Любовь, только любовь Бенцони Жюльетта
Жан де Сен-Реми уселся рядом с Катрин и болтал без остановки, комментируя туалеты, остроумно представляя новоприбывших – иногда резковато, но всегда забавно. Эрменгарда тоже подавала реплики, стараясь развеять тревогу молодой женщины. Но та не удержалась от вопроса:
– Мессир де Сен-Реми, вы ведь видели, как сражается граф де Монсальви? Вы тоже думаете, как все здесь, что у него нет шансов устоять перед Вандомским Бастардом?
Эрменгарда тяжело вздохнула, выражая этим вздохом и абсолютное понимание и досаду одновременно, но Сен-Реми, вытянув длинные ноги, рассмеялся и сказал доверительно, слегка наклонившись к соседке:
– Не повторяйте этого – не срамитесь! Я-то думаю, что бастард зря встал на дороге мессира Арно. Конечно, у Лионеля сила быка, но Монсальви прочно стоит на ногах… и у него самый ужасный характер из всех мне известных во Французском королевстве. Он не станет умирать, если его не принудят к этому. Да и то – только назло противнику!
Он снова засмеялся с беспечным, немного простоватым видом, который успешно скрывал истинный уровень его ума. Катрин, чье настроение вдруг резко улучшилось, вторила ему. Она почувствовала, что с ее души свалился огромный камень, к ней возвратилась вера. Но, к ее большому сожалению, разговор нельзя было продолжить: в центральной ложе, затянутой пурпурным с золотом бархатом, появились герцог Филипп и принцы. Их приветствовали бурной овацией. Филипп, как обычно, был в черном, на голове – широкополая шляпа, вокруг шеи – колье из бриллиантов, больших, как орехи. Он был бледен, но бесстрастен. Катрин заметила, что он на мгновение остановил взгляд на ристалище, где радостно бесновалась толпа, сдерживаемая барьерами, но не улыбнулся. С ним вместе пришли обе пары: Бэдфорд, англичанин до мозга костей, абсолютно безучастный ко всему, торжественно вел за руку Анну; за ними – Ришмон и Маргарита, улыбающиеся, занятые только самими собой. Между парами – герцог Бретонский. Знатные зрители заняли свои места в креслах, украшенных гербами. За креслом Филиппа, в тени, Катрин разглядела своего мужа и Николя Ролена, они разговаривали и не смотрели на арену.
Едва сев, Филипп сделал знак рукой. Двадцать трубачей выстроились перед трибунами, поднесли ко рту инструменты и бросили в небо, покрытое облаками, пронзительный клич. Катрин почувствовала, как холодеют ее руки, как напрягаются щеки, как дрожь проходит по позвоночнику: час битвы настал! В узком проходе между натянутыми канатами, делящими арену на две части, появился Бомон – герольд с белым жезлом в руке. За ним шли шесть его помощников. Жан де Сен-Реми тихонько назвал Катрин их имена: Фюзиль, Жермоль, Монреаль, Пелерен, Талан и Нуайе… Молодой человек казался очень возбужденным.
– Монсеньор обещал мне, что в день, когда он создаст рыцарский орден, о котором он мечтает как о символе своей славы, я стану там герольдмейстером, – поведал он Катрин.
– Это прекрасно, – машинально ответила она, ей это было совершенно безразлично. Все ее внимание было приковано к Бомону. В тишине, которая последовала за сигналом труб, он объявлял условия поединка. Вот уже в течение суток герольды обеих партий ходили по городу и повторяли на каждом перекрестке одно и то же. Катрин знала текст наизусть и мысленно произнесла его вместе с Бомоном: «…Выбранное оружие – копья и топоры. Будет использовано по шесть копий с той и с другой стороны…» Слова звенели в ушах, не проникая в сознание. Пока продолжалось это объявление, Катрин горячо молилась маленькой дижонской Черной Деве, Богоматери Доброй Надежды.
– Защити его, – лихорадочно повторяла она, – защити его, добрая Мать Спасителя! Сделай, чтобы с ним ничего не случилось! Пусть он останется жив, прошу тебя, пусть только он останется жив! Даже если я его потеряю навсегда… Пусть я буду знать хотя бы, что он дышит под одним со мной небом! Спаси его, Пресвятая Дева, спаси его!..
Потом горло ее мгновенно пересохло: по призыву герольда на арену выехал вооруженный до зубов Вандомский Бастард. Он приблизился мелкой рысью и остановился перед герцогом. Катрин с ужасом рассматривала гигантского всадника, его голубые стальные доспехи, его рыжую лошадь под пурпурной шелковой попоной. На его шлеме, между двумя бычьими рогами, было изображение золотого льва – его эмблема. Он был похож на красно-серую стену! Он был невероятен! Катрин, зачарованная, не могла отвести от него взгляда, но крик удивления, вырвавшийся из тысячи глоток, заставил ее вздрогнуть.
– О! – воскликнул и Сен-Реми восторженно и изумленно. – О! Какая дерзость!.. Или какая беспредельная милость!
Эрменгарда онемела. Что до Катрин, она увидела как во сне: вот Арно выходит из своего шатра, вот он на своем вороном коне медленно в полной тишине приближается к герцогской трибуне… Громадный Лионель Вандомский смотрит на его продвижение с необычным для него выражением почтения… Потому что тот, кто приближался, больше не был черным рыцарем с ястребом на шлеме: скорее всего «по беспредельной милости», как выразился Сен-Реми, Арно де Монсальви на этот раз носил герб короля Франции!
Поверх доспехов на нем был надет плащ из голубого шелка, украшенный золотыми лилиями, такая же попона до копыт укрывала коня. Голубыми с золотом были кожаные ламбрекены, свисающие от шлема до плеч и защищающие шею. Наконец, на самом шлеме ястреб и графская корона уступили место золотой лилии, на концах лепестков которой сверкали большие сапфиры. На голове коня тоже была лилия. Единственное, что указывало: нет, это не сам король Франции – вместо королевской короны вокруг шлема был простой голубой с золотом жгут.
Арно медленно двигался по арене, подняв забрало – так что было хорошо видно его неподвижное лицо, – блестящий образец рыцарства, яркий символ феодала, умеющего заставить уважать себя.
– Он великолепен! – произнес рядом с Катрин хриплый голос Эрменгарды. – Архангел Михаил собственной персоной!
Но Сен-Реми печально и скептически покачал головой:
– Хорошо бы так… Но королевские лилии не могут оказаться побежденными – король будет обесчещен. Видите, как побледнел монсеньор!
