Время любить Бенцони Жюльетта

Богадельня в Обраке

Туман с каждым мгновением становился все гуще. Его длинные серые полотнища вились вокруг изнуренной толпы паломников, словно влажное погребальное покрывало… Сколько уже времени они брели по этим безлюдным унылым пространствам. Бесконечно! Между тем не видно было никакого убежища, где усталые люди могли отдохнуть. Поднялся ветер, завыл, набросился со всех сторон, разрывая туман. Но тот опять быстро сгущался, поглощая гул голосов и шарканье ног.

Катрин шла среди других. Она согнула спину и опустила голову, изо всех сил стараясь удержать полы накидки, которую рвал вихрь. Частенько в пути ей приходилось поддерживать свою спутницу Жилетту де Вошель. Они с ней познакомились во время пасхальной службы. Это была вдова лет сорока, из хорошей семьи, прекрасно воспитанная, с трагическим лицом. Увидев, с каким трудом Жилетта шла по дороге, часто заходясь в мучительном кашле и едва переводя дыхание на этой горной высоте, Катрин не удержалась и предложила ей свою помощь.

В первые рассветные часы они вышли из мальбузонских сараев с намерением добраться до Насбинальского монастыря, который находился всего в двух лье дальше, но туман быстро сгустился, и вскоре они убедились, что сбились с пути. Тогда предводитель собрал их вокруг себя.

– Нам нужно идти по этой тропе, куда бы она нас ни завела, – сказал он. – Сойти с нее – значит заблудиться в тумане. Тропинка нас куда-то выведет, и, во всяком случае, положимся на милость Божию!..

Никто не высказал другого мнения, настолько было велико влияние этого пастыря на разношерстное людское стадо. Катрин не очень-то много знала о нем. Она слышала, что его звали Жербер Боа, что он был одним из самых богатых горожан Клермона, но сейчас в это трудно было поверить. Высокий и худощавый, он выглядел аскетом. У Катрин создалось ощущение, что он ненавидел женскую половину человечества. Его манера обращения с ней оставалась холодной, едва-едва обходительной, тогда как в отношении других паломников он проявлял больше сердечности. Когда приходил час молитвы, Катрин замечала, что душа у этого человека воспламенялась.

Жербер увлек паломников по неизвестной дороге, и они шли, шли. В какой-то момент из тумана возник мост через поток. Они решили, что это Бог послал им ориентир.

– Это река Бос, а дорога ведет к Маркастелю. Не станем делать привал в Насбинале, а пойдем сразу в богадельню в Обраке!

Путники воспряли духом и двинулись дальше. Но мало-помалу туман заволок окрестности, голоса глохли в этом сыром полумраке. Силы были на исходе. Всеми овладело тупое безразличие. Хотелось лечь на землю прямо здесь, в этой пустыне, под ледяным ветром, который нес с собой хлопья снега. Несмотря ни на что – на гнуснейшую погоду, стертые ноги, усталость, мужество Катрин не ослабевало. Для того чтобы увидеть Арно, она готова была вынести в десять раз больше.

Внезапно Жилетта де Вошель споткнулась о камень и упала, увлекая за собой Катрин. В колонне паломников произошло некоторое смятение, и немедленно Жербер Боа оказался рядом с женщинами.

– Что происходит? Не можете повнимательнее смотреть под ноги?

Тон был сухой, вовсе лишенный участия. Катрин ответила так же жестко:

– Моя спутница в изнеможении! Этой дороге нет конца!..

Тонкий рот Жербера сложился в презрительную улыбку.

– А всего ведь пять дней прошло, как мы в пути! Если эта женщина больна, ей нужно было оставаться дома! Паломничество – это не увеселительная прогулка! Бог хочет…

– Бог хочет, – сухо прервала его Катрин, – чтобы люди проявляли сострадание к другим и милосердие к их немощам! Вместо упреков, мессир, лучше бы предложили помощь!

– Женщина, – ответил Жербер, – здесь никто не спрашивает вашего мнения.

– Осмелюсь заметить, что я назвала вас мессиром. И у меня нет привычки откликаться на «женщину». У меня есть имя: я – Катрин де Монсальви!

– У вас прежде всего невообразимое высокомерие. Здесь есть только собравшиеся вместе грешники и грешницы, стремящиеся к раскаянию…

Презрительный и одновременно менторский тон клермонца взбесил Катрин.

– Вам ли говорить о высокомерии других, брат мой, – прервала она его, напирая на слово «брат». – Явно вы знаете о предмете ваших наставлений в совершенстве… особенно если судить по вашему собственному милосердию!

