Утешный мир Мурашова Екатерина

Быть с тобой

Лето – хорошее время для экспериментов на детях. Множество детей не учится, болтается в городе, сидит на дачах, отдыхает с родителями, скучает по интеллектуальной деятельности и открыто для сотрудничества с бывшим научным сотрудником, который находится в отпуске и тоже, естественно, скучает. В последней части длинной предыдущей фразы речь идет, разумеется, обо мне.

Давние читатели моей колонки, возможно, помнят, что несколько лет назад я проводила небольшой и, как оказалось, опасный эксперимент на дружественных подростках, предложив им восемь часов провести наедине с собой и заниматься чем угодно, но не пользоваться никакими электронными приборами. Из 68 моих подопытных с заданием справились только трое. Остальные прервали эксперимент, потому что сними происходили более или менее тревожные вещи. Тогда мой слабенький по организации и совершенно невалидный по результатам экспериментик получил просто-таки поразительную популярность у самых разных журналистов. Видимо, тема неожиданно для меня «попала в яблочко». Я надеялась, что кто-нибудь (какой-нибудь настоящий ученый) повторит мой эксперимент в более строгом виде, но так пока и не дождалась.

Обсуждая со мной результаты, большинство собеседников говорили о гаджетах и их влиянии на детей (только вчера прочитала некое исследование о том, что сегодня английский дошкольник в среднем пользуется четырьмя гаджетами). Но несколько собеседников обратили мое внимание на другое. «Катерина, – сказали они, – вы ведь на восемь часов лишали подростков не только электроники, но и общения с людьми. При этом сама суть подростковости – общение с себе подобными. Так что совершенно неизвестно, депривацию чего показал ваш эксперимент. Большинство подростков не умеют быть наедине с собой – это вроде как выявилось четко. Но при чем тут гаджеты и их влияние на детей? Они ведь в значительной степени всего лишь способ коммуникации. Была бы у них возможность неэлектронной коммуникации…»

«Вполне разумное предположение», – подумала я и решила при случае провести еще один эксперимент.

Сегодня я представляю вам его предварительные (из 60 заявленных участников на сегодня проявились 49) результаты.

Итак: в моем новом эксперименте участвовало 49 подростков, от 11 до 20 лет, из них 26 девочек и 23 мальчика.

Задание, которое они от меня получили накануне летних каникул, было, как всегда, достаточно простым: им нужно было выбрать из своего обычного окружения одного (любого) человека, получить его согласие на эксперимент, а дальше провести в общении с ним не меньше восьми часов, занимаясь любым делом, но не пользуясь никакими электронными приборами.

Алгоритм действий в течение этих восьми часов можно обсудить с партнером заранее, а можно и импровизировать – это оставлялось на усмотрение участников. При возникновении выраженного дискомфорта эксперимент предписывалось немедленно прервать, отметить время и как можно подробнее описать причины.

На настоящий момент у меня 49 отчетов.

Кто-то приходил ко мне в поликлинику (я работала до середины июля), кто-то присылал отчет почтой, с двумя семьями я беседовала по телефону и еще с двумя – по скайпу.

До конца довели эксперимент 13 участников.

Девять из них были младшими подростками (от 11 до 13 лет), которые выбрали себе в партнеры на эти восемь часов одного из родителей. Они либо вместе строили что-то на даче, либо ходили на прогулку – в лес, на озеро, либо вдвоем гуляли по городу. Одна девочка с отцом просто все эти восемь часов ехали в машине по Мурманскому шоссе (сначала туда, потом обратно) и разговаривали.

Еще двое – старшие подростки, выбравшие в партнеры своего парня и свою девушку соответственно. Они разговаривали, ели, занимались любовью, а потом просто спали. Двенадцатилетний участник эксперимента вместе со старшим братом (16 лет) восемь часов с перерывом на еду и купание строили на участке собачью будку (отмечу интересное: у них нет собаки. Но после трудового подвига сыновей мать наконец согласилась ее завести). И, наконец, последняя – 14-летняя девочка, которая поехала на другой конец города и встретилась там сбывшей одноклассницей, с которой они давно не виделись. Подружки все восемь часов просто сплетничали, попивая чай с булками, и даже не заметили, как время пролетело.

А что же остальные 36 человек?

