Король нищих Бенцони Жюльетта

— Никто… Кроме меня! Ведь это было бы безумием, а я обещал шевалье поехать к герцогу раньше вас! Ладно, будьте благоразумны и постарайтесь немного отдохнуть. Здесь всем нужен отдых…

Сильви слишком устала, чтобы возражать Корантену. Выпив немного молока, она поднялась к себе в спальню, где Жером растопил камин, и легла. Едва коснувшись головой подушки, она заснула как убитая…

Когда Сильви проснулась, было уже позднее утро; все вокруг побелело. На рассвете выпал легкий снег. Его тонкий покров не мог скрыть разрушений, причиненных поместью. Но у молодой госпожи были другие, более важные заботы. Слегка потеплело. Утренний туман рассеялся, и на противоположном берегу Сены стали видны крыши деревни Альфор и разбросанные вокруг биваки. Дым из труб. и полевых костров тянулся вверх в мягком утреннем воздухе.

Спустившись в кухню завтракать — Сильви запрещала открывать гостиные, полагая, что ей будет достаточно двух комнат и кухни, чтобы прожить здесь недолго и скромно, — она не нашла Корантена, уехавшего на рассвете на поиски Фонсома. Это казалось ему лучшим решением, чем везти Сильви через западни и опасности воюющей армии. Она была разочарована: рисковать своей жизнью, чтобы встретиться с Жаном, казалось ей достаточным доказательством любви, способным успокоить подозрения, высказанные в письме. Ей больно было думать, что ее любящий муж, поверив гнусным сплетням, мог сомневаться в ее верности, в которой Сильви ему поклялась.

Видя ее опечаленное лицо, Матюрина пыталась ободрить Сильви.

— Я хорошо понимаю, что госпожа хотела поехать с Корантеном, но это было бы неблагоразумно, и я уверена, что господин герцог сильно рассердился бы.

— Может быть, вы и правы, Матюрина. Вы думаете, мне следует ждать?

— Да. Корантен хитрый и храбрый, как лев. Он наверняка найдет способ пробраться в Сен-Мор.

Тем не менее день ей показался долгим. Сильви сгорала от нетерпения, но наступил вечер, а Корантен не возвращался. Она пыталась приободрить себя, думая, что зимой темнеет рано, что ее гонец столкнулся с трудностями. Закутавшись в шубу и надев сабо, она не решалась вернуться, нервно расхаживая по саду от ворот до дома и обратно, слушая, как церковные часы отбивают каждые четверть часа. Вдруг совсем близко, на Шарантонском мосту, раздался громкий шум: к выстрелам, крикам, грохоту тяжело груженных повозок примешивалось какое-то сердитое сопение, как будто хрюкало стадо разъяренных свиней. Из Шарантона ответили выстрелами. Жером подбежал к хозяйке:

— Возвращайтесь в дом, госпожа герцогиня, так оно спокойнее! А я пойду разузнаю, в чем дело.

Он скоро пришел обратно и сообщил, что на мосту идет бой за обоз со свиньями и репой, который сопровождают какие-то необычные всадники.

— Им удалось пробиться через посты в Альфоре, а сейчас они теснят местных солдат, которые пытаются не дать им проехать.

— Вы считаете, что этот обоз направляется в Париж?

— Должно быть, раз люди господина де Конде гонятся за ним. Правда, обозники еще держатся. На самом деле у них есть два пути: дорога, что простреливается со стен Шарантона, а там они могут погибнуть под огнем, или же берег реки. Но в Берси тоже стоят солдаты, и они рискуют попасть в окружение.

Обозники выбрали берег реки, и Сильви поспешила в один из салонов, чтобы увидеть из окна, что происходит. Громкий шум приблизился и внезапно послышался вблизи сада поместья Фонсомов, который от реки отгораживала лишь невысокая стена. Толпа людей хлынула в аллеи и в одно мгновение растоптала клумбы.

— Стрелков в оба флигеля! — командовал чей-то властный голос. — И постройте мне заграждение из лодок, повозок, из всего, что найдете под рукой, чтобы мы могли укрепиться в этом доме. Гансевиль и Брийе, займитесь обороной! Я пойду взгляну, можно ли пробиться на Шарантонскую дорогу, что идет вдоль реки… Нужны также люди, чтобы охранять задний фасад!

С первых слов Сильви узнала этот голос. Она узнала бы его даже в гуле сражения: это был голос Франсуа. Она бы узнала его, если бы он не произнес ни слова — его непокрытые белокурые волосы были заметны издалека. Это видение — в иные времена оно привело бы ее в восторг — ужаснуло Сильви, и °на, открыв наружную застекленную дверь, взяла фонарь, оставленный здесь Жеромом, и вышла на трехступенчатую террасу, обрамлявшую весь фасад дома.

— Куда вы собрались идти, господин герцог де Бофор? Я запрещаю вам входить в мой дом…

— Сильви! — воскликнул он так, словно не поверил своим глазам. — Почему вы здесь?

— И вы опять спросите меня, что я здесь делаю? Так вот, я у себя дома, и я жду здесь своего мужа.

— Это ваше дело! Я должен пройти через ваше поместье. Другие владения огорожены стенами, которые придется разрушать, чтобы дать проехать нашим повозкам, и, кажется, в парке госпожи де Сенесе стоит пост. Вы наша единственная надежда. Заняв ваш дом, мы сможем немного передохнуть и пробить себе путь либо через заброшенные карьеры, либо через лес, что выведет на дорогу, а там нас ждет засада.

— Пробивайте себе путь в другом месте! Это не дом вашего друга, и я не имею права принимать вас в нем!

— О, понимаю! — ухмыльнулся Бофор. — Ваш супруг на стороне Мазарини, подобно Конде и вам.

— Мы на стороне короля! Короля, против которого вы сражаетесь, во что я никогда бы не могла поверить. Неужели вы так неразумны, что не видите разницу?

— Когда король будет править, я смирюсь перед ним, но сегодня на троне сидит итальянец! Что касается регентши, то она ест у него из рук. Говорят даже, что она стала его любовницей!

И чтобы показать, как он относится к этой паре, Бофор смачно сплюнул.

— Еще раз прошу вас, уходите, — умоляла Сильви. — Вы можете принести мне много зла.

— Нет. Мы ведем войну, дорогая моя, и на основании законов военного времени я реквизирую ваше поместье. Кстати, у меня нет выбора и путь к отступлению мне отрезан.

И действительно, тяжелые повозки, перевозящие сотню свиней — связанных и уложенных на солому, чтобы оберегать их от сильной тряски и холода, — медленно поднимались вверх по некогда прекрасным песчаным аллеям.

— Поставьте повозки в сараи! — крикнул герцог. — А вам, моя дорогая, лучше пойти в дом! По-моему, меня ищут внизу; Если это вас успокоит, я буду сама учтивость с вашим дражайшим супругом, когда он сунет сюда нос! Но если он попытается прогнать меня отсюда, пусть пеняет на себя!

Последние слова унес пронизывающий ветер, который усиливался, обжигая холодом руки и лица. Сильви смотрела, как удаляется высокая фигура, затянутая в черную замшу; Франсуа был без шляпы и плаща, как будто зима не пугала этого человека, в ком, казалось, заговорила кровь древних, пришедших с севера воинов. Она слышала, как он прокричал сквозь ветер:

— Ступайте в дом! Вас может сразить шальная пуля., .

Сильви повиновалась, прошла на кухню, где Матюрина предавалась молитвам, а Жером из окна наблюдал за событиями. Она решила подняться к себе в спальню, откуда сможет видеть все, что происходит вокруг. В ее сердце, переполненном печалью и страхом, уже не осталось места для гнева. Сильви казалось, что ее жизнь оборвется здесь, в Конфлане. Она действительно попала в чудовищное положение: если приедет Жан и увидит, что у него в доме обосновался Бофор, его ярость будет беспощадна, а если Жан его не увидит, ибо он, наверное, погиб в Я бою, то Сильви понимала, что гибель мужа окончательно сломит ее.

Она села у камина, который давал хоть немного тепла. Забившись в кресло, Сильви смотрела на огонь, стараясь не слышать треска мушкетных выстрелов, которые становились все реже, и постепенно, подобно кошке свернувшись клубочком на подушке, закрыла глаза и уснула.

Сильви разбудил сердитый крик.

— Могу ли я рассчитывать, что получу помощь от вас? Ваша старуха служанка убежала от меня, как от черта, когда я зашел к ней на кухню…

Прислонившись к дверному косяку и зажимая ладонью локоть правой руки, из которого капала кровь, Франсуа стоял на пороге распахнутой двери.

Мгновенно очнувшись, Сильви подбежала к нему.

— Боже! Вы ранены?

— Как видите! — ухмыльнулся он. — И по моей вине. Стрельба с обеих сторон прекратилась, главным образом потому, что не было видно ни зги. Хлещет дождь с ветром и гасит даже факелы. Чтобы осмотреть позиции противника, я поднялся на баррикаду, но один из этих бешеных ткнул меня штыком. В конце концов я обрежу волосы: они так же заметны, как белый султан на шлеме моего предка Генриха IV!

— Сейчас я буду вас лечить. У меня здесь есть все необходимое. Сядьте поближе к огню! — приказала она, проходя в ванную комнату, где взяла корпию, бинты и бутылку с водкой, чтобы промыть рану. Когда она вернулась, Франсуа сидел в изножье кровати.

— Сядьте ближе к камину! Там мне будет лучше видно.

— Вы все увидите и при свече, а у меня слегка кружится голова: уже много часов я ничего не ел.

Она помогла ему снять теплый полукамзол, рубашку и стала промывать рану; руки у нее так сильно дрожали, что сливовая водка попала на рану, а Франсуа вскричал:

— Какая вы неуклюжая! И дайте мне эту бутылку. Так приятно пахнет сливами, а содержимое бутылки принесет мне больше пользы как внутреннее, нежели наружное лекарство.

Она отдала ему бутылку, из которой он отпил Добрый глоток, после чего блаженно вздохнул:

— Черт возьми, как же хорошо! Если бы вы могли еще найти мне что-нибудь поесть, то сделали бы счастливейшим из смертных…

— Сначала я перевяжу рану, — сказала Сильви, не глядя на Франсуа. Руки у нее дрожали уже меньше. Изо всех сил Сильви боролась с волнением, охватившим ее, когда они остались вдвоем в спальне. Ощущая, что он не сводит с нее глаз, она, понимая, как опасно молчание, спросила:

— Как ваши военные дела?

— Кажется, наши противники устали стрелять вслепую. Вы ведь какое-то время уже не слышали выстрелов, правда?

— Да. Они отступили?

— Нет. Они ждут рассвета, перегруппировывая, вероятно, силы, но мы ускользнем от них раньше. Мои люди сейчас ломают стену в глубине вашего сада, чтобы дать возможность повозкам через лес выбраться на Шарантонскую дорогу. Поверьте, я этим весьма огорчен! — прибавил он с одной из тех насмешливых улыбок, которые всегда вызывали у Сильви желание либо дать Франсуа пощечину, либо… расцеловать его.

— Сад уничтожен! — возмутилась она. — У нас больше не осталось ни одной целой стены. Пойду принесу вам поесть. Одевайтесь!

Когда она вернулась, Франсуа не только не оделся — его рубашка, запачканная кровью, сушилась у огня, — но и Лежал на постели.

— Вы разрешите? Я очень устал.

— Вы, неутомимый, и устали? Я впервые слышу от вас такое…

— Что бы вы обо мне ни думали, я не железный, а если вы хотите все знать, то больше всего у меня устало сердце. Так тяжело обнаружить, что мы с вами противники. Пока вы были в Париже, меня это не волновало, но теперь вы, похоже, сделали свой выбор…

— Мне не надо было выбирать: я на стороне права и короля. Кроме того, этот лагерь выбрал мой муж…

— Сядьте рядом со мной, дайте мне этот кусок хлеба и ветчину, которые вы держите словно святые дары!

Она осторожно поставила маленький поднос рядом с Франсуа. Сильви, сев по другую сторону, смотрела, как он с волчьим аппетитом уплетает хлеб и мясо. Какая стихийная сила жила в нем! Франсуа, раненный, потерявший много крови, ел и пил так беззаботно, с таким удовольствием, словно находился на пикнике в Вандомском парке или в садах замка Шенонсо, хотя через два часа он мог погибнуть.

Кончив есть, Франсуа поставил на пол поднос, потом взял за руку Сильви, которая сделала попытку встать.

— Нет, посидите со мной еще немного!

— Я хотела бы взглянуть, как идут ваши работы в саду. Воспользуйтесь этим, чтобы отдохнуть…

— Я уже отдохнул… Сильви, не знаю, как мы выйдем из этой авантюры, опасности которой я прекрасно сознаю. Может случиться так, что я оставлю свои кости в вашей земле, но, поскольку в эти минуты мушкеты взяли передышку, не можем ли мы сделать то же самое?

— Что вы хотите сказать?

Он сел рядом с Сильви и удержал ее, когда она пыталась отодвинуться.

— Что вы не будете пытаться снова убежать и выслушаете меня! Уже долгие месяцы мы причиняли ДРУГ Другу много боли, мы мучаемся при каждой встрече, хотя и любим друг друга… Не возражайте! Мы ведем себя так же глупо, как страус, считающий, что он спрятался, уткнув в песок лишь голову. Вспомните о саде, Сильви… о саде, где, не появись этот болван Гонди, мы пережили бы счастье, ибо принадлежали бы друг другу…

Последние слова он прошептал ей почти на ухо, и Сильви почувствовала, как ее охватывает дрожь, но совладала с собой. — Это правда, — ответила она голосом, которому надеялась придать спокойствие. — Аббат де Гонди спас меня.

— Подобное спасение будет стоить жизни этому дураку, — недовольно возразил Франсуа и вдруг неистово обнял Сильви. — Он не позволил мне сказать и доказать тебе, как сильно я люблю тебя…

— Отпустите меня! Пустите, или я закричу!

— Тем хуже, но я рискну. Ты должна меня выслушать, Сильви, потому что мы, наверное, говорим в последний раз… Сильви, выслушай меня, Сильви, умоляю! Попытайся забыть о том, кто мы теперь, и помни лишь о прежних счастливых днях…

— Когда вы не любили меня! — воскликнула она, пытаясь вырваться из его объятий. Но тщетно, ибо Франсуа держал ее крепко.

— Когда я не понимал, что люблю тебя, — поправил он, — ведь я считаю, что любил тебя всегда, с того дня, как нашел маленькую девочку, которая, босая, бродила в лесу Ане. Помнишь… я взял тебя на руки, чтобы отнести в замок, и ты не вырывалась. Ты обняла меня тогда за шею и прижалась ко мне…

О, это сладостное воспоминание! О, этот восторг их первой встречи! Сильви закрыла глаза, чтобы лучше вновь пережить их, тогда как ее щеку обжигало горячее дыхание Франсуа. Она понимала, что ее захлестывает бесконечная нежность. Однако Сильви еще пыталась сопротивляться, разжать нежные тиски, сжимавшие ее:

— Молчите! Ради Бога! Я закричу…

— Кричи, любовь моя! Я буду довольствоваться твоим криком, твоими губами, молниями твоих взглядов, жаром твоего тела! И Франсуа припал к ее губам таким обжигающим, таким страстным поцелуем, что Сильви показалось, будто она сейчас умрет. Сразу исчезло все: место, время, сознание того, кто она, и вообще сознание. В те минуты, что последовали за этим поцелуем, она наконец забыла обо всем, кроме Франсуа, которого обожала так долго. Может быть, Сильви еще пыталась бы бороться, если бы Франсуа вел себя грубо, поспешно, но он, хотя и был замечательный любовник, очень боялся разрушить хрупкие мгновения счастья и осыпал возлюбленную такими мягкими, нежными ласками, что она уже забыла обо всем. Их полное, одновременное слияние стало мигом вечности, когда им чудилось, будто они покинули землю и воспарили в светлую высь, одним из тех мгновений, что способны пережить люди, от века созданные друг для друга. Когда ослепительная волна снова опустила их на смятую постель, они прижались друг к другу, чтобы возобновить свой совместный путь, шепча слова любви, и время, казалось, забыло о них, словно они попали на необитаемый остров…

Так продолжалось до той минуты, пока за дверью не раздался голос Пьера де Гансевиля:

— Все готово, монсеньер. Надо ехать, и поскорее! Начинает светать, а у ворот уже ждут солдаты…

— Прикажи им выступать! Я вас догоню!

Бофор схватил одежду, которую надел кое-как, так как его стесняла раненая рука, Сильви с глазами, расширенными от ужаса, одевалась, не отдавая отчета в своих действиях. Они не сказали друг другу ни слова. Когда же они были уже одеты, единый порыв бросил их в объятия для последнего поцелуя, потом Франсуа оторвался от Сильви и выбежал из спальни. Снаружи слышались тяжелые удары тарана, которым били в дубовые ворота… Сильви вслед за Франсуа сбежала вниз. До нее донесся лишь перестук удаляющихся повозок.

В тот момент, когда они вышли на террасу, ворота обрушились, и на землю посыпались солдаты, орудовавшие тяжелым бревном. Через них перепрыгнул какой-то человек, и Сильви, вскрикнув от страха, увидела мужа, вернее, догадалась, что это он, так как бешеная злоба до неузнаваемости исказила лицо Жана, когда тот заметил, что из его дома вышел Бофор. Жан выхватил шпагу и, подняв ее высоко над головой, бросился на незваного гостя с криком:

— На этот раз я убью тебя, вельможный вор!

Франсуа молча обнажил шпагу и резко оттолкнул Сильви, которая хотела встать между мужчинами. Корантен, прибежавший вслед за Фонсомом, остановил ее порыв и крепко удерживал.

— Это их дело, госпожа Сильви! Вы не должны вмешиваться.

Солдаты, высадившие ворота, думали, наверное, так же, ибо остановились, зачарованные столь дорогим для военных людей зрелищем — красивой дуэлью.

Дуэль была захватывающая. По силе сражающиеся были почти равны. Они, не говоря ни слова, вкладывали всю свою ярость в тонкое стальное лезвие, словно продолжающее их руки. Обманные приемы, уходы, смелые выпады, дерзкие атаки — вся гамма смертоносной фехтовальной игры была столь изумительной, что иногда раздавались даже аплодисменты. Опустившись на колени, Сильви истово молилась, хотя и не сознавала, за кого именно. И вдруг произошла трагедия. Послышался приглушенный стон, когда шпага Бофора вонзилась в грудь противника. Фонсом рухнул как подкошенный.

На стон мужа эхом откликнулся крик Сильви.

Вскочив с колен, она подбежала к нему и упала на грудь:

— Жан! Это невозможно! Вы должны жить… ради меня… я люблю вас… и ради нашей дочери! Жан, отвечайте же мне!

Уже закрытые глаза снова раскрылись, и умирающий улыбнулся.

— Душа моя… Я буду любить вас в ином мире!

Голова, приподнятая в последнем усилии, бессильно упала.

Франсуа — он стоял оцепенев, словно его поразила молния, — наклонился и коснулся плеча Сильви. Она вздрогнула, выпрямилась, и он увидел гнев в ее затуманенных слезами глазах.

— Я больше никогда вас не увижу! — с болью сказала она и рухнула на безжизненное тело мужа.

Гансевиль, вернувшийся обратно, взял своего господина за рукав и почти насильно потащил за собой, тогда как солдаты у ворот, очнувшись от завораживающего зрелища дуэли, с криками двинулись вперед.

В этот день все обозы благополучно прибыли в Париж.

Через девять месяцев Сильви родила мальчика.

Сен-Манде, 5 ноября 1997 года, в день святой Сильвии.

Страницы: «« ... 89101112131415

Читать бесплатно другие книги:

Герои Анатолия Рыбакова хорошо знакомы уже нескольким поколениям детей, любителей веселых и опасных ...
Широко известная детективная повесть, третья часть популярной детской трилогии («Кортик», «Бронзовая...
Герои Анатолия Рыбакова хорошо знакомы уже нескольким поколениям детей, любителей веселых и опасных ...
«Я опишу события, происшедшие в нашем доме. События, происшедшие вне нашего дома, я тоже опишу....
Герои Анатолия Рыбакова – обычные московские школьники. Наблюдательность и любопытство арбатских мал...