, хозяйка! – раздался знакомый голос.

Нэлл, ахнув, отступила от двери. Гарон поднял голову – и его лицо исказила гримаса такой лютой ненависти, что Хаген невольно вздрогнул, некстати вспомнив: он все еще безоружен.

На пороге стоял сам Кристобаль Крейн.

– Не приглашаете? – поинтересовался он, иронично улыбаясь. – Где же ваше хваленое гостеприимство, жители Каамы?

– Поди прочь, нелюдь! – глухо прорычал Гарон. – Вон из моего дома!

– До чего жестоко! – Крейн картинно вздохнул. – Мне не рады. Что ж, придется уйти… Хаген?

– Я с вами, капитан! – отозвался пересмешник, не скрывая вздоха облегчения. Каким чудом феникса занесло в этот отдаленный квартал?.. – Я с вами, – повторил пересмешник и вдруг понял, что именно произошло.

– Теперь понимаешь? – хрипло проговорил Гарон, устремив на Хагена безумный взгляд. – Он пришел, потому что почувствовал опасность! Он читает твои мысли, дурень, он думает за тебя! И пока это будет длиться, ты никогда не станешь по-настоящему свободным! Проснись же, проснись наконец!

Молодой моряк посмотрел на своего капитана, словно ожидая, что тот что-нибудь скажет, – но Крейн не издал ни звука. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и наблюдал, словно происходящее его вовсе не касалось.

– Будь ты проклят, – вдруг негромко проговорила Нэлл, и предназначались эти слова вовсе не капитану «Невесты ветра». – Ты позоришь меня перед людьми вот уже десять лет и теперь хочешь, чтобы нашим врагом стал лучший капитан в Океане? Да чтоб ты провалился на самое дно вместе со своими глупыми мечтами, чтоб тебя Шторм забрал!

– Нэлл, ты что… – ошеломленно пробормотал Гарон.

Но тут Крейн перебил их обоих, приложив палец к губам:

– Тс-с, тише! Неосторожные слова имеют обыкновение сбываться в самый неподходящий момент, поэтому не стоит произносить вслух то, о чем можешь впоследствии пожалеть. Я вовсе не обижен, хозяйка! И не стоит, право слово, из-за такого пустяка ссориться брату с сестрой.

Все замолчали; женщина, всхлипнув, вытерла глаза краешком фартука.

– А правда, что «Невеста ветра» любое чудище в океане переборет? – осмелев, спросил один из мальчиков. – Даже самое страшное?

– Правда, – без тени улыбки ответил феникс. – Потому что чудище одно, а мы с ~Невестой~ – вместе.

– Капитан, вы ведь что-то знаете о нем? О Гароне?

Они медленно шли вдоль канала. Феникс казался погруженным в раздумья и не спешил затевать беседу, но Хаген не мог молчать.

– Знаю. Мы знакомы давно. А ты уверен, что хочешь услышать эту историю?

– Конечно, – кивнул пересмешник. – Он странный… тогда, в «Веселой медузе», от него пахло звездным огнем. Эти его дурацкие деревянные посудины… Как он стал паленым, капитан?

Крейн вздохнул:

– Примерно десять лет назад Гарон был капитаном небольшого фрегата, носившего милое имя «Любимая». Пиратством он не занимался, а занимался понемногу тем и этим, как водится на Окраине. Встретил девушку-рыбачку, в которую влюбился без памяти, и она ответила ему взаимностью. Как говорится, совет да любовь. Сыграли шумную и веселую свадьбу, после чего Гарон и «Любимая» ушли в море. Он обещал жене вернуться через три недели, а вернулся через две. Как думаешь, почему?

