Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник) Купер Джеймс Фенимор

– Вас зовут Чингачгук, или по-нашему Великий Змей? Так или нет?

– Да. Мое имя на языке Зверобоя означает Великий Змей.

– Но язык Зверобоя есть в то же время и мой родной язык. На нем говорит мой отец, Джудит и бедный Генри Марч. Знакомы ли вы с Генри Марчем, Великий Змей? Нет, без сомнения, иначе он говорил бы о вас.

– Скажи мне, Скромная Лилия (Ибо этим именем вождь решил называть бедную Хетти), произносил ли чей-нибудь язык имя Чингачгука в ирокезском стане? Нет ли там маленькой птички, которая любит петь его имя?

Не отвечая ничего, Хетти склонила свою голову, и яркий румянец покрыл ее щеки. Потом она подняла свои глаза на индейца, улыбнулась, и во всех чертах ее лица выразился утвердительный ответ.

– Моя сестра, Скромная Лилия, слышала, без сомнения, эту маленькую птичку! – прибавил Чингачгук восторженным и нежным тоном, противоречившим, как нельзя больше, грубым звукам, обычно выходившим из тех же уст. – Уши моей сестры были открыты. Неужели теперь она потеряла свой язык?

– Да, теперь я вижу, что вы действительно Чингачгук. Знайте же: я слышала ту птичку, о которой вы говорите. Имя ее – Уа-та-Уа.

– Что же она пела, эта птичка? Смеется ли она? Плачет ли? Скажи мне все, Скромная Лилия, что ты знаешь о маленькой птичке.

– Всего чаще она пела имя Чингачгука и смеялась от чистого сердца, когда я рассказывала, как ирокезы бросились за нами в воду, погнались и не догнали. Надеюсь, Великий Змей, что у этих деревянных стен нет ушей?

– Нечего бояться стен. Сестра в другой комнате. Нечего бояться ирокеза: Зверобой заткнул ему уши и глаза.

– Понимаю вас, Великий Змей, и хорошо поняла я Уа-та-Уа. Иной раз мне кажется, что я совсем не так слабоумна, как все говорят. Теперь поднимите глаза в потолок, и я расскажу вам все. Вы меня пугаете, Великий Змей: страшно горят ваши глаза, когда я говорю о Уа-та-Уа.

Индеец подавил внутреннее волнение и старался по возможности принять спокойный вид.

– Уа-та-Уа тихонько поручила мне сказать вам, что вы ни в чем не должны верить ирокезам. Они очень хитры и гораздо коварнее всех других индейцев. Потом она сказала мне, что есть на небе большая яркая звезда, которая появляется над этой горой спустя час после солнечного заката. И вот, лишь только появится эта звезда, она придет на тот самый мыс, где я высадилась в прошлую ночь. Сюда вам и надо причалить вашу лодку.

– Хорошо! Чингачгук уразумел наставление своей Уа-та-Уа. Но пусть сестра моя, Скромная Лилия, пропоет еще разок эту же песню. Чингачгук поймет яснее.

Хетти повторила свои слова, рассказала более подробно, о какой звезде шла речь, и описала то место на берегу, к которому индеец должен был пристать. Затем она пересказала со всей обычной бесхитростной манерой весь свой разговор с индейской девушкой и воспроизвела несколько ее выражений, чем сильно порадовала сердце жениха. Кроме того, она достаточно толково сообщила о том, где расположился неприятельский лагерь и какие передвижения произошли там, начиная с самого утра. Уа-та-Уа пробыла с нею на плоту, пока он не отчалил от берега, и теперь, без сомнения, находилась где-то в лесу против «замка». Делаварка не собиралась возвращаться в лагерь до наступления ночи, она надеялась, что тогда ей удастся ускользнуть от своих подруг и спрятаться на мысу. Видимо, никто не подозревал о том, что Чингачгук находится поблизости, хотя все знали, что какой-то индеец успел пробраться в ковчег прошлой ночью, и догадывались, что именно он появлялся у дверей «замка» в одежде бледнолицего. Все же на этот счет оставались еще кое-какие сомнения, ибо в это время года белые люди часто приходили на озеро, и, следовательно, гарнизон «замка» легко мог усилиться таким образом. Все это Уа-та-Уа рассказала Хетти, пока индейцы тянули плот вдоль берега. Так они прошли около шести миль – времени для беседы было более чем достаточно.

– Уа-та-Уа сама не знает, подозревают ли они ее и догадываются ли о вашем прибытии, но она надеется, что нет. А теперь, Змей, после того как я рассказала так много о вашей невесте, – продолжала Хетти, бессознательно взяв индейца за руку и играя его пальцами, как дети играют пальцами родителей, – вы должны кое-что обещать мне. Когда женитесь на Уа-та-Уа, вы должны быть ласковы с ней и улыбаться ей так, как улыбаетесь мне. Не надо глядеть на нее так сердито, как некоторые вожди глядят на своих жен. Обещаете вы мне это?

– Буду всегда добр с моей Уа-та-Уа. Нежная ветка может сломаться только раз.

– То-то же, Великий Змей, улыбайтесь ей как можно чаще. Вы не знаете, как приятна молодой девушке улыбка ее возлюбленного. Батюшка улыбнулся мне всего только один раз. Генри Марч говорит много, смеется еще громче, но, кажется, ни разу мне не улыбался. Вы, конечно, знаете разницу между смехом и улыбкой?

– Смех, по-моему, лучше. Соловья не так заслушаешься, как Уа-та-Уа, когда она смеется.

– Смех ее очень приятен, это правда, но вы-то, Змей, должны ей улыбаться. К тому же вам еще надо освободить ее от земляной работы и от переноски тяжестей: ей не вынести таких трудов. Одним словом, Чингачгук, подражайте во всем этом белым людям, которые вообще лучше обходятся со своими женами.

– Уа-та-Уа не бледнолицая. У нее красная кожа, красное сердце, красные чувства, у нее все красное. Но можно ли ей носить, по крайней мере, своих ребят?

– Разумеется, – отвечала Хетти, улыбаясь, – но вы должны любить Уа-та-Уа всей душой и предупреждать все ее желания.

Чингачгук с важностью поклонился и дал понять, что не намерен больше распространяться об этом. Кстати, в эту минуту в передней комнате раздался голос Зверобоя, который звал своего друга. Великий Змей немедленно вскочил с места, а Хетти пошла к сестре.

Глава XIV

Смотрите, что за страшный зверь, Такого еще не было под солнцем! Как ящерица узкий, рыбья голова! Язык змеи, внутри тройные ногти, А сзади длинный хвост к нему привешен!

Меррак

Сойдясь со своим приятелем, делавар прежде всего позаботился о перемене европейского костюма на воинственный наряд могиканского вождя. На возражения, сделанные по этому поводу Зверобоем, он отвечал, что ирокезы уже знают о присутствии индейца, и что они скорее догадаются о задуманном плане действий, если он будет некстати продолжать свой маскарад. Зверобой больше не настаивал, хорошо понимая, что теперь на самом деле бесполезно скрываться. При всем том желание Чингачгука вновь преобразиться в сына лесов происходило, в сущности, по гораздо более определенным причинам. Чингачгук знал, что его возлюбленная гуляет на противоположном берегу, и он пришел в восторг при мысли, что она может видеть его в живописном наряде могиканского вождя.

Молодого охотника занимали более серьезные мысли, и он спешил посоветоваться со своим другом. Прежде всего они сообщили один другому все, что узнал каждый из них. Чингачгук ознакомился с подробностями договора относительно выкупа пленных. Зверобой в свою очередь узнал о секретных сведениях Хетти. Он выслушал с участием рассказ о надеждах своего друга и обещал ему от чистого сердца всяческую помощь.

– Я не забыл, Великий Змей, что в этом-то и состоит главная цель нашего свидания, – сказал Бампо, пожимая руку красного друга. – Борьба за дочерей старика Хаттера – дело случайное, которого могло бы и не быть. Да, я буду стараться изо всех сил для маленькой Уа-та-Уа, которая, скажу правду, самая лучшая девушка во всем племени делаваров. Я всегда одобрял твою склонность, любезный вождь, и готов повторить опять, что ваш древний и знаменитый род не должен исчезнуть вместе с тобою. Если бы красная девушка с особенностями своей расы могла мне нравиться так же, как тебе, я бы искал жену такую же, как Уа-та-Уа. Как бы то ни было, я очень рад, что Хетти виделась с Уа-та-Уа: пусть у одной не слишком много ума, зато у другой вдоволь его на обеих. Если соединить их вместе, то во всей колонии Йорка не будет девиц хитрее Хетти и Уа-та-Уа.

– Я отправлюсь в ирокезский стан, – отвечал с важностью могиканин. – Никто не знает Чингачгука, кроме Уа-та-Уа, и могиканскому вождю всего приличнее вести лично переговоры в таком случае, где дело идет о жизни пленников. Дай мне диковинных зверей, и я переправлюсь в лодке на противоположный берег.

Зверобой склонил голову и погрузился в глубокую думу. Не отвечая прямо на предложение друга, он вдруг заговорил как бы сам с собою:

– Да, да, эти мысли могут приходить только в любовной горячке. Недаром говорили мне, что человек, отуманенный этой страстью, бывает иной раз глупее всякого животного. Кто бы мог подумать, что и Великий Змей потеряет свой рассудок! Разумеется, надо скорее освободить Уа-та-Уа и женить их в первый же день по возвращении домой, иначе все пойдет вверх дном. Послушай, Змей, я сделаю тебе только одно замечание. Ты вождь и ты должен тотчас вступить на военную тропу, став во главе воинов. Как же ты после этого очертя голову пойдешь к ирокезам, чтоб сделаться их пленником еще до начала войны? Пораздумай об этом и согласись, что ты ослеп и спятил с ума, любезный друг.

– Бледнолицый друг говорит дело. Облако застлало глаза Чингачгука, и слабость прокралась в его ум. Белый брат мой имеет добрую память на добрые дела и слабую память на дурные. Он забудет.

– Да, это нетрудно. Не будем больше говорить об этом, вождь. Но, если другое такое же облако проплывет над тобой, постарайся отойти в сторону. Облака часто застилают даже небо, но, когда они помрачают наш рассудок, это уже никуда не годится. А теперь садись со мной рядом и потолкуем немного о том, что нам делать, потому что скоро сюда явится посол для переговоров о мире, или же нам придется вести кровавую войну. Как видишь, эти бродяги умеют ворочать бревнами не хуже самых ловких сплавщиков на реке, и ничего мудреного не будет, если они нагрянут сюда целой ватагой. Я полагаю, что умнее всего будет перенести пожитки старика Тома в ковчег, запереть «замок» и уплыть в ковчеге. Это подвижная штука, и с распущенным парусом мы можем провести много ночей, не опасаясь, что канадские волки отыщут дорогу в нашу овчарню.

Чингачгук с одобрением выслушал этот план.

Было совершенно очевидно, что, если переговоры закончатся неудачей, ближайшей же ночью начнется штурм. Враги, конечно, понимали, что, захватив «замок», они завладеют всем его богатством, в том числе и вещами, предназначенными для выкупа, и в то же время удержат в своих руках уже достигнутые ими преимущества. Надо было во что бы то ни стало принять необходимые меры; теперь, когда выяснилось, что ирокезов много, нельзя было рассчитывать на успешное отражение ночной атаки. Вряд ли удастся помешать неприятелю захватить пироги и ковчег, а засев в нем, нападающие будут так же хорошо защищены от пуль, как и гарнизон «замка». Зверобой и Чингачгук уже начали подумывать, чтобы затопить ковчег на мелководье и самим отсиживаться в «замке», убрав туда пироги. Но, поразмыслив немного, они решили, что такой способ обороны обречен на неудачу: на берегу легко было собрать бревна и построить плот любых размеров. А ирокезы непременно пустят в ход это средство, понимая, что настойчивость их не может не увенчаться успехом. Итак, после обсуждения два юных дебютанта в искусстве лесной войны пришли к выводу, что ковчег является для них единственно надежным убежищем. О своем решении они немедленно сообщили Джудит. У девушки не нашлось серьезных возражений, и все четверо стали готовиться к выполнению своего плана.

Читатель легко может себе представить, что имущество Плавучего Тома было невелико. Наиболее существенным в нем были две кровати, кое-какое платье, оружие, скудная кухонная утварь, а также таинственный и лишь до половины обследованный сундук. Все это вскоре собрали, а ковчег пришвартовали к восточной стороне дома, чтобы с берега не заметили, как выносят из «замка» вещи. Решили, что не стоит сдвигать с места тяжелую и громоздкую мебель, так как она вряд ли понадобится в ковчеге, а сама по себе не представляет большой ценности.

Переносить вещи приходилось с величайшими предосторожностями. Правда, большую часть их удалось передать в окно, но все же прошло не меньше двух или трех часов, прежде чем все было сделано. Тут осажденные заметили плот, приближавшийся к ним со стороны берега. Зверобой схватил трубу и убедился, что на плоту сидят два воина, видимо безоружные. Плот подвигался очень медленно, это давало важное преимущество обороняющимся, так как ковчег двигался гораздо быстрее и с большей легкостью. В распоряжении обитателей «замка» оставалось достаточно времени, чтобы подготовиться к приему опасных посетителей, все было закончено задолго до того, как плот подплыл на близкое расстояние. Девушки удалились в свою комнату. Чингачгук стал в дверях, держа под рукой несколько заряженных ружей. Джудит следила в окошко. Зверобой поставил табурет на краю платформы и сел, небрежно держа карабин между коленями.

Плот подплыл поближе, и обитатели «замка» напрягли все свое внимание, чтобы убедиться, нет ли у гостей при себе огнестрельного оружия. Ни Зверобой, ни Чингачгук ничего не заметили, но Джудит, не доверяя своим глазам, высунула в окошко подзорную трубу и направила ее на ветви хемлока, которые устилали плот и служили сиденьем для гребцов. Когда медленно подвигавшийся плот очутился на расстоянии пятидесяти футов от «замка», Зверобой окликнул гуронов и приказал им бросить весла, предупредив, что он не позволит им высадиться. Ослушаться этого требования было невозможно, и два свирепых воина в ту же минуту встали со своих мест, хотя плот еще продолжал тяжело двигаться вперед.

– Вожди вы или нет? – спросил Зверобой с надменным видом. – Отвечайте на мой вопрос. Неужто минги присылают безымённых воинов для переговоров с храбрыми людьми? Если так, можете проваливать назад. Мы будем дожидаться воина, с которым не стыдно рассуждать о важном деле.

– Мое имя Райвенук! – с гордостью отвечал старший ирокез, выпрямившись во весь рост и бросив проницательный взгляд на «замок» с его окрестностями. – Брат мой слишком горд, но имя Райвенука нагонит страх на всякого делавара.

– Может быть, да, может быть, и нет: все зависит от случая. Только уж я не намерен бледнеть при имени Райвенука. Чего тебе надобно и зачем ты притащился на этих ничтожных бревнах, которых не сумели даже обтесать?

– Ирокезы не утки. По воде не ходят. Пусть бледнолицые дадут им лодку, и они приедут на лодке.

– Выдумка не плохая, но у нас, видишь ли, всего четыре лодки, и на каждого приходится только по одной. Хорошо, ирокез, не взыщем за бревна. Добро пожаловать!

– Благодарю. Молодой бледнолицый воин, конечно, имеет какое-нибудь имя? Как называют его вожди?

Зверобой приостановился, и черты его лица приняли гордое выражение. Он улыбнулся, пробормотал что-то сквозь зубы и, подняв глаза на ирокеза, отвечал:

– Минг, я был известен в своей жизни под разными именами. Один из ваших воинов, душа которого отлетела вчерашним утром ловить дичь в лесах страны мертвых, прозвал меня Соколиным Глазом за то, что глаз мой был вернее и быстрее его глаза в ту решительную минуту, когда один из нас должен был умереть или остаться в живых.

Чингачгук, внимательно следивший за всем происходящим, услышал эти слова и понял, на чем была основана мимолетная слабость его друга. При первом же удобном случае он расспросил его более подробно. Когда молодой охотник признался во всем, индейский вождь счел своим долгом передать его рассказ своему родному племени, и с той поры Зверобой получил новую кличку. Однако, поскольку это случилось позже, мы будем продолжать называть молодого охотника тем прозвищем, под которым он был впервые представлен читателю.

Ирокез был изумлен словами бледнолицего. Он знал о смерти своего товарища и без труда понял намек. Легкий крик изумления вырвался у дикого сына лесов. Потом последовали любезная улыбка и плавный жест рукой, который сделал бы честь даже восточному дипломату. Оба ирокеза обменялись вполголоса несколькими словами и затем перешли на тот край плота, который был ближе к платформе.

– Хорошо! Мы знаем это. Брат мой Соколиный Глаз послал ирокезам предложение, отрадное для их сердец. Они узнали, что у него есть изображение зверей о двух хвостах. Намерен ли он показать их друзьям?

– Скажи лучше, врагам, а не друзьям, но так и быть: слова – пустые звуки и не делают большого зла. Вот одно из этих изображений, передаю тебе его на честное слово. Если не будет оно возвращено, карабин решит наш спор.

Ирокез, видимо, согласился на это условие. Тогда Зверобой встал, собираясь бросить одного из слонов на плот. Обе стороны постарались принять все необходимые предосторожности, чтобы фигурка не упала в воду. Частое упражнение делает людей весьма искусными, и маленькая игрушка из слоновой кости благополучно перекочевала из рук в руки. Затем на плоту произошла занятная сцена. Удивление и восторг снова одержали верх над индейской невозмутимостью: два угрюмых старых воина выказывали свое восхищение более откровенно, чем мальчик. Он умел обуздывать свои чувства – в этом проявлялась недавняя выучка, тогда как взрослые мужчины с прочно установившейся репутацией не стыдились выражать свой восторг. В течение нескольких минут они, казалось, забыли обо всем на свете – так заинтересовали их драгоценный материал, тонкость работы и необычный вид животного. Для них губа американского оленя, быть может, всего больше напоминает хобот слона, но этого сходства было явно недостаточно, чтобы диковинный, неведомый зверь казался индейцам менее поразительным. Чем дольше рассматривали они шахматную фигурку, тем сильнее дивились, эти дети лесов отнюдь не сочли сооружение, возвышающееся на шее слона, неотъемлемой частью животного. Они были хорошо знакомы с лошадьми и вьючными волами и видели в Канаде крепостные башни. Поэтому ноша слона нисколько не поразила их. Однако они, естественно, предположили, будто фигурка изображает животное, способное таскать на спине целый форт, и это еще больше потрясло их.

– Имеет ли белый брат мой еще таких же зверей? – спросил наконец старший ирокез.

– Есть у меня еще и другие, такие же, как этот, но будет с тебя и одного. Таким зверем можно выкупить полсотни скальпов.

– Но ведь один из моих пленников – храбрый воин, он огромный, как сосна, силен, как лось, проворен, как олень, свиреп, как барс. Он будет со временем великим вождем и будет командовать армией короля Георга.

– Полно тебе, минг, городить такой вздор. Знаем мы Гарри Непоседу с ног до головы, не выйдет из него ничего, кроме разве простого капрала, да и то едва ли. Велик он, это правда, да что в этом толку? Огромный верзила, он только цепляется головою за сучья и ветви, когда бегает по лесам. Он силен, но крепкие суставы без крепкой головы ни к черту не годятся. Ты это должен знать. И проворен он, если хочешь, но ведь пуля карабина еще проворнее него. Ну а свирепость еще не большая похвала для хорошего солдата. Бывает и то, что иной человек свиреп лишь на словах, а на деле смирнее всякой овечки. Нет, минг, волосы с безмозглой головы – не большая находка для тебя.

– Мой старый пленник опытен и умен. Владыка озера – великий воин, опытный советник.

– Ну, найдутся люди, которые не согласятся и с этим, минг! Разумный человек не полезет очертя голову в западню, как старик Хаттер, и уж не ему давать другим хорошие советы. Старик Хаттер копошится в этом захолустье, как медведь в своей берлоге. Нет, минг, зверь о двух хвостах стоит один десятка таких людей.

– Но ведь есть у белого брата еще другой такой же зверек. Брат мой отдаст и его за старого отца.

– Старик Том не отец мне, и я еще не сошел с ума, чтобы давать за его скальп обоих зверей, когда каждый из них о двух хвостах. Будь счастлив, минг, что с тобой ведут такой выгодный торг.

В эту минуту удивление Райвенука уступило место его обычному хладнокровию, и он начал пускаться на всевозможные хитрости для заключения более выгодной сделки. Он даже усомнился, что едва ли где существует оригинал этой фигуры, и утверждал, что никто из самых старых людей не слыхивал о странных зверях с двумя хвостами. Бампо, так же как и дикарь, совсем не знал, что такое слон, но он хорошо понимал, что эти выточенные игрушки в глазах ирокеза должны иметь ценность, равную мешку золота или нескольким возам бобровых мехов. При таких обстоятельствах он вполне сознавал необходимость скупиться на уступки и беречь до крайности все другие фигуры.

Наконец дикарь сказал решительно, что не годится ему бросать на ветер пустые слова, что его просто осмеет старый и малый, если он уступит двух молодцов за какую-нибудь детскую игрушку. Сказал и решил уехать восвояси. Тогда обе стороны испытали очень неприятное чувство огорчения и досады, бывающее естественным следствием взаимной неудачи. Бампо, жалевший и пленников, и сестер, казался озабоченным и грустным. Дикарь, напротив, раздосадованный упорством своего противника, горел желанием мести.

В то время, как молчаливый индеец отталкивал плот и приводил в движение неуклюжую массу сосновых бревен, Райвенук с гордым и кровожадным видом расхаживал взад и вперед, не переставая бросать злобные взгляды на хижину, платформу и своего упрямого противника. Раз только о чем-то он живо и быстро заговорил вполголоса со своим товарищем и тут же начал отодвигать листья ногами. В эту минуту Зверобой сидел на скамейке и обдумывал средства снова начать переговоры, не давая слишком больших преимуществ противной стороне. Он уже не обращал никакого внимания на перемещения своего противника. К счастью, быстрый глаз Джудит не дремал. В то мгновение, когда молодой охотник всего менее думал о своей безопасности, она подала ему сигнал:

– Берегитесь, Зверобой, – вскричала Джудит встревоженным голосом, – я вижу через трубу ружья под листьями на плоту. Ирокез вытаскивает их ногою.

Райвенук мгновенно изменил свою позу. Ноги его сделались неподвижными, и лицо приняло самое ласковое выражение. Ясно, что его товарищ, знакомый с английским языком, понял восклицание Джудит. Через минуту плот подъехал опять близко к платформе.

– Зачем Райвенук и его брат станут ссориться между собой? – сказал хитрый индеец. – Они оба умны, храбры, добры. Зачем же им не расстаться друзьями? Двухвостый зверь будет ценою за одного пленника.

– Давно бы так, почтенный минг! – отвечал Зверобой, обрадованный возможностью начать переговоры и готовый теперь на всякие уступки. – Сейчас ты увидишь, что бледнолицый умеет надбавлять цену, если ведет торговлю с честным и открытым сердцем. Одного зверя ты забыл мне отдать, когда собирался ехать домой, да и я забыл его потребовать назад, так как мне слишком жаль было с тобой расставаться. Так и быть, минг, можешь, если хочешь, удержать этого зверя. Ступай домой и покажи его ирокезским вождям. Двух других зверей ты получишь тотчас же, как привезешь сюда наших друзей. Ну, была ни была, для круглого счета найдем, пожалуй, и четвертого зверя, если пленники будут здесь до заката солнца.

На этом они и покончили. Последние следы неудовольствия исчезли с темного лица ирокеза, и он улыбнулся столь же благосклонной, хоть и не столь привлекательной улыбкой, как у самой Джудит Хаттер.

Шахматная фигурка, которую он держал в руках, снова подверглась подробнейшему осмотру, и восторженное восклицание доказало, как он обрадовался неожиданному соглашению. После этого индейцы, кивнув головой на прощание, тихонько поплыли к берегу.

– Можно ли в чем-нибудь верить этим жалким людям? – спросила Джудит, выбежав на платформу и останавливаясь около охотника, который наблюдал медленные движения ирокезов. – Получив теперь то, что дорого на их взгляд, они, быть может, нахлынут на нас целыми толпами, чтобы поживиться грабежом. Я часто слышала о них множество историй в этом роде.

– Все это, Джудит, при других обстоятельствах легко могло бы быть, но я слишком хорошо знаю характер ирокезов и уверен, что этот зверек о двух хвостах произведет среди них непомерное волнение. Никто из них спокойно не заснет, если не будет убежден, что и другие звери в этом роде также перейдут в их владение из кладовых старика Тома.

– Но они видели только слона и не имеют никакого понятия о других фигурах.

– Это ничего не значит, Джудит. Они, я уверен, будут рассуждать так: «Если у бледнолицых есть звери о двух хвостах, не будет ничего мудреного, если найдутся у них зверьки похитрее: о трех, четырех и, может быть, о десяти хвостах». После такого заключения они во что бы то ни стало захотят, наверное, добраться до всего.

– Неужто вы думаете, Зверобой, – простодушно спросила Хетти, – что ирокезы не освободят батюшку и Гарри? Ведь я прочла им самые замечательные места и стихи из Библии.

Охотник благосклонно выслушал это замечание слабоумной девушки и несколько минут обдумывал свой ответ. Его лицо покрылось яркой краской, когда наконец он сказал:

– Я не знаю, должен ли белый человек стыдиться того, что он не умеет читать. Но такова уж моя судьба, Джудит. Я знаю, вы очень искусны в такого рода вещах, а я умею читать только то, что написано на холмах и долинах, на вершинах гор и потоках, на лесах и источниках. Отсюда можно узнать не меньше, чем из книг. И однако иногда мне кажется, что для белого человека чтение – природный дар. Когда от моравских братьев я в первый раз услышал слова, которые повторяет Хетти, мне захотелось самому прочитать их. Но летняя охота, рассказы индейцев, их уроки и другие заботы всегда мешали мне.

– Хотите, я буду учить вас, Зверобой? – спросила Хетти очень серьезно. – Говорят, я слабоумная, но читать умею так же хорошо, как Джудит. Если вы научитесь читать Библию дикарям, то когда-нибудь сможете спасти этим свою жизнь и, во всяком случае, спасете себе душу. Мать много раз говорила мне это.

– Благодарю вас, Хетти, от всей души благодарю. Когда пройдут эти тревоги, мы будем, конечно, видеться часто и я сам усердно стану просить вас заняться моим образованием. Но теперь не до ученья. Быть может, мне следует стыдиться этого, но правда выше всего. Что касается ирокезов, то вряд ли они позабудут зверя с двумя хвостами ради двух-трех стихов из Библии. Думаю, что, скорее всего, они вернут нам пленников, а потом будут ждать удобного случая, чтобы захватить их обратно вместе с нами и со всем, что есть в «замке», да еще с ковчегом в придачу. Однако мы должны как-нибудь умаслить этих бродяг: прежде всего для того, чтобы освободить вашего отца и Непоседу и затем – чтобы сохранить мир, по крайней мере, до тех пор, пока Змей успеет освободить свою суженую. Если индейцы очень обозлятся, они сразу же отошлют всех своих женщин и детей обратно в лагерь, а если мы сохраним с ними приятельские отношения, то сможем встретить Уа-та-Уа на месте, которое она указала. Чтобы наша сделка не сорвалась, я готов отдать хоть полдюжины фигурок, изображающих стрелков с луками, у нас в сундуке их много.

Джудит охотно согласилась, она готова была пожертвовать даже расшитой парчой, лишь бы выкупить отца и доставить радость Зверобою.

Надежда на успех приободрила всех обитателей «замка», хотя по-прежнему надо было следить в оба за всеми передвижениями неприятеля. Однако час проходил за часом, и солнце уже начало склоняться к вершинам западных холмов, а никаких признаков плота, плывущего обратно, все еще не было видно. Осматривая берег в подзорную трубу, Зверобой наконец открыл среди густых и темных зарослей одно место, где, как он предполагал, собралось много ирокезов. Место это находилось неподалеку от тростников, откуда впервые появился плот, а легкая рябь на поверхности воды указывала, что где-то очень близко ручей впадает в озеро. Очевидно, дикари собрались здесь, чтобы обсудить вопрос, от которого зависела жизнь или смерть пленников. Несмотря на задержку, еще не следовало терять надежду, и Зверобой поспешил успокоить своих встревоженных товарищей.

По всей вероятности, индейцы оставили пленников в лагере и запретили им следовать за собой по лесу. Нужно было немало времени, чтобы отправить посланца в лагерь и привести обоих бледнолицых на то место, откуда они должны были отплыть. Утешая себя, обитатели «замка» вновь запаслись терпением и без особой тревоги следили за тем, как солнце постепенно приближается к горизонту.

Догадка Зверобоя оказалась правильной. Незадолго до того, как солнце совсем село, плот снова появился у края зарослей.

Когда ирокезы подплыли ближе, Джудит объявила, что ее отец и Непоседа, связанные по рукам и ногам, лежат на ветвях посреди плота. Ирокезы, вероятно, понимали, что ввиду позднего времени следует торопиться, и вовсю налегали на грубые подобия весел. Благодаря этим усилиям плот подошел к «замку» вдвое быстрее, чем в прошлый раз.

Даже после того как условия были приняты и частично выполнены, выдача пленников представила немалые трудности. Ирокезы были вынуждены почти всецело положиться на честность своих противников. Краснокожие согласились на это очень неохотно и только по необходимости. Они понимали, что, как только Хаттер и Непоседа будут освобождены, гарнизон «замка» станет вдвое сильнее, чем отряд, находящийся на плоту. О спасении бегством в таком случае не могло быть и речи, так как белые имели в своем распоряжении три пироги из коры, не говоря уже об оборонительных сооружениях дома и ковчега. Все это было слишком ясно для обеих сторон, и весьма вероятно, что сделку так и не удалось бы довести до конца, если бы честное лицо Зверобоя не оказало своего обычного действия на индейца.

– Белый брат мой должен знать, что я совершенно верю его словам, – сказал Райвенук, передавая с рук на руки старика Тома, которому теперь развязали ноги, чтоб он свободно мог взойти на платформу. – Твой пленник – мой зверек.

– Остановись, минг, – прервал охотник. – Пусть этот пленник будет пока у тебя. Сейчас принесу тебе зверя.

С этими словами Зверобой вошел в «замок» и предупредил Джудит, чтобы она забрала все оружие в свою комнату. Потом, поговорив о чем-то с Чингачгуком, стоявшим у дверей с карабином в руках, он положил в карман три остальные фигуры и воротился на платформу.

– Добро пожаловать, господин Хаттер, поздравляю вас с благополучным возвращением в свой дом, – сказал Зверобой, помогая старику взобраться на платформу и передавая в то же время шахматную фигуру в руки Райвенука. – Дочки ваши невредимы и радуются вашему приходу. Вот и Хетти подтвердит мои слова.

Затем развязали и поставили на ноги Генри Марча. Он был так крепко скручен, что и без веревок не сразу мог двинуть своими членами и шатался некоторое время, как опьянелый, представляя собою смешную и вместе с тем жалкую фигуру. Бампо расхохотался.

– Ну, любезный, ты похож, как две капли воды, на шишковатую сосну, которую расшатало ветром в ненастную погоду. Это, однако, ничего, я рад, что ирокезский цирюльник оставил в покое твои густые волосы во время твоего последнего посещения лагеря краснокожих.

– Послушай, Зверобой, – возразил Генри Марч, – я ожидал от тебя дружеского участия и ласкового слова, а ты ведешь себя как легкомысленная девчонка, готовая смеяться всегда безо всякого разбора. Скажи-ка лучше, есть ли у меня ноги: я их вижу, но не чувствую совсем, как будто они остались на берегах Мохока.

– Ты невредим, Генри Марч! Все у тебя целехонько, а это не шутка после такой беды! – отвечал Зверобой, передавая индейцу последнюю фигуру и делая тайком выразительный жест, чтобы тот скорее отваливал домой. – Да, любезный, руки и ноги твои невредимы, только, разумеется, нельзя им сразу получить гибкость после такой перепалки. Скоро природа восстановит замедленное кровообращение, и тогда ты можешь, пожалуй, плясать сколько тебе угодно, радуясь своему избавлению от волчьих клыков.

Зверобой развязал руки своим друзьям, лишь только они поднялись на платформу. Теперь они стояли, притопывая ногами и потягиваясь, ворча, ругаясь и всеми способами стараясь восстановить нарушенное кровообращение. А индейцы тем временем удалялись от «замка» с такой же поспешностью, с какой раньше приближались к нему. Плот уже успел отплыть на добрую сотню ярдов, когда Непоседа, случайно взглянув в ту сторону, заметил, с каким проворством индейцы спасаются от его мести. Он уже двигался довольно свободно, хотя все еще очень неуклюже. Однако, не обращая на это внимание, он схватил карабин, лежавший на плече у Зверобоя, и попытался прицелиться. Но молодой охотник был проворнее него. Он вырвал ружье из рук богатыря, хотя дуло уже успело наклониться в намеченном направлении. Вряд ли Зверобою удалось бы одержать победу в этой борьбе, если бы Непоседа как следует владел своими руками. В тот миг, когда ружье выскользнуло у него из рук, великан уступил и двинулся по направлению к двери, на каждом шагу поднимая ноги на целый фут, так как они еще не избавились от оцепенения. Однако Джудит опередила его, весь запас оружия, лежавший наготове на случай внезапного возобновления враждебных действий, был уже убран и спрятан по приказанию Зверобоя. Благодаря этой предосторожности Марч лишился возможности осуществить свои намерения. Потеряв надежду на скорое мщение, Непоседа сел и, подобно Хаттеру, в течение получаса растирал себе руки и ноги, чтобы снова получить возможность владеть ими.

Тем временем плот исчез и ночь начала раскидывать свои тени по лесам. Девушки занялись приготовлением ужина, а Зверобой подсел к Хаттеру и рассказал ему в общих чертах обо всех событиях, которые произошли за этот день, и о мерах, которые пришлось принять, чтобы спасти его детей и имущество.

Глава XV

Пока Эдвард у вас король, Не будет вам покоя: Погибнут ваши сыновья, Польется кровь рекою. Вы добрых бросили владык, Вы продали их дело, Как я, восстаньте на врага И в бой за правду смело!

Чаттетон

Солнце закатилось, и последние его лучи уже перестали золотить контуры облаков. Но над самой головой небо затянулось густыми, тяжелыми облаками, предвещавшими темную ночь. Поверхность озера была еле подернута мелкой рябью. В воздухе чувствовалось легкое движение, которое вряд ли можно было назвать ветром, но все же, сырое и медленное, оно обладало некоторой силой. Люди, находившиеся в «замке», были мрачны и молчаливы, как окружающий их пейзаж. Освобожденные из плена чувствовали себя униженными, обесчещенными и томились жаждой мести. Они помнили лишь унизительное обращение, которому подвергались в последние часы неволи, совсем забыв о том, что до тех пор ирокезы относились к ним достаточно снисходительно. Совесть, этот остроглазый наставник, напоминала им, что они пострадали недаром, и все же они думали не о собственной вине, а о том, как бы отомстить врагу. Остальные сидели в задумчивости. Зверобой и Джудит предавались грустным размышлениям, хотя и по весьма разным причинам. Хетти же была совершенно счастлива. Делавар рисовал в своем воображении картины блаженства, которые сулила ему скорая встреча с невестой. При таких обстоятельствах и в таком настроении обитатели «замка» уселись за вечернюю трапезу.

– Знаешь ли, старина, – вскричал Генри Марч, заливаясь громким смехом, – ты был чертовски похож на скованного медведя, когда повалили тебя на эти дубовые сучья, и я только дивился, отчего ты не ревел, как мишка! И то сказать: кто прошлое помянет, тому глаз вон. Только этот мерзавец, Райвенук, – надо согласиться, плут отчаянный, и я бы дал большие деньги за его скальп. Ну а вы как поживали здесь, Джудит, красоточка моя? Много вы обо мне плакали, когда я был в руках этих молодцов?

– Вы могли заметить, Генри Марч, что озеро сделалось гораздо глубже от наших слез, – отвечала Джудит насмешливо. – Я и Хетти много горевали о своем отце, но о вас мы пролили целые потоки горьких слез.

– Да, Генри, мы грустили о вас, так же как и о батюшке, – простодушно заметила Хетти.

– Это в порядке вещей, моя милая, – с живостью возразила Джудит, – мы жалеем всякого несчастного, кто бы и какой бы он ни был. Впрочем, в самом деле, Генри Марч, нам приятно видеть, что вы счастливо вырвались из рук гуронов.

– Как это удалось тебе нас выручить, Зверобой? За эту небольшую услугу я тебе охотно прощаю, что ты помешал мне поступить с этими бродягами по заслугам. Сообщи нам этот удивительный секрет, чтобы при случае нам можно было оказать и тебе такую же услугу. Вероятно, ты употребил ласку и хитрость?

– Ни того, ни другого. Я просто заплатил выкуп за вас обоих, и цена эта так высока, что впредь не советую вам попадаться в ловушку, иначе капитал наш истощится.

– Выкуп! Стало быть, старику Тому пришлось отдуваться и за меня, иначе откуда бы взять денег для выкупа меня? Я никак не думал, что эти бродяги согласятся уступить за вздор такого пленника, как я, но, видно, деньги – всегда деньги, и индеец жаден к ним не меньше людей другой породы.

В эту минуту Хаттер подал знак Зверобою, и тот в другой комнате сообщил ему все подробности выкупа и переговоров. Старик не обнаружил ни изумления, ни досады, когда узнал, что вскрыли его сундук, и только поинтересовался, все ли вещи были пересмотрены. Он спросил также, где и как отыскали ключ. Зверобой откровенно рассказал обо всем.

– Я желал бы знать, черт побери, война или мир у нас с этими дикарями? – вскричал Генри Марч в ту самую минуту, когда Зверобой, не останавливаясь, проходил через наружную дверь. – Это возвращение пленников обнаруживает, по-видимому, дружеские связи, и, пожалуй, они на этот раз оставят нас в покое. Ты как думаешь, Зверобой?

– Вот тебе, Гарри, прямой ответ на твою мысль.

Говоря таким образом, Бампо бросил на стол пучок прутьев, крепко связанных ремнями. Схватив этот пучок, Генри Марч стремительно подбежал к огню, горевшему в печи, и немедленно убедился, что конец каждого прута вымочен в крови.

– Ясный ответ, нечего и толковать. Вот как, Джудит, в Нью-Йорке объявляется война. Где, Зверобой, нашел ты этот вызов?

– Очень просто. За минуту перед этим окровавленный пучок лежал на платформе «замка» Плавучего Тома.

– Как же он туда попал? Ведь не с облаков же он спустился. Ты должен нам объяснить эти штуки, Зверобой, иначе, пожалуй, мы подумаем, что ты хочешь запугать несчастных горемык, которые и без того чуть не спятили с ума.

Бампо подошел к окну и бросил взгляд на мрачную поверхность озера. Удовлетворив с этой стороны свое любопытство, он опять взял окровавленный пучок и начал рассматривать его с большим вниманием.

– Да, это, по индейскому обычаю, объявление войны, и оно доказывает, Генри Марч, что ты отуманился порядком. Волосы на голове твоей целы, это ясно, но ирокезы, вероятно, подрезали твои уши, иначе ты должен был слышать шум на воде, произведенный движением плота, на котором воротился молодой индеец. Его послали бросить к нашим дверям окровавленный пучок, а это значит вот что: по заключении торговой сделки мы подаем военный сигнал и будем стараться изо всех сил забрать вас в свои руки.

– Кровожадные волки! Джудит, дайте мне карабин, и я с этим вестником отправлю к ним приличный ответ.

– Не отправишь, Генри Марч, покуда я буду тут, – хладнокровно сказал Зверобой. – Молодой воин зажег факел и при свете его открыто подъехал к этому месту: никто здесь не может и не смеет тронуть его, пока он занят исполнением подобного поручения. Да и напрасно ты беснуешься, любезный: твоя пуля в эту минуту не долетит до его головы! Опоздал!

– А вот увидим! Авось лодка догонит неуклюжий паром, – отвечал Гарри Непоседа, быстро подбегая к дверям с карабином в руках. – Никто в свете не помешает мне овладеть волосами этой гадины!

Джудит задрожала как осиновый лист, сама не зная почему. Впрочем, были все основания ожидать, что начнется драка: если Непоседа, сознавая свою исполинскую силу, был неукротим и свиреп, то в манерах Зверобоя чувствовалась спокойная твердость, не склонная ни на какие уступки. Серьезное и решительное выражение лица молодого охотника испугало Джудит больше, чем буйство Непоседы. Гарри стремительно бросился к тому месту, где были привязаны пироги, однако Зверобой уже успел быстро сказать что-то Змею по-делаварски. Впрочем, бдительный индеец первый услышал всплески весел и раньше других вышел на платформу. Свет факела возвестил о приближении посланца. Когда мальчик бросил палочки к его ногам, это ничуть не рассердило и не удивило делавара. Он просто стоял наготове с карабином в руке и следил, не скрывается ли за этим вызовом какая-нибудь ловушка. Зверобой окликнул делавара, и тот, быстрый, как мысль, бросился в пирогу и убрал весла прочь. Непоседа пришел в ярость, видя, что его лишили возможности преследовать мальчика. С шумными угрозами он приблизился к индейцу, и даже Зверобою на миг стало страшно при мысли о том, что может произойти. Марч уже поднял руки, стиснув свои огромные кулаки. Все ожидали, что он опрокинет делавара на пол. Зверобой не сомневался, что за этим последует неминуемое кровопролитие. Но даже Непоседа смутился, увидев непоколебимое спокойствие вождя. Он понял, что такого человека нельзя оскорбить безнаказанно. Весь свой гнев он обратил поэтому на Зверобоя, которого не так боялся. Неизвестно, чем закончилась бы ссора, но, к счастью, она не успела разгореться.

– Стыдно вам, Гарри Непоседа, предаваться такому гневу, – сказала Джудит кротким и мягким голосом. – Вы должны помнить, что ирокезы обходились с вами милостиво. Они пощадили ваши волосы, тогда как вы и батюшка покушались на их жизнь.

Это вмешательство слабоумной девушки не замедлило произвести свое благотворное действие. Вместо того чтобы схватить за горло своего противника, Генри Марч обратился к Хетти:

– Жалко и досадно, – сказал он, – сидеть в тюрьме или попусту гоняться за бобрами и нигде не находить их, но еще обиднее поймать какую-нибудь зверюгу в расставленный тобою же капкан, а потом видеть, как она оттуда выбирается! Если считать на деньги, то шесть первосортных шкур уплыли от нас на бревнах, в то время как достаточно двадцати хороших ударов веслом, чтобы догнать их. Я говорю: если считать на деньги, потому что мальчишка сам по себе не стоит ни одной шкуры… Ты подвел товарища, Зверобой, позволив такой добыче ускользнуть от моих пальцев, да и твоих тоже.

– Я дорожу своей честью больше чужих и своих собственных интересов, – с твердостью возразил Бампо. – Этот индеец – посол, и нам было бы стыдно не уважать таких правил, которые соблюдаются даже последним индейским бродягой. Да притом теперь он слишком далеко, и бесполезно нам с тобой толковать о том, что не в наших руках.

Высказав эту мысль, Зверобой отвернулся, как человек, принявший решение не тратить слов по-пустому, а Хаттер потянул Непоседу за рукав и увел его в ковчег. Там они долго сидели и совещались. Тем временем индеец и его друг тоже о чем-то таинственно беседовали.

До появления звезды оставалось еще часа три или четыре, но Чингачгуку не терпелось поделиться со Зверобоем своими планами и надеждами. Джудит тоже пришла в более кроткое расположение духа и внимательно слушала безыскусственный рассказ Хетти обо всем, что случилось с нею после того, как она высадилась на берег. Лес не очень пугал девушек, воспитанных под его сенью и привыкших ежедневно глядеть с озера на его пышную громаду или блуждать в его темных чащах. Но старшая сестра чувствовала, что не осмелилась бы пойти одна в индейский лагерь. Хетти мало рассказывала об Уа-та-Уа. Она упомянула лишь о доброте и приветливости делаварки и об их первой встрече в лесу. Но тайну Чингачгука Хетти оберегала так умело и с такой твердостью, что многие гораздо более умные девушки могли бы ей позавидовать.

Когда Хаттер вновь появился на платформе, все умолкли.

Старик собрал вокруг себя всех и вкратце рассказал о том, что он намерен предпринять. Хаттер полностью одобрил план Зверобоя покинуть на ночь «замок» и искать приюта в ковчеге. Он, как и все остальные, считал, что это единственный надежный способ избежать гибели. Раз уж дикари занялись постройкой плотов, они, несомненно, попытаются овладеть «замком». Присылка окровавленных прутьев достаточно ясно свидетельствовала о том, что они верят в успешный исход этой попытки. Короче говоря, старик думал, что наступающая ночь будет решающей, и просил всех возможно скорее приготовиться к тому, чтобы покинуть «замок», по крайней мере на некоторое время, если не навсегда.

Когда Хаттер умолк, все торопливо, но тщательно начали готовиться в путь. «Замок» заперли уже описанным выше способом, вывели из дока пироги и привязали их к ковчегу, перенесли в каюту кое-что из необходимых вещей, еще остававшихся в доме, погасили огонь и затем перебрались на судно.

От близкого соседства прибрежных холмов, поросших соснами, ночь казалась гораздо темнее, чем это обычно бывает на озерах. Только на самой середине водной поверхности тянулась более светлая полоса, берега же тонули во мраке, потому что там ложились тени, отбрасываемые холмами. Отмель и «замок», стоявший на ней, находились в более светлой полосе, но все-таки ночь была так темна, что ковчег отплыл совершенно незаметно. Наблюдатель, находившийся на берегу, не мог бы видеть судна еще и потому, что оно двигалось на фоне темных холмов, которые тянулись по горизонту во всех направлениях. На американских озерах чаще всего дует западный ветер, но так как горы образуют здесь многочисленные извилины, то сплошь и рядом трудно определить действительное направление воздушных потоков, ибо оно изменяется на коротких расстояниях и через небольшие промежутки времени. Это относится главным образом к легким колебаниям атмосферы, а не к постоянно дующим ветрам. Однако, как известно, в гористых местностях и в узких водных бассейнах порывы сильного ветра тоже бывают неустойчивы и неопределенны.

На этот раз, как только ковчег отчалил от «замка», даже сам Хаттер не решился бы сказать, в какую сторону дует ветер. Обычно в таких случаях направление ветра определяют, наблюдая за облаками, плывущими над вершинами холмов. Но теперь весь небесный свод казался одной сплошной сумрачной громадой. В небе не было видно ни единого просвета, и Чингачгук начинал серьезно опасаться, что отсутствие звезды помешает его невесте вовремя явиться на место условленной встречи. Хаттер между тем поднял парус, видимо, с единственным намерением отплыть подальше от «замка», потому что оставаться в непосредственном соседстве с ним было опасно: когда баржа начала повиноваться рулю и парус как следует раздулся, выяснилось, что ветер дует на юго-восток. Это соответствовало общим желаниям, и судно почти час свободно скользило по озеру. Затем ветер переменился, и ковчег стало понемногу относить в сторону индейского лагеря. Зверобой с неослабным вниманием следил за всеми движениями Хаттера и Непоседы. Сначала он не знал, чему приписать выбор направления – случайности или обдуманному намерению, теперь же он был уверен во втором. Хаттер прекрасно знал свое озеро, и ему легко было обмануть всякого, не привыкшего маневрировать на воде. Если он действительно затаил намерение, о котором подозревал Зверобой, то было совершенно очевидно, что не пройдет и двух часов, как судно очутится в какой-нибудь сотне ярдов от берега, прямо против индейской стоянки. Но еще задолго до того, как ковчег успел достигнуть этого пункта, Непоседа, знавший немного по-алгонкински[102], начал таинственно совещаться с Чингачгуком. О результате этого совещания молодой вождь сообщил затем Зверобою, который оставался холодным, чтобы не сказать враждебным, свидетелем всего происходящего.

– Старый отец и младший мой брат, Великая Сосна (так делавар назвал Генри Марча), хотят поживиться волосами с гуронских черепов, – сказал Чингачгук своему приятелю. – Будет их несколько и для Змея, который желает с честью воротиться домой. Знаю, что у моего брата белые руки, и он не будет отнимать волос даже у мертвеца. Он будет, напротив, ожидать нас здесь, и я надеюсь, он не будет после нашего возвращения стыдиться своего друга. Великий Змей могиканин должен сделаться достойным ходить по военной тропе с Соколиным Глазом.

– Ну да, я вижу, что это имя останется за мной, и мне особенно приятно слышать его из твоих уст. Что касается до твоего желания охотиться за чужими волосами, то я не вижу в этом никакого зла. Ты родился могиканином и должен оставаться верным своей природе. Будь, однако, снисходителен, Великий Змей! Прошу тебя об этом от всего сердца. Сострадание не может вредить чести красного человека. Старик Хаттер и Генри Марч – совсем другое дело: что естественно для тебя, то чудовищно и отвратительно для них, особенно для отца молодых девушек, которые могли бы возбудить в его сердце лучшие чувства. Минги не должны роптать, если поражение будет их уделом. Желая чужой крови, они не вправе ждать пощады от других. Но все-таки, Великий Змей, тебе надобно быть милосердным. Не начинай своих военных подвигов стоном женщин и жалобным криком детей. Веди себя так, чтобы Уа-та-Уа смеялась, а не плакала при встрече с тобою.

– Мой брат останется здесь, на ковчеге, – отвечал могиканин. – Уа-та-Уа скоро выйдет на берег, и Чингачгук должен спешить.

Затем индеец присоединился к своим товарищам. Спустив предварительно парус, все трое вошли в пирогу и отчалили от ковчега. Хаттер и Марч не сказали Зверобою ни о цели своей поездки ни о том, сколько времени они пробудут в отсутствии. Все это они поручили индейцу, и он выполнил задачу со своим обычным немногословием. Не успели весла двенадцать раз погрузиться в воду, как пирога исчезла из виду.

Зверобой постарался поставить ковчег таким образом, чтобы он по возможности не двигался. Затем он уселся на корме и предался горьким думам. Однако вскоре к нему подошла Джудит, пользовавшаяся каждым удобным случаем, чтобы побыть наедине с молодым охотником.

Предпринимая свой второй набег на индейский лагерь, Хаттер и Непоседа руководствовались теми же самыми побуждениями, что и во время первой попытки, к ним лишь отчасти примешивалась жажда мести. В этих грубых людях, столь равнодушных к правам и интересам краснокожих, говорило единственное чувство – жажда наживы. Правда, Непоседа в первые минуты после освобождения был очень зол на индейцев, но гнев скоро уступил место привычной любви к золоту, к которому он стремился скорее с необузданной алчностью расточителя, чем с упорным вожделением скупца. Короче говоря, лишь исконное презрение к врагу да ненасытная жадность побудили обоих искателей приключений так поспешно отправиться в новую экспедицию против гуронов. Они знали, что большинство ирокезских воинов, а может быть даже и все они, должны были собраться на берегу, прямо против «замка». Хаттер и Марч надеялись, что благодаря этому нетрудно будет снять несколько скальпов с беззащитных жертв. Хаттер, только что расставшийся со своими дочерьми, был уверен, что в лагере нет никого, кроме детей и женщин, на что он и намекнул в разговоре с Непоседой. Чингачгук во время своего объяснения со Зверобоем не обмолвился об этом ни единым словом. Хаттер правил пирогой. Непоседа мужественно занял свой пост на носу, а Чингачгук стоял посередине. Мы говорим «стоял», ибо все трое настолько привыкли иметь дело с верткими пирогами, что могли стоять, выпрямившись во весь рост, даже в темноте. Они осторожно подплыли к берегу и беспрепятственно высадились. Тут все трое взяли оружие наизготовку и, словно тигры, начали пробираться к лагерю. Индеец шел впереди, а Хаттер и Марч крадучись ступали по его следам, стараясь не производить ни малейшего шума. Случалось, впрочем, что сухая ветка потрескивала под тяжестью великана Непоседы или под нетвердыми шагами старика, но осторожная поступь могиканина была так легка, словно он шагал по воздуху. Прежде всего нужно было найти костер, который, как известно, находился в самой середине лагеря. Острые глаза Чингачгука наконец заметили отблеск огня. То был очень слабый свет, едва пробивавшийся из-за древесных стволов, не зарево, а, скорее, тусклое мерцание, как и следовало ожидать в этот поздний час, ибо индейцы обычно ложатся и встают вместе с солнцем.

Лишь только появился этот маяк, охотники за скальпами начали подвигаться вперед гораздо быстрее и увереннее. Через несколько минут они уже очутились вблизи ирокезских шалашей, расположенных по кругу. Здесь путники остановились, чтобы осмотреться по сторонам и согласовать свои действия. Тьма стояла такая глубокая, что можно было различить только мерцание угольев, озарявшее стволы соседних деревьев, и бесконечный лиственный полог, над которым нависло сумрачное небо. Один шалаш находился совсем под боком, и Чингачгук рискнул забраться в него. Движения индейца, приближавшегося к месту, где можно было встретиться с врагом, напоминали гибкие движения кошки, подбирающейся к птице. Подойдя вплотную к шалашу, он опустился на четвереньки: вход был так низок, что иначе нельзя было попасть внутрь. Прежде чем заглянуть в отверстие, служившее дверью, он чутко прислушался в надежде уловить ровное дыхание спящих. Однако ни звука не долетело до его чуткого уха, и змея в образе человека просунула голову в хижину, так же как это делает обыкновенная змея, заглядывая в птичье гнездо. Эта смелая попытка не вызвала никаких опасных последствий. Осторожно пошарив рукой по сторонам, индеец убедился, что хижина пуста. Делавар с той же осторожностью обследовал еще две или три хижины, но и там никого не оказалось. Тогда он вернулся к товарищам и сообщил, что гуроны покинули лагерь. Дальнейший осмотр это подтвердил, и теперь лишь оставалось вернуться к пироге.

Стоит упомянуть мимоходом, как по-разному отнеслись к своей неудаче наши искатели приключений. Индейский вождь, высадившийся на берег только для того, чтобы приобрести воинскую славу, стоял неподвижно, прислонившись спиной к дереву и ожидая решения товарищей. Он был огорчен и несколько удивлен, но с достоинством перенес разочарование, утешая себя сладкой надеждой на то, что должна принести ему сегодняшняя ночь. Правда, делавар не мог больше рассчитывать, что, встретив возлюбленную, представит ей наглядные доказательства своей ловкости и отваги. Но все-таки он увидит сегодня избранницу своего сердца, а воинскую славу он рано или поздно все равно приобретет. Зато Хаттер и Непоседа, которыми двигало самое низменное из человеческих побуждений – жажда наживы, едва могли подавить свою досаду. Они суетливо бегали из хижины в хижину в надежде найти позабытого ребенка или беззаботно спящего взрослого, они срывали свою злобу на ни в чем не повинных индейских шалашах и часть из них буквально разнесли на куски и раскидали по сторонам. От горя они начали ссориться и осыпать друг друга яростными упреками. Дело могло дойти до драки, но тут вмешался делавар, напомнив, какими опасностями чревато подобное поведение, и указав, что надо скорее возвращаться на судно. Это положило конец спору, и через несколько минут все трое уже плыли обратно к тому месту, где рассчитывали найти ковчег.

Как мы уже говорили, вскоре после отплытия охотников за скальпами к Зверобою подошла Джудит. Некоторое время девушка молчала, и охотник не догадывался, кто вышел из каюты. Но затем он услышал богатый переливами, выразительный голос старшей сестры.

– Какое ужасное существование для двух женщин, Зверобой! – воскликнула Джудит. – Скоро ли кончится эта адская жизнь?

– Что же вы находите здесь особенно ужасного, Джудит? Можно привыкнуть ко всякой жизни, и другие на вашем месте были бы очень счастливы.

– Нет, Зверобой, я была бы счастливее в тысячу раз, если бы могла жить среди образованного общества, там, где спокойно стоят фермы и дома. Жилище в соседстве с колониальными крепостями в тысячу раз предпочтительнее этих безотрадных мест, в которых мы обитаем.

– Нет, Джудит, я не могу согласиться с вами. Крепости полезны, но иной раз бывают внутри них такие враги, каких не найти в других местах. Фермы также очень полезны, но все удовольствия, которые дают открытые поля, человек вдвойне найдет среди обширного леса. Где вы на открытом поле найдете густую тень от столетних деревьев? А эти ручьи, каскады, водопады, разнообразные хоры птиц? Разве все это не доставляет высочайшего наслаждения для человека с глубоким чувством?.. Чу!.. Что это такое? Я слышу, кажется, сердитый голос вашего отца.

– О, скоро ли прекратятся эти ужасные сцены! – воскликнула Джудит, закрывая обеими руками свое лицо. – Знаете ли, Зверобой, я иногда жалею, что у меня есть отец.

– Странно, Джудит: ваш батюшка и Генри Марч ревут, как медведи, а глоса Чингачгука вовсе не слышно.

– Быть может, он лишился жизни в ту самую минуту, когда собирался резать невинных женщин и детей.

– Нет, Джудит, я думаю совсем иначе. Ирокезы, по всей вероятности, оставили свой лагерь, и они возвращаются без успеха. Это лучше всего объясняет бешенство Гарри и молчание Чингачгука.

В этот момент раздался шум весла, брошенного в воду: это Марч с досады позабыл о всякой осторожности. Зверобой убедился в правильности своей догадки.

Так как ковчег плыл по течению невдалеке от пироги, то через несколько минут охотники услышали тихий голос Чингачгука. Он указывал Хаттеру, куда надо править. Затем пирога причалила к барже, и искатели приключений поднялись на борт. Ни Хаттер, ни Непоседа ни словом не заикнулись о том, что с ними случилось. Лишь делавар, проходя мимо своего друга, промолвил вполголоса: «Костер погашен». Это не вполне соответствовало действительности, но Зверобой все-таки понял, что произошло.

Теперь возник вопрос, что делать дальше. После короткого и весьма мрачного совещания Хаттер решил, что благоразумнее всего провести ночь в непрерывном движении и таким образом избежать внезапной атаки. Затем он объявил, что они с Марчем намерены лечь спать, чтобы вознаградить себя за бессонную ночь, проведенную в плену. Ветер не унимался, и решили плыть прямо вперед, пока ковчег не приблизится к другому берегу. Договорившись об этом, бывшие пленники помогли поднять паруса, а потом растянулись на тюфяках, предоставив молодому охотнику и Чингачгуку следить за движением баржи. Зверобой и делавар охотно согласились, так как в ожидании встречи с Уа-та-Уа они и не думали спать. Друзей нисколько не огорчило, что Джудит и Хетти остались на палубе.

Некоторое время баржа дрейфовала вдоль западного берега, подгоняемая легким южным ветерком. Скорость судна не превышала двух миль в час, но этого было вполне достаточно, чтобы вовремя добраться к назначенному месту.

Зверобой и Чингачгук изредка обменивались короткими замечаниями, думая о том, как освободить Уа-та-Уа. Внешне индеец казался совершенно спокойным, но с минуты на минуту им все больше овладевало внутреннее волнение. Зверобой стоял у руля, направляя ковчег поближе к берегу. Это позволяло держаться в тени, отбрасываемой лесами, и давало возможность заметить малейшие признаки нового индейского становища на берегу. Таким образом они обогнули низкий мыс и поплыли уже по бухте, на севере которой и находилось место, бывшее конечной целью их плавания. Оставалось пройти еще около четверти мили, когда Чингачгук молча подошел к своему другу и указал рукой вперед: у кустарника, окаймлявшего южный берег мыса, горел огонек. Не оставалось сомнения, что индейцы внезапно перенесли свой лагерь на то самое место, где Уа-та-Уа назначила свидание.

Глава XVI

В долине солнце и цветы, Я слышу голос нежный, И сказку мне приносишь ты, И отдых безмятежный.

У. Вордсворт

Обнаружение огня было чрезвычайно важным обстоятельством для Зверобоя и его друга. Во-первых, они опасались, как бы Хаттер и Непоседа, проснувшись и заметив новое местоположение индейского лагеря, не вздумали учинить на него новый налет, затем чрезвычайно увеличивался риск высадки на берег для встречи с Уа-та-Уа, наконец в результате перемены вражеской позиции могли возникнуть всевозможные непредвиденные случайности. Делавар знал, что час свидания приближается, и не думал больше о военных трофеях. Он прежде всего договорился со своим другом о том, чтобы не будить Хаттера и Гарри, которые могли бы расстроить его план.

Ковчег продвигался вперед очень медленно. Оставалось не менее четверти часа ходу до мыса, и у обитателей ковчега было достаточно времени для размышлений. Индейцы думали, что бледнолицые по-прежнему находятся в «замке», желая скрыть свой костер, они зажгли огонь на самой южной оконечности мыса. Здесь он был так хорошо защищен густым кустарником, что даже Зверобой, лавировавший то влево, то вправо, временами терял его из виду.

– Минги развели огонь почти возле воды, – сказал Зверобой, обращаясь к Джудит. – Это показывает, что они отсюда нападений не ожидают. Хорошо, что ваш батюшка и Генри Марч заснули крепким сном, иначе они опять могли бы пуститься в свои опасные проделки.

Зверобой помедлил немного, желая убедиться, что ковчег действительно находится там, где нужно. Затем он подал сигнал, после чего Чингачгук бросил якорь и спустил парус.

Место, где стоял теперь ковчег, имело свои выгоды и недостатки. Костер был скрыт отвесным берегом, который находился, быть может, несколько ближе к судну, чем это было желательно. Однако немного дальше начинался глубокий омут, а при создавшихся обстоятельствах следовало по возможности не бросать якорь на слишком глубоком месте. Кроме того, Зверобой знал, что на расстоянии нескольких миль в окружности нет ни одного плота, и хотя деревья свисали в темноте почти над самой баржей, до нее нелегко было добраться без помощи лодки. Густая тьма, царившая вблизи леса, служила надежной защитой, и следовало остерегаться только шума, чтобы избежать опасности быть окруженными. Все это Зверобой растолковал Джудит, объяснив заодно, что нужно делать в случае тревоги. Он считал, что спящих следует разбудить только в самом крайнем случае.

– Теперь уже пора мне и Чингачгуку пересесть в лодку, – закончил Бампо, когда молодая девушка внимательно выслушала его наставления. – Правда, звезды еще не видно, но скоро она взойдет, хотя нам вряд ли удастся разглядеть ее сквозь облака. К счастью, Уа-та-Уа очень шустрая девушка и способна даже видеть то, что не находится прямо у нее под носом. Ручаюсь вам, она не опоздает ни на минуту и ни на шаг не собьется с правильного пути, если только подозрительные бродяги-минги не всполошились и не задумали использовать девушку как приманку для нас или не запрятали ее, чтобы склонить ее сердце в пользу гуронского, а не могиканского мужа…

– Зверобой, – с живостью возразила Джудит, – это предприятие чрезвычайно опасно, и я не понимаю, зачем вы тоже принимаете в нем участие?

– Как зачем? Разве вы не знаете, что мы хотим похитить Уа-та-Уа, невесту Чингачгука, на которой он женится, как только вернется домой?

– Но ведь жених-то индеец, а не вы, и это предприятие такого рода, что его можно с одинаковым успехом выполнить и одному, безо всякого постороннего содействия.

– Понимаю вас, Джудит, отлично понимаю. Вы хотите сказать, что эти дела касаются одного только Чингачгука, и так как он один может справиться с лодкой, то незачем еще другому вместе с ним идти на очевидную опасность. Но вы забываете, что в этом-то и состоит цель нашего прибытия на это место, и мне стыдно было бы отказаться от задуманного плана только потому, что он довольно опасен. Притом если молодые девушки дорожат любовью и готовы из-за нее на самопожертвование, то, конечно, никто не мешает и мужчинам проявлять то же чувство во имя дружбы. Могиканин, разумеется, мог бы справиться с лодкой без посторонней помощи, но если, сверх ожидания, будет сделано со стороны мингов нападение, то помощь друга для него явится необходимой. Да и сами вы, Джудит, неужели согласились бы оставить друга в опасную минуту?

– К несчастью, вы совершенно правы, Зверобой. Мне вовсе не хочется, чтобы вы ездили. Обещайте мне, по крайней мере, одно: не доверяйтесь дикаря и не предпринимайте ничего, кроме освобождения девушки. На первый раз и этого довольно.

– Спаси вас господь! Можно подумать, что это говорит Хетти, а не бойкая и храбрая Джудит Хаттер! Но страх делает умных глупцами и сильных слабыми. Да, я на каждом шагу вижу доказательства этого. Очень мило с вашей стороны, Джудит, тревожиться из-за ближнего, и я всегда будут повторять, что вы добрая и милая девушка, какие бы глупые истории про вас ни распускали люди, завидующие вашей красоте.

– Зверобой! – торопливо сказала Джудит, задыхаясь от волнения. – Неужели вы верите всему, что рассказывают про бедную девушку, у которой нет матери? Неужели злой язык Гарри Непоседы должен загубить мою жизнь?

– Нет, Джудит, это не так. Я сам говорил Непоседе, что некрасиво позорить девушку, если не удается склонить ее к себе честным путем, и что даже индеец бывает сдержан, когда речь идет о добром имени молодой женщины.

– Он не посмел бы так болтать, был бы у меня брат! – вскричала Джудит, и глаза ее загорелись. – Но, видя, что единственный мой покровитель – старик, слух у которого притупился, так же как и чувства, Марч решил не стесняться.

– Не совсем так, Джудит, не совсем так. Любой честный человек, будь то брат или посторонний, вступится за такую девушку, как вы, если кто-нибудь будет ее порочить. Непоседа всерьез хочет жениться на вас, а если он иногда немножко вас поругивает, то лишь из ревности. Улыбнитесь ему, когда он проснется, пожмите ему руку хоть наполовину так крепко, как недавно пожали мою, – и, клянусь жизнью, бедный малый забудет все на свете, кроме вашей красоты. Сердитые слова не всегда исходят от сердца. Испытайте Непоседу, Джудит, когда он проснется, и вы увидите всю силу вашей улыбки.

Зверобой, по своему обыкновению, беззвучно засмеялся и затем сказал внешне невозмутимому, но в действительности изнывавшему от нетерпения индейцу, что готов приступить к делу. В то время как молодой охотник спускался в пирогу, девушка стояла неподвижно, словно камень, погруженная в мысли, которые пробудили в ней слова ее собеседника. Простодушие охотника совершенно сбило ее с толку. В своем узком кружке Джудит до сих пор была очень искусной укротительницей мужчин, но теперь она следовала внезапному сердечному порыву, а не обдуманному расчету. Мы не станем отрицать, что некоторые из размышлений Джудит были очень горьки, хотя лишь в дальнейших главах нашей повести сможем объяснить, насколько заслуженны и насколько глубоки были ее страдания.

Зверобой и его краснокожий приятель отправились в опасную экспедицию с таким хладнокровием и предусмотрительностью, которые могли бы сделать честь самым опытным воинам, знакомым со всеми стратегическими хитростями. Индеец расположился на носу пироги, а Зверобой орудовал рулевым веслом на корме. Таким образом, Чингачгук должен был первым высадиться на берег и встретить свою возлюбленную. Охотник занял свой пост, не сказав ни слова, но подумал про себя, что человек, поставивший на карту так много, как поставил индеец, вряд ли может достаточно спокойно и благоразумно управлять пирогой. Начиная с той минуты, когда оба искателя приключений покинули ковчег, они всеми своими повадками напоминали двух хорошо вышколенных солдат, которым впервые приходится выступать против настоящего неприятеля. До сих пор Чингачгуку еще ни разу не приходилось стрелять в человека. Правда, появившись на озере, индеец несколько часов бродил вокруг вражеского становища, а позднее даже решился проникнуть в него, но обе эти попытки не имели никаких последствий. Теперь же предстояло добиться ощутимого и важного результата или же испытать постыдную неудачу. От исхода этого предприятия зависело, будет Уа-та-Уа освобождена или же останется надолго в плену. Одним словом, это была первая экспедиция двух молодых и честолюбивых лесных воинов.

Вместо того чтобы плыть прямо к мысу, отстоявшему от ковчега на какую-нибудь четверть мили, Зверобой направил нос пироги по диагонали к центру озера, желая занять позицию, с которой можно было бы приблизиться к берегу, имея перед собой врагов только с фронта.

К тому же место, где Хетти высадилась на берег и где Уа-та-Уа обещала встретить своих друзей, находилось на верхней оконечности продолговатого мыса. Если бы наши искатели приключений не проделали этого подготовительного маневра, им пришлось бы обогнуть почти весь мыс, держась у самого берега. Необходимость подобной меры была так очевидна, что Чингачгук продолжал спокойно грести, хотя направление было намечено без предварительного совета с ним и, по-видимому, уводило его в сторону, совершенно противоположную той, куда гнало нетерпеливое желание. Уже через несколько минут пирога отплыла на необходимое расстояние, молодые люди, словно по молчаливому уговору, перестали грести и лодка остановилась. Тьма казалась еще непрогляднее. Все же с того места, где находились теперь наши герои, еще можно было различить очертания гор. Но напрасно делавар поворачивал лицо к востоку в надежде увидеть мерцание обетованной звезды. Хотя в этой части неба тучи над горизонтом немного поредели, облачная завеса по-прежнему закрывала небосклон.

«Замок» скрывался во мраке, и оттуда не долетало ни единого звука. Хотя ковчег находился невдалеке от лодки, его тоже не было видно: тень, падавшая с берега, окутала его непроницаемой завесой.

Охотник и делавар начали вполголоса совещаться: они старались определить, который может быть час. Зверобой полагал, что до восхода звезды остается еще несколько минут, но его нетерпеливому другу казалось, что уже очень поздно и что его возлюбленная давно поджидает их на берегу. Как и следовало ожидать, индеец одержал верх в этом споре, и Зверобой согласился направить пирогу к намеченному месту встречи. Лодкой нужно было управлять с величайшей ловкостью и осмотрительностью. Весла бесшумно поднимались и снова погружались в воду.

Ярдах в ста от берега Чингачгук отложил весло в сторону и взялся за карабин. Подплыв ближе к поясу тьмы, охватывавшему леса, они выяснили, что отклонились слишком далеко к северу и что надо изменить курс. Теперь казалось, будто пирога плывет сама, повинуясь какому-то инстинкту, – так осторожны и свободны были все ее движения. Наконец нос пироги уткнулся в прибрежный песок в том самом месте, где прошлой ночью высадилась Хетти. Вдоль берега тянулась узкая песчаная полоса, но кое-где над водой свисали кусты, толпившиеся у подножия высоких деревьев.

Чингачгук выбрался на берег и осторожно обследовал его. Однако поиски его не увенчались успехом: Уа-та-Уа нигде не было.

Вернувшись обратно, он застал своего приятеля на берегу. Они снова начали шепотом совещаться. Индеец высказал опасение, что произошла какая-то ошибка насчет места встречи. Зверобой же думал, что назначенный час еще не настал. Внезапно он запнулся на полуслове, схватил делавара за руку, заставив его повернуться к озеру, и указал куда-то над вершинами восточных холмов. Там, за холмами, облака слегка рассеялись, и между ветвями сосен ярко сияла вечерняя звезда. Это было очень приятное предзнаменование, и молодые люди, опершись на ружья, напрягли все свое внимание, надеясь услышать звук приближающихся шагов. Наконец до слуха их донеслись чьи-то голоса, негромкий визг детей и низкий приятный смех индейских женщин. Наши друзья поняли, что поблизости расположен лагерь, – американские индейцы обычно очень осторожны и редко разговаривают во весь голос. Отблеск пламени, озарявший нижние ветви деревьев, говорил о том, что в лесу горит костер. Однако с того места, где стояли два друга, трудно было определить, какое расстояние отделяет их от этого костра. Раза два им казалось, что кто-то направляется в их сторону, но то был обман зрения, а может быть, кто-то действительно отошел от огня, а потом повернул обратно.

Прошло около четверти часа в томительном ожидании и тревоге. Зверобой предложил вернуться вдвоем в лодку, обогнуть мыс и выплыть на такое место, откуда можно было бы видеть индейский лагерь, и тогда уже постараться выяснить причину отсутствия Уа-та-Уа. Однако делавар наотрез отказался, ссылаясь на то, что девушка будет в отчаянии, если придет на свидание и не застанет их там. Зверобой нашел опасения своего друга основательными и вызвался отправиться один. Делавар же решил остаться в прибрежных зарослях, рассчитывая на счастливую случайность. Договорившись об этом, они расстались.

Усевшись на корме, Зверобой бесшумно отчалил от берега, соблюдая необходимые предосторожности. Трудно было придумать более удобный способ разведки. Кусты создавали достаточно надежное прикрытие, так что не было необходимости отплывать далеко от берега. Лодка двигалась так бесшумно, что ни один звук не мог возбудить подозрения. Самая опытная и осторожная нога рискует наступить на ворох листьев или переломить сухую ветку, пирога же из древесной коры скользит по водной глади бесшумно, как птица. Зверобой оказался почти на прямой линии между ковчегом и лагерем, как вдруг заметил отблеск костра. Произошло это так внезапно и неожиданно, что Зверобой даже испугался, не слишком ли он неосторожно появился так близко к огню. Но он тотчас же сообразил, что, покуда индейцы держатся в середине освещенного круга, они вряд ли смогут его заметить. Убедившись в этом, он поставил лодку так, чтобы она не двигалась, и начал свои наблюдения.

Несмотря на все наши усилия, нам, очевидно, не удалось познакомить читателя с характером этого необыкновенного человека, если приходится повторить здесь, что при всем своем незнании света и простодушии он обладал весьма глубоким и развитым поэтическим инстинктом. Зверобой любил леса за их прохладу, величавое уединение и безграничную ширь. Он редко шел лесом, чтобы не остановиться и не полюбоваться каким-нибудь особенно красивым видом, и при этом испытывал наслаждение, хотя не старался уяснить себе его причины.

Неудивительно, что при таком душевном складе и такой мужественной твердости, которую не могла поколебать никакая опасность, охотник начал любоваться зрелищем, развернувшимся перед ним на берегу и заставившим его на одну минуту позабыть даже о цели своего появления в этом месте. Пирога колыхалась на воде у самого входа в длинную естественную аллею, образованную деревьями и кустами, окаймлявшими берег, и позволявшую совершенно ясно видеть все, что делалось в лагере. Индейцы лишь недавно разбили лагерь на новом месте и, заканчивая разные хозяйственные дела, еще не разбрелись по своим шалашам. Большой костер служил источником света и очагом, на котором готовились незатейливые индейские блюда. Как раз в это мгновение в огонь подбросили охапку сухих ветвей, и яркое пламя взметнулось высоко в ночную тьму. Из мрака выступили величественные лесные своды, и на всем пространстве, занятом лагерем, стало так светло, как будто зажгли сотни свечей.

Между тем суета уже прекратилась и даже самый голодный ребенок успел наесться до отвала. Наступил час отдыха и всеобщего безделья, которое обычно следует за обильной трапезой, когда дневные труды окончены. Охотники и рыбаки вернулись с богатой добычей.

Пищи было вдоволь, а так как в диком быту это самое важное, то чувство полного довольства оттеснило на второй план все другие заботы. Зверобой с первого взгляда отметил, что многих воинов не было. Его старый знакомец, Райвенук, был, однако, здесь и восседал на переднем плане картины, которую с восторгом написал бы Сальватор Роза[103]. Грубое лицо дикаря, освещенное пламенем костра, сияло от удовольствия, он показывал своему соплеменнику фигурку слона, которая произвела сенсацию среди ирокезов. Какой-то мальчик с простодушным любопытством заглядывал через его плечо, дополняя центральную группу. Немного поодаль восемь или десять воинов лежали на земле или же сидели, прислонившись к соснам, как живое олицетворение ленивого покоя. Ружья их стояли тут же, у деревьев. Но внимание Зверобоя больше всего привлекала группа, состоявшая из женщин и детей. Там собрались все женщины лагеря, к ним, естественно, присоединились и юноши. Они по обыкновению смеялись и болтали, однако человек, знакомый с обычаями индейцев, мог заметить, что в лагере не все в порядке. Молодые женщины, видимо, были в довольно веселом настроении, но у старухи, сидевшей в стороне, был угрюмый и настороженный вид. Зверобой тотчас же догадался, что она выполняет какую-то неприятную обязанность, возложенную на нее вождями. Какого рода эта обязанность, он, конечно, не знал, но решил, что дело касается кого-нибудь из девушек.

Глаза Зверобоя с озабоченным вниманием искали повсюду возлюбленную Чингачгука. Ее нигде не было видно, хотя свет от костра распространялся далеко во все стороны. Два или три раза ему почудилось, что он слышит ее смех, но он был обманут звонким смехом других индианок. Наконец старая женщина заговорила о чем-то громко и гневно, тогда, как бы вследствие отданного приказания, появились на заднем плане две или три мрачные фигуры, подошедшие к той части лагеря, которая была больше освещена. Молодой воин вышел первый. За ним последовали две молодые девушки, и одна из них была делаварская пленница. Теперь Зверобой понял все: за девушкой наблюдали, может быть, ее молодая подруга и уж наверняка старая ведьма. Юноша, вероятно, был поклонником Уа-та-Уа или же ее товарки. Гуроны узнали, что друзья делаварской девушки находятся неподалеку. Появление на озере неизвестного краснокожего заставило гуронов еще больше насторожиться, поэтому Уа-та-Уа не могла, очевидно, ускользнуть от своих сторожей, чтобы вовремя прийти на свидание.

Зверобой заметил, что девушка беспокоится, она раза два посмотрела вверх сквозь древесные ветви, как бы надеясь увидеть звезду, которую сама же избрала в качестве условного знака. Все ее попытки, однако, были тщетны, и, погуляв с напускным спокойствием еще некоторое время по лагерю, она и ее подруга расстались с кавалером и заняли места среди представительниц своего пола. Старуха тотчас же перебралась поближе к костру – явное доказательство того, что она наблюдала за делаваркой. Положение Зверобоя было очень затруднительно. Он отлично знал, что Чингачгук ни за что не согласится вернуться в ковчег, не сделав какой-нибудь отчаянной попытки освободить свою возлюбленную. Великодушие побуждало и Зверобоя принять в этом участие. Судя по некоторым признакам, женщины собирались идти спать. Если он останется на месте, то при ярком свете костра легко сможет заметить, в каком шалаше или под каким деревом ляжет Уа-та-Уа.

С другой стороны, если он будет слишком медлить, друг его может потерять терпение и совершить какой-нибудь опрометчивый поступок. Зверобой боялся, что с минуты на минуту на заднем плане картины появится могучая фигура делавара, бродящего, словно тигр вокруг овечьего загона. Тщательно взвесив все это, охотник решил, что лучше будет вернуться к другу и умерить его пыл своим хладнокровием и выдержкой. Понадобились одна-две минуты, чтобы привести этот план в исполнение. Пирога подплыла к песчаному берегу минут через десять или пятнадцать после того, как отчалила от него.

Вопреки своим ожиданиям, Зверобой нашел индейца на своем посту. Чингачгук не покинул его из боязни, что невеста появится во время его отсутствия. Зверобой вкратце рассказал делавару, что делается в лагере.

Назначив свидание, Уа-та-Уа думала, что ей удастся незаметно скрыться из лагеря и прийти в условленное место, никого не встретив. Внезапная перемена стоянки расстроила все ее планы. Теперь нужно было действовать гораздо более осмотрительно. Старуха, караулившая Уа-та-Уа, создавала новый повод для беспокойства. Обсудив наскоро эти обстоятельства, Зверобой и Чингачгук пришли к окончательному решению.

Не тратя попусту слов, они приступили к действиям. Прежде всего друзья поставили пирогу у берега таким образом, чтобы Уа-та-Уа могла увидеть ее, если она придет на место свидания до их возвращения, потом они осмотрели свое оружие и вошли в лес. Мыс, выдававшийся в озеро, тянулся почти на два акра. Половину этого пространства сейчас занимал ирокезский лагерь.

Там росли главным образом дубы. Как это обычно бывает в американских лесах, высокие стволы дубов были лишены ветвей, и только наверху шелестели густые и пышные кроны. Внизу, если не считать густого прибрежного кустарника, растительность была скудная, но деревья стояли гораздо теснее, чем в тех местах, где уже успел погулять топор. Голые стволы поднимались к небу – слишком высокие, прямые, грубо отесанные колонны, поддерживающие лиственный свод. Поверхность мыса была довольно ровная, лишь на самой середине возвышался небольшой холм, отделявший северный берег от южного. На южном берегу гуроны и развели свой костер, воспользовавшись этой складкой местности, чтобы укрыться от врагов. Не следует при этом забывать одного: краснокожие по-прежнему считали, что враги их находятся в «замке», стоявшем значительно северней.

Ручеек, сбегавший со склона холма, прокладывал себе путь по южному берегу мыса. Ручеек этот протекал немного западнее лагеря и впадал в озеро невдалеке от костра. Зверобой подметил эти топографические особенности и постарался растолковать их своему другу.

Под прикрытием холма, расположенного позади индейского становища Зверобой и Чингачгук незаметно двигались вперед… Холм мешал свету от костра распространяться прямо над землей. Два смельчака крадучись приближались к лагерю. Зверобой решил, что не следует выходить из кустов, против которых стояла пирога: этот путь слишком быстро вывел бы их на освещенное место, потому что холм не примыкал к самой воде. Для начала молодые люди двинулись вдоль берега к северу и дошли почти до основания мыса. Тут они очутились в густой тени у подножия пологого берегового склона.

Выбравшись из кустов, друзья остановились, чтобы оглядеться. За холмом все еще пылал костер, отбрасывая свет на вершины деревьев. Багровые блики, трепетавшие в листве, были очень эффектны, однако наблюдателям они только мешали. Но все же зарево от костра оказывало друзьям некоторую услугу, так как они оставались в тени, а дикари находились на свету. Пользуясь этим, молодые люди стали приближаться к вершине холма. Зверобой, по собственному настоянию, шел впереди, опасаясь, как бы делавар, обуреваемый слишком пылкими чувствами, не совершил какого-нибудь опрометчивого поступка. Понадобилось не более минуты, чтобы достичь подножия невысокого склона, и затем наступил самый опасный момент. Держа ружье наготове и в то же время не выдвигая слишком далеко вперед дула, охотник с величайшей осторожностью подвигался вперед, пока наконец не поднялся достаточно высоко, чтобы заглянуть по ту сторону холма. При этом весь он оставался в тени, и только голова его очутилась на свету. Чингачгук стал рядом с ним, и оба замерли на месте, чтобы еще раз осмотреть лагерь. Желая, однако, укрыться от взгляда какого-нибудь слоняющегося без дела индейца, они поместились в тени огромного дуба.

Теперь перед ними открылся весь лагерь. Темные фигуры, которые Зверобой приметил раньше из пироги, находились всего в нескольких шагах от него, на самой вершине холма. Костер ярко пылал. Вокруг, на бревнах, расположились тринадцать воинов. Они о чем-то серьезно беседовали, и слон переходил из рук в руки. Первоначальный восторг индейцев несколько остыл, и теперь они обсуждали вопрос о том, действительно ли существует на свете такой диковинный зверь и как он живет. Догадки их были столь же правдоподобны, как добрая половина научных гипотез, но только гораздо более остроумны. Впрочем, как бы ни ошибались индейцы в своих выводах и предположениях, нельзя отказать им в искренней заинтересованности, с какой они обсуждали этот вопрос. На время они забыли обо всем остальном, и наши искатели приключений не могли выбрать более благоприятного момента, чтобы незаметно приблизиться к лагерю.

Расстояние от костра, у которого грелись ирокезские воины, до дуба, скрывавшего Зверобоя и Чингачгука, не превышало тридцати ярдов. На полдороге между костром и дубом сидели, собравшись в кружок, женщины, поэтому надо было соблюдать величайшую осторожность и не производить ни малейшего шума. Женщины беседовали очень тихо, но в глухой лесной тишине можно было уловить даже обрывки их речей. Беззаботный девичий смех порой долетал, как мы знаем, даже до пироги. Зверобой почувствовал, как трепет пробежал по телу его друга, когда тот впервые услышал сладостные звуки, вылетавшие из уст делаварки. Охотник даже положил руку на плечо индейца, как бы умоляя его владеть собой. Но тут разговор стал серьезнее, и оба вытянули шеи, чтобы лучше слышать.

– А ведь если подумать хорошенько, так и выйдет вздор, сущий вздор, – говорила одна ирокезка. – У гуронов есть зверьки еще, пожалуй, похитрее, да и то ими не хвастаются. Эта игрушка удивительна только для делавара. Гурон завтра же ее забудет. Да и что за диковина? Пусть эти звери подойдут к нашим вигвамам, и наши молодые воины сумеют их отогнать.

Эти слова относились к Уа-та-Уа и были сказаны с очевидной целью вывести ее из терпения, так как она всегда вступалась за свое племя.

– Беда только в том, что этот зверь не осмелится подойти к делаварским домам, – возразила Уа-та-Уа. – Он задрожит от страха при одном взгляде на делаварских молодых воинов.

– Вот забавно: молодые воины-делавары! Да и во всем их племени никого нет, кроме женщин, и желала бы я знать, кто и когда слыхал о молодом делаварском воине? Их не боятся даже лани и беззаботно разгуливают где ни попадя, когда проходит между ними делаварский охотник. Кто когда слыхал о молодом делаварском воине?

– Все слыхали, кроме, разве, тебя, – с живостью возразила Уа-та-Уа, – да и ты, конечно, слыхала, если не была глуха, как тетерев. Хотя сам Таменунд теперь стар, как эти горные сосны, или как орлы, которые вьются под облаками, но и он был молод в свое время. Имя Таменунда знает старый и малый на всем пространстве от большого озера соленой воды до пресных вод на западной стороне. А где и когда был род знаменитее семейства Ункаса, хотя бледнолицые разорили их могилы и разметали их кости? Никогда и никакой орел не залетал в такую высь, как они, и не было оленя проворнее их, и никакая пантера не превосходила их своей силой и отвагой. Разве нет теперь между делаварами молодых воинов, крепкогрудых и легких на ходу, как дикие лани? Шире открой свои глаза, и ты увидишь Чингачгука, величественного, как молодой ясень, и твердого, как старый дуб.

Когда девушка, употребляя обычные для индейцев образные выражения, объявила своим подругам, что если они шире раскроют глаза, то увидят делавара, Зверобой толкнул своего друга пальцем в бок и залился сердечным, добродушным смехом. Индеец улыбнулся, но слова говорившей были слишком лестны для него, а звук ее голоса слишком сладостен, чтобы его могло рассмешить это действительно комическое совпадение. Речь, произнесенная Уа-та-Уа, вызвала возражения, завязался жаркий спор. Однако участники его не позволяли себе тех грубых выкриков и жестов, которыми часто грешат представительницы прекрасного пола в так называемом цивилизованном обществе. В самом разгаре этой сцены делавар заставил друга нагнуться и затем издал звук, настолько похожий на верещание маленькой американской белки, что даже Зверобою показалось, будто это зацокало одно из тех крохотных существ, которые перепрыгивали с ветки на ветку над его головой. Никто из гуронов не обратил внимания на этот привычный звук, но Уа-та-Уа тотчас же смолкла и сидела теперь совершенно неподвижно. У нее, впрочем, хватило выдержки не повернуть голову. Она услышала сигнал, которым влюбленный часто вызывал ее из вигвама на тайное свидание, и этот стрекочущий звук произвел на нее такое же впечатление, какое в стране песен производит на девушек серенада.

Страницы: «« ... 2425262728293031 »»

Читать бесплатно другие книги:

Пересказывая и анализируя курьезные, поразительные, шокирующие подробности, которыми так богата исто...
Эта книга подробно рассказывает о важнейшем экономическом и социальном явлении нашего времени, котор...
Какие силы стояли за ключевыми событиями XX века? Кто развязал Вторую мировую войну? Почему их имена...
Несмотря на большое количество побочных эффектов (многие из которых даже широко не известны), врачи ...
Старение неизбежно, но есть целый ряд процессов, на которые может повлиять человек, чтобы прожить зд...
Автор книги – известный продюсер и телеведущий Михаил Ширвиндт, сын всеми любимого актера Александра...