Филипп действительно напоминал призрак – Катрин сама это заметила, посмотрев на него. Между черной шляпой и черным же камзолом она увидела серое лицо с зеленоватым оттенком. И, сжав зубы, он смотрел на дивный образ монарха, которого хотят свергнуть. Его серые глаза не мигали, взгляд застыл на лилии шлема, в точности повторяющей ту, которую он сам носил, когда надевал доспехи. Страшный упрек для принца из рода Валуа, принимающего англичанина. Но надо было взять себя в руки.
Всадники, которые стояли бы бок о бок, если бы не веревочный коридор, одновременно склонили копья перед трибуной. Катрин вся дрожала и, как всегда, когда была взволнована, сжимала руки до онемения. Она видела, как сидящая в нескольких шагах от Филиппа красивая молодая, роскошно одетая женщина наклонилась и повязала розовый, шитый золотом шарф на копье бастарда, бросив перед этим торжествующую улыбку герцогу. Жан де Сен-Реми прошептал:
– Мадам де Пресль! Самая последняя любовница монсеньора! Она демонстрирует верность любовнику, предлагая свои цвета его бойцу. Она родила Филиппу сына и уже считает себя герцогиней!
Катрин отдала бы все на свете за возможность привязать к копью Арно легкую вуаль из муслина, которую держала в руках… Но в большой ложе что-то произошло. Принцесса Маргарита встала и, повернувшись к Артуру де Ришмону, спросила:
– Вы разрешите, монсеньор?
Ее ясный голос услышали все. Ришмон наклонил голову с довольно веселой улыбкой, от которой сморщилось его покрытое рубцами лицо. Со слезами на глазах Катрин, которая помнила мучительные мольбы принцессы в замке Сен-Поль, наблюдала за тем, как Маргарита наклонилась и, взволнованно улыбаясь, прикрепила свою вуаль, такую же голубую, как плащ всадника, на копье королевского бойца…
– Господь Бог придаст вам мужества, Арно де Монсальви! Ваш брат был моим другом, и ваше дело – правое! Я буду молиться за вас.
Арно наклонился так низко, что почти коснулся шеи своего коня.
– Благодарю вас от всего сердца, милостивая дама! Теперь я буду сражаться и во имя любви к вам и к отважному капитану, который скоро станет вашим счастливым супругом. Я горжусь этим и скорее умру, чем разочарую вас! Бог даст вам счастье такое же большое, как ваше благородное сердце!
Лицо Филиппа Бургундского передернулось. За минуту он постарел на десять лет. Не глядя на брата, Маргарита села на место.
Теперь соперники разошлись по разные стороны площадки, где их оруженосцы готовили копья. Копья из ясеня и железа с острыми наконечниками – вовсе не легкое тупое оружие для турниров. Рядом с оруженосцем Арно Катрин увидела рыжую голову Сентрайля, который должен был встретиться с Ребеком, секундантом вандомца. Снова зазвенели трубы. Потом герольд Бомон громко крикнул:
– Перережьте канаты, и пусть битва начнется, когда пожелаете!
Канаты упали на землю. Арена была свободна, поединок начинался. С копьями наготове, подняв щиты, противники бросились друг к другу.
Катрин на мгновение закрыла глаза. Ей казалось, что тяжелый топот нагруженных железом коней, под которыми стонала земля, отдается в ее сердце. Зрители на трибунах затаили дыхание. Рука Эрменгарды властно легла на руки молодой женщины.
– Ну-ка, смотрите! Зрелище этого заслуживает, и благородная дама должна уметь смотреть в лицо чему угодно. – Потом добавила потише: – Да смотрите же, черт побери! Ваш муж уставился на вас.
Катрин сразу же открыла глаза.
Страшный удар и страшный крик из многих глоток. Копья ударили точно в центр щитов. Противники покачнулись в седлах, но не потеряли стремян – ни один, ни другой. Они медленно направились к своим оруженосцам – взять новые копья.
– По-моему, мы увидим прекрасное сражение, – спокойно сказал Сен-Реми своим неестественным голосом. – Удар был замечательный.
Катрин недружелюбно посмотрела на него. Этот чисто спортивный азарт удивлял ее, казался неуместным там, где речь шла о человеческих жизнях. Она попробовала уколоть его.
– Как случилось, что, родившись в Абевилле, вы не с королем Франции? – бросила она с вызовом. Но он не принял его.
– Был, – ответил он все так же спокойно, – но двор Изабо прогнил насквозь, и неизвестно, королевской ли крови так называемый Карл Седьмой. Я предпочитаю герцога Бургундского.
– Однако вы вроде бы на стороне Арно де Монсальви?
– Мне он очень нравится. Если бы на его месте был Карл Седьмой, я бы не имел счастья сидеть рядом с вами, потому что был бы рядом с ним.
– Того, что он служит королю, должно быть вам достаточно! – сурово сказала Катрин. Но Эрменгарда сделала ей знак замолчать.
Два всадника снова кинулись друг к другу с возросшим пылом. Может быть, с излишним пылом, потому что на этот раз не произошло ничего. Лошадь бастарда рванулась в сторону в момент, когда должна была встретиться с конем Арно. Копья отклонились друг от друга, и всадники с разбега проскакали еще немного, пока смогли повернуть и разойтись по лагерям. Направляясь к палатке, Арно поднял забрало, чтобы подышать воздухом. Когда он проезжал мимо трибун, Катрин поймала его взгляд. Она увидела, как гримаса исказила красивое строгое лицо молодого человека. Тогда она постаралась улыбнуться ему от всей души. Любовь в эту минуту так сияла на ее лице, что Арно задрожал. Он опустил голову и сделал вид, что поправляет голубой шарф, повязанный на руке. Хотя он остановился перед трибуной всего лишь на одно мгновение, это переполнило Катрин радостью. Впервые, встретившись с ее взглядом, взгляд Арно не стал презрительным. В нем даже мелькнуло какое-то тепло, которого Катрин уже не надеялась увидеть никогда. Но эта драгоценная минута была и прошла. Битва втягивала рыцаря обратно в свой адский круг.
Соперники сломали еще по два копья без всякого результата. Под толчками гиганта-бастарда Арно иногда наклонялся, но удерживался в седле. Однако при пятой попытке копье Лионеля ударило по шлему Арно слева – там, где было прикреплено забрало. Катрин подумала, что голова покатилась на землю. Но и голова, и даже шлем устояли. Только забрало отцепилось с одной стороны, открыв лицо молодого человека, по которому текли две струйки крови.
– Он ранен! – закричала Катрин, приподнявшись. – Боже всемогущий!
У нее перехватило дыхание. Крик застрял на ее губах, ставших такими же белыми, как платье. Эрменгарда буквально повисла на ее руке, чтобы заставить сесть обратно.