Абсолютное большинство из них выбрали в партнеры по эксперименту сверстника – друга или подругу. Алгоритм действий почти все обсудили заранее: мы будем делать сначала то, потом это, а потом вот то… В 16 случаях (то есть почти половина) эксперимент был прерван по требованию партнера. В остальных его прекратили сами мои корреспонденты.

Почему?

В двенадцати случаях все было сформулировано очень четко: отложенные в дальний угол перед началом эксперимента гаджеты, как толкиеновское Кольцо Всевластия (выражение одного из подопытных), мощно тянули моих подросточков к себе – кому-то было нужно срочно проверить почту, кто-то ждал отклика на что-то, кто-то боялся пропустить важный звонок… В какой-то момент (обычно на третьем-четвертом часу) зов становился просто нестерпимым и эксперимент прерывали.

Цитата: «Слушай, мне это даже неловко как-то. Ты – моя любимая подруга, вот мы тут с тобой разговариваем, а я все время думаю, что мне там в ФБ написали».

Еще 16 человек (тоже выбравшие друзей или, что особенно пикантно, «своего парня» и «свою девушку») прервали эксперимент, потому что не знали, что дальше делать. Неожиданно выяснилось, что их обычное совместное времяпрепровождение в значительной степени состоит из совместного просматривания каких-то интернет-приколов, слушания музыки, компьютерных игр или просмотра кинофильмов. Провести восемь часов вместе без всего этого подросткам оказалось не под силу.

Цитата: «Нам сначала стало очень скучно, и я даже на него разозлился. А он, наверное, на меня. А потом стало так… грустно, наверное. И мы оба подумали и сказали друг другу: что же это у нас за дружба такая? Получается, мы сами по себе, без компьютера и плэйстейшна, друг другу и неинтересны вовсе?»

Три пары (видимо, пришедшие приблизительно к тем же выводам, что и мальчики из цитаты выше) по результатам эксперимента разорвали отношения. Цитата: «Хорошо, что я это сейчас поняла. Теперь буду искать такого, с кем есть о чем поговорить».

Четыре эксперимента было прервано по вине выбранных в партнеры родителей. В одном случае маму вызвали в больницу к бабушке, в другом – пришли неожиданные гости, а еще в двух случаях, как мне показалось, самих родителей неудержимо потянуло к всяческой электронике.

И, наконец, еще четверо подростков, как и в предыдущем эксперименте, описывали прямо неврологические симптомы: «Я привык, что все время музыка или телевизор. И тут прямо звон в ушах. Димка мне что-то говорит, а я его как бы и не слышу, слова не разбираю. И такие круги радужные расходятся. Димка говорит: давай тогда кончать это дело».

Из неожиданностей: восемь благодарностей от родителей. Цитата: «Огромное вам спасибо за этот эксперимент. Я едва ли не впервые провел с дочерью столько времени подряд. Мы о стольком успели переговорить, мне кажется, я ее теперь на порядок лучше знаю, и она явно что-то про меня поняла, и отношения в семье в целом у нас сразу улучшились. И как же это глупо, что для такой естественной вещи нужен такой искусственный повод!»

«Как это было здорово! Нам даже не нужно было много слов. Мы, оказывается, в деле неплохо друг друга понимаем. А потом мы вместе сидели на берегу с удочками и смотрели, как заходит солнце. Только я и он. В какой-то момент я замерз, а он заметил, молча принес куртку и накинул ее мне на плечи. Вы знаете, у меня чуть ли не слезы на глаза навернулись, и я чуть ли не впервые понял: у меня есть мой сын, и вот он, рядом со мной! И он уже почти взрослый…»

С обратной стороны: «Я с мамой сто лет уже так хорошо не разговаривала и не проводила время! Жалко, что это только один такой эксперимент был…»

Обратите внимание, дорогие родители, жалующиеся на подростков, уткнувшихся в гаджеты! Они (по крайней мере младшие) на самом деле вас еще хотят! Но хотят, конечно, не формальных вопросов об учебе, а полноценного общения, просто бытия, внимательного друг к другу…

Поговори со мною, мама! (часть первая)

Это был длинный эксперимент и сравнительно сложный. Кроме обычных для моих «исследований» подростков, в нем участвовали родители и иногда даже бабушки и дедушки. В нем применялись технические средства. И вот наконец мы (все вместе) получили некоторые результаты и подвели некоторые итоги. Мне ведь не нужно очередной раз повторять, что все это не имеет никакого отношения к «настоящей науке»? Я давно уже не ученый, все мои «эксперименты» – просто интеллектуальное развлечение для всех участников (включая меня саму), повод задуматься, на что-то обратить внимание, может быть, что-то изменить.