Хаген пожал плечами:

– Хотел проверить, как она без него живет? Или заподозрил что-нибудь…

– Какой ты недоверчивый! – хмыкнул Крейн. – Он соскучился, только и всего. Они по-настоящему любили друг друга, и каждый день в разлуке превращался для них в сущую пытку, поэтому в следующий раз «Любимая» опять вернулась домой раньше обещанного срока. Когда другие навигаторы заметили, что Гарон жить не может без своей жены, ему напомнили, что женщина на борту приносит несчастье, пусть даже присутствует там лишь в воспоминаниях, – дескать, поостерегся бы. Они, конечно же, желали Гарону только добра, но вышло совсем наоборот: «Плевать мне на глупые поверья!» – заявил он и… взял жену с собой в очередной рейс. Ничем хорошим это, естественно, не кончилось.

Капитан замолчал. Они как раз шли по мосту через широкий канал, и Крейн, остановившись у перил, отрешенно уставился на воду. Хаген терпеливо ждал продолжения истории, и через некоторое время Крейн заговорил опять:

– На этот раз «Любимая» к назначенному дню не вернулась. Такое случается, поэтому если кто и встревожился, то лишь родственники. Где-то через неделю пришел другой фрегат, и стало известно, что «Любимая» до порта назначения так и не добралась. Тогда друзья Гарона отправились на поиски, но – безрезультатно. И вот, когда «Любимую», ее капитана и всех, кто находился на борту, уже признали покойниками, Гарон вдруг объявился в какой-то таверне Каамы – исхудавший, оборванный, с горящими глазами. Как он там оказался, я не знаю. Люди разное твердили – вроде приплыл на маленькой лодочке, которая опрокинулась недалеко от берега и ушла обратно в море. Так или иначе, Гарон молчал, на вопросы отвечал невпопад, а при одном лишь упоминании «Любимой» нес совершенную околесицу. Он был, без сомнения, безумен. И все-таки, слово за слово, нам удалось вытянуть из него рассказ о том, что произошло… но лучше бы он, искусай меня медуза, и вовсе утратил дар речи.

– Капитан, если вы не хотите об этом рассказывать…

– Молчи и слушай. Ты сам этого хотел. Он поведал нам, что дней десять все было хорошо, а потом фрегат повел себя очень странно. Простейшие команды выполнял тяжело, с явной неохотой, затем и вовсе заартачился. По ночам матросам стали сниться кошмары. Гарону бы следовало понять, что происходит, но он был слишком опьянен своей молодой женой, слишком уж погрузился в любовь. И «Любимая», ставшая теперь «Брошенной», ему отомстила так, как умеют это делать только фрегаты: однажды утром Гарон проснулся и обнаружил, что жены рядом с ним нет. Он вышел на палубу – там тоже было пусто. Спустился в кубрик, а там все в кро…

– Хватит! – взмолился Хаген, с трудом удерживаясь от желания закрыть уши и убежать прочь. Его колотила сильная дрожь, рубашка промокла от пота, а в голове билась лишь одна мысль: если он узнает, что увидел Гарон в кубрике, то никогда больше не осмелится ступить на борт «Невесты ветра». – Не надо!

– Ты смотри… – сказал Крейн, усмехнувшись. – Я и не думал, что ты такой впечатлительный. Что ж, поверья на пустом месте не возникают, да и песни зря не поются. Помнишь, есть такая – про капитана и его десять жен? Все дело в том, что женщин может быть сколько угодно. Но ни одну из них капитану нельзя любить, иначе… ты понимаешь, да?

Конечно, пересмешник понял – и отчаянно пожалел, что затеял этот разговор, столь неприятный для обоих. Он выругал себя за неосмотрительность и уже собрался попросить у Крейна прощения, как вдруг позади раздался звонкий мальчишеский голос:

– Капитан Крейн! Капитан! А я как раз вам письмо несу!..

Запыхавшийся посыльный протянул Кристобалю Крейну конверт и застыл, устремив на капитана восторженный взгляд. Магус бросил ему монетку и углубился в чтение; сорванец отбежал в сторону и замер, словно послушный щенок. Послание оказалось длинным. Хаген, исподволь наблюдая за фениксом, понял: что-то случилось, но вот хорошее или плохое? Хотелось бы знать…

– Надо же, как быстро, – пробормотал магус, пряча письмо. – Но это к лучшему, кракен меня побери!