– Не привлекайте к себе внимания, черт побери! Спокойнее, малышка, спокойнее. На вас смотрят!
– Это не страшно, – сказал Сен-Реми, глядя на раненого. – Просто царапина, наверняка сделанная сломанным шарниром забрала.
– Он же совсем недавно был ранен в голову! – простонала Катрин с такой болью и тоской, что сосед задумчиво посмотрел на нее. Потом слегка улыбнулся.
– Кажется, я здесь не единственный бургундец, чьи симпатии на стороне рыцаря короля Карла? – ласково спросил он. – Я, как и графиня Эрменгарда, посоветую вам не волноваться так. Он парень крепкий. Посмотрим, что будет дальше…
Там, у палатки, Арно нетерпеливой рукой прилаживал висящее забрало. В другую он взял кубок, протянутый ему секундантом, и стал жадно пить. Катрин видела, что бастард делает то же самое. Оба одновременно закончили и схватили по шестому, последнему копью.
Если они оба останутся в седле, то поединок будет продолжен, но уже на топорах. Положение Арно было хуже из-за того, что лицо его было открыто. Словно для того, чтобы подчеркнуть это, Лионель де Вандом сухим жестом опустил свое забрало. Из-под копыт коней летели клочья травы. Катрин быстро перекрестилась. Удар копий был ужасен. Бастард вложил всю свою силу в этот последний удар, попав в плечо соперника. Арно был буквально вырван из седла. Пролетев по воздуху, он упал на один из барьеров в пяти шагах от своего коня. Конь, испугавшись, убежал.
Но сила собственного удара выбила из равновесия и Лионеля. Удар копья Арно, хотя тот и промахнулся, довершил начатое: бастард потерял стремена и тяжело упал на землю, громыхая железом.
– Ай-ай-ай, как некрасиво упал! – насмешливо, чтобы угодить Катрин, прокомментировал Сен-Реми. – Но, по крайней мере, это дает возможность уравнять шансы…
Кульбит вандомца оказался чрезвычайно полезным для его противника. Гибкий, как кошка, несмотря на надетые на него пятьдесят фунтов железа, несмотря на новую рану, ставшую заметной, когда кровь просочилась у плеча на украшенный лилиями плащ, он вскочил на ноги. Затем, поскольку его стесняли острые концы железных башмаков, быстро сорвал с ног щитки, прежде чем схватить боевой топор, лежащий неподалеку. В этот момент он находился почти перед Катрин, и она видела, как он мелкими шагами медленно идет по направлению к противнику: зрачки сужены, щит – под левым локтем, топор поднят…
В свою очередь поднялся и Лионель. Когда противники встали лицом к лицу, разница в росте стала просто кричащей. Арно был около метра восьмидесяти трех – восьмидесяти четырех, но рядом с двумя метрами десятью сантиметрами бастарда казался маленьким. Зажатый в кулаке Лионеля топор выглядел как ствол дерева. Не переводя дыхания и не дав вандомцу времени опомниться, Арно прыгнул вперед. Он хотел победить, и победить быстро. У него не было выбора: его раны, потеря крови не давали другой возможности. Катрин чувствовала это так, словно у них была одна плоть. Она физически страдала за него. Топор отскочил от доспехов бастарда, который приготовился ударить. Арно живо отклонился в сторону, избежав удара, который бы его прикончил, вернулся, снова ударил сам… Удары топора о сталь напоминали колокольный звон, сыпались искры… Рыцарь короля нанес еще один удар, который вызвал у помощников крики «Виват!»: его топор, опустившись на шлем вандомца, отсек золотого льва, и лев покатился по песку. Все услышали бешеный рев бастарда. Он встал во весь рост, схватил топор обеими руками и собрался уничтожить наглеца, повредившего его герб. Но ему мешали железные башмаки. Он споткнулся, чуть не упал, и Арно легко отразил удар ручкой своего топора. Катрин догадалась, что вандомцем овладело слепое бешенство. Он жаждал убить, как можно скорее убить! Но его быстрые и неточные удары изматывали его самого, не принося желаемого эффекта. Он бил вслепую, движимый гневом. Арно, наоборот, казалось, становится все хладнокровнее и хладнокровнее. Он улучил момент и нанес несколько резких ударов по забралу Лионеля. Забрало отскочило, открыв красное, потное лицо врага. Бастард протянул руку, чтобы схватить топор Арно, но тот отбросил его подальше от себя и накинулся на гиганта, целясь железными когтями рукавиц в его лицо. Вандомец, чувствуя, как когти рыцаря вцепляются в него, чуть отступил, поскользнулся и покатился по земле. Арно упал на него, с ожесточением продолжая свою работу живодера. Бастард, обессилевший, полуослепший, замычал, как раненый бык. Было слышно, что он просит пощады.
Арно, стоя коленом на горле врага, хотел было вытащить кинжал, но передумал. Он встал, отряхнул рукавицы, с которых капала кровь, и сказал с презрением:
– Бог тебе судья! Вставай! Рыцарь короля Франции не убивает поверженного врага. Ты просил пощады. Оказываю тебе эту милость… герцог Бургундский!
Ничего не добавив, он отвернулся под крики беспристрастной толпы, собравшейся у барьеров. Потрясенная Катрин чувствовала, как он слабеет, будто это ее собственная кровь текла на землю. Арно шел к своей палатке, шатаясь как пьяный. Его оруженосец и Сентрайль успели как раз вовремя, чтобы подхватить его на руки перед тем, как он потерял сознание.
– Королевские лилии оказались непобедимы, – серьезно сказал Сен-Реми. – Возможно, это предзнаменование…
Катрин посмотрела на него, но на этот раз не смогла понять выражения его лица. То ли он был доволен исходом битвы, то ли нет. Может быть, он не решался радоваться, когда досада искажала застывшие черты Филиппа и по лицу его текли слезы. Она презрительно пожала плечами, встала, оправила платье и собралась спускаться на землю с трибуны. Эрменгарда остановила ее:
– Куда вы?
– Вы отлично знаете куда. И знаете, что теперь вам меня не удержать. Никто не имеет на это права. Даже герцог.
– Кто вам сказал, что я мечтаю об этом? – отпарировала графиня. – Лети, мой прелестный мотылек, лети и сожги себе крылышки! Когда вы вернетесь, я посмотрю, что можно сделать, чтобы потушить пожар.
Но Катрин была уже далеко.
