Рабыни дьявола Бенцони Жюльетта
– Мы уже прибыли, мои люди и я. Что касается вас, синьорина, вы не очень далеко от вашего дома! Но прежде чем расстаться, могу ли я просить вас о новой встрече? Ведь это так жаль, быть почти соседями… и не увидеться больше! Что вы думаете об этом? – прошептал он с поощряющей улыбкой.
– Это было бы очень приятно, господин офицер, – жеманно ответила Марианна с естественностью, которая делала честь ее актерским способностям, – но я не знаю, как моя кузина…
– Вы же не зависите от нее, я думаю? Вы, особа приближенная к ее императорскому высочеству?..
По-видимому, представления Рапена не отличались от представлений Зани, и за тот короткий отрезок времени, проведенный ими в пути, он просто-напросто исключил мифическую хозяйку Марианны, баронессу Ченами, чье имя, без сомнения, ничего ему не говорило, и принимал во внимание только ее августейшую хозяйку, принцессу.
– Нет, конечно… – заколебалась Марианна, – но я не пробуду здесь долго. В самом деле, мне пора уезжать…
– Только не говорите, что вы уезжаете сегодня вечером! – оборвал сержант, теребя ус. – Вы заставите меня задержать все готовые к отплытию на материк суда. Подождите до завтра… Мы могли бы встретиться снова сегодня вечером, пойти на представление… Стоп, я мог бы раздобыть билеты в оперу, на Феници! Вам точно понравится!
Марианна начала понимать, что избавиться от этого назойливого военного будет гораздо трудней, чем она предполагала. Если она оттолкнет его, он сможет показать себя с плохой стороны. И кто поручится, что Зани и его сестра не станут жертвами его плохого настроения? Сдерживая нетерпение, она бросила быстрый взгляд на мальчика, который, нахмурив брови, следил за этой сценой. Затем, решившись, она отвела сержанта в сторону от его людей. Они, видимо, тоже начали тяготиться этой затянувшейся историей.
– Послушайте, – прошептала она, вдруг подумав о выдержанном мальчиком допросе, – мне невозможно ни пойти с вами в театр, ни пригласить вас домой. После исчезновения моего кузена… курьера, мы, можно сказать, в трауре. К тому же у Анареллы нет таких причин, как у меня, симпатизировать французам…
– Я все понял, – так же тихо ответил Рапен. – Но что делать? Я чувствую к вам такую симпатию!..
– Такую же, как и я к вам, сержант. Но я боюсь, что в семье мне не простят эту… привязанность! Лучше было бы… спрятаться… встретиться тайком. Вы понимаете? Не мы первые сделаем так!
Простодушное лицо Рапена засияло. Он достаточно долго находился в Венеции, чтобы наслушаться рассказов о Ромео и Джульетте, и, видимо, уже представлял себе тайную любовь, сдобренную ароматом приключения.
– Можете рассчитывать на меня! – воскликнул он. – Я буду сама осторожность. – Затем, снова понизив голос, он прошептал сквозь усы тоном заговорщика: – Сегодня вечером, в сумерках… я буду ждать вас под акацией у Сан Захарии! Там мы сможем спокойно поговорить. Вы придете?
– Обязательно! Только осторожность и предусмотрительность! Чтобы ни в ком не возникло сомнение или подозрение!
На этом обещании они расстались, и Марианна едва удержала вздох облегчения. С некоторого времени у нее появилось ощущение, что она играет один из тех фарсов, которые доставляли радость парижским зевакам на Темпльском бульваре! Рапен отсалютовал, успев быстро и страстно пожать руку той, которую он отныне рассматривал как свое новое завоевание.
Патруль вошел в кордегардию, а Зани увлек разочарованную псевдокузину не к морю, а к центру площади, где рабочие собирались на строительстве новой серии аркад, предназначенных украсить последнюю незавершенную ее часть.
– Пойдем так, – буркнул он. – Так ближе.
– Но… я так хотела увидеть море…
– И увидишь. Так скорей выйдем к берегу. Солдаты не поймут, куда мы пошли…
Город оживился. Зазвонили колокола собора Святого Марка. Закутанные в черные вуали женщины, сопровождаемые слугами и в одиночку, уже спешили на утреннюю мессу.
Когда пришли на набережную, сердце Марианны остановилось, и у нее возникло искушение закрыть глаза. Она надеялась и одновременно боялась увидеть гордый силуэт стоящей на якоре «Волшебницы моря», брига Язона. Она попыталась убедить себя, но не могла избавиться от ощущения вины вернувшейся домой после измены супругу… Но, кроме небольших рыбачьих суденышек и нескольких барж, в акватории не было ни одного корабля, достойного этого имени. Однако Марианна не успела разочароваться, ибо она сразу заметила высокую оснастку больших кораблей с другой стороны собора Санта Мария делла Салуте, позади Морской таможни. Кровь ударила ей в лицо, и она схватила Зани за руку.
– Я хочу пойти на ту сторону, – сказала она, подтверждая жестом свои слова.
Мальчик пожал плечами и с удивлением посмотрел на нее.
– Тебе следовало бы знать, что мы идем туда, раз мы идем в Сан-Тровазо.
Затем, в то время как они направились к большой гондоле перевозчика, который доставит их на другую сторону Большого канала, Зани задал вопрос, уже некоторое время не дававший ему покоя.
Действительно, с тех пор как расстались с патрулем, маленький венецианец хранил странное молчание. Он шел впереди Марианны, засунув руки в карманы синих холщовых штанов, приподняв желтую шерстяную блузу, еще мокрую, спускавшуюся почти до колен. И у него был немного напряженный вид человека, чем-то не вполне удовлетворенного.