– Его величество ждет ответа, – подал голос мальчишка. – Он просил…

– Ответ я доставлю сам, – сообщил Крейн, уже не скрывая широкой улыбки. – Чего это вдруг Лайра передает мне приказы через курьеров, как обычному наемнику? Нет, я хочу с ним поговорить. А ты, если хочешь, беги вперед – предупредить.

Мальчик так и сделал – припустил по мостовой, только пятки засверкали.

– Ступай-ка на ~Невесту~, – сказал капитан, повернувшись к своему матросу. – Я скоро буду. Подготовка к отплытию начнется… прямо сейчас.

– Сейчас? – ошеломленно пробормотал Хаген. – Мы что же, куда-то отправимся уже сегодня?

– Нет, через год! – рявкнул Крейн. – Ноги в руки и марш на борт! Ты отлично отдохнул, а теперь не грех и поработать!

Хаген помчался вперед, и присутствие живого корабля в его разуме вновь сделалось таким же сильным, как раньше. Выходит, со вчерашнего вечера он был свободен, насколько это представлялось возможным? Теперь благодаря «Невесте ветра» пересмешник чувствовал, насколько взволнован капитан Крейн: феникс походил на кипящий котел. И последние слова он произнес таким тоном, словно точно знал, с кем именно Хаген… отдыхал.

Впрочем, пересмешник наверняка обознался.

^– …Ты сумеешь? – Дядюшка Пейтон пытливо смотрел ему в глаза, хмурился, словно не решаясь высказать вслух сомнения. – Ты ведь еще так молод. И там не будет помощников, все придется делать самому.

Хаген с трудом сдержал раздражение. Ну что за разговоры, он ведь уже не ребенок!

– Я все сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь. Вы получите свой пакет в целости и сохранности.

– Ну-ну, – только и сказал Пейтон. – Желаю удачи.

Хаген жил в доме дяди уже полтора года и все это время – не считая тех счастливых дней, когда Пейтон неважно себя чувствовал, был занят или куда-то уезжал, – усердно постигал сразу две науки. Об одной он знал с детства, о другой впервые услышал от Пейтона и втайне считал, что в конце концов превзойдет дядю в обеих. Впрочем, для этого еще надо было как следует потрудиться.

– Покажи, что ты умеешь, – сказал Пейтон, когда начался их первый урок. – Измени себя, не изменяя себе.

Это была одна из его любимых фраз.

Хаген пожал плечами, хмыкнул и спрятал лицо в ладонях – так всегда делала тетя Эвелла, которая и обучила его основам самопреобразования. Через минуту он убрал руки, зная без зеркала, что выглядит по-другому. Цвет кожи, разрез глаз, форма рта – изменять все эти черты было на самом-то деле не очень трудно.

– И это все?.. – проговорил Пейтон с глубоким презрением. – Смотри и учись.

Он не прятал лица, и Хаген впервые увидел, как оборотень выглядит со стороны в один из самых интимных моментов своей жизни. Его замутило. Кожа на лице Пейтона истончилась и поплыла, словно восковая; хрящи задвигались, меняя расположение. Длинный нос слегка укоротился, скулы стали выше, очертания лица – мягче. Глаза распахнулись с удивленным выражением, брови сделались изящными, а губы – полными и… чувственными.

– Да, мой дорогой племянник, – проговорил Пейтон незнакомым высоким голосом, в котором явственно слышалась насмешка. – В теле пересмешника есть только три постоянные: пол, цвет глаз и костяк. Если верить легендам, во времена Основателей наши предки были двуполыми и лепили из своих тел все, что хотели, но этому нет подтверждений. Впрочем, как ты сам убедишься, некоторые преграды можно преодолеть, не прибегая к нашим особым способностям.