Под крышей голубого шелка
Катрин было довольно трудно пробиваться сквозь возбужденную толпу, которая теперь хлынула отовсюду, потому что охрана больше не сдерживала ее. Но люди расступались перед уверенно идущей, пышно одетой, красивой дамой. Она улыбалась, сама не отдавая себе в этом отчета, глядя на высокий лазурный шатер, который, казалось, поверх голов подает ей знак. Когда она подошла к палатке, охранник-шотландец немного поколебался, но, видя ее драгоценности, ее туалет, указывающий на высокий ранг, не решился помешать ей войти. Он отступил, вежливо поклонившись, выпучив изумленные глаза над роскошными рыжими усами, и галантность его простерлась до того, что он сам откинул перед ней полотнище голубого шелка, заменявшее палатке дверь. И Катрин увидела Арно…
Он лежал на чем-то вроде низкой кровати, а его оруженосец ухаживал за ним. Голова покоилась на голубой шелковой подушке. По правде говоря, Катрин были видны только черные волосы и высокий лоб. Части доспехов, по-видимому, поспешно снятых с раненого, валялись на земле, кроме шлема с цветком лилии: его положили на сундук вместе с окровавленными рукавицами. Молодая женщина впервые в жизни проникла в палатку рыцаря, и ее удивили размеры этой палатки. Внутри шатра оказалась просторная восьмиугольная комната, вся в коврах и шелковых занавесях. Там была мебель: сундуки, кресла, лари, на которых стояли кувшин и кубки для воды. Почти везде валялось оружие, и вообще был ужасный беспорядок. Оруженосец открыл стоящий у кровати сундук с походной аптечкой рыцаря. В воздухе повис сильный запах бальзама, одновременно острый и нежный. Катрин сразу же узнала его: так же пахло в трактире «Карл Великий», когда Абу-аль-Хаир лечил Арно.
Никто не заметил, как она вошла. Оруженосец стоял к ней спиной. Арно, закрытый этой спиной, не видел ее. Жан де Сентрайль в углу готовился к рукопашной с Ребеком и собирал оружие, напевая любовную песенку, слова которой странным образом отпечатывались в сознании молодой женщины: «Красавица, о чем вы думаете? Что вы думаете обо мне? Не скрывайте этого от меня, потому что, если даже мне дадут золото десяти городов, я вас не возьму против вашего желания…»
Катрин слышала, как Арно шепчет проклятия, – видимо, лечение было болезненным. Потом он буркнул:
– Ты фальшиво поешь!
Рыжий повернулся к раненому, чтобы ответить, но в этот момент заметил Катрин и тихонько свистнул в знак восхищения. Он резко оттолкнул оруженосца и с широкой улыбкой подошел к женщине.
– Прекрасная дама, – сказал он, кланяясь настолько грациозно, насколько позволяли ему железные доспехи, – такой чудесный визит во время битвы для рыцаря, достойного этого имени, может стать самой драгоценной поддержкой. Я не думаю, что мои достоинства уже наделали столько шума, чтобы самая красивая из женщин пришла ко мне, не дожидаясь конца поединка. Сделайте милость – скажите, кто вы?!
Катрин мило улыбнулась, но поспешила разочаровать его.
– Простите, мессир, но я пришла вовсе не к вам, а к нему, – указала она на Арно, который, услышав ее голос, вырвался из рук оруженосца и сел, глядя на нее с удивлением и гневом.
– Опять вы! – воскликнул он весьма нелюбезно. – Вы что – решили постоянно являться к моему изголовью, как только мне дадут тумака? В таком случае, моя дорогая, у вас будет немало хлопот…
Голос был жестким, тон насмешливым, но Катрин поклялась себе не сердиться. Она улыбнулась ему с бессознательной нежностью:
– Я видела, что вы потеряли сознание, мессир. Я боялась, что откроется ваша рана на голове. Вы потеряли столько крови!
– Я уже просил вас не заботиться обо мне, мадам, – сварливо ответил Арно. – Насколько мне известно, у вас есть муж, а если вам некуда девать ваше сочувствие, перенесите его на вашего любовника. Герцог Филипп очень в этом нуждается.
Сентрайль, чьи маленькие карие глазки перебегали во время разговора с одного на другого, вмешался:
– Этот овернский медведь недостоин вашего порыва, мадам. Вам стоит обратить его на кого-нибудь другого, куда более благородного. Лично у меня большое желание дать Ребеку наставить мне шишек, чтобы я мог надеяться на заботу таких нежных ручек.
Арно отодвинул и оруженосца, и друга. На нем еще оставались какие-то части доспехов, но сверху – только белая льняная рубашка. Широко открытая на груди, она позволяла видеть наложенную на рану повязку.
– Со мной все в порядке! Одни царапины, – сказал он, поднимаясь с видимым усилием. – Иди сражайся, Ребек ждет тебя. И я напоминаю тебе, что если я – овернский медведь, то и ты – тоже.
Сентрайль несколько раз присел, чтобы убедиться в том, что доспехи не мешают ему двигаться, надел на латы шелковый плащ и взял из рук пажа шлем – впечатляющее сооружение, похожее на башню и украшенное разноцветными ламбрекенами.
– Я пошел. Убью Ребека и вернусь, – сказал он весело. – Ради бога, мадам, не обращайте внимания на гнусный характер этого парня и не уходите до моего возвращения, чтобы я имел счастье снова увидеть вас. Здесь есть люди, которые совершенно недостойны счастья, которое им выпадает!
Поклонившись, он вышел, напевая свою песенку с того места, где остановился: «Увы, если вы мне откажете…»
Арно и Катрин остались одни, потому что оба оруженосца и паж вышли следом за Сентрайлем, чтобы увидеть поединок. Они стояли лицом друг к другу, разделенные лишь сундучком с мазями, оставленным на земле оруженосцем. И, может быть, еще и невидимым антагонизмом, возникшим между ними и отбросившим их во враждебные лагеря. Катрин вдруг поняла, что не знает, что сказать. Она так жаждала этой минуты, так хотела остаться с ним наедине, что, дождавшись ее, совершенно обессилела, как пловец, во время бури наконец-то достигший земли…
Подняв глаза на Арно, она не отдавала себе отчета в том, как дрожат ее губы, как влажен взгляд. Она вся олицетворяла собой мольбу-обещание не причинять ему зла. Он тоже смотрел на нее. На этот раз без гнева – с любопытством. Немного наклонив голову, он изучал золотистое лицо в обрамлении белоснежных кружев, изысканный маленький рот с розовыми губами, короткий носик, большие глаза, чуть поднимающиеся к вискам…
– У вас аметистовые глаза, – сказал он тихо, словно думая вслух. – Самые красивые из всех, какие я видел, самые большие! Жан прав: вы необыкновенно красивы, необыкновенно желанны… Достойны принца! – добавил он с горечью. Внезапно его лицо замкнулось, взгляд снова стал жестким. – А теперь скажите мне, зачем пришли сюда, и… уходите! Я думал, что дал вам понять: нам не о чем говорить.
