Воспоминания Олигофрена. Я – самое фантастическое преступление моей мамы Ратушный Алексей

© Алексей Ратушный, 2019

ISBN 978-5-0050-9890-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Воспоминания Олигофрена

Эта книга писалась всю жизнь. Публиковалась сначала на ХайВее, затем на Прозе.ру. Но остаётся по-прежнему самым моим незаконченным произведением. И мне не хочется уже ничего в ней переставлять. Номера глав остались от публикации на ХайВее. Но читать её можно с любой страницы. С любой строчки. Это реальные попытки бедного автора извлечь из памяти не останавливаемые мгновения. В ожидании Скорого «Свердловск – Севастополь».

АЛОЕ ПОЛЕ. АММОНАЛ

Шашка аммонала – это круглый и длинный как знаменитый китайский фонарик цилиндр, обёрнутый ярко красной, практически алой бумагой. Один такой цилиндр взрывчатого вещества весит сто грамм. Их связывают обычно в пачки – по 5 штук (полкило). Необходимое количество шашек снабжают взрывателем к которому тянется разноцветная пара электрических проводов. Провода на катушке растягиваются на километры.

Чем хорош аммонал? Да тем, что он прекрасно чувствует себя в воде. Опускаем такой цилиндр или связочку в ствол пробуренной скважины – отходим метров на двести и жмём на кнопку взрывателя. По проводам бежит ток, взрыватель даёт искру – всё! Взрыв необходимой силы на необходимой глубине получен. На нужном расстоянии от скважины, где взорван аммонал располагаются наши датчики, которые чутко реагируют на любые сотрясения почвы. К датчикам от точки взрыва приходят разнообразные группы волн. Одни идут прямо к датчику, другие распространяются хитрее, летят вглубь, потом отражаются от чего-то там внизу и летят обратно. Потом люди сидят в камералках – чистых и светлых комнатах, и весь год расшифровывают данные, полученные нами при взрыве. И узнают, что там, в земле находится. То ли нефть, то ли газ. То ли какие другие полезные нам ископаемые… Всё это называется одним коротким словом: геофизика.

Моя мама – инженер геофизик, начальник отряда, испытывающего новое портативное геофизическое оборудование. Я – семнадцатилетний рабочий этого отряда. Моя задача проста: бегать по лесу с красным флагом, алым, как пионерский галстук, алым как свежая – свежая кровь. И отпугивать всех, кто идёт в сторону скважины по лесу. Предупреждать и не пускать. А если кто-то особенно непослушный – криком предупреждать своих подрывников, что взрывать пока нельзя.

Каждое утро наш шестьдесят девятый (Газ-69 – на таких в своё время вся милиция ездила) затаривается на складе тридцатью – пятьюдесятью килограммами аммонала. И мы едем «в поле» на живописные склоны гор в окрестностях поселка Светлый, что в Челябинской области. Красивы склоны Уральских гор. Тучные стада облаков пасутся над отрогами Южного Урала. Березовые рощи сменяются ельничками, ельнички соседствуют с осинниками. И вся эта красотища на фоне обширных пространств, покрытых изумрудной травой.

В конце рабочего дня вся не взорванная взрывчатка должна быть по акту уничтожена.

Тут проблем особых нет – выбираем яму в лесу поглубже, складываем всю эту массу взрывчатки – килограмма два-три, а другой раз и все пять – плотненько на дне и расходимся – подрывники в одну сторону, тщательно осматривая местность, я в противоположную. Взрыв. Тяжёлые комья земли и камни летят на сто-двести метров. В воздухе стоит специфический запах. Этот запах нельзя спутать ни с каким другим запахом на земле. Кто хоть раз ощутил – уже не забывает.

И так вот день за днём – всё лето.

А двадцать шестого августа случилось поразительное.

Оставалось восемнадцать килограмм взрывчатки – то ли взрывы были небольшой мощности, то ли что то поломалось в оборудовании, то ли фотобумага в самописцах закончилась… в общем много её осталось – этой алой мерзости цилиндрической формы.

А мы уже распустились все окончательно: всё нам – мастерам нипочём. Вот и сговорились: весь отряд двинулся к посёлку через лесочки – грибочки собирать. А мы с подрывником и водителем решили так: они отъедут взрывать на километр дальше за поле, а я из ямы рвану к ближайшему лесочку – минуты за три убегу уже далеко, естественно осматривая окрестности. Но яму мы выбрали в центре огромного поля, так что там особенно и осматривать было нечего. Пусто кругом. В общем я внизу в яме принимаю эти алые цилиндрики, укладываю их живописными горками так, чтобы надёжно они сдетонировали. А к каждой связке – своё ответвление проводов разноцветных со взрывателями идёт. В общем они подали мне последние две полукилограммовые пачки и говорят:

– Ну, минут через десять рванём. Успеешь?

– А чего тут успевать? Ещё минутка и полечу! – отвечаю я им радостно.

– Ну мы поехали, – говорят они, – поспешай!

И слышу я – завёлась наша славная извозчица и Генка с Витей убыли разматывая катушку моей судьбы.

За минуту разложил я свои сокровища – целая полянка получилась из алых цилиндриков.

Так вот и увидел я его впервые – Алое поле. Ну и рванулся я из ямы наверх, а один из проводков зацепился за мой кед и запутался вокруг моей ноги. Затянулся.

Тут надо сказать об этих проводочках: взрыв их конечно обрывает только так. Но это взрыв. А руками вы их не разорвете. Там проволочка в несколько жилок идёт, стальная. Не шухры-мухры, как говорится. В общем я начал её распутывать, а сам секундочки считаю. И знаю, что у меня этих секундочек никак не больше четырёхсот – ведь ещё и отбежать надо успеть. Вот где математика школьная мне сгодилась. Вот где таблицу умножения, которую я с тётей Роной учил наизусть да Нине Игнатьевне потом на уроках докладывал пришла ко мне на выручку. И ошибаться нельзя, и считать правильно нужно. Через «и». Это я потом узнал, что «и» входит в состав четырёх самых главных слов планеты. А тогда я только точно знал, что так секундочки правильными получаются. Одну ногу я за двести секунд освободил – смотрю – а на второй два узла! И стал я эти узлы потихоньку снимать – да не снимаются. И тогда стал я взрыватели из шашек рвать и в сторону отбрасывать. А их штук тридцать или сорок. Но я быстро их выдёргиваю. А передо мною только поле алое да изумительной красоты мерзость лежит. Мерзость – она всегда всех красивее. Это я на той алой полянке понял. Когда оставалось по моим подсчетам секунд тридцать – заискрились детонаторы, защелкали. Потом – не знаю как скоро, заурчал моторчик. И слышу я над собой голос мамы. И Генка над ямой стоит. И смеется. Смеётся, потому что это у него шок такой. Вторую ногу мне с помощью ножа минуты три освобождали, да и первая правая вновь запуталась. В общем её тоже вырезать из клубка проводов пришлось. А Алое поле мне с тех пор регулярно снится. Огромное поле – а на нём цветы диковинные – цилиндриками и из них тычинки разноцветных проводков торчат.

Там, на этом поле понял я, что смерть она всегда рядом с нами. Только не успеешь сообразить, что сделать, и она тут как тут. Как я тогда понял, что надо эти детонаторы вырывать – уж и не знаю. Но сработала во мне какая-то странная пружина – и открыла мне движение ведущее к жизни.

А мы все на Алом поле живём. Только мало кто эту истину понимает. Пока сам на то поле не попадёт…

Уже много лет спустя ехали мы по Челябинску в троллейбусе – а я в Челябинске часто бывал, да в центр до той поры не попадал ни разу. И не знал. А тут едем мы и водитель в микрофон, как водится, объявляет: «Следующая остановка – Алое Поле». Я как услышал – вздрогнул. И стало мне не по себе. Оказывается это центральная площадь в Челябинске так называется. И вспомнил я тогда другое название: Красная площадь. А ведь тоже по сути – Алое поле! А она и вправду Алая…

Красной площади – тишина…

АЛОЕ ПОЛЕ. УМАНЬ

Марьяшу и Маньяшу – сестёр – близнецов все окружающие называли не иначе, как «Мани». И если задавался вопрос:

– У кого можно списать решение задачки? – в ответ часто можно было услышать незатейливое:

– У Мань!

mm

Когда тётя забывала что-нибудь вовремя выключить или включить, она самокритично проговаривала:

– Ума – ни!

mm

Вы можете немало раз прочесть, что одно из первых, крайне неприятных окружений советских войск летом 1941 года произошло под Уманью. Но нигде пока я не встретил подробного описания этого окружения

mm

От Киева до Одессы 464 километра. Где-то посередине этой трассы находится город Умань, от которого идет ответвление на Крым…

Умань – это развилка, где можно повернуть и на Севастополь, и на Одессу…

mm

Он дико хотел спать. Ничего больше в этой жизни он не хотел так сильно.

Но спать было нельзя.

Глаза слипались, но он разжимал веки руками, разминал их, тёр…

Он играл текстами, параллельно пытаясь найти выход из окружающей его действительности.

Он смертельно хотел спать.

И если бы смерть не вилась так близко, он бы непременно заснул.

Смерть должна была наступить через четыре часа.

Он сидел запертым в странном здании.

Точнее в одной из комнат этого странноприимного дома.

Он был обязан найти выход и из этого безвыходного положения.

Его милый добрый охранник отправился поспать.

Сначала он долго заводил старый допотопный будильник.

Потом тщательно запирал дверь на ключ и на навесной замок и ещё на какую-то цепь.

Наконец, зевая, посоветовал:

– И ты поспи. А то начнут резать тебе кожу на полоски, а ты ещё и не выспался…

После чего, наконец, удалился на кухню, дверь которой была открыта в этот же самый коридорчик. И вскоре уже сладко похрапывал.

Таким образом представлялся мизерный шанс.

Что-то надо было сделать, но что?

Только теперь он сидел, курил сигарету, и размышлял о путях спасения.

Нужно было или порвать все цепи и разогнуть все решётки, но это могло разбудить охранника, и тогда не миновать больших неприятностей…

Либо прорываться сквозь зарешеченные окна, или сквозь пол, или сквозь потолок…

Впрочем, может быть, стоило поискать выход сквозь стену?

mm

Занимался рассвет.

Рассвет 21 сентября 1941 года.

Воздух был удивительно чист, прозрачен и свеж.

Всё происходящее казалось Августу Кляйсту просто нереальным.

Над полем боя вращалось в лучах восходящего солнца марево.

И всё это поле, усеянное остовами сгоревших машин и горами мёртвых тел, казалось алым от этого жуткого сочетания солнечного света, моря багровых пятен спекающейся крови и черных вкраплений горелой резины и плоти…

Пирятин… это имя города Август запомнит на всю жизнь…

mm

Теоретически можно было поискать вход в подпол и выход из подпола наружу.

Ещё можно было предположить, что в брусовом устройстве стены есть слабое место – вставочка из бруса, которая держится только мхом и нагель которой либо слишком короток, либо просто уже подгнил.

Он докурил сигарету и медленно двинулся вдоль стены, осторожно надавливая на побеленные брусья ладонями обеих рук. Минут через пятнадцать он обнаружил то, что искал. Вставка была искусно замаскирована. Но мастерам, строившим дом, не удалось обмануть его. Ведь когда-то он и сам строил так дома. Он начал медленно раскачивать вставку. И вдруг она подалась и вывалилась наружу почти без стука. И тут обнаружилось. Что под вставкой есть ещё одна, половинная и над ней – тоже! Это было кем то заботливо приготовленное окно! Небольшое, но достаточное, чтобы пролезть в него. Раздумывать было некогда. К домику в подмосковном лесу подкрадывался рассвет. А с рассветом должны были появиться по его душу Исполнители.

Он выполз наружу. Затем не поленился вставить всё на место аккуратно и тихо. И метнулся в сосняк, рассыпая за собой содержимое остатков в пачке «Бонд»… Через сорок минут он выбрался на оживлённую подмосковную автостраду и стал голосовать. Конечно в этом был некоторый риск – по трассе могли ехать и Исполнители. Но его воодушевляли три надежды: во-первых он надеялся, что они его не знают, а потому и не узнают. Во-вторых по его расчетам они еще не могли появиться, было где-то около четырёх утра. И, в третьих – ему казалось, что это не обязательно та самая трасса, по которой ни вообще должны были появиться. Минут через двадцать около него притормозил какой-то сердобольный автобус и взял до Москвы бесплатно. Едва они отъехали, как навстречу им попался тот самый четыреста шестьдесят девятый уазик с собачками, нарисованным на дверях и капоте. Который так ярко запомнился ему вчера у входа в этот такой приветливый с виду домик. Это ехали за ним!!

mm

И если есть те, что приходят к тебе,

Найдётся и тот, кто придёт за тобой…

(Илья Валерьевич Кормильцев)

mm

Они тебя будут на полоски резать!

А жаль. Хорошие у тебя песни.

Но ты пойми – отпущу я тебя, они порежут меня.

В этом нет ничего личного. Просто у меня выпало такое вот дежурство.

Сначала они дадут собачкам за тобой побегать. А потом потренируются в стрельбе по твоим рукам и ногам. Ну а потом каждый должен будет отрезать от тебя, ещё живого, полоску мяса, чтобы все были замазаны, чтобы все были этим повязаны. Их будет человек семь – восемь… Боевики. Им же надо где-то тренироваться. Вот на таких, как ты, они и упражняются….

mm

Он перебирал и перебирал в памяти все фразы своего незадачливого охранника, и всё ещё не верил своему спасению. Огромный мегаполис наваливался на него как новый день. Но, несмотря на чудовищную усталость, он совершенно не хотел спать. Теперь он хотел только одного. Выжить и отомстить.

mm

«А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,

И когда наши кони устанут под нами скакать,

И когда наши девочки сменят шинели на платьица

Не забыть бы тогда! Не простить бы! И не потерять!»

(Владимир Семёнович Высоцкий)

БУДУ РАДОВАТЬСЯ!

Мне 62! Шестьдесят два с половиной года!

До точно «с половиной» три дня осталось.

16 июня сбудется.

Время самое для меня рискованное – на другой стороне от Солнца.

Я это однажды подробно расписал!

Высоцкий Володя родился 25 января, а умер 25 июля!

Организм наш так устроен, что на другой стороне Солнца он наиболее ослаблен…

А между тем я тут выяснил, что средняя продолжительность жизни в России у мужского пола – 63 года!

То есть я как бы уже нажился.

Как бы уже и пора!

Вот и пенсии собираются подтянуть к этому сроку.

Тогда мужики в основном пенсий получать не будут!

Пока оформят, пока то да сё, а там уже и никаких расходов государству:

«Вот она была – и нету!»

Так что не сегодня-завтра закроются мои глазоньки.

Сердечко встрепыхнётся последний раз и останутся только эти мои дурацкие тексты!

Да!

Мне 62!

А ведь жил же десятилетия под почтовым индексом: 620026!!!

Вот и открывается этот знак.

И стал я вспоминать, кого из великих Бог не наградил столь длительным пребыванием на планете.

Их оказалось так много и имена их столь значительны, что мне стало стыдно.

Ничего особенного я не сделал, чтобы вот так долго коптить небо.

Остаётся только одно.

Однажды моя внучка Марина собрала вкруг себя своих родных и близких – а было ей годика три – я сказала всем сесть на пол!

Расселись.

Сидят, молчат.

Она обводит всех внимательным педагогическим взглядом.

Наконец её спрашивают:

– Мариночка! Вот мы все сидим! И что теперь будем делать?

И трехлетняя малышка отвечает:

– Будем радоваться!

Вот и мне остаётся теперь только это: радоваться!

ВЕСНА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМОГО. СВЕРДЛОВСК. ПЛОТИНКА

После каждого нового митинга на Плотинке власти на том месте, где он проводился вместо плиточного покрытия устраивали… клумбы! С надписью «по газонам не ходить».

Поэтому митинги всё время мигрировали по территории Плотинки.

«Мой» митинг

Настал день «моего» митинга. Его решили проводить напротив нового Цирка на том самом месте, где за тридцать лет до митинга я сорвался и вместе со сломанной веткой упал на железобетонное кольцо, каковыми выкладывают строящиеся вновь колодцы. Кольца стояли друг на друге, из ребра каждого вертикально торчала скоба из стального прута, за которую кольцо цепляли крюком подъёмного крана. Дерево было высоким и располагалось среди этих вот штабелей колец. Мы присмотрели себе роскошную толстую ветку и качались на ней над кольцами. В какой-то момент ветка беззвучно отделилась от стола и мы вместе полетели вниз. Я фактически сел на ребро кольца, и мой копчик пришелся на самую высокую часть скобы (благо, что гладкую!). Сначала я просто не мог дышать. Держался руками за шершавое железобетонное ребро и не понимал где я и что со мной. Потом каким-то чудом я спустился с «третьего» «этажа» на «второй», соседнюю пару колец, поставленных друг на друга – всё это абсолютно безмолвно – затем на «первый» «этаж» и, наконец рухнул на песок рядом… Домой метров пятьсот я буквально полз на четвереньках. Младший брат следовал рядом, сопровождаемый еще парочкой «сорвиголов» из нашего двора на улице Карла Маркса 8. Вообще адрес у нас был такой: Карла Маркса 8 кв.8. То есть две восьмёрки присутствовали «пророчески» с самого начала. Я лечился от ушиба позвоночника три месяца. УВЧ, ванночки всякие, массажи, постельный режим… Впрочем режим этот был мне прописан большую часть детства… Еще раньше – в возрасте пяти лет на этом же самом месте я едва не утонул в одном из рукавов Исети, во время коварного весеннего таяния снегов, когда встав вроде бы на безопасный сугроб вдруг вместе с ним оказался в узком, но глубоком и стремительном потоке… Спасла меня осинка, лежавшая поперек рукавчика реки… А близко было!

Вот теперь на этом самом месте и проходил «мой» митинг. Митинг, на котором Виктор Суворов (был такой активист в Свердловске в восемьдесят восьмом году!) предложил мне сказать своё собственное слово. За полтора года до этого в Качканаре, в двух шагах от «своего» 33-его дома в пятом микрорайоне я написал по сути пророческую песню: «Разучившись скакать на конях». Вот её я решил здесь спеть. Собственно полочный фильм «Тайное голосование», частично показанный программой «Взгляд» открывается как раз моим выступлением на этом самом митинге, и пою я именно эту песню. Меня сразу после выступления предупредили о способе, которым меня скорее всего и будут убивать. Этого выступления и этой песни власть мне не простила уже никогда. Меня превратили в объект особой ненависти власти. Особенно отличались свердловские СМИ, которые и к месту и совсем не к месту поминали меня в самом негативном свете. Например в статье про доярок Свердловской области появлялся абзац «Ратушный на митинге сказал то-то, негодяй!» и затем, как ни в чем не бывало, продолжалась речь о надоях.

Первый социальный спектакль

О том, что редакция-постановщик социальных спектаклей находится в нашем дворе в подвале нашего «большого дома» я узнал именно тогда, когда они уже фактически закрылись и перебрались в другое место. А великое было совсем рядом!

Опишу две их наиболее яркие, запомнившиеся мне постановки.

Однажды на Плотинке в Парке камней появилась бригада «строителей» в ярких оранжевых комбинезонах. Они отгородили участок, трактор «Беларусь выкопал мгновенно яму, и началась какая-то строительная возня. Никто не обращал на них ни малейшего внимания. Люди сосредоточенно таскали бетон из небольшой бетономешалки в яму, что-то там делали. Несколько дней. И вот наступил вечер, когда бригада резко убрала строительные щиты, загородки и исчезла. Вечером потрясенные горожане могли наблюдать странное зрелище – нечто вроде театрального представления.

Группа девушек в белых одеяниях, сильно смахивающая на древнегреческих жриц со свечами водила хоровод вокруг ямы, оставленной строителями не зарытой, пела песни и проводила какие-то ритуалы. А затем город молнией облетел слух: «Вчера вечером в центре города похоронена Демократия». Утро следующего дня было ясным, безоблачным. Кавалькада черных «Волг» выстроилась вдоль Парка Камней на Плотинке. Над ямой молча стояла группа людей в черном. Затем они удалились. К яме подкатил другой трактор – тоже «Беларусь» и мигом закопал яму лежавшей рядом кучей земли.

Что открылось глазам руководителей? Всего навсего могила, где был выполнен железобетонный гроб со скульптурой женщины в позе покойницы, в венке, где по гречески было написано «Демократия».

Вечером город облетел еще один слух: «Сегодня утром в центре города власти закопали Демократию.

Второй социальный спектакль

Второй спектакль проходил прямо на центральном мостике «Плотинки» с которого мы в детстве рыбачили. В какой-то момент на этом мостике появился отряд малышей одетых весьма импозантно: в пионерских галстуках, в костюмчиках цвета хаки. В белых рубашечках. Один малыш ехал на автомобильчике, остальные – человек семь – шли строем. Один был с барабаном, один с флагом и еще один с пионерским горном.

Они по-военному прибыли строевым шагом в центр мостика и трубач стал трубить, барабанщик отбивал ритм, флагоносец высоко поднял флаг. Командовал ими малыш в форме офицера, в офицерской фуражке. Мигом собралась толпа вокруг столь необычной процессии. В это время рядом со зданием горно-металлургического техникума – он окаймляет Плотинку со стороны Площади 1905-го года, выстроилась большая серая группа молодых людей в форме десантников с автоматами наперевес. Скорее всего это были всё-таки муляжи.

Тем временем действие на мостике продолжалось. Внезапно командир скомандовал что-то и отрядик тут же замер в торжественном строю. Толпа вокруг не отрывала взглядов от малыша-командира.

– Га! – Закричал он, показывая вытянутой ручонкой в небо. Вся толпа подняла глаза к небу.

– Ага! – закричал «командующий» показывая ручонкой на Исеть. Все обратили взоры к каналу. И тогда от горно-металлургического техникума по склону с криком «уррра-а!!!» вниз к каналу устремилась большая группа десантников, вброд пересекла канал, выбралась на противоположный берег и через исторический парк и вверх по склону бросилась в сторону здания обкома комсомола и растворилась в квартале. В это время малыши с плотинки бесследно исчезли.

Вечером город облетел слух: «Сегодня штурмом форсирована Исеть и взят обком комсомола. В городе смена власти!»

Приложения:

1.

Разучившись скакать на конях и бросаться на шпаги…

…

Нет у нас баррикад! Красный флаг – только вывеска к праздникам!

Только в старом кино пули свищут и кони в галоп!

Но летя на закат мы становимся всё-таки красными!

Красный цвет – цвет сердец и отрубленных наших голов!

Я зову молодых: возводите свои баррикады!

И учитесь опять на скаку пули сердцем ловить

И перчатки швырять, и сражаться за правду – так надо!

А иначе, поверьте, наверно не стоит и жить!

Полный текст песни смотри в сборнике «50 моих самых самых…»

2.

Кустов Борис Валентинович (1950—2013) – российский кинорежиссёр, оператор документального кино.

Окончил Всесоюзный государственный институт кинематографии, операторский факультет (1974). Жил и работал в Екатеринбурге. Член Российской Академии кинематографических искусств «НИКА»

режиссер-оператор

1988 «Тайное голосование», Свердловская киностудия (по данным Википедии)

АРБАТСКАЯ

глава двадцать восьмая АРБАТСКАЯ

Стою на Старом Арбате. Рядом с домиком Пушкина. То есть с домом, который как бы связан с Пушкиным. Сегодня я считаю обращения. Что такое обращение? Это когда кто-либо явно притормозил, а то и вовсе изменил маршрут, чтобы вчитаться в то, что написано у меня на бумажке.

Есть нечего. Пить нечего. Жить не на что. Ну и хрен с ним. Сегодня считаю обращения. Исследую. Пытаюсь понять. Ничего особенного. Работа, как работа. Со своими специфическими рисками. Со своими особенностями и хитростями. Я пытаюсь найти текст, который заставит идущих мимо останавливаться и вставать в очередь. В очередь к моему объявлению. Вот например такой текст: «Продам последнюю рубашку!» Примерно три обращения за тридцать минут. И обязательно взгляд, ощупавающий мою грузную фигуру в неопрятном костюме, грязных ботинках, с позорящим звание гражданина полиэтиленовым, местами надорванным, пакетом. Я – позорище Старого Арбата. Его чернь. Его дно.

Пытаясь объяснить, что немецкая разведка не могла обмануть товарища Сталина, Виктор Суворов рассказал нам наконец, как попался «профессионал» Гиммлер, пытаясь затеряться в необозримых полях военнопленных. У всех одежда рваная, документы потёртые, размытые. А у одного солдатика формочка чистенькая чистенькая, новенькая преновенькая. А документики – новейшие! Новей не бывает: чистенькие, хрустящие, печати яркие отчётливые…

Суворов рассказал о немецком «профессионале», который пытался обмануть самого товарища Сталина. А заодно рассказал обо мне.

У одного не очень известного психолога, позиционирующего себя, как весьма состоятельного человека, ученики на тренингах и за их границами обсуждают планы ограбления «дорогого» «учителя». Мои ученики НИКОГДА и в мыслях не имели меня грабить. Моя нищета общеизвестна. Я настолько нищ, что даже самые нищие из моих учеников искали способ помочь мне: кто гривну находил, кто две…

Стою. Каждые полчаса я меняю свои каракули. Но читают плохо. Обращений мало.

Но я терпелив. «Художественная резьба по вашим мозгам». Обращений мало – три – четыре за полчаса. Меняю текст. Я заметил, что слова «Ваш» и «Ваши» увеличивают число обращений с 1—2 до пяти-шести! Еще бы парочку-троечку таких же слов в союзники… Уже потом, в век Интернета я смогу уверенно сказать: пиарятся совсем на других словах и образах. МаркетГрид специализируется на текстах типа: «Все в шоке!»

Но сейчас 1992-ой год. До стрельб на Центральном Московском полигоне ешё безумно далеко, и никто не знает, что будет дальше. Включаю слово «смерть». «Какой смертью Вы не умрёте в этом году?» Каждый второй тормозит и вчитывается. Смотрят на меня, потом на текст, снова на меня… и бегут дальше. Я прорвался к тексту-ключу!!! Теперь предстоит выработать технологию превращения обращений в заказ.

Рубль – это огромные деньги.

Выйдите на улицу и попробуйте заполучить один рубль с прохожего. Или доллар. Доллар – это фантистически громадная сумма. В 1991-ом году за один доллар я доехал до Свердловска из Перми. Ровно за один доллар!! Несущая способность этой валюты не может не поражать. Велика несущая способность и у рубля. Так что можете проверить: попытайтесь добыть один рубль на улице. Из прохожих. Например попробуйте обмен.

Из четырёх способов обеспечения выживания, обнаруженных дотошными экономистами самодостаточность, отъём, обмен и попрошайничество рекомендую на себе испытать два: попрошайничество и обмен. Подчеркиваю: не обман – рановидность отъёма – а именно ОБМЕН. Предлагайте прохожим купить у вас какую-либо вещь или продукт.

Попрошайки на углах, самых, прошу заметить, «аппетитных» углах центральных кварталов больших городов, хорошо знают, что рубль или гривну бросают предельно редко. Что в основном народ щедр на «серебро» – монетки весом в один и пять граммов – копейка и пять копеек. Порой могут бросить и десятчик – монетку жёлтого цвета. Этот маленький перезвон крошечных круглых слитков металла, эта «капельница» – весьма рискованное предприятие. Если вы без рук или без ног, страдаете очевидными физическими или физиологическими недостатками и ваш реальный внешний вид вызывает ужас – у вас есть небольшой шанс очень недолго «попастись» в этом «оазисе»…Но вскоре вам объяснят, что тут имеются свои «правила» и собственники территории и вам придется львиную долю «выручки» отдавать кому-то с ногами и с руками, а иначе вас вежливо, но уж очень настойчиво попросят. Если же вы пытаетесь что-либо продавать, вас попросят гораздо быстрее и не совсем вежливо, а точнее – совсем не вежливо. Если же вы займётесь тем, чем занимаюсь я – исследованиями – то очень скоро к вам начнут с невинным видом подходить «проверяющие». Помните! Встав в центре города вы попадаете под объективы множества глаз. Вы их не видите, а они вас видят! Они вычисляют вас почти мгновенно. И так как вы вторглись на «чужую территорию» вас начинают вытеснять. Поэтому среди прочих забот первостепенной является задача в максимально сжатые сроки объяснить «хозяевам», что:

а) я им не опасен

б) я не претендую на их доходы

в) я им не конкурент

г) я не от спецслужб

д) я здесь на крайне непродолжительное время и вскоре уйду сам

Если это удаётся, я могу работать спокойно.

Ко мне тут же теряют интерес.

Но если хоть один прохожий вдруг даст мне деньги, мною незамедлительно заинтересуются на полную катушку.

Если я совершил обмен, то я «отнял» тот самый рубль у «них», ибо всё превосходно контролируется, и ни одна копейка не должна пролететь мимо их карманов.

Вот и попробуйте заработать хотя бы один рубль, стоя на улице!

Помню в Перми мне нужно было прорваться в Свердловск, а деньги, как всегда, кончились.

И тут меня осенило, что я могу сочинять четверостишия и сонеты.

Я быстренько изготовил на обрубке найденной коричневой гофры – останков коробки для продуктов – объявление:

«Хотите поздравить кого-то стихами? Это ко мне!»,

Обрубок прицепил себе на спину и стал прогуливаться по улице – скверу – что напротив вокзала.

Денёк был погожий.

Обращения я всегда считаю.

Их было крайне мало.

А уж заказов не было и в помине.

Но я твёрдо решил отработать так три часа.

Вскоре ко мне подошёл наряд милиции.