Болотница Мастрюкова Татьяна

Глава 6

Когда в ванной я начищала зубы (все по правилам, не меньше минуты), внезапно начал мигать свет.

– О, главное, чтобы холодильник не потек! – озабоченно пробормотала мама, проходя на кухню.

Словно в ответ на ее слова, допотопный агрегат дрогнул и заурчал.

– В этом рычании есть что-то успокаивающее, не находишь? – Мама похлопала холодильник по боку, словно это был большой, неповоротливый зверь.

– Но ночью нам свет все равно не нужен. И рычание тоже, кстати!

– Это нам намекают, что спать пора. Особенно тебе. Чур, не сидеть в телефоне до полуночи! – предупреждающе нахмурилась было мама, но быстро спохватилась, вспомнив местную особенность. – Ах да… Прости-прости!

– Вот именно! – не преминула упрекнуть я. – Даже пообщаться с друзьями невозможно!

– Ничего страшного. В мое время…

– …Вообще никакого интернета не было! – закончила я за маму эту ненавистную и нисколько не успокаивающую присказку. Она рассмеялась, чмокнула меня в макушку и пошла спать.

По инерции пошарив в телефоне и всего лишь пять раз погоняв по кругу плей-лист, я выключила так и не пропавший свет и уже стала засыпать, когда под окном завозилось что-то крупное, как и в прошлую ночь. К счастью, оно было закрыто. Я еще вчера обнаружила, что в доме гораздо прохладнее, чем на улице, и лишний жар к себе не запускала (тем более вместе с мошкарой).

Наверняка опять собака шастает по двору. Интересно, как она к нам пролезает? Забор, как я уже говорила, был на удивление крепким, без щелей, хотя калитки запирались чисто символически. Вероятно, опасались здесь не людей, а как раз всякого зверья.

Подумав про опасных зверей, я, успокоившая было себя, снова стала пялиться в темноту и вслушиваться. Память услужливо подкинула мне воспоминание об этой истории с оборотнем в дурацкой брошюрке. Он точно так же толкался в стекло, пытался пробраться внутрь, когда почуял, что в сторожке кто-то есть живой. Конечно, обыкновенная логика подсказывала мне, что никаких оборотней здесь нет. И вообще не существует никаких оборотней.

Под окном что-то продолжало расхаживать. Я даже услышала легкий скрип, будто кто-то толкал оконное стекло, но это, конечно, мне только мерещилось.

Зато в памяти всплыло бессмысленное лицо старушки-соседки. Вдруг это она сейчас бродит под нашими окнами и, прижав лицо к стеклу, пытается рассмотреть, что творится внутри дома? И если я сейчас встану и отдерну занавеску, то встречу этот пустой взгляд…

Сразу вспомнился мамин рассказ, как она в детстве боялась слов колыбельной из детской передачи «Спокойной ночи, малыши»: «Обязательно по дому в этот час тихо-тихо ходит дрема возле нас». Удивительно, что песня, которая должна успокаивать и убаюкивать, наоборот, навевала на маленькую маму пугающие видения.

Дрема…

«А Дрема уже ходит?» – спрашивала моя мама свою маму, когда та гасила на ночь свет.

«Да уж давно ходит!» – усмехалась моя бабушка и прикрывала за собой дверь в детскую.

Мама была уверена, что к ним домой Дрема не проберется, потому что дома родители, они обязательно прогонят ее и спасут свою дочку. Их комната сразу напротив детской, и засыпают они значительно позже, так что дома безопасно. Дрема давно ходит… Если не дома, тогда где? Да под окнами же! Шторы задернуты, ничего сквозь них не видно. Но мама знала: она там, притаилась и ждет. И абсолютно неважно, какой этаж, хотя жили они на первом, что страшнее. Если тихонько подняться, прокрасться к окну и чуть-чуть отодвинуть штору, то сразу увидишь ее, Дрему. Эту неопрятную, сгорбленную, серую, в оборванной одежде старуху с крючковатым носом и злыми, пронзительными глазами. Своим мерзким лицом она прижалась к стеклу и смотрит прямо на тебя! Близко-близко!

Но трогать шторы никогда нельзя! Ведь однажды может случиться, что окно будет открыто: лето, жара… Возможно, ветер раздует занавески, а ты не будешь спать и посмотришь… И Дрема будет уже не через стекло…

Мама очень живо описывала, как она, сжавшись в комочек, во все глаза вглядывалась в темноту, прислушивалась к шорохам и скрипам, чтобы не пропустить сгорбленную тень и вовремя спрятаться. Ведь старуха могла проникнуть в дом и утащить увидевшего ее малыша навсегда. Поэтому нельзя было сразу открывать в темноте глаза, чтобы не столкнуться с Дремой нос к носу.

Хорошо еще, что своими воспоминаниями мама поделилась со мной уже после того, как я перестала смотреть «Спокойной ночи, малыши». Правда, сейчас, пялясь в темноту, я подумала, что лучше бы мне вообще никогда не слышать этой истории…

Да нет, это, конечно, никакая не Дрема и не соседская бабка, а просто местная собака.

Потом псина удалилась. Во всяком случае, под моим окном ничего не толкалось. Еще минут пять я лежала и смотрела в потолок.

Тут мне показалось, что у мамы в комнате что-то упало, но, как я ни прислушивалась, больше никаких посторонних звуков не доносилось.

Сон отчего-то как рукой сняло. Я ворочалась с боку на бок, простыня казалась жаркой и вся в неудобных складках. Одеяло я ногами сбросила на пол. Огнедышащую подушку пару раз перевернула другой стороной. В конце концов пошла в туалет.

Двери в свои комнаты мы с мамой по уговору не закрывали, и я, возвращаясь к себе, мимоходом заглянула в ее спальню. Глаза немного привыкли к темноте, и можно было различить лежащую посреди кровати на спине маму. В непонятном беспокойстве я немного постояла на пороге, прислушиваясь к ее равномерному дыханию. Окно было слегка приоткрыто, тюлевая занавеска едва колебалась от сквозняка. Я подумала о собаке снаружи и звуке падения, но в маминой спальне все было мирно и сонно.

– Никаких оборотней! – сказала я сама себе и усмехнулась.

В конце концов я пошла к себе, снова перевернула подушку прохладной стороной вверх и, уже засыпая, ухватила мелькнувшую мысль: мама всегда очень чутко спит, а сейчас даже не пошевелилась, хотя ее точно должен был разбудить шум спускаемой воды и вообще мои шаги. С другой стороны, успокоила я себя, проваливаясь в сон, может, она просто наконец-то расслабилась настолько, что перестала реагировать на разные звуки… Мы вон даже к проклятому холодильнику привыкли, уже не обращаем внимания на его гул.

Настойчивое желание снова посетить туалет заставило меня неохотно подняться и, не зажигая свет, почапать в коридор. Я старалась не шуметь, чтобы не разбудить маму. Дверь в ее спальню была все так же открыта, и включенный в ванной свет освещал призывно торчавшую из-под одеяла мамину голую ступню. Белеющая в темноте пятка словно просила пощекотать ее, и я не смогла удержаться, даже зная, что мама вряд ли будет рада проснуться среди ночи от щекотки. Прокравшись в спальню, я тихонько потянулась пальцем к беззащитной ступне, как внезапно из-под одеяла вынырнула рука и цепко ухватила меня за запястье. Я подавила смех и попыталась вырваться и сбежать, но пальцы на моем запястье сжались крепко, как наручники, и стали настойчиво тянуть под одеяло, больно натягивая кожу. Я кинула взгляд на маму, как обычно выстроившую из края одеяла щит перед лицом, только волосы торчали, и меня словно окатило кипятком, аж затылок закололо. Ни один человек, даже самый гибкий, если только он не Мистер Фантастик, не в состоянии достать до собственной пятки, не согнувшись при этом. Моя же мама спокойно спала на спине, накрывшись, по своему обыкновению, одеялом, потому что даже в самую жару во время сна ей необходимо чем-нибудь укрываться. Руки при этом она складывает на груди, как сложила и сейчас, судя по складкам одеяла. Мама спала и даже не подозревала о моем коварном намерении пощекотать ее. Я судорожно перевела взгляд на руку, продолжающую настойчиво тянуть меня. Чья это рука? Скрытая по запястье под одеялом, она словно бы не принадлежала никому, потому что никаких очертаний спрятанного тела заметно не было. Только сейчас я разглядела, что пальцы у руки длинные, узловатые, неестественно тонкие и заканчиваются острыми слоистыми даже не ногтями, а когтями, с бурой грязью под ними.

Будто сообразив, что я все поняла, рука еще сильнее сжала мое запястье, так что я невольно вскрикнула от боли, и резко дернула на себя, под одеяло, отчего я потеряла равновесие… И распахнула глаза…

Сердце колотилось, как бешеное, и мне пришлось дышать ртом, чтобы унять дрожь. Я лежала на своей кровати, повернувшись лицом к стене, и таращилась в темноту, из которой постепенно проступали очертания действительности. Одна моя рука покоилась у меня под головой, а другая, та, за которую меня чуть не утащили, была прижата кистью к стене практически вертикально. И затекла она не столько из-за неудобного положения, сколько из-за невероятного напряжения, с какой прижималась к стене. Вспомнив, как меня мама в детстве учила бороться с ночными кошмарами, я три раза пробормотала: «Дурной сон, в форточку вон! Куда ночь, туда и сон!», а потом еще три раза, потому что все привидевшееся мне казалось настолько реальным, что детского заклинания не сразу хватило, чтобы успокоиться.

Восстановив кровообращение в кисти, я спрятала обе руки под одеяло и зажала между коленями. Только так мне постепенно удалось расслабиться и все же снова заснуть без кошмаров и нервов.

Глава 7

Как здорово, что на каникулах можно валяться в постели сколько угодно и никто тебя не подгоняет вставать! Я проснулась поздно, по привычке полистала старые чаты в телефоне, потом по второму разу прочла старинные литературные журналы и наконец пошлепала на кухню.

Мама еще спала. Я мимоходом заглянула к ней в спальню, посмотрела, как она ровно дышит во сне, и тихонько, стараясь ее не разбудить, сделала себе омлет и чай. Потом нарезала бутербродов, прихватила бутылку с водой и пошла валяться на солнце, перечитывать привезенные с собой книги и разгадывать кроссворды из найденных в сарае советских газет. Последнее удавалось лучше всего, потому что из-за жары меня слегка разморило, и смысл повествования в книгах ускользал. Кроссворды же можно было как начать, так и бросить в любом месте без ущерба для смысла.

Когда мне и это занятие надоело, а бутылка с водой опустела, я вышла с участка на улицу.

Анцыбаловка стояла в очень красивом месте. Кругом ее обступал лес, сочный, зеленый, на его фоне даже покинутые дома, заросшие вьюном, выглядели не так печально. Скорее, наоборот. Мне почему-то именно такой представлялась вилла «Курица», где жила Пеппи Длинныйчулок. Жаль, конечно, что здесь совсем нет никаких детей…

Никого из местных жителей я не встретила, но их присутствие выдавал то дымок над домом, то сохнущее на веревке, натянутой между деревьями, белье.

Я подумала, что здесь не так уж и плохо. Можно попробовать узнать в Зеленово, где разжиться книгами, и предаваться безудержному ничегонеделанию, только чтению, чтению и чтению.

Когда вокруг светло, жарко и лето, все ночные кошмары кажутся глупыми и даже смешными. Даже мерзкий сон про схватившую меня из-под маминого одеяла руку.

Несмотря на отсутствие интернета, я решила немедленно поделиться кошмариком в нашем школьном чате.

Дело в том, что в последние учебные дни мы перебрасывались в школьной группе не домашкой, а в основном ссылками на фанфики, на забавные ролики. И Дашка попросила побольше страшилок, чтобы было чем попугать девчонок в лагере. Тут, конечно, каждый постарался найти что-нибудь поужаснее, с плохим концом. Некоторые кидали ссылки, кто-то постил текст целиком.

Обычно мы все эти «ужасные» истории высмеивали. Ведь страшные истории с плохим концом нужны именно для того, чтобы ты, прочитав последнее предложение, с радостью осознал, что с тобой-то ничего такого жуткого не произойдет, что у тебя-то все в порядке. И это не может не радовать.

Особенно мы все потешались над «Скоростью звука». Эту историйку кинули в самый последний учебный день с предложением почитать на ночь в ванной. Речь там шла о девочке-параноике, а вовсе не о физике.

Уже начав набирать свой сон, я заленилась. Прокрутив сообщения, нашла «Скорость звука» и принялась читать, иногда посмеиваясь про себя. С нами-то такое никогда не случится.

– Вот представь себе, – сказала мне она. – Ты в квартире совершенно одна, умываешься в ванной, видишь себя в зеркале над раковиной и ванную комнату за спиной видишь, и через открытую дверь – кусок коридора и часть комнаты. И думаешь, что тебя никто не сможет застать врасплох со спины. Только прежде чем повернуться, подумай о том, что тот, кто стоит за твоей спиной прямо сейчас, в зеркале не может отражаться. Ты можешь ориентироваться только по звукам, – сказала она. – Но скорость звука меньше скорости света. И ты услышишь, но позже, чем нужно.

Я вспомнила об этом, когда чистила зубы перед сном, а на кухне что-то звякнуло, будто стакан упал. Инстинктивно посмотрела в зеркало и ожидаемо ничего не увидела. Домашних животных у нас нет, родители уехали на свою скучную дачу.

Если я повернусь и замечу промелькнувшую тень, что мне делать?

«Что, если это у соседей?»

Я прямо представила, как она это говорит обманчиво успокаивающим тоном и при этом чуть насмешливо улыбается, да так, что улыбочкой своей полностью меняет успокоительный смысл слов.

«Ну и что, что раньше их никогда не было слышно, особенно такие тихие звуки. Все когда-то случается в первый раз. Подумай лучше, кто бы это мог быть».

Может быть, соседка сверху, старенькая одинокая бабушка? Которая легла в больницу несколько дней назад. Она ведь теоретически могла вернуться. Ага, ночью, чтобы побить у себя посуду.

Это ведь могла быть ее облезлая дворняжка, не взяла же соседка ее с собой в больницу. Конечно, не взяла. Собака сдохла еще в прошлом году.

Я поежилась.

Тогда это может быть сосед снизу. Тот, который уехал со своей девушкой на море. Но этот парень не стал бы возвращаться домой, даже если бы вдрызг разругался со своей подружкой.

Или соседи справа. Точно, соседи справа. Там квартиру сдают. Правда, хозяин как раз на днях столкнулся с папой в лифте и жаловался ему, что никак не может найти подходящих жильцов, мертвый сезон, говорит, какой-то.

Фу, зачем только я вспомнила про мертвых.

Это могли быть банальные воры. Точно, это воры! Надо хорошенько прислушаться и звонить в полицию, как настоящий неравнодушный гражданин.

Только если хорошенько прислушаться, то звук точно шел из кухни. Из нашей кухни. Конечно, воры вполне могли пролезть в квартиру, узнав, что я осталась одна.

На седьмой этаж. И на кухне нет балкона.

Зато есть в спальне. Чтобы из спальни попасть на кухню, надо пройти мимо ванной. Почему же я не заметила? И как же они не заметили?

А если все равно позвонить в полицию и сказать, что в квартире воры?

Позвонить по душу, как фрекен Бок из мультфильма. Телефоны-то в гостиной и на кухне, а мобильник на зарядке тоже где-то в том районе.

«Ты будешь убеждать себя, что это глупая паранойя. И успокоишься, – говорила она. – Все так, возможно, что ты сама себя накручиваешь. Но что, если это не твои придумки, а правда? Что, если это инстинкт самосохранения, тревожный звонок, который ты беспечно игнорируешь?»

Когда смотришь фильмы ужасов, всегда удивляешься идиотизму, с которым герои рвутся на собственную погибель в темные подвалы, на чердаки и в комнаты с подозрительными звуками. Но почему мы забываем, что это их дом? Их подвал и их чердак, который они сами же и захламляли, где складывали банки с соленьями, чинили электропроводку.

Сколько раз на дню я захожу на кухню? Просто чтобы открыть холодильник или пошарить в шкафчиках в поисках вкусняшек, даже если точно знаю, что их там нет.

Почему сейчас-то я так боюсь?!

«Только не пытайся в этот момент всматриваться в зеркало, – говорила она. – Вполне возможно, что в коридоре мелькнет быстрая, неясная тень, очертаний которой ты все равно не разберешь. Это может быть отсвет фар проезжающей мимо машины или качающиеся под ветром ветки, подсвеченные фонарем. Хуже всего, что ты обязательно переведешь взгляд на свое лицо в зеркале. И увидишь, как оно начинает меняться. Сначала неуловимо, что заставит тебя сосредоточиться и вглядываться еще пристальнее. Тебе может совсем не понравиться то, что ты увидишь вместо себя. Всего лишь стекло, фольга и отражение – только физика, и больше ничего. Но есть еще свойство нашей психики. Я не стану тебе рассказывать о прозопагнозии, это только продемонстрирует мою ученость, но к делу не относится. Я ее, кстати, и так только что продемонстрировала. Но факт: если сосредоточенно всматриваться в свое лицо в зеркале при приглушенном свете, то оно начнет меняться. Научного названия у этого эффекта нет. Это не страшно. Страшно, когда сущность в зеркале начинает жить самостоятельной жизнью. Потому что это уже не твое отражение, просто не ты».

Только сейчас я заметила, что, вспоминая ее предостережение, напряженно вглядываюсь и вглядываюсь в зеркало.

«На самом деле ни одно существо с той стороны не придет, пока ты не пригласишь его. Пока не позовешь его, – сказала она, чуть улыбаясь. – То, что ты рисуешь в своем воображении, немедленно обретает плоть. Испугавшись, ты уже открываешь монстру дверь».

Я прислушалась, с усилием оторвав взгляд от зеркала. В квартире стояла гробовая тишина. Не было слышно даже обычного уличного шума. Ничего…

Что, если я возьму металлическую пилку для ногтей и использую ее как нож?

Если быстро пробежать через коридор до комнаты, размахивая во все стороны пилкой, вполне успеешь схватить мобильник. Я ведь могу сделать это с закрытыми глазами. Это ведь мой дом.

«Знаешь, я ведь уже пригласила сюда кучу всяких тварей. Прямо сейчас. Ты ощущаешь их?»

Она тогда рассмеялась и толкнула меня локтем в бок.

Сделав глубокий вдох, как перед прыжком с трамплина, крепко зажмурившись, я рванула вперед. Кто-то словно трогал мой затылок, но открыть глаза я осмелилась, только ощутив в ладони мобильный телефон.

Странно, я ведь точно ставила его на зарядку. Даже провод из него торчит. Только вот, видно, по рассеянности я задела его ногой и выдернула из розетки. И все же заряда еще хватало.

Она вызвала, она пусть и прогоняет!

И я, вместо того чтобы звонить родителям, стала яростно набирать соседке с седьмого этажа. Мне было очень страшно. Глупо так поступать, но сейчас она была ближе всех, и она поймет и придет, обязательно.

«Что, если чувствительная техника не такая уж надежная? – говорила она. – Заряд всегда садится в самый неподходящий момент даже в обычных ситуациях. И на морозе».

Я с отчаянием смотрела, как с каждым набранным словом уменьшается зеленое деление на значке батареи. Когда я отправила сообщение, осталось всего десять процентов.

Оно не отправилось.

Что-то с Сетью, у меня или у нее.

Я судорожно ткнула «отправить sms».

Пять процентов.

«Сообщение не доставлено».

Экран мигнул и погас.

Все.

– Немного страшновато, правда? – вкрадчиво спросили у меня за плечом.

Это был не голос в моем воображении.

Только не поднимать глаза от экрана!

Потому что тот, кто спрашивал за плечом, уже стоит прямо передо мной.

Глава 8

Не знаю, сколько прошло времени, когда я наконец поняла, что с утра еще ни разу не поговорила с мамой, а она почему-то до сих пор не забеспокоилась, хотя я ушла, не оставив записки. Вообще-то она могла видеть меня из окна. Может, просто решила немного отдохнуть от моего общества или, наоборот, избавить меня от своего? Но это тоже было ненормально. Никогда моя мама от меня отдохнуть не хотела. Да и чего тут уставать, если вообще никого кругом нет. Так вообще одичать можно!

– Ма-а-ам! – позвала я.

Я точно знала, что она именно в доме, не на участке. И не бывало еще такого, чтобы мама не откликнулась, даже если была очень занята.

Мне показалось, что на кухне что-то скрипнуло, половица или табуретка. Испытывая смутную тревогу, непонятно откуда взявшуюся, я, почему-то стараясь производить как можно меньше шума, прокралась к двери на кухню. Ничего необычного в том, что мама находилась на кухне, конечно, не было. Тем страннее было мое ощущение, и оно пугало меня даже больше, чем тишина. Глупость какая-то. Стараясь отогнать неясное волнение, я встала на пороге кухни.

Мама сидела за столом, сложив руки на коленях, отвернувшись от двери, и ничего не делала. Ну, как не делала – смотрела. Смотрела в угол между плитой и старым, рассохшимся буфетом. Лица ее я не видела, но в этой странной неподвижной позе, в этом ничегонеделании было что-то неестественное. Я понимаю, если бы мама читала, тогда бы это объясняло ее молчание, погруженность в себя. Но сейчас…

Может, ей стало плохо? Почему она ничего не делает? Она же всегда что-то делает! И почему она молчит?

– Ма-а-ам? – снова осторожно позвала я, не решаясь почему-то подойти к ней.

Мама медленно, не меняя позы, повернула ко мне лицо. Она улыбалась. Но это была не ее улыбка, не мамина. Словно кто-то растянул ее губы, но глаза оставались пустыми. Я ни разу не видела, чтобы она вообще кому-то так улыбалась. В этом застывшем лице было что-то жуткое, и мне даже пришлось мысленно одернуть себя: это же моя мама!

Она молчала и улыбалась. И не моргала. Глаза ее, такие добрые, веселые, сейчас были холодны и пусты, словно она смотрела и не видела меня, но смотрела пристально, механически.

– Мам, ты что, не моргаешь? – Я услышала в своем голосе предательский страх.

Мама тут же моргнула. И продолжала молчать и улыбаться. И ничего не делать.

– Я пойду с мальчишками на болото схожу.

Мама медленно кивнула и медленно же, не говоря ни слова, улыбаясь своей новой жуткой улыбкой, отвернула лицо и принялась смотреть в угол.

Я попятилась, стараясь не делать резких движений, делая вид, что все как обычно, но при этом не выпуская маму из виду, а потом что есть духу выскочила из дома, промчалась по дорожке к калитке, пулей вылетела за нее и остановилась, привалившись к забору и глядя на дом. Только сейчас я поняла, что плачу. Меня трясло.

Я сказала первую попавшуюся глупость, а она мне просто кивнула.

Мама никогда в жизни не разрешила бы мне одной идти на болото. И не было никаких мальчишек, и она это знала. И она бы обязательно поинтересовалась, что за мальчишки и откуда вообще взялись, когда здесь нет никого младше шестидесяти, и пошла бы знакомиться, ненавязчиво разговорила бы их, чтобы понять, стоит ли мне с ними водить знакомство. И скорее всего, мама пошла бы на болото с нами из любопытства. Мы же до него так и не дошли в прошлый раз!

И еще она обязательно поцеловала бы меня в макушку, чем бы ни была занята.

Женщина, которая сидела сейчас в доме на кухне, выглядела, как моя мама, была одета, как моя мама, она даже пахла, как моя мама, но это была не она. Хотя нет, пахла она не как мама. Стараясь ничего не упустить из виду, я перебирала напугавшие меня детали, и чужой, странный запах был одной из них. Может, я потому про болото и соврала, что пахло тиной и какой-то тухлятиной, как от стоячей воды.

А вдруг мама умерла?!

Я заревела в голос, но потом испуганно зажала себе рот руками. Никто не должен слышать меня. И уж тем более знать, что я испугана и плачу и что-то подозреваю.

О том, чтобы пробраться мимо дома к интернет-яблоне, и речи быть не могло. Она отлично просматривалась из окна кухни, и, хотя мое гнездо закрывали ветви, было бы отлично видно, как я забираюсь на дерево. Нужно было дождаться темноты, чтобы пробраться туда и связаться с папой.

Можно было, конечно, пойти в соседнюю деревню, но я боялась, что заблужусь, и боялась уходить от мамы: вдруг за это время все изменится, вдруг она вернется, а меня нет?

Анцыбаловка как вымерла. Все старики опять попрятались по своим домам, собаки тоже не было видно. Только сейчас я поняла, насколько тихо вокруг. Даже птиц не слышно. Хоть бы муха пролетела или комар. Ничего. Будто кто повернул рубильник и отключил все звуки.

В горле запершило, я кашлянула, и мой одинокий кашель показался чем-то инородным в этой вязкой жуткой тишине.

Мне уже не казалось, что здесь уютно и хорошо.

Внезапный тихий хруст за спиной заставил меня похолодеть. Медленно повернув голову, я осмотрела улицу. Никого…

Волна ледяного ужаса окатила меня с головы до ног. Быстро, стараясь не оглядываться и не рассуждать, я добежала до ближайшего обитаемого дома, откуда в прошлый раз выходила старушка, и села на валявшееся у забора полено. По крайней мере, там за забором обычные люди, думала я. Наверное, обычные. Они же здесь давно живут и были обычными, когда мы их видели, успокаивала я себя, только чтобы не вспоминать мамино лицо с застывшей улыбкой. Не прогонят же они меня, если я здесь посижу до темноты.

Тут я представила себе, что все местные тоже сидят у себя на кухне и смотрят в угол, и немножко поплакала. Я боялась проверять, так ли это. Боялась просить их о помощи.

Да и что бы я им сказала? Попросила вызвать полицию, потому что моя мама выглядит и ведет себя как-то странно? И продавщица с золотым зубом говорила, что здесь никто не поможет, если что случится…

Я сидела до тех пор, пока не начало смеркаться. За все это время ни на дорогу, ни из дома никто не вышел, не включил радио (странно, ведь пожилые люди обычно постоянно громко слушают радио или оставляют работающим на полную катушку телевизор, даже если не смотрят его), не гремел ведрами.

Вспомнив, что давно не ела, пощипала смородину с куста, растущего тут же, у забора, но меня от волнения даже подташнивало, и голода я совсем не чувствовала.

Даже когда я в открытую обдирала чужие кусты, никто так и не вышел ко мне, не спросил, что я здесь делаю.

Тогда я пошла к нашему дому, тихонько открыла калитку и прислушалась. Мне показалось, что где-то очень далеко квакают лягушки, но в ушах так шумело и стучало, что пришлось несколько минут стоять, обхватив голову руками, чтобы успокоиться. Я хотела позвать маму, но в горле внезапно пересохло, язык стал как бумага. Никогда еще я так не трусила.

Окно кухни было черным-черно. От мысли, что мама продолжает сидеть там в полной темноте, на том же месте, в той же позе, и не моргая смотреть в угол и улыбаться, мне снова захотелось плакать.

Стараясь не шуметь, я быстро юркнула на свою яблоню. Несмотря на теплый вечер, меня трясло мелкой дрожью, так что чуть телефон из рук не выпал. От мысли о такой жуткой возможности меня бросило в холодный пот, я закрыла глаза и сделала пару глубоких вдохов, чтобы унять панику. Потом наконец посмотрела на экран. Он еле светился, но я все равно постаралась максимально прикрыть его футболкой, чтобы не было заметно.

Блин! Батарея была уже наполовину разряжена, а зарядка в доме, да и какой в ней толк, если негде подзаряжаться?

Но это было еще полбеды. Сеть то появлялась, то пропадала, как нарочно. Стоило только начать набирать папин номер, как телефон становился бесполезной игрушкой, которая к тому же скоро разрядится. Наконец мне удалось максимально тихо изогнуться и поймать слабый, но все же устойчивый сигнал.

«Папочка, папочка, ну давай же, давай», – лихорадочно молила я про себя, тыча в экран, и вдруг опять замерла и в который раз покрылась холодным липким потом.

Тихо-тихо скрипнула входная дверь, едва слышно зашуршали мелкие камушки, которыми была посыпана дорожка вокруг дома, и из-за угла показалась знакомая фигура – в темноте выделялся светлым пятном крестьянский сарафан в мелкий цветочек. Только двигалась она совсем незнакомо. Плечи чуть сгорблены, руки висят вдоль тела, будто плети, ноги словно и не сгибаются в коленях, но движения все очень осторожные и тихие. Фигура подняла голову и медленно огляделась, будто прислушиваясь. Мне показалась, что ее лицо растянуто в той же страшной улыбке.

Почему я решила, что сущность, которая прикинулась моей мамой, будет сидеть дома? Наверняка в темноте и на улице она чувствует себя свободнее, чем в помещении. Я вдруг подумала, что в том углу кухни, куда смотрела не отрываясь мама, на стене висела маленькая иконка. Я даже не обращала внимания, кто там изображен. Что, если при свете дня, пока было видно изображение на иконе, ничто злое не могло сдвинуться с места и навредить мне? Мне и маме…

Я не могла назвать ее мамой, но и называть ее зомби у меня язык не поворачивался. Зомби могли быть кем-то другим, и плевать на них, а это моя мамулечка…

Вдруг я четко поняла, что если сейчас начну звонить папе, то эта сущность безусловно услышит меня. Если она подойдет к яблоне, то я точно не смогу спуститься. Сколько она будет здесь стоять? А вдруг она лазает по деревьям? У мамы это всегда неплохо получалось…

Я чуть не заорала, когда рядом со мной послышался шелест. Но это только ветер пошевелил листья старой яблони и донес до меня болотный запах – совсем слабый, но внезапно вызвавший рвотный рефлекс. Я с трудом сдержалась.

Темная фигура у дома продолжала стоять на том же самом месте, на углу дома, будто принюхиваясь. Мне показалось, что она смотрит прямо на меня.

Вот медленно-медленно пошла вдоль дома, мимо окон, будто что-то потеряла. Мне даже на мгновение представилось, что сейчас мама заберется обратно к себе в комнату через окно, но она прошла мимо до угла, где снова остановилась и стала смотреть на участок, медленно поворачивая голову туда-сюда. Действительно принюхивается. Самое ужасное, что лунный свет отражался от ее глаз, так что они блестели, как у кошки, но только отблеск был тусклым и каким-то неживым. Это было настолько жутко, и неестественно, и невозможно, что мне пришлось до боли сжать зубы, чтобы не заорать.

У меня начали затекать ноги, но я боялась пошевелиться. Случайно бросив взгляд на маленькие столбики на экране телефона, означающие уровень сигнала, я непроизвольно нажала на кнопку вызова и тут же прижала телефон к самому уху, снизив звук почти до еле слышимого минимума.

Не будь сущность, принявшая мамин облик, так близко, я не сдержала бы стон досады. «Абонент временно недоступен, попробуйте перезвонить позднее». Как же я могла забыть, что спящий папа обладает завидной способностью не реагировать ни на какие посторонние звуки, кроме будильника, подключенного к стереосистеме! А мама, моя нормальная мама, наоборот, просыпается от любого шороха и будит, если надо, нас. Поэтому папа взял за привычку на ночь свой телефон отключать, а то ему вечно приходят какие-то эсэмэски и оповещения в любое время суток. Наверное, это тоже одна из причин, по которой место для отдыха папа всегда выбирает совсем уж дремучее и далекое от цивилизации.