Но к Катрин вернулось мужество, она снова смогла найти слова. Эта его улыбка, то, что он ей сказал, – этого более чем достаточно, чтобы броситься в бой. Теперь она не боялась ни его, ни других. Между ними протянулась какая-то невидимая нить. Он, может быть, не заметил этого, но она ощутила это всем своим существом. Что бы ни говорил, что бы ни делал Арно, он уже не сможет помешать тому, чтобы она мысленно чувствовала себя спаянной с ним так, как если бы во плоти принадлежала ему с тех пор – с таверны на перекрестке дорог. Очень тихо, без опасений и без колебаний, она проговорила:
– Я пришла сказать вам, что я вас люблю.
Слово сказано, груз свалился с нее. Как это оказалось легко и просто! Арно не запротестовал, не рассердился, как она ожидала. Нет, он отступил на шаг, подняв руку к глазам, словно ослепленный слишком сильным светом, и после долгой паузы глухо прошептал:
– Не надо! Время и чувства пропадут зря! Я бы тоже мог полюбить вас, потому что вы красивы и я вас хочу. Но между нами пропасть, которую не засыпать, и я не смог бы перескочить через нее без ужаса, даже если бы в какой-то миг позволил пылу моего сердца укротить мою волю. Уходите…
Вместо того чтобы послушаться, она придвинулась к нему, окутывая его облаком сложного и нежного аромата духов, которые так чудесно умела делать Сара. Этот восхитительный запах, исходящий от ее одежды, победил запах крови и бальзама, царивший в палатке. Она сделала еще шаг по направлению к нему, уверенная в себе и своей власти. Как ему удастся ускользнуть от нее, если она видит, как дрожат его руки, как уклоняется взгляд!
– Я люблю вас, – повторила она еще тише и горячее. – Я всегда любила вас, с первой минуты, как увидела. Помните? Вспомните этот рассвет, когда вы, проснувшись, увидели меня рядом с собой. Ничто другое тогда не занимало ваш ум… Только то, что я вам нравлюсь… А я… Я принимала вашу ласку, я была готова забыть весь мир без стыда и сожалений. Потому что больше не принадлежала себе, потому что в глубине души уже подарила вам себя. Почему вы отворачиваетесь, Арно? Почему не смотрите на меня? Вы меня боитесь?
Впервые она назвала его по имени, но он не возмутился. Он вызывающе посмотрел ей прямо в глаза.
– Боюсь? Нет. Я не боюсь ни вас, ни ваших чар. Себя, может быть… И еще! Зачем вы говорите мне о любви? Думаете одурачить меня? Вы так легко произносите эти слова, что надо быть сумасшедшим, чтобы поверить вам!
Он воодушевлялся по мере того, как говорил, разжигая в себе гнев, который был для него лучшей защитой.
– Вы не верите в мою любовь? – простонала сраженная Катрин. – Но почему?!
– Потому что слова, которые говорят всем подряд, не имеют никакой цены. Вот и все. Хотите, подсчитаем вместе? Я представляю себе так. Вы говорили их своему милостивому супругу… и герцогу Филиппу, поскольку он ваш любовник. Кому еще?! О! Возможно, тому молодому очаровательному капитану, который побежал за вами, чтобы проводить во Фландрию? Это уже по крайней мере трое. Плюс те, кто мне неизвестен.
Несмотря на данное себе обещание, Катрин не смогла сдержаться. Этот издевательский тон был просто невыносим после того, как она призналась ему в любви. Она покраснела и топнула ногой.
– Перестаньте говорить о том, чего не знаете! Я сказала, что люблю вас, и могу повторить еще раз! А теперь говорю, что я чиста, несмотря на замужество, потому что мой муж не дотронулся до меня!
– И герцог тоже? – высокомерно бросил Арно.
– И герцог тоже. Он добивается меня, но я не принадлежу ему… Ни ему, ни кому-либо другому… Кроме вас, если вы захотите!
– Кто мне подтвердит, что вы говорите правду?
Гнев Катрин так же внезапно исчез, как и появился. Она одарила Арно лучезарной улыбкой.
– О… мой милый господин… Это же так легко проверить! Мне так кажется…
И замолчала. На этот раз он сделал шаг вперед, не в силах сопротивляться влечению к этому светлому лицу, так нежно сияющему в голубом полумраке палатки. Катрин прочла на его сведенном судорогой лице то же бессилие перед искушением, то же открытое желание, что и тогда, утром в Турне. Она чувствовала, что он забыл обо всем, кроме изумительного женского тела рядом с ним, что она одержала победу! Она перешагнула, не глядя, сундучок с мазями, прижалась к груди Арно и, поднявшись на цыпочки, обвила руками его шею и протянула губы. Он напрягся. Она почувствовала, как сократились все его мышцы, будто его тело инстинктивно собиралось оттолкнуть ее. Смешно! Гибкое тело, прижавшееся к нему, действовало на молодого человека, как приворотное зелье. Он потерял контроль над волей в ту же самую секунду, когда Катрин, тоже перестав соображать, отдалась своей страсти и бушующим в ней чувствам. Все исчезло: голубые стены палатки, время, место, даже оглушительный шум, доносящийся с ристалища, где три тысячи глоток орали одновременно.
Арно притянул Катрин к себе и сжал в объятиях с дикой силой. Движимый страшным голодом, накопившимся за много месяцев, когда он ничем не мог его утолить, он завладел ее прекрасными губами, такими свежими и розовыми, и принялся пожирать их поцелуями. Он так крепко прижимал ее к себе, что Катрин, не помня себя от счастья, ощущала, как его сердце бьется у ее груди. Их дыхание смешалось, и молодая женщина чувствовала, что умирает под этими поцелуями, что они уносят самую ее жизнь…
Потерянные в любовном экстазе, они пошатывались на слабых ногах, вцепившись друг в друга, как два одиноких кустика посреди степи в грозу. Они не слышали, как вошел Сентрайль – красный, запыхавшийся, как кузнец, с рассеченной губой. Держа в руке шлем, он резко остановился на пороге. Широкая молчаливая улыбка появилась на его квадратном лице. Не торопясь и не сводя глаз с обнявшейся пары, он вошел, налил себе полную чашу вина и выпил ее одним глотком. Потом, показав жестом оруженосцам, чтобы остались на воздухе, стал медленно снимать с себя доспехи. Он стягивал правый налокотник, когда Арно, подняв голову, заметил его и… так резко оттолкнул от себя Катрин, что той пришлось ухватиться за его плечо, чтобы не упасть.
– Ты что – не мог сказать, что вернулся?
– Не хотел вас тревожить, – ответил Сентрайль. – Да вы не беспокойтесь из-за меня, сейчас все поснимаю и уйду.