Итак.

Очередное мое «исследование» состояло из двух этапов. В обоих этапах участвовали одни и те же семьи. Всего 57 семей, в которых есть подростки (собирались участвовать 65 семей, но 8 семей не довели дело до конца – их остановили технические сложности, изменение семейных обстоятельств и иные причины). По составу семьи были разные – мама-папа-сын, мама-бабушка-внучка, расширенные семьи с прародителями и тетями-дядями, подросток мог быть единственным ребенком или иметь братьев-сестер – здесь никакого единства достичь не удалось. Сама собой получилась другая унификация – практически все родители (или хотя бы один из них) – с высшим образованием. Подростки – от 11 до 17 лет, 31 девочка и 26 мальчиков.

Все были позитивно мотивированы, все хотели самопознания, сдвигов к лучшему и, может быть, послужить науке.

Первая часть эксперимента была тайной для родителей. Ребята приходили ко мне (с некоторыми я списывалась по электронной почте), я их тестировала, и по уговору они не должны были рассказывать родителям ни о теме тестирования, ни о своих ответах. Я обоснованно (некоторые родители давали обратную связь) подозреваю, что многие (особенно младшие, 11–13 лет) не выдержали и проболтались, по крайней мере о том, что касается темы. Как отвечали – тут, я думаю, наоборот, большинство сумело-таки сохранить тайну.

Тестирование (точнее, это был опрос) было до крайности примитивным. Ребятки получали листочек с двадцатью пунктами, семантическим дифференциалом напротив каждого из них, одним вопросом и очень краткой инструкцией. Вопрос был следующим: «На какую из представленных ниже тем ты хотел бы / не хотел бы говорить с любым из твоих родителей?» Сразу хочу сказать, что 49 выбрали мать и только восемь – отца. Дальше на семантическом дифференциале от «очень хочу» до «мне все равно» и «очень не хочу» следовало точкой, черточкой или крестиком отметить степень своего хотения или нехотения. Были еще 2 пустых пункта без всякого дифференциала, куда можно было вписать то, чего не было в перечне, но о чем еще ребенку хочется и, наоборот, очень не хочется говорить с родителями. Заполнять эти пункты было не обязательно, и 22 подростка оставили их пустыми. Еще 7 рассказали только о своих «не хочу» и тринадцать – только о «хочу». Только 15 человек заполнили оба «свободных» пункта.

Предложенные мною темы были такие:

• о музыке и / или эстраде, певцах, музыкантах, иных эстрадных артистах;

• об оценках, уроках, школьной успеваемости;

• об отношениях в школе, о школьных учителях, конфликтах, интригах;

• о книгах, литературе в самом широком смысле;

• о смысле жизни;

• о животных, природе вообще;

• о правах и обязанностях подростка, живущего в семье;

• о компьютерах и компьютерных играх (об их устройстве, разнообразии и наполнении);

• о компьютерах и компьютерных играх (в смысле их влияния на здоровье, интеллектуальное развитие и школьную успеваемость);

• о дружбе;

• о любви;

• о сексе;

• об истории семьи и / или истории общества;

• об успехах науки и научных проблемах;

• об интернете и социальных сетях, принципах их функционирования, их возможностях и опасностях;

• о будущем (личном и общественном);

• о человеческих чувствах (своих, чужих, вообще);

• о кинофильмах и телесериалах;

• о том, что происходит в нашей стране;

• о том, что происходит в мире.

Я думаю, никого не удивит, что никто из подростков не захотел поговорить с родителями о своих обязанностях, об успеваемости, приготовлении уроков и вреде компьютерных игр. Почему бы это, а?

Но вот удивительно – только двое из всех хотели бы поговорить в семье о человеческих чувствах.

А остальные? Не доверяют? Не надеются услышать что-нибудь стоящее? Вообще не интересуются этой темой? (пятеро еще перед началом тестирования, просмотрев бланк, напрямую меня спросили: а человеческие чувства – это как?) Причем в ответах остальных по этому пункту превалирует не «очень не хочу» (и тогда это можно было бы счесть демонстрацией), а ноль («мне все равно»).

49 человек хотели бы разговаривать с родителями о компьютерных играх и происходящем в социальных сетях (эти пункты – абсолютные фавориты; видимо, это действительно важно).

На другой стороне отрезка, чуть-чуть превышая «чувства», как ни странно – секс. Только четверо хотели бы что-то по этому поводу обсудить с родителями. Остальные, видимо, успешно просвещаются где-то в других местах.

Про любовь хотят говорить с родителями все девочки и пять мальчиков. Про дружбу – 15 мальчиков и 14 девочек (важность дружбы, как мы видим, не имеет половых различий).

Пятнадцать же мальчиков, радуя мое сердце, очень хотели бы обсудить в семье успехи науки. И только семь девочек, в два раза меньше.

Происходящее у нас в стране хотели бы обсудить с родственниками 27 подростков. Несколько больше (вот странно-то, правда?) – 35 человек – не прочь обсудить происходящее в остальном мире.

Была одна ужасная анкета – по всем пунктам (кроме общеотрицательных и дидактических) парнишка 15 лет поставил нули – «мне все равно». Было две щенячье-радостных – очень хотят говорить с родителями решительно обо всем! (дождемся – в следующий понедельник – результатов второй части эксперимента и восплачем о них!)

Многие (почти две трети) хотят говорить о кино, музыке, эстраде, о чем-то одном или обо всем вместе. О литературе несколько меньше – 16 подростков обоего пола, в основном, как ни странно, младшие.

Природа и животные – девичий фаворит, 32 человека, из них только пять мальчиков (11–14 лет).

Сейчас удивимся еще раз: подростки не хотят говорить и обсуждать с родителями будущее. Ни свое, ни общечеловеческое. Только шесть человек отметили позитивную часть спектра. А ведь вроде бы должны хотеть, многие из них уже выбирают (выбрали) свой дальнейший путь.

История тоже вроде бы не в фаворитах семейных тем (всего 11 человек «хотят»). Но восемь человек (семь мальчиков и одна девочка) в дополнительном пункте «хочу поговорить» написали: война. И расшифровали устно: я люблю книжки про войну, увлекаюсь оружием, люблю кино про рыцарей и прочее. Но при этом – дополнительным пунктом. То есть война для них – не история, как была, допустим, для моего поколения и поколения моих детей. Всё поняли?

Еще в дополнительных пунктах («хочу»):

• мода и шоу-бизнес;

• ток-шоу по телевизору;

• о моем увлечении, хобби (Никто не хочет говорить об увлечениях родителей. У родителей нет увлечений? Детям и увлечения, и сами родители неинтересны? Детей вообще не учат интересоваться другими, даже самыми близкими, людьми?);

• сплетни (девочки);

• техника, новинки в мире гаджетов (мальчики и девочки);

• кулинария, домашнее хозяйство (вы умилились? Я – да!);

• воспитание братьев и сестер (девочки).

• Самое чудесное, мой любимчик (12 лет): «О том, как сделать всех людей дружными и счастливыми».

• Самое странное: «О Боге или о богах» (именно так, семья – атеистическая).

• Жутковатое: «О смерти» (но есть обстоятельства).

Дополнительные «не хочу»:

• уборка квартиры;

• маньяки и педофилия, прочие опасности мира;

• кем ты станешь, если так учишься?

• ты ничего не добьешься, если не будешь сейчас стараться;

• о деньгах;

• о здоровье.

Поговори со мною, мама! (часть вторая)

Во второй части эксперимента речь шла совсем о другом. В ней мы выясняли, о чем родители говорят с подростками на самом деле.

Вот как это было организовано.

Получив, так сказать, запросы в виде результатов предшествующего тестирования от подростков, я вызывала к себе еще двух членов их семей. Один из этих двух людей был тем, с кем подросток как бы выбирал говорить (напомню, что только в восьми случаях это был отец, а в остальных 49 – мать), а второй взрослый – вариативно: отец, мать, бабушка, тетя, дядя, старший брат или сестра, был даже один дедушка. Говорила я с ними раздельно. Подопытному родителю «для отвода глаз» я выдавала совершенно «левый», длинный и нудный опросник, оставшийся у меня от какого-то предыдущего эксперимента, и заявляла, что это я так исследую моральный климат и коммуникации в семье. Заполнить его нужно было дома. Кроме того, я создавала у «подопытного» родителя впечатление, что сейчас приблизительно такой же опросник получит и другой приглашенный член семьи, но заполнять их надо будет обязательно независимо друг от друга, ничего не обсуждая. Однако со вторым членом семьи речь шла совершенно о другом. У него было совсем особое задание. Он должен был как-то изловчиться и в течение следующего месяца записать на какой-нибудь из гаджетов все разговоры подростка и родителя за какой-нибудь один (два, три и т. д.) день. Ни родитель, ни подросток не должны были знать о том, что их записывают.

«Боже, но это же огромный объем записей!» – скажете вы. Должна вас разочаровать. Все дети учатся. Все родители работают. Среднее суточное время коммуникации по эксперименту – 11,76 минут. Именно столько времени в день мои «подопытные» родители в среднем общались со своими сыновьями и дочерями. Общее количество суточных записей в эксперименте – 241. То есть приблизительно 4,23 записи на семью. Понятно, что были «лентяи», которые записывали всего один день. И «ударники», которые записали целую неделю. Моим условием было, чтобы все участники эксперимента потом признали: это был типичный по коммуникациям день, в нем не было ничего выдающегося.

По истечении месяца мы «открывали карты». Все узнавали обо всем, и семья полным составом садилась за анализ полученных записей. Все имевшиеся коммуникации приблизительно разносились по темам. Темы были те же, что в подростковом опроснике, а также я включила туда то, что подростки описывали (в плюсе или минусе) дополнительно. Разумеется, имелись и свободные графы, куда можно было вписать особые темы, так сказать, эндемичные именно для этой конкретной семьи. Скажу сразу, что у 27 семей эти дополнительные графы остались незаполненными. Проанализировав все записи по указанному алгоритму, семья приходила ко мне с результатами, и мы их обсуждали.

Сначала о грустном. Про 11,76 минут в сутки я уже написала. Вам казалось, что должно было бы получиться больше? Вот и им всем так казалось. И еще вспомним, что все родители у нас в эксперименте – высокомотивированные (изначально хотели проанализировать свои взаимодействия со своими подростками) и с высшим образованием. А если эти два пункта убрать? Сколько у нас там минут получится?

Но это еще не всё. На самом деле все значительно хуже. Я бы даже сказала, что почти катастрофично. Потому что почти 76 % из этих неполных двенадцати минут ежедневных детско-родительских коммуникаций занимают следующие пункты:

• об оценках, уроках, школьной успеваемости;

• о компьютерах, гаджетах и компьютерных играх, их вредоносном влиянии на здоровье, интеллектуальное развитие и школьную успеваемость;

• о правах и обязанностях подростка, живущего в семье;

• о здоровье;

• о будущем в негативном ключе («Ты не сможешь ничего добиться, если сейчас не будешь стараться»);

• об опасностях современного мира («Чем ты думаешь, когда ходишь из кружка через двор?!»);

• о деньгах («Ты с ума сошел, это слишком дорого!», «Ты понимаешь, как деньги достаются?», «Вот когда начнешь сам зарабатывать…»);

• об уборке («Сколько раз нужно тебе сказать, чтобы ты не бросал носки!»).

Вы помните, это как раз те самые пункты и темы, на которые все подростки очень не хотели разговаривать со своими родителями. И вот, получите, пожалуйста, 76 % (больше трех четвертей от этих жалких двенадцати минут) – как раз про это самое!

Семнадцать мам плакали, когда мы все это анализировали. «Как она вообще нас терпит!» – вопль одной из них. А куда, спрашивается, «ей» деваться-то?!

Абсолютные негативные фавориты – гаджеты, компьютерные игры и уроки. Для младших большое место занимает здоровье («Если будешь так горбиться… у тебя и так вся спина кривая… ты шапку надел?»). Для старших – родительские тревоги о будущем («Ты не поступишь в институт! Ты не сдашь ЕГЭ!»). Помните, мы в первой части удивлялись, что подростки не хотят говорить с родителями о будущем? Так вот, их, кажется, можно понять…

А что же в оставшихся жалких трех минутах?

Все восемь «подопытных» пап говорили со своими детьми о спорте (я – стыд и позор! – вообще забыла этот важный для современного человека пункт!).

Многие обсуждали с детьми повседневную жизнь своих домашних питомцев (собак, кошек, крыс, рыб, попугаев и даже одной игуаны!).

Тридцать две семьи говорили о том, что увидели в телевизоре (в разных контекстах).

Сорок семей слегка обсуждали то, что увидели в интернете (музыка, мода, гаджеты и их технологии, социальные сети).

В девятнадцати семьях в положительном ключе обсуждали компьютерные игры – играют и ребенок, и родитель.

В тридцати восьми – подросток просил денег на то или это.

Во всех пятидесяти семи семьях говорили о еде.

В пятнадцати семьях немного сплетничали.

Тридцать одна семья упоминала о кружках или иных занятиях, которые посещает ребенок. Но формально: был, не был, что сказал руководитель или репетитор.

Был один разговор: ну что ж ты все бросил, чего ж ты сам-то хочешь? Подросток хотел бы мотоцикл. Увы, сказали ему, это невозможно по деньгам, да и слава богу – слишком опасно.

В восемнадцати семьях упоминали о политике. Два горячих, но коротких спора, закончившихся хлопаньем дверей, – родитель и подросток расходятся по политическим взглядам. Родитель – либерал. Подросток – патриот: носит футболку то с какими-то крестами, то с Путиным в очках.

В пяти семьях говорили о книгах (три из них – по школьной программе). В двадцати одной – о кинофильмах и телесериалах.

В тридцати семи семьях говорили о семейных покупках (уже свершившихся или только намечающихся).

Никто не говорил о сексе. Никто – об успехах науки. Никто даже не упоминал о смысле жизни.

Почти все «положительные» темы – подросток сам выходит на разговор. Все «отрицательные» – на разговор выходит родитель. Были, конечно, исключения.

Один разговор о дружбе. Его резюме: вот у нас, в наше время была дружба так дружба. А у вас все виртуальное, ненастоящее, а в реале вы и дружить-то не умеете.

Одна мама имела с тринадцатилетней дочкой проникновенную беседу о своей первой школьной любви.

Еще одна мама подробно рассказывала сыну, как она боялась, сдавая вступительные экзамены в институт.

Один из отцов по случаю из телевизора рассказал сыну, как они в деревне с мальчишками взорвали снаряд времен второй мировой.

Больше «авторских рассказов» не было.

«Эндемичные» темы.

Отец и сын годами вместе играют в огромную железную дорогу и обсуждают это. Мать с дочкой-подростком подробно беседуют о болезни сестры-малышки. Уход за парализованной прабабушкой – кто что сегодня будет делать. Сын подрабатывает в фирме у матери, обсуждение рабочих моментов. Туристская семья – обсуждение грядущего похода в Хибины (разговор признан типичным всеми членами семьи).

В восьми семьях фактически говорили ни о чем. Причем это не значит, что подросток и родитель в этих семьях находятся в состоянии ссоры или бойкота. Ничего подобного. Просто все их суточные коммуникации состояли из фраз типа: «Привет, ма!», «Как дела?», «Да ничего!», «Ты куда?», «Да на тренировку!», «Ага. Есть будешь?», «Я в школе поел», «Ну хорошо», «Ты уходишь уже?», «Ну да, мне же сегодня к семи», «Поняла. Карточку не забудь», «Ты спишь?», «Не, сейчас буду ложиться». И все в таком духе. Ни к одной из выдуманных нами граф эти фразы отнести не удалось.

И напоследок о хорошем. Главным результатом данного эксперимента я считаю то, что все пришедшие ко мне после его окончания семьи (без единого исключения) сказали следующее: этот эксперимент и этот совместный анализ его результатов уже многое изменили в нашей семье. Мы из него много что поняли и сразу начали действовать. Согласитесь, одним, в сущности, небольшим экспериментом «отпсихотерапевтировать» сразу 57 семей так, что все видят сдвиги к лучшему, – это неслабо, правда?