Он убедился. Он все изучил: как красить волосы, какие снадобья капать в глаза, чтобы изменить их цвет, какую одежду носить, чтобы скрыть то, что не поддается преображению. Наблюдая, как менялась со временем фигура Хагена, Пейтон ворчал, что через пару лет племянник сделается слишком рослым и широкоплечим, чтобы изображать девушек; юный пересмешник всякий раз тайком вздыхал с облегчением и мысленно благодарил Безликую-безымянную, небесную покровительницу клана.

Вторая наука, которую он изучал под руководством Пейтона и по книгам, оказалась сложнее, опаснее и требовала больше времени. Это была наука о ядах. Пейтон заставил племянника вызубрить названия и описания трех сотен растений, способных вызвать легкое недомогание, головокружение, глубокий многодневный сон, потерю памяти и многое другое – включая, разумеется, смерть. Хаген как-то раз осмелился спросить, зачем все это нужно, и Пейтон тотчас же ответил:

– Если в твоих руках нож, это еще не значит, что ты кого-то зарежешь. Ножом можно пустить кровь, а можно и очистить яблоко от кожуры. Тебе решать. Но, чтобы сделать правильный выбор, надо хотя бы понимать, с какой стороны у ножа рукоять и насколько он остер.

Хагена устроило это объяснение.

В доме Пейтона, кроме Хагена и Триссы, жили еще два «кузена» – дальних-предальних, да к тому же бескрылых. Они помогали Пейтону в лавке, и незадолго до своего первого – долгожданного! – задания Хаген принялся развлекаться, изображая то одного, то другого из них. Парни были постарше, но примерно одного с ним роста и схожего телосложения, и он жаждал применить на практике усвоенные тонкости наложения грима и прочие хитрости. Бедолаги всякий раз попадали впросак, чем юный оборотень был весьма доволен. Пейтона его проделки веселили, а вот Трисса… Трисса стала его игнорировать, уделяя подругам, книгам и одиноким прогулкам по городу куда больше внимания, чем ему хотелось бы. Наверное, она ему завидовала – сама однажды призналась, что оборотень из нее никудышный.

Настал день, когда Пейтон осторожно намекнул племяннику, что намерен поручить ему некое дело, – и тот с восторгом согласился. Недолго посомневавшись, дядюшка объяснил:

– Видишь ли, мой мальчик, в западной части города проживает некий Тео, художник. Как мне удалось разузнать совершенно случайно, он получил на днях письмо от Аматейна… очень важное письмо. И мне во что бы то ни стало нужно его раздобыть, потому что… хм… если я узнаю, что в нем написано, то смогу… смогу на шаг приблизиться к восстановлению нашего доброго имени! Так вот, ты когда-то обещал мне, что выполнишь любое поручение во благо клана…

– Приказывайте, дядя! – сказал Хаген. Что именно он говорил во время их первого откровенного разговора, юноша давным-давно позабыл, но ненавидеть капитана-императора не перестал. – Я сделаю все, что нужно.

А нужно было всего-то спуститься в лавку, где кузены беседовали с каким-то покупателем, хорошенько этого незнакомца рассмотреть – но так, чтобы он ничего не заметил, – и надеть его лицо. После этого следовало отправиться в дом к тому самому художнику, войти по-хозяйски, не обращая ни на кого внимания, и забрать пакет. Дядя заботливо приготовил подробный план дома – и где только раздобыл? – описал печать, которая скрепляла столь необходимое ему письмо, и даже отыскал где-то плащ, украшенный богатой вышивкой.

Итак, если не брать во внимание легкие угрызения совести, дело было плевое.

– Тебя не остановят, ни о чем не спросят, – сказал Пейтон. – Хозяин дома сегодня ужинает у правителя Фиренцы. А этот человек… ну, которого тебе нужно изобразить… они очень близкие друзья…

Хаген поморщился – он уже знал о странных привычках соловьев и прекрасно понял, насколько близка эта дружба. Но волшебные слова «во благо клана!» прозвучали.

– Я все сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь.

И сделал. Спустился на первый этаж, скользнул взглядом по одинокому посетителю, которого обихаживали сразу два дядиных помощника, а через порог шагнул уже с новым лицом – смазливой физиономией изнеженного юноши, с капризным ртом и причудливо изогнутыми бровями, правая выше левой. Волосы он с первого дня в Фиренце красил в черный цвет, и это оказалось весьма кстати. Никто – кроме, быть может, умелого щупача – не распознал бы подделку.

По пути к особняку художника Хаген с трудом сдерживался, чтобы не побежать, но вовсе не от боязни – просто во всем теле появилась странная легкость. Казалось, он мог бы и взлететь! Не замедляя шага, самозванец вошел в чужой дом, походя отвесил пощечину мальчишке-слуге, не успевшему вовремя открыть дверь, и нахально украл из вазы красное яблоко.

Забрал пакет и был таков.

Обратно Хаген шел уже со своим лицом, не торопясь, и попал под ледяной ливень. Дома юный пересмешник только и успел, что передать пакет дяде, а потом рухнул в постель. К вечеру у него начался жар, и целых пять дней он пролежал в лихорадке, то и дело проваливаясь в беспамятство.

Еще до захода солнца «Невеста ветра» вышла из гавани Каамы и направилась на северо-запад. В тот же вечер капитан собрал в своей каюте тех, с кем привык советоваться, – и как-то само собой получилось, что пересмешник оказался в их числе. Компания и без него была довольно странной: Джа-Джинни, чьи крылья то и дело задевали что-нибудь из предметов обстановки, молчаливая Эсме, уделявшая больше внимания своему ручному зверьку, чем важному разговору, и злой Умберто, исхудавший и осунувшийся.

– Дело принимает интересный оборот, – сказал Крейн. – Хотел бы я знать, кого Лайра послал бы в Ямаоку, не окажись мы поблизости.

– Он отправился бы туда сам, – проговорил крылан и хмыкнул. – Тебе это известно не хуже, чем мне. Давай-ка еще раз попробуем разобраться в этой запутанной истории, пока есть время.

История и впрямь была странная. Правитель города Ямаока сообщил его величеству, что вся питьевая вода в городе отравлена неизвестным ядом, от которого люди погружаются в беспробудный сон. Пока что правителю удалось остановить распространение заразы, но город без воды оказался в бедственном положении – и просил помощи у короля.

– …Самое главное! – проговорил Крейн, завершая рассказ. – Из письма Нами следует, что в этом каким-то образом замешаны магусы. Правитель изъясняется очень витиевато, но все-таки ошибка исключена – небесные дети имеют отношение к происходящему. Конечно, мы всё увидим, прибыв в Ямаоку, но, мне кажется, кое-какие выводы можно сделать сейчас.

Он замолчал, многозначительно глядя на своих помощников.

– А вдруг это не яд, а болезнь? Но трудно сказать что-то определенное, не видя больного, – задумчиво произнесла Эсме. – Если бы я хоть знала, что попытался предпринять их целитель и почему у него ничего не вышло…

– В Ямаоке нет целителя, – сказал Крейн. – Как и в Кааме, а также в Лейстесе. Слуги Эльги здесь, на Окраине, встречаются необычайно редко. Разве ты это не поняла после того, что приключилось с сыном Зубастого Скодри?

Эсме растерянно взглянула на капитана:

– Но почему?!

– Понятия не имею. Это всем известный факт.

– Гм, Кристобаль, а ведь и в самом деле странная вещь, – встрял Джа-Джинни. – Я как-то раньше над этим не задумывался. Неужели целители на Окраине просто не рождаются? Те немногие, кто все-таки сюда попадал, были родом из других краев, вот как наша Эсме. Чудно, не находишь?

Крейн дернул плечом и неохотно кивнул – да, чудно. Капитану явно не нравилось, что разговор начал плавно утекать в другую сторону, но почему-то он не торопился осаживать крылана, которого неожиданное открытие очень увлекло. В конце концов это сделала Эсме:

– Ладно, Джа-Джинни! Рождаются целители в здешних городах или нет, это нам сейчас не поможет. Я вот о чем подумала: из известных ядов три или четыре вызывают сон, подобный смерти…

«Восемь», – мысленно поправил ее Хаген.

– Точнее я смогу сказать, когда увижу отравленных, – договорила целительница.

– И ты с любым ядом справишься? – поинтересовался Джа-Джинни.

– Хотела бы я сказать, что справлюсь хоть с одним… – Она вздохнула. – Мне лишь три-четыре раза приходилось исцелять тех, кто чем-то отравился, и всегда рядом был Велин.

– Ничего страшного, – утешил ее Крейн. – У нас есть еще один знаток.

– Да что ты говоришь? – с наигранным удивлением проговорил крылан. – Кто бы это мог быть?

Пересмешник нахмурился и стиснул зубы. Крейн посмотрел на Джа-Джинни, и Хагену показалось, что он услышал длинную, но неразборчивую фразу, произнесенную строгим тоном. Крылан ухмыльнулся и пожал плечами – виноватый вид у него определенно не получился. Хаген приказал себе успокоиться и выдохнуть.

Феникс продолжил как ни в чем не бывало:

– Сейчас меня гораздо больше интересует, кому и зачем это понадобилось.

– Так ведь ясно все! – впервые подал голос Умберто. – Кто-то устроил ловушку для Лайры, а он отправил в нее нас. Проще некуда, капитан!

– Но кто именно? – переиначил свой вопрос Крейн. – Не похоже на Вейлана или Торрэ, слишком уж изобретательно.

– Считаешь, капитан-император нашел нового помощника? – спросил Джа-Джинни. Его когти барабанили по столу, выдавая беспокойство. – Думаешь, нас поджидает кто-то незнакомый?

Магус промолчал.

– Хаген, а тебя не тревожит, что в Ямаоке мы можем встретиться с Грейди? – вдруг произнес Умберто невинным тоном, как будто речь шла о пустяке. Пересмешник вздрогнул от неожиданности – и наконец-то понял, отчего при слове «Ямаока» в глубине его души всякий раз просыпается легкая тревога.

– Не думаю, что он все еще в городе, – сказал он, стараясь говорить небрежно. – Молодой и умелый моряк давно должен был подыскать себе другой фрегат.

– Моряк, отставший от корабля, – насмешливо уточнил Умберто. – Моряк, спьяну проспавший отплытие. Нет, я уверен – он все еще там. Ждет тебя.

Пересмешнику с трудом удалось сохранить бесстрастное выражение лица. Если Умберто сказал правду, выходит, из-за его поступка Грейди очутился в некоем подобии «Веселой медузы», среди негодяев и неудачников… Нет-нет, такого не могло случиться. Недотепа давно нашел себе новое место и сейчас находится очень, очень далеко от Ямаоки. Они никогда больше не встретятся, потому что Океан безграничен и островов в нем многие тысячи.

– По всей вероятности, ты прав, – сказал Джа-Джинни. – В сезон дождей, зимой, вообще шансов наняться мало, а тут еще скандал… Кристобаль, ты как считаешь?

– Никак, – ответил магус, которого вдруг удостоил вниманием ларим Эсме – прыгнул на колени, встал на задние лапки и принялся обнюхивать лицо, смешно поводя усатой мордочкой вверх-вниз. – Грейди сам себе хозяин, его судьба меня не волнует. Если это кому-то не нравится…

Ларим лизнул его в нос.

– Несправедливо! – заметил Джа-Джинни. – Нас он только кусает, а тебя, смотри-ка, полюбил!

– Он просто понял, кто здесь главный, – отшутился Крейн и аккуратно передал Сокровище смущенной целительнице. Хагену показалось, что, если бы она не удержала своего питомца, тот бы опять перепрыгнул на колени к капитану.