Говоря, он продолжал снимать с себя куски железа. Теперь он перешел к набедренным щиткам, продвинувшись дальше, чем его друг, до сих пор не снявший своих. Катрин, прильнув к груди Арно, улыбаясь, смотрела, как Сентрайль это делает. Ей было совершенно не стыдно, она ничуть не смутилась, когда ее застали в объятиях любимого человека. Арно принадлежал ей, она принадлежала Арно, даже приход Гарена ничего не изменил бы! Молодой человек обнял ее, словно боясь, что она исчезнет, но продолжал смотреть, как разоблачается Сентрайль.
– А Ребек? – спросил он. – Что ты с ним сделал?
– Ему будет больно сидеть какое-то время, и у него громадная шишка на голове, но вообще-то он цел.
– Ты сохранил ему жизнь?
– Черт побери! А что с ним было еще делать, с этим молокососом! Ты бы видел, как он держал топор! Как церковную свечку! Честное слово, я просто растаял!
Сентрайль наконец снял с себя доспехи. Оставшись в сорочке и облегающих штанах, он быстро и щедро полил духами свою рыжую шевелюру, потом достал из сундука короткий камзол зеленого бархата, шитый серебром, обулся в длинноносые башмаки из той же ткани. Одевшись, он церемонно отвесил Катрин глубокий поклон.
– Падаю к вашим ногам, слишком красивая мадам! Мне остается только уйти оплакивать свою несчастливую звезду… и ваш плохой вкус! В то же время я продолжу знакомство с добрым вином Бонна. Эти проклятые бургундцы все-таки имеют что-то хорошее: их вина!
Он вышел – блестящий, величественный и вздыхающий от всей души. Арно расхохотался. Катрин вместе с ним. Огромное счастье делало для нее дорогими всех людей и все предметы, которые окружали ее любимого. Ей нравился рыжий Сентрайль, она даже испытывала к нему нежность…
Но сейчас… Сейчас к ней вернулся Арно. Он усадил ее на походную постель, обхватил ладонями прекрасное взволнованное лицо и стал всматриваться в него.
– Как ты догадалась, что я звал тебя? – шептал он. – Как ты догадалась, что я отчаянно нуждался в тебе? Только что, когда смерть была в двух шагах, мне хотелось вскочить на эту трибуну и украсть у тебя поцелуй, чтобы покинуть этот мир со вкусом твоих губ…
Он снова целовал ее – короткими легкими поцелуями. Катрин смотрела на него с обожанием.
– Значит, ты меня не забыл? – спросила она.
– Забыл? О нет! Я тебя проклинал, я тебя ненавидел… или по крайней мере пытался… но забыть! Какой мужчина, один раз подержав в объятиях такую красотку, сможет ее забыть? Ты и представить себе не можешь, сколько раз я мечтал о тебе, сколько раз мысленно прижимал тебя к себе, ласкал тебя, любил… Но, – добавил он, вздохнув, – это всегда был только сон, и всегда надо было просыпаться.
– Теперь не надо просыпаться! – страстно воскликнула Катрин. – Потому что теперь у тебя в руках явь, и ты знаешь, что я принадлежу тебе!
Он не ответил, только улыбнулся, и молодая женщина не стала сопротивляться желанию поцеловать эти улыбающиеся губы. Никто на свете не улыбался так тепло, по-мальчишески. Его белоснежные зубы бросали отблеск на загорелое лицо.
Арно вдруг встал.
– Разреши мне, – прошептал он.
Ловким жестом он вынул одну за другой булавки, прикреплявшие ее чепец, снял легкое сооружение из шелка и кружев и положил рядом со своим шлемом. Потом освободил волосы Катрин, и они хлынули золотистой волной по ее плечам.
– Какое чудо! – восторженно шептал он, пропуская между пальцами это живое золото. – Разве есть что-нибудь подобное у других женщин!
Он снова заключил ее в объятия, ища ее губ, ее шеи… Ему мешало ее чудесное тяжелое ожерелье из пурпурных аметистов. Он снял его и бросил на землю, как вещь, не имеющую никакой цены. Потом атаковал пояс платья, тканный золотом и серебром. Но внезапно вернулся Сентрайль. Он больше не улыбался.
– Снова ты? – закричал Арно, придя в бешенство от того, что ему помешали. – Чего тебе надо, в конце концов?
– Простите меня, но я думаю, что сейчас не время для любовных игр. Что-то не так, Арно!
– Что именно?
– Шотландцы исчезли. Ни одного нет здесь, у палатки… И на арене тоже.
Арно вскочил, несмотря на то что Катрин попыталась удержать его. Обостренным чутьем молодая женщина угадала что-то неладное. Что-то угрожает ее любви – предчувствие было острым, как физическая боль.
– Если это шутка… – начал Арно.
– Разве я похож на шутника?
И верно, Сентрайль был бледен, и тревога читалась на его лице. Но Арно, весь поглощенный желанием поскорее избавиться от него, пожал плечами.
– Ну, пьют с бургундцами… Что же, ты считаешь, что они ушли без нас?
– Я ничего не считаю, я вижу. Наших людей здесь тоже нет.
Арно с сожалением направился к выходу, но еще не успел дойти, когда полотнище было отдернуто рукой человека, с надменным видом вставшего в проходе. За ним Катрин смогла разглядеть сверкание оружия и доспехов нескольких солдат.
Новоприбывший был молод, возможно, лет тридцати, и носил роскошные доспехи с золотой насечкой и красный парчовый плащ. Но он не понравился Катрин. Она вспомнила, что уже видела его в окружении герцога, но не обратила тогда на него ни малейшего внимания. Ей не понравился его решительный подбородок, его крепко сжатый рот с тонкими губами, не раскрывавшимися в улыбке. В такой улыбке, как сейчас, – жестокой и торжествующей. Глаза навыкате были тусклыми и холодными. И не было в Бургундии никого, кто не знал бы, каким безжалостным человеком был Жан де Люксембург, генерал и глава бургундской армии. Сейчас он смотрел на двух рыцарей с выражением кошки, собирающейся сожрать мышь.
Но каким бы ни было выражение его лица, казалось, оно ничуть не встревожило ни Арно, ни Сентрайля. Последний насмешливо обратился к бургундцу:
– Сеньор Люксембург! Чем мы заслужили такую честь?
Люксембург переменил свою беспечную позу и сделал несколько шагов вперед. Его люди – за ним. Один за другим, они переступали через порог и заходили в палатку, угрожая оружием, окружая двух рыцарей и молодую женщину, по которой скользнул взгляд начальника.