– Это правда, – сухо спросил он, – что ты горничная у баронессы… как бишь ее… ну, той, что трется возле сестры Бонапарта?..
– Конечно! Разве тебе это неприятно?
– Да уж… Потому что, если это так, ты тоже служишь Бонапарту! Солдат это сразу понял, было видно…
Подозрение и огорчение так ясно читались на круглом загорелом лице мальчика, что Марианна не решилась усилить его разочарование.
– Моя хозяйка, безусловно, служит… Бонапарту, – сказала она тихо. – Но меня политика не интересует. Я служу моей хозяйке, вот и все.
– Тогда откуда ты? Не отсюда, во всяком случае: ты не знаешь города и у тебя нет нашего акцента.
Она только слегка заколебалась. У нее действительно не было венецианского акцента. Но итальянский, которым она владела, – чистый тосканский, – подсказал ей вполне естественный ответ.
– Я из Лукки, – сказала она, солгав только наполовину.
Результат вознаградил ее за эту невинную ложь: ослепительная улыбка озарила озабоченное лицо Зани, и он снова подал ей руку.
– Раз так, тогда все в порядке! Ты сможешь войти в дом. Но надо еще пройти немного. Ты не очень устала? – спросил он с внезапным сочувствием.
– Да, немного, – вздохнула Марианна, которая уже не чувствовала под собою ног. – А еще далеко?
– Нет… немножко…
Заспанный перевозчик перевез их через канал, почти пустынный в этот утренний час. Начинающийся день обещал быть исключительно прекрасным. Голуби трепетали в нежно-голубом, хорошо промытом ночной грозой небе. Дул пропитанный запахом соли свежий морской бриз, и молодая женщина с наслаждением дышала им, а на месте, куда они медленно приближались, делла Салуте в чистом воздухе раннего утра походил на гигантскую раковину. Это был день, предназначенный для счастья, и Марианна не решалась спросить себя, что он уготовил для нее.
На противоположном берегу снова улочки, снова маленькие воздушные мостики, всевозможные чудеса и бродячие кошки. Солнце вставало в золотом венке, и измученная Марианна чувствовала головокружение, когда наконец пришли к скрещению двух каналов, главный из которых, окаймленный высокими розовыми домами с сушившимся бельем, широко открывался в порт. Узкий мост перешагивал его, соединяя набережные.
– Вот, – с гордым жестом сказал Зани, – здесь я живу. Сан-Тровазо! Верфь Сан-Тровазо… лечебница для больных гондол.
И в самом деле, с другой стороны воды с плавающими листьями капусты и апельсиновыми корками виднелось несколько сараев из потемневшего дерева, перед которыми ожидало с дюжину гондол, лежащих на боку, как раненые акулы.
– Ты живешь на этой верфи?
– Нет, дальше! Последний дом на углу набережной, в самом верху!
Из-за угла именно этого дома выступала высокая мачта стоявшего на якоре корабля, и Марианна, несмотря на усталость, не могла противиться побуждению: подхватив платье двумя руками, она бегом пустилась туда, сопровождаемая удивленным этой внезапной спешкой Зани. Но она не могла больше томиться неизвестностью, не зная, есть ли там Язон, ждет ли он?..
Раньше ее терзала мысль, что он, возможно, опаздывает на свидание, вот почему она следовала за Зани до сих пор.
Куда бы она пошла без единого су, без друзей, если Язон еще не приехал? Но теперь ей казалось, что это невозможно, и она была почти уверена, что он здесь!
Задыхаясь, она добралась до набережной. Теплые лучи солнца залили ее, и внезапно вокруг нее возник лес мачт… Повсюду стояли корабли, плотно прижатые то кормой, то носом к набережной. Целый флот находился здесь, соединенный с берегом длинными сходнями, по которым сновали носильщики с тяжелым грузом на плечах. Кораблей здесь было столько, что у Марианны зарябило в глазах, а в голове зашумело.
Резкие команды смешивались со свистками и звоном отбивавших четверти склянок. Невидимая мандолина вела легкую зажигательную мелодию, которую время от времени подхватывал звонкий голос босоногой девушки в полосатой юбке, с корзиной рыбы на голове. Все трудоспособное население, шумное и пестрое, как персонажи Гольдони, находило себе занятие на этой розовой набережной, а на кораблях полуголые матросы мыли палубы, окатывая их потоками воды.
– Что тебе тут надо? – спросил Зани. – Ты проскочишь наш дом! Идем же отдохнуть…
Но любовь и нетерпение оказались сильнее усталости. При виде всех этих кораблей Марианна ощутила, как пробуждается в ней лихорадка ожидания. Язон был здесь, в нескольких шагах от нее. Она чувствовала это, она была уверена в этом! Куда уж тут идти спать? Мгновенно все страхи, все задуманные предосторожности разлетелись, как прошлогодние листья. Главным стало увидеть его, коснуться, ощутить его присутствие.
Несмотря на попытки Зани удержать ее, Марианна бросилась по этой кипящей жизнью набережной, осматривая пришвартованные корабли, вглядываясь в лица, в фигуры стоящих на мостиках капитанов. Но ничто не походило на то, что она искала.