Разговор зашел о всяких мелочах, и о Грейди все забыли – все, кроме пересмешника. Внезапно открывшаяся истина не давала ему покоя: выходит, он снова разрушил человеческую жизнь, не испытав при этом никаких угрызений совести. «Хеллери была права, – подумал он, ощущая странную тяжесть в груди. – Пейтон был прав. Вечно я все порчу!»

От тягостных раздумий его отвлек пристальный взгляд Эсме: целительница смотрела так, словно знала его подлинную историю… Хотя нет, как раз наоборот. Будь ей известно, каков он на самом деле, ни за что не взглянула бы с сочувствием, вообще перестала бы его замечать – и поделом! «Прости, – сказал он мысленно. – Когда-нибудь ты все узнаешь и станешь с негодованием вспоминать, как позволила подлому оборотню себя обмануть».

Эсме почему-то улыбнулась.

Тем же вечером он обнаружил у себя на койке небольшой пакет с порошком, похожим на угольную пыль. Не составило особого труда поймать юнгу за шиворот и вытянуть из него признание: пакет передала целительница.

– А что это такое? – не сдержавшись, полюбопытствовал мальчишка, но оборотень не стал ничего объяснять – слишком уж он был растерян.

Их с Эсме путешествие по рынку получилось столь захватывающим, что Хаген вспомнил о краске для волос, только когда Каама исчезла за горизонтом. Он не винил целительницу – уж скорее в этом была виновата Мара, – но упущение оказалось, без сомнения, весьма досадным. «Ты не обязана была исправлять мою ошибку, – сказал бы он, окажись Эсме сейчас рядом. – Неужели ты всегда думаешь не только о себе, но и о тех, кто рядом?»

Краска оказалась черной.

Не обращая внимания на любопытные взгляды матросов, он занялся привычным делом, а вскоре уже разглядывал свое отражение в одолженном мутном зеркале с трещиной и пытался оценить результат. «Измени себя, – вдруг произнес в его голове голос Пейтона, – не изменяя себе».

Пересмешник сосредоточился.

Лицо в зеркале вытянулось, под потемневшей кожей сильнее выступили скулы; правую щеку рассек бледный шрам. Рот сделался немного больше, губы искривились в ироничной усмешке…

– А-ах! – выдохнул Кузнечик. – Вот это да!

Сделать глаза разноцветными Хаген не мог, но не только из-за них лицо Крейна у него получилось не таким, каким должно было быть. Он что-то упустил в выражении – прищур? Напряженную морщину между бровями? Насмешливую полуулыбку?

– Огня тебе не хватает.~

«В глазах?»

– В душе.~

Хаген не понял, шутил феникс или нет, но на всякий случай решил больше не изображать Крейна.

Разве что капитан сам попросит.

Между тем погода благоволила «Невесте ветра», и путь до Ямаоки занял всего-то пять дней – как сказал Крейн, быстрее добрался бы только сам Великий Шторм.

Город, оставшийся в памяти пересмешника полным ярких огней и развеселой музыки, казался удивительно тихим и пустым, и это заметил не только он.

«Как будто вымерло все», – пробормотал крылан. Феникс, стоявший поблизости, кивнул – не то услышал, не то разговаривал мысленно сам с собой или с «Невестой».

Когда фрегат причалил, Хаген сошел на берег следом за капитаном и увидел, что там их поджидает какой-то человек – средних лет, худой, с бледным усталым лицом и жидкими рыжеватыми волосами. Он выглядел как тот, кто проводит все время за книгами, но по приветствию Крейна стало ясно, что это и есть правитель Ямаоки – Кестер Нами.

– Рад встрече! – сказал феникс, когда они пожали друг другу руки. – Хотя, разумеется, лучше бы повидаться в более радостное время.

– Что поделать, мы не властны над судьбой… – ответил правитель. – Хорошо, что Лайра прислал именно вас…

Учтивые слова были сказаны таким тусклым и безжизненным голосом, что всем сразу стало понятно: пока птичья почта доставила письмо правителя в Кааму и пока «Невесту ветра» нес попутный ветер, что-то успело измениться. И явно не в лучшую сторону.