Государственный переворот. Практическое пособие Люттвак Эдвард

«От геополитики к геоэкономике: Логика конфликта, грамматика коммерции», 1990

«Угроза американской мечте: как остановить превращение Соединённых Штатов в страну третьего мира и как выиграть геоэкономическую битву за экономическое превосходство», 1993

«Турбокапитализм: победители и проигравшие в глобальной экономике», 1998

Развал Советского Союза поставил в тупик многих американских стратегов и политиков. Для борьбы с «империей зла» были мобилизованы значительные финансовые, организационные, кадровые и интеллектуальные ресурсы. Так что самороспуск этой зловещей империи, пожалуй, оказался самым большим злом, которое она причинила армии американских военных, работников спецслужб и сотрудников интеллектуальных центров за весь период «холодной войны». Ведь они неожиданно утратили цель своей жизни, свою миссию, оказались перед угрозой лишиться любимой и хорошо оплачиваемой работы (победа обернулась если и не поражением, то существенными потерями). Можно сказать, что распад СССР нанёс удар не только по этому сообществу, кормящемуся на «холодной войне», но и по всей стране в целом: военно-промышленный комплекс был и остаётся очень важным элементом в структуре организации административно-бюрократической системы Америки, а удар, нанесённый по важному блоку, способен дестабилизировать и всю систему в целом. И в данном случае опять срабатывает так любимая Люттваком парадоксальная логика стратегии: именно потому, что данный элемент был очень сильным и занимал в системе чрезвычайно важное место, его дестабилизация оказалась способной нанести системе такой ощутимый ущерб. Самороспуск Советского Союза можно рассматривать как особую форму военного манёвра, который советские стратеги совершили случайно или по недоразумению.

В общем-то, не так сложно восстановить ход дальнейших событий. Американский ВПК совместно с ЦРУ, большим количеством консультационных, исследовательских центров, некоммерческих организаций и в совокупности с различными засекреченными подразделениями — весь этот бюджетный рай, образовавшийся в центре предельно либеральной страны, каковой являются США, — настигла угроза сокращений и возврата в суровый климат либерального капитализма. В не менее тяжёлом положении оказалось и большое количество коммерческих компаний, портфель заказов которых в значительной степени формировался из правительственных центров, ориентированных на борьбу с СССР. Далее в среде этого сообщества стали разворачиваться два процесса. Во-первых, началась борьба за выживание — жёсткая конкуренция за сокращающееся бюджетное финансирование и государственные заказы. Как известно, в такой борьбе чаще побеждают не те, кто обладает наиболее высокими профессиональными качествами, а те, кто силён в социальных играх, в подковёрной борьбе и в интригах, то есть обладает хорошим социальным инстинктом и интеллектом. Во-вторых, началась консолидация лоббистских групп данного сообщества для совместного отстаивания своих сословных интересов.

Оставшиеся не у дел американские стратеги приступили к поиску нового врага и сфер применения своего опыта, накопленного в процессе противостояния СССР. Можно предположить, что военные операции НАТО в Югославии, Ираке и Афганистане, а также в Ливии и угрозы демократизировать Иран и Сирию — это серия таких попыток: военные стремятся показать, что их можно использовать для принуждения агрессоров к миру. Армия теперь борется не с «империей зла», а с вопиющей несправедливостью, которая всё ещё царит в мире, — с отдельными очагами авторитаризма, разбросанными по всему земному шару. Но так как американских налогоплательщиков трудно уговорить отдавать свои деньги на борьбу с какой-то эфемерной несправедливостью, то в Ираке стали искать оружие массового поражения, в Афганистане — убежище мирового терроризма, а в Иране — разработки ядерного оружия.

Стоит отметить, что Эдвард Люттвак отреагировал на эту ситуацию (распад Советского Союза) по-иному: он не стал хвататься за старое, а приступил к выработке для своей страны и для себя новых целей. И эти цели снова были сформулированы в логике фиксации ключевых проблем, с которыми США столкнулись в изменившейся ситуации: «как остановить превращение Соединённых Штатов в страну третьего мира, или — как выиграть геополитическую битву за экономическое превосходство» (книга «Угроза американской мечте…», вышедшая в свет в 1993 году,). Основной тренд, наметившийся в международной политике в начале 90-х, Люттвак определяет как переход от геополитики — к геоэкономике, к новой реальности, к новой логике государственных противостояний.

После того как могущество зловещей империи (СССР) перестало завораживать внимание и воображение американских интеллектуалов, некоторые из них обратили свой взгляд на то, что происходит в их родной стране. И нужно сказать, что сложившаяся ситуация не очень их обрадовала. Оказалось, что у современного капитализма также есть немало недостатков[131]. И это ещё одна проблема, на которую остро отреагировал Эдвард Люттвак. Книги «Угроза американской мечте» и «Турбокапитализм» являются результатом его размышлений на данную тему[132].

В книгах и статьях, вышедших после крушения Советского Союза, Люттвак в основном обсуждает несколько блоков проблем. Вот их список:

1. Новые подходы к стратегии развития государства, формы его трансформации и модернизации в свете текущих событий, последствия этих изменений для жизни населения и для того, как будет складываться и функционировать будущая система международных отношений (книги «Турбокапитализм» (1999), «Угроза американской мечте» (1994), сборник статей «Виртуальная Американская империя», статья «От геополитики к геоэкономике…» (2009), ряд других статей).

2. Новые формы войны, которые ведутся и будут вестись в изменившихся социально-политических, культурных и военно-технических обстоятельствах (статьи «От геополитики к геоэкономике…» (1990) и «Дайте войне шанс» (1990), книга «Стратегия: Логика войны и мира» (1987–2001)[133] и др.).

3. Новые контуры международной ситуации, в которых будет разыгрываться следующая фаза grand strategy: основные игроки, расклад сил, комплекс объективных и субъективных проблем (ещё не вышедшая книга «Возрастающая мощь Китая и логика большой стратегии: история о почти неминуемом будущем»).

Изменение подходов к стратегии развития государства

Появление турбокапитализма

В книге «Государственный переворот» (1968 год) Люттвак обсуждал ситуации, в которых административная система государства использовалась в качестве инструмента захвата государственной власти. Он сравнивал административно-бюрократический аппарат с «машиной» и показывал, что тот, кто получает доступ к рычагам управления этим социальным механизмом, получает власть. Кроме того, захвативший рычаги управления получает возможность использовать эту машину в качестве' оружия подавления оппозиции, уничтожения или устранения других претендентов на власть, приобретает возможность по своему усмотрению перераспределять национальные ресурсы. В демократических странах с развитыми институтами гражданского общества административная машина находится под перекрёстным контролем общественности и политических партий, в странах с неразвитыми социальными институтами мощный государственный аппарат оказывается в руках авторитарного лидера или какой-либо группы людей. В статье «От геополитики к геоэкономике» и в последующих работах (начало 90-х) Люттвак также обсуждает ситуации использования административного аппарата государства, но уже со стороны крупного корпоративного бизнеса, политиков и отраслевых лобби.

Тезис, что государство принадлежит народу, относится к разряду идеологических и нормативных утверждений, в действительности всё обстоит несколько иначе. Для того чтобы использовать административную мощь государства, в демократических странах вовсе не обязательно пытаться захватить в свои руки рычаги управления её бюрократическим аппаратом. Динамика развития современных экономики, техники и технологий бизнеса приводит к тому, что на международной арене появляются субъекты действия, сопоставимые по мощности с государством, во всяком случае, вынуждающие государство считаться с их существованием и с реализуемой ими активностью. В свою очередь, эти субъекты понимают, что государство — это сильный ресурс и при поддержке его геополитически активной бюрократии можно добиться большего, чем в противном случае. Появление транснациональных корпораций и создание условий для ведения бизнеса без привязки к какой-либо конкретной территории поставило перед государствами ряд проблем, а также открыло для них новые возможности. В своих книгах и статьях Люттвак как раз и обращает наше внимание на этот круг проблем и возможностей.

Динамика трансформации административной системы современного западного государства

Та государственная машина, основы которой до сих пор присутствуют в административных системах современных западных стран, сформировалась в эпоху развитого феодализма и представляла собой именно «централизованное государство». Прототипом для формирования организованной армии чиновников послужила модель военных образований[134]. Изначально высшие эшелоны гражданских служб, так же как и армейских подразделений, были заполнены в основном представителями дворянского сословия. По мере разрастания административной системы и усложнения стоящих перед ней задач на высшие посты в бюрократической иерархии стали попадать и образованные представители низших сословий. С какого- то момента критерий образованности стал обязателен для занимания командных постов в государственной системе: вне зависимости от того, к какому сословию принадлежали претенденты на тот или иной пост, они должны были быть образованными людьми.

Поначалу демократизация западных обществ и появление парламентов не изменили принципа отбора кадров для бюрократической системы: «руководящий состав» должен был обладать уровнем образования более высоким, чем среднестатистические представители населения. Вдобавок к этому было желательно, чтобы чиновник принадлежал к высшему сословию, происходил из богатой или знатной семьи, имел на территории данной страны какую-то собственность (землю, недвижимость, производство) или, по крайней мере, обладал высоким уровнем профессионализма. И армейское, и чиновничье «офицерство» являлось если не привилегированной, то, во всяком случае, почётной частью общества: и по уровню занимаемого статуса в социальной иерархии, и по уровню материальной обеспеченности.

Развитие капитализма и дальнейшая демократизация общества привели к тому, что социальный статус военных и гражданских «офицеров» в современном обществе существенно снизился. Работа на частные коммерческие структуры стала не менее престижна и чаще — более доходна. Бюрократия из элиты превратилась в «слуг народа», среднестатистический образовательный уровень современного чиновника сегодня уже не выше, чем у работников частных компаний, и считается, что эффективность его труда ниже, чем в частном секторе.

Таким образом, административные системы сохранили прежнюю квазивоенную логику организации, но утратили свой социальный статус, перестали быть образованной элитой общества и, как ни странно, — в какой-то мере потеряли идеологическую лояльность по отношению к представителям власти. Они всё ещё подчинены властной и политической элите, но у них нет с ними «классового единства», нет общности интересов, нет безусловной преданности: бюрократы могут служить любой политической силе, которая придёт к власти, представителем каких бы социальных слоёв общества эта власть ни являлась.

Сопоставление бюрократии с представителями политических и властных элит

В разных странах существуют свои принципы восхождения по карьерной лестнице или свои секреты пользования «социальным лифтом», но далеко не всегда они предполагают обязательное постепенное восхождение с самых низших должностей на всё более и более высокие. Представители властных элит далеко не всегда являются представителями бюрократии, дослужившимися до «генеральских чинов». Политическая карьера отличается от административной, во всяком случае, она не тождественна ей. Чиновники, занимающие выборные должности, чаще всего сделаны из иного «человеческого материала», чем те их коллеги, которые постепенно взбираются по карьерной административной лестнице. Постепенно меняются и приоритеты наиболее амбициозных и успешных представителей бюрократии. В каждой стране сложилась своя ситуация, но в государствах с повышенной «геоэкономической активностью» уже не модно выбирать военную или классическую дипломатическую карьеру, более престижной считается работа в сферах, обслуживающих эту самую геоэкономическую активность[135].

Что собой представляют держатели власти и чем они отличаются от армии чиновников и «day to day» политиков, занимающих выборные посты, точно определить трудно. Как уже говорилось, предполагается, что власть принадлежит народу, но по факту — ею пользуется не вполне прозрачное разношёрстное сообщество, состоящее из избранных представителей высших чинов бюрократии и выборных политиков, а также представителей бизнеса, способных лоббировать свои интересы, адвокатских контор и ассоциаций, — далее открываются просторы для конспирологов.

Внутренняя политика

В ряде своих книг и статей Люттвак отмечает постепенную коммерциализацию государственной административной системы, которая приводит к ряду последствий[136]. Начиная с 80-х годов XX века в мировой экономике появился устойчивый крен к новой форме либерализма, который предполагал снижение роли государства в экономике, тотальную приватизацию[137], снятие государственного контроля со многих типов коммерческой и финансовой активности, сокращение расходов на социальные нужды.

Снижение уровня государственного регулирования экономики, особенно финансовой сферы, действительно способствовало быстрому росту некоторых её отраслей: высоких компьютерных и биотехнологий — и новых типов банковских и финансовых услуг, которые позволили осуществлять быстрый доступ к быстро концентрирующемуся капиталу. Этот механизм быстрой концентрации и сжатия капитала, втягивающий в финансовую сферу все те ресурсы, которые ранее были распылены или заморожены в производственных, дистрибутивных, логистических и социальных структурах, позволяет осуществлять быстрый рост экономики в каких-то определённых высокотехнологичных сферах и, кроме того, быстро капитализировать новые технологии и инновации. Всё это напоминает работу турбореактивного двигателя. Возможно, по аналогии с ним Люттвак и ввёл термин «турбокапитализм»: капитализм, стремительно меняющийся и развивающийся.

С точки зрения Люттвака, такие эксперименты с организацией системы функционирования государственной и международной экономики являются экстремистскими. Он сравнивает их с идеями социализма и коммунизма: «…удивительно, но этот новый турбокапитализм имеет очень много общего с советской версией коммунизма. Он также предлагает единую систему, модель поведения, одинаковый набор средств и правил для всех стран по всему миру, игнорируя любые различия в социальной организации, традициях, культуре и национальном темпераменте»[138].

Основной принцип турбокапитализма — это концентрация, сжатие и быстрое «сжигание» денег для выхлопа деловой и финансовой активности, которая обеспечивает быстрый прирост капитала и втягивание в этот процесс ещё большего количества денег. Это что-то наподобие тех «огнен- ных вихрей», при помощи которых американцы и англичане в конце Второй мировой войны сжигали немецкие города. Но только военные стратеги в своих схемах делали ставку на изменение направления воздушных потоков, которые начинали двигаться к эпицентру пожаров, вспыхивающих при бомбардировках городов, и чем сильнее бушевали эти пожары, тем большее количество воздуха они в себя втягивали. В результате в этом огненном смерче выгорали целые города[139]. Финансисты же вместо огненных вихрей запускают вихри финансовых потоков. Разработка механизмов быстрой концентрации капитала, быстрой выдачи кредитов и получения быстрых дивидендов или иных форм прибыли приводит к эффекту всасывания всё большего и большего количества денег в «эпицентры финансового горения». А эти эпицентры находятся в зонах, максимально освобождённых от контроля со стороны государства, то есть в англосаксонских странах.

Турбокапитализм приводит к перераспределению национальных ресурсов. В масштабах отдельной страны интеллектуальные, финансовые и организационные ресурсы начинают концентрироваться вокруг финансово-банковской сферы, в которой оседает наибольший процент прибыли от всех бизнес-активностей, втянутых в потоки этого всё набирающего и набирающего темпы процесса. Другим полюсом концентрации ресурсов оказываются сферы бизнеса, способные предоставить перспективные коммерческие проекты, акции которых (и деривативы от этих акций) обещают высокую прибыль.

Согласно стратегии, разработанной представителями радикального либерализма, стимулирование со стороны государства перспективных и быстро развивающихся сфер экономики должно привести к перестройке и модернизации экономической системы государства, что сделает её более конкурентоспособной. Снижение уровня вмешательства государства в экономику должно было придать ей большую мобильность, а снятие излишнего контроля финансово-банковской сферы — обеспечить новые быстро развивающиеся направления бизнеса или удачные проекты уже существующих и успешных компаний быстрыми кредитами и инвестициями. Для того чтобы финансовые накопления, концентрирующиеся в кошельках людей, сумевших встроиться в структуры «новой экономики», не уходили из страны, была запущенна программа по стимулированию потребления товаров и услуг, а тем, кто не смог приспособиться к новым условиям, высокий уровень потребления обеспечивался программой пропагандирующей «жизнь в кредит».

Все эти программы действительно привели к перестройке экономики и к быстрому развитию её перспективных направлений. Но, как всегда случается в ситуациях «опьянения радикальными идеями», стремление к излишней либерализации привело к ряду проблем и перекосов в функционировании экономической системы в целом: в банковской сфере появляются «финансовые пузыри»; население страны оказывается недостаточно мобильным для того, чтобы поспевать за быстро перестраивающейся экономикой, затребовавшей новые типы и уровни профессионализма; в сфере потребления возникает кризис невозврата кредитов; многие «перспективные проекты» оказываются нереалистичными; а поиск новых регионов для экономической экспансии национального бизнеса приводит к тому, что производство и некоторые другие службы этого бизнеса переносятся в более выгодные для его ведения страны, что увеличивает риск разрастания структурной безработицы.

Во внутренней политике новая экономическая стратегия привела к снижению «воспитательно-образовательной» миссии государства, которая замещалась программами, нацеленными на стимулирование роста потребления населения. Успех внутренней политики либерального государства определяется темпами роста ВВП, индексами потребительской активности населения, созданием новых рабочих мест. И бизнес, и власть заинтересованы в увеличении в стране уровня активного и платёжеспособного спроса, а не нравственной чистоты нации или роста уровня образования граждан. Правда, геоэкономически активные страны часто прибегают к стратегии создания особых инкубаторов для разработки новых технологий, а наполнение этих зон рабочими кадрами обычно решается путём создания «интеллектуальных гетто» в виде привилегированных университетов и научных центров или же приглашения уже готовых специалистов из других стран.

Одна из проблем современных капиталистических стран (вырастивших в себе, по мнению Люттвака, особую, новую форму капитализма — турбокапитализм) заключается в том, что темпы развития технологий — финансовых, промышленных, научных, инфраструктурных — существенно опережают темпы развития всеобщего образования. Во-первых, система образования устарела в целом, а во-вторых, ни правительство, ни бизнес не заинтересованы в его развитии. Правительство не считает нужным тратить деньги на образование по причине того, что у того нет своих лобби (за исключением сильных университетов, но, как уже отмечалось, они выводятся в особые «интеллектуальные гетто»), к тому же за имеющиеся бюджетные деньги и так идёт непрестанная война.

Было бы ошибочным возлагать ответственность за повышение уровня образования и на бизнес. Ведь он не заинтересован в обучении широких народных масс, а кроме того, он не хочет за свои деньги выращивать себе конкурентов. Человеку, владеющему какой-то особенной бизнес-схемой или знающему, как капитализировать какую-либо технологию, выгодно не видеть на рынке других людей, способных сделать то же самое, поэтому он не будет ни делиться своим опытом, ни обучать своему искусству кого-либо ещё. В период существования «контролируемого капитализма»[140] государство брало на себя расходы по поддержке образования населения на уровне, необходимом для развития национальной экономики. В условиях турбокапитализма население оказалось предоставленным самому себе, не имея ни ориентиров, ни средств для самообразования в ситуации, когда умение осваивать новые знания и навыки становится особенно важным для «экономического выживания» в быстро меняющихся условиях.

Турбокапитализм своим возникновением обязан, с одной стороны, естественной логике развития капитализма, вышедшего на уровень капитализации интеллектуальных ресурсов, а с другой — тому сдвигу в логике международного противостояния, которое Люттвак определяет как переход от геополитики к геоэкономике. Примерно в этот же период произошло и существенное изменение подходов к организации внутренней политики государства (особенно — в государствах англо-саксонского блока). Как уже говорилось выше — произошёл отказ от модели «контролируемого капитализма».

Формирование контролируемого капитализма прошло через несколько этапов. С конца XIX века, или, по крайней мере, с первых десятилетий XX в западных странах начался процесс постепенного приручения свободного и дикого капитализма: ставились нормативные и правовые ограничения, регулирующие не только отношения между субъектами экономической активности, но и трудовые нормы взаимодействия работодателей и наёмных работников. А после серии удавшихся и провалившихся социалистических революций внимание к проблемам социальной защищённости и социальных гарантий существенно возросло, особенно в европейских странах[141]. В какой-то мере ограничение капитализма и установление контроля над ним со стороны законодательства, правительств, профсоюзов, общественных организаций и политических партий предохраняло государства от угрозы социалистических революций. Социалистические принципы были как бы инкорпорированы в структуры капиталистических государств в виде особых регуляторов. Разные страны создали для себя свои варианты «контролируемого капитализма»[142].

Однако в 70-х годах XX века, в основном в США и в Великобритании, начала реализовываться в жизнь стратегия «дерегулирования экономики». Был выдвинут тезис, что и производственные, и инфраструктурные, и финансовые, и даже социальные структуры лучше и эффективнее управляются частными лицами, чем государственными органами, и поэтому необходимо произвести максимально глубокую приватизацию самых различных аспектов государственной деятельности. Это решение, по мнению Люттвака, и послужило одним из спусковых механизмов запуска процесса формирования новой «экономической формации» — турбокапитализма.

Вот что он пишет об этом явлении: началась «приватизация государственного бизнеса всех видов и конвертация различных государственных и публичных институтов в инструменты частного предпринимательства. При этом подобной приватизации подвергается самый широкий круг государственных объектов: от университетов и ботанических парков до тюрем, от библиотек и школ до домов престарелых. Взамен всему этому предлагается — более динамичная экономика, которая будет генерировать новое богатство и благополучие, но при этом ничего не говорится о распределении всего этого богатства — ни обещаемого нового, ни того, что уже было накоплено»[143].

В основе типового западного государства лежит комплекс противоречивых и «враждебных» друг другу принципов, которые компенсируют друг друга и не позволяют какому-либо одному из них слишком радикально усилиться, что нивелирует «побочные эффекты» их применения для оздоровления системы функционирования государства как целого. Так, принцип «демократизма» компенсируется «правом» и законом, не допуская разгула демократии, который может привести к неоправданному ущемлению интересов социальных меньшинств или подавлению большинством личной свободы отдельных граждан. Демократические принципы, в свою очередь, ограничивают излишнее усиление либерализма с его склонностью к эгоцентризму, а также к концентрации ресурсов и потенциальной власти в руках наиболее успешных или удачливых граждан. И точно так же «либерализму» (в его экономическом проявлении) и «свободному рынку» противостояли принципы «социальной ответственности», социальных гарантий, социальной защищённости — то есть, по сути, — социалистические принципы. Можно даже составить список этих базовых идей, входящих в несущий каркас идеологии типового западного государства: право, либерализм, свобода рынка (капитализм), демократия, социальные гарантии (социализм), национальные традиции (консерватизм).

С точки зрения радикальных либералов, излишне жёсткие правовые, общественно ориентированные и консервативные установки тормозят развитие и рост экономики, снижают её эффективность. При этом забывается то, что при разработке моделей устройства западных государств эффективность экономики не была единственным ориентиром[144]. «Неэффективность этих моделей компенсировалась скрытыми преимуществами, — пишет Люттвак в своей книге о турбокапитализме, — состоявшими в том, что обеспечивалась стабильность и средства вкладывались в улучшение „человеческого капитала“: в семью, в образование детей и др. И действительно, с точки зрения экономики легко доказать, что находящиеся вне конкуренции практики — менее эффективны. Но цепочка причинно-следственных связей, соединяющая социальную стабильность с экономическим ростом, значительно сложнее, и она проходит также и через области психологии и экзистенции, которые неподвластны экономической логике»[145].

По мнению Люттвака, организационно-законодательные эксперименты, способствовавшие возникновению турбокапитализма, приводят к разрушению системы воспроизводства «западного человека». Американцы заражаются безудержной страстью к безмерному потреблению, семейные ценности рушатся, граждане цивилизованных западных государств не хотят рожать детей, происходит быстрое расслоение общества. Среди представителей тех социальных групп, которые не сумели попасть в струю турбокапитализма, падает уровень образования, нарастают социальные проблемы, растёт угроза расширения и профессиональной, и социальной базы для безработицы; люди становятся беднее духовно, интеллектуально и морально — человеческий капитал обесценивается.

Демографические проблемы, существующие во всех западных странах, Люттвак считает предельно важными и опасными. Нежелание женщин рожать детей может привести к вымиранию или к растворению западной цивилизации. В настоящее время многие западные страны заселяются этнически и культурно инородными её населению людьми, которые, в отличие от европейцев и американцев, охотно рожают детей. Чрезмерное усиление либеральных принципов (свобода рынка и отказ от модели «контролируемого капитализма») привело к ослаблению всех остальных принципов, лежащих в основе западного общества. Урезание затрат на социальные гарантии, поддержание национальных традиций, расходы на воспроизводство образованного населения и на образование трудоспособных граждан — это одна из причин, по которой западное общество уже не может ассимилировать в себя представителей инородных культур, приезжающих для проживания в их страны. Эти приезжие обладают большими витальностью, энергией и экзистенциальной целостностью, чем европейцы или американцы, что при условии прироста их процентной составляющей среди населения страны (усиление темпов иммиграции при высоком уровне рождаемости среди иммигрантов) может привести к тому, что это они будут ассимилировать западную цивилизацию, а не она их.

Внешняя политика. Геополитика и геоэкономика.

Турбокапитализм и глобализация

Согласно Эдварду Люттваку, геоэкономика как практика появилась благодаря пересечению интересов двух социальных или профессиональных групп: крупного бизнеса, заинтересованного в экспансии на международные рынки, и новой генерации бюрократов, стремящихся делать карьеру в качестве бойцов в новых формах геополитического противостояния (в геоэкономике). Интересы крупного устоявшегося бизнеса и новых компаний, стремящихся к быстрому росту (или хотя бы к его демонстрации), достаточно понятны и очевидны[146]. Но к этому стоит добавить ещё несколько комментариев, посвящённых освещению тех возможностей, которые были предоставлены бизнесу развитием турбокапитализма.

Снятие или снижение государственного контроля с многих областей финансовой деятельности позволило финансовым системам западных стран производить быструю концентрацию капитала и осуществлять не менее быстрые его вложения в широкий спектр коммерческих проектов. Но для успешной работы этого механизма было необходимо наличие реальных перспективных (или хотя бы правдоподобных) проектов и, кроме того, требовалось продемонстрировать максимально широкие горизонты для их потенциального роста. Символом новой экономики стали высокотехнологичные виды бизнеса: компьютеры, телекоммуникация, интернет, биотехнологии и др., а широкие горизонты для его развития должна была предоставить экспансия на новые рынки. Но никакой широкой и интенсивной экспансии на новые рынки не могло произойти, если бы не были сняты излишние нормы регулирования не только национальной, но и международной экономики. Для этих целей была запущена программа «глобализации». Таким образом, заражённая предельно либеральными идеями бюрократия западных стран, будучи заинтересованной в демонстрации быстрого эффекта от своих нововведений — быстрого роста экономической активности, стала работать на предоставление бизнесу максимально удобных условий для развития и экспансии.

Грубо говоря, геоэкономика — это деятельность государства по расчистке пространства для роста своей национальной экономики и поддержки экспансии национального бизнеса на международные рынки. Глобализация, с одной стороны, предполагает, так же как и турбокапитализм, ослабление роли государства в экономике (и каждого конкретного государства, и всех государств в целом) и открытие международного пространства для экономической экспансии бизнеса геоэкономически активных стран. Но, с другой стороны, глобализация подразумевает и обратное — увеличение активности бюрократии, тех государств, которые имеют геоэкономические амбиции, и в этом смысле — предельно жёсткое навязывание своей воли и своих идей всем участникам международной экономикой системы. Для реализации программы глобализации требовалось активное вмешательство геоэкономически активных государств и в сферу регулирования международной экономики, и в механизмы организации экономической жизни многих стран.

В теоретических построениях Люттвака всегда можно выделить естественный и искусственный планы в описаниях исследуемого им процесса, события, ситуации или объекта. Турбокапитализм — это процесс, зародившийся на геополитических просторах нашей планеты благодаря естественному развитию капитализма, но в то же время — он приобрёл те формы и направления развития, которые имеет сегодня, благодаря организационным и нормативным действиям властных элит ведущих западных государств. Механизм, придавший процессу развития турбокапитализма ту скорость, позволил набрать то ускорение, которые Эдвард Люттвак смог выявить к моменту выхода в свет его книги, а мы можем наблюдать сейчас, был запущен властными элитами англосаксонских стран ещё в конце 70-х — начале 80-х годов[147] (в основном США и Великобританией).

Очевидно, что в какой-то момент властные элиты США и Великобритании смогли увидеть не только внутриэкономические (оказывающие влияние на экономику отдельной страны), но и внешнеэкономические проявления этого запущенного ими и набирающего темпы процесса. Оказалось, что организационной и финансовой мощности двух крупных держав хватило для того, чтобы придать развитию всей мировой экономики нужную им логику и форму. Банковская и финансовая системы Англии и Америки и ранее были крупнейшими в мире, но запущенный благодаря этим странам процесс турбокапитализма позволил им набрать ещё больший вес. Остальным же странам осталось лишь добровольно войти в этот процесс либо просто быть втянутыми в него не по своей воле и часто — без понимания сути происходящих событий.

В 1998[148] году Люттвак на страницах своей книги отмечает пагубные последствия турбокапитализма, но очевидно, что его оппоненты видят в этом процессе скорее позитивные моменты и готовы и дальше стимулировать его развитие. Однако уже начиная с середины 90-х бурное течение турбокапитализма начинает содрогаться от некоторой турбулентности из-за серии азиатских кризисов. В 2000 году происходит обвал на рынках, связанных с телекоммуникационным бизнесом: производство высокотехнологичных продуктов и услуг, для оказания которых эти продукты необходимы[149]. А ведь этот бизнес являлся одной из тех сфер, в которые втягивались освобождённые от государственного контроля — концентрирующиеся и ускоряющиеся в обращении — финансы. И только начавшийся в 2008 году и продолжающийся в наши дни экономический кризис заставил западные страны всерьёз задуматься над проблемой государственного регулирования экономики и вернуться к рассмотрению идеи «контролируемого капитализма».