И затем, в один миг, она увидела желанный корабль. «Волшебница» была тут, почти посередине Джудекки, в нескольких кабельтовых от стоявших у берега судов. Буксируемая двумя большими баркасами, на которых гребцы налегали на весла, она грациозно скользила по спокойной воде, в то время как матросы расправляли нижние и подтягивали верхние паруса. Марианна заметила промелькнувший красивый профиль носовой сирены, той сирены, что походила на нее, как родная сестра…
Восхищенная красотой брига, сверкавшего на солнце начищенной медью, Марианна следила за маневром, стараясь найти среди сновавших по палубе фигур одну-единственную, неподражаемую. Но «Волшебница» покрылась парусами, как распустившая крылья чайка, показала корму, поймала ветер и…
Только в этот момент Марианна поняла, что она отплывает…
Нечеловеческий вопль вырвался из ее горла:
– Нет!.. Нет!.. Я не хочу!.. Язон!..
Она как безумная побежала вдоль набережной, крича, отчаянно взывая, едва не сбивая с ног прохожих, не обращая внимания на получаемые тумаки и всеобщее изумление, возбуждаемое ее бегом. Грузчики, торговки, рыбаки и матросы оборачивались вслед этой женщине с растрепанными волосами, с залитым слезами лицом и протянутыми вперед руками, испускавшей душераздирающие крики и, похоже, готовой броситься в море.
Но Марианна ничего не ощущала, ничего не слышала, ничего не видела, кроме покидавшего ее брига. Она страдала, как при пытке: словно невидимый трос, сотканный из ее собственной плоти, натянулся между нею и американским кораблем, трос, чье натяжение делалось все более и более болезненным вплоть до того момента, когда, оторвавшись от ее груди, он исчезнет в море, унося ее сердце.
В лихорадочном сознании несчастной непрерывно возникала коротенькая фраза, назойливая и жестокая, как язвительная ритурнель:
«Он не дождался меня… не дождался!..»
Итак, терпения и любви Язона, который, однако, ради этого свидания пересек океан и два моря, хватило только на пять дней? Он не почувствовал, что та, кому он клялся в любви, находилась здесь, совсем рядом с ним, он не услышал ее отчаянные призывы. И теперь он уезжал, удалялся к своей другой возлюбленной – морю – и, может быть, навсегда… Как настигнуть, как удержать его?..
Теряя дыхание, с рвущимся из груди сердцем, Марианна продолжала бежать, не отводя залитых слезами глаз от солнечного пятна, которое непрерывно росло между кораблем и землей и становилось громадным. Пятно, сверкающее, как последняя надежда, притягивавшее ее, словно возлюбленный. Она сейчас бросится в него… До него осталось всего несколько шагов…
Могучая рука схватила Марианну как раз в тот момент, когда она подбежала к краю набережной.
В неудержимом порыве она летела к воде, когда ее внезапно остановили, и она оказалась, совершенно беспомощная, носом к носу с… лейтенантом Бениелли, который смотрел на нее как на привидение.
– Вы? – с изумлением пробормотал он, убедившись, кем была эта безумная, которую он удержал на грани самоубийства. – Это вы?.. Невозможно поверить!
Но Марианна в своем отчаянии дошла до того, что ее не удивило бы появление самого Наполеона. Она даже не узнала того, кто ее удерживал, видя в нем только препятствие, от которого надо избавиться. Она отчаянно билась в его руках.
– Пустите меня! – кричала она, пытаясь освободиться. – Да пустите же меня!..
К счастью, корсиканец держал ее крепко, но его терпение быстро истощилось. И он стал резко трясти свою пленницу, чтобы заставить ее хотя бы прекратить крики, которые всполошили всю набережную. И действительно, отовсюду появлялись угрожающие лица людей, которые видели только одно: грубо обращавшегося с молодой женщиной «оккупанта». Чувствуя, что обстановка накаляется, Бениелли, в свою очередь, закричал:
– Ко мне, драгуны!
Но Марианне не пришлось увидеть приход вызванной Бениелли помощи. Поскольку она продолжала вопить и вырываться, разъяренный лейтенант точным ударом кулака заставил ее замолчать. И вместо воды Марианна погрузилась в благодатное беспамятство.
Придя в себя от неожиданного обморока под действием уксусной примочки, Марианна увидела перед собою полу халата и комнатные ковровые туфли, которые что-то напомнили ей: она сама вышивала эти чайные розы на черном фоне.
Она подняла голову, почувствовав боль в подбородке, оттолкнула компресс, который держала горничная, и радостно воскликнула:
– Аркадиус!
Это был действительно он. Закутанный в полосатый халат, со смешно взъерошенными волосами, подчеркивавшими его сходство с мышью, виконт де Жоливаль следил за действием лечения.
– Она пришла в себя, господин виконт! – вскричала горничная, заметив, что больная приподнялась.
– Прекрасно! Теперь можете оставить нас.
Но едва субретка подняла и усадила Марианну на краю канапе, как та оказалась в его объятиях.
Придя в сознание, она вспомнила о своем горе и, рыдая, бросилась на шею Аркадиусу, не способная, впрочем, выговорить ни единого слова.
Полный сострадания, но уже привыкший к подобным коллизиям, Жоливаль предоставил буре успокоиться самой, удовольствовавшись нежным поглаживанием еще влажных волос той, кого он считал своей приемной дочерью. Мало-помалу рыдания утихли, и Марианна голосом маленькой обиженной девочки шепнула на ухо старому другу:
– Язон!.. Он уехал!
Аркадиус рассмеялся, отвел от своего плеча залитое слезами лицо Марианны, затем, вынув из кармана халата носовой платок, стал вытирать ее опухшие красные глаза.
– И из-за этого вы хотели броситься в море? Да, он уехал… в Чьоджию взять пресной воды и груз копченой осетрины. Завтра он вернется. Это, кстати, и послужило причиной, почему Бениелли дежурил в порту. Я указал ему место, где стояла «Волшебница» и куда она должна вернуться, на случай, если вы появитесь в ее отсутствие, что вы и не преминули сделать!..
Чувствуя чудесное облегчение, охваченная желанием и смеяться и плакать, Марианна с восхищением смотрела на Жоливаля.
– Вы знали, что я приду?
Улыбка виконта угасла, и молодая женщина заметила, что за время ее отсутствия виконт де Жоливаль постарел. Его виски сильно засеребрились, а на лбу и у рта появились новые морщины. Она с нежностью поцеловала следы беспокойства из-за нее.
– Это был наш единственный шанс встретить вас, – вздохнул он. – Я знал, если вы живы, вы сделаете все, чтобы прибыть на свидание. За исключением этого мы не смогли найти ни малейшего следа, несмотря на усилия всех, включая великую герцогиню Элизу, поставившую на ноги всю полицию. Агата, конечно, рассказала о письме от мадам Ченами, письме, приглашавшем вас на свидание, ибо вы ушли поспешно, одевшись так, чтобы не бросаться в глаза. Но, естественно, мадам Ченами ничего не писала, а вы… не подумали оставить мне хоть малейшее указание, – упрекнул он.
– Письмо Зоэ требовало хранить тайну. Я подумала, что она в опасности. У меня не было времени на размышления. Но если бы вы знали, как я потом жалела о своей опрометчивости!
– Мое бедное дитя. Любовь, дружба и осмотрительность не так уж часто ладят, особенно среди вас! Конечно, генерал Арриги и я сразу же подумали о вашем муже, который мог потерять терпение…
– Князь умер! – мрачно оборвала его Марианна. – Его убили.
Ах!..
В свою очередь Жоливаль вгляделся в лицо молодой женщины. То, что ей пришлось пережить, ясно показывала бледность кожи и тоска во взгляде. Он догадывался, что она прошла через ужасные испытания и, может быть, еще рано говорить о них. Отложив на потом расспросы, Жоливаль продолжал свой рассказ:
– Я дам вам слово позже. Теперь все станет ясным. Но после вашего исчезновения мы словно с ума посходили. Гракх собирался отправиться в Лукку поджечь виллу, а Агата целыми днями лила слезы, говоря, что вас, безусловно, похитил демон Сант’Анна. Спокойней всех, разумеется, вел себя герцог Падуанский. Он поехал с солидным эскортом на виллу dei Cavalli, но нашел там только немногочисленных слуг, оставленных для поддержания порядка. И никто не знал, где находится князь. Для него привычны… или теперь надо сказать, были привычны отлучки, и он никогда никого не предупреждал ни о своем отъезде, ни о возвращении. Так мы ни с чем вернулись во Флоренцию, огорченные и отчаявшиеся, ибо у нас больше не было ни малейшего указателя к поискам. Конечно, мы не были убеждены, что князь Сант’Анна полностью непричастен к вашему похищению, но мы почти совершенно не знали, где находятся его другие владения. Где искать? В каком направлении? Разосланные повсюду агенты полиции великой герцогини вернулись несолоно хлебавши. Наконец мне пришло в голову приехать сюда по причине, о которой я вам уже сказал. Но… признаюсь вам, в течение пяти дней после прибытия Бофора каждый уходивший час уносил с собой частицу надежды. Я уже готов был поверить…
Не в силах продолжать дальше, Жоливаль отвернулся, чтобы скрыть волнение.
– Вы считали меня убитой, не так ли? Мой бедный друг, я прошу прощения за причиненные вам огорчения… Я так бы хотела избавить вас от них. А… он, Язон, он тоже считал…
– Он? Нет! Сомнения ни на мгновение не коснулись его. Даже саму мысль об этом он яростно отбрасывал. Он не хотел позволить ей завладеть им. «Если бы ее не было больше в этом мире, – повторял он, – я ощутил бы это своей плотью. Я почувствовал бы себя обезглавленным, истекающим кровью, или мое сердце остановилось бы, но я узнал бы это!»
Вот почему, кстати, он уехал сегодня утром: чтобы быть готовым поднять якорь при вашем появлении. И затем… мне кажется, что ожидание терзало его, хотя он предпочел бы отрубить себе язык, чем признаться в этом. Он едва не сошел с ума. Ему необходимо было двигаться, действовать, чем-нибудь заняться. Но вы, Марианна, где были вы? Можете ли вы теперь рассказать о том, что с вами произошло, если это не будет для вас тягостно?
– Дорогой Жоливаль! Я заставила вас перенести адские муки, и вы сгорали от желания узнать… Однако вы удерживались все время от расспросов, боясь разворошить мои мучительные воспоминания! Я… все время была здесь, друг мой.
– Здесь?
– Да. В Венеции. Во дворце Соренцо, который когда-то принадлежал донне Люсинде, знаменитой бабке князя.
– Итак, мы были правы! Все-таки это не кто иной, как ваш муж, который…
– Нет. Это был Маттео Дамиани… управляющий. И он же убил моего супруга.
И Марианна описала Жоливалю все, что произошло, начиная с вымышленного свидания с Зоэ Ченами в церкви Ор Сан Мишель: похищение, путешествие и унизительная неволя. Это оказалось долгим и трудным, ибо, несмотря на доверие и дружбу, испытываемые ею к старому другу, ей пришлось касаться событий, ужасных для ее стыдливости и гордости. Тяжело признаваться, когда ты прекрасна и вызываешь всеобщее восхищение, что с тобой на протяжении недель обращались как с животным или купленной на базаре рабыней. Но необходимо, чтобы Аркадиус узнал всю полноту ее нравственной катастрофы, ибо он был, без сомнения, единственным существом, способным помочь ей… и даже единственным, способным понять ее!
Он слушал, то проявляя волнение, то замирая неподвижно. Иногда, в особо тяжелые моменты, он вставал и принимался ходить взад-вперед по комнате, заложив руки за спину, втянув голову в плечи, воспринимая как чистую монету этот разоблачительный рассказ, в который, будь он сделан кем-нибудь другим, трудно было бы поверить. Затем, когда с этим было покончено и опустошенная Марианна, закрыв глаза, откинулась на подушки канапе, он торопливо достал из буфета большую оплетенную бутылку, налил полный стакан и одним духом выпил.
– Хотите немного? – предложил он. – Это лучший укрепляющий напиток из всех, что я знаю, и вам он необходим больше, чем мне.
Она отказалась движением головы.
– Простите, что я заставила вас выдержать этот рассказ, Аркадиус, но мне необходимо было сказать вам все! Вы не знаете, до какой степени мне это необходимо!
– Мне кажется, что да. Кто угодно после подобного приключения постарался бы поменьше распространяться на этот счет. Но вы хорошо знаете, что моя главная обязанность на этой земле – помогать вам. Что касается того, чтобы простить вас… Мое бедное дитя, что я должен простить? Этот рассказ о пережитых вами ужасах – лучшее доказательство доверия, какое вы могли бы мне оказать. Остается подумать, как нам теперь себя вести. Вы сказали, что этот негодяй и его сообщницы умерли?
– Да. Убиты. Но я не знаю кем.
– Лично я сказал бы: казнены! Узнать бы, кто был палач…
– Какой-нибудь грабитель, может быть. Дворец полон драгоценностей.
Жоливаль с сомнением покачал головой:
– Нет. Ведь есть ржавые цепи, что вы обнаружили на трупе управляющего. Это наводит на мысль о мести… или безжалостном правосудии! У Дамиани должны были быть враги. Возможно, один из них узнал о вашей судьбе и освободил вас, раз вы неожиданно нашли отобранную одежду рядом с вами! Действительно, очень странная история, вы не находите?
Но Марианну уже перестал интересовать ее недавний палач. Теперь, когда она все сказала своему другу, ее беспокоила только любовь и мысли ее непреодолимо обращались к тому, кого она приехала встретить и с которым она хотела построить новую жизнь.
– А Язон? – со страхом спросила она. – Должна ли я рассказать ему все это тоже? Ведь даже вам, давно любящему меня, тяжело было выслушать мою исповедь. И я боюсь, что…
– Что Бофору, совсем недавно полюбившему вас, это будет невыносимо? Но, Марианна, что другое можете вы сделать? Как объяснить исчезновение на несколько недель, не сказав правду, как бы горька она ни была?
Марианна с криком сорвалась с подушек, подбежала к Жоливалю и схватила его за руки.
– Нет, Аркадиус, сжальтесь, не требуйте от меня этого. Не заставляйте меня признаться в таком позоре. Он почувствует ко мне отвращение…
– Почему же? Разве это ваша вина? Разве вы добровольно сошлись с тем подонком? Прежде всего злоупотребили вашим чистосердечием и дружелюбием, Марианна, и женской уязвимостью. К тому же были еще использованы худшие средства: наркотики и насилие!..
– Ясно, ясно! Я все это хорошо знаю, но я знаю также и Язона… его ревность, его неистовство. Он уже столько мне прощал: подумайте, до какой степени его любовь к возлюбленной Наполеона уязвила его строгую мораль, подумайте, что мне пришлось буквально продаться незнакомцу, чтобы спасти свою честь… Нет, друг мой. Это невозможно, я не смогу никогда! Только не это… не требуйте от меня этого!
– Будьте рассудительны, Марианна. Вы же сами сказали: Язон так любит вас… что простит все.
– Только не это! Конечно, он не упрекнет меня, он… поймет или сделает вид, что понял, чтобы не доставлять мне огорчений. Но он отдалится от меня! Между нами навсегда останутся отвратительные картины, которые я вам описала, и то, что ему не скажу я, дополнит его воображение! Что касается меня, то я при этом умру от горя. Вы же не хотите, чтобы я умерла, Аркадиус… Вы не хотите этого, скажите?
Она дрожала, как лист осины, охваченная паникой, в которой ужас прошедших дней смешивался с отчаянием и мучительным страхом потерять свою единственную любовь.
Аркадиус нежно обнял ее, подвел к креслу и усадил, затем, спрятав в ладонях ее похолодевшие руки, он опустился перед нею на колени.
– Я ничуть не желаю вашей смерти, моя малютка, наоборот, я думаю только о вашем счастье! Конечно, вполне естественно, что вы боитесь сделать любимому человеку подобное признание, но что же вы скажете ему?
– Я не знаю… Что князь похитил меня, заточил… что мне удалось бежать! Я постараюсь что-нибудь придумать… и вы постарайтесь вместе со мной, Аркадиус! Ведь вы такой хитрый, такой умный…
– А если… остался след… живой? Что вы скажете?
– Его не должно быть… Я не хочу, чтобы он был! И ничто не доказывает, что потуги того чудовища принесли плод. А если бы случилось так…
– То?..
– Я уничтожила бы его, даже поставив под угрозу мою жизнь. Необходимо избавиться от негодного плода. Я сделаю все для этого, если появится уверенность!.. Но Язон никогда не узнает обо всем этом! Я вам уже сказала, что предпочту умереть! Обещайте, что вы ничего ему не скажете, даже по большому секрету! Поклянитесь, если не хотите, чтобы я сошла с ума!..
Она была в таком состоянии, что Жоливаль понял всю невозможность переубедить ее. Глаза ее горели от усталости и лихорадки, в голосе появились пронзительные нотки, свидетельствующие о крайнем нервном напряжении. Она напоминала натянутую струну, готовую вот-вот лопнуть.
– Клянусь вам, малютка. Успокойтесь, именем Бога прошу вас, успокойтесь! Теперь вам надо отдохнуть, выспаться… прийти в себя! Рядом со мной вы в полной безопасности, никто не причинит вам зла… и я сделаю все, чтобы помочь вам как можно скорей забыть ваше ужасное приключение!.. Гракх и Агата, разумеется, здесь, вместе со мной. Я сейчас позову вашу горничную. Она уложит вас спать, и никто, обещаю вам, не потревожит вас никакими вопросами…
Голос Жоливаля принял бархатную нежность. Он мурлыкал, утешал, успокаивал, действуя, как масло на бурлящую воду.
Мало-помалу Марианна расслабилась, и когда чуть позже в комнату влетели, крича от радости, Агата и Гракх, они нашли ее тихо плачущей в объятиях Жоливаля.
И эти слезы были уже благотворными.
Глава V
От грез к действительности
На другой день, перед вечером, Марианна, растянувшись на шезлонге у открытого окна, наблюдала, как два корабля входят в лагуну Лидо. У первого из них, более крупного, на верхушке грот-мачты развевался звездный флаг, но молодая женщина и без этой эмблемы знала, что корабль принадлежит Язону.
Она догадалась об этом из-за сложных и противоречивых чувств, пробудившихся в ней, когда величественный бриг с четырехугольными парусами появился еще только белым пятном на горизонте…
Солнце, сжигавшее целый день Венецию, заходило в расплавленном золотом хаосе за церковью Искупителя. Вместе с криками морских птиц посвежевший воздух проникал через окно, и Марианна с удовольствием вдыхала его, наслаждаясь хрупкой безмятежностью последних мгновений одиночества и невольно удивляясь этому, ибо тот, кого она ждала, был любимый…
Через несколько минут он будет здесь, и, представляя его приход, его первый взгляд, первые слова, она трепетала от радости и содрогалась от беспокойства, настолько она боялась, что плохо сыграет роль, которую взяла на себя, и будет недостаточно естественной.
Утром, когда она проснулась после почти двадцати четырех часов сна, Марианна почувствовала себя совсем хорошо, с облегченной душой и размякшим от отдыха телом, который благодаря Аркадиусу она получила в условиях неожиданного комфорта.
Прибыв в Венецию, Жоливаль предпочел частную квартиру гостинице. Еще во Флоренции ему рекомендовали жилище синьора Джузеппе Даль Ниель, человека приятного и учтивого, любителя маленьких житейских радостей, который после падения Республики арендовал два этажа роскошного древнего дворца, построенного некогда для дожа Джованни Дандоло, давшего Венеции деньги, отчеканив прелиминарные золотые дукаты.
Даль Ниель, который много путешествовал и вследствие этого часто сожалел о скупости постоялых дворов и гостиниц его времени, загорелся идеей принимать здесь богатых постояльцев и окружать их роскошью и комфортом, доселе невиданными. Его мечтой стало превратить это благородное жилище в самую великолепную гостиницу всех времен, но для осуществления ее ему не хватало первого этажа, который он не мог снять, ибо его хозяйка, старая графиня Монцениго, яростно сопротивлялась его меркантильным проектам…[2]
Он утешился тем, что брал только тщательно отобранных постояльцев, которым он уделял столько внимания, словно они были его лучшими друзьями. Два раза в день он навещал своих клиентов, сам или с дочерью Альфонсой, служившей переводчицей, беспокоясь об удовлетворении их малейших желаний. Естественно, он рассыпался мелким бесом перед княгиней Сант’Анна, несмотря на странность ее появления в мокром платье и на руках у драгуна, и отдал строгое распоряжение слугам о сохранении тишины во время ее отдыха.
Благодаря ему Марианна смогла всего за один день поправить нанесенный ей вред и подставить лучам солнца гладкое и свежее, как цветок, лицо. Если бы ее память не была омрачена мучительными воспоминаниями, она чувствовала бы себя совсем чудесно!
Как только очертания «Волшебницы» стали узнаваемыми, Жоливаль направился в порт, чтобы объявить Язону о прибытии Марианны и рассказать о ее приключении, по крайней мере, передать ту версию, которую они сочинили вместе. Самое простое всегда лучше всего, и они остановились на следующем: Марианну похитили по приказу ее мужа, заперли под надежной охраной в неизвестном доме и держали в абсолютном неведении относительно судьбы, уготованной ей князем, без сомнения, оскорбленным, но, по-видимому, не торопившимся объясниться. Она знала только, что ее должны перевезти в какое-то таинственное место, но однажды ночью, воспользовавшись рассеянностью ее стражей, ей удалось бежать и добраться до Венеции, где ее встретил Жоливаль.
Естественно, виконт приложил все усилия, чтобы придать рассказу о бегстве достаточную убедительность, а Марианна с утра столько раз повторяла свой урок, что знала его наизусть. Но она не могла избавиться от неприятного ощущения перед этой ложью, против которой восставала ее порядочность и правдивость.
Конечно, эта басня была необходима, раз, по выражению самого Жоливаля, «всю правду лучше не говорить», особенно влюбленному, но Марианна не считала ее из-за этого менее позорной, поскольку она бросала тень на человека не только не виновного в ее мучениях, но еще и ставшего главной жертвой этой драмы. У нее вызывала отвращение необходимость превратить в безжалостного тюремщика несчастного, чье имя она носила и которого она, хоть и невольно, привела к гибели.
Вместе с тем она также знала, что ради Язона она способна вынести все, даже ад недавних дней… даже постоянную ложь.
И она всегда знала, что в этом подлом мире за все надо платить, а за счастье больше, чем за что-либо другое, но при мысли, что ее счастье будет построено на лжи, ее охватывал суеверный страх перед судьбой, которая накажет ее за обман.
Большое зеркало в украшенной цветами раме, висевшее на стене рядом с шезлонгом, отразило изящную женщину в белом муслиновом платье, искусно причесанную, но с глазами, таившими тревогу, которую не смогли прогнать ни отдых, ни уход.
Она заставила себя улыбнуться, но улыбка не коснулась ее глаз.
– Госпожа княгиня неважно чувствует себя? – спросила Агата, которая занималась в углу вышивкой и наблюдала за нею.
– Нет, Агата, очень хорошо! А почему… ты спрашиваешь?
– Потому что у госпожи невеселый вид! Госпоже следует выйти на балкон. В этот час весь город тут, на набережной. И потом она увидит, как идет господин Бофор!
Марианна подумала, что ведет себя глупо. Какой, действительно, у нее, съежившейся в шезлонге, должен быть жалкий вид, тогда как ей следовало гореть от нетерпения увидеть своего друга! Вполне естественно, что из-за ее усталости она отпустила Жоливаля одного в порт, но могло показаться странным ее желание остаться здесь, в укрытии, вместо того чтобы с нетерпением выглядывать, как это сделала бы любая влюбленная женщина. Бесполезно объяснять горничной, что она опасалась быть узнанной сержантом Национальной гвардии или славным мальчиком, который так помог ей.
Подумав о Зани, она ощутила угрызения совести. Мальчик, безусловно, присутствовал при ее схватке с Бениелли и, конечно, ничего не понял. И сейчас он должен спрашивать себя, с какой такой опасной особой он имел дело, и Марианна пожалела, что эта хорошая дружба оборвалась.
Тем не менее она покинула свое место отдыха и вышла в лоджию, однако укрылась за украшавшими ее готическими колонками.
Агата права: набережная Эсклавон под нею кишела людьми. Это напоминало непрерывную фарандолу, шумную и многоцветную, безостановочно снующую между Дворцом дожей и Арсеналом, являя необычайную картину жизни и веселья. Ибо Венеция побежденная, Венеция развенчанная, Венеция, оккупированная и низведенная в ранг провинциального города, от этого ничуть не стала менее несравненной Сиятельной.
– Меньше, чем я! – прошептала Марианна, подумав о титуле, который она сама носила. – Гораздо меньше, чем я…
Но неистовый водоворот толпы отвлек ее от меланхоличных мечтаний. Там, внизу, в нескольких десятках метров от нее, из лодки выпрыгнул мужчина и с опущенной головой бросился к дворцу Дандоло. Он был очень высокий, гораздо выше тех, кого он без церемоний расталкивал. С непреодолимой силой он рассекал толпу так же легко, как его корабль волны, и следовавшему за ним Жоливалю пришлось прилагать немалые усилия, чтобы не отстать. У него были широкие плечи, синие глаза, гордые черты лица и черные развевающиеся волосы.
– Язон! – вздохнула Марианна, внезапно пьянея от радости. – Наконец ты!
В одну секунду ее сердце сделало выбор между страхом и радостью. Оно отмело все, что не было озарено сиянием любви…
И когда внизу Язон ворвался во дворец, Марианна, подхватив платье обеими руками, побежала к двери. Словно белая молния, она пронеслась по комнате, бросилась к лестнице, по которой ее возлюбленный поднимался через четыре ступеньки, и наконец с криком радости, больше похожим на рыдание, упала ему на грудь, смеясь и плача одновременно.
Он тоже закричал, когда увидел ее. Он прокричал ее имя так громко, что благородные своды старого дворца зазвенели, освободившись от многомесячной тишины, когда они могли только мечтать о шепоте. Затем он схватил ее, поднял вверх и, не обращая внимания на сбежавшихся слуг, покрыл исступленными поцелуями ее лицо и шею.
Стоя рядом внизу у лестницы, Жоливаль и Джузеппе Даль Ниель смотрели, задрав головы. Венецианец всплеснул руками:
– Просто чудо! Que bello amore!
– Да, – скромно подтвердил француз, – это довольно удачная любовь.
Закрыв глаза, Марианна ничего не видела, ничего не слышала. Она и Язон замкнулись в сердце водоворота страсти, который отрезал их от остального мира.
И вряд ли они услышали взорвавшиеся вокруг них рукоплескания. Зрители выражали на добром итальянском свое удовлетворение знатоков, для которых любовь была великим делом. Возбуждение достигло апогея, когда корсар, не отрываясь от губ Марианны, понес ее вверх по лестнице. Распахнутая нетерпеливой ногой, дверь захлопнулась за ними под восторженные восклицания присутствующих.
– Вы окажете мне честь выпить со мной бокал граппы за здоровье влюбленных? – широко улыбаясь, предложил Даль Ниель. – Мне кажется, что там, наверху, в вас не очень нуждаются… А счастье, подобное этому, всегда праздник!
– Я с удовольствием выпью с вами… Но, рискуя вас разочаровать, я должен сейчас же побеспокоить эту нежную пару, ибо нам надо принять важные решения…
– Решения? Какие решения должна принять такая очаровательная женщина, кроме выбора украшений?
Жоливаль рассмеялся.
– Вы удивитесь, мой дорогой друг, но туалеты занимают в жизни княгини очень незначительное место. Ну, смотрите, я говорил о решениях, а вот и причина для них.
И в самом деле, на лестнице появился лейтенант Бениелли, затянутый в мундир и с рукой на эфесе сабли, но этот воинственный выход, безусловно менее шумный, чем у Язона, немедленно заставил разбежаться любопытных слуг.
Он подошел к беседовавшим мужчинам и четко козырнул.
– Американский корабль вернулся, – объявил он. – Соответственно, мне необходимо немедленно увидеть княгиню. Должен добавить, что дело не терпит, ибо мы и так уже потеряли много времени!
– Я вижу! Граппе придется подождать, – печально вздохнул Жоливаль. – Извините меня, синьор Даль Ниель, но я должен проводить этого пылкого военного.
– Peccato! Какая досада! – понимающе сказал тот. – Вы потревожите их. Не особенно спешите! Дайте им еще минутку! Я составлю компанию лейтенанту.
– Минутку? Помилуйте! Для них минутка может значить часы! Они же не виделись почти шесть месяцев!
Аркадиус, однако, ошибся. Едва Марианна позволила любви поглотить ее страхи и нерешительность, как уже пожалела об этом. Увидев любимого человека, она не смогла удержать порыв, вполне естественно бросивший ее в его объятия, порыв, на который он ответил страстно, даже слишком страстно! И в то время, как он нес ее, шагая через две ступеньки, и затем неистово захлопнул за ними дверь, спеша уединиться с нею, Марианна внезапно обрела вновь все свое хладнокровие, так восхитительно потерянное перед этим.
Она знала, что произойдет: сейчас Язон в любовном исступлении бросит ее на кровать, мгновенно разденет, и немного погодя она отдастся ему, ибо противиться урагану нежности, который обрушится на нее, она не сможет…
Ну и вот что-то в ней начало восставать, что-то еще не поддающееся сознанию, уходящее в глубину ее любви к Язону. Она до того любила его, что готова была отказаться от неистового желания, которое он ей внушал. И, словно при вспышке молнии, ей стало ясно, что она не может, не должна принадлежать ему, пока не рассеются терзавшие ее сомнения, пока не окажется, что усилия Дамиани были тщетны.
Конечно, если смутная жизнь начала развиваться в тайне ее естества, было бы удобно, легко даже, навязать отцовство своему возлюбленному. Даже дурочке это запросто удалось бы с мужчиной, столь пылким и влюбленным! Но если Марианна отказывалась сказать правду об этих шести неделях исчезновения, она тем более не хотела одурачить Язона… самым подлым образом! Нет! Пока она не получит полную уверенность, она не должна позволить ему вновь овладеть ею! Ни за что!.. Иначе они оба увязнут во лжи, рабой которой она останется всю жизнь! Но, боже, как это будет трудно!
Когда он, стоя посреди комнаты, перестал целовать ее и огляделся в поисках двери в спальню, она, крутнув бедрами, выскользнула из его объятий и стала на пол.
– Господи, Язон! Ты сошел с ума… да и я тоже.
Она направилась к зеркалу, чтобы привести в порядок растрепавшуюся прическу, но он сейчас же последовал за нею, снова обнял и, спрятав лицо в ее волосах, рассмеялся.
– Но я так надеюсь, Марианна, Марианна! Сколько месяцев я мечтал об этой минуте… о минуте, когда я наконец впервые останусь наедине с тобою!.. Только двое, ты и я… и ничего другого между нами, кроме любви! Не кажется ли тебе, что мы ее честно заслужили?
Его теплый, чуть-чуть иронический голос стал хриплым, когда он раздвигал ее волосы, чтобы припасть губами к затылку. Марианна в восторге закрыла глаза, испытывая при этом невыразимые мучения.
– Но мы же не одни! – снова освобождаясь, прошептала она. – Ведь здесь и Жоливаль, и Агата… и Гракх, которые в любой момент могут войти! Этот отель просто общественное место! Ты разве не слышал на лестнице, как нам аплодировали?
– Что за важность? Жоливаль, Гракх и Агата уже давно знают о нас все! Они поймут наше нетерпение и желание уединиться.
– Они – да… Но мы находимся у иностранцев, и я должна уважать…
Без сомнения разочарованный, он мгновенно возмутился, и в голосе его зазвучали язвительные нотки.
– Что? Имя, которое ты носишь? Давненько я не слышал разговоров о нем! Но… если верить тому, что мне сообщил Аркадиус, твоя деликатность в отношении мужа, засадившего тебя за решетку, просто бессмысленна!.. Что с тобой произошло?..
Появление Жоливаля избавило Марианну от ответа, тогда как Язон нахмурил брови, безусловно находя неуместным это появление, которое доказывало правоту молодой женщины.
Одним взглядом Жоливаль окинул сцену, увидел причесывающуюся перед зеркалом Марианну, а в нескольких шагах от нее Язона, явно недовольного, который, скрестив руки на груди и покусывая губы, посматривал на них. Улыбка виконта была шедевром приветливости и отеческой заботы.
– Это всего лишь я, дети мои, и поверьте, в полном отчаянии, что нарушил ваше первое свидание. Но пришел лейтенант Бениелли. Он настаивает, чтобы его сейчас же приняли.
– Снова этот невыносимый корсиканец? Чего он хочет? – возмутился Язон.
– Я не успел спросить его, но похоже, что дело серьезное.
Читать бесплатно другие книги:
