Империя должна умереть Зыгарь Михаил

Рейдерский захват русского народа

Союз русского народа продолжает развиваться: несмотря на раскол и отделение Союза Михаила Архангела во главе с Пуришкевичем, это самая массовая политическая партия в России, насчитывающая четыреста тысяч членов, и скандалы вроде убийства депутата Герценштейна не вредят ее популярности. Суд по этому делу продолжается: убийство произошло на территории Финляндии — и финское правосудие намерено довести его до конца.

Главная неожиданность процесса — появление на суде в качестве свидетеля обвинения Прусакова, бывшего личного секретаря Дубровина. Он рассказывает, что боевые дружины Союза использовались для борьбы с политическими противниками, сведения личных счетов с врагами, просто грабежа и вымогательства. В черте оседлости они занимались рэкетом, угрожая погромами. Часть денег шла в казну, но в основном они оставались личной добычей «дружинников» — «подонков, которые не разбирали средств», по словам свидетеля. Главное, Дубровин гарантировал им полную безнаказанность: уголовное дело всегда удавалось замять или, если преступление было слишком серьезным, сразу после окончания процесса осужденного ждало помилование.

Статус члена боевой дружины Союза позволял выбивать помилование для любых преступников — даже если те не имели никакого отношения к Союзу. Некоторые продавали евреям право на работу вне черты оседлости, в том числе в Петербурге.

Тем не менее командир боевых дружин Николай Юскевич-Красковский тоже предстает перед финским судом. В суд вызывают и Дубровина, но он уезжает в Ялту, в гости к тамошнему градоначальнику полковнику Ивану Думбадзе, тоже члену Союза.

Думбадзе — местный диктатор. Он вмешивается во все: лично цензурирует прессу, высылает из города несогласных, регламентирует даже форму купальников, в которых прилично появляться на пляже.

В 1907 году на градоначальника совершено покушение — террорист бросает в него бомбу и пытается скрыться, перепрыгнув через забор дачи. Думбадзе почти не задело, но, чтобы террористам было неповадно, он приказывает немедленно сровнять дачу с землей, не позволив хозяевам вынести ни одного предмета. Хозяева подают в суд — и на их сторону встает даже Столыпин, который приказывает возместить ущерб, оцененный в 60 тысяч рублей[100].

Впрочем, поведение Думбадзе очень нравится Николаю II: «Если бы у меня в те годы было несколько таких людей, как полковник Думбадзе, все пошло бы по-иному», — говорит император Столыпину. Черносотенная пресса, которую любит читать царь, расхваливает ялтинского градоначальника и поносит премьер-министра, поэтому их отношения с царем ухудшаются на глазах.

Впрочем, и Столыпин не жалеет своих врагов. Пока Дубровин прячется от финского правосудия в Крыму, премьер-министр организует рейдерский захват Союза русского народа. В июле 1909 года штаб-квартира организации переносится из дома Дубровина в отдельное помещение в Басковом переулке. В декабре избирается новый председатель — лояльный Столыпину ультраправый депутат Николай Марков. Финансирование сразу возрастает: как вспоминают члены Союза, с 1910 года правительство начинает выделять этой организации по 3 миллиона рублей[101] в год.

За Дубровиным остается только партийная газета — «Русское знамя», поэтому власть дает деньги на выпуск новой массовой черносотенной газеты — «Земщина». В итоге в 1912 году Дубровин создает свою отдельную организацию — Всероссийский дубровинский союз русского народа. Он, правда, существует уже без господдержки, на частные пожертвования.

Все участники убийства Герценштейна осуждены, но вскоре после окончания процесса помилованы лично императором. Тем не менее официальная деятельность боевых дружин Союза русского народа прекращается.

Нерусский русский балет

Несмотря на все усилия Кшесинской и великого князя Андрея, 19 мая 1909 года начинаются гастроли дягилевской труппы в Париже. Первый спектакль — тот самый «Павильон Армиды». Главную роль должна исполнять Анна Павлова, но теперь и с ней у Дягилева возникают проблемы. После того как гастроли едва не сорвались, Павлова организовала собственное турне Берлин — Вена — Прага. Дягилев уже напечатал афиши с Павловой и с трудом уговаривает ее присоединиться после того, как она завершит собственный тур. Большую часть гастролей в Париже главную партию танцует Тамара Карсавина, а главной звездой парижских гастролей впервые становится 20-летний Вацлав Нижинский.

Это не просто успех — газеты пишут про «нашествие», «взрыв» и «извержение». Писатель Марсель Пруст сравнивает гастроли русского балета с делом Дрейфуса — несколько недель парижская публика больше ни о чем другом не говорит. Петербургская пресса тоже пишет, но не о триумфе, а о скандалах, искажении классических русских опер и надругательстве над русским искусством. Все говорят о романе Дягилева и Нижинского.

Несмотря на шумный успех, гастроли приносят огромные убытки: 86 000 франков[102], которые Дягилев должен возместить Театру Шатле. Продюсер не хочет расплачиваться и пытается тайно договориться с конкурирующей площадкой — Гран-опера. Когда это вскрывается, прежние парижские друзья Дягилева превращаются в его злейших врагов. Директор Театра Шатле Габриель Астрюк сообщает прессе, что Дягилев — мошенник, а затем пишет подробный донос в Россию — на имя министра двора барона Фредерикса, который курирует все императорские театры. Выясняется, что Дягилев в парижских переговорах выдавал себя за представителя власти, подписывая письма выдуманной должностью «чиновник канцелярии Его Императорского Величества». Астрюк пишет, что оскандалившиеся «Русские сезоны» больше не вызовут такого ажиотажа, поэтому их финансирование следует прекратить.

Михень пытается заступиться за Дягилева, но ее сын Андрей, Кшесинская и чиновники из дирекции императорских театров берут верх. Министерство двора накладывает вето на все его проекты. Дягилев в черном списке, путь на родину для него закрыт. И тогда он начинает строить бизнес по совершенно новой схеме: без опоры на госфинансирование и покровительство.

Расплатиться с долгами оказывается не очень сложно — помогают парижские знакомства, которые Дягилев завел еще на первых выставках. Он находит новых композиторов: Клода Дебюсси и Мориса Равеля, а также молодого ученика Римского-Корсакова, Игоря Стравинского. Последнему он заказывает балет в русском стиле, экзотическое костюмное шоу в духе «Бориса Годунова», и Стравинский очень быстро пишет «Жар-птицу». Но тут восстают артисты. Им кажется, что в балете нет мелодии и он не похож на музыку. Стравинский сам аккомпанирует на каждой репетиции, «расстраивает рояль» — шутят в труппе.

Гастролям предшествует новая мощная пиар-кампания. Про Стравинского пишут как про нового русского гения. Но главным успехом становится «Шехеразада» покойного Римского-Корсакова с Нижинским и Идой Рубинштейн в главных ролях. Слава обрушивается на голову Леона Бакста, автора костюмов и декораций. Он вмиг становится самым популярным модельером мира: модные журналы печатают его интервью, в галереях проходят его выставки, парижские дамы наперегонки заказывают себе платья «в стиле Шехеразады».

После этого успеха Дягилев обнаруживает, что у него есть новая проблема — артисты. Российские культурные чиновники не позволяют танцорам участвовать в дягилевских антрепризах. Директор императорских театров Теляковский заявляет, что пропагандировать русское искусство следует в России, а не в Европе.

Это значит, что нужно создать свое постоянно действующее театральное предприятие. Так появляется «Русский балет» Сергея Дягилева. Убедить звезд бросить надежную работу в России и согласиться на авантюру непросто, но российские власти невольно помогают им решиться.

23 января 1911 года Нижинский исполняет мужскую партию в «Жизели» на сцене Мариинского театра. В зале — вдовствующая императрица Мария Федоровна, великие князья и княгини. Марии Федоровне кажется непристойным слишком обтягивающий костюм Нижинского (обычное по современным меркам трико). В антракте артиста просят переодеться, он отказывается — и на следующий день его увольняют. Дирекция намекает, что, если Нижинский принесет извинения, его простят. Но он взбешен: «Я, Нижинский, не желаю возвращаться в императорский балет, откуда меня выкинули, будто бесполезную вещь. Отныне я считаю себя здесь посторонним». И планирует работать только на Дягилева. Вслед за Вацлавом увольняется его сестра, танцовщица Бронислава Нижинская.

Новость о скандале вокруг Нижинского подхватывают французские газеты. Дягилев, Стравинский и Бенуа очень довольны — это только подогревает интерес к русскому балету. Впрочем, в апреле 1911 года «Русский балет» окончательно перестает быть русским: труппа переезжает в Монте-Карло, где открывает постоянную репетиционную базу.

Епископы и светские дамы

В конце декабря 1909 года 22-летний студент Оксфорда Феликс Юсупов приезжает домой на Рождество. Его подруга детства Муня Головина взахлеб рассказывает ему о знаменитом старце, «который послан очищать и целить души, направлять мысли и действия». Молодой Юсупов заинтригован и идет в гости к Головиным, чтобы познакомиться со святым. «Мать и дочь сидят у чайного стола с торжественными лицами, словно в ожидании прибытия чудотворной иконы», — вспоминает он. Появляется Распутин. «Здравствуй, голубчик», — говорит он Юсупову и тянется его поцеловать. Юсупов уворачивается, Распутин начинает целовать Головиных. Юсупов смотрит не отрываясь. Лицо Распутина «лукаво и похотливо, как у сатира», говорит он, «как пророк, озаренный свыше», «взгляд пронизывающий и тяжелый одновременно»; «сквозь личину чистоты проступает грязь» — так описывает свои ощущения молодой князь, признавая, что «странный субъект» производит на него сильное впечатление.

Не только на него. Зимой 1909–1910 года Распутин становится почти ежедневным гостем в Царском Селе, императрица и ее дочери часами с ним разговаривают. А когда Распутин не приезжает, они пишут ему трогательные письма: Александра называет его «возлюбленным и незабвенным учителем, спасителем и наставником», старшая дочь Ольга признается, что впервые влюбилась в мальчика и просит совета старца, как себя вести, Татьяна умоляет приезжать поскорее, потому что без Распутина «мама болеет», а младшая Анастасия просит его поговорить с ней о Боге и обещает «всегда быть пай», если Распутин будет рядом. При этом императрица не велит детям рассказывать о Распутине даже родственникам.

К этому времени Распутин уже хорошо известен в Петербурге — весь высший свет обсуждает крестьянина, который регулярно посещает императрицу и ее детей. Информация приходит из двух источников — от фрейлин императрицы и от высшего духовенства. К отцам церкви Распутин сначала относился с почтением, особенно к ректору Духовной академии Феофану, духовнику черногорок, ведь ему он был обязан знакомством с высшим светом. Но их отношения портятся: императрица не жалует иерархов, предпочитая им людей из народа. Поэтому и Распутин перестает проявлять к прежним благодетелям почтение.

Митрополиты взволнованы поведением Распутина: рассказывают, что он пристает к женщинам. В начале 1910 года церковные иерархи уговаривают родственников императора убрать Распутина. Сестра императора великая княгиня Ксения в марте 1910 года пишет в дневнике: «Он постоянно сидит там, ходит в детскую — приходит к Ольге и Татьяне, когда они в постели, сидит, разговаривает и гладит их…»

В этот момент Распутин расходится также со своими черногорскими покровительницами Станой и Милицей. Они верят своему духовнику Феофану, императрица — Распутину. Из-за этой размолвки черногорки теряют доступ к императрице, их место занято крестьянином из Сибири. Эта ссора окажется исторической — она станет началом конца прежней близкой дружбы между Николаем II и мужем Станы, великим князем Николаем Николаевичем, что напрямую повлияет на исход Первой мировой войны.

Самый распространенный слух про Распутина — что он хлыст, то есть участник запрещенной мистической секты «хлыстов» («христов»). Чем занимаются «хлысты» во время своих богослужений, неизвестно, но популярный миф гласит, что они входят в транс и устраивают оргии. Когда-то в родном селе Покровское местный священник обвинял целителя Распутина в том, что он — хлыст. Проводилось официальное расследование, оно закончилось тем, что обвинение было снято. Однако пятно на репутации Распутина осталось.

Цензура на страже Распутина

К марту 1910 года слухи о Распутине начинает пересказывать пресса. Первая публикация в монархической газете «Московские ведомости» обвиняет его в том, что он встречается со своими поклонницами в бане. «Жертвы этого человека убеждены, будто прикосновение к ним Григория сообщает им чувство "ангельской чистоты", что он "возводит их в райское состояние"», — пишет журналист Новоселов.

Источником слива компромата в черносотенную прессу становится высшее духовенство. Редактор этой газеты Лев Тихомиров в своем дневнике прямо ссылается на ректора Духовной академии Феофана, который «теперь расчухал, что за штучка Григорий, да уже поздно». 30 апреля 1910 года «Московские ведомости» на первой полосе требуют от Синода немедленно начать расследование «хлыстовства» Распутина.

За Распутина вступается царицынский иеромонах Илиодор: «Тебя, блудница редакция, пригвоздить к позорному столбу перед всей Россией, а твоего богомерзкого сотрудника Новоселова высечь погаными банными вениками за оскорбление "блаженного старца Григория"».

Следом за черносотенной прессой разоблачительные статьи о Распутине начинают печатать и либеральные газеты, например кадетская «Речь» Павла Милюкова. В это время происходит очередной разговор между императором и Столыпиным. В прошлый раз Николай II обещал больше никогда не встречаться с Распутиным — сейчас уже не обещает.

«Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы», — говорит он премьер-министру, объясняя, что, во-первых, Александра серьезно больна (слабое сердце и расстроенные нервы), а во-вторых, она верит, что только Распутин может облегчить обострения гемофилии наследника. Николай II требует прекратить травлю Распутина и не вмешиваться в личную жизнь императора. Комитет по делам печати объявляет газетам, что писать о Распутине запрещено.

Николай II просит проповедника на время уехать к себе на родину, чтобы шум успокоился. Распутин отправляется в гости к другу, иеромонаху Илиодору. Тот устраивает ему в Царицыне пышный прием, а потом вместе с ним едет в Покровское. Изгнанный и униженный, Распутин очень хочет доказать иеромонаху, что он по-прежнему силен. Чем он может похвастаться? Он показывает Илиодору письма, которые пишут ему в Сибирь императрица и ее дочери. Иеромонах просит почитать — и оставляет письма себе. На память.

Завещание Толстого

В январе 1910 года Лев Толстой в Ясной Поляне начинает писать рассказ под названием «Монах Илиодор». Это не про царицынского фанатика — просто имя совпало. Произведение начинается с того, что монах вдруг начинает сомневаться в том, что Бог есть, — и после этого уже не может поверить. И обряд причастия кажется ему издевательством. Дописать рассказ Толстой не успевает.

Про царицынского Илиодора Толстой не упоминает нигде и никогда — он привык игнорировать тех, кто его проклинает. При этом он очень внимательно следит за прессой. Правда, все время сомневается, стоит ли ему реагировать публично. Например, он читает «Вехи» и хочет написать рецензию на булгаковскую статью, но потом передумывает.

Переписка Толстого со Столыпиным продолжается несколько лет. Сначала он пытается убедить министра отменить частную собственность на землю, потом клеймит за военно-полевые суды. В августе 1909 года Толстой пишет Столыпину очень личное письмо, в котором говорит, что «ужасная деятельность» министра опасна и для его жизни, и для репутации после смерти: «Имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи». Но так и не отправляет это послание.

В эти годы жизнь Толстого наполнена бессильным протестом, причем борется он, в основном, не со Столыпиным или церковью, а с собственной женой. Извечным предметом споров служит завещание.

Летом 1909 года Толстой, преодолев сопротивление жены, уезжает из Ясной Поляны в гости к любимому другу и ученику Владимиру Черткову, который снимает дом неподалеку. Жена пытается его не пустить — но не может. В гостях Толстой подписывает завещание, которое лишает жену наследства.

Толстые и Чертков — это любовный треугольник. 66-летняя Софья Андреевна и 56-летний Чертков бьются за 80-летнего Толстого не на жизнь, а на смерть. Толстой считает, что Чертков понимает его, а жена — нет. Толстой хочет, чтобы все его произведения после смерти были выведены за рамки авторского права, чтобы они принадлежали всем, а не семье. Софья Андреевна категорически против, а Чертков ищет способ выполнить волю учителя.

На стороне Черткова (и против матери) борется младшая, любимая дочь Толстого Александра. По замыслу Черткова, именно 35-летняя Саша должна одна получить права на все литературные произведения отца, а жена и другие дети должны быть всего лишены. Потому что лишь Саша (вместе с Чертковым, который становится распорядителем наследства) может позаботиться о том, чтобы труды Толстого были доступны всему человечеству и никто не извлекал бы из этого выгоды.

Жизнь Толстых превращается в сплошной скандал. Софья Андреевна сходит с ума от ревности, постоянно грозит мужу самоубийством, обещая в посмертной записке написать, что он убийца, и отправить ее во все газеты. Врачи считают, что у Софьи Андреевны истерическая паранойя, сам писатель — что жена симулирует помешательство. А она уверена, что во всем виноват Чертков, и обсуждает с сыновьями возможность объявить Толстого сумасшедшим, если тот действительно лишит семью наследства. Наконец, осенью 1910 года она вообще запрещает Толстому видеться с Чертковым. Это становится последней каплей.

В ночь с 27 на 28 октября 1910 года, услышав, что жена опять роется в его вещах и ищет завещание, Толстой убегает из дома, взяв с собой личного врача. Он хочет навестить сестру в Шамординском монастыре, а потом, воссоединившись с Сашей и Чертковым, поехать на юг: в Ростов, Одессу, Константинополь и Болгарию. Оставляет жене прощальную записку, в которой просит его не искать.

Впрочем, за нее это делает пресса. Уход Толстого из дома уже через день становится главной новостью всех российских газет. Журналисты едут за ним по пятам и печатают подробные репортажи о том, куда приехал Толстой, как он позавтракал на станции и кто зашел с ним в поезд.

Толстой с врачом едут в вагоне третьего класса, с простым народом, все вокруг курят. Чтобы подышать свежим воздухом, граф выходит на открытую площадку и стоит там около часа. По словам врача, именно там он и простужается.

Отлученный от церкви Толстой заезжает в монастырь Оптиной пустыни, потом в монастырь в Шамордине. Путешествие прерывается на станции Астапово, когда у писателя начинается воспаление легких, температура 40. Он лежит в домике начальника станции, у кровати дежурят приехавшие Чертков и дочь Саша. Потом подъезжает остальная семья — Софью Андреевну к постели умирающего не пускают.

Толстой умирает 7 ноября 1910 года. «Я много люблю, всех люблю», — это его последние слова, которые слышит его сын Сергей. Жители окрестных деревень просят отслужить панихиду в станционной церкви, но это невозможно — запрещено Синодом.

Святейший Синод на смерть Толстого не реагирует, у духовных чиновников теперь есть проблема посерьезнее — это Распутин. Как раз в те дни, когда Толстой умирает, Распутин возвращается из полугодичной сибирской «ссылки». Главного врага Распутина, епископа Феофана, отстраняют от должности ректора Духовной академии и переводят в Крым. Он призывает членов Святейшего Синода сообща выступить против Распутина, но они отказываются. Уже в феврале 1911 года в Крыму Феофан служит литургию с преданием Льва Толстого посмертной анафеме.

Друг Феофана, саратовский епископ Гермоген, предлагает Синоду отлучить от церкви еще троих писателей: Дмитрия Мережковского, Василия Розанова и Леонида Андреева. Однако после скандала с Толстым Синод уже не решается объявлять войну знаменитостям.

Самого Толстого хоронят без церковного обряда, в гробу без креста, на могиле насыпан земляной холм. Софья Андреевна пытается оспорить завещание в суде, но безуспешно. Саша и Чертков выкупают у Софьи Андреевны Ясную Поляну и, как и завещал Толстой, передают ее крестьянам.

В столицах после новости о смерти Толстого начинаются мощные студенческие демонстрации — памяти писателя и под лозунгом «Долой смертную казнь!». В ответ министерство просвещения выпускает новые правила, запрещающие студенческие собрания и отменяющие выборы профессоров.

В знак протеста ректор Московского университета Александр Мануйлов подает в отставку, а затем в знак солидарности с ним увольняются еще несколько десятков профессоров, в том числе Вернадский и Тимирязев, — всего 130 человек. Студенческие волнения усугубляются, из Московского университета исключено несколько тысяч студентов.

Красный треугольник

Владимир Ленин с женой, тещей и другом Григорием Зиновьевым переезжают в Париж из Женевы в декабре 1908 года. Он помирился со старым другом Мартовым и начал выпускать новую газету «Социал-демократ», в редакцию которой кроме них еще входят Григорий Зиновьев и Лев Каменев. Ленин, как обычно, скандалит с марксистами-еретиками, проклинает их в своей газете, а в перерывах ходит в библиотеку и играет в карты с тещей.

В 1909 году Ленин под псевдонимом Ильин публикует философскую работу «Материализм и эмпириокритицизм». Она выходит почти одновременно с «Вехами» и остается почти незамеченной. Один из авторов «Вех», Семен Франк, в рецензии на нее удивляется, что такое бессмысленное сочетание философских слов с ругательными находит себе издателей и рассчитывает найти читателей. В общем, провал.

Еще один удар: товарищи по социал-демократической партии лишают Ленина контроля над партийным бюджетом. Принято решение объединить деньги партии, и от большевиков требуют все, что они получили в результате экспроприаций и по наследству (один из сторонников завещал марксистам немаленький капитал). Более того, большую часть денег переводят незаинтересованной стороне — немецким социал-демократам, чтобы впредь они ими распоряжались.

Это тяжелое время. Крупская вспоминает, что многие российские эмигранты живут в нищете, часто доходит до самоубийств. Но обычно не слишком уравновешенный Ленин находит спасение от депрессии. В 1909 году он знакомится с эмигранткой из России Инессой Арманд. Она была женой крупного московского промышленника, но увлеклась марксизмом, бросила мужа и уехала за границу. Ей 35 лет, Ленину 39. У них начинается роман, который Ленин не скрывает от Крупской. Наоборот, Инесса — постоянный гость в их доме, Крупская ей симпатизирует, играет с ее детьми. Убедившись в том, что отношения Володи и Инессы — серьезные, Надежда предлагает мужу разойтись, чтобы не становиться для них помехой. Но Ленин категорически против — он привык к жене и настаивает, чтобы все оставалось по-прежнему.

Эпидемия самоубийств

Российская пресса трубит об эпидемии самоубийств и внутри страны, особенно среди гимназистов. Самый дешевый и популярный способ — отравление уксусом. Количество суицидов резко растет по мере того, как сворачивается политический процесс и нарастает чувство безысходности. Раньше молодежь была увлечена политикой и революцией, теперь она не может примириться с крушением всех своих надежд и с возвратом старых порядков. Во многих газетах возникает рубрика «Самоубийства».

Популярная газета «Биржевые ведомости» публикует опрос, в котором знаменитости выражают отношение к самоубийствам. Из ответов создается ощущение, что они их поддерживают. Писатель Федор Сологуб призывает «не бояться самоубийств, ибо они являются клапаном, дающим выход слабости», а Михаил Кузмин говорит, что, если родина может потребовать у человека отдать за нее жизнь, почему же человек не может покончить с собой по собственной воле? Публикация вызывает бурю возмущения. Многие публицисты, например Максим Горький и Лев Троцкий, гневно обличают коллег, которые доводят до самоубийства бедных детей.

Так или иначе общественное настроение переменилось. Пять лет назад публика ломилась на лекции по политэкономии, теперь политика вышла из моды, а мистицизм, нуар и декаданс — вновь вошли, как десять лет назад. В клубах читают лекции «Об отрицании жизни», во всех провинциальных театрах идет пьеса «Клуб самоубийц».

В феврале 1912 года «Биржевые ведомости» публикуют сенсационное расследование: в Петербурге существует Лига самоубийц[103]. Эту тему подхватывают остальные газеты, они уже с уверенностью пишут, что настоящее название организации — «Друзья смерти», а возглавляет ее писатель Сологуб. Больше всех старается газета Союза русского народа «Земщина», в ней пишут, что столичные писатели нарочно доводят детей до самоубийства — таким способом они рекламируют свои новые романы.

Наконец, Лигой самоубийц начинает заниматься полиция, она допрашивает автора первого расследования в «Биржевых ведомостях». Он признается, что про организацию ему рассказала не студентка (как он написал), а пожилая баронесса, которая якобы посещала такую Лигу в 1900 году. Дело закрывают.

Певец на коленях

Весной 1911 года самый известный оперный певец России Федор Шаляпин тоже на грани самоубийства и полного разрыва с родиной: он оказывается мишенью газетной травли.

Все начинается 6 января 1911 года. В Мариинском театре дают «Бориса Годунова». Присутствуют Николай II с семьей. В антракте Шаляпин заходит в царскую ложу, император его хвалит и просит почаще петь в России и пореже гастролировать за рубежом.

Шаляпин не в курсе, что у хора Мариинского театра конфликт с дирекцией императорских театров и лично Владимиром Теляковским, который отказывается повышать им зарплату. Хористы обращаются с просьбой к самому императору. Когда спектакль заканчивается, Шаляпин собирается уже уходить за кулисы, но из зала кричат: «Гимн! Гимн!» Хористы начинают петь «Боже, царя храни!» и падают на колени. Шаляпину неудобно стоять на сцене одному — и он тоже припадает на одно колено. Замысел хора удается — жалованье повышают. Шаляпин уезжает на гастроли и только через два дня в Монте-Карло узнает о скандале. Газеты пишут, что это Шаляпин предложил всем артистам встать на колени, публикуют выдуманные интервью с ним, будто бы он поддался патриотическому чувству и решил заодно попросить царя простить его лучшего друга Максима Горького. Даже близкие друзья осуждают Шаляпина. Сам Горький возмущен тем, что Шаляпин «прикрывает им свою подлость». Принципиальный Валентин Серов присылает несколько газетных публикаций с припиской «Постыдился бы». Плеханов отправляет Шаляпину ранее подаренный портрет с припиской «Возвращаю за ненадобностью».

Шаляпин в ужасе. Он пишет, что не хочет возвращаться в Россию: «Жизнь среди русской интеллигенции в последнее время становится просто невозможной, всякая личность, носящая жилет и галстук, уже считает себя интеллигентом и судит и рядит как ей угодно»; он считает, что его могут убить «идиоты и фанатики», что к нему относятся как к «изменнику Азефу». Только через полгода Шаляпин отваживается написать Горькому и попытаться оправдаться. После чего едет на Капри — встретившись, они обнимаются и долго плачут.

Дерзостное неуважение к власти

В марте 1912 года в Париж приходит известие, что против Дмитрия Мережковского возбуждено уголовное дело. Чтобы выяснить подробности, Гиппиус с мужем собираются в Россию. В последние годы они регулярно курсируют между Парижем и Петербургом и всякий раз боятся ехать на родину — особенно их пугает сестра Гиппиус Татьяна, которая считает, что их могут арестовать за знакомство с Савинковым. У Мережковского, впрочем, есть и другие основания беспокоиться: еще в 1910 году саратовский епископ Гермоген, покровитель Илиодора и Распутина, призвал отлучить Мережковского от церкви. Сегодня это может обернуться куда более плачевно, чем отлучение Толстого 10 лет назад.

В марте 1912-го на границе неприятности действительно случаются: жандарм конфискует у писателя часть рукописи его нового романа «Александр I».

В Петербурге их встречает Философов — а также агенты полиции, которые должны за ними следить. Вскоре выясняется, что проблемы у Мережковского из-за его старого романа «Павел I». Он был напечатан в 1908 году, и тираж был сразу конфискован. Теперь дело дошло до суда: Мережковский обвиняется по статье 128 Уголовного кодекса («дерзостное неуважение к верховной власти»). Это грозит минимум годом крепости, оправданий не бывает. Издатель Михаил Пирожков уже арестован и ждет суда.

Пробыв в Петербурге пять дней, Мережковские уезжают за границу — и уже из Парижа Дмитрий телеграфирует прокурору, что вовсе не скрывается и готов явиться к следователю по прибытии. Гиппиус тоже думает, что рассмотрение дела лучше затянуть — а там, может, и рассосется. Она уверена, что мужу «нельзя садиться в крепость», а Философов считает иначе, он остается в России и считает, что «удрать от ответственности» — это позорное «спасание животишек»: «Куда же годны все эти риторики о революции, когда за слова свои не желают отвечать?»[104]

В Париже Мережковский старается не встречаться с Савинковым, потому что знает, что за ними следят. Гиппиус идет в гости к друзьям-эсерам одна. Они долго спорят — она защищает мужа перед всеми, но чувствует страшный стыд.

В мае они возвращаются обратно — Гиппиус рассчитывает, что дело удастся замять. И действительно, в Петербурге Мережковского вызывает к себе для частного разговора министр юстиции Иван Щегловитов. После этого на суде обвинения снимают за отсутствием состава преступления. Отношения с Философовым продолжаются — они с Гиппиус обсуждают, что, может быть, им стоит «развестись» (Философова все больше раздражает Мережковский в быту). Но все же решают попробовать и дальше жить вместе.

Победа и унижение Столыпина

Весь 1910 год иеромонах Илиодор чувствует себя в Царицыне совершенно вольготно. Он так запугал саратовского губернатора Татищева, что тот еще летом 1910-го все бросил и уехал в имение жены под Самарой. В декабре ему назначают преемника, а Столыпин решает навести порядок и в Царицыне.

В январе 1911 года по настоянию премьера Святейший Синод назначает иеромонаха Илиодора настоятелем Новосильского монастыря. Странное соседство, его новое место службы — в 150 км от Ясной Поляны, усадьбы покойного Льва Толстого. Но Илиодор отказывается ехать: «Не поеду, не подчинюсь Столыпину; пусть он не обращает церковь в полицейский участок». Его увозят силой. Новый саратовский губернатор Петр Стремоухов очень переживает, что Илиодор сбежит. И действительно, уже через месяц Илиодор снова объявляется в Царицыне и запирается в монастыре.

Теперь в его проповедях новый сюжет: он говорит пастве, что императора захватили «жидомасоны-министры, из которых самый опасный сам Столыпин, что министров следует драть розгами, а Столыпина обязательно по средам и пятницам, чтобы он помнил постные дни и чтобы выбить из него масонский дух». Ситуация взрывоопасная — фанатичные сторонники и особенно сторонницы Илиодора готовы врукопашную биться с полицией по первому зову своего вождя. Замглавы МВД Павел Курлов приказывает идти на штурм осажденного монастыря — но губернатор Стремоухов боится и просит подождать.

Весь февраль Илиодор ждет вмешательства друзей из столицы. Распутина нет на месте, он уехал в паломничество в Иерусалим. Однако, узнав о беде друга, Распутин шлет императрице телеграммы в защиту Илиодора. Император оказывается перед выбором: жена и Распутин уговаривают его отменить решение Синода. По закону император не может сделать этого, но неожиданно на помощь Илиодору приходит сам Столыпин.

В начале марта премьер-министр планирует провести реформу земства — ввести систему местного самоуправления, где ее пока еще нет, то есть на территории современных Украины и Беларуси: в Витебской, Волынской, Киевской, Минской, Могилевской и Подольской губерниях. Однако земство в этих регионах должно функционировать не так, как везде. Дело в том, что в этих областях много помещиков-поляков[105]. Если устроить там все по существующим правилам, то большинство земцев окажется польским, что правительству кажется недопустимым. Так что Столыпин хочет ввести «национальные курии» — квоты, которые нацменьшинства не должны превышать.

Многие, в том числе Союз русского народа, выступают против этой реформы — правых категорически не устраивает ущемление интересов помещиков. Борьбу против реформы начинают Петр Дурново (бывший глава МВД в правительстве Витте) и Владимир Трепов (родной брат покойного соперника Столыпина, Дмитрия Трепова). Они оба — лидеры правых в Госсовете, они убеждают императора, что реформа вредная и она только оттолкнет от России лояльно настроенное польское дворянство. 4 марта 1910 года закон о западном земстве проваливается на голосовании в Госсовете.

Столыпин так раздражен, что немедленно едет к императору и подает в отставку. Император берет паузу, но 10 марта сообщает Столыпину, что не готов с ним расстаться и согласен на его условия. А условия премьера такие: срочно принять закон о западном земстве, не спрашивая согласия ни Госсовета, ни Думы. Это незаконно, но есть одна лазейка: можно объявить временный перерыв в заседаниях Думы и Госсовета и быстро подписать указ, который потом, пройдя все инстанции, станет законом. Так была принята аграрная реформа, но тогда перерыв в работе законодательных палат был естественным — первую Думу распустили. Теперь очевидно мошенничество.

Тем не менее Николай II соглашается на план Столыпина. Причем премьер-министр требует у императора письменных гарантий, что закон будет принят. Итак, объявляется перерыв в заседаниях Думы и Госсовета с 12 по 15 марта, и 14 марта император подписывает указ о создании западного земства. По возвращении с трехдневных каникул обсуждать уже нечего — закон принят и обжалованию не подлежит.

Это возмущает даже сторонников Столыпина. «Вы некоторый урон нанесли нашей молодой русской конституции, но главное, вы сами себе нанесли удар, — говорит представитель московского купечества Александр Гучков, председатель Госдумы и в прошлом правая рука Столыпина. — Если раньше с вами считались, как с человеком, имеющим большой вес, то это, по-моему, политическое харакири». В знак протеста Гучков подает в отставку с поста председателя Думы.

Столыпин, возможно, понимает, что Гучков прав. Но он устал отступать. Этим скандалом Столыпин окончательно портит отношения с императором: Николай II ненавидит, когда на него давят. Он не мог простить Витте того, что тот вынудил его подписать манифест 17 октября, теперь он не может простить Столыпину шантажа и насилия.

Более того, Столыпин лишается морального права убеждать царя соблюдать законы. Когда в очередной раз Распутин просит его отменить распоряжение Синода и вернуть Илиодора в Царицын, император с радостью соглашается. 1 апреля Николай II лично разрешает иеромонаху вернуться в Царицын, а на следующий день Синод сам отменяет свое распоряжение. Руководство церкви унижено, у митрополита Антония, 10 лет назад отлучившего Толстого от церкви, случается инсульт.

Но это не все. В начале мая Илиодор приезжает в столицу. Накануне его приезда император по совету Распутина увольняет обер-прокурора Синода (министра церкви) Сергея Лукьянова, несмотря на протесты Столыпина. Царская семья приглашает Илиодора отслужить всенощную в дворцовой церкви и слушает его проповедь. В своих воспоминаниях Илиодор утверждает, что во время этой встречи Николай II просил его слушаться Распутина и нападать только на врагов, «жидов и революционеров», но не на министров.

Илиодор возвращается в Царицын победителем — и присылает губернатору письмо, извещающее его, что отныне он проклят. Перепуганный губернатор пишет в Петербург, просит разъяснить, что это значит и что теперь с ним будет. Ему отвечают, что проклятие, не утвержденное общим голосованием членов Синода, законной силы не имеет.

Большего унижения для Столыпина невозможно придумать. В конце лета он встречается с Гучковым, с которым они совсем недавно разругались, и сетует, что Илиодор — главная угроза для государства, потому что он расшатывает и местную, и верховную власть. Гучков чувствует «такую безнадежность в его тоне», как будто тот решил уйти в отставку.

Ритуальное расследование

В тот момент, когда Столыпин пытается ввести земство в Киевской губернии и борется с Илиодором, в Киеве происходит чрезвычайное происшествие: 20 марта в небольшой пещере в лесу обнаружен труп 12-летнего мальчика Андрюши Ющинского. Он убит за неделю до этого. Тело покрыто 47 колотыми ранами и обескровлено.

Почти сразу появляется версия о ритуальном убийстве. На похоронах мальчика разбрасывают листовки, в которых говорится, что Андрюшу убили евреи, чтобы использовать его кровь в приготовлении мацы для еврейской Пасхи. Распространителя листовок — члена Союза русского народа — задерживают, но сразу отпускают. «Союзники» планируют еврейский погром. Полиция уговаривает их повременить до осени — в Киеве ждут царя, назначены торжества по случаю 50-летия отмены крепостного права. Черносотенцы соглашаются.

Полиция прорабатывает разные версии — арестовывают даже мать и отчима мальчика. Но Киев — это город, где влияние Союза русского народа очень велико. А значит, здесь очень сильна черносотенная пресса, которая твердит, что мальчика убили евреи. То же пишет дубровинское «Русское знамя». Правые депутаты в Госдуме во главе с Пуришкевичем пишут запрос в правительство: известно ли министрам, что в России существует преступная секта иудеев, употребляющая для обрядов христианскую кровь, и членами этой секты был замучен в марте 1911 года в городе Киеве мальчик Ющинский? Какие принимаются меры? Дума голосует против этого запроса, но это уже даже не важно.

Антисемитизм в этот момент очень распространен: отношение к евреям сопоставимо с сегодняшним отношением к нелегальным мигрантам. Все знают, что царь читает и одобряет черносотенную прессу, поддерживает радикального антисемита Илиодора — и даже Столыпин перед ним бессилен. Правительство финансирует правые организации, которые множатся и конкурируют за государственные деньги. Борьба с «еврейской угрозой» — норма. Поэтому полиции не нужно специальных указаний, чтобы отрабатывать версию ритуального убийства, это направление самоочевидно.

22 июня полиция арестовывает еврея Менделя Бейлиса, приказчика с кирпичного завода, что находится неподалеку от места, где найден труп мальчика. Начинается самое громкое дело в истории российского суда.

Выстрелы в антракте

Торжества в Киеве по случаю 50-летия отмены крепостного права начинаются в конце августа. Столыпин приезжает в Киев 25 августа и обнаруживает, что он незваный гость: его почти игнорируют при дворе, ему не находится места на царском пароходе в поездке в Чернигов, для него даже нет экипажа, и ему приходится ездить в карете Коковцова.

Сказываются все последние скандалы: и конфликт вокруг западного земства, и история с иеромонахом Илиодором, и влияние Распутина на царя. Если верить воспоминаниям иеромонаха, летом 1910 года Распутин говорит ему, что скоро отправит Столыпина в отставку (как отправил обер-прокурора Синода Лукьянова) и заменит Коковцовым. Дело даже не в личной неприязни — все чувствуют конъюнктуру: царь больше не благоволит Столыпину, в правительстве ходят слухи, что скоро его сошлют наместником на Кавказ.

1 сентября Столыпин днем встречается с членами киевского Клуба русских националистов — марионеточной политической группой, которая нужна, чтобы уравновесить влияние враждебных премьеру черносотенцев. «Мое сочувствие и поддержка всецело на вашей стороне. Я считаю вас солью здешней земли», — говорит националистам Столыпин. Вечером премьер идет в оперный театр, в честь императора дают «Сказку о царе Салтане» — ту самую оперу, которую цензура запрещала восемь лет назад из-за строки «родила царица в ночь не то сына, не то дочь». Теперь тот курьез забыт.

Замглавы МВД Курлов предупреждает премьер-министра, что, по оперативным данным, готовится покушение, Столыпину выделяют закрытый автомобиль — и он ездит по Киеву на нем, несмотря на жару. Источник информации о покушении — агент полиции Дмитрий Богров. Он предупреждает, что Столыпина попытаются убить в театре. Ему выписывают пропуск в театр, чтобы он мог лично указать на подозрительных лиц.

В антракте Столыпин просит Коковцова взять его в свой поезд, которым тот вечером едет в Петербург: «Мне здесь очень тяжело ничего не делать, и чувствовать себя целый день каким-то издерганным, разбитым», — говорит он. Коковцов кивает, отходит от премьера. В этот момент Богров спускается в партер, подходит к Столыпину и дважды стреляет в упор. Он двойной агент, как и Азеф, которого Столыпин недавно защищал в Думе. Богрова хватают, раненый Столыпин поворачивается в сторону царской ложи и, перекрестив Николая II, падает. Его уносят из зала. Оркестр начинает играть гимн.

Программа торжеств сокращена, но император все равно, как и было запланировано, едет в Чернигов, не зайдя к раненому премьер-министру. Императрица остается в Киеве и, по слухам, срочно вызывает Распутина.

Столыпин умирает в больнице 5 сентября. Вернувшись из Чернигова 6 сентября, Николай с парохода едет проститься со Столыпиным. Он стоит у гроба на коленях и молится.

Новым премьером назначают Коковцова. «Не следуйте примеру Петра Аркадьевича, который как-то старался все меня заслонять, все он и он, а меня из-за него не видно было», — такими словами напутствует нового главу правительства Николай II.

Столыпина хоронят в Киево-Печерской лавре. Его смерть вызывает волну хвалебных статей, в которых Столыпина сравнивают с убитым императором-реформатором Александром II. Это очень раздражает императрицу. «Мне кажется, что вы очень чтите его память и придаете слишком много значения его деятельности и его личности, — говорит она Коковцову. — Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало… Я уверена, что каждый исполняет свою роль и свое назначение, и если кого нет среди нас, то это потому, что он уже окончил свою роль и должен был стушеваться, так как ему нечего было больше исполнять. Опирайтесь на доверие государя — Бог вам поможет. Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить вам место, и что это — для блага России».

Предшественник Столыпина, Сергей Витте, разделяет чувства императрицы и считает, что смерть Столыпина — к лучшему. Он теперь на почетной пенсии — член Государственного совета. Столыпина он ненавидел и считает, что тот «развратил русскую администрацию, уничтожил самостоятельность суда, развратил прессу, уничтожил всякое достоинство Государственной думы, обратив ее в свой департамент». Нет сомнения, что это ревность. Тем не менее в одном Витте прав: именно Столыпин начал вводить ручное управление судами и выборами. Система эта сохранится, и после Столыпина управлять ею будут совсем другие люди. Двойной агент Богров приговорен военно-окружным судом к смертной казни и повешен 12 сентября.

Локальный апокалипсис

После смерти своего врага Илиодор становится агрессивнее, как будто у него начинается обострение психической болезни. Он скандалит с Московской городской думой: узнав, что власти города собираются выкупить усадьбу Толстого в Хамовниках и устроить там музей, он пишет матерную телеграмму городскому голове Николаю Гучкову (брату Александра), требуя отказаться от покупки усадьбы — или устроить в ней тюрьму или бордель. Потом Илиодор вешает в своем монастыре портрет Толстого, чтобы посетители «плевали в его мерзкую рожу». На лбу Толстого написано: «слуга Сатаны», на рубашке — «Лев Толстой — безбожник, предтеча Антихриста». Как сообщает «Газета-Копейка», «особенно неистово плюют женщины». Почти каждый день в монастыре происходят стычки между прихожанами и полицией — Илиодор требует выгонять полицейских за то, что они, «как калмыки», не прикладываются к кресту.

26 сентября Илиодор объявляет своей пастве о том, что приближается конец мира и пришествие Антихриста, поэтому призывает всех рыть под монастырем катакомбы, где можно будет спрятаться. Он просит приносить продукты, чтобы кормить работников. Чтобы враги не узнали, он распоряжается при обнаружении в подземелье любого любопытствующего бить его по затылку лопатой. Всего в добровольцы записывается 991 семья, в основном работают женщины и дети. За четыре дня весь двор покрывается канавами, тоннели уходят под храм и другие корпуса.

В донесениях полиции есть упоминание о том, что именно катакомбы становятся причиной конфликта между Илиодором и Распутиным: якобы иеромонах хочет привлечь Распутина к сбору пожертвований, пытается добиться госфинансирования. Распутин отказывает. После чего происходит нечто неожиданное.

16 декабря 1911 года Григорий Распутин встречается в Петербурге с Илиодором и Гермогеном. 53-летний Гермоген, последний церковный иерарх, поддерживавший Распутина, вдруг начинает обвинять его в безнравственности и требовать больше не переступать порог царского дворца. Распутин отталкивает Гермогена, обзывает его, убегает, Илиодор и еще несколько человек догоняют, завязывается драка. Илиодор и Распутин катятся кубарем вниз по лестнице, а наверху стоит Гермоген и кричит Распутину проклятья. Распутин вырывается, кричит, что отомстит, и убегает.

Почему Гермоген именно сейчас решился на конфликт с Распутиным, не ясно. Сосланный в Крым епископ Феофан еще два года назад жаловался ему на Распутина, но тогда Гермоген не обращал внимания на слухи. Скорее всего, Гермоген находится под сильным влиянием Илиодора.

А поведение Илиодора могут объяснить только психиатры. Он не только предрекает пришествие Антихриста, но и сам решает устроить локальный политический апокалипсис. Спустя пару недель после драки в столице начинают передавать из рук в руки листовки с письмами императрицы и ее дочерей к Распутину. Теми самыми, которые год назад Распутин, хвастаясь, передал Илиодору: «Как томительно мне без тебя, — пишет Александра. — Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову склоняю на твои блаженные плечи… Тогда я желаю все одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятьях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня…» Письмо подписано: «Во веки любящая тебя Мама». С этого письма начинается слух, что императрица — любовница Распутина.

«Это ли не позор! Такие рассказывают ужасы про царицу и Распутина, что совестно писать, — констатирует обычно хладнокровная собирательница светских сплетен генеральша Богданович. — Эта женщина не любит ни царя, ни России, ни семьи и всех губит».

Трудно представить себе, что происходит с замкнутой и нервной императрицей, когда она узнает, что весь Петербург читает ее личную переписку.

В январе 1912 года Святейший Синод принимает решение сослать Илиодора в глухой монастырь во Владимирской губернии. Гермогена приказом императора увольняют из Синода и высылают в Саратов. Он отказывается подчиниться и раздает интервью газетам. Тогда в его епархию приезжает проверка и обнаруживает серьезные нарушения, его отстраняют от должности и отправляют в монастырь в Гродненской губернии.

Газеты широко освещают происходящее: они печатают статьи в защиту Гермогена и против Распутина, но министерство внутренних дел конфискует тиражи. Скандал продолжается весь месяц, 24 января лидер октябристов Александр Гучков инициирует запрос в МВД: по какой причине конфискуют газеты?

Николай II в ярости. Министры из нового кабинета во главе с Коковцовым боятся к нему подступиться и отправляют барона Фредерикса, чтобы тот посоветовал императору на время выслать Распутина из столицы. «Сегодня требуют выезда Распутина, а завтра не понравится кто-либо другой и потребуют, чтобы и он уехал», — с раздражением отвечает император. Наконец, 15 февраля Распутин приходит к премьеру Коковцову. Они долго разговаривают — скорее всего, Коковцов предлагает Распутину деньги, чтобы тот уехал. На следующий день Распутин уезжает на родину.

Появляется надежда на разрешение проблемы. 26 февраля к императору приходит новый председатель Думы, избранный после отставки Гучкова, тоже октябрист, Михаил Родзянко. Он приносит с собой документы. Зачитывает императору свидетельства, что Распутин — член секты хлыстов, что он ходит с женщинами в баню, показывает письма раскаявшихся женщин, совращенных Распутиным, демонстрирует вырезки из иностранных газет, в которых написано, что Распутин — удобный инструмент в руках революционеров для дискредитации монархии в России. Николай II очевидно впечатлен аргументами Родзянко. В знак расположения он знакомит его с цесаревичем, которому Родзянко представляется как «самый большой и толстый человек в России».

Председатель Думы уходит с ощущением, что сдвинул гору. Ему поручено подготовить доклад, разоблачающий Распутина. Родзянко всем рассказывает, что скоро Распутин будет уничтожен. Но 9 марта Александр Гучков, лидер фракции, в которой состоит Родзянко, произносит в Думе пламенную речь против Распутина: «Хочется кричать, что церковь в опасности и в опасности государство… Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия… В центре этой драмы — загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков».

Публичное обсуждение Распутина в Думе Николай II воспринимает как глубокое личное оскорбление. Он больше не принимает Родзянко. Тема закрыта.

Через три дня вся царская семья уезжает в Крым. Ее провожают все члены правительства — императрица проходит молча, ни на кого не глядя, ни с кем не здороваясь. «Я просто задыхаюсь в этой атмосфере сплетен, выдумок и злобы, — говорит император Коковцову. — Я уезжаю и притом очень скоро и постараюсь вернуться как можно позже».

Вернуться в Россию

1911 год становится для Дягилева страшным испытанием. Итальянские гастроли едва не проваливаются. Беда с балетом Стравинского «Петрушка» — Бакст не успевает доделать эскизы, Стравинский прямо на репетициях дописывает музыку, Дягилев все время ссорится с хореографом Фокиным. Театральной площадки не находят, репетируют в ресторане.

Продюсер ссорится с Идой Рубинштейн. Она поселилась в Париже и эпатирует окружающих: встречает гостей обнаженной и держит дома живую пантеру, которая однажды бросается на Дягилева. Он в ужасе забирается на стол, Ида хохочет. На этом и без того сложные отношения заканчиваются. Наконец, страшный скандал происходит между Бенуа и Бакстом: Бенуа ревнует к успеху товарища, устраивает истерику, обзывает Бакста «жидовской мордой» и отказывается работать в команде Дягилева: «15 лет бесстыдной эксплуатации» довели его, Бенуа, до «полного маразма, полной деморализации».

Однако трудный сезон заканчивается на высокой ноте: выступление в Лондонском Ковент-Гардене становится не только триумфальным, но и впервые за всю историю предприятия прибыльным.

Дягилев возвращается к своей мечте добиться признания на родине, он даже пытается договориться с самым сильным своим противником в Петербурге — Кшесинской. Без ее помощи выступление невозможно. Дело в том, что 22-летний Вацлав Нижинский — военнообязанный. Если бы он служил в дирекции императорских театров, у него была бы отсрочка, а так он может танцевать только за границей. А без него невозможны гастроли в Петербурге.

Дягилев просит Кшесинскую помочь отмазать Нижинского от армии, а взамен обещает открыть для нее лондонскую сцену. Кшесинской уже 40, она полновластная хозяйка в Петербурге, но европейской славы у нее никогда не было — и, очевидно, не будет. Зато то, о чем она мечтает, есть у Дягилева: он обещает специально для нее поставить в Лондоне два классических балета Чайковского (совсем не из дягилевского репертуара): «Лебединое озеро» и «Спящую красавицу». «Это позор, — возмущается художник Валентин Серов. — При всех гимнастических достоинствах она не артистка… Настоятельной необходимости ставить "Лебединое озеро" тоже не вижу». Бывший портретист Романовых порвал с ними после Кровавого воскресенья, и любые заискивания перед великими князьями кажутся ему недопустимыми.

Несмотря на все интриги, в конце сентября 1911 года суд в Петербурге неожиданно признает Нижинского лицом, уклоняющимся от военной службы. Не удается Кшесинской и убедить дирекцию императорских театров сдать Дягилеву в аренду Михайловский театр. Он находит менее престижную площадку — «Народный дом Николая II» — бывший павильон Всероссийской выставки, который перевезли в столицу из Нижнего Новгорода. Арендовать эту сцену намного проще, потому что она находится в управлении «Попечительства о народной трезвости». Выступления в российской столице намечены на февраль 1912 года.

Совместные гастроли Кшесинской и труппы Дягилева в Ковент-Гардене проходят по плану. В октябре 1911 года Кшесинская приезжает на гастроли в Лондон в сопровождении великих князей, поражая публику обилием драгоценностей. Помимо Кшесинской к труппе на время этих гастролей присоединяется Анна Павлова, которая танцует в «Жизели». На все спектакли дягилевской труппы приходит и звезда светского Лондона — оксфордский студент Феликс Юсупов. Молодой князь дружен с Павловой. Он называет ее «небесной посланницей», а она ему отвечает: «У тебя в одном глазу Бог, в другом — черт».

5 декабря 1911 года в Петербурге, вдали от лондонских триумфаторов, умирает самый принципиальный из друзей Дягилева, Валентин Серов. Дягилев не успевает на похороны — он приезжает только 15 декабря. Следующая трагедия происходит в конце января — в «Народном доме» пожар, театр непригоден для выступлений. Дягилев лихорадочно ищет план «Б», обращается к Алексею Суворину, издателю «Нового времени», ультраконсерватору и человеку совершенно нерукопожатному с точки зрения столичной интеллигенции. Серов бы, конечно, Дягилева осудил — но его уже нет.

У Суворина есть частный театр, и именно его умоляет сдать в аренду Дягилев. Но Суворин называет издевательски неподъемную цену. «Так-то нас встречает родина! Видно, как мы ей нужны, — пишет обиженный Стравинский. — Гнусные мелкие торгаши и злодеи — служат одной лишь пакости, пошлости, подлости. Суворины и прочая сволочь, от которой в России проходу нет — задыхаешься». Самая известная балетная труппа в мире так и не найдет площадки в России. Дягилев переносит выступление в Дрезден.