– Кажется, господа, вы задержались дольше, чем следовало, – сказал он с ужасным северным акцентом. – Мессир Бьюкен и его люди давно скачут по дороге в Гиз…
– Неправда! – с силой выдохнул Арно. – Никогда коннетабль не оставил бы нас здесь!
Люксембург расхохотался, и от этого смеха кровь застыла в жилах Катрин.
– По правде говоря… Он-то думает, что скачет вслед за вами. Мы заставили его поверить, что вы уехали вперед, спеша встретиться с дамой, сильно за вас беспокоящейся. Что же касается тех, кто охраняет эту палатку, мы без труда с ними справились.
– Что вы этим хотите сказать? – надменно спросил Арно.
– То, что вы мои пленники, и я рассчитываю научить вас уважать так, как подобает, моего господина – герцога. Было бы слишком просто, не правда ли, прийти, оскорбить людей у них же дома и после этого спокойно уйти?
Бешеный от гнева, Арно схватил меч и замахнулся на бургундца, но на него тут же набросились четверо солдат и, несмотря на его сопротивление, быстро его укротили, в то время как четверо других навалились на Сентрайля, который, впрочем, принял это вполне равнодушно.
– Так-то вы уважаете рыцарские законы и законы гостеприимства?! – ревел Арно. – Вот чего стоят слово и охрана вашего хозяина!
– Бросьте, – презрительно сказал Сентрайль. – Его хозяин проводит время в слезах, как баба, оплакивая участь рыцарства. Он заявляет, что поддерживает его, а сам в это время выдает сестру за англичанина. Бургундец – этим все сказано! Мы сошли с ума, если поверили слову такого человека!
Жан Люксембургский побледнел и уже поднял руку, чтобы ударить Сентрайля, но Катрин вскочила и встала между ними.
– Мессир! – воскликнула она. – Сознаете ли вы, что делаете?
– Сознаю, мадам, и меня удивляет, что вы еще здесь, с этими людьми, вы, которую наш герцог удостоил своей любви. Однако вам нечего бояться, я ему не скажу, что видел вас здесь. Зачем огорчать его? Кроме того, я благодарен вам за то, что вы задержали этих господ…
Возмущенный голос Арно прервал его:
– Вот, значит, что! Вот почему ты явилась сюда с твоими влажными глазами и словами любви, грязная потаскушка! А я чуть было не поверил, чуть не забыл о своем погибшем брате, о своей мести и ненависти, которую испытываю к тебе подобным… Все из-за тебя!
– Это неправда! Клянусь тебе, это неправда! – отчаянно закричала Катрин, бросаясь к молодому человеку, которого держали за руки и за плечи. – Я умоляю тебя, не верь ему! Я вовсе не любовница Филиппа, я не знала, что он готовит тебе ловушку! Ты не хочешь мне верить? Я люблю тебя, Арно!
Она хотела обвить руками его шею, но он отпрянул от нее, поднимая подбородок, чтобы она не могла достать до его лица. Взгляд рыцаря поверх ее головы устремился на Люксембурга.
– Мессир капитан, – сказал он холодно, – если у вас осталась хоть капля уважения к равным вам в рыцарстве, уведите нас поскорее или избавьте от этой девки, которой вполне мог бы удовольствоваться герцог, но настоящее место которой – в борделе. Прошу вас избавить меня от ее общества, потому что сам я не могу это сделать.
– Справедливо, – ответил Люксембург. – Уберите отсюда эту женщину и проводите пленников в замок.
Два стрелка подошли к Катрин, которая все еще цеплялась за Арно, оторвали от него и грубо швырнули на кровать. Капитан-бургундец наблюдал за ними.
– Честно говоря, – заметил он, – этот бедняга Гарен де Бразен не заслуживает такой судьбы, на какую обрек его монсеньор: якшаться по его приказу с такими людьми, да еще столько раз стать рогатым – нет, это слишком для одного человека!
Сотрясаясь от рыданий, Катрин беспомощно смотрела, как уводят Арно. Его лицо, казалось, стало каменным, и он перешагнул порог, не взглянув на нее. Сентрайль шел за ним между своими стражниками, по-прежнему расслабленный. Он снова запел свою песенку: «Красавица, о чем вы думаете? Что вы думаете обо мне?»…
Катрин осталась одна в голубой шелковой палатке, одна с этим покинутым оружием и всеми предметами мужского обихода, которые, конечно, растащат люди Жака Люксембургского. Но в этот момент она не видела ничего. Упав на низкую кровать, обхватив голову руками, она рыдала над своей рухнувшей надеждой, над своей осмеянной, отвергнутой, втоптанной в грязь любовью.
Как он быстро отвернулся от нее, как поторопился обвинить ее, как сразу – без малейших сомнений – поверил словам Люксембурга только потому, что этот человек, этот очевидный враг, таков же, как он сам, тоже дворянин, тоже рыцарь! Арно де Монсальви не способен выбирать между словом себе подобного и клятвами простой девушки, пусть даже страстно любимой! Он не колеблется! Второй раз он отшвыривает ее от себя – и с какой жестокостью, с каким презрением! Оскорбления, которые он ей бросил прямо в лицо, как оплеухи, жгли сердце молодой женщины, слезы не могли облегчить мучительного страдания. Они немного помогли разрядить нервы, но ничего не способны были сделать со свежей раной.
Она оставалась в палатке, поглощенная своим горем, забыв о времени… Теперь ничего не имело значения: ведь Арно оттолкнул ее, ненавидит ее… Однако наступил момент, когда слезы, устав течь, иссякли, когда нечто существенное вынырнуло из этого океана отчаяния, который нес несчастную по своим горьким волнам: родилось чувство, что лучше действовать, чем плакать. Катрин была из тех натур с бурными чувствами, чей гнев опасен, а отчаяние беспредельно, но такие люди после взрыва умеют быстро прийти в себя. Зачем сдаваться, если ты молода, красива и здорова!
Прошло некоторое время, и Катрин подняла голову. Ее покрасневшие глаза болели и плохо видели, но тем не менее она сразу же заметила на сундуке свой высокий чепец из белого шелка рядом со шлемом, украшенным лилией. В этом сближении двух головных уборов она увидела символ: будто голова Арно еще увенчана королевской эмблемой, а ее собственная одета в это нелепое, но очаровательное сооружение…
Она с трудом встала и подошла к зеркалу, висящему на шелковой стене над оловянным тазиком и кувшином для воды. В зеркале она увидела распухшее красное лицо, раздутые веки, пятна на щеках… Она нашла себя уродливой, неузнаваемой. Впрочем, слезы редко украшают женщину, куда чаще они изменяют ее облик, смешивая черты и краски так, что становится жутко. Катрин решительно вылила воду из кувшина в тазик, окунула лицо в эту воду, пахнущую померанцем, и держала его так, лишь изредка распрямляясь, чтобы подышать. Свежесть воды помогла ей. Мало-помалу и успокаивающие свойства померанца подействовали на ее кожу. Мозг заработал лучше, и боль стала медленно уступать место боевому пылу. Когда она подняла голову, чтобы промокнуть лицо шелковой салфеткой, оставленной Сентрайлем, у нее уже созрело решение продолжать борьбу. Лучший способ доказать Арно, что она ни при чем в его бесчестном похищении, – это вытащить его из тюрьмы как можно скорее. А для этого есть только одно средство, только один человек способен решить проблему: герцог Филипп.