Итак, для понимания тех проблем, которые Люттвак обсуждал в течение 90-х годов, имеет смысл взять на вооружение три термина: «глобализация», «турбокапитализм» и «геоэкономика». Два последних понятия были введены в обиход современной геополитики непосредственно самим автором. «Глобализация» указывает на сферу, пространство, в котором разворачивается действие, и она предполагает расчистку этого пространства; «турбокапитализм» — указывает на процесс, который разворачивается в этом пространстве; а «геоэкономика» — это та практика, которая способна управлять подобными процессами: менять их интенсивность и направление. Можно сказать, что держатели этой новой практики — геоэкономически активные государства — используют и турбокапитализм, и глобализацию в качестве оружия реализации своих целей.

Можно предположить, что те схемы экономической экспансии, которые Люттвак описывает на страницах своей книги, объединяя термином «турбокапитализм», организаторы и менеджеры этого процесса начали осознанно использовать ещё в конце 80-х — начале 90-х. А крушение Советского Союза расширило границы для возможной экспансии и высвободило огромные кадровые, организационные и финансовые ресурсы, которые ранее были задействованы в противостоянии «империи зала», благодаря чему турбокапитализм смог развиваться ещё стремительнее. Однако подтверждение или опровержение этих предположений выходит за рамки данной статьи, так как Эдвард Люттвак об этом не писал, хотя если следовать логике его рассуждений, содержащейся в изданных им книгах и статьях, то такое продолжение развития его мыслей кажется вполне возможным.

Исторически случилось так, что прежде чем выявить этот базовый процесс, стягивающий на себя все происходящие на международной арене события, деформирующий и логику международных отношений, и развитие мировой экономики, Люттвак указал на основных субъектов действия, управляющих этим процессом, и на логику их поведения. «Турбокапитализм» вышел в свет в 1998 году, а о геоэкономике и геоэкономически активной бюрократии западных стран Эдвард Люттвак сообщил миру ещё в 1990-м (статья «От геополитики к геоэкономике: Логика конфликта, грамматика коммерции») и в 1993-м (книга «Угроза американской мечте»)[150].

Геоэкономически активная бюрократия

В прежние времена дворяне охотно шли на войну, так как она служила для них чем-то наподобие «социального лифта», позволяющего сделать более быструю карьеру, чем это было бы возможно при службе в гражданских ведомствах. Но современные бюрократы, имеющие амбициозные цели, стремятся попасть в те департаменты, которые запускают проекты по поддержке экономической экспансии национального бизнеса в других странах, по той причине, что сегодня именно они открывают просторы для осуществления быстрой карьеры.

Пытаясь выявить субъектов действия в геоэкономических сражениях, Эдвард Люттвак пишет следующее: «Но в государствах, которые в наше время вовлечены в серьёзные международные процессы, при условии, что обычные военные вопросы и задачи классической дипломатии уже потеряли своё прежнее значение, в среде бюрократов появились новые установки. Для европейских, японских и особенно — для американских бюрократов возможность заняться геоэкономикой является единственным замещением прежних сфер приложения усилий: военной и дипломатической карьеры. Только будучи вовлечёнными в геоэкономический тренд они могут получить некоторое превосходство и власть и над теми, кто выбрал бизнес-карьеру, и над обычными людьми»[151].

Здесь стоит напомнить об уже упоминавшемся в начале данного раздела нашей статьи событии: о крушении или самороспуске Советского Союза; а также о том ударе, которое данное событие нанесло американскому военно-промышленному комплексу и многочисленной армии интеллектуалов, борющихся с «империей зла» более мягкими и не военными средствами. Можно предположить, что часть этих людей переквалифицировалась в «геоэкономистов», и можно также предположить, что они используют в новых типах противостояния некоторые из разработанных ими ранее средств борьбы и элементы прежнего опыта. Обычно цели и ориентиры для действия меняются проще и быстрее, чем изменение набора доступных к использованию средств и форм самоорганизации.

Наличие или отсутствие в стране бюрократии, способной мыслить геоэкономически, или (согласно концепции Люттвака) владеющей грамматикой grand strategy, определяет то, будет эта страна играть существенную роль в современных геополитических играх или нет. Какие же цели ставят перед собой бойцы геоэкономических войн и какое оружие они для достижения этих целей используют? Люттвак даёт на этот вопрос следующий ответ: «Традиционно в международной политике целью войны была защита своей территории, или захват и установление контроля над территориями других стран, или же — установление дипломатического контроля над правительствами иностранных государств. Цели стратегов геоэкономических войн иные, и они не сводятся к достижению максимально высокого уровня жизни для населения страны, а скорее ориентированы на завоевание превосходства в мировой экономике или в защите уже завоёванных позиций»[152].

В статье «От геополитики к геоэкономике» Люттвак пишет: «И, кроме того, государства могут получать и внутренние импульсы к конкурентному поведению на международной арене. Эти импульсы могут приходить со стороны собственных ведомственных и бюрократических структур. Чиновники будут соревноваться друг с другом в достижении карьерного успеха. Их амбиции могут распространяться и на сферу международных отношений, при этом их стратегии в отношении других стран могут быть как кооперативными, так и конфликтными (в зависимости от внутригосударственной или внутриведомственной конъюнктуры). На самом деле происходят и более существенные события: если говорить о Бюрократии с большой буквы, то можно сказать, что государства приводятся в движение амбициями бюрократии, чьё стремление к самосохранению и самовозвышению приводит к появлению „геоэкономики“, которая замещает отжившую себя и обветшалую геополитику»[153].

Арсенал средств, используемых для ведения геоэкономических завоеваний, достаточно широк. В него входят и традиционные схемы — установление таможенных тарифов; субсидирование отдельных отраслей национальной экономики; выдача льготных кредитов и налоговое регулирование, стимулирующее развитие приоритетных для страны направлений бизнеса; инвестиции в разработку новых передовых технологий и инноваций, — и новые типы вооружений. «В геоэкономике, как в войне, доминируют наступательные вооружения. И среди них наибольшее значение имеют вскормленные при государственной поддержке и на деньги налогоплательщиков программы исследований и стратегии развития R&D (R&D: research and development — исследования и развитие). В обычной войне артиллерия подготавливает почву для возможности захвата обстрелянных ею территорий пехотой, в геоэкономических баталиях R&D также играют роль артиллерии: они позволяют осуществить захват индустриальных территорий за счёт достижения технологического превосходства над противником»[154].

Помимо традиционных средств достижения геоэкономического превосходства над странами-конкурентами имеются и менее знакомые широкой публике виды вооружений, которые были привнесены в сферу экономического противостояния из других практик, но о них речь пойдёт ниже.

Люттвак указывает на тот факт, что лишь немногие страны имеют достаточно активные политические стратегии и бюрократические структуры, ориентированные на ведение геоэкономических войн. И далеко не всегда это крупные индустриальные страны, в некоторых случаях маленькие, но активные государства создают в своих пределах подходящие условия: повышая уровень образования, оказывая поддержку инновациям, создавая организационную, финансовую и правовую инфраструктуру. Но в любом случае качество бюрократии имеет очень большую роль. Каждая геоэкономически активная страна имела свою историю и свою схему выращивания бюрократии, способной к ведению геоэкономических битв.

Как уже упоминалось выше, Соединённые Штаты в период Второй мировой войны смогли использовать опыт своего национального бизнеса, преуспевшего в «научной организации производства[155]», для разработки «методов научного ведения войны», в котором уже преуспели американские и английские военные. И все эти навыки в годы «холодной войны» были успешно конвертированы в «методы бесконтактного ведения войны» в условиях, когда невозможно вступление в открытые боевые столкновения с противником, поскольку тот обладает ядерным оружием. На разработку оружия и методов ведения «холодной войны» Америка потратила слишком большие объёмы бюджетных средств для того, чтобы по её окончаний выбросить все эти технологии в утиль. Скорее всего, американской элитой делалось всё возможное для их конвертации в новые средства, для защиты национальных интересов в изменившихся условиях — в ситуации, когда в логике организации международных отношений произошёл сдвиг: от геополитики к геоэкономике.

Америка — это либеральная страна, поэтому проблему привлечения профессиональных кадров в области решения геоэкономических задач она решает путём создания получастных-полугосударственных научно-исследовательских или общественных структур, наделённых особым статусом (think tanks и др.). Работники этих структур могут быть более или менее связаны с государственными службами: при определённых обстоятельствах они переходят на государственную службу или наоборот — уходят с государственной службы на работу в эти особые структуры. Специалисты, с одной стороны, могут привлекаться для работы в государственных органах на временной основе для ведения какого-либо локального проекта; с другой стороны — могут уходить с государственной службы, завоевав необходимый авторитет, накопив связи и полезный опыт, в получастные структуры на руководящие должности. Таким образом, поддерживается постоянная связь чиновников с научными, экспертными и профессиональными сообществами, а поэтому у властных элит имеются ресурсы для мобилизации профессиональных команд при решении сложных задач, в том числе и задач по проведению геоэкономических «военных операций».

В сравнении с США Франция — это социалистическая страна, поэтому кадровые вопросы в ней решаются на высшем государственном уровне. Во Франции существует особая система подготовки представителей будущей государственной элиты. Есть специальные школы, производится многоуровневая селекция наиболее подходящих кандидатов. Кроме того, у Франции имеется практика «выращивания национальных чемпионов»: в каждой значимой для страны сфере бизнеса или экономики французская бюрократия старается вырастить сильную компанию, способную выдерживать конкуренцию на международной арене. Традиционно в ряды высших чинов французской бюрократии и на высокие посты в престижных компаниях стараются попасть выходцы из дворянских семей, которым при этом приходится конкурировать как с представителями богатых семей французского бизнеса, так и с талантливыми и амбициозными молодыми людьми из обычных семей, окончившими престижные вузы (Les Grandes Ecoles) и особые школы подготовки национальной бюрократии (Национальная школа администрации: «ЕНА»).

В России каких-либо понятных и продуманных механизмов попадания талантливых и амбициозных людей в среду властных элит не наблюдается. В том числе и для тех, из кого могла бы вырасти геоэкономически активная бюрократия. Несмотря на то, что, так же как и в западных странах, военная и традиционная дипломатическая карьеры уже не являются путём, по которому можно пройти в ряды национальных элит, в России не появилось новых сфер для реализации этих амбиций. В нашей стране ещё не сформировалось практики, предназначенной для отстаивания её геоэкономических интересов. В России не создано новых путей и «социальных лифтов» для попадания во властные элиты и на высокие посты в бюрократической системе новых людей, обладающих новыми типами профессионализма. По этим причинам даже в том случае, если у российских властных элит вдруг появятся свои геоэкономические цели, и они захотят всерьёз играть в геополитические игры, им будет трудно найти исполнителей для реализации своих замыслов. Наверное, именно поэтому, рассуждая о геоэкономически активных странах, Люттвак упоминает о Великобритании, Соединённых Штатах, Франции, Китае и даже об Израиле, но не о России.

«Территориальная зависимость» государств и их врождённая склонность к войне

Уже более тридцати лет ведутся рассуждения о том, что бизнес давно вышел за пределы отдельных государств, о появлении транснациональных корпораций, акциями которых может владеть представитель любой страны, а топ-менеджеры, работающие в таких компаниях, могут являться представителями самых разных национальностей и иметь любое гражданство. Говорится также об армии предельно мобильных профессионалов, которые могут без особых проблем перемещаться по всему миру и работать в любой стране и в любой компании. Вроде бы, звучат призывы от правительств самых разных, в первую очередь — развитых стран о ценностях глобализации и снятия национальных преград для развития бизнеса и международной торговли. Казалось бы, все эти заявления находят себе подтверждения на практике и в реальной жизни. Тем не менее глобализация (в том виде, в котором она обсуждается на страницах книг, в СМИ и в политических дискурсах) — это всего лишь иллюзия. Государства по принципу, по своей природе — образования территориальные, именно привязка к конкретной территории, населённой конкретными людьми, даёт им право на существование и обеспечивает их легитимность. Потеряв контроль над своей территорией и своими границами, государства перестали бы существовать, а они этого не хотят, и у них есть возможности бороться за своё существование[156].

По мнению Люттвака, логика поведения государств была и остаётся логикой конфликта — той самой «парадоксальной логикой стратегии». «Несмотря на то, что мы живём в стороне от тех несчастных стран и регионов, в которых происходят военные столкновения, и независимо от того, что осталось от „холодной войны“, Мир Политики не уступит дорогу Миру Бизнеса (то есть, такому порядку, когда коммерции будет позволено жить исключительно по своей логике, не подчиняясь территориальным интересам государств. Вместо устремления к всеобщей гармонии и транснациональным интересам мы наблюдаем своеобразную трансформацию деятельности государств, в процессе которой появляется „геоэкономика“. Данный неологизм предназначен для описания формирования особого логического коктейля, состоящего из логики конфликта с примесями приёмов коммерции»[157].

Государство — понятие, с одной стороны, конкретное и самоочевидное, а с другой — предельно абстрактное и умозрительное. А вот бюрократия — и как социальный класс, и как отдельные люди, встроенные в единую административную машину, — это что-то очень живое и слишком человеческое. Не менее «человечны» и политики, а также представители властных элит, добившиеся возможности получения доступа к рычагам управления государственной машиной и способные благодаря этому получать от государства или через него какую-то выгоду для себя. Трудно предположить, что все эти люди, все эти социальные группы, организационные структуры и иерархически выстроенные армии чиновников, живущие за счёт государства, вдруг захотят от него отказаться в угоду каким-то общечеловеческим ценностям и идеям глобализации.

Слабые, экономически и социально неблагополучные государства боятся открыть свои границы, опасаясь того, что их граждане разбегутся, унеся с собой все имеющиеся у них ресурсы. Сильные и процветающие страны, наоборот, боятся открыть свои границы по причине того, что не хотят допустить на свою территорию орды голодных и злых жителей неблагополучных стран. Любые сокращения бюджетных поступлений и как следствие — сокращение бюджетных расходов приводят к снижению уровня благосостояния жителей страны. Все эти, как и любые другие не очень популярные среди населения решения властей, могут привести к социальным протестам и к попыткам населения скинуть разочаровавшие его правительство и власть. Трудно предположить, что в этой ситуации государства искренне говорят о стремлении к безоговорочному открытию границ для иностранного бизнеса или о благосклонном отношении к вывозу национального бизнеса в другие страны. Разумеется, все эти разговоры — либо блеф, либо какая-то сложная игра, в которой каждый из участников надеется на некий выигрыш. Как раз в этой-то игре и заключается суть современной геополитики, которая, по мнению Люттвака, постепенно превращается в геоэкономику.

Как уже обсуждалось выше, геоэкономическая активность страны зависит от амбиций её бюрократии и от той логики, по которой эта бюрократия была сформирована. «Степень заражённости государства воинственными амбициями бюрократии и уровень его подверженности „инструментализации“ со стороны лоббистских групп может быть разной, и она различается от страны к стране и от сектора к сектору, — пишет Люттвак. — Но в целом государства всё больше и больше склоняются к „геоэкономическому“ поведению, в соответствии со своей природой: ведь государства — это территориально (пространственно) заданные образования, созданные для того, чтобы противостоять друг другу на международной арене. Что касается всех других функций, ради которых и был создан институт „государства“ — предоставления льгот отдельным привилегированным группам и индивидуумам, предоставления населению различных услуг и инфраструктур, а также защиты населения от внешних врагов и от внутреннего криминала, хронологически первой функции, — то всё это отходит на второй план»[158].

Классическая война, при помощи которой в прежние времена решались многие геополитические и экономические споры, в наше время уже не считается лучшим способом решения проблем, так же как и обычные угрозы применения военной силы. Сегодня на международной арене приняты другие правила игры, которые никто открыто нарушать не рискует. Эти правила принуждают к более мягкому отношению к стремлению бизнеса выходить за рамки границ своего государства, сейчас принято положительно относиться к идее «открытого рынка», но никто не может запретить государствам по своему усмотрению регулировать свою экономику. И в тех случаях, когда государства прислушивались к чужим указаниям и советам или, поддавшись чужому давлению, начинали управлять своей экономикой согласно этим требованиям (прекратить защиту своих территорий и своей экономики от экспансии иностранного бизнеса), как правило, ничем хорошим это не кончалось.

Эдвард Люттвак считает, что, отказавшись от использования войны как средства решения споров или как средства достижения для себя более привилегированного положения на международной арене, государства стали ещё больше внимания уделять вопросам регулирования своей экономики и попыткам как-то повлиять на логику организации международной экономики[159]. «Экономическое регулирование — такой же инструмент управления государством, каким раньше была военная оборона. Таким образом, поскольку внешние последствия принимаются всерьёз и им придаётся большое значение, то логика государственного регулирования в какой-то степени является логикой конфликта. <…> Государственное регулирование устроено так, что пользуется секретностью и обманом в типично военном смысле: для того чтобы выиграть время или добиться неожиданности (так, внедряемые стандарты для новых товаров и услуг сначала формулируются в тайных переговорах с отечественными производителями и лишь значительно позже декларируются в публичном пространстве)»[160].

По мнению Люттвака, государства не стали менее воинственными, чем они были прежде, и не могли стать, так как это противоречило бы их природе и их интересам. Они начали вести военные действия иными средствами, но всё так же стремятся одержать победу над врагом. «Подобно „горячей“ войне, экономическая война, преследующая геополитические цели, тоже является настоящей „войной“ и отличается от простой экономической конкуренции. И „горячую“, и экономическую войну объединяет то, что обе они ставят перед собой ту же стратегическую задачу — „победу“ над врагом, то есть подчинение побеждённого воле победителя»[161].

Государства всё так же стремятся к тому, чтобы ввести более высокие таможенные тарифы на ввоз в страну чужих товаров и добиться более низких пошлин на ввоз в другие страны товаров своих производителей. Они всё так же пытаются заманить на свою территорию иностранный бизнес, для того, чтобы иметь возможность получения дополнительных налогов. Они могут субсидировать некоторые отрасли национальной экономики, если это поможет им выдавить со своего или других рынков иностранных конкурентов[162]. Все эти методы были известны давно, и никто от них не собирается отказываться, просто этим стали заниматься в менее явном виде.

Государства всегда искали дополнительные статьи доходов, помимо взимания налогов со своего населения. Раньше все эти «дополнительные доходы» были в той или иной степени связаны с войной и военной силой (от прямых грабежей и сбора дани с побеждённых до создания колониальной системы) или же с использованием стратегического положения своих территорий по отношению к другим странам (пошлины за проезд по территории, плата за использование портов, господство на море и др.). В XX веке помимо военной силы огромное значение стал играть уровень экономического развития страны, а в последние десятилетия на первое место выходит даже не экономическая мощь, а уровень технологического оснащения национальной экономики. Сегодня слаборазвитые в технологическом отношении страны «платят дань» более продвинутым государствам.

Эдвард Люттвак указывает на стремление государств к достижению технологического превосходства над своими конкурентами: на программы «исследования и развития» (R&D: research and development). И эта стратегия приобрела ещё большие значение и размах в условиях турбокапитализма. Те государства, которые способны создать необходимую инфраструктуру для разработки новых технологий, получают конкурентные преимущества по сравнению с теми странами, в которых бизнес ориентируется на использование старых технологий. Поэтому геоэкономически активные страны оказывают явные и скрытые субсидии тем компаниям, которые создают устройства с более совершенными техническими характеристиками или же средства, позволяющие использовать эти устройства для оказания новых типов услуг, а также тем, кто занимается разработкой новых технологий ведения бизнеса или способов коммерциализации научных открытий. Но эта конкуренция не является абсолютно свободной, и лишают её этой «свободы» как раз действия бюрократии геоэкономически активных стран.

Не столь очевидные способы ведения геоэкономической войны

Мы сейчас подошли к границам того смыслового поля, которое Люттвак задавал в своих статьях и книгах, и в частности — к выходу за рамки приведённого им списка средств, которые геоэкономически активные страны используют для защиты своих национальных интересов. Мы выходим на ещё не нанесённую им на карту территорию, о существовании которой легко можно было бы догадаться, следуя по маршрутам, намеченным логикой его рассуждений и опираясь на методы его анализа. Люттвак не пишет об этом подробно, но в его книгах, статьях, интервью звучит критика чрезмерного злоупотребления этими средствами со стороны западных стран, прежде всего — Соединённых Штатов[163].

В той особой интеллектуальной практике, которую Эдвард Люттвак на заре своей карьеры начинает создавать и осваивать на примере разработки технологии государственного переворота, а в более поздних работах, выйдя на уровень действия в иных масштабах, обозначает как «grand strategy», уже заложены все ходы, которые геоэкономически активные страны используют сегодня. Попробуем обозначить те средства или те типы вооружения, которые эти страны используют для достижения своих новых целей, и которые выходят за рамки привычных средств защиты государством своей национальной экономики:

Во-первых, это навязывание другим участникам международного сообщества своих правил игры. Запуск таких игр, в которых всегда побеждает тот, кто эти игры и лежащие в их основе правила придумал. Так, предлагаемая для утверждения на международной арене игра в «глобализацию», с её требованием открытости национальных рынков, выгодна в основном экономически развитым странам с их компаниями, способными выдержать международную конкуренцию. Процесс формирования международной системы распределения труда запущен не стихийными законами «свободного рынка», а усилиями геоэкономически активных стран. Ошибочность многих современных экономических теорий, возможно, заключается в том, что они всё ещё рассматривают мировую экономику как «естественную стихию», игнорируя тот факт, что на сегодняшний день уже имеются «субъекты действия», способные задавать направления её развития и придавать ей определённые очертания.

Уже описанный нами процесс развития турбокапитализма, способный переформатировать согласно имманентной ему логике всю международную экономику, был запущен благодаря утверждению в умах западных политических элит идей радикального либерализма. Как уже говорилось выше, турбокапитализм предполагает концентрацию мирового капитала в тех странах, которые уже построили развитую финансовую и банковскую системы, разработали особую инфраструктуру, способную быстро распределять этот капитал по перспективным проектам и быстро собирать прибыль с этих вложений. Открытие турбокапитализму доступа к государственным, корпоративным и частным капиталам в не столь продвинутых странах приводит к тому, что их ресурсы начинают работать на нужды геоэкономически активных стран.

Другим примером применения идеологических концепций для ведения геоэкономических войн являются те способы использования принципа «демократии», которые мы можем наблюдать в течение последних десятилетий. Все страны делятся на демократические, то есть «хорошие» и имеющие право на свободу действий на международной арене, и на авторитарные, которые следует всячески урезать в правах и возможностях. Если авторитарная страна вписывается в структуру создаваемого геоэкономически активной страной альянса и ведёт политику, выгодную для «демократических стран», то её можно оставить в покое. Но в том случае, когда авторитарное государство заявляет о своих собственных геополитических интересах или начинает налаживать партнёрство с другой геоэкономически активной страной (вашим реальным или потенциальным конкурентом) — оно провозглашается «врагом демократии» и ставится вне закона. А в отношении «врагов демократии» допустимо применение тех мер, которые в обычных международных отношениях являлись бы нарушением правил. Так, возможно, основной виной Ливии было то, что Каддафи стал проявлять слишком высокую геоэкономическую активность: создание альянса африканских стран, вывод сбережений из западных банков — что было бы очень плохим прецедентом, вступление в слишком тесные экономические отношения с Китаем.

Создание дружественных альянсов для борьбы с каким-то общим врагом является старым и проверенным приёмом ведения геополитических войн. Но геоэкономические страны выбирают этого общего врага, руководствуясь несколько иной, чем прежде, логикой. Так врагом может оказаться не тот, кто несёт какую-либо военную угрозу, а тот, кто отказывается вписываться в предложенную систему международного распределения труда, тот, кто не хочет понимать и принимать складывающиеся правила игры. Симметричной практике создания дружественных союзов является практика разрушения потенциальных альянсов, которые могли бы сложиться или уже складываются вокруг конкурентов. Скорее всего, в ближайшие годы мы будем наблюдать ситуации, когда многие наличные или потенциальные партнёры Китая начнут отворачиваться от него и портить с ним отношения. А если же кто-то не захочет поменять орбиту своего геополитического вращения, тот будет объявлен авторитарным государством, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В ближайшие годы мы сможем наблюдать попытки дестабилизации экономической и социально-политической ситуации не только в отдельных странах, но целых регионов. Этот процесс уже начался в Северной Африке и на Ближнем Востоке, скорее всего, далее он перекинется в Среднюю Азию и на Кавказ.

К третьему блоку средств ведения геополитических войн можно отнести активно внедряемую уже в течение нескольких десятилетий схему «международного аутсорсинга». Данная схема предполагает вынос производства из развитых стран с дорогой рабочей силой и с развитой системой социальных защит труда в слаборазвитые страны. Интересно, что никого не интересует уровень демократичности страны, выбранной для места вывоза производства. Даже наоборот — очень важно, чтобы положение дел в стране было стабильным благодаря наличию в ней сильной авторитарной власти, которая не допустит ни усиления социалистических настроений, с требованиями больших социальных защит для будущей дешёвой рабочей силы, ни возмущений экологов, требующих от компаний, владеющих производством, вкладывать больше денег в защиту окружающей среды. Получаемая в процессе работы по схеме аутсорсинга прибыль распределяется непропорционально между странами — владельцами технологий и капитала и странами — владельцами дешёвой рабочей силы. И эти пропорции сдвинуты в сторону западных стран. В какой-то мере аутсорсинг — это новая геоэкономическая форма колонизации технологически развитыми странами отсталых стран. Оружием захвата новых колоний являются не самолёты и пушки, а финансы и технологическое превосходство в экономической сфере.

Четвёртый блок — это стратегия ложного обучения. В данном случае проводится не только идеологическая, но и информационная и логическая обработка сознания конкурентов или жертв геоэкономической экспансии. Россия в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого века стала классической жертвой такой игры, и похоже, что наши властные элиты до сих пор не могут очистить своё сознание от навязанных им идеологем и логики восприятия происходящего.

В обычной войне поводится много самых разных мероприятий по дезинформации противника, по формированию у него ложного восприятия происходящего. Так государство может активно готовиться к нападению на соседа, но при этом всячески уверять его в том, что нацелено на установление длительных добрососедских отношений. Армия может готовить прорыв на одном участке фронта, но при этом создавать ложную активность войск на другом, заставляя противника производить перегруппировку своих войск на основании ложных представлениях о месте планируемого наступления.

В геополитических войнах используются похожие средства. Можно убедить властные элиты государства в необходимости проведения определённого блока реформ, который в итоге приведёт к гарантированному ухудшению экономического и социально-политического положения в стране. Решения о проведении именно таких реформ и именно в такой форме могут приниматься правительствами по причине опьянения ложными идеями или доверия непроверенным теориям. Идеологические декларации, подкреплённые псевдонаучными и «как бы практическими» доводами, могут вселить в умы политиков неоправданные ожидания, например, представления о том, что одной из самых важных задач, стоящих перед страной на данном этапе, является привлечение иностранных инвестиций, а для привлечения этих инвестиций нужно создать благоприятный для иностранного бизнеса политический и законодательный климат. В результате инвестиции в страну так и не приходят, но внутренние рынки открываются для иностранных производителей, притом — в одностороннем порядке.

Использование новых форм ведения войны в геоэкономических целях. «Постгероические войны»

В книге «Стратегия: Логика войны и мира» Эдвард Люттвак подробно разбирает новые принципы войны, которые западнее страны начинают вести в изменившихся политических, экономических, идеологических и демографических обстоятельствах. Суть этих войн сводится к тому, чтобы максимально (а в идеале — и полностью) избежать возможных потерь со своей стороны и снизить потери мирного населения противника[164]. Дело в том, что современные западные общества уже не готовы к тому, чтобы их граждане гибли на войне, тем более на тех войнах, которые ведутся для достижения каких-то не очень понятных населению геоэкономических целей или для того, чтобы демократизировать какую-то далёкую авторитарную страну. «Данные новой семейной демографии свидетельствуют[165], что ни одна из развитых стран с низким уровнем рождаемости больше не может играть роль классической великой державы: ни США, ни Россия, ни Британия, ни Франция, ни тем более — Германия и Япония. Иные из них ещё обладают атрибутами военной силы или экономической базой для развития военного потенциала, но их общество настолько не переносит жертв, что в действительности демилитаризовано или близко к этому»[166].

Техническое превосходство современных западных государств, и в первую очередь — США, над слаборазвитыми странами позволяет им вести дистантную войну при помощи авиации, ракет, беспилотных летательных аппаратов, так чтобы по минимуму задействовать в войне наземные силы.

В качестве примера Люттвак рассматривает военную операцию НАТО в Югославии в 1999 году (а также использует опыт войны в Ираке 1991 года)[167]. Он рассматривает этот тип войн как особое искусство, указывая на то, что использование всех задействованных в них высокотехнологичных видов вооружения («умных бомб», систем наведения на точечные цели и др.) становится осмысленным только в том случае, если имеются команды специалистов, способных осуществлять правильный выбор целей и очерёдность их поражения. Ведь для того чтобы правильно выбрать объекты точечного поражения, необходимо выявить логику функционирования хозяйственной, экономической, транспортной и военной инфраструктуры противника, необходимо понять принципы организации системы управления его армией, логику принятия решений. Эти специалисты по выбору целей должны быть хорошими инженерами, социологами, этнографами, менеджерами — то есть теми, кто способен выявить слабые и узловые места в системе организации жизни и обороны противника.

«Особая опасность кроется в ободряющем зрелище пассивности противника: бомбардировки могут быть удивительно точными, но всё же не эффективными с точки зрения лидеров противника. Ни Саддам Хусейн во время войны в Персидском заливе 1991 года, ни Слободан Милошевич во время войны в Косове в 1999-м не были особенно озабочены тем, как им реагировать на воздушную войну, ведущуюся против их режимов. Возможно, оба они даже усматривали в разрушениях пользу — или, по крайней мере, считали их воздействие нейтральным с точки зрения сохранения своей власти. И оба впоследствии всё-таки остались у власти. Поскольку постоянная эффективность воздушной войны требует постоянного обновления списка целей, то любое промедление между ударами воздуха и поступлением сведений о степени причинённого этими ударами ущерба может нанести вред».[168]

Границы допустимости использования тактики постгероических войн, отведанные ей Люттваком, заметно отличаются от того, как западные страны пользуются ею на практике. «Способность надёжно направить бомбу в зону радиусом в три фута от цели бесполезна, если нет достаточных сведений о месте этой цели в общей схеме положения дел у противника. — Пишет он в книге „Стратегия: Логика войны и мира“. — Достигший высокого развития к концу Второй мировой войны „анализ уязвимости“ стал впоследствии бесполезным и забытым искусством, так как пришествие способного уничтожить всё и вся ядерного оружия, вроде бы, сделало его ненужным. Но это не так в „постъядерном“ настоящем, особенно сейчас, когда оружие может быть точно наведено даже на небольшие части небольших объектов (на воздуховоды бункеров, наружные аварийные генераторы и т. д.). До определённой степени анализ уязвимости является предметом инженерной науки, но в гораздо большей степени он остаётся искусством. Зачастую самую большую уязвимость представляют собой процессы в рамках конкретных структур, а не эти самые структуры как таковые, причём нередко скорее управленческие или бюрократические процессы, чем технические»[169].

В своих работах Люттвак часто проводит мысль о том, что современная демократическая страна не может победить в партизанской войне или в любой другой войне, ведущейся на территории противника, если её вмешательство не поддерживается подавляющим большинством населения захваченной страны. Дело в том, что в прежние времена западные страны могли выигрывать колониальные войны, имея существенно меньший разрыв в технологическом отношении по сравнению с туземцами, чем они имеют сегодня, по той причине, что тогда общественное мнение этих стран поддерживало войны. Но в наши дни население демократических стран уже не готово допускать той жестокости и тех жертв, которые требует ведение партизанских войн. Общественность, СМИ и политическая оппозиция в наши дни уже не допустят больших потерь ни в рядах солдат своей страны, ни среди мирного населения, проживающего на оккупированной территории, поэтому правительство рано или поздно будет вынуждено вывести войска.

Со времени выхода в свет этой книги прошло более десяти лет, и очевидно, что Америка и НАТО продвинулись вперёд в деле ведения дистантных, постгероических войн. Так, в Афганистане и Ираке они ещё вынуждены были задействовать наземные силы после того, как авиация уже сломила сопротивление авторитарных режимов, но в Ливии авиации и ракетам помогали уже не натовские наземные войска, а местные повстанцы. В настоящий момент Сирия «раскачивается» до состояния гражданской войны, и к тому времени, когда начнутся полномасштабные боевые действия между правительственными войсками и вооружаемыми из-за границы повстанцами (пополнившими свои ряды наёмниками из других стран), НАТО снова сможет наносить точечные авиационные удары по военно-промышленным объектам войск диктатора.

Стоит отметить, что Эдвард Люттвак достаточно критически относится к попыткам использования армии западных стран для «демократизации» авторитарных режимов и для разрешения межнациональных споров. В наиболее чёткой форме его отношение к этим темам прозвучало в статье «Дайте войне шанс»[170]. Люттвак указывает, что практически во всех ситуациях, когда войска миротворцев или армейских частей западных стран были использованы для решения межнациональных конфликтов или усмирения «авторитарных агрессоров», это приводило лишь к большему насилию и большему количеству жертв среди мирного населения. В какой-то степени война является средством разрешения неустранимого конфликта, и насилие прекращается в тот момент, когда ресурсы, подпитывающие стремление сторон к противостоянию, иссякают. А если происходит вмешательство третьей стороны, то это чаще всего приводит к ещё большему разжиганию и продлению конфликта, так как западные миротворцы начинают поддерживать ту сторону, у которой меньше ресурсов, поощряя её к продолжению и эскалации войны. То, что мы имели возможность увидеть в Ливии в 2011 году, являлось как раз таким примером разжигания гражданской войны, приведшего к ничем не оправданному увеличению количества жертв среди мирного населения. Судя по всему, насилие в Ливии не прекратилось, и конфликт чреват ещё большим количеством жертв, не говоря уже о разрушении экономики страны. На события в Ливии Эдвард Люттвак ответил статьёй «Ливия. Это не наша война»[171], в которой участие США в этом противостоянии было оценено им, как деструктивное: и для населения Ливии, и для имиджа Соединённых Штатов.

Проявление парадоксальной логики стратегии в геоэкономических войнах. Когда будет пройдена «кульминационная точка успеха»?

Уже на страницах книги «Стратегия: Логика войны и мира» в 2001 году Люттвак говорит об угрозе того, что Соединённые Штаты Америки рано или поздно перейдут кульминационную точку успеха. По логике grand strategy, излишнее усиление державы может привести к тому, что против неё будет создана мощная коалиция стран, опасающихся этого бесконтрольного усиления. На период завершения «холодной войны» Америке удалось создать несколько сильных альянсов, эффективно действующих международных структур, которые были организованы таким образом, чтобы максимально защищать интересы Соединённых Штатов. Но история показывает, что политические альянсы сильны до тех пор, пока существует общий и сильный враг, против которого имеет смысл объединяться, пренебрегая некоторыми своими узкими национальными интересами. Уже в течение двух десятилетий после распада СССР Америке удаётся сохранять возникшие на противопоставлении этой стране альянсы, тем не менее НАТО несколько раз оказывалось на грани раскола. В других организациях также усиливаются разногласия и споры[172].

События последних лет — глобальный экономический кризис, дестабилизация огромных регионов планеты, появление на международной арене новых геополитически активных стран (Китай, Бразилия) — всё это говорит о том, что в сфере геоэкономики также работает парадоксальная логика стратегии. Геоэкономические войны также сопровождаются всплесками побед и поражений, и их участники также могут перейти кульминационные точки своего успеха.

Оказалось, что земной шар имеет свои естественные географические пределы, и экономическая экспансия не может продолжаться до бесконечности. Так, схема аутсорсинга начинает истощать свои возможности: на планете остаётся всё меньше стран, способных предоставить Западу дешёвую рабочую силу и гарантии относительного политического порядка и стабильности. Большинство юго-восточных азиатских стран уже задействовано в этом процессе, а африканские и азиатские государства не могут предоставить гарантии, необходимые для ведения бизнеса, и их властители не могут заставить население работать задёшево.

С другой стороны, развивающиеся страны, задействованные в схеме аутсорсинга, уже начинают находить средства противостояния геоэко номической экспансии технологически развитых стран. Ведь аутсорсинг был возможен только по причине огромного разрыва в уровне научно-технического развития Востока и Запада. Но в последние годы этот разрыв стал сокращаться. Некоторые страны (и прежде всего — Китай) продемонстрировали способность к быстрому освоению передовых западных технологий, как в смысле разработки новых продуктов и инфраструктуры их использования, так и в смысле освоения передовых технологий ведений бизнеса. Кроме того, некоторые азиатские страны вырастили профессиональную и геополитически активную бюрократию, способную мобилизовать свой национальный бизнес на совместное ведение геоэкономических войн. Получается, что темпы разработки западными странами новых передовых технологий отстают от темпов освоения этих технологий восточными странами, что приводит к сокращению разрыва.

Экономия в расходах на социальные нужды и сокращение расходов на образование привели к тому, что западное общество начинает терять организационную и интеллектуальную мобильность. Подрастающие поколения не способны подстраиваться под быстрые темпы развития турбокапитализма, а «интеллектуальные гетто» не способны произвести достаточное количество квалифицированных и мобильных кадров. Для того чтобы сохранять технологический разрыв между Востоком и Западом, развитые страны должны были бы не сокращать, а увеличивать расходы на систему образования и производить её качественную модернизацию. Но этого не произошло. К тому же сократились темпы «вымывания умов» из развивающихся стран и стран бывшего социалистического лагеря, образовательная система которых предоставляла Западу профессиональные кадры, за подготовку которых не требовалось платить. Находящаяся в состоянии победоносного наступления армия геополитически активных западных стран забыла о своих тылах, пока ещё они страдают лишь от собственного организационного трения, но как только их конкуренты мобилизуют свои силы и выработают систему контрмер, мы сможем наблюдать в этом противостоянии переходную точку-«кульминационную точку успеха»

Похоже, что и разогнавшийся до безумных пределов турбокапитализм также исчерпал свои возможности. Наглядным свидетельством этому является начавшийся в 2008 году и продолжающийся до сих пор международный экономический кризис, приведший государства к необходимости проводить мероприятия по спасению банковской и финансовой системы, которая ранее так ревностно освобождалась от государственного контроля.

Прогнозы

В XIX–XX веках, оказавшись в похожих ситуациях, геополитически активные страны развязывали войны. Однако возможность возгорания Третьей мировой войны, по принципу предыдущих мировых войн, маловероятна: ввязываться в реальные «Горячие конфликты», ведущие к открытому вооружённому противостоянию при наличии у потенциальных противников ядерных арсеналов, сегодня никто не хочет. Что, впрочем, не исключает возможности резкого обострения геоэкономических баталий, в комплекте с разжиганием региональных конфликтов, в процессе которых будут использоваться стратегия постгероических войн и технология разжигания гражданских войн.

Текущий экономический кризис с некоторыми уступками можно упаковать в концепцию естественного развития капитализма, которому свойственны всплески и падения, кризисы и войны. Но дело в том, что происходящее сегодня в определённом смысле являлся ещё и искусственно организованным событием. И если кому-то уже несколько раз удавалось, пусть даже и случайно, спровоцировать экономический кризис, то в будущем появляется возможность технологизировать этот процесс и сделать эти кризисы управляемыми. Их можно организовывать в отдельно взятых странах, в отдельных регионах, на отдельно выделенных рынках (например — сырьевом или на рынке энергоносителей, если потребуется приструнить производителей нефти, газа или металлов), а можно действовать и в геополитических масштабах, просто нужно продумать меры по защите своей национальной экономики. Ведь, по сути, «финансовый пузырь» — это стихийно возникшая «финансовая пирамида». В возникновении финансовых пузырей обычно обвиняются «естественные законы развития капитализма», и осудить эту социально-экономическую стихию невозможно, ведь даже не все создатели финансовых пирамид закончили свою карьеру в тюрьме.

По мере разрешения текущего экономического кризиса на международной арене, скорее всего, будут набирать силы процессы, обратные процессам глобализации и турбокапитализма: государства начнут более ревностно защищать свои национальные рынки, национальную валюту и по возможности проявлять собственную геоэкономическую активность. Усилится и уровень контроля государств над экономикой, что в некоторых западных странах может привести к победе на выборах социалистов или/и умеренных националистов. Будут продолжаться попытки снижения роли доллара как международной резервной валюты.

Но для противостояния процессам глобализации и втягивающей силе турбокапитализма не достаточно одной лишь геоэкономической воли и решимости национальных элит, для этого ещё нужны сырьевые, энергетические, технологические и финансовые ресурсы. Большинство западных, во всяком случае — европейских, стран сегодня находятся в очень сильной сырьевой и энергетической зависимости от других государств, поэтому, несмотря на лозунги о защите своих национальных экономик, они будут вынуждены ратовать за всё большую свободу мирового рынка. В условиях свободного рынка для западных стран существуют два пути сохранения конкурентных преимуществ: во-первых, вложение в развитие своих производственных, финансовых, инфраструктурных и военных технологий и, во-вторых — запуск процессов, мешающих потенциальным конкурентам развивать их технологии и их собственную экономику. Добиться ещё большего увеличения темпов роста в рамках существующих моделей устройства западного общества довольно-таки трудно, зато использовать наличную военную, финансовую и организационную мощь для дестабилизации регионов претендующих на реализацию собственных геоэкономических амбиций у Запада пока ещё вполне достаточно.

Несмотря на суровый климат, который создают на международной арене процессы глобализации, остаётся потенциальная возможность для расцвета некоторых относительно «самодостаточных стран». Тех государств, на чьей территории имеются богатые запасы сырья и энергоресурсов и которые имеют достаточно развитую научную и производственную базу для модернизации своей экономики, хотя и не обладают первенством в развитии передовых технологий. При реализации грамотных экономических реформ, предполагающих, в частности, разумный обмен имеющихся природных ресурсов на недостающие в стране технологии, и при условии поддержки государством национального бизнеса, эти страны могут завоевать себе возможность несколько дистанцироваться от процессов глобализации, или же предложить собственные условия участия в этом процессе. Россия и Бразилия вполне подходят под определение подобных стран. Однако для того чтобы воспользоваться имеющимися ресурсами и предоставленными обстоятельствами, страна должна обладать сильной и легитимной властью, с реальной поддержкой населения, а также иметь профессиональную геоэкономически активную бюрократию. И то и другое на сегодняшний день в России отсутствует.

Развитию «самодостаточных стран» могут помешать не только внутренние, но и внешние обстоятельства. Уже существующие сейчас геоэкономически активные страны, имеющие достаточно мощные технологические и финансовые ресурсы, а также сложившуюся и способную к ведению геоэкономических войн бюрократическую машину, будут препятствовать попыткам закрытия национальных рынков и ужесточения доступа к природным ресурсам, производимым слаборазвитыми странами. Запад уже упустил из виду Китай, который в течение нескольких десятилетий превратился из экспортёра сырья в крупнейшего в мире потребителя, Поэтому к промышленным политикам других развивающихся стран, обладающим богатыми запасами природных ресурсов, внимание будет очень пристальным. Ведь если и Россия вдруг действительно запустит реформы, предполагающие смену парадигмы развития, и приступит к диверсификации экономики с увеличением объёмов внутреннего потребления, то дефицит природных ресурсов в мировой экономике станет ещё более острым. Сложившийся альянс сильных в экономическом, технологическом и военном смысле государств постарается использовать пока ещё имеющееся геоэкономическое и военное превосходство для утверждения на международной арене нужного им положения дел.

В идеологическом плане могут быть разработаны новые демократические принципы. Например, утверждены на международном уровне законы «об эффективном и демократичном использовании страной подвластной ей территории» в комплекте с законом «о справедливом использовании мировых природных ресурсов для нужд всего человечества». И Европа, и США, и Китай поддержат эти начинания, и тогда «самодостаточная» (в смысле имеющихся природных ресурсов), но не демократическая и неэффективно управляющая своей территорией Россия получит порицание от мирового сообщества, со всеми вытекающими последствиями. Вряд ли объединение в один альянс с Бразилией, Венесуэлой и странами Персидского залива поможет в противостоянии с вышеуказанным альянсом развитых стран.

Возвращение эры большой стратегии. Китай и США

В феврале 2011 года Эдвард Люттвак посетил Россию с серией лекций, содержание которых заключалось в том, что, судя по всему, практика grand strategy будет задействована вновь[173]. У Америки была возможность в течение двадцати лет существовать в качестве единой сверхдержавы, но в наши дни на горизонте появляется новый достойный игрок в геоэкономических и геополитических играх — Китай. Данная страна накопила достаточную экономическую и финансовую мощь, она освоила тактику ведения геополитических игр, сумела сформировать геоэкономически активную бюрократию, набрала высокие темпы развития и, буквально в последние годы, приступила к активному наращиванию не только экономического, но и военного потенциала.

По мнению Люттвака, Китай переходит к более активной и агрессивной стратегии поведения в международной политике. У него начали портиться отношения с соседями, появились и обострились территориальные претензии к другим странам. В последние годы Китай всё чаще вступает в конкурентные отношения с США в сфере экономики и геоэкономики[174]. «Однако начиная с 2008 года китайская политика резко изменилась. — Пишет Люттвак в своей статье. — Возможно, это было вызвано решительной переоценкой роли Китая в мире, вызванной западным экономическим кризисом, который, вроде бы, подтвердил правильность китайской экономической политики („пекинский консенсус“) и одновременно сильно подпортил имидж демократического капитализма западного стиля. Но, вероятно, первопричиной стал просто взрыв высокомерия. В любом случае последствия всего этого были предсказуемы: самоуверенные утверждения, ироничные опровержения и резкие предупреждения стали более частыми в китайском официальном языке при комментариях международных проблем, что сопровождалось многочисленными разговорами на тему перехода Китая от „следования правилам“ к „установлению правил[175]“.»

Ещё в 90-х годах прошлого века Люттвак указывал на то, что Китай является реальным конкурентом Соединённым Штатам, и сейчас он ещё сильнее укрепился в этом мнении. Кроме того, Люттвак всегда считал, что после распада Советского Союза Россия является не врагом, а потенциальным союзником и партнёром США. В новых геополитических раскладах, по мнению Люттвака, Россия снова получает возможность играть важную роль. Уже не будучи на данный момент сверхдержавой и геоэкономически активной страной, Россия, тем не менее, получает сильные позиции в назревающем геоэкономическом противостоянии. От того, чью сторону она займёт в этом противостоянии, зависит его исход. Если Россия войдёт в один альянс с Китаем, Пакистаном и Ираном, сохранив свои крепкие отношения с Индией, то Китай одержит как минимум временный успех над Соединёнными Штатами, если же Россия поддержит США, то выиграет альянс Америки и Европы.

В Интернете была размещена запись выступления Эдварда Люттвака 22 февраля 2011 года в МГИМО в рамках цикла лекций, организованных Фондом поддержки гражданских инициатив «Стратегия-2020»[176]. Этот видеоролик вызвал неоднозначную реакцию прессы, а также российских геополитиков и политологов. Самым радикальным стало, пожалуй, утверждение, что Люттвак хочет расколоть Россию на несколько частей (по какой-то причине говорилось о семи частях, наверное, потому что это число имеет некий сакральный смысл). Возможно, авторы этого заявления перепутали Люттвака с Бжезинским. Мы останавливаемся на этом, казалось бы, проходном случае, поскольку он кажется нам показательным для реакции российских интеллектуалов (в данной полемике принимали участие политологи, геополитики, эксперты аналитических служб и центров, дипломаты) на действия и предложения Америки. Люттвак писал в одной из своих книг о том, что русские умеют либо восхищаться, либо ненавидеть.

Американская властная элита неоднородна, и в её рядах много самых разных фракций, которые в том или ином ключе разыгрывают российскую карту. Россию могут не любить потому, что так нужно для сбора голосов избирателей или поддержки определённых лоббистских групп; кто-то может ненавидеть нашу страну по привычке или из-за каких-то личных соображений; кто-то — потому что видит в ней реального врага или конкурента. Но в то же время в Америке достаточно людей, которые видят в России потенциального партнёра. Известно, что в реальной политике вообще не бывает любви или дружбы, в ней бывает только временное партнёрство. Сегодня у Америки много объективных причин для поисков российской дружбы. Это означает в том числе и то, что США хочет использовать Россию в каких-то своих целях. Такое поведение естественно, просто нам нужно задуматься о том, чем нам могут быть полезны Соединённые Штаты. И если на протяжении недавней истории Америка несколько раз обманывала Россию, то в этом имеет смысл винить не её (не только её), а скорее наших политиков и нашу дипломатию. В любом случае, если Россия попала в зону действия grand strategy, то это означает, что нам нужно изучать её логику и грамматику, а также логику и привычные стратегии поведения других участников геоэкономических игр.

Книги Эдварда Люттвака являются очень хорошим пособием для изучения геополитики, геоэкономики, военной стратегии и grand strategy, которая в его теории объединяет в себе все перечисленные практики. В мире существует не так много людей, способных провести грамотный анализ геополитической ситуации; очень мало людей, способных предъявить собственный подход и методы изучения сложных геополитических и геоэкономических процессов; мало людей, имеющих возможность конвертировать свои теоретические построения в практические рекомендации; и считанные единицы тех, кто имел бы при этом собственный опыт реализации на практике хотя бы отдельных элементов военной стратегии или опыт участия в проектах геополитического масштаба. Люттвак имел такой практический опыт, и он сочетает в себе все вышеперечисленные интеллектуальные и профессиональные качества.