В серых глазах Жербера сверкнула злость. Их взгляды скрестились, как шпаги, но молодая женщина не опустила глаз. Он должен почувствовать раз и навсегда, что она никогда не станет танцевать под его дудку… И Жербер это понял. Бессознательным жестом он поднял руку с тяжелым посохом. Один из паломников живо встал между ними, схватил его за поднятую руку и заставил опустить ее.

– Брат мой, успокойтесь! Не забывайте, что перед вами женщина, а не слуга. Ну и крутые же у вас в вашей дикой Оверни манеры! – произнес насмешливым тоном человек. – Не лучше ли поскорее вывести нас из этого тумана, чем воевать с дамами. Мне кажется, мы выбрали плохое место для разговора. Я помогу мадам Катрин поддерживать нашу сестру до привала… если мы наконец доберемся до него!

Катрин улыбнулась ему с благодарностью. Она не видела его раньше и удивилась странному для паломника виду. Это был молодой мужчина, лицо которого совсем не соответствовало представлению о набожном человеке. На этом чрезвычайно выразительном лице все было примечательно: на толстые чувственные губы буквально ложился длинный, с горбинкой нос; маленькие голубые глазки глубоко сидели под бесцветными бровями, подбородок был квадратный и волевой, лицо покрывали преждевременные морщины. Черты были грубыми, лицо подвижным, а живой взгляд свидетельствовал об уме, да и насмешливые складки у рта указывали на его непреодолимую склонность к иронии.

Видя, что Катрин молчаливо его изучает, он дружелюбно улыбнулся и представился, сняв большую шляпу с лихо заломленными полями.

– Жосс Роллар, прекрасная дама, к вашим услугам! Эй, там! Кто мне поможет нести эту женщину до приюта?

Среди ближних соседей таких не нашлось. Тогда Жосс с размаху хлопнул по плечу ссутулившегося человека среднего роста.

– Давай, приятель! Помоги мне немного!

– Я вовсе вам не приятель! – пробурчал тот.

Без всякого энтузиазма он подошел с Жоссом к Катрин, которая пыталась поднять Жилетту. Жосс, взглянув на вытянутое лицо паломника, от души рассмеялся:

– Да уж ладно! Разве братья и сестры не должны помогать друг другу? Так возьмите, брат мой, эту госпожу с одной стороны, а я поддержу ее с другой.

Но он тем не менее подал Жилетте руку, а Жосс поддержал ее с другой стороны. Так, опираясь на них, бедная женщина поплелась дальше.

Вдруг сквозь туман пробился слабый и тонкий звук колокола. Боа с торжеством провозгласил:

– Вот и колокол, сзывающий путников! Вперед!

Высоко подняв посох, словно знамя, он устремился в том направлении, откуда слышался звук. Измученные люди двинулись за ним. Звук колокола становился все громче. Вскоре слабый желтый свет забрезжил в потемках.

Внезапно среди тумана Катрин с облегчением увидела скопище приземистых построек. Разрезая небо черными ребрами, перед ними встали огромная античная башня, массивная квадратная колокольня, на которой горел огонь. Главные ворота, скрипя, открылись, выпустив трех монахов с факелами.

– Мы богомолы, Божьи люди! – крикнул Жербер сильным голосом. – Мы просим приюта!

– Входите, братья, приют открыт для вас!

Внезапно пошел снег, укутывая белым покрывалом обширный двор. Катрин устало прислонилась к стене. Ну, конечно, их сейчас поселят в одной комнате со всеми ее спутниками… Но в этот вечер, не зная даже почему, ее донимало желание остаться хоть на какое-то время одной. Она чувствовала себя чужой среди этих людей, посторонней. Их гнал страх перед адом. А она? Конечно, она желала, чтобы Бог положил конец ее мукам, чтобы Бог вылечил любимого ею супруга, но более всего ей хотелось вернуть его, его любовь, его поцелуи, жар его тела… в ней не трепетали высокие духовные помыслы, ее снедала именно земная любовь, телесная, без которой она не могла жить.

– Мы разделимся, – произнес отрывистый голос Жербера. – Монахини позаботятся о женщинах. А мужчины пусть идут за мной!

Тут Катрин увидела, как из строения вышли четыре монахини в черных облачениях августинского ордена с белыми нагрудниками.

Жосс Роллар и Колен Дезепинетт передали двум из них бедную Жилетту. Катрин попросила монахинь:

– Моя спутница совсем потеряла силы. Ей нужны хороший уход и покой. Нет ли у вас комнатки, где я могла бы заняться ею?

Монахиня посмотрела на Катрин с раздражением. Она принялась укладывать Жилетту на носилки, которые одна из монахинь позаботилась принести. Затем вместе с другой монахиней они подняли носилки, и только тогда она ответила молодой женщине:

– У нас две комнаты. Они заняты одной знатной дамой и ее служанками. Эта дама сломала ногу. Из-за этого несчастного случая она все еще у нас.

– Не могла бы она отправить прислугу в общий зал и уступить одну из комнат?

Сестра Леонарда пожала плечами.

– Лично я не рискну попросить ее об этом. Она… скажем, у нее характер несговорчивый! Видно, что это очень высокопоставленная дама.

– У вас между тем вид человека, которого нелегко устрашить, сестра моя, – заметила Катрин. – Но если эта дама наводит на вас такой страх, я охотно сама схожу к ней.

Они тем временем уже вошли через низенькую дверку в дом, где жили монахини, ухаживающие за больными. Остальные женщины-паломницы последовали за ними. Они оказались в обширной кухне, пол которой был выложен каменными плитами.

Носилки поставили у огня, и сестра Леонарда наклонилась над больной.

– Она очень бледна! – сказала она. – Я дам ей сердечных капель, а пока ей приготовят кровать…

– Скажите мне, где эта дама, – произнесла Катрин, которая твердо гнула свое, – я с ней поговорю… Сама я тоже ношу титул.

Катрин склонилась над Жилеттой, которая мало-помалу приходила в себя. Тогда Катрин решила пойти за Леонардой и двинулась в направлении, в котором ушла монахиня.

Да, дама со сломанной ногой действительно обладала мощным голосом, ибо, когда Катрин остановилась перед дверью, она услышала, как та вопила:

– Мне не обойтись без моих женщин, сестра моя! Вы хотите, чтобы я отправила их в другой конец здания? Кровать всегда кровать, стоит она в той или в другой комнате!

Сестра Леонарда ответила что-то. Катрин не расслышала, так как в этот момент вспомнила, где же она слышала этот голос.

– Черт побери, сестра моя! Комнаты мне нужны, ясно вам?

Катрин решительно вошла в комнату. Ей открылась маленькая и низенькая келья, в которой большая кровать с выцветшими занавесками и конической формы камин занимали почти все пространство.

В кровати сидела обложенная множеством подушек могучего телосложения женщина. Укрытая грудой одеял, она возлежала на подушках. На ней был надет капот, подбитый лисой, великолепная белая рука, протянутая по направлению к сестре Леонарде с некоторой угрозой, выступала из широких рукавов.

Скрип двери отвлек внимание дамы, и та, завидев посетительницу у порога, завопила еще громче:

– Кого это еще несет сюда? Кто эта особа?

Разрываясь между желанием рассмеяться и расплакаться, Катрин шагнула вперед.

– Это только я, мадам Эрменгарда! Вы что, меня забыли?

Онемев от удивления на какое-то время, пожилая женщина так и осталась сидеть на месте.

– Эрменгарда, вы разве не узнаете меня? Это же я…

– Катрин! Катрин! Моя малышка!..

Обе женщины горячо обнялись и расцеловались и некоторое время так и оставались, прижавшись друг к другу.

– Эрменгарда, как хорошо, что я свиделась с вами… Но как вы оказались здесь?

– А вы?

Эрменгарда отстранила от себя Катрин и изучающе посмотрела на нее.

– Вы изменились… ну совсем немного! Вы все такая же красавица, может быть, даже еще больше похорошели! Правда, немного другая… менее роскошная, но более волнующая! Скажу: вы стали тоньше, духовнее!.. Дьявол его возьми! Разве можно подумать, что вы родились на свет Божий в какой-то лавчонке?

– Госпожа графиня, – подала голос сестра Леонарда. – Прошу вас избегать всякого упоминания о сатане в этом святом жилище!

Эрменгарда обернулась и посмотрела на монахиню с неподдельным удивлением.

– Вы еще здесь, а? Ах, да… комната… Хорошо, идите и переселите моих бездельниц в общий зал. Теперь, когда госпожа де Бразен со мной, мне никто не нужен! И у нас есть о чем поговорить!

Монахиня, которую так бесцеремонно спровадили, поджала губы, но поклонилась и вышла, не прибавив ни слова. Графиня подвинулась на кровати, которая затрещала под ее тяжестью, и дала место своей подруге.

– Сядьте здесь, миленькая моя, и поговорим! Сколько же времени прошло с тех пор, как вы меня бросили и устремились на приступ Орлеана?

– Пять лет, – сказала Катрин. – Уже пять лет! Время быстро проходит.

– Пять лет, – повторила за ней Эрменгарда, – как я старалась хоть что-нибудь узнать о мадам де Бразен.

– Дорогая Эрменгарда, вам нужно отвыкнуть называть меня мадам Бразен. Я больше не ношу этого имени…

– А какое же тогда?

– Самое прекрасное из всех: Монсальви! – произнесла молодая женщина с такой гордостью, что графиня не смогла не улыбнуться.

– Какое же колдовское средство вы нашли, чтобы заставить полюбить вас несговорчивого мессира Арно?

При имени мужа улыбка сбежала с лица Катрин. У ее нежного рта пролегла горькая морщинка, она отвела глаза.

– Это длинная история… – прошептала она. – Страшная история…

Мадам де Шатовиллен какой-то миг хранила молчание. Она наблюдала за своей подругой, взволнованная той болью, которая отразилась на лице Катрин. Она не знала, как продолжить разговор, боясь ранить молодую женщину. Через какое-то время она сказала с не свойственной ей мягкостью:

– Позовите одну из моих служанок, пусть она поможет вам снять намокшую одежду, высушит ее, а вам даст другую… она будет немного велика, но согреет вас. Нам принесут ужин, и вы мне все расскажете. Похоже, вы ужасно устали…

– Да, – согласилась Катрин со слабой улыбкой. – Но прежде мне нужно заняться одной из моих спутниц.

Она вышла в коридор и столкнулась с Жилеттой, которую вели в соседнюю комнату, откуда выдворили двух камеристок Эрменгарды. Ее сопровождала женщина, которая обещала Катрин заняться больной в ее отсутствие.

– Говорят, вы встретили подругу, – сказала она. – Если хотите, ночью я подежурю у постели больной.

– Но, – сказала Катрин, – я не хотела бы… Вам же тоже нужно отдохнуть!

Катрин с интересом посмотрела на нее. Это была молодая женщина, примерно тридцати лет, невысокая брюнетка, худая, но ее кожа, огрубевшая на ветру и солнце, придавала ей вид человека с крепким здоровьем. Она была бедно, но чисто одета.

– Как вас зовут? – мягко спросила она.

– Марго!

– Спасибо! Я буду в соседней комнате. Позовите, если понадобится.

– Будьте спокойны, – заверила ее Марго, – я справлюсь сама. Впрочем, бедной Жилетте больше всего нужно поесть хорошего супа да выспаться, что бы там ни думал наш вожак, который желает от нее избавиться!

– А что он сказал про нее?

– Что он не хочет тащить больных до Компостелла.

– Это мы еще посмотрим! – сказала Катрин.

Уже наступила глубокая ночь, когда Катрин умолкла. Эрменгарда выслушала историю молодой женщины от начала до конца, не прерывая.

– У вас необычная судьба. И я верю, что, несмотря на самые жуткие приключения, вы способны выстоять до конца. Значит, вы отправились в дорогу к Сантьяго-де-Компостела? А если вы не найдете там мужа?

– Я пойду на край земли, если понадобится.

– А если он вовсе не выздоровел и его еще больше разъедает проказа?

– Я все равно пойду за ним. Тогда я стану с ним жить, и ничто не заставит меня с ним разлучиться! Вы же хорошо знаете, Эрменгарда, что в нем, только в нем всегда был единственный смысл моей жизни.

– Увы! Уж я-то знаю это слишком хорошо! Я спрашиваю себя, надо ли уж так благодарить небо за то, что оно свело вас с Арно де Монсальви.

– Небо не могло мне сделать более чудесного подарка! – воскликнула Катрин с таким возбуждением, что Эрменгарда подняла брови и заметила небрежным тоном:

– А ведь вы могли бы царить над империей! А знаете ли вы, что герцог Филипп вас никогда не забывал?

Катрин изменилась в лице и вдруг отстранилась от своей подруги.

– Эрменгарда, – сказала она сдержанно, – если вы хотите, чтобы мы оставались друзьями, никогда мне больше не говорите о герцоге Филиппе! Я хочу зачеркнуть эту страницу моей жизни.

– Значит, у вас память чертовски сговорчивая! Должно быть, это непросто!

– Может быть! Но… – и тон Катрин внезапно смягчился.

Она вернулась, села рядом с Эрменгардой и мягко попросила:

– Расскажите мне лучше о моих родных, о матери и дяде Матье. Если, конечно, вам самой что-нибудь известно.

– Конечно, известно, – пробурчала Эрменгарда. – Они оба живут неплохо. Я нашла, что они постарели, но здоровье у них хорошее.

– Мое… отступничество не стоило им слишком больших неприятностей? – спросила Катрин с явной тревогой.

– Да уж нашли время об этом беспокоиться! – заметила старая дама со слабой улыбкой. – Нет, с ними ничего плохого не случилось. У герцога все же душа не такая низменная, чтобы заставить их заплатить за свои любовные неудачи. По-моему, он страстно желает, чтобы вы знали, какая возвышенная душа обитает в нем! Итак, владение вашего дяди весьма процветает. Не скажу того же о владениях Шатовилленов!

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что я тоже в некотором роде изгнанница. Видите ли, мой сын женился на молоденькой Изабелле де Ла Тремуй, сестрице вашего друга, бывшего камергера.

– Надеюсь, она на него хотя бы не походит! – вскричала Катрин с ужасом.

– Вовсе нет: она прелестна! Сверх того, мой сын отправил обратно герцогу Бедфорду свой орден Подвязки и пошел на открытый мятеж против нашего дорогого герцога. В результате теперь герцогские войска осаждают наш замок Грансе, а я подумала, что пришло время попутешествовать немного по стране. Но я благословляю этот проклятый несчастный случай, из-за которого я сломала себе ногу и задержалась здесь. Без него я была бы уже далеко и не встретилась бы с вами…

– К несчастью, – вздохнула Катрин, – мы опять с вами расстанемся. Ваша нога задержит вас здесь еще на много дней, а я должна завтра же идти дальше!

Лицо мадам де Шатовиллен побагровело.

– Ну уж нет! Я вас нашла, и я вас не оставлю. Если я не смогу держаться на лошади, мои люди понесут меня на носилках. А теперь вы бы поспали немного. Ложитесь со мной, здесь хватит места для двоих!

Не заставляя себя просить, Катрин прилегла на кровать рядом со своей подругой. Мысль, что она продолжит путь вместе с Эрменгардой, переполняла ее радостью и верой в будущее. Катрин было ясно, что в компании с богатой, энергичной вдовой путь ее облегчится и станет приятней!

Графиня задула свечу, и тьма охватила маленькую комнатку. Невольно Катрин улыбнулась при мысли о том, как рассердится Жербер Боа, когда утром увидит внушительную даму на носилках и узнает, что ему придется принять ее в число своих паломников. На эту сцену любопытно будет посмотреть.

– О чем вы думаете? – произнесла неожиданно Эрменгарда.

– О вас, Эрменгарда, и о себе! Мне повезло, что я вас встретила в самом начале этого долгого путешествия!

– Повезло? Это мне повезло, моя дорогая! Благодаря вам моя жизнь станет, надеюсь, более живописной и оживленной. И мне так это было нужно, черт возьми! Я просто прозябала. Да простит мне Бог! Я чувствую, что выздоровела.

И в качестве доказательства своего душевного здоровья Эрменгарда вскоре заснула и принялась храпеть так, что заглушала монотонные удары колокола.

В древней романской приютской часовне нестройные голоса паломников повторяли за отцом аббатом слова ритуальной молитвы для тех, кто в пути. Но голос Катрин не смешался с голосами других. Про себя она повторяла те резкие слова, которыми обменялась с Жербером Боа как раз перед тем, как войти в часовню, перед началом службы и общей молитвы. Когда молодая женщина появилась, поддерживая под руку еще очень бледную Жилетту де Вошель, клермонец побелел от злости. Он подбежал к ним с такой запальчивостью, что не сразу заметил Эрменгарду, шедшую сзади на костылях.

– Эта женщина не в состоянии продолжать дорогу, – сухо сказал он. – Она, конечно, может побыть на службе, но мы оставим ее на попечение монахинь.

Катрин обещала себе быть мягкой и терпеливой, попытаться задобрить и умаслить Жербера, но почувствовала, что ее терпения надолго не хватит.

– Кто это решил? – спросила она с необыкновенной мягкостью.

– Я! Я руковожу этим паломничеством. Я и решаю!

– Думаю, вы ошибаетесь. Вы не полководец, а мы не ваши солдаты. Мадам Жилетта желает продолжить путь и продолжит его!

Опять молния ярости, которую Катрин уже знала, блеснула в его серых холодных глазах. Катрин стойко выдержала его взгляд и даже холодно ему улыбнулась.

– Успокойтесь, мадам Жилетта никак не будет вам в тягость: она поедет верхом.

– Верхом? Но где это вы думаете сыскать лошадь?

Эрменгарда, которая до сих пор с интересом следила за их перепалкой, посчитала своевременным вступить в разговор. Она проковыляла до Жербера:

– У меня есть лошади, и я ей дам одну из них! У вас есть возражения?

Такое вмешательство явно не доставило удовольствия клермонцу, он нахмурил брови и, посмотрев на старую женщину с видимым пренебрежением, произнес:

– Это еще кто? Откуда взялась эта старуха?

И он за это получил. Вдовствующая мадам де Шатовиллен вдруг побагровела. Твердо уперевшись своими костылями, она выпрямилась во весь рост, и этого оказалось достаточным, чтобы ее лицо возникло в нескольких дюймах от лица Боа.

– Это у вас, мальчик мой, нужно было бы спросить, откуда вы взялись, да с таким плохим воспитанием! Вы первый человек, кто осмелился назвать меня «старухой», и советую вам не повторяться, если не хотите, чтобы мои люди вас научили вежливости. Я намерена присоединиться к вам. Я графиня Эрменгарда де Шатовиллен, и герцог Филипп взвешивает свои слова, когда обращается ко мне! Вы что-нибудь хотите сказать?

Жербер Боа открыл рот, закрыл его, пожал плечами и в конце концов произнес:

– Не в моей власти помешать вам присоединиться к нам.

Он ушел, но мимоходом Катрин перехватила брошенный на нее взгляд. Отныне этот человек стал ее врагом, она была в этом уверена.

Катрин машинально вышла из церкви, как и другие, получила кусок хлеба, который у ворот богадельни раздавал монах, и опять двинулась в путь в рядах паломников. Она отказалась от лошади, которую ей предлагала Эрменгарда.

– Я попрошу вашей помощи, когда совсем изнемогу, – сказала она Эрменгарде, которую две приютские монахини взгромоздили на большую лошадь, такую же рыжую, какой она сама была когда-то. Две другие усадили Жилетту на мирного иноходца, на котором до этого ехала одна из служанок вдовствующей графини де Шатовиллен. Обе камеристки, устроившиеся на одной лошади, и четыре вооруженных всадника составляли свиту мадам Эрменгарды. Они двигались в арьергарде всей группы паломников.

Ворота вновь раскрылись перед путниками, которые теперь выглядели бодрее. Солнце сияло в голубом небе, и свежесть утреннего часа предвещала прекрасный и теплый день. Едва переступив порог старого приюта, паломники вступили на дорогу, прямую и каменистую, протянувшуюся прямо по склону долины. Это была первая площадка на гигантской лестнице, спускавшейся в глубокую долину Ло, откуда поднимался голубоватый туман.

Рубины Сент-Фуа

За два дня они прошли трудную дорогу от Обрака через долину Ло и узкие ущелья Дурду к святому городу Конку. В Жербера Боа будто вселилась неистовая злость: он не хотел слышать ни жалоб, ни вздохов от паломников своей группы.

Для Катрин эти два дня показались адом кромешным. Растертая нога заставляла ее жестоко страдать, но она упорно отказывалась ехать верхом. Ей казалось, что, дай она себе поблажку, не пройди она весь этот покаянный путь как нищая из нищих паломников, Бог не смягчится к ней. Свои муки она жертвовала Богу на благо Арно, страстно желая, чтобы Господь Бог дал ему выздоровление, а ей самой позволил его найти. За такое счастье она с радостью пошла бы по раскаленным углям…

Когда вечером перед паломниками появилась маленькая деревушка, а рядом с ней аббатство на склонах узкой долины реки Уш, Катрин уже почти потеряла сознание. Безразличным взглядом она смотрела на великолепную базилику, перед которой ее спутники в едином порыве упали на колени.

– Вы еле дышите! – пробурчала Эрменгарда. – И не пытайтесь идти за другими в аббатство!.. Там же нет места. Меня уверяли, что здесь есть где-то хороший постоялый двор, и я намереваюсь направиться туда.

Катрин заколебалась, опасаясь презрительных слов Жербера, но их пастырь только и сказал, пожав плечами:

– Селитесь где сможете, каждый устроится как придется. Пользуйтесь сараями, гостеприимством деревенских жителей. Делайте как вам будет угодно. Но не забывайте о торжественной службе и о шествии, которое мы устроим потом.

– Так в котором часу мы уйдем? – с беспокойством спросила Катрин.

– Только послезавтра! Вы, наверное, сестра моя, понимаете, что это – одно из главных мест нашего паломничества. Оно заслуживает того, чтобы посвятили мы ему хотя бы день!

Сказав это, он сухо поклонился и, повернувшись на каблуках, ушел к воротам аббатства. Катрин хотела возразить. Несмотря на усталость от длинных переходов, ей бы хотелось идти не останавливаясь.

– Сколько потерянного времени! – прошептала она, предлагая руку Эрменгарде, которую только что не без труда спустили с лошади ее служанки. Вдовствующая графиня де Шатовиллен, тоже устав часами сидеть в седле, совсем одеревенела, но не утратила бодрого настроения.

– Спорим, что я знаю, о чем вы думаете, милочка!

– Ну, скажите! – улыбнулась Катрин.

– Вы много дали бы, чтобы завтра утром вскочить на доброго коня и, бросив всех этих святош, галопом поскакать туда, где кто-то вас ждет.

Катрин не стала возражать.

– Ваша правда, Эрменгарда! Медлительность этого похода меня убивает. Подумайте только, мы находимся совсем рядом от Монсальви, и мне так просто было бы встретиться и поцеловать моего сына. Но ведь я отправилась в паломничество и не стану лукавить с Богом! Я должна выяснить, где мне искать Арно, я продолжу путь вместе с моими спутниками до конца. И потом, хорошо, когда нас много. Дорога опасная, бандитов всюду полно. Лучше затеряться в толпе, идти среди людей. С вашими служанками и воинами, хоть они и вооружены, нас будет всего семеро.

Постоялый двор Сент-Фуа принял графиню де Шатовиллен со всем уважением, которого заслуживал ее ранг. Впрочем, Эрменгарда умела заставить уважать себя. В заведении было много народа, но она достала все-таки целых две комнаты: одну для Катрин и себя, другую для своих камеристок и Жилетты де Вошель, которую она решительно взяла под свою опеку.

Путешественницы быстро и в молчании съели ужин. Все устали. Эрменгарда сразу же отправилась почивать, а Катрин, несмотря на усталость, долго еще простояла у окна, выходившего на маленькую площадь. У нее было тяжело на сердце, она чувствовала, что не заснет.

Усевшись на каменном подоконнике, Катрин наблюдала за происходящим во дворе. Бродячие комедианты и шуты расположились перед церковью. Они показывали свое искусство перед собравшимися крестьянами и паломниками, которые, за отсутствием места в приюте, спали прямо на паперти. Музыканты играли на виолах, лютнях, арфах и флейтах. Худощавый парень, одетый в зелено-желтый костюм, жонглировал зажженными факелами. На небольшой площадке танцевала босоногая, тоненькая девушка, одетая в ярко-красное трико. Пламя факелов, как в театре, оживляло персонажи изумительной сцены Страшного суда, вырезанной из камня по полю фронтона, раскрашенной и позолоченной, словно страница из Евангелия. Допущенные в рай вот-вот устремятся в небесные сады, а проклятые, гримасничая, под насмешки демонов корчились в адских муках.

Катрин наблюдала за происходящим, думая о своем. Завтра она пойдет отсюда по дороге, по которой ушел Арно, а вслед за ним и бедный Готье. Где-то они сейчас, какие звезды им светят? Что с ними случилось и найдет ли она их след? Невозможно было смириться, что Арно потерян для нее навсегда, но и мертвого Готье она тоже не могла представить.

Вдруг ход мысли Катрин прервался. В толпе, которая глазела на комедиантов, она рассмотрела Жербера Боа. Он подошел к танцовщице. Запыхавшись, девушка только что остановилась и протянула толпе свой тамбурин, когда клермонец как раз обратился к ней. Несмотря на расстояние, Катрин без труда поняла смысл их разговора. Сухая рука Жербера обвиняюще указывала то на яркое, покрытое мишурой и сильно открытое платье девушки, то на большое изображение Христа на фронтоне церкви.

Пуританское поведение Жербера, ясное дело, не пришлось по вкусу группе деревенских парней. Они не видели ничего плохого в том, что кто-то танцевал перед церковью, и двинулись на защиту танцовщицы. Один из них, здоровенный верзила-весельчак, фигура которого немного напомнила Катрин Готье, схватил Жербера за ворот плаща, а в это время трое других встали вокруг с угрожающим видом. Девушки резкими голосами принялись поносить его… Вот сейчас, через миг, Жерберу Боа будет совсем плохо.

Катрин не смогла потом объяснить, что именно заставило ее прийти на выручку Боа. Скорее всего она приняла во внимание тот простой факт, что без него она вряд ли дойдет до Галисии… Катрин бегом выскочила из комнаты, спустилась во двор, где люди Эрменгарды допивали свой последний глоток вина, перед тем как отойти ко сну, и обратилась к сержанту.

– Быстро! – приказала она. – Идите освободите нашего пастыря. Его в клочья разорвет толпа!..

Люди схватили оружие и побежали на помощь. Она следовала за ними, хотя солдаты вовсе в ней не нуждались. Ей было интересно узнать, чем все это кончится и как поведет себя Жербер. А закончилось все моментально. Толпа расступилась перед вооруженными солдатами, как море перед форштевнем корабля, и Катрин оказалась рядом с Жербером под портиком аббатства. Толпа все еще ворчала, но отступила, как злобная собака, которой угрожал кнут.

– Вот вы и свободны, мессир, – сказал сержант Беро Жерберу. – Идите же спать и оставьте в покое этих людей, пусть веселятся, ведь они плохого не делают, – и, повернувшись к Катрин, сказал: – Мадам, проводить вас на постоялый двор?

– Возвращайтесь без меня! – ответила Катрин. – Мне не спится.

– Если я хорошо понял, именно вам я обязан этим вмешательством? – сухо спросил Боа. – Я что, просил вас об этом?

– Для этого у вас слишком много гордыни! Думаю, напротив, вы бы с радостью дали себя разорвать на куски. Но я увидела, что вы попали в трудное положение, и подумала…

– Господи, женщина начинает еще и думать! – вздохнул Боа с таким презрением, что Катрин опять охватила ярость.

– Мессир, прошу вас принять мои извинения. Лучше бы мне спокойно сидеть у окна и смотреть, как вас будут вешать прямо на воротах аббатства. После чего, уверившись, что вы умерли во имя религии, я пошла бы спать спокойно и на сон грядущий произнесла бы несколько молитв за упокой вашей великой души!

Она уже повернулась на каблуках, но он ее задержал. Его задел этот саркастический выпад, и когда Катрин обернулась к нему, то выражение лица было скорей озадаченным, чем гневным.

– Будьте любезны, простите меня, Катрин! – сказал он глухим голосом. – Без вашего вмешательства эти несчастные лишили бы меня жизни. И я обязан за это вас поблагодарить. Но, – прибавил он с гневной силой, которая потихоньку, мало-помалу нарастала в нем опять, – мне тяжело благодарить женщину, да и к тому же жизнь для меня – это непереносимая тяжесть! Если бы я не боялся Бога, давным-давно я бы уже с ней покончил.

– Ну, конечно, пусть другие берут грех на душу и убивают вас, избавляя от опостылевшей жизни. Нет, и на такое Бог не попадается. А что до вашей благодарности, не думайте, что я ждала ее. То же самое я сделала бы для кого угодно!

Жербер не ответил. Катрин пошла к двери, а он побрел рядом, ссутулившись. Вдруг Катрин показалось, что ему не хочется с ней расставаться. Так как он молчал, она спросила:

– Вы ненавидите женщин, так ведь?

– Изо всех сил, всей душой… Это вечная ловушка, в которую попадает мужчина.

– Откуда такая ненависть? Что же они вам сделали? Разве у вас не было матери?

– Это единственная чистая женщина, которую я знал.

– Вы всегда их так ненавидели? – продолжала она. – Или же…

Он не дал ей докончить:

– Или же ненавижу из-за того, что слишком любил? Думаю, по правде говоря, так оно и было. Именно так: всегда я носил в душе проклятие к женщине, потому что женщина – мой вечный враг! Я ее ненавижу!

Свеча, горевшая на конторке у торговца образами – у него в этот поздний час еще была открыта лавка, – на миг осветила лицо паломника и его руки, придерживающие черный плащ. Черты этого лица отражали огонь темных страстей, а руки дрожали. Тогда Катрин остановилась с желанием бросить ему вызов.

– Смотрите на меня! – приказала она. – И скажите, на самом ли деле вы думаете, что я – только грязь, разврат и фальшь?

Она встала под свет свечи, давая возможность этому человеку разглядеть ее чистое лицо, которое осветилось темным золотом ее волос, по которому пробегали отсветы огня. С легкой улыбкой она смотрела на побледневшего собеседника.

– Ну же, мессир Жербер, ответьте мне!

Тогда он сделал жест рукой, словно хотел прогнать от себя какое-то дьявольское наваждение, и отступил в тень.

– Вы слишком красивы, чтобы не быть демоном, пришедшим искушать меня! Но вы не овладеете мной, слышите? Вам меня не одолеть!

Катрин поняла, что перед ней больной человек. Улыбка сошла с ее лица.

– Я вовсе не демон! – устало произнесла она. – Вы ищете мир для своей души, а я ищу совсем другого… Но не в вашей власти мне дать это другое, да, впрочем, и ни в чьей власти… за исключением одного-единственного человека на свете.