Чтобы скорее привести себя в нормальный вид, она еще немного полежала на кровати с мокрой салфеткой на глазах. Потом причесалась, тщательно уложив косы, надела чепец. Оглядевшись по сторонам, поискала свое аметистовое ожерелье, так презрительно отброшенное Арно. Оно оказалось у ножки кресла. Она подняла его и надела на шею. Ожерелье показалось ей тяжелым и холодным. В нем словно бы собралась вся тяжесть рабства, к которому ее приговорил Филипп Бургундский, выдав замуж за Гарена, чтобы вернее заполучить к себе в постель.
На это раз зеркало отразило молодую ослепительную женщину, весьма элегантную. Но праздничный наряд только подчеркивал трагическое выражение ее лица. Она заставила себя улыбнуться, чуть не заплакала снова и отвернулась от зеркала. Выходя, она вспомнила о забытом на сундуке шлеме Арно. Ее пронзила мысль о том, как будет страдать молодой человек, если узнает, что эмблема его короля во вражеских руках. Ей не хотелось представлять себе, как Жан Люксембургский с саркастической улыбкой вертит в руках королевский знак, который Арно – победитель – носил с такой гордостью. Она поискала глазами, во что бы завернуть шлем, увидела черное знамя с серебряным ястребом рода Монсальви, оторвала полотнище от древка, завернула шлем и решительно взяла его в руки. После этого она вышла из палатки, чтобы направиться в Аррас.
К своему огромному удивлению, проходя за трибунами к выходу с ристалища, она увидела там Жана де Сен-Реми, шагавшего туда и обратно, заложив руки за спину, с таким видом, будто он кого-то ждет. Заметив Катрин, он быстро пошел ей навстречу.
– Я спрашивал себя, выйдете ли вы когда-нибудь из этой проклятой палатки! Я видел, что там много чего произошло, и думал, что же случилось с вами, – сказал он с торопливостью, совсем ему не свойственной.
– Значит, вы ждали меня?
– А кого же, прекрасная дама? Галантный человек никогда не бросит женщину, если она забралась во вражеский стан… Я не решался приблизиться, хотя видел наших суровых бойцов, которые выходили из палатки с мощным эскортом…
– И не говорите! – взорвалась Катрин, очень довольная тем, что предоставилась возможность посердиться. – Хорош он, ваш герцог!
– Ваш, моя дорогая! – с негодованием отрезал Сен-Реми.
– Запрещаю вам говорить такие вещи! Я отказываюсь служить человеку, который так мерзко ведет себя, который приказывает арестовать рыцарей, приехавших сюда под гарантией его честного слова, только потому, что они, на свою беду, оказались сильнее… Это гнусно! Это… Этому нет названия!
Сен-Реми снисходительно улыбнулся – так улыбается няня, когда капризное дитя топает ногами и крушит все вокруг.
– Совершенно согласен. Это гнусно! Но вы абсолютно уверены, прекрасная дама, что монсеньор в курсе этого… этого ареста двух королевских рыцарей?
– Что вы имеете в виду?
Жан де Сен-Реми пожал плечами и поправил свой фантастический ток, чуть сбитый набок ветром.
– Что мессир Жан Люксембургский – человек, способный сам принять решение. Это очень на него похоже. Вы едете?
– Куда?
– Да, конечно же, к монсеньору, куда же еще! Я правильно догадался, вы этого хотели? У меня здесь, рядом, носилки, они вас ожидают. Вам будет лучше добираться до дворца на них, чем на ваших восхитительных ножках… Особенно имея в руках шлем, который должен очень вам мешать. Дайте-ка его мне, я отнесу.
Катрин на секунду онемела от удивления, потом расхохоталась. Что за странный парень этот Сен-Реми! За своим фатовским и сонным видом он прячет живой ум, благодаря которому может оказаться при случае отличным другом. Она протянула ему руку, очаровательно улыбнувшись.
– Спасибо, что так хорошо поняли меня, мессир де Сен-Реми! Я бы хотела, чтобы мы стали друзьями – вы и я…
Молодой человек снял свой ток и подмел землю длинным пером, согнувшись в поклоне перед Катрин.
– Я уже ваш раб, мадам… Но с большой радостью принимаю ваше предложение. Соблаговолите дать мне вашу руку, и я провожу вас к экипажу.
И предложив Катрин свой кулак, чтобы она положила на него ладонь, взяв шлем Арно другой рукой, он проводил свою прекрасную даму к крытым носилкам, ожидавшим неподалеку.
Странная ночь
Когда носилки остановились перед дворцом герцога, уже совсем стемнело. Сначала Катрин зашла к себе переодеться – сменить немного мятое белое платье на другое, из простого черного бархата. Высокий чепец уступил место плоской шапочке из того же бархата поверх золотой сетки, поддерживавшей волосы. В комнате, где молодая женщина жила вместе с мадам Эрменгардой, никого не было. Графиня, видимо, выполняла свои обязанности у принцесс. Катрин не стала задерживаться, чтобы повидаться с ней: Жан де Сен-Реми ждал в носилках.
Они подошли к кордегардии. Сначала часовой не хотел пускать их, но Сен-Реми безапелляционно потребовал позвать дежурного офицера. Пока они ждали, Сен-Реми протянул Катрин знаменитый шлем, который до сих пор держал в руках.
– Возьмите. Я передам вас офицеру и оставлю одну. Я в этом деле вам не помощник. Мое присутствие способно только вызвать раздражение у герцога, заставив его быть суровым. А наедине красивая женщина может добиться от него многого…
Катрин поблагодарила. Вернулся солдат, за ним шел офицер. Удача в этот день сопутствовала Катрин: дежурным оказался Жак де Руссе. Узнав ее, он заторопился и, подойдя, широко улыбнулся:
– Вы хотели видеть меня, мадам? Какая радость! Что я могу сделать для вас?
– Сказать господину герцогу, что мне необходимо немедленно говорить с ним без свидетелей. Речь идет об очень важном деле.
Читать бесплатно другие книги:
