Государственный переворот. Практическое пособие Люттвак Эдвард

После того, как мы осуществили государственный переворот и установили контроль над госаппаратом и вооружёнными силами, наше выживание в долгосрочной перспективе зависит главным образом от решения проблем экономического развития страны. Экономическое развитие всеми рассматривается как «хорошее дело», и ратует за него почти каждый хочет, но для нас — только что пришедшего к власти правительства страны X — экономическое развитие нежелательно, так как противоречит нашей основной цели: политической стабильности.

Экономика развивается, расширяя и улучшая накопленный человеческий и материальный капитал, а это требует инвестиций, либо для обучения людей, либо для строительства фабрик. Для того чтобы инвестировать, текущий доход должен быть изъят у возможных потребителей и направлен на создание капитала. Ясно, что чем выше уровень инвестиций, тем быстрее будет развиваться экономика данной страны, но и тем ниже будет существующий на данный момент уровень жизни. Поэтому правительства экономически отсталых стран — где нужда в развитии ярко выражена — обычно сталкиваются с альтернативой: либо замедлять темпы экономического роста, либо и далее понижать и так отчаянно низкий уровень жизни. Чем больше можно изъять в виде налогов из текущего дохода, тем ближе прекрасная заря процветания — даже если это процветание Испании или Греции, а не Западной Европы или Северной Америки. Но есть пределы норме накопления инвестиций, которую можно выжать из населения, чей подушевой доход и так очень низок. Существует лимит экономического выживания, ниже которого население — или его большая часть — просто умрёт с голода, если не перейдёт к чисто натуральному хозяйству; но задолго до того, как страна достигнет этой черты, будет достигнут политический лимит выживания, ниже которого неминуемо свержение нашего правительства. Лимит экономического выживания более или менее жесток: в любой конкретной среде с тем или иным климатом, привычками питания, обычаями и традициями, должен быть минимальный годовой доход, который позволяет более-менее находчивому человеку удовлетворять свои основные физические потребности и нужды его семьи. «Лимит политического выживания», однако, очень гибок и зависит от психологических, исторических и социальных факторов, а также от эффективности системы государственной безопасности и пропагандистской машины государства.

Эта проблема особенно актуальна в новых независимых государствах «третьего мира». Колониальные режимы могли пытаться или не пытаться достичь высокого экономического развития, но если они это и делали, то без всякой спешки, характерной для новых постколониальных режимов. Поэтому сразу же после обретения независимости вместо повышения жизненного уровня, которого ожидает коренное население, происходит прямо противоположная вещь. Новое «независимое» правительство вынуждено повысить налоги и импортные пошлины для того, чтобы финансировать большие проекты, с которых часто начинается экономическое развитие: плотины, дороги, сталелитейные заводы и порты. Иностранная помощь, которую многие в странах-донорах под влиянием соответствующей пропаганды считают весьма значительной[96], даёт только малую толику необходимых средств. Поэтому большинство средств изымается из текущего дохода, и уровень потребления коренных жителей, мечтавших о машинах «как у белых», ещё больше снижается. Подобное обнищание и без того очень бедное население безропотна терпеть не будет — особенно если до этого его ожидания искусственно подогревались.

Исходя из этого, нашей основной проблемой является экономическое развитие — для того, чтобы удовлетворить ожидания элиты[97] и тех, кто считает себя её частью, — без повышения налогообложения масс за пределы лимита политического выживания, что может привести к народному восстанию. Есть два инструмента, с помощью которых мы можем убедить массы согласиться пожертвовать нынешним уровнем потребления во имя увеличения будущего дохода: пропаганды и репрессии[98]. Особенно эффективна смесь из того и другого. Итак, представим, что нам досталась в наследство страна с отсталой экономикой, статистические данные по которой приведены в Таблице XVI.

Таким образом, в прошлом в этой бедной (но всё же не нищей) стране ВНП на душу населения составлял 100 в год, и из этого 10 уплачивались в виде различных налогов, а 90 тратились на текущее потребление или сберегались. Сейчас мы знаем, что каждому жителю нужно только 45 на душу для экономического выживания, и проблема состоит в том, чтобы получить часть этой разницы для финансирования экономического развития — и сделать это так, чтобы не быть свергнутыми. Если мы просто повысим налоги, часть населения, возможно, просто откажется их платить, а если мы используем для сбора налогов административные методы, вероятна реакция в виде вспышки насилия. Поэтому мы направим часть уже собираемых сегодня скромных налогов (10 на диаграмме) на пропаганду и полицию. Это может привести к ситуации, изображённой в Таблице XVII.

Новая ситуация суммирована в Таблице XVIII.

Таким образом, потратив в течение года на пропаганду и создание эффективной полицейской системы по 1 на человека, мы понизили лимит политического выживания на 10 и после вычета истраченных на систему репрессий и убеждения средств всё равно получаем 19. Если мы потратим ещё по 1 на человека, есть шансы, что мы можем ещё более сдвинуть вниз лимит политического выживания, но если мы будем тратить всё больше и больше денег на репрессии, то с кого-то момента мы станем получать от этого всё меньше и меньше пользы для укрепления безопасности нашего режима (см. Схему X).

И, конечно, тратя всё больше и больше на полицию и пропаганду, мы заметим, что если первые дополнительные 10 в виде безопасного сбора налогов обошлись нам в 1, то следующие 10 обойдутся уже, скажем, в 2. В итоге будет достигнута точка, когда (как показано на Схеме X) дальнейшие расходы на полицию и пропаганду уже не принесут нам возможности собирать дополнительные налоги. В этой точке нам придётся тратить дополнительный 1 в год для того, чтобы удержать с точки зрения политической безопасности хотя бы существующий уровень налогообложения. Но задолго до этой точки мы достигнем такой стадии, когда нам придётся тратить, скажем, дополнительный 1 на репрессии и убеждение и получать точно такую же сумму в виде дополнительных налогов. Непосредственно перед этой точкой находится уровень максимальной эффективности в плане расходов на полицию и пропагандистскую машину.

Максимальная безопасность и нулевое экономическое развитие

Это формула, которую со всё большим упорством применял на Гаити диктатор Дювалье после своего прихода к власти. Налоги, обременительные для страны с годовым доходом на душу населения примерно 30, тратятся почти полностью на армию, «полицию» (тонтон-макутов) и пропаганду. Единственный проект экономического развития, да и то имеющий сомнительную ценность, — строительство Дювальевиля, новой столицы, в любом случае на нынешний момент приостановленное.

«Коктейль Дювалье», состоящий из эффективных репрессий, массированной пропаганды и отстствия финансирования экономическое развития, полностью окупился: клан Дювалье находится у власти непрерывно с сентября 1957 года, и его режим кажется более стабильным, чем режимы в большинстве латиноамериканских стран[99]. Тонтон-макуты действуют как полусекретная президентская гвардия, выполняющая функции полиции и органов безопасности, к тому же они увеличивают своё (и так неплохое) жалованье путём частных поборов с того, что осталось от предпринимательского сектора. Пропагандистская машина, включающая в себя церемониальные парады, хвалебные фильмы и представление «папы Дока»[100] в качестве эксперта по культу вуду, практически столь же дорогостояща, сколь тонтон-макуты, но и приносит не меньше пользы. Чрезвычайная бедность населения означает, что уровень его политического сознания и даже жизнеспособности очень низок; тонтон-макуты терроризируют узкую элиту и офицеров армии — за которыми постоянно следят, — а сами зависят от Дювалье, так как их позиции связаны с выживанием диктатора. Мифология Вуду и пропагандистская машина обожествляют диктатора, которого защищают тонтон-макуты, и если Дювалье исчезнет со сцены, то армия и /или массы быстро ликвидируют эту «полицию».

Президент Ганы Кваме Нкрума и многие другие африканские лидеры, ныне убитые либо находящиеся в тюрьме или в эмиграции, следовали политике высоких налогов и инвестиций, сопровождавшихся явно неэффективными пропагандой и репрессиями. Нкрума, несмотря на свою эксцентричность, был побеждён своим же собственным успехом: побочным продуктом существенного экономического развития в Гане стало стимулирование активности и просвещение масс и новой элиты, а их отношение к режиму Нкрумы делалось всё более и более критическим в свете образования, которым их обеспечил сам же президент. По мере того как эта тенденция набирала силу, приходилось тратить всё больше и больше средств на репрессии и пропаганду, чтобы поддерживать политическую стабильность и, несмотря на значительные усилия, Нкрума оказался не способен выстроить достаточно беспощадную полицейскую систему. Таким образом, причиной его падения были скорее не экономические промахи, хоть и значительные, а успехи его усилий по экономическому развитию страны.

Средний путь — эффективные репрессии, широкая пропаганда и экономическое развитие, Достаточное для создания приверженной режиму новой элиты, — был успешно реализован как в Советском Союзе, так и в Китае; режимы обеих стран, однако, использовали различные виды смеси репрессий и пропаганды. Эти смеси до определённой степени взаимозаменяемы, но состав наиболее эффективного снадобья будет зависеть от условий конкретной страны.

В решающей (активной) фазе переворота силы, которые мы привлекли на свою сторону путём проникновения и подрыва системы безопасности государства, будут использованы для захвата определённых целей и нейтрализации избранных объектов. Так как кровопролитие может иметь ненужный дестабилизирующий эффект, мы должны организовать дело таким образом, чтобы угрозы применения физических средств принуждения (а не их реального применения) было достаточно для достижения наших целей. В данном приложении мы проанализируем две главные проблемы: а) формирование активных групп (команд) и их оперативное использование; б) размещение блокирующих сил. В обоих случаях мы должны позаботиться о том, чтобы избежать или минимизировать кровопролитие и, что ещё важнее, обеспечить, чтобы наши позиции не подверглись угрозе после переворота посредством узурпации власти привлечёнными к участию военнослужащими и полицейскими.

Формирование активных ударных команд

Наше проникновение в вооружённые силы и полицию государства может либо носить всеобъемлющий и распылённый характер, либо концентрироваться на нескольких больших соединениях. При первом типе проникновения привлечённые на нашу сторону силы будут состоять из многих небольших подразделений, чьи командиры решили присоединиться к нам, в то время как старшие офицеры этих подразделений — те, кто командует частью как единым целым — остались за пределами нашего проникновения; при втором типе проникновения на нашу сторону целиком перейдут несколько больших частей со всем или почти всем оснащением. Оба варианта проиллюстрированы в Таблице XIX.

Тот и другой типы проникновения имеют свои преимущества и недостатки. Если мы привлекли на свою сторону много небольших подразделений, то получили дополнительную защиту с точки зрения безопасности, потому что сторонникам прежнего режима не удастся легко установить, какие части остались лояльными, а какие присоединились к нам; к тому же полезно противопоставить лоялистским частям команды, набранные из их же личного состава.

Но привлечение на сторону переворота нескольких больших частей минимизирует проблемы координации и распознавания и, что ещё важнее, повышает уровень безопасности перед переворотом, так как в каждой крупной части будет вестись взаимное наблюдение, которое предотвратит переход людей на сторону существующего режима или утечку информации органам безопасности. Однако после завершения активной фазы переворота сборные силы, составленные из многих мелких подразделений, гораздо безопаснее. Это сокращает риск узурпации наших позиций вооружёнными союзниками по трём основным причинам: а) ранги офицеров, назначенных командирами малых подразделений, а не больших частей естественно, ниже; б) проще распылить силы после завершения активной фазы переворота, если их взаимосвязь не органична, а сконструирована нами самими; в) чем больше количество независимых командиров частей, вовлечённых в переворот, тем меньше вероятность, что они объединятся, чтобы лишить нас власти.

Какими бы ни были источники формирования привлечённых нами сил, зачастую оказывается необходимо провести их реструктуризацию для целей переворота, так как многочисленные специализированные задачи, подлежащие выполнению, требуют очень разных боевых команд (групп). Только если нас больше, чем лоялистов, или силы равны, мы сможем использовать привлечённые нами части в их первоначальном виде. Нам понадобится три типа команд, так же как и блокирующих сил, и они будут соответствовать трём типам целей, описанных в пятой главе. Поэтому мы сформируем из привлечённых нами частей и отдельных лиц команды для целей А, Б и В.

Команды типа А потребуются для захвата главных сильно укреплённых объектов: правительственной резиденции, основных теле- и радиостанции, штаб-квартир армии и полиции. Эти команды должны быть многочисленнее и сложнее по структуре, чем команды двух других типов. Каждая команда типа А будет состоять из четырёх элементов, численность которых варьируется в зависимости от конкретной цели.

а) «Гражданская» группа проникновения — очень небольшая, состоящая из нескольких людей в штатской одежде, под которой спрятано оружие или взрывчатка. Их задача — проникнуть на объект в виде обычных посетителей для того, чтобы помочь захвату этого объекта извне. Это содействие может принять форму открытого нападения изнутри или форму внутренней диверсии; однако в случае с радиостанцией главная задача группы — предотвратить использование объекта для поднятия тревоги.

б) «Диверсионная» группа. Её значение зависит от сил, обороняющих тот или иной объект. Там, где, как в случае с королевским или президентским дворцом, объект будет охранять целое пехотное подразделение, ключевую роль может сыграть диверсия, направленная на отвлечение части сил защитников. Диверсионная группа выполнит свою задачу, создав ложную тревогу или совершив нападение на расположенную поблизости второочередную цель. Время диверсии должно быть рассчитано так, чтобы лоялисты успели среагировать и направить силы к месту её проведения, после чего будет совершено нападение на основную цель.

в) «Огневая» группа прикрытия. Также небольшая, но оснащённая боевыми бронемашинами и другим тяжёлым вооружением. Её задача — подавить сопротивление лоялистов демонстрацией огневой мощи и предотвратить вмешательство других лоялистских сил, прикрывая возможные пути подхода к объекту.

г) Ударная группа нападения. Она будет самой большой, и её члены должны иметь боевой опыт, хотя мы и надеемся, что их навыки не понадобятся.

Комбинированная операция различных групп каждой команды типа А показана на Схеме XII. Команды Б и В, чьи задачи, соответственно, — арест политических деятелей и саботаж избранных объектов, не столкнутся с серьёзными тактическими проблемами и будут формироваться из малых групп, оснащённых подходящим транспортом и координирующих друг с другом время выполнения задачи. Каждая команда должна состоять из групп военнослужащих или полицейских на джипах в сопровождении кого-то из руководителей переворотом, если речь идёт об аресте видного политического деятеля, и/или в сопровождении технического специалиста, если саботаж требует специальных знаний.

Размещение блокирующих сил

Хотя мы надеемся, что существующий режим не узнает о времени начала переворота, возможно, он всё-таки ощутит угрозу. Режимы в политически нестабильных странах часто стремятся иметь преданные им военные и полувоенные полицейские формирования, на которые они могли бы положиться в случае возникновения угрозы внутренней безопасности. Офицеры таких сил часто связаны этническими и/или религиозными узами с правящей группой, и для обеспечения их политической надёжности принимаются специальные меры. Внедрение в такую «дворцовую гвардию» — очень сложное дело, и вовсе не исключено, что мы вообще откажемся от подобного рода попыток. Но и в ином случае мы, даже если либо привлекли на свою сторону, либо внутренне нейтрализовали все крупные части, по-прежнему остаёмся под угрозой возможного перехода наших сил на сторону действующего режима или неожиданного для нас перевода в столицу не охваченных переворотом частей. По всем этим причинам блокирующие силы, предназначенные для изоляции столицы, будут иметь ключевое значение, поскольку, как уже было подчёркнуто ранее, вмешательство решительно настроенных лоялистов может иметь серьёзные последствия независимо от численности их отрядов.

Операция блокирующих сил является полной противоположностью засаде: если сидящие в засаде должны нанести как можно большие потери противнику, не беря на себя блокирование ему прохода, то есть их задача — максимальный ущерб без контроля маршрута движения противника, то блокирующие силы должны предотвратить проход при занесении минимально возможных потерь.

Общая структура блокирующей позиции показана на Схеме XIII. Но схема не отражает два ключевых фактора: а) точные разведданные о дислокации и намерениях лоялистских сил; б) эффективное использование естественных препятствий (мостов, тоннелей, плотно застроенных районы и т. д.) и вспомогательных блокпостов, предназначенных для того, чтобы направить лоялистов в сторону основной блокирующей позиции.

Зона ограниченного прохода на диаграмме представляет собой группу дорог или улиц, которые должны использовать лоялистские силы вмешательства, чтобы войти в город с того или иного направления; обычно здесь не подразумевается только одна дорога, хотя в конкретных условиях это и может иметь место.

«Обсервационная линия» (по военной терминологии, «линия завесы») должна попытаться внедриться в силы окружения блокирующей позиции, которые могут создать спешившиеся лоялисты. «Символические» дорожные препятствия, размещённые поперёк ряда дорог или улиц, заставят лоялистов воздержаться от призывов к «соблюдению приказа» или «товарищества по оружию»; если удержать лоялистов словами не удастся, можно попытаться удержать их, продемонстрировав силу основной оборонительной позиции, а если у противника есть танки — то и противотанковую позицию. Оперативное командование главной линии обороны — «зубов» блокирующей позиции — должно быть подобрано очень тщательно для того, чтобы обеспечить решительную оборону, если лоялистские войска решат применить силу; командованию блокирующей позиции надо разъяснить, какие разрушительные последствия может иметь для переворота, если блокирующая позиция начнёт действовать как засада.

Информация об авторе и его книгах, анализ методов его работы и описание разработанной им особой интеллектуальной практики

Андрей Горев

Почему именно Люттвак и его книги?

Как и большинство издательств, мы периодически возвращаемся к поиску для себя новых ориентиров развития, к коррекции планов, ставим перед собой новые цели. Одну из таких целей мы обозначили как ознакомление российских читателей с наиболее существенными течениями западной социальной мысли. Естественно, что предварительно мы постарались выявить те направления исследований, которые по каким-либо причинам оказались мало или вообще не представлены в России. В результате было принято решение — начать данный проект с переводов и публикации книг Эдварда Люттвака. Фигура Люттвака интересна тем, что этот автор является ярким носителем и, более того, одним из создателей мало известной в России, но достаточно рельефно представленной в Соединённых Штатах интеллектуальной практики, в какой-то мере изменившей социальный и политический ландшафт современного мира.

Несмотря на то, что в России в течение всего XX века происходили радикальные трансформации социально-политической жизни, ни советские, ни (позже) российские социологи и политологи по разным причинам не имели возможности или способности использовать эти события в качестве «экспериментальной базы» для разработки и проверки своих теоретических представлений и гипотез. И, по нашему мнению, им до сих пор не удалось в полной мере провести социально-политическую рефлексию происходивших в стране событий. Отчасти это объясняется тем, что в этих событиях они не были активно действующими субъектами, без чего любая рефлексия — в том числе и социальная — затруднена.

В Соединённых Штатах обстоятельства сложились по-иному. В период Второй мировой войны американское правительство привлекало различных специалистов (из области как технических, так и гуманитарных наук) для разработки методов «научного ведения войны», на эти цели тратилось много денег, сил, энергии и других ресурсов. После победы над Германией это сотрудничество власти и интеллектуалов не прекратилось, так как был найден новый враг — Советский Союз. Американские интеллектуалы получили возможность изучать социальную действительность и, кроме того, ставить перед собой цели по её изменению. Правда, в основном не в своей, а в чужих странах, но и в этом был свой смысл, и это дало свои положительные эффекты: специалисты получили возможность сохранять необходимую для исследователя дистанцию от изучаемых или организуемых ими событий. Благодаря активной международной политике Соединённых Штатов в распоряжении американских теоретиков и практиков оказалась обширная экспериментальная база для отработки технологий трансформации или модернизации социальной и политической жизни отдельных стран и даже целых регионов. Можно сказать, что в послевоенные годы в США сложилась особая социально-политическая ситуация, когда властные элиты пошли на конструктивное сотрудничество с интеллектуальным сообществом.

В СССР такого сближения представителей власти и интеллектуалов (особенно интеллектуалов, работающих в сфере социальных наук) не произошло, что отразилось на методологическом оснащении, а также на уровне понимания текущих событий и среди тех, и среди других. Власти имели возможность производить изменения в социально-политической сфере и экономике страны, но не имели интеллектуальных средств и кадровых ресурсов для осуществления рефлексии и корректировки своих действий, к тому же были слишком сильно ограничены жёсткими идеологическими рамками. Идея плановой экономики и научного управления народным хозяйством оказалась плохо реализованной в значительной мере как раз по причине отсутствия во властных структурах страны необходимых кадров. В свою очередь, советские интеллектуалы, многие из которых находились в скрытой либо в явной оппозиции к существующей власти, не имели возможностей даже для полноценного изучения социально-политического состояния общества. И уж тем более они не обладали экспериментальной базой для проверки своих представлений о том, как может что-либо меняться в социальной действительности и как её вообще можно менять. Те российские/советские интеллектуалы, которые занимались серьёзной наукой, стремились избегать идеологически заряженных тем, а диссиденты и антисоветчики, так же как и их коммунистические оппоненты, оказывались в плену идеологических установок и социальных иллюзий. По этой причине в рядах российских интеллектуалов просто не могло зародиться ни каких-либо самостоятельных теорий, ни тем более — программ их реализации на практике.

Казалось бы, что в этой ситуации для отечественных социологов и геополитиков самым разумным шагом было бы обращение к опыту своих американских коллег, к изучению разработанной ими методологии, технологий и понятийной базы. Но в советский период доступ к иностранной литературе ограничивался, поэтому освоением чужих знаний и чужого опыта заниматься было трудно. В настоящее время нам уже ничто не мешает читать работы зарубежных авторов, а кроме того, нам стали доступны документальные материалы, в которых зафиксированы некоторые планы американских «социальных инженеров», ориентированные на трансформацию социально-политической жизни самых разных стран и регионов. Мы можем ознакомиться не только с этими планами, но и с историей их создания, и даже с отчётами об успешности их реализации[101]. Но, как ни странно, на русском языке до сих пор ещё не изданы многие, даже базовые труды ведущих американских специалистов по геополитике, военной стратегии и социальной инженерии.

Как уже было замечено, американские интеллектуалы имели возможность проверять свои социально-политические теории на практике. Ещё более существенно то, что они ставили перед собой цели реализации определённых планов и программ, предполагающих модернизацию и трансформацию социальной действительности. В числе этих проектов были как позитивные, например план Маршалла, ориентированный на модернизацию экономики Европы, так и планы по дестабилизации социально- политической ситуации в тех странах, которые встали на «опасный путь развития», что в условиях «холодной войны» означало попытки реализации социалистических реформ. В государственных структурах США были созданы специальные отделы и департаменты, чьей задачей являлось изучение текущей социально-политической ситуации в различных регионах мира, а также разработка планов по изменению этой ситуации в нужном (выгодном для Америки) направлении.

Для реализации всех этих программ и планов Соединённым Штатам потребовались квалифицированные кадры, и американские и европейские специалисты ответили на призыв крупнейшей державы мира. Лежащая перед вами книга является своего рода «манифестом интеллектуальной партии», декларацией того, что интеллектуалы могут не только выступать в роли исследователей — пассивных созерцателей социальных процессов, но и становиться активными «субъектами социальных действий». Само название книги — Coup d’Etat. A Practical Handbook («Государственный переворот: Практическое пособие») — звучит как заявление-утверждение (statement): «Мы знаем, как это делать! И мы можем это сделать!» Некоторыми людьми, гордящимися умением читать между строк, высказывалось предположение (правда, оказавшееся не соответствующим действительности), что для Эдварда Люттвака данная книга послужила чем-то наподобие открытого резюме — объявления о готовности занять должность «субъекта социального действия». Но, так или иначе, американское правительство по каким-то причинам всё же приняло решение о найме на работу этого специалиста, как, впрочем, и многих других интеллектуалов его уровня. Благодаря усилиям этих профессионалов в течение второй половины XX века во многих регионах мира к власти приходили именно те правительства и политические лидеры, которые были выгодны Соединённым Штатам; расстановка социально- политических сил этих стран менялась в соответствии с планами данных специалистов[102]. И на Западе, и в России распространено мнение, что Эдвард Люттвак и его коллеги приложили свою руку к крушению Советского Союза — главного геополитического врага США, «империи зла», в терминологии президента США Рональда Рейгана, советником которого являлся автор обсуждаемой нами книги.

Нам кажется уместным сказать несколько слов о жизни автора. Эдвард Люттвак родился в годы Второй мировой войны, в 1942 году, в Румынии. После освобождения данной территории от фашистской Германии, вернее — от её союзников, в доме, где проживала семья Эдварда, разместились на постой советские офицеры. Неудивительно, что уставшие от войны солдаты уделяли некоторое внимание оказавшемуся по соседству маленькому трёхлетнему ребёнку: играли с ним, дарили подарки. В результате первой песней, которую будущий борец с коммунизмом выучил наизусть, оказалась русская — «Полюшко-поле…». Данные обстоятельства наложили отпечаток на отношение Люттвака к России: он всегда был яростным и принципиальным противником коммунизма, но это не мешало ему оставаться любителем русской культуры, истории и вообще — русофилом.

Отец Люттвака был успешным предпринимателем. Поэтому, несмотря на позитивный опыт общения с жившими в его доме советскими солдатами, с которыми у него сложились неплохие отношения, он предпочёл эмигрировать из страны, не желая жить в условиях утверждающегося в Румынии социализма. Немалую роль в принятии этого решения сыграл и совет, который Люттвак-старший получил от знакомого офицера НКВД[103]. Остаток детства Эдвард провёл в Италии и Израиле. Образование он получил в Великобритании, окончив Лондонскую школу экономики (London School of Economics), а докторскую степень (PhD) — в США, в Университете Джонса Хопкинса (Johns Hopkins University). За годы учёбы и работы в данном университете Эдвардом была написана книга «Стратегия Римской империи» (The Grand Strategy of the Roman Empire).

Сферы профессиональных интересов и диапазон опыта Люттвака широки и разнообразны.

Во-первых, он является специалистом по военной стратегии. Ему приходилось выступать в качестве военного советника различных департаментов и служб США, в частности, консультантом в Совете национальной безопасности США (Office of the Secretary of Defense, the National Security Council), в Государственном департаменте США (The U. S. Department of State).

Люттвак имеет непосредственный опыт планирования и реализации военных операций, принимал участие в нескольких региональных войнах. Как уже говорилось выше, он был принципиальным борцом с коммунизмом и участвовал в нескольких операциях, в которых противодействующей стороной выступали советские спецслужбы. Эдвард приложил немало усилий для развала Советского Союза, но в то же время он с уважением относится к России, к её истории и культуре, о чём мы также уже упоминали. По его мнению, Россия может иметь прекрасные перспективы и геополитическое будущее, если, конечно, освоит логику и грамматику большой стратегии (grand strategy). Ведь если взглянуть на такое важное для нас событие, как крушение Советского Союза, через призму разработанной Люттваком концептуальной базы, можно увидеть, что основной причиной этой трагедии оказалась не проигранная СССР гонка вооружений и даже не порочность или непрактичность коммунистической идеологии, а потеря советской элитой навыков стратегического мышления. Той самой grand strategy, которая является одним из базовых понятий теоретической модели Люттвака.

В качестве второй области специализации Эдварда Люттвака можно назвать геополитику и геоэкономику. Он является одним из ведущих экспертов в этой сфере, а также в области методологии социальных наук. Люттвак выступал в качестве советника нескольких американских президентов, в частности Рональда Рейгана, что дало ему возможность пусть косвенного и опосредованного, но реального практического участия в решении серьёзных геополитических задач и реализации масштабных программ.

Люттвак ввёл в обиход ряд понятий, ныне широко используемых в социальных науках: он считается основоположником геоэкономики, многие политологи, социологи и экономисты охотно пользуются разработанным им понятием «турбокапитализма». Ещё важнее то, что Люттвак разработал особую методику комплексного анализа устройства и функционирования государств (как маленьких и неустойчивых государственных образований, так и сверхдержав или империй). В наиболее концентрированном виде его методологические разработки изложены в книге «Стратегия: Логика войны и мира» (The Strategy: Logic of War and Peace) и в предлагаемой вашему вниманию работе «Государственный переворот: Практическое пособие» (Coup d’Etat: A Practical Handbook).

Люттваком издано несколько книг и статей, посвящённых изучению социального, политического и экономического устройства современной Америки, а также ряда других стран, и современной западной цивилизации в целом. Например, «Турбокапитализм: победители и проигравшие в глобальной экономике» (Turbo-Capitalism: Winners and Losers in the Global Economy (New York, 1998)) и «От геополитики к геоэкономике: логика конфликта, грамматика коммерции» (From Geopolitics to Geo-economics: Logic of Conflict, Grammar of Commerce. The National Interes, 1990).

В-третьих, Люттвак написал несколько профессиональных книг по истории, посвящённых изучению военных и дипломатических практик, использовавшихся в Римской и Византийской империях: «Стратегия Римской империи» (The Grand Strategy of the Roman Empire) и «Стратегия Византийской империи» (The Grand Strategy of the Byzantine Empire). В какой-то степени к категории исторических книг можно отнести и «Стратегию Советского Союза» (The Grand Strategy of the Soviet Union (London, 1983)), но возможно, её всё-таки стоит рассматривать в качестве «отчёта» о предварительном анализе ситуации в стране, выбранной в качестве мишени, для совершения в ней государственного переворота.

Зарождение и развитие метода

Книга «Государственный переворот: Практическое пособие»

Coup d’Etat была впервые издана в 1968 году. В течение двух предшествующих её появлению десятилетий распались почти все бывшие европейские империи, благодаря чему на карте мира образовалось много новых, молодых и относительно независимых государств. Эти государства предоставили богатую экспериментальную базу для изучения государственных переворотов как явления. Эдвард Люттвак решил исследовать их суть не в логике «объективно развивающихся событий», а с точки зрения потенциального субъекта социального действия — того, кто эти самые перевороты организует.

Уже при чтении этой первой изданной автором книги появляется возможность выявить черты той новой интеллектуальной практики, которую начинает разрабатывать Люттвак в этот период и которая окончательно сложится в годы его работы в государственных и исследовательских структурах Соединённых Штатов. Арсенал средств, задействованных в данной практике, включает в себя элементы стратегии, социального проектирования и комплексного гуманитарного исследования. Автор сочетает в своей работе методы социальных, политических, экономических и этнографических исследовании с особым интеллектуальным средством, которое наиболее точно можно определить как метод «мыслительной имитации»[104].

С нашей точки зрения, «мыслительная имитация» является, пожалуй, наиболее интересной из всех интеллектуальных техник, которые Эдвард Люттвак демонстрирует на страницах своей книги. Она требует сочетания противоположных навыков и способностей: наличия фантазии и склонности к парадоксальной логике одновременно со строгой дисциплиной ума, последовательностью и даже педантичностью, повышенной внимательностью к деталям. Данная практика также требует широкой эрудиции и понимания сути социально-политических процессов: знания истории их зарождения и развития, современного состояния, прогнозов на будущее. Мыслительная имитация — это не просто сценарный анализ или проведение какой-либо иной техники проспективной рефлексии, это ещё и особая управленческая игра, в ходе которой осуществляется подготовка к руководству неподвластными менеджеру субъектами действия.

Значительная часть усилий разработчиков государственных переворотов, по мнению Люттвака, должна уходить на нейтрализацию максимально большего числа субъектов социальной и политической активности, способных помешать успешной реализации планируемой акции, то есть выведению их с поля игры. Но, с другой стороны, переворот, как правило, совершается «чужими руками», и поэтому его организаторы нуждаются в наличии в зоне действия какого-то оптимального количества «игроков»[105]. Поведение этих людей, организаций или социальных, профессиональных и этнических групп предсказать непросто, и их реакции могут меняться в зависимости от того, кто и под какими лозунгами оказывается задействованным в игре. Поэтому техника мыслительной имитации нацелена не только на выверку собственных шагов, но и на разработку стратегии провоцирования свободных, в общем-то, в проявлении своей политической воли людей или социальных групп (игроков) на вполне определённое поведение и совершение конкретных действий.

Для того чтобы правильно разыграть свою партию, организаторы государственного переворота должны тщательно исследовать «поле боя», а также возможности и стереотипы поведения представленных на нём игроков. Иногда в ходе этих исследований они выявляют такие подробности и особенности социально-политической жизни страны, намеченной для проведения государственного переворота, о которых не осведомлены ни простые её жители, ни властные элиты. Интересно, что при этом не обязательно используются какие-то особые секретные данные. Чаще всего это просто результат грамотного анализа вполне доступных источников. Получение доступа к подобной информации предполагает, в свою очередь, запуск новой фазы мыслительной имитации, и с каждым поворотом этого «имитационного механизма» в нём, как в калейдоскопе, складывается новый узор из различных элементов социальной и политической жизни страны, которые требуют дальнейшего исследования и анализа.

Если в изучаемой стране (или в стране-мишени, как говорится в книге) у власти находятся представители каких-либо национальных кланов и логика социальной стратификации определяется этническими принципами, то организатор переворота должен провести детальное этнографическое исследование. Если же население выбранной для переворота страны очень религиозно, возникает необходимость в теологических изысканиях, для понимания социальной структуры общества иногда стоит погрузиться в историю, а в некоторых случаях необходимо проводить детальный анализ экономики страны, её хозяйственной инфраструктуры, рынка труда и истории профсоюзных движений. Всё это собирается на рабочем столе или в сознании того, кто проигрывает различные варианты действий и сценарии развития событий, а потом анализируется в режиме мыслительной имитации.

Для понимания сути разработанного Люттваком метода не так важна сама технология государственного переворота, хотя это событие, бесспорно, захватывает воображение читателей его книги. Существеннее то, что подготовка к осуществлению переворота позволяет увидеть в новом свете природу государственной власти, логику функционирования её административной машины. Для того чтобы понять специфику работы какого-то мало понятного нам механизма, его можно сначала разобрать, а потом попытаться собрать заново. То же самое происходит и в процессе государственного переворота: производится демонтаж механизма власти и частично — бюрократической машины государства, затем подменяются некоторые из деталей (берётся новое правительство, новые политические лидеры), потом происходит сборка разобранного механизма, после чего его заново приводят в действие. Показательно, что в процессе подготовки к государственному перевороту процедура такой разборки-сборки многократно производится в режиме мыслительной имитации. Организаторы этой акции подробно изучают отдельные детали государственной мегамашины, а также — то, как эти детали могут собираться в целое.

Идея или метафора «машины» постоянно используется Люттваком при описании ситуации в стране-мишени, он также пользуется этим понятием и при разработке стратегии совершения самого государственного переворота[106]. В его схеме присутствует несколько моделей, в основе которых лежит представление о государстве как о «машине»: во-первых, это административно-бюрократическая система — государственная мегамашина; во-вторых — особый механизм функционирования властных элит: логика получения ими доступа к власти (к рычагам управления административной системой) и способ её удержания, доступные им инструменты управления государственной мегамашиной; в-третьих, это экономико-хозяйственная структура страны: транспортная и промышленная инфраструктура, механизмы жизнеобеспечения населения, система социального распределения, логика организации финансовых потоков.

В развитых демократических странах административная система подвержена многоуровневому контролю со стороны гражданского общества, за счёт этого она как бы теряет некоторые аспекты своей машиноподобности, превращается во что-то наподобие остова — скелета государственного организма. В постколониальных странах административная система превращается в инструмент, который авторитарные лидеры или властные элиты используют для подчинения себе населения и установления контроля над национальными ресурсами. «Если колониализм и являлся преступлением, то самым большим его прегрешением было бездействие, — пишет Люттвак[107], — в то время как хрупкие автохтонные культуры, эмбриональные современные общества и национальные меньшинства, неспособные защищать себя, попали в руки политических лидеров, оснащённых мощной машиной современного государства».

Но, превращая государство в машину подавления, авторитарные лидеры тем самым создают удобную почву для совершения в стране государственного переворота. Люттвак считает, что «именно в этом случае государственный переворот становится возможным, потому что над аппаратом власти, как и над любым механизмом, можно получить контроль, захватив самые важные рычаги управления. Поэтому, исследуя государственные перевороты, я на самом деле писал о политической жизни в новых государствах»[108].

Использование понятия или метафоры «машины» позволяет Люттваку выстраивать такие модели государства, которые были бы удобны для работы с ними в режиме мыслительной имитации, что, в свою очередь, открывает ему возможность для технического, инструментального, подхода к изучению механизмов государственной власти. А инструментальный подход позволяет разрабатывать практические руководства и инструкции, с одной стороны, для тех, кто собирается изучать природу государственных переворотов, а с другой — для тех, кто захочет использовать государственные перевороты в качестве средства достижения своих военно-политических целей. «Государственный аппарат, таким образом, до определённой степени является „машиной“, обычно работающей в предсказуемом и автоматическом режиме, — читаем мы в первой главе („Что такое государственный переворот?“[109]). — При совершении государственных переворотов как раз и ориентируются на такой „машинальный“ режим работы бюрократии: и в процессе переворота (так как для захвата ключевых рычагов управления используются части государственного аппарата), и после него (так как ценность этих рычагов обусловлена тем, что государство является целостным механизмом)».

Очевидно, что уподобление государства машине является сильным упрощением или редукцией, но подобная модель, с практической точки зрения, позволяет реализовывать государственные перевороты, а с точки зрения исследователя социального и административного устройства стран — даёт возможность рассматривать современные государства не только как «естественные объекты», но и как «искусственно-естественные» образования.

Попробуем выделить отличительные черты той новой «интеллектуальной практики», о которой идёт речь. Как уже говорилось выше, её суть не столько в исследовании, сколько в изменении социальной действительности (своеобразный неомарксистский подход, подхваченный людьми, чьей целью являлась борьба с коммунизмом).

Во-первых, исследования, проводимые в рамках данной практики, всегда детерминированы наличием какой-то определённой социальной и/или политической цели. Именно цель и задаёт системность и единство этой разносторонней и разноплановой исследовательской программе. В случае с организацией государственного переворота — это стремление утвердить во власти в какой-то конкретной стране лояльное или подконтрольное вам правительство.

Во-вторых, организаторы социальных событий — не единственные субъекты действия, и они это хорошо понимают, поэтому ими выявляются все люди, социальные группы и сообщества, которые могут активно участвовать в ходе реализации планируемой социальной или политической акции, производится комплексное исследование (социальное, политическое, этнографическое, экономическое и т. д.). Для реализации государственного переворота важно определить как «объективную ситуацию» в стране — экономическую, социально- политическую, так и «субъективную» — выявить всех возможных союзников, а также всех тех, кто сможет и захочет оказать сопротивление планируемой акции, изучить их ресурсы и мобилизационные способности.

В-третьих, разыгрывается специфическая имитационная игра: проигрываются сценарии наиболее вероятностного поведения представителей различных социальных групп, профессиональных сообществ, этнических кланов, религиозных общин. Это что-то наподобие шахматной игры, с более-менее известными фигурами и с предсказуемыми ходами, но одновременно — с допущением возможности того, что какая-либо из фигур может выйти на более высокий рефлексивный уровень и превратиться в равноправного с организатором переворота игрока. К тому же, в отличие от шахмат, ведущаяся в рамках этой практики игра лишена каких-либо определённых правил. Задача организаторов переворота как раз и состоит в том, чтобы навязать другим игрокам свои правила, ломая обычные стереотипы поведения и руководствуясь не только привычной, но также и особой — парадоксальной — логикой. Позже эту игру и эту логику Люттвак назовёт «стратегией».

Другой особенностью разрабатывавшихся американскими интеллектуалами социальных практик является то, что они не были нацелены на строительство и созидание, а скорее рассматривались в качестве оружия для использования в геополитических войнах, поэтому опирались не на «линейную логику производства», а на «парадоксальную логику стратегии»[110]. Не стоит забывать, что основная сфера профессионализации Эдварда Люттвака — военная стратегия, и он, разрабатывал свои методы в годы «холодной войны».

Попробуем рассмотреть государственный переворот в более широком контексте. Во-первых, как уже говорилось выше, имеет смысл проанализировать технологию государственных переворотов именно в контексте «холодной войны» — сорокалетнего противостояния двух сверхдержав: США и СССР. Во-вторых — в том смысловом поле, которое Эдвард Люттвак задаёт в своих последующих книгах. Например, в тех работах, в которых ключевое место уделяется понятию grand strategy («Стратегия Римской империи», «Стратегия Византийской империи»), а также в тех контекстах, которые заданы в его главном труде по военной стратегии: «Стратегия: Логика войны и мира». Это позволит нам проследить динамику развития авторского метода.

В качестве главной причины поражения Советского Союза в «холодной войне» обычно называют его неспособность выдержать навязанную Соединёнными Штатами гонку вооружений. Утверждается, что социализм как политическая и экономическая система оказался менее конкурентоспособен, чем капитализм, а американская управленческая система оказалась эффективнее советской. Но если взглянуть на «холодную войну» сквозь призму той логики, которую Люттвак разрабатывает в своих книгах, то можно понять, что гонка вооружений — это лишь один из аспектов противостояния, что-то наподобие «войны на истощение», которая представляет собой самый простой и прямолинейный способ ведения боевых действий. В ней нет места для применения настоящего военного искусства: она не требует проявления ни полководческого, ни стратегического гения. Настоящая стратегия начинается тогда, кода приступают к использованию более тонких методов ведения войны — различного рода военных манёвров. И если мы рассмотрим технологию государственного переворота в контексте «холодной войны», то сможем заметить два момента. Во-первых, она является особым оружием для относительно мирного захвата политического и экономического контроля над стратегически важными территориями; а во-вторых, данная технология может быть использована в качестве особого «военного манёвра», нацеленного на нанесение неожиданного, но сокрушительного удара по организационно-командным структурам вашего основного противника.

Как известно, военный манёвр предназначен не для уничтожения врага с применением всей имеющейся в распоряжении военной мощи, а скорее ориентирован на нанесение выборочного удара по слабым местам в системе его обороны и общей военно-экономической организации[111].

В книге «Стратегия. Логика войны и мира» Эдвард Люттвак пишет: «…те, кто настроен на истощение, будут, прежде всего, искать цели для атаки, не уделяя сколько-нибудь серьёзного внимания природе врага; тогда как те, кто намерен совершить манёвр, будут стремиться понять внутренние законы действий врага, логику размещения его войск, практику принятия решений и стили руководства, выискивая уязвимые места, которые могут быть вовсе не материальными, а скорее политическими, культурными или психологическими».

Попробуем найти ответ на вопрос: а в чём же были слабые стороны Советского Союза? Косвенный ответ на него можно найти уже в первой книге Люттвака: выявляя страны, подходящие для совершения в них государственных переворотов, он называет ряд качеств, которыми они должны обладать. Слабыми местами стран-мишеней оказались изолированность их политических элит от населения страны и недостаточная развитость институтов гражданского общества. Население этих стран было аполитичным и обладало низкой социальной рефлексией. Властители подобных стран обычно использовали доставшуюся им в наследство от колониальных времён административно-бюрократическую систему для утверждения и удержания своей власти. Оказалось, что эти социальные мегамашины имеют поразительную устойчивость и инертность, а разломать или демонтировать их и, главное, заменить чем-то иным очень сложно. Но, как и любая машина, административно-бюрократическая система подчиняется тем, кто имеет доступ к рычагам её управления — именно этим обстоятельством обычно и пользуются организаторы государственных переворотов[112].

Сумев захватить и удержать всласть в 1917 году, большевики тем не менее были вынуждены использовать для управления страной элементы и конструкции старой имперской административной машины — несмотря на их прежние призывы разрушить весь старый мир до основанья. Они попытались расшатать, модернизировать, переустроить эту систему, однако им всё-таки пришлось опираться на её старые организационные структуры, а иногда даже использовать их прежнее кадровое наполнение.

Сталин пришёл к власти, по сути, совершив новый государственный переворот. Он уничтожил или распылил всю прежнюю партийную гвардию, после чего очень тщательно контролировал подступы к системе управления государством. Кроме того, он произвёл своеобразную социальную селекцию для наполнения бюрократической системы страны новыми кадрами. Сталин не позволял людям, попавшим на верхние этажи социальной иерархии, приобрести свободу действия: они могли жить и функционировать только в качестве «механизмов» той государственной машины, для работы в которой их возвысили, они были вынуждены чётко и механистично выполнять ту почётную роль, которую им предоставили. Так что пока был жив вождь народов, осуществление государственного переворота внутренними силами в СССР было практически невозможно.

После смерти Сталина произошёл ряд очень важных событий: во-первых, было успешно осуществлено нескольких «дворцовых переворотов», во-вторых, властная элита оформилась в особую социальную группу, а потенциальный доступ к рычагам управления административной системой получили многие члены этого сообщества. В-третьих, население большей части СССР оставалось аполитичным, а разрыв между властными элитами и обществом продолжал увеличиваться. В общем, страна приобрела все необходимые качества для того, чтобы превратиться в потенциальную мишень для проведения в ней государственного переворота[113], или для вмешательства в её жизнь при помощи каких-либо других, более сложных и совершенных оружий «избирательного социального поражения».

По мнению Люттвака, страны становятся удобной мишенью для совершения в них государственных переворотов не потому, что их государственный аппарат слишком слаб, а скорее по причине того, что этот аппарат оказывается слишком бесконтрольным и слишком сильным. «Последствия теперь очевидны в полной мере. Правители новых государств наделены всей полнотой власти над индивидами, которые могут предоставить современной государственной машине новые технологии, средства телекоммуникации и современное оружие. Но поведение этих правителей не ограничено законом или моральными стандартами, которые должно утверждать и защищать настоящее гражданское общество, даже если оно требует всего лишь лицемерия со стороны власть предержащих»[114]. Чем больше население утрачивает веру в то, что оно может хоть как-то влиять на логику управления страной; чем больше оно теряет возможность понимать, что на самом деле творится во властных структурах, как эти структуры формируются, кто, как и по каким принципам туда отбирается или попадает, — тем слабее становится контроль доступов к рычагам управления государственной машиной со стороны общественности.

В рядах политической элиты всегда есть место для соперничества и интриг, особенно в тех случаях, когда отсутствует единый сильный и авторитарный лидер. Борьба за первенство далеко не всегда ведётся на основе демократических принципов, и побеждают в ней далеко не всегда те, кто способен и имеет желание эффективно управлять страной. Более слабые группировки могут попытаться усилить свои позиции за счёт поддержки со стороны «мирового сообщества». То же самое могут сделать и те, кто хочет окончательно закрепить своё текущее доминирование во властных структурах. Но если в среде властных элит какой-либо страны существует люди, которые в принципе готовы принять поддержку от другого государства, то это означает, что в ней всегда можно найти надёжных исполнителей государственного переворота. Некоторые лидеры могут искренне восхищаться принципами управления, уровнем жизни и военно-политической мощью других, даже враждебных их стране, государств и считать, что помехой для установления подобных порядков у них дома является неудобная или устаревшая национальная идеология. В этом случае поиск потенциальных исполнителей государственного переворота становится ещё проще, а самое главное, не возникает необходимости их реальной вербовки или подкупа — нужно просто усилить идеологическую обработку будущих «субъектов социального действия», которая может осуществляться дистантно, бесконтактно и даже анонимно[115].

В 1976 году Эдвард Люттвак публикует книгу «Стратегия Римской империи» (The Grand Strategy of the Rome Empire). В ней проблема изучения государственных структур поставлена «от противного»: если в «Политическом перевороте» обсуждается возможность захвата власти в слабом и несбалансированном государстве, то в новой книге изучается возможность крупной державы, империи поддерживать в течение длительного времени своё могущество. Как известно, в V веке Рим пал, значит, в его стратегии были не только сильные, но и слабые стороны. В 1983 году выходит книга «Стратегия Советского Союза» (The Grand Strategy of the Soviet Union), что вполне предсказуемо. В этой работе автор изучает слабые и сильные стороны государственного управления основного противника Соединённых Штатов на международной арене.

После разработки методов «мягкого захвата» небольших, слабых и не очень устойчивых государственных образований, каковыми являлись многие страны на постколониальном пространстве, оказалось возможным использование данного оружия и в отношении более крупных и мощных держав[116]. Было бы странно, если американцы не воспользовались бы этим опытом для выработки способов борьбы со своим главным врагом в «холодной войне» — Советским Союзом.

Динамика развития метода и окончательное формирование новой практики

Книги о grand strategy: «Стратегия Римской империи»,

«Стратегия Византийской империи», «Стратегия Советского Союза»

Ниже мы приводим список основных работ, изданных Эдвардом Люттваком, для того чтобы у читателя была возможность проследить динамику изменений его интересов и логику развития метода. В некоторых случаях тематика его книг и статей говорит сама за себя.

Coup d’Etat: A Practical Handbook (London, 1968) — Государственный переворот: Практическое пособие

A Scenario for a Military Coup d’Etat in the United States, 1970 — Сценарий военного переворота в США

A Dictionary of Modern War (London, 1971) — Словарь современной войны

The Strategic Balance (New York, 1972) — Стратегический баланс.

The Political Uses of Sea Power (Baltimore, 1974) — Политическое использование военно-морской силы.

The US — USSR Nuclear Weapons Balance (Beverly Hills, 1974) — Соединённые Штаты и СССР. Баланс ядерного вооружения The Grand Strategy of the Roman Empire from the First Century AD to the Third (Baltimore, 1976) — Стратегия Римской империи: от первого столетия нашей эры до третьего

Strategic Power: Military Capabilities and Political Utility (California, 1976) — Сила стратегии: Военные возможности и политическое использование

The Israeli Army (with Dan Horowitz) (Cambridge, Massachusetts, 1983) — Армия Израиля (в соавторстве с Данном Горовицем)

The Grand Strategy of the Soviet Union (London, 1983) — Стратегия Советского Союза

The Pentagon and the Art of War (New York, 1984) — Пентагон и искусство войны

Strategy and History (New Jersey, 1985) — Стратегия и история Strategy: The Logic of War and Peace (Cambridge, Massachusetts, 1987) — Стратегия: Логика войны и мира

«From Geopolitics to Geo-economics: Logic of Conflict, Grammar of Commerce» The National Interes. 1990 — «От геополитики к геоэкономике: Логика конфликта, грамматика коммерции»

The Endangered American Dream: How To Stop the United States from Being a Third World Country and How To Win the Geo-Economic Struggle for Industrial Supremacy (New York, 1993) — Угроза американской мечте: Как остановить превращение Соединённых Штатов в страну третьего мира и как выиграть геоэкономическую битву за экономическое превосходство

Turbo-Capitalism: Winners and Losers in the Global Economy (New York, 1998) — Турбокапитализм: Победители и проигравшие в глобальной экономике

Give War a Chance (Foreign Affairs, July 1999) — Дайте войне шанс The Grand Strategy of the Byzantine Empire (Cambridge, Massachusetts, 2009) — Стратегия Византийской империи

The Rise of China and the Logic of Strategy: a history of the (almost) inevitable future (ещё не изданная книга[117]) — Возрастающая мощь Китая и логика стратегии: история о почти неминуемом будущем

Мы можем пропустить книгу «Сценарий военного переворота в США»., написанную в 1970 году, так как её, скорее всего, стоит рассматривать в качестве «сопроводительного письма» к тому «открытому резюме», о котором речь шла выше (в комплекте с книгой «Государственный переворот»). Следующие за этим трудом книги, посвящённые военной стратегии, в основном написаны уже в США, когда Люттвак приступил к работе в качестве консультанта в различных департаментах и службах американских вооружённых сил. Эти книги отражают процесс рефлексии и теоретической переработки автором своего широкого профессионального опыта — советника по военной стратегии. При этом Люттвак постоянно отмечает тот факт, что он не является чисто кабинетным или штабным работником, а часто выезжает в «поля» — на места реально развивающихся событий.

В 1976 году выходит книга «Стратегия Римской империи» (The Grand Strategy of the Roman Empire). В ней прослеживается очередной шаг в развитии восстанавливаемого нами метода. К слову «strategy»[118] отныне почти всё время добавляется слово «grand». На русский язык термин «grand strategy» перевести очень сложно. Традиционно его переводят как «большая стратегия», но при этом из смыслового поля данного понятия выпадают некоторые характеристики: системная, объемлющая, дифференцированная, включающая в себя много разных элементов и организационных схем и, наконец, — стоящая на более высоком рефлексивном уровне.

Разработка стратегии для империи предполагает изучение её как единого и сложного целого — системы (метафора «машина», так часто используемая в книге «Государственный переворот», в новых работах встречается значительно реже и уже не имеет ключевого значения), а кроме того, усложняется то мыслительное пространство, в котором происходит выстраивание концептуальных моделей и рабочих схем.

Люттвак постоянно указывает на то, что каждая конкретная империя (страна) является лишь одним из участников на общем поле геополитических игр (именно в этих масштабах и действует grand strategy). Другие участники этих игр могут быть также сложно организованы, как и изучаемое нами государство, к тому же они могут обладать ресурсами, которые у данной страны отсутствуют, но доступ к которым для неё очень желателен. Grand strategy, в отличие от стратегии, реализуемой на поле боя или театре военных действий, всегда предполагает наличие в происходящем противоборстве более двух сторон. И для этого высшего проявления стратегического мастерства существенным является как раз умение уберечь свою страну от прямого военного столкновения, предоставив другим державам истощать свои силы в войне на взаимо уничтожение.

Помимо таких концептов, как «система» и «игра»[119], для понимания того, что у Люттвака называется «стратегией», важно иметь в своём арсенале ещё и представление о многоуровневом устройстве социальной жизни и административной системы государства, а также особую схему, предполагающую выявление «двух измерений стратегии»: вертикального и горизонтального[120].

Вертикальное измерение у автора задаётся, с одной стороны, в логике традиционной военной стратегии: технический, тактический и операционный уровни, уровень театра военных действий и большая стратегия (grand strategy), то есть, в логике изменения масштабов действия, а с другой — в логике усложнения управленческих уровней и изменения наборов используемых на этих уровнях средств, задействованных в противостоянии. Оперативный уровень задаётся не столько в логике масштабов действия, сколько в представлении о возможности совершения военных манёвров, то есть — в логике используемых средств. Горизонтальное измерение предполагает как бы видимый процесс динамического противостояния и двух — тех или иных отдельно взятых стран, и всех государств, представленных на поле единой мировой геополитической игры.

Таким образом, предметом исследования в новых работах Люттвака становится не отдельная страна, а комплекс стран, окружающих империю. Если быть предельно точными, то его масштаб ещё шире — все страны, которые способны оказывать прямое или косвенное влияние на внутреннюю и международную политику империи. Успешное существование державы зависит от того, каким образом распределяются «силовые линии» в напряжённом поле международной политики: в каких местах вспыхивают войны, по какой линии проходят границы альянсов, по каким маршрутам проходят торговые, транспортные и финансовые потоки. Grand strategy — это способность мыслить «топографически», с сохранением понимания того, что успех одной из фигур (в случае исследований Люттвака — Византии или Римской империи) зависит не только от её мощи, но и от общей комбинации сил в едином геополитическом пространстве. Отметим, что в том, как Люттвак определяет grand strategy, снова прослеживается та самая управленческая игра, о которой мы говорили в разделе, посвящённом «Государственному перевороту». Византия так же пытается управлять неподвластными ей и свободными в проявлении своей воли «субъектами действия», как и организаторы государственных переворотов. Но только действия происходят в иных пространственных (географических) и временных масштабах, а кроме того усилия главного субъекта действия (некоего гипотетического держателя имперской стратегии) направлены не столько на захват чужого государства, сколько на сохранение своего.

В изданной нами книге «Стратегия Византийской империи» (The Grand Strategy of the Byzantine Empire. 2009/2010) Люттвак показывает, в чём было преимущество стратегии Византии по сравнению со стратегией Римской империи и почему Византийская империя смогла просуществовать почти тысячелетие, имея не менее агрессивное окружение, чем Рим.

Логика любой стратегии полна неожиданностей и парадоксов, логика grand strategy — ещё более парадоксальна. Византия редко стремилась к окончательному и полному разорению и уничтожению своих врагов, наоборот — нередко, нанеся врагу сокрушительное поражение, она всячески поддерживала восстановление его военной мощи: ведь этот побеждённый враг мог понадобиться ей в качестве союзника для борьбы с другим, более сильным противником. На поле геополитической игры должно присутствовать достаточное количество игроков для того, чтобы у твоей страны имелось пространство для дипломатических манёвров, ведь выгоднее и дешевле побеждать врага чужими руками, чем воевать с ним самому. И византийцы хорошо понимали это правило, постоянно стравливая между собой своих соседей.

Внимательно читая «Стратегию Византийской империи», можно выявить основные правила или законы, которые, судя по всему, применимы для любой империи, сверхдержавы или крупного государства. Люттвак не говорит о них прямо, но они имплицитно присутствуют в тексте его исследования.

1. Во-первых, это закон «оптимального размера территории империи». Если страна слишком мала, то она не в силах мобилизовать достаточный объём ресурсов для того, чтобы иметь возможность выступать в качестве достойного игрока на геополитической арене. Но империи, если она захватила под контроль слишком обширные территории, в какой-то момент становится трудно эффективно управлять всеми своими владениями[121].

2. Во-вторых, это закон «оптимальной сложности». Находящаяся в распоряжении страны административная система должна быть достаточно комплексной и дифференцированной для того, чтобы иметь возможность управлять имперскими владениями. Если социально- политическое, географическое, этническое и культуральное устройство страны будет слишком сложным, если включённые в империю страны и регионы окажутся слишком разнородными, то управлять всем этим хозяйством с какого-то момента станет невозможно. Чем обширнее владения страны и чем разнороднее её региональный, социальный и этнический состав, тем более сложной и массивной должна становиться система административной управления, тем многочисленней должна быть её бюрократия. Всё это приводит к быстрому росту расходов на содержание административной машины, который рано или поздно начинает обгонять рост доходов империи от сбора налогов, податей, дани, таможенных пошлин и т. д. в подвластных ей регионах.

3. В качестве третьего закона можно назвать «закон центростремительного притяжения». Чем более богатой и процветающей становится ваша страна (империя), чем комфортнее и безопаснее в ней проживание, тем более привлекательна она для грабителей и завоевателей.

Римская и Византийская империи были очень привлекательны для набегов кочевников и варварских племён. Современная Америка (Соединённые Штаты) — очень привлекательны для мексиканских наркоторговцев, трудовых мигрантов, беженцев и других искателей более богатой и безопасной жизни, чем та, которую они могут найти на территории своего проживания. Администрация США тратит существенные средства на регулирование незаконной миграции и контроль мексиканской границы. С похожими трудностями сталкиваются и европейские страны. Возникающая разность потенциалов между богатством и бедностью, между дикостью и цивилизованностью заставляет империи постоянно увеличивать затраты на защиту своих границ. Империи разрушаются не только по причине прямой агрессии со стороны других государств или от набегов варваров — они гибнут от коррозии властных элит, когда в их ряды проникают бывшие иммигранты или представители завоёванных территорий, а также по причине того, что социальный и этнический состав их населения становится слишком неоднородным.

4. «Необходимость в пространстве для манёвра при ведении геополитических игр» (экономический аспект). Государство должно постоянно доказывать гражданам необходимость своего существования, оправдывать необходимость сбора налогов и содержания огромного бюрократического аппарата. Поэтому властители пытаются увеличивать объёмы финансовых поступлений в государственную казну не только за счёт налогов, собираемых со своих граждан, но и путём поиска тех или иных способов и форм изымания ресурсов у представителей других стран и у других народов. Это могут быть таможенные пошлины, плата за проезд по своей территории, сбор дани и контрибуции с побеждённых, но не включённых в империю стран; открытие новых рынков для сбыта производимой на территории страны продукции, протекционизм, обеспечение доступа отечественного бизнеса к сырьевым ресурсам, расположенным в других регионах, а также к их рынкам; торговля своим культурным и символическим капиталом и др.

Включение чужих территорий в состав своего государства позволяет взимать с населения подчинённых стран налоги, но одновременно с этим накладывает на государство (империю) определённые обязательства: защиту от внешней экспансии, поддержание порядка и законности внутри империи, выполнение хотя бы элементарных социальных гарантий, интеграцию в общие государственные структуры. С экономической точки зрения, иногда намного выгоднее получать какие-то не столь очевидные, сколь налоги, но достаточно ощутимые бюджетные поступления с тех территорий, которые не включены в состав империи, не беря при этом на себя никаких обязательств по обеспечению социальных гарантий населению, на них проживающему. Добиться этого можно подкупом чиновников или правителей других стран или путём привода к власти в этих странах лояльных и подконтрольных империи лидеров (одним из инструментов, используемых для реализации этой стратегии, может служить всё тот же государственный переворот). Войны между соседними странами или политическая дестабилизация каких-то регионов также могут приносить империи определённую экономическую выгоду.

5. «Необходимость в пространстве для манёвра при ведении геополитических игр» (военный аспект). У любой империи периодически возникает необходимость выискивать дополнительные возможности для обеспечения безопасности своих границ. Чем больше страна, тем протяженнее её границы и тем больше соседей могут угрожать ей быстрым вторжением на её территорию. Держать мощную армию, способную отразить все потенциальные угрозы вторжения, очень дорого и практически невозможно. Поэтому империя вынуждена искать себе временных и постоянных союзников — в геополитическом пространстве вокруг страны должны присутствовать другие игроки, для того чтобы империя имела пространство для манёвра в разыгрывании различных партий и комбинаций, позволяющих создать такую расстановку сил, при которой угрозы вторжения на её территорию были бы минимальны. Византия всегда считалась мастером дипломатических интриг, вовремя заключая и разрывая военно-политические союзы так, чтобы её соседи были как можно чаще заняты войной друг с другом и у них не было времени и сил тревожить имперские границы.

СССР после Второй мировой войны очень сильно расширил зону своего влияния — на всю Восточную и значительную часть Центральной Европы. С точки зрения grand strategy это было рискованным мероприятием: Советский Союз нарушил сразу несколько законов, соблюдение которых даёт империи возможность сохранять своё могущество.

Во-первых, осуществлять управление таким огромным и неоднородным образованием, как «лагерь социалистического содружества», с однозначной пользой для себя было предельно сложно. Издержки на поддержание этого единства были существенно выше получаемых от него экономических и политических выгод. Во-вторых, сам факт установления контроля над территорией Восточной Европы настроил против СССР не только Соединённые Штаты и Великобританию, которые ещё в период войны видели в своём временном союзнике будущего врага, но и большинство западноевропейских стран: они были напуганы излишним усилением и без того мощной державы. Сработала парадоксальная логика стратегии: Россия перешла за «кульминационную точку» геополитического успеха[122] — потенциальные партнёры начали объединяться во враждебный альянс (США получили возможность убедить большинство европейских стран в том, что СССР представляет для них угрозу). Установив контроль над Восточной Европой, Советский Союз существенным образом подорвал авторитет и уважение, завоёванные им в процессе войны с гитлеровской Германией.

В-третьих, СССР потерял пространство для геополитического манёвра. Если бы Россия оставила все освобождённые ею страны независимыми, то она сохранила бы возможность строить с ними партнёрские отношения, не расходуя излишних экономических ресурсов, и не теряя идеологических и дипломатических очков в геополитических играх. Если бы США попытались установить контроль над этими территориями, то они были бы вынуждены взять на себя и заботы о восстановлении экономики этих разорённых войной стран, а также подавлять коммунистические и национальные движения, представители которых завоевали большой авторитет в глазах населения Европы в годы войны, тем, что противостояли фашистским режимам, участвуя в Сопротивлении. С точки зрения grand strategy Советскому Союзу было бы более выгодно получить хоть какую-то контрибуцию с побеждённых стран (тех, кто в период войны являлся союзником Германии), чем помогать им в восстановлении их экономики. Советский Союз потерял возможность для политического манёвра в Европе: восточноевропейские страны перестали существовать в качестве независимых игроков, а западноевропейские, испугавшись излишнего усиления своего восточного соседа, попали в более сильную зависимость от Соединённых Штатов. Мир поляризовался, СССР был вынужден принять навязанную ему игру, не обладая столь объёмными ресурсами, какими владели не сильно пострадавшие от войны США и созданный ими альянс[123].

Таким образом, Советский Союз после очень тяжёлой победы во Второй мировой войне не оставил себе простора для политических, военных и дипломатических манёвров. Союз стран социалистического содружества оказался очень сложным для управления образованием. Те политические, военные и экономические выгоды (увеличение «стратегической глубины» своей территории и др.), которые СССР мог получить на подконтрольном ему пространстве, были сокрушительно малы по сравнению с финансовыми, ресурсными, идеологическими и политическими издержками, которые он заплатил за поддержание контроля над этими странами. Вряд ли Советскому Союзу удалось бы воспользоваться военно-промышленным потенциалом Восточной Европы, если бы началась реальная война с США. Население подчинённых стран нашло бы возможности противостоять желанию своего старшего партнёра завладеть их ресурсами для ведения войны, а сил на подавление вспыхнувшего сопротивления или простого саботажа у России в состоянии войны с могущественным противником просто не оказалось бы.

Если рассмотреть стратегию Советского Союза в контексте тех представлений, которые Люттвак описывает в своих книгах, то можно сказать, что СССР вёл «холодную войну», руководствуясь «линейной логикой производства», в то время как США действовали, ориентируясь на «парадоксальную логику стратегии»[124]. В идеале, СССР стремился к тому, чтобы построить и утвердить социализм в как можно большем количестве стран (именно — построить: произвести что-то новое, ранее не существовавшее). США же ориентировались на сколачивание военно-политических альянсов против СССР и дестабилизацию тех регионов, в которых могли прийти к власти просоветские силы или любые левые партии. Руководствуясь в своих действиях конструктивной «производственной логикой» (строительство социализма в дружественных странах), Советский Союз был вынужден идти на существенные расходы собственных ресурсов. США действовали в «парадоксальной логике стратегии» — то есть в логике войны, грамотно перераспределяя свои ресурсы для победы над врагом[125].

В итоге к концу XX века социализм так и не был построен (не прижился) ни в одной из союзных СССР стран (за исключением Кубы), в то время как Америке удалось очень успешно дестабилизировать ситуацию практически во всех государствах, попытавшихся встать на путь социалистического развития. Несмотря на то, что Советский Союз распался и у стран НАТО уже не было оснований для пребывания в едином альянсе, Соединённые Штаты смогли сохранить этот альянс и многие другие созданные ими в годы «холодной войны» союзы (что говорит об их дипломатическом мастерстве и владении грамматикой grand strategy). Сохранение этих построенных на противостоянии общему врагу альянсов произошло вопреки базовому закону геополитики, гласящему, что все альянсы распадаются вскоре после того, как исчезнет угроза, ради которой они создавались.

Стремясь утвердить своё влияние в стране, приступившей к строительству социализма или просто продекларировавшей такое решение, советское руководство начинало оказывать ей техническую и экономическую помощь. Американцы действовали более прагматично: они организовывали в стране государственный переворот или находили какой-то иной способ утверждения у власти подконтрольного им правительства либо лидера. Для этого были свои резоны. Во-первых, осуществление государственного переворота требует меньше затрат, чем поддержка революционного движения и последующая (в случае победы революции) модернизация национальной экономики. А во-вторых, США ставили своей целью именно утверждение в стране лояльного и подконтрольного им правительства, а не изменение к лучшему жизни её населения[126]. Для поддержания у власти в лояльной вам стране устраивающего вас лидера (даже если он не пользуется поддержкой населения) потребуется существенно меньше затрат, чем на финансирование программы экономического развития этой страны.

Основной причиной поражения Советского Союза в «холодной войне» можно считать не его неспособность выдержать навязанную Соединёнными Штатами гонку вооружений, а отсутствие у советских лидеров того, что Эдвард Люттвак называет пониманием «парадоксальной логики стратегии». В своё время Люттвак достаточно жёстко критиковал американских стратегов в Пентагоне за то, что те пытались применять «линейную логику производства» к организации военной инфраструктуры и к ведению боевых действий (имелась в виду Вьетнамская война). Оказалось, что применение прямолинейной логики производства к международной политике столь же опрометчиво.

В книге «Стратегия Советского Союза» (The Grand Strategy of the Soviet Union, 1983) Люттвак отмечает, что, по его расчётам, около 15 % ВВП СССР уходило на содержание военных сил (не считая КГБ, МВД и милиции), ещё 14 % ВВП расходовалось на поддержку Кубы и других стран социалистического содружества. В целом получалось, что содержание советской империи обходилось её населению в 50 % ВВП, в то время как западные страны расходовали на свои военные нужды 4–6 %. Тем не менее способность конвертировать свой ВВП в военную мощь у СССР была значительно выше: Люттвак считал, что в этом вопросе Советский Союз был в пять раз эффективнее НАТО, несмотря на то, что объём ВВП входивших в него стран был в пять раз больше советского. Победить СССР, попросту навязав ему «войну на истощение»[127] в виде гонки вооружений, было бы сложно, но одержать над ним победу на уровне большой стратегии оказалось возможным.

Усовершенствование метода и отражение этого процесса в книге «Стратегия: Логика войны и мира»

Страницы: «« « 